Время всё сглаживает: и боль, и страсть. А ласку и доброту – нет. Память о великих подвигах твоих предков – нет. Веру в лучшее – нет.

Всё сложится так, как нужно. Если постараться. А постараться придётся, не сомневайтесь.

Например, новый город на пустыре основать совсем непросто. Вроде за несколько лет наметили улицы и выстроили сотню зданий, дороги выложили, да княжеский замок чуть в стороне достроили. И съезжаются жители, устраиваются на новом месте, а всё равно пока на улицах пусто, смотришь и видишь только в своём воображении, как многолюдно тут станет через несколько лет.

В замке, конечно, иначе. Гости не убывают! И не только гости. Сейчас весна, приходят на арену молодые звери, вызывают альф на бой. Если победят – сами альфами станут. Зрелище не для слабонервных, я так смотрю только с балкона, чтобы крови не видеть.

Гордей тоже редко там бывает. Занят слишком. Вот всё хорошо бы – Князь, замок, уважение да почёт, то да сё… но вся наша жизнь словно порознь проходит. Работа, работа, с утра до ночи. И пусть я знаю, где он, закрою глаза – и словно слышу, но слишком часто ночую одна. Поэтому жду не дождусь, когда Сантания будет готова достаточно, чтобы развиваться самостоятельно. Тогда Гордей перестанет быть Князем, откажется в пользу другого достойного. Об этом, правда, никто не знает, разве что Мохорейн. А мне Гордей сразу сказал, когда свадьбу в Гнеше сыграли. Сказал, что не хочет всю жизнь Князем быть, только город построит и уйдёт. Я против не была, к тому времени уже поняла – останься всё как есть, вся наша жизнь пройдёт мимо, порознь и только мысленно мы станем встречаться. А мне бы хотелось провести закат своей жизни возле него, вместе с ним.

До этого, правда, ещё далеко.

Вот, новички выползают с арены, садятся прямо на землю, качая головами, приходят в себя. Гордей подходит ко мне, облокачивается рядом на перила, смотрит. Мимо, лениво жужжа, пролетает шмель, ветерок доносит запах цветущего сада… эти медленные ленивые минутки случаются так редко!

– Мало в этом году желающих альфами быть.

– В прошлом столько же было.

– Может, и было… Смотри! Вот он. – Вдруг восклицает Гордей и глубоко вздыхает.

– Кто? Где?

Я вначале подумала, он про сына нашего, тот вечно норовит на бои поближе посмотреть. Мечтает поучаствовать, ясен пень, но кто ж его пустит?

– Смотри. Это новый князь.

– Где? Правда?

От любопытства даже дыхание спирает.

Парень совсем молод, лет пятнадцать. И правда, мимо не взглянуть. Случайно вроде глазами зацепилась – и не отвернёшься. Вроде как все остальные, даже ещё мельче, словно тростинка – ветер шатает, однако сразу видно – не согнёт. Вроде как все, битый, отдышаться не может, кровью сплёвывает, а словно из другого теста слеплен.

– Да. Я знаю, как это звучит… что я его сразу узнал. Но это правда, нутром чую. Однажды он придёт ко мне – я и отдам ему княжество.

Гордей поворачивается, обнимает меня за плечи.

Ну что же. Значит, будет новый Князь и я знаю, он будет не хуже Гордея. Я не удивлена, что он знает. Что-то есть в крови этих зверей, не просто дополнительная сила, но и ответственность, чувство долга, которое не такая уж и приятная вещь.

Парень кривится, но встаёт, облизывает разбитые губы. С прямой спиной, не оглядываясь, идёт прочь. Он проиграл, но вернётся, что-то гонит его сюда, зовёт. Однажды этот замок станет его замком, он будет так же стоять, смотря сверху, как молодые звери приходят проверить свои силы. Если повезёт, он будет стоять здесь не один.

Я думаю об этом… и улыбаюсь.

Почему-то все решили, я страсть как хочу остаться Княгиней. Как сговорились меня успокаивать! Духи предков, когда Гордей, как и договаривались, протянул на руках нашего первенца, очень шумели.

– Хорош, хорош, – шлёпал губами главный. – Но князем ему не быть, другая у него судьба.

И на меня коротко глянул, будто скандала ждал.

Гордей только хмыкнул да закутал сына в одеяло, прижал к груди.

– Князем… Не пожелаю я ему княжествовать. Пожелаю только одного – счастливым быть.

Того и я пожелаю – здоровья, счастья да мира.

Позже ещё Получница приходила. Ночью, во сне. Как и прежде, сидела на лавке в лохмотьях, но кожа зато чистая и шрамы на ней зарастают. Лучше ей, видно, стало.

– Вижу, замуж вышла, – окинув меня взглядом, сказала Получница.

– Да.

– Я тоже вот подумываю. – Она отбросила в сторону серые волосы, нахмурилась.

– Так за чем же дело встало? Выходи!

– Много ты понимаешь. – пробурчала Получница и вдруг разозлилась. – Да и не за тем я сюда пришла!

– А зачем же?

– Посмотреть на вас, вот зачем!

– Ну, смотри.

А сама и не знаю, в чём одета. Глянула украдкой – сарафан на мне обычный, волосы в свободную косу заплетены, в руках нитки шерстяные, в клубок скручиваю.

– Да вижу уже… Были вы на особом месте, где миры тонкие, где можно прошлое и будущее увидать. Мы, духи, их жуть как не любим, этих мест! А ваши предки там часто бывают… Только больше ходить не советую. Раз не зовут – не приближайтесь.

– Мы и не собирались, больно надо.

– Ваше дело. – Она махнула рукой, будто ей всё равно. – И ещё что скажу. Хочешь, чтоб твой любимый счастливым был? Помни тогда, что когда придёт время, построит он город большой и захочет покоя, ты позволишь ему уйти.

– Куда уйти?

– Прочь уйти, чтобы спокойно воспитывать сыновей и смотреть, как расцветает сохранённый им мир. Но не горюй, что дети твои перестанут княжеского рода быть, ни к чему это. Кровь своё возьмёт, станут они однажды великими Князьями. В сложные времена вернутся к трону. А пока пусть живёт твой муж в покое. Поняла?

– Да.

Правда, немного обидно стало. Неужто похоже, что я стану горевать, что детям моих князьями не стать? Вот уж была бы беда!

– Прощай тогда, человеческое дитя.

Дитя… Ответить бы ей, да поздно. Показала напоследок зубы свои острые и сгинула, словно морок пропал. Пустая изба, пустая лавка и глаза слипаются. Открыла их уже утром, в своей кровати.

Много с тех пор воды утекло. У меня сын, а как же хочется дочь! Хотя… будь у меня дочь, верно, непременно хотелось бы сына. Ну, это всё впереди.

Не скажу, что жизнь моя всегда медовая да сахарная. Бывают и горькие дни, но чего о них вспоминать? Никогда и ни о чём я не жалела. Всё, что случилось со мной – моё и моим останется. Да и на что жаловаться? Звериная земля процветает, дети рождаются, народ богатеет. С людьми мир установлен, в Великом князе человеческих земель теперь с трудом разглядишь мальчишку, чьё нутро когда-то переполняли такие ярость и гнев, что из глаз да изо рта то и дело наружу выплёскивались. Теперь это солидный отец семейства, каждое слово взвешивает и никогда не кричит.

Людмила, правда, от него в монастырь сбежала, но там тёмная история, он его осаждал потом, злющий, что сто чертей. Три ночи, пока не вернул жену домой. Потом поутихло у них вроде, помирились, пока мирно живут.

Малинка замуж вскоре после меня вышла, ещё бы такая красавица да в девках засиделась! Мамино наследство к тому времени нам вернули, поделили поровну. А вот отчим пропал, сгинул, не смогли найти. Но волхвы сказали, нет его в живых, видно, свои же подельники убили, ведь он много с кем тёмные дела крутил. Сгинул, что называется, ни за грош и жалко его никому не было.

Впрочем, что зря о нём… Выбору сестры, конечно, никто не удивился.

– Видишь, – сказала она мне в то утро, когда её к обряду готовили, а я расчёсывала ей волосы – последний раз в её девичьей жизни. – Я же говорила, что это любовь. Что она такая… на всю жизнь! А ты не верила! Не слушала меня никогда!

Даже стыдно стало. Совсем чуть-чуть. И правда, говорила она, и правда, я не слушала, а если и слышала случайно, уши-то не заткнёшь, то не верила. Но… сказать по секрету, вслух-то не стала, праздник портить, я и сейчас не верю. Это, скорее, чудо, что нам с ней повезло с мужьями, и чем я больше узнаю жизнь, тем уверенней об этом думаю.

А ещё у сестры и Всеволода есть то, чего нет у меня – маленькая дочка. Когда она смотрит своими огромными, как у мамы, и серьёзными, как у папы, глазами, хочется отдать ей всё, что есть. Хочу такую же.

Вот в такие моменты я и думаю – пусть бы скорей Сантания построилась и Гордей свободным от дел стал. Смотрел бы вместе со мной, как играют дети…

Он тем временем мягко поцеловал меня в висок. Обожаю, когда он так делает.

– Что такое? Грустная совсем.

– Ничего, так, – я пожимаю плечами. У него своей грусти хватает, зачем зря волновать.

– Может, рысь зовёт? Поиграть, побегать… поохотиться?

Рысью я больше ни разу не перекидывалась и думаю, не смогу больше никогда. Не забыть той боли, того страха, когда поняла, что могла навсегда зверем остаться. Если бы Гордей не успел… Да рысь во мне и без перекидывания живёт, на мир звериными глазами смотрит. Иногда словно я не я становлюсь, чаще всего во сне, будто по лесу бегу или на травке валяюсь, просыпаюсь, словно в два раза лучше отдохнула.

В общем, и без перекидывания я не перестала быть рысью.

Но он не на то намекает.

– Не нужно про охоту, я же просила!

Гордей хохочет.

– Не, не могу забыть. Ты принесла мне крысу!

– Ой, не напоминай!

– Отчего же? Это был щедрый дар! С тех пор мне ничего такого не дарили.

– Что-о?! А сын?

– А что сын? Ты ж его не ловила… Он как-то сам собой получился.

– И правда, взял и получился!

Смех, да и только.

Но пока он так стоит и обнимает меня, я готова простить ему всё. И долгие отлучки, и насмешки, и этот его взгляд, который с тех пор, как мы встретились, ничуть не изменился, и временами так же сильно выводит из себя. Не знаю, почему.

Это и есть моё счастье.

– Моя люна-са, – тихо говорит он, запуская руку в мои волосы. Перенял это слово от предков, теперь его все знают.

– Я тоже тебя люблю.

Солнце поднимается, заливая жаром двор. Всего через несколько дней, когда наступит вечерняя прохлада, мы снова вернёмся на берег, туда, где стоят берёзы и несут на себе груз памяти. К ветвям, увешанным амулетами, снятыми с погибших на войне. Зазвенят, застучат они, словно предки заговорят со своими потомками, а Князь Звериных земель выйдет на высокий берег и скажет им, что они не забыты. Замолчат все вокруг, склонив головы. Я заплачу, слёзы сами собой потекут, как и у Малинки, которая будет стоять рядом.

И мы вспомним.

Война, вернее память о войне никуда не ушла, нет. Она с нами, пусть мы и не говорим о том каждый день, а вспоминаем только в этот, особенный.

А что я делаю каждый день – прошу у неба, чтобы мои потомки никогда не видели войны. Ни один из них.