Всю следующую неделю я так и ходил с Таней. Предлог всё тот же – я её защищаю. Но мне и самому с ней было хорошо, даже школьные уроки не казались так уж в тягость. Мы болтали о том о сём. При мне она уже почти не зажималась, и я хоть услышал наконец-то, какой у неё смех. А это ведь тоже важно. Неудачный смех, ну, там, гогочущий, писклявый или хрюкающий – в общем, вариантов масса, – вполне может свести на нет первое приятное впечатление. Но у неё, к счастью, оказался смех мелодичный и нежный. Смеяться бы ей и смеяться таким смехом.
Хомячки её не трогали, по крайней мере, при мне. Но обстановка в классе была накалена. Думаю, выскочка вряд ли забудет Танин выход из-под печки и при первом удобном случае отомстит ей. И это меня серьёзно напрягало. Была бы эта Запевалова пацаном – вопросов бы никаких, а так…
– Надо с твоей подругой что-то делать, – сказал я Тане, кивнув в сторону выскочки.
Она взглянула испуганно:
– Что?
– Мочить, конечно. Да шучу. Не знаю. Не решил пока. Выпилить бы её из школы, но так, тихо-аккуратно, а то пускать всё на самотёк опасно. Для тебя.
Таня улыбнулась. Улыбка у неё тоже красивая, да…
Под конец четверти нам чуть не на каждом уроке заряжали контрольные и проверочные. Я бессовестно списывал у Тани, а если давали два варианта, то она успевала сделать и за себя, и за меня. Особенно насела на меня англичанка, потому что как-то так получилось, что её уроки я почти все прогулял. Но она оказалась понимающей. Пару ставить повременила. Дала на дом какой-то тест.
– Вот, Расходников, сделаешь перевод текста. Ответишь на вопросы. Там, ниже, смотри. И на обратной стороне ещё задания по грамматике. Выполнишь всё, будет тройка.
После школы мы пошли ко мне. И это была полностью инициатива Тани. Я ей признался, что мой английский застрял где-то на уровне start, restart, play on и game over. Ну и ещё по мелочи.
– Давай я сделаю твоё задание? Мне раз плюнуть. Честно! Только ко мне, наверное, не получится. У меня сегодня папа дома. Он… – Таня запнулась.
– Да понятно. Ну, можем и ко мне.
Пока Таня в моей комнате корпела над английским, я, как радушный хозяин, суетился на кухне. Заварил чай, нарезал батон, сыр, колбасу. Сунул в микроволновку бабкин фирменный пирог. Микроволновка тренькнула – готово. И в дверь тоже позвонили. Я решил, что вернулась бабка. Открыл без всякой задней мысли. Но это оказалась Анита. Я даже онемел, как удивился. Она бесцеремонно ввалилась в дом, пока я стоял и хлопал глазами.
– Ты что, так и будешь меня на пороге держать?
– Да я тебя вообще не ждал.
– А кого ты ждал? И потом, у меня к тебе важный разговор.
– Давай поговорим позже, сейчас я занят.
– А я не могу больше ждать и не хочу. Что вообще происходит? Восьмого марта ты не удосужился мне даже позвонить, с праздником поздравить! И это после всего, что между нами было!
Анита и так явилась практически в состоянии аффекта, да ещё и заводилась с пугающей скоростью. Мало ли чего она могла наговорить! Хотел выдворить её за порог и объясниться в подъезде, но тут из соседней квартиры народ вывалил на площадку перекурить. Фиг бы с ними, но вроде бабка с одним из них контачит. А ей эти опереточные страсти знать незачем.
– Ладно, идём на кухню.
Я плотно затворил дверь, в надежде, что Таня не услышит наши разборки.
– Ты мне объясни, что это значит! У нас всё было хорошо, просто замечательно. Потом началось – то одно, то другое. Больная бабушка – это вообще баян, а не отмазка. Теперь ещё и эта дебилка, которая вечно за тобой таскается. Или ты теперь с ней? Кстати, почему ты со мной не пошёл на дискотеку, а с ней пошёл? Почему заступался за неё, когда должен быть на стороне своей девушки? Почему с праздником меня не поздравил? Зачем тогда было извиняться, и что я неправильно поняла? Почему сбрасывал звонки и за всю неделю ни разу не позвонил? Я болела, а ты!
– Столько вопросов…
– Да, Дима, столько вопросов!
– Слушай, вот зачем весь этот разговор? Давай просто разбежимся и всё. Будем жить, как жили.
Анита задохнулась от негодования.
– Разбежимся и всё? Как жили? Ты вообще что себе думаешь? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, можно вот так мной попользоваться и выбросить, как ненужную вещь?
Анита орала так, что наверняка её слышали и Таня, и народ на площадке, и жильцы соседних подъездов.
– Я поняла! Это всё из-за этой дуры. Ты изменился после того, как стал её пасти.
– Какой ещё дуры?
Вот зачем я переспросил?!
– Как же, как же. Помню. «Эта дура таскается за мной по пятам. Достала уже! Откроет рот и вылупится», – декламировала Анита якобы моим голосом. – Или как ты там ещё её называл? Салатница? Да, точно! Тупая салатница!
– Закрой рот!
– Ого! А чего это мы хамим? Я ведь только твои собственные слова повторяю. Забыл, как ты её сам обстёбывал? Или что, ты теперь и правда с ней? Серьёзно?
Я промолчал.
– Ты же сам говорил, что ты с ней только из жалости ходишь, чтобы однокласснички убогонькую не обидели.
– Да заткнёшься ты уже?
– Не затыкай мне рот! Отвечай! – не унималась эта чёртова истеричка.
– Да пошла ты! Давай вали отсюда! Быстро!
Тут уж я и сам разъярился не на шутку. У Аниты включился инстинкт самосохранения, и она махом сгинула.
Я сунулся в свою комнату, лихорадочно соображая, как теперь объяснить всё Тане, но её там не было. Таня ушла. А когда, в какой момент и, главное, что она успела услышать – оставалось только гадать.
* * *
Я звонил ей и в тот день, и на следующий, и через три дня. Абонент недоступен. Аккаунты в соцсетях она удалила. Оборвала все нити.
В школе она тоже не появлялась до самых каникул, хоть я и ждал её каждое утро у школьных ворот. Впрочем, я тоже забил на школу. Ходил только проверить, пришла – не пришла, а в класс даже не заглядывал.
Все каникулы я маялся разной ерундой. Точнее, старался отрываться на полную катушку – проверенный способ, чтобы отвлечься. Все клубы района с Костяном обошли. Костян тоже был в свободном плавании – Оля его всё же кинула.
– Всё верно ты про неё говорил, – сокрушался Костя. – В который раз уже! Ты всегда на их счёт прав оказываешься, как насквозь видишь.
– Да ни хрена я не прав и не вижу. Видел бы – не с тобой бы сейчас сидел.
От постоянных ночных бдений я стал похож на томминокера. Но всё равно – как восемь вечера, так рвали в клуб. С кем только не перезнакомились. Всё было. Но забывалось тут же. В телефоне завелись какие-то непонятные Маши-Даши. Иногда приходили совершенно дикие эсэмэски, типа: «Ты был такой зая». Надеюсь, что это просто кто-то шутил. Однако во всём этом угаре не было дня, когда я не думал о Тане. А как подумаю – так всё заноет, что места себе не находишь. В жизни со мной такого бреда не случалось.
* * *
Кто бы мне раньше сказал, что я буду с адским нетерпением ждать начала четверти! Вот бы я посмеялся! А теперь я ждал. И в первый же учебный день снова как болван караулил её у ворот. Но она не появилась…
«А как теперь?» – терзала меня глупая, беспомощная мысль.
Я всегда плевал на мещанские истории о двух половинках. «Человек – не половинка, всё это розовая чушь», – твердил я. А теперь мне реально было плохо – так, будто и вправду половину не половину, но внушительный такой клок из меня взяли и выдрали. И больно. И охота вернуть.
«Не могу терпеть. Не хочу терпеть», – засело в мозгу.
Сам не заметил, как оказался у её дома. У её двери. Колебался, и, кажется, долго. Позвонил. Дверь распахнули. Она… Стояла и смотрела – молча, не мигая. Смотрела так, как умеет смотреть только она одна, так, что душа вон…