Павла вошла без стука. Улыбнулась так сладко, что Конфетти сразу поняла — утроила какую-то редкостную гадость. Черт, не вовремя, но враги, знаете ли, время не выбирают и не спрашивают, когда начинать вам пакостить.

— Тарзан вызывает, срочно. И он… не в настроении, — сообщила Павла, сияя белозубой улыбкой. Она была практически неодета и только рыжая волна волос прикрывала голые бледные плечи, отчего гостья казалась наивной и хрупкой сказочной феей.

«Пару выбитых центральных зубов ей очень бы пошли», — хмуро подумала Конфетти, но вслух сказала совсем другое.

— Спасибо, милая, иду прямо сейчас!

Если таким елейным голосом пожелать здоровья, то вы наверняка помрете от отравления ядом всего часа через три. Конечно, если вы не Павла, с которой все, как с гуся вода. Которая и сама легко отравит слюной, всего лишь лизнув вашу руку.

— Заходи потом, пообщаемся, — хлопнула глазами эта рыжая стерва и, не скрывая торжествующей ухмылки, вышла.

Тарзан не в настроении, рвет и мечет. И ее вызывает, и вряд ли чтобы просто расслабиться…

Конфетти выглянула в окно — пустой задний двор, высокий забор, два охранника болтают у ворот. Обычная картина, никакого напряжения, беготни и любых других следов неожиданно нагрянувших неприятностей. Совершенно непонятно, к чему готовиться.

«Чертова Павла! Ну, придется заняться твоим воспитанием», — раздражено бурчала Конфетти, спускаясь на первый этаж и подходя к комнате, где Тарзан имел привычку совещаться со своими приближенными на всякие важные и неважные темы, а также есть, пить, спать и принимать гостей.

Охраняющий дверь Трехглазый смерил ее заинтересованным взглядом, остановившись на еле прикрытой майкой груди и хотя хотелось сжаться и спрятаться, она только вызывающе улыбнулась.

— Не по твоим зубам, — заявила самым наглым своим голосом.

Он промолчал, отходя на шаг от двери и давая пройти. Конфетти легко проскользнула в приоткрытую дверь.

— …отлично, — голос у Тарзана был на удивление довольным. — Яшер, ты молодец! Помнишь все, не надо повторять? Главное не забудь — предлагай Джипперу что угодно, но не сразу, а по частям. Пусть он мне их отдаст… И просит что хочет. Даже Гореловку ему на год уступлю, вместе с кузнецом и медовой пасекой. Но пусть только живыми приведет!

— Я понял, — гудел Яшер, здоровый как бык и такой же твердолобый. Он походил на маленькую ожившую скалу, на которую ради смеха натянули камуфляжные штаны и слишком узкую для такого тела темную кожаную жилетку. Из каждого кармана торчало нечто, способное убивать — начиная от ножа и кастета, заканчивая проволочной удавкой. Яшер увидел Конфетти первым, медленно повернул на звук входящей голову. Тарзан суматошно вскочил с кресла и восторженно улыбнулся.

Что-то я подустала от этих мерзких улыбочек, насторожилась Конфетти. И не ошиблась…

— А вот и твое поощрение, — промурлыкал лидер, неспешно подходя и приподнимая ей подбородок. Повернул, показывая товар лицом. — Отдаю до утра, можешь делать, что хочешь. Но не калечить.

Яшер посмотрел с бОльшим интересом, а Конфетти сдержала первый порыв возмущено завопить.

— За что? — спросила тихо, чтобы услышал только Тарзан.

— За ваши бабские разборки. Я предупреждал — не смейте меня вмешивать, а ты не поняла, — сквозь зубы соизволил сообщить Тарзан. Конфетти снова прикусила губу и с усилием промолчала. Отдавал на целую ночь Тарзан за все время ее всего дважды, первый раз — в самом начале, когда она пыталась разжалобить его нытьем и хныканьем. Второй — в наказание, когда она упрямилась и заявляла, что с температурой не хочет его общества, ровно как и пить и веселиться.

Она молчала, потому что Тарзан внимательно следил, ожидая возражений и если эти возражения последуют… Он может отдать и не на одну ночь. И не одному… Может раз и навсегда отправить в общий барак для всех бойцов и одна только мысль о подобной участи заставляла Конфетти душить все гневные возражения в зародыше.

— Ступай, Яшер, в ее комнату, Конфетти сейчас подойдет. Утром жду, — не оглядываясь, приказал Тарзан и Яшер тут же вышел, напоследок зыркнув блестящими темными глазами.

Даже оставшись в комнате наедине с хозяином, Конфетти продолжала молчать. Когда чуть больше года назад Тарзан лично явился в ее деревню посетить старосту и разобраться с каким-то недоразумением в поставке продуктов, они с девчонками, несмотря на все предостережения старших родственниц, выперлись посмотреть на грозного, но красивого лидера тарзанщиков, про которого столько сплетен ходит, в том числе романтических.

Посмотрела…

Тарзан заметил беловолосую юную девчонку, с восторгом его изучающую и забрал с собой в город, где она быстро ощутила весь «романтизм» произошедшего. Тот день Конфетти хорошо помнила. Вернее, ночь. Хотя позже поняла, что ничего особенного и страшного Тарзан с ней не делал. Наоборот, был довольно добр и мил, разве что укусил пару раз, да грудь до синяков исщипал. Так что ничего жуткого, поняла Конфетти, когда наслушалась рассказов о других девчонках, тех, кем Тарзан не заинтересовался.

Она быстро сделала вывод — лучше принадлежать одному, чем многим. И лучше пусть это будет главный, чем кто-то незначительный, у кого запросто могут отобрать. А там стоит только начать и будут перебрасывать из лап в лапы, как мячик, пока совсем не сдуешься.

И лучше огрызаться, чем рыдать по ночам в подушку. Лучше учиться пользоваться окружающими в своих собственных целях, тем более мужчины по сути своей примитивны и предсказуемы. Да, они сильнее. Да, когда их не ограничивают, они устраивают постоянную борьбу за место главаря, не жалея сил и здоровья ни своего, ни окружающих, но и с этим можно справиться… Если бы еще удалось перебороть страх, бесконтрольно возникающий при виде всех этих дылд, распространяющих вокруг сильнейший запах агрессии. Страх перед тем, что очередной победитель делает с самками побежденного. Страх настолько сильный, что только накручивание себя до предела может отогнать его вязкие туманные объятья.

Почти сразу же маленькая и слабая девчонка, лишившаяся домашнего имени и получившая взамен красочную глупую кличку, отточила язычок так остро, что Тарзан с удовольствием следил за его применением. Ему нравилась подобная строптивость, она его развлекала, но только до тех пор, пока он был в настроении развлекаться. Сейчас он был крайне раздражен, насторожен и только и ждал повода на ком-нибудь сорваться.

— Иди, — разрешил Тарзан, сделав вывод, что возражений не последует. — Хочу, чтобы Яшер остался доволен, поняла? И насчет того, что новую уже сутки рвет, а когда не рвет, то она с горшка не слазит, тоже хорошенько подумай. Я ждать не люблю.

— Конечно, Тарзан, о чем речь. Твое слово — закон, — Конфетти позволила себе откровенную улыбку и быстро убралась из комнаты.

Какую-то дозу информации, так или иначе, получить удалось. Что-то случилось с новенькой Машкой, которую три дня назад привезли Тарзану в подарок. Он любил молодых и наивных, но эту говорят уже третий день мучит живот, отчего никаких удовольствий она, конечно же, доставить не может. А если тут замешана Павла…

— Вот сука, — горячо сообщила пустому коридору Конфетти и эта злость позволила не откладывая и не оттягивая неизбежное, отправиться прямиком в комнату, где ждал Яшер. «Ничего, тварь такая, — думала Конфетти, — я тебе и Яшера припомню и наказание ни за что ни про что. Со свету сживу».

Гость уже приготовился получать презенты и по-свойски развалился на кровати. Одежда аккуратно сложена на стуле, весь арсенал — на столе. Конфетти остановилась у двери, разглядывая огромное голое тело. Отвратительно…

И решила, что лучше раздеться самой до того как начнут приказывать. А тем более заставлять силой.

— Скучал? — нагло поинтересовалась, стаскивая майку и отбрасывая в сторону. Силой такого броска можно было проломить стену, окажись у нее в руках вместо майки что-нибудь потяжелее.

Яшер беседу поддерживать не желал, молча поднялся, уступая место. Надавил на плечо, опуская на колени, потом на затылок. Похоже, предпочитал находиться сзади, чтобы не видеть лица, что Конфетти вполне устраивало — ей тоже не особо хотелось заглядывать ему в лицо. Видеть эту жадность в глазах…

Стоило опереться руками о кровать, как он тут же навалился на спину. Полминуты боли Конфетти перетерпела, интенсивно перерабатывая ее в чистейшую ненависть, которую испытывала к Павле.

— Тебе нравиться? Говори… — прохрипел Яшер, запуская пятерню в волосы и принуждая повернуть голову.

С хорошо выверенной долей издевки (так, чтобы тупой Яшер не разобрал) Конфетти заверила, что ей безумно нравятся все его действия. Потом для верности даже пару раз повторила.

Через несколько минут пыхтения за спиной это «нравится» вдруг стало правдой, совершено неожиданным, до боли острым наслаждением, прокатившимся по телу сумасшедшей волной. Конфетти задёргалась и застонала, уткнувшись лицом в одеяло.

Яшер остался доволен.

— Позже зайду, — сообщил. Слез с кровати, натянул одежду, затолкал по карманам свои убивающие игрушки. Тут же исчез за дверью.

Конфетти валялась, не шевелясь, и думала, что позже так легко не отделается. Но ладно, чего зря пугать себе мрачными фантазиями о неизбежном. Куда приятнее помечтать о грядущей мести.

Сдерживая приступ нежданного смеха, Конфетти чуть не прокусила губу до крови. Опять это произошло — острое, совершено нежданное удовольствие, какое-то изощренное и практически унизительное. Хотелось думать, что оно пришло назло Тарзану — решил наказать и отдал одной из своих шестерок? А ей, надо же, наоборот понравилось!.. Может и мелкая месть, и глупая, но практически единственная доступная. Ведь Яшер не удержится от желания поведать остальным бойцам, как одна из девок лидера протащилась от его компании, которая, видимо, куда лучше компании самого Тарзана.

Впрочем, месть Павле будет гораздо слаще. И думать нечего, эта стерва ее подставила, наплела Тарзану, будто Конфетти отравила новенькую. Так уж сложилось, что Тарзан держал в личном владении не больше трех наложниц одновременно. Новенькая по счету четвертая, значит, кому-то из прежних придется убраться, а вернее, кого-то отдадут в общее пользование бойцам. А Павла у Тарзана дольше всех остальных, значит, турнули бы ее. Вот и получается, что подруга решила заранее подстраховаться и предусмотрительно перевести внимание Тарзана на другую жертву. На Конфетти.

Что-то нужно было делать. И быстро.

Перед Тарзаном оправдываться, естественно, бесполезно — ему без разницы все их разборки, пока они не мешают получать любовь и ласку по первому требованию. А сейчас это как раз проблематично — новенькая болеет и ответственная за эту болезнь уже тоже назначена.

«Я попала, — поняла Конфетти. — Но поверь мне милая Павла, — сказала она одеялу, — если я пойду ко дну, то только крепко сжимая твою шею, чтобы и ты той же судьбы не минула. Так и запомни, стерва».

Он шептания угроз отвлек только вернувшийся после ужина, сытый, довольный и даже местами вымытый Яшер.

* * *

Вернувшись домой, Ронька привычно прокрался на второй этаж и замер в коридоре, внимательно прислушиваясь. Стоял минут пять. Тишина.

Привычно осторожно заглянул в щель между приставленной к дверному проему деревянной заслонкой и косяком в комнату, где они жили. Пусто. ППшера нет.

Вернулся за оставленным в углу подъезда у лестницы рюкзаком, который затащил наверх, задвинул под стол и даже не стал оттуда ничего доставать. Уселся на протяжно скрипнувший стул. Посидел, подумал… ППшерр неизвестно когда вернется, где его искать тоже непонятно, вероятных мест слишком много. Значит, можно пока отдохнуть.

Плотно прикрыв заслонкой дверь, он припер ее парой кусков бетона, притащенных в комнату специально для этой цели.

Завалился на матрас, не раздеваясь, натянул до груди одеяло, оставляя руки свободными и закрыл глаза.

Через полчаса открыл, так и не сумев задремать. Не давало покоя сегодняшнее происшествие. Он думал, думал и все больше убеждался — что-то нехорошее грядет.

И ППшер неизвестно где бродит. Хоть бы ему в голову не пришло снова лезть в торговый комплекс, где они недавно обнесли тарзанщиков. Может, раньше Тарзан там и хранил еще что-нибудь интересное, но после того случая точно перепрятал. И так же точно оставил пару ловушек или бойцов — караулить, когда вернуться воры. Наверняка решил, что те не смогут удержаться от соблазна и не проверить, не осталось ли в заначке еще чего-нибудь сладкого.

В том, что Тарзан не откажется собственными руками придушить счастливчиков, которым дважды удалось обвести его вокруг пальца, Ронька ни секунды не сомневался.

Уснуть, несмотря на все попытки, так и не удалось.

К тому времени как вернулся ППшер, Ронька уже изучил на потолке все пятна и узоры отвалившейся краски и не знал, чем еще от безделья заняться.

Судя по звукам ППшер замер перед закрытой дверью, прислушиваясь.

— Это я, — флегматично сообщил Ронька и, не дождавшись ответа, встал, чтобы отодвинуть заслонку.

— Почему не на смене? — спросил ППшер с порога, переступая бетонные подпорки. Постоял в раздумьях и уселся на одинокий кособокий стул у такого же покосившегося от старости стола.

Ронька молча осмотрел брата — вроде трезвый, но не шибко довольный, каким обычно возвращается от девок.

— А ты где был? — спросил с подозрением.

— Мелкого навещал, — без промедления ответил ППшер.

От сердца отлегло, похоже, хватило ума не лезть на рожон, точнее, в комплекс, да еще в одиночку.

— Как он? — спросил Ронька.

ППшер пожал плечами.

— Нормально. Бегает, падает, на лбу шишка. Здоровый, — ППшер заметно расслабился, откидываясь на спинку стула. — Ленка опять намекала, что очень на меня похож. Как будто без того мало получает.

ППшер закинул руки за голову, а после стал разминать шею, вертя головой из стороны в сторону.

Ронька молчал.

Одним весенним днем два года назад он так же ждал возвращения брата. Тогда они жили совсем в другом месте — в глубине высокого небоскреба, из окон которого рано утром перед рассветом серый мертвый город был виден отчетливо, как на ладони.

ППшер показался в конце коридора и ступал так нетвердо, что Ронька сразу решил — опять влез в драку. К тому же был по пояс голый и в кровяных разводах.

А потом он увидел в руках брата сверток из его куртки.

Когда подошедший ППшер сунул ему под нос скомканную одежду, с одной стороны которой торчало красное сморщенное лицо младенца, Ронька не знал, что и думать.

— В полосе нашел, там, где свалки, — глухо сказал брат, почти силой вталкивая сверток ему в руки, — как только собаки до него не добрались… живучий.

Ронька не стал уточнять, что ППшер забыл на свалке, полосой окольцовывающей окраину города и отделявшей его от фермерских земель. Итак понятно — ходил к какой-нибудь деревенской красавице, в Толпе симпатичных баб маловато, а на природе, на свежем воздухе… любвеобильные вдовы опять же попадаются.

И про ребенка объяснений не требовалось. Родила какая-нибудь да бросила, чтобы не позориться или лишнего рта не кормить. А может родственники подсобили, не желая воспитывать чужую кровь.

Ронька развернул сверток — мальчишка, весь в белом налете и мазках полузасохшей крови. Пуповина перерезана, похоже, уже ППшером. Вряд ли мамаша об этом позаботилась.

Везучий мальчишка… Родился трижды за день. Первый раз — естественным путем, второй — когда мать не придушила, а просто на свалке оставила, третий — когда ППшер нашел и не бросил.

— И чего мне с ним делать? — глупо смотря на брата, спросил Ронька.

— Не знаю… Я не мог его оставить, — также глупо ответил ППшер и тяжело осел на стул. — Просто не мог… Он же дышит.

Упоминать о том, что и самого Роньку когда-то так же подобрали родители ПП, тот естественно не стал. Давно это было, да может и не правда…

Выход, впрочем, Ронька нашел быстро. Они отнесли младенца в Толпу и отдали на воспитание одной из женщин. Можно было просто приказать и младенца бы приняли, но тогда не было бы гарантии, что он проживет долго. Дети часто умирают — болезни всякие, некачественная еда, грязная вода, насекомые. Так что братья договорились иначе — они таскают приемной мамаше продукты и вещи, но только до тех пор, пока ребенок жив.

С тех пор прошло два года. В Толпе, естественно, решили, что это сын ППшера или Роньки, которого они забрали у матери. Братья не спорили, какое им дело до чужой болтовни?

И хотя за воспитание мальчишки они отдавали не менее трети добываемых продуктов, о своем поступке ни разу не пожалели.

— Все нормально, — повторил ППшер, возвращая Роньку в настоящее, — твоя очередь. Почему дома, а не на смене?

Ронька сел на матрас, поджимая ноги.

— Слушай, — серьезно начал.

— Старательно внимаю каждому звуку.

Ронька шутку проигнорировал, помолчал для нагнетания зловещей атмосферы. Хотя тут и нагнетать нечего…

— Когда я пришел на смену, все тихо намекали, будто Джиппер очень нами недоволен. Говорит, не нравится ему, что мы живем незнамо где и нас сложно в случае необходимости найти. Предпочитает, чтобы мы всегда находились под рукой. Потом меня к нему вызвали. Он нервный ходил, дергался все время. Ну, думаю, сейчас отсчитает и прикажет переселяться к остальным на охраняемую территорию. А он меня увидел и… В общем, за такой подарок, который мы ему недавно преподнесли, решил нас по-барски отблагодарить. Три дня отдыха обоим, деликатесов целую сумку: домашняя колбаса, масло… бутылка самогона и даже, — Ронька секунду пожевал губами, — флакон полыньи.

ППшер ничего не ответил, но наклонился вперед, опираясь локтями на колени и внимательно разглядывая задумчивого брата. Тому тоже нечего было добавить.

— Мы попали? — осторожно уточнил ППшер.

— Похоже…

— А может он просто так отблагодарил, без подвоха? — угрюмо поинтересовался ППшер.

Ронька промолчал и молчание прозвучало весьма красноречиво. Никогда Джиппер не делал ничего просто так. Ни разу на их памяти. И внятных причин менять привычки у него не имелось.

— Надо переселяться на восток, поближе к территории фермеров.

— Когда пойдем? — согласно кивнул Ронька.

— Прямо сейчас… Собирайся. Продукты мелкому занесем.

Ронька снова кивнул и тут же принялся сгребать в кучу одеяла и белье. Свернул покрепче, связал веревкой. ППшер уже сложил одежду и всякие мелочи, так же тщательно запаковав в плотный кокон.

— Ленка мыла просила, — невпопад сообщил.

— Нету… водку оставим, пусть поменяет.

Через несколько минут комната, где они жили всю последнюю зиму, опустела и уныло сверкала голым полом и стенами. А когда-то, при вселении, они почти два часа вытаскивали наружу строительный мусор и всяческий хлам, а после даже пол вымыли. Пытались создать себе дом… Безрезультатно, конечно же, как ни крути из брошенной обветшалой комнаты не создать уютного дома. И все же угодить было немного грустно.

Ночевать братья остались в Толпе у Ленки, выложив ей все продукты, кроме колбасы и сухарей. Также отдали постельное белье и часть одежды.

Ронька улегся на пол, на одеяло. Мелкого, как только заснул, положили к нему под бок. Он непривычно мягко обнял теплое тельце и всю ночь боялся неудачно повернуться и придавить.

ППшер устроился на кровати с Ленкой, которая старательно скрашивала ему остаток ночи, в процессе хватаясь за шею и волосы с такой силой, что удивительно, как вообще не придушила и не оставила лысым.

Уже под утро Ронька проснулся от ощутимого толчка в бок. Сквозь щели забитого окна сочился серый предрассветный туман.

— Иди, — ППшер кивнул на Ленку, — расслабься, я договорился.

— Не хочу, — Ронька оттолкнул его руку, — не нравиться она мне. Дай поспать спокойно.

— Иди, — напирал ППшер, — я чувствую, что-то дурное будет, не факт, что выживем, — он оскалился, как скалится дикая собака, которая видит в руках человека палку и понимает, что ей собираются оказать сопротивление. — Иди, сказал!

Через минуту тихой борьбы между своим плечом и толкающей рукой ППшера Ронька встал, потому что в таких вопросах проще согласиться, чем уговорить брата отвязаться.

Сонная Ленка молча его обняла, но лежала практически неподвижно. Ронька постарался отделаться побыстрее и после всего в нем осталось больше брезгливости, чем удовлетворения.

Когда вставало солнце, они ушли налегке, почти без вещей и продуктов, мастерски обойдя вопросы хозяйки о том, когда именно ждать очередного посещения.

* * *

Степан, наконец, закончил чистить хлев и свалил грязную подстилку кучей у выхода. Принес новую солому, раскидал в загоне для свиней, отталкивая их бедром, чтобы не лезли под ноги и не мешались.

Обычно он чистил хлев по утрам, но сегодня был занят — Карп заставил сначала таскать привезенные железки, а после их мыть и чистить. Половина оказалась насквозь ржавой и ни к чему не пригодной, за что тоже получил Степан, будто это он их притащил, а вовсе не деревенские мужики, до сих пор периодически промышляющие мародерством в городе.

Появления заплаканной Маськи Степан ожидал меньше всего.

За спиной горько всхлипнули.

— Что? — он резко обернулся — напротив стояла Маська с красными от слез глазами, руки у нее безвольно висели вдоль тела. И эти знакомые бусы на шее… прямо над тканью, прикрывающей высокую грудь.

— Степка… — сказала она, скользя глазами по его испачканной рубахе. На секунду Степану показалось, будто Маська приноравливалась броситься ему на шею, но в последний момент передумала. Он простил подобную брезгливость за одно только имя, слетевшее с ее губ.

— Что случилось? — вилы к стене он прислонял на ощупь, не в силах отвести глаз от Маськиного заплаканного лица.

— Меня замуж хотят отдать, — шепотом сообщила девушка, отступая в темноту сеновала и испугано оглядываясь по сторонам. Он, естественно, двинулся следом.

— За кого? — тупо спросил.

— За старого Гарика, того, что пшеницу растит.

Степан на мгновение замер. Старый, практически беззубый Гарик давно уже, по мнению всех окружающих (а особенно наследников) задолжал богу свою душу. А вместо этого…

— Сделай что-нибудь, — нетерпеливо продолжила Маська.

— Что?

Раньше только грудь тисками сжимало, а теперь еще и спину тяжесть придавила. Что тут сделаешь? Кто сделает? Он, бесправный и нищий мальчишка на побегушках?

Тогда она все-таки подошла ближе и рискнула положить руки ему на плечи.

— Знаешь, почему отец меня отдает?

Степан молча ждал, стараясь ни единым движением не показать, как сильно ее ладошки обжигают кожу даже сквозь шершавую грубую ткань.

— Ему городские привезли вещь одну починить. Он взялся и не смог починить… сломал. Такая же штука у Гарика осталась, только совсем целая, и тот согласился отдать ее в обмен на меня. Иначе отцу не жить, если вещь эту не вернет, понимаешь?

Степан кивнул. Конечно, понимал, с городскими шутки плохи, будь ты хоть трижды мастер.

— Это не все, — шептала Маська и ее дыхание было сладким, словно от теплого хлеба дух. — Я знаю человека, что может сломанную штуку починить, да только отец не хочет его просить, они много лет уже как в сильной соре. Не поделили что-то. Ему проще родную дочь старику отдать, чем на поклон к кому-то идти!

Степан молчал, с трудом переваривая информацию. Что за отец так поступит?!

— Надо что-то делать, — снова захлюпала носом Маська, а потом разрыдалась и все-таки уткнулась лицом в его плечо. Степан осторожно обхватил ее поверх спины, сам пугаясь собственной смелости.

— Что? — переспросил.

— Надо знаешь что? — она подняла заплаканные глаза, которые даже сейчас, опухшие и покрасневшие, оставались самыми красивыми. — Ты же знаешь, где он ее хранит, да? Куда он штуку эту проклятую дел! Ты ему помогаешь! Если… я договорюсь, ты только достань… тот человек ее починит и отцу не нужно будет выпрашивать такую же у Гарика. Слышишь? И меня тогда не нужно будет отдавать!

В прекрасных голубых глазах несмело затеплилась надежда.

— Слышишь, Степка? — она заглядывала в его лицо с такой верой, будто он ее самый главный на свете защитник. Будто он последняя надежда и спасение.

— Как эта штука выглядит? — спросил Степан. Не мог не спросить.

— Черная коробка длинной с ладонь, с одной стороны кнопки, — она вдруг потянулась и порывисто поцеловала его прямо в губы. — Достанешь? Правда достанешь? — дрогнувшим голосом спросила.

Степан смотрел и не верил, что не спит. Она его поцеловала… сама?

— Да? — настойчивей повторила Маська. — Достанешь?

Как он мог отказать?…

Следующим вечером Карп принимал гостей, они ужинали часа два, громко спорили и ругались, а после отправились в гости к одному из старых знакомых, который варил самый забористый в окрестностях самогон.

Все время, пока Степан прислуживал за столом, Маська выглядывала из кухни, спрятавшись за занавеску и почти приплясывала от нетерпения на месте. Стоило войти на кухню, как она тут же подходила и лихорадочно заглядывала в лицо, будто пыталась убедиться, что он не передумал ее спасать.

— Скоро, — успокаивал Степан, борясь с желанием ее обнять. Думать, какими их отношения станут после того, как Маська будет спасена от брака со старым Гариком, он не рисковал.

Гости ушли когда темнеть даже не начинало. Степан проводил их до дороги, что за воротами, как положено, накрепко запер калитку и только тогда вернулся в дом.

Маськи видно не было.

Где лежит нужная штука, Степка не знал, только догадывался. Все самые ценные вещи Карп хранил в своей комнате. Степан подошел к двери и открыл замок ключом, который хозяин прятал в щель между бревнами в левом углу косяка. Вошел. Сначала он искал осторожно, стараясь не сдвигать вещи с их привычных мест, а если сдвигал, то тут же возвращал обратно. Потом главным делом стало просто найти, пусть и оставить при этом беспорядок. Как-нибудь объяснит… что-нибудь придумает, выдержит неизбежное наказание, но только бы Маську спасти…

Коробка нашлась под досками пола. Железная, что плохо, но замок навесной, что уже лучше. Степан недолго думая отправился в мастерскую, нашел небольшой ломик, тяжелый и ржавый. С первого захода замок не поддался. Пришлось прижать коробку к столу, придавить ногой и попробовать еще раз.

От резкого рывка ломик выскользнул из дужки и ткнулся прямо в ногу. Степан от неожиданности чуть не заорал, но глотнул пару раз воздуха и выровнял дыхание.

Потом задумался. В тиски ящик такого размера не влезет… Вот дурень! Ведь можно просто повернуть его боком!

Через несколько минут коробка была открыта. Степан достал лежавшую внутри штуковину — черную пластиковую коробку, оставшуюся от цивилизации, на вид совершенно целую. И что в ней такого ценного?

Но времени думать не было, надо было скорее привести комнату хозяина в порядок, будто никто к тайнику и не прикасался. Только со сломанным замком что делать…

— Степка! — во всю глотку заорали со двора… И он моментально заледенел, настолько стало страшно. Это был Карп. — Иди сюда, надо сходить забрать добро, что мужики сегодня притащили. Шевелись!

Степан быстро глянул вниз. Пластиковая штука равнодушно смотрела цветными кнопками, удобно устроившись в ладони. И куда же ее деть? В карман штанов нельзя — слишком большая, вывалится еще или сломается, когда он металл потащит. Степан быстро опустил вещь за пазуху, опоясывающая талию веревка не даст ей выскользнуть и там она будет незаметна.

Маська поймала его у порога.

— Где? — зашипела.

— Убери все в его комнате, — быстро сказал Степан, засовывая руку, чтобы достать предмет, из-за которого он сегодня совершил грех. Украл. Ничего… помолится, раскается, глядишь и простить его господь, тем более он не просто так, не ради наживы, не ради собственной выгоды, а чтоб спасти от страшной судьбы невинную душу.

Дверь распахнулась, больно стукнув его по плечу.

— Ты еще тут? Кому сказал одеться и на выход! — Карп шел напролом, Степан выдернул руку из-за пазухи, быстро юркнул в свой угол у кухонной печи и принялся обуваться. Потом накинул куртку из воловьей кожи, взглядом извиняясь перед Маськой за то, что не успел передать штуковину. Позже отдаст, пока же Карп глаз не отводит, следя за тем, не тянет ли ленивый Степан резину.

Только бы она догадалась прибрать все в комнате отца по местам! Вернутся они по темноте, хозяин наверняка сразу спать ляжет. А утром Степка уж что-нибудь придумает… Потом, вся ночь впереди для раздумий, сейчас главное, что ему вообще удалось найти то, что спасет Маську.

…Вернулись они, когда деревня уже спала. Карп приказал поместить притащенную добычу в мастерской и отправился в дом.

Степан аккуратно сложил железки под навес и поплелся проверить, заперты ли ворота.

Не дошел.

Выскочивший во двор Карп пребывал в бешенстве, его короткая борода задралась так высоко, что практически смотрела в небо, а глаза сверкали, что яркие звезды на водной глади пруда.

— Говори, сучонок, куда дел? — почти беззвучно заорал. — Это ты? Да я тебя…

Он нетвердым шагом двинул в сторону Степки. За его спиной на крыльцо из дома выскользнула Маська в одной только длинной рубашке.

Увидела развернувшуюся перед ней во дворе картину и вдруг… выругалась, да такими словами, что Степкина челюсть отвалилась.

— Что? — Карп круто обернулся к дочери. — Ты что сказала?

Маська вдруг поняла, что натворила. Разъярённый отец шагнул к ней, занося руку.

— Это он украл, — вдруг закричала она, показывая на Степку. — Я видела, ты только за ворота, так он сразу в комнату к тебе полез!

Карп снова обернулся к приемышу. У мужика, где они забирали железки, он немало принял на дорожку, потому сейчас покачивался, как трава в поле, когда ветерок дует.

— Убью, — спокойно сказал, шагнув все-таки к Степану. Дочь можно проучить и попозже.

Первый удар тот пропустил. Не оттого, что не ожидал, а оттого, что застыл столбом от Маськиных слов. Почему она это сделала? Обвинила его во всем…

От второго попытался прикрыться… Из губы текла кровь, отбитая рука болела, хорошо хоть живот успел прикрыть.

Сопротивляться от не пытался. Какой смысл? Только больше рассвирепеет и тогда уже ничего не спасет. Однажды после подобного учения Степан месяц отлеживался в сарае и думал уже, что не выживет. Но и теперь тоже глупо, потому от третьего удара Степан просто увернулся. Не рассчитавший силы Карп промахнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул лицом вниз прямо в груду притащенного железа.

И как-то сразу мелко задергался. По полу потекли быстрые ручейки чего-то черного, расползаясь вокруг трясущегося хозяина как живые. Степан отступил, смотрел, уже понимая — Карп умирает, напоролся на что-то, в этой куче и острого было немало.

Тишину и жуткий стук дергающихся конечностей от утрамбованную до камня землю перекрыл оглушительный вопль.

— Убийца, — визжала Маська, подавшись вперед и вцепившись руками в рубашку на груди. — Люди! Убийца! Степан отца убил!

Почти сразу у соседей во дворе завозились. Когда посреди ночи на улице раздаются вопли, лучше быстрее выяснить причину. Ладно, если просто пьяная драка, но возможно это набег городских и тогда если вовремя не узнаешь, останешься без дома, жратвы и дочерей. Поэтому скрипели открывающиеся двери, приглушено звучали голоса, подала голос собака. Моментально к ней присоединились остальные. Со всех сторон загорались расплывающимися пятнами факелы.

— Убийца! — без передышки визжала Маська.

Тогда Степан понял, что если останется на месте, то очень скоро умрет. Никто и никогда не поверит, что он невиновен — Маськиных обвинений достаточно, чтобы его приговорить, причем недолго думая, этой же ночью. Его повесят еще до рассвета.

Через секунду Степан бросился в сторону огорода, за которым дорога в лес.

Маська вдруг резко замолчала и припустилась вслед за ним.

Огибая сарай, Степан со всей силы врезался во что-то мягкое и это что-то повалилось на землю, утягивая за собой. Бешено несущаяся по венам кровь сама собой вздернула Степана обратно на ноги, он подпрыгнул почти как резиновый мячик, а потом уставился на землю, разглядывая, с чем же столкнулся. В траве у стены, прищурив глаза, лежал местный красавец и покоритель женских сердец Русый.

— Лови его, та штука еще у него! — раздался за спиной крик Маськи.

Русый напрягся, упираясь рукой в землю, а через секунду плавно поднялся и тут же бросился вперед.

Степан ни о чем не стал думать, просто очень быстро пнул Русого между ног, заставляя согнуться пополам и припустил в лес.

Через несколько минут за ним сомкнулись зеленые стены, оставляя за спиной факелы и разъяренные крики.