— Вот такой, видишь? — Килька показывала выкопанный из земли корень, сунув Степану под нос, — проще простого, листья стрельчатые, светлые. А у того, что ты выкопал — темные.
Степан послушно кивнул. Еще немного поковырявшись и накопав с десяток корней, они отправились обратно к стоянке.
Там Галю с ножом отправили на берег чистить добычу, а увлеченная поиском еды Килька снова полезла в кусты за травками-приправами. Она пообещала приготовить вкусное овощное рагу с мясом (которое заменяли пойманные озерные лягушки).
Степан Кильку боготворил. Никогда раньше он не встречал настолько чистого, светлого существа. Немного сбивал с толку ее поступок у воды, когда она сверкала голыми частями тела, но Степан, немного подумав, решил закрыть на него глаза. В этом поступке не было ничего дурного, не станешь же упрекать кошку, которая лежит на солнце без одеяла? Килька так же естественна, как кошка.
Вторую, Галю, он сильно жалел. Несмотря на всю ее красоту, она казалась ему побитым, выброшенным за ненадобностью во двор щенком. А вот братьям совершенно не верил. Они иногда так расчетливо смотрели на Кильку, что у Степана сердце замирало от дурных предчувствий. Он бы ее предупредил, если бы нашел доказательства, но как их найти? Вначале он пытался подслушивать разговоры братьев, но те быстро это дело раскусили и пресекли. Однако Степан не сдался. Решил быть настороже…
Рагу действительно получилось выше всяких похвал. Они съели все, объелись и теперь валялись на берегу под солнцем, лениво переговариваясь. В основном болтала Килька. Когда она не приставала к окружающим с вопросами, от которых те уже готовы были на елку лезть, то рассказывала все, что ей в голову взбредет. В основном эти рассказы касались методов выживания.
— В лесу много чего можно есть. Даже кору деревьев, вы знали? Береза, тополь, ива, ель, сосна. Из иголок заваривают чай. Траву можно есть! Вон те камыши… из их корешков мы делали муку. Хотя другой вопрос, как непривычный к подобной диете организм на нее отреагирует. И сколько вообще сможет на ней продержаться…
Степан старался внимательно слушать, но все равно путал и забывал, о чем шла речь. Слишком много внимания приходилось уделять слежке за братьями.
Килька болтала…
— У вас тут мало дичи. Хищников еще меньше. Волки есть, но они людей все еще бояться, не приближаются. Лисицы обычные… даже странно. У нас они размером раза в два больше и куда как агрессивнее. А медведей у вас совсем нет!
— Разве это плохо? — удивился ППшер, который лениво пытался поддержать разговор. Он, ясное дело, предпочел бы подремать, но стоило расслабиться и закрыть глаза, как Ронька принимался щекотать его травинкой. Так что теперь ППшер держался настороже.
— Конечно! В лесу должен быть хозяин.
— Кто? — изумился ППшер и даже голову приподнял, — медведи?
— Ну не люди же, — Килька снисходительно рассмеялась. Смех прозвучал громко и вызывающе, потому что остальные не поддержали, а только удивлено на нее смотрели и глазами хлопали.
Она резко замолчала. Есть вещи, которые они воспринимают настолько по-разному, что Килька даже не пыталась лезть со своим видением.
О, да! Степан боготворил Кильку, хотя и помнил одну из заповедей — не сотвори себе кумира. Но как не сотвори, если вот он — живой, безупречный во всех отношениях кумир?
Каждый вечер перед сном он за нее молился.
В самые первые дни Килька это дело заметила и как обычно прилипла с вопросами. Степан с удовольствием рассказал бы ей о боге, о его заповедях, любви и прощении, но Кильку интересовала только какая-то необъяснимая чушь — не включает ли их вера жертвоприношений. Она расспросила про существующие церковные праздники и службы, ответами осталась довольна, пояснив, что к худшему вроде ничего не изменилось. О чем речь, Степан так и понял. С тех пор Килька полностью потеряла интерес к предмету, так что он не рисковал приставать к ней со своими разговорами. Хотя иногда ему очень хотелось, чтобы Килька присоединилась к его молитве. Просто опустилась однажды рядом на колени и открыла всевышнему свое сердце.
Ничего напоминающего влюблённость в Маську это огромное, всепоглощающее чувство поклонения не напоминало. Прикасаться к Кильке было бы кощунством. Даже думать о таком невозможно.
И все-таки в некоторых вопросах его кумир был слишком наивным. Степан решил — она спасла ему жизнь, не бросила подыхать, хотя и не должна была помогать. Потому теперь он станет верным ее защитником и не даст никому в обиду. Особенно этим… подозрительным братьям. Он уже знал цену сладким словам и предательству, раздирающему душу в кровь.
Не-е-т. Его больше не проведешь!
* * *
Почти сразу за рекой они вышли на широкую трассу, по которой двигаться было значительно легче. Середина дороги вообще осталась свободна от деревьев, а обочина густо заросла кустарником. Получился такой длинный, уютный коридор.
К чужой стоянке расположенной прямо на трассе компания подошла через несколько дней.
Килька быстрым движением руки остановила их еще на подходе, сбросила рюкзак и пошла к кострищу одна. Долго ходила там кругами, присматриваясь к брошенным вещам. Присела на корточки, поковыряла пальцем землю. Водила рукой по траве, будто гладила. Несколько минут сидела на одном месте, замерев. Потом подняла голову к остальным.
— Тут был человек… Он умер. Тело утащили звери, волки скорее всего… Больше некому.
Галю передернуло, Степан обнял ее за плечи, угрюмо смотря на братьев, будто винил их в случившейся трагедии. Килька, завораживающе мягко ступая, продолжала обходить площадку, рассматривая разбросанные вещи: нож, залитый кровью пустой мешок, остатки разодранного тряпичного одеяла… спутанная тонкая веревка, порванные на бинты тряпки.
Через время она осторожно подняла за уголки мешок и вытряхнула содержимое. Единственное что оттуда вывалилось — берестяной тубус, закутанный в полиэтилен. Осторожно развернув защитную пленку, Килька вытащила на свет свернутою трубочкой бумагу. Словно только вспомнив об остальных, махнула рукой разрешая подойти.
На этом месте они останавливаться не стали, отошли чуть дальше, но не слишком, так чтобы при необходимости можно было без труда вернуться обратно. Пока все занимались привычными делами, Килька уселась на бревно, подтащила свой рюкзак, вынула оттуда блестящую карту. Разложила на коленях, сверху разместила найденную бумагу и принялась разбирать кривые буквы, неизвестно чем написанные. Ей не мешали.
Когда Ронька притащил последнюю партию хвороста, ППшер уже сидел рядом с Килькой, внимательно рассматривая глянцевую поверхность карты. Галя отошла подальше, насторожено поглядывая в их сторону и пытаясь понять, что они собрались делать. Ронька подошел и сел с другой стороны, тут же появился недовольный Степан, который судя по взгляду желал чтобы ему уступили место рядом с Килькой. Конечно же, не дождался, братья на него попросту не обратили ни малейшего внимания.
— Что там? — насторожено спросил Степан, смирившись что ему придется стоять на своих двоих.
Килька рассеяно прогладила исписанную бумагу ладонью.
— Этого человека, который написал… Его звали Петр. Они шли с юга… из ваших мест. Ходили искать другое место для поселения. Нашли, — она подняла бумагу и уставилась в карту, — нашли военную базу. Ц… целую. Через разрушенный забор увидели нетронутую технику. Закрытые здания. Никаких следов вандализма. Много машин… Полезли на территорию.
ППшер очень резко изменился в лице. Словно почувствовав Килька обернулась, внимательно, серьезно его рассматривая.
— Один из них подорвался… Там все вокруг заминировано. Остальных двоих ранило, его товарищ умер по дороге, сам Петр умер здесь, — чеканя слова, сообщила лично ему.
Ронька тоже перевел глаза на брата в ожидании, что же тот скажет.
— Я вас туда не поведу, — не выдержав паузы, заявила Килька, так и не дождавшись от ППшера ни звука. Впервые за время знакомства в её голосе зазвучало некое подобие нервозности.
— Вы о чем вообще? — Степан напрягся, не понимая этой войны острых взглядов, куда его попросту не пустили. Килька на секунду отвлеклась, успокаивающе ему улыбнулась, не хотелось, чтоб лишний раз кто-то нервничал.
— А где это место? — наконец подал голос ППшер.
— Брат…
— Я никого туда не поведу, — упрямо повторила Килька. — Ты хорошо расслышал? Все заминировано. Все умерли!
— Я понял. Покажи мне просто, где оно.
Килька обернулась за помощью к Роньке. И следила, как привычно братья переглядываются — практически как обычно, но что-то настороженное все же проскальзывало.
Несмотря на сложную ситуацию Килька не могла сдержать любопытства. Единственное что ей до сих пор не удалось установить точно — кто из этих двоих главный. В двух случаях из трех Ронька слушался брата. Она думала, что уж если он слушает его почти постоянно, то уж в таком серьезном вопросе ППшер безоговорочно оставит за собой последнее слово и на протесты вообще не обратит внимания. Но если и существовал шанс удержать его от сумасбродных поисков, то только у Роньки. Килька изумлено выдохнула, когда все получилось ровным счетом наоборот.
— Я не пойду туда, пока ты не согласишься, что это нужно нам обоим, — серьезно заверил ППшер брата.
Тогда тот разрешающе кивнул Кильке, будто позволил отдать-таки ребенку интересующую его игрушку.
«Потрясающе! Они просто одно целое… Даже право последнего слова разделено и зависит от ситуации. Это вообще против всех правил!», — вихрем пронеслось у Кильки в голове, пока она приходила в себя и собиралась с мыслями. Передвинула карту поудобнее.
— Вот тут ваш город, — показала пальцем на домик у синей кляксы, изображающей море. — Этой дорогой пришла я, — палец пополз вверх, на север, с небольшим уклоном к востоку.
— Тут, — резко дернулся к востоку и замер на домике поменьше, — тут… там, в общем, живут люди. Но этот Петр к ним не дошел.
— Почему не дошел? — тут же вклинился ППшер.
— Люди? Почему ты не сказала, что там тоже живут люди? — изумился Степан.
Килька вздохнула.
— Они там… — сморщила нос, — в общем, туда лучше не соваться. Они приносят человеческие жертвы. Даже детей.
Галю передернуло так явно, что только сейчас стало понятно — она тоже внимательно следит за беседой.
— Живых людей? — ужаснулся Степан.
— Да. Так что они своих-то не жалеют, что уж там говорить о приблудных, — мрачно закончила Килька и вернулась к карте.
— В общем, они не дошли до них… иначе бы там и остались, в виде приношения. Они шли от города на восток и до выжженной земли. Примерно тут… — палец прочертил линию, но братья так и не разобрали, где именно проходит граница.
— А то поселение… тут, — палец передвинулся резко вверх.
— Значит, база на участке от места где они вышли к землям и досюда… дальше бы они нашли следы тех…людей. Проще всего найти базу — выйти примерно тут, — она опять куда-то ткнула, — к выжженной земле и идти вдоль нее на север.
— Дай, — ППшер потянул карту на себя, пытаясь там что-нибудь рассмотреть. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы все-таки перетянуть бумагу поближе к себе и Килька сдалась только когда возник риск разорвать ее на части. Впрочем, в заковыристых значках и рисунках он все равно ничего не понял.
— Удобно идти тут, по этой трассе… она, видишь, почти точно на восток идет и идет прямо от развилки… к которой мы скоро прибудем. Мы свернем на запад. Раз-вязка, — неуверенно произнесла Килька. — Дорожная развязка, да.
Развилка…
ППшер может и не смог разобраться, что карта показывает, но место постарался запомнить как можно точнее.
* * *
Вечером наступила Ронькина очередь дежурить, потому что они решили поддерживать костер в течении всей ночи. Но когда все уже спали, одна из фигур зашевелилась и со вздохом поднялась. ППшер нашел в вещах куртку, накинул на себя и поплелся к брату. Молча сел рядом.
— Я не про склад говорить, не напрягайся, — сообщил через время.
— А про что? — не поддался Ронька.
— Да как сказать… Просто не спится. Совсем. И вдруг в голову пришло, а ведь мы с тобой уже сто лет вдвоем не оставались, я и забыл, когда последний раз болтали спокойно, чтобы каждое слово не подбирать и не задумываться, что кто-то подслушивает, — усмехнулся тот.
— Это точно, — с улыбкой ответил Ронька. — Но с другой стороны у нас нет стоящих секретов, которые можно подслушивать, — четко и громко сообщил в сторону спящих.
Они приглушено захохотали.
Потом сидели, просто смотря на огонь.
Ближе всех спала Килька. Сейчас на боку, а рядом этот нож который она все время таскала с собой. Со спины к ней прибилась Галя, которая старалась всегда находиться к Кильке поближе, а во сне сворачивалась поплотнее и будто пряталась ей за спину. Впрочем, Степан тоже был неподалеку, во сне он походил на подростка, даже не верилось, что он способен на такой злобный взгляд, которым последнее время окидывает их все чаще. Еще немного и начнет показывать зубы. Братьям не хотелось думать об этом моменте — если Степану однажды не хватит ума вовремя остановиться, его ждут крупные неприятности. Но это все потом, не в такую тихую ночь… Степан спал неспокойно, хуже всех, часто вскрикивал и будил остальных. Килька в таких случаях просыпалась мгновенно, смотрела так ясно, что даже страшно становилось — неужели человек способен настолько быстро прийти в себя?
— Слушай, — ППшер разглядывал своих случайных попутчиков, сейчас таких беззащитных. — А ты думал когда-нибудь… что дальше?
— В смысле дальше? Когда зима начнется?
— Нет, не зима… Вообще потом? В жизни. Или так и будем по лесу бегать, пока не сдохнем?
Ронька не ответил.
— А ты думал? — через время спросил.
ППшер странно усмехнулся.
— Думал… лучше бы и не начинал. Получается, сдохнем и не вспомнит никто, что мы вообще были.
Разговор не клеился. Спать все так же не хотелось, они еще долго мидели молча, рядом, изредка подбрасывая в огонь дрова и рассматривая живое пламя.
* * *
Килька собиралась идти дальше этим же утром, но братья крепко спали и даже на громкие звуки лагеря не реагировали. Степан несколько раз сильно кашлял и не менее сильно тарабанил по пустому котелку алюминиевой кружкой. Безрезультатно.
ППшер спал на спине, а Ронька рядом, лицом к нему. Подниматься они явно не собирались и недолго думая Килька решила проверить свою идею насчет того насколько братья друг друга чувствуют.
А стоило подумать.
Найдя в кустах небольшое перо, Килька подкралась к спящим, наклонилась и легко провела пером по лбу ППшера. Потом по щеке.
Посмотреть, реагирует ли на прикосновение Ронька, она не успела. Через пару мгновений уже падала лицом вниз и сразу же хорошенько приложилась плечом о землю, а горло сжали жесткие пальцы.
С огромным изумлением поняла, что лежит между братьями и шею ей сжимает Ронька. Значит, что-то чувствует? пришла несвоевременная мысль, но быстро сменилась удивлением от возникшего напротив бесстрастного лица ППшера.
Рука перестала сдавливать горло и тогда еще Килька поняла, что все это время не могла вздохнуть. Воздух вошел в легкие почти с хрипом.
— Что тут? — подозрительным тоном спросил Степан, вырастая прямо над головой.
— Ничего, все хорошо, — пробормотала Килька, поднимаясь на ноги. С первого раза не получилось. Когда она, наконец, встала и сделала шаг прочь, ППшер резко схватил ее за ногу.
— Не делай так больше, — сухо сказал.
Килька согласно кивнула. И потом долго приходила в себя. Пугало не то, что они сделали — вполне можно было ожидать подобной четкой и слаженной реакции, они же вдвоем как-то выживали, пока ее не встретили. Пугало другое — как она потеряла бдительность настолько, что вздумала безо всякой опаски приближаться к практически незнакомым людям в момент, который они могут расценить, как нападение? Практически провоцировать на самозащиту?
Из всего нового и неожиданного следует выносить урок, как учил отец Илья. Только какой? Она итак прекрасно знает, что вообще не стоило подходить. Что же ее дернуло? Настолько любопытство замучило?
Интересно, подумала Килька, в конце концов, можно ли считать этот случай моей четвертой смертью?
К развилке они вышли следующим вечером. Дорога поднялась вверх и стоило подняться на холм, как перед глазами возник запутанный клубок связанных в единое дорог. Огромный мост и куча кольцеобразных, отходящих во все стороны полос, узких, практически с целыми ограждениями. Со стороны казалось, что они парят прямо в воздухе.
Чудище прошлого мира…
— Отсюда можно попасть куда угодно, — мрачно заявила Килька. Она все еще была не в настроении и рассеяна. То утро, когда ППшер легко уложил ее на лопатки, а Ронька почти придушил, стало крупным Килькиным проигрышем. Шагом назад в бесконечной борьбе за выживание. Хотя врагами братьев назвать было никак нельзя, но Килька знала, что проиграла в тот момент. Ведь ее легко могли убить. С тех пора она много думала, пытаясь понять, как так получилось, что не было ни малейших раздумий, а стоит ли ставить над братьями эксперименты? То есть вообще ноль! Со времени, когда идея посетила ее дурную голову и до ее реализации Килька потратила всего несколько секунд… на что? На поиск чего-нибудь щекотного! А о возможных последствиях вообще даже… не задумалась!
А тот, кто не думает, умирает.
Вероятно, Килька пыталась вернуть себя в форму, чтобы не повторять больше ошибок, от которых так тщательно отучал ее отец Илья. Но, как известно, когда слишком сильно отвлекаешься на одну неприятность, всегда влипаешь в другую…
Они остановились на ночевку как раз перед развилкой. Как раз сгустилось небо и к утру вполне вероятно мог собраться дождик.
Привычно трещал огонь, но ветер благодаря пасмурной погоде и почти открытому пространству вокруг дул сильнее обычного. Клубы темного дыма развернулись под порывом ветра, бросились прямо на Галю, которая от неожиданности полной грудью вдохнула дым и закашлялась. Моментально раздался взволнованный голос Степана.
— Пересядь сюда, подальше, здесь ветра нет совсем.
Галя промолчала, сделала вид, что не слышит. Хотелось воды, смыть во рту соленый привкус пепла.
— Галя, иди, пересядь, — терпеливо упрашивал Степан.
Килька обычно следила за такими разговорами и уже могла предугадать моменты, когда Галя по непонятной причине впадает в малообъяснимую дикую ярость. В странное больное бешенство, которое больше походило на желание, наконец, разозлить сильнейшего и получить от его руки быструю смерть, чем на желание обидеть окружающих.
— Отстань от меня, — глухо сказала она Степану.
А Килька была рассеяна и не заметила.
— Галя, ну здесь тебе будет удобнее…
— Отвали.
— Смотри, я тебе одеяло постелю, чтобы мягче было…
— Да отвянь ты от меня, придурок! Что ты все время ноешь… все время канючишь… Как сопля по земле расплываешься. Слизняк!
А Килька услышала крики и машинально ответила.
— Он просто хотел, чтобы тебе было удобнее и дым не лез в глаза. Это проявление элементарной заботы. Не нравиться — откажи вежливо, он тебе ничего не должен, насколько мне известно…
— Да ты что? — зашипела Галя, подскакивая на ноги, — ты на себя посмотри, мымра долговязая! Жалеешь нас всех, да? Таскаешь за собой, как выводок цыплят на веревочке, над которыми то и дело надо трястись! Проявление заботы? Отличная компания! Два идиота — один слабый слизняк, вторая — святая. Два невинных ангелочка! Прям хочется пасть ниц да молиться вашей чистоте да праведности! Вы бы сговорились, что ли на досуге да хоть трахнули друг друга разок! Вот это будет зрелище — два придурка в попытках узнать жизни!
Килька не знала, почему на Галю такое находит. Степан покраснел так стремительно и плотно, что слился лицом с темнотой вокруг. Он бы вероятно предпочел отойти подальше и переждать неприятный момент в одиночестве, если бы для этого не пришлось бросить Кильку.
Галя неожиданно замерла, испугано разглядывая затихшую Кильку. Та, казалось, вообще не слышала, но потом резко вздохнула и накатило…
Ей было пятнадцать, когда Алешка пришел в ее комнату из комнаты, где жил вместе с отцом Ильей. Просто вошел однажды с вещами в руке и остался.
Килька очень плохо помнила то время. Немного — крепкие горячие руки, немного — потрясающе по силе чувство защищенности, когда нечто теплое под боком сильнее и надежнее толстой стены за спиной.
Через несколько дней Алешка погиб…
— Прости меня, — руку охватывают чьи-то горячие пальцы, лезут в туман памяти, разрывают его. Мешают помнить. И нет сил их стряхнуть.
Так по-глупому — поскользнулся на мокрой траве и рухнул с невысокого обрыва в ручей. И ничего бы не случилось, но он ударился головой о камень. Утонул в месте, где воды было ниже колена. Так по-глупому…
Она очень плохо его помнила. Но зато очень хорошо помнила, как эта гибель подкосила отца Илью. Как он мгновенно состарился, поседел и сгорбился. Как он сдался.
Отец Илья планировал оставить после себя две полноценные семьи. А осталась одна. После Алешкиной смерти он прожил еще два года и все это время почти круглосуточно держал Кильку рядом. Он рассказывал, постоянно рассказывал, днем и ночью рассказывал множество разнообразных вещей.
Потом, много позже, Килька поняла, что так отец пытался найти для нее смысл в одиноком существовании. Как-то занять ее время, забить его всякими знаниями, мыслями и интересами. Заполнить доверху, чтобы не оставалось времени оглянуться и понять, что вокруг пусто, нет никого.
— Килька… — к ладони прижимаются чьи-то губы, потом мокрая от слез щека. Из тумана памяти настойчиво вытягивали чужие, ненужные слёзы.
Если бы остался ребенок… Отец Илья винил себя и в этом. Если бы он успел разобраться, как функционирует теперь женская репродуктивная система! Но он не знал, не смог понять. Если бы он успел, то заставил бы ее рожать и в четырнадцать…
Но это прошлое. И как бы не было страшно вспоминать отца Илью и его погасшие глаза, но куда страшнее мысль об Алешке…
Она знала его большую часть своей жизни. Она выросла с ним рядом. А теперь не помнила его лица…
— Прости меня, слышишь? — Галя стояла рядом на коленях, крепко сжимала правую руку, — прости, я не знаю, что это за напасть такая… может в меня бес вселяется? Это как будто вовсе не я… кто-то мерзкий всех ненавидит и постоянно говорит моими губами, моим голосом. Прости меня, слышишь? Ну, хочешь — ударь меня… Правда, ударь! Только не молчи!
— Все нормально, успокойся, — глухо отвечает Килька, а хочется схватить рукой сердце и заставить биться не так сильно. И все-таки Галин голос, ее многословные извинения своей настырностью спугнули, рассеяли тот странный туман, окруживший Кильку. Вместо него перед глазами появился огонь и заглохли в ушах голоса умерших.
Но нормально ничего не было. Как-то все не так пошло, как-то неуловимо сбивалось с проторенной дороги и Килька не могла решить, как и когда это началось.
Но одно знала точно — пускать на самотек все и дальше никак нельзя.