Я мучился и проклинал Дубинину. Мучился ночами, когда не шёл сон, мучился и днём, когда оставался один и нечем было себя занять. В душе свербело, поначалу сильно, потом если не думать, то вполне себе мог функционировать. А потом и вовсе успокоился. Верно говорят, ко всему человек привыкает. Вот и я выбросил её из головы.

Благо и на раздумья времени особо не было. Иван Артемьевич сразу после уроков гонял нас по спортзалу, сыгрывал команду. Из нашего класса кроме меня взял ещё Толика Болдина, остальные парни были из параллельных. Один – вообще шкет из девятого, но резвый! Палыч бы сказал, перспективный. Капитаном физрук, не колеблясь, назначил меня.

После школы времени хватало только перекусить и переодеться, ведь тренировок в клубе никто не отменял. Палыч тоже был в курсе грядущего турнира. Даже напутствовал накануне: «Не подведи!»

Турнир проходил в спорткомплексе «Локомотив» два дня подряд. Народу и в первый-то день набилось тьма-тьмущая. А во второй – вообще ступить некуда. Я и телерепортёров засёк. Участвовали десять школ и две гимназии. От каждой – по две команды: старшая и младшая. Шпана играла с утра, старшеклассники – после обеда. Поделили нас на четыре группы, ну и играли мы на двух площадках.

На первом этапе в однокруговом турнире вышло по одной команде от каждой группы. Как младшие сыграли – без понятия, но в нашей группе вышли, разумеется, мы, разделав соперников под орех. На второй день соревновались с теми, кто вырвался в полуфинал из трёх других групп. Параллельно шли стыковые матчи среди тех, кто не пробился в полуфинал. По жеребьёвке нам досталось играть с семьдесят первой школой.

И почти сразу ребята схлопотали гол. Толя Болдин, Мужичок-с-ноготок, ловко раскрутил вокруг себя двух жлобов и затем точно навесил мяч мне на голову, а я уж переправил по назначению. В дальнейшем тоже никаких сюрпризов не было. Со счетом 3:0 мы вышли в финал. А там уж побороться нам выпало с девятой гимназией, где, насколько я знаю, спорт вообще и футбол в частности поставлены очень хорошо. Предположил, что с ними придётся попотеть, и не ошибся. Сразу было видно, что играли они давно и действовали как отлаженный механизм. При том, что наша команда, по сути, почти не сыграна. Гимназисты по свистку ринулись сразу с места в карьер. Первые минут пятнадцать мы угрожали воротам друг друга попеременно. И под конец первого тайма им таки удалось забить в наши ворота подряд два гола.

Со второго тайма мы стали играть агрессивнее и напористее, те же, наоборот, явно вознамерились сушить игру. На пятой минуте я вырвался к штрафной линии и с подкруткой, низом пробил в угол. Чуть погодя наш же пацан (имени его я не запомнил), зажатый со всех сторон, удачно пасанул мне поверху, и с отскока я влепил по воротам чуть ли не с середины поля. Только счёт сравняли, я передал диагональный пас Болдину, отрезав защиту, и уж он, оставшись один на один с вратарём, не подвёл, принёс нам третий гол. Ну и под занавес мы с Толиком снова пальнули дуплетом, так что итог матча – 5:2.

Надо отдать должное устроителям. Организовали всё честь по чести. Даже чирлидерши выступили. Выглядели они, конечно, поскромнее американских, но внесли позитив и толпу всколыхнули, хотя зал и без того захлёстывало. И церемонию награждения устроили с помпой. Вручили медали, кубки, нам – даже два, один переходящий. Ко всему прочему, мне презентовали цифровой фотик, правда, простенький, и грамоту, как лучшему игроку. Ну а дальше пошли все подряд тискать, обнимать, целовать, фотографировать. Я даже притомился, но совру, если скажу, что мне не было приятно. А приятнее всего, пожалуй, оказалось увидеть молчаливое одобрение в глазах Палыча. Хотя у нас и раньше случались победы, и команды попадались посерьёзнее, и в жизни от него слова доброго не дождёшься, а тут вижу – доволен. Видимо, из-за друга снизошёл, из-за Ивана Артемьевича, – тот-то вообще цвёл.

А как наши-то вокруг меня скакали! Голубевская, не замолкая ни на секунду, распевала дифирамбы, какой я крутой и несравненный. Дубинина тоже пришла поболеть. Припёрлась, идиотка, со своим Сорокиным. Я сделал вид, что вообще её не заметил.

После турнира мы всей компашкой завалились в ближайшее кафе, где бурно отметили победу нашей школы. Я потянул за собой и Болдина – мне понравилось, как он двигался, но тот упёрся и ни в какую.

– Ты что, Олежек, ставишь человека в неловкое положение? – проворковал Голубевская, когда тот всё-таки сбежал. – Он ведь в меня с третьего класса влюблён. А тебе приятно, что меня многие любят, а я – твоя?

– Безумно! – хмыкнул я, хотя да, доля правды в этом определённо есть. Мне льстило, что на неё заглядывались.

Несмотря на усталость, совсем не хотелось идти домой. Да и что я там увижу? Озлобленную мать, у которой две крайности: либо меня не замечать, либо цепляться к чему ни попадя. Отца, который теперь тоже словно живёт в другом измерении?

Поэтому, когда Голубевская предложила отправиться к ней, – её предки снова куда-то укатили на всю ночь – я не раздумывая согласился.

Наутро подорвался домой, по старой памяти волнуясь, что родители тревожатся. Но нет. На этот раз моя ночёвка вне дома прошла незамеченной. Либо демонстративно не замеченной. Ну что ж. Мне ведь проще.

На тренировке Палыч удивил: рассказывал нашим, как я отличился. Но стоило мне появиться, – я чуть опоздал – как сразу умолк, ещё и вякнул:

– А ты давай не расслабляйся. Опаздывает он! В апреле областной турнир по мини-футболу начнётся. Это тебе не мячик со школьниками гонять.

Зато в школе настал мой звёздный час. Репортаж о турнире показывали в местных новостях, и мою сияющую физиономию крупным планом. Так что каждый встречный поглядывал на меня с неприкрытым восхищением, даже те, кого я вообще не знаю. А Иван Артемьевич и вовсе отчебучил:

– Наша гордость! – гаркнул он, встретив меня в вестибюле, и похлопал по плечу. – Звезда!

Даже строгая физичка сподобилась отвесить комплимент:

– Молодец, Олег!

Голубевская и раньше-то ходила со мной повсюду, а теперь вообще как приклеилась.

– Ты – мегапопулярный! – восклицала она.

Однако слава вещь приятная, но недолговечная. Так что через неделю от бурных восторгов остались одни воспоминания.

Близился февральский праздник, и Голубевская заранее планировала, как, где и с кем его отметить.

– Можно на турбазу махнуть, – предложил Яковлев. – Всё равно двадцать четвёртого воскресенье.

Я в обсуждении не участвовал, потому как никуда ехать не собирался. Главным образом из-за материальных соображений. Родители дошли до того, что перестали выдавать мне даже на мелкие карманные. Так что турбазы всякие мне в обозримом будущем не светили. Поэтому я сразу отказался, но, естественно, причину выдумал совсем другую. Не позориться же!

Но Голубевской, по её словам, безумно хотелось меня поздравить. Поэтому договорились так: сначала, часа в четыре, забуримся в пиццерию рядом с «Баргузином». Посидим там пару часиков, а оттуда они рванут на турбазу, ну а я… поплетусь домой. Грустный, одинокий, но хотя бы поздравленный.

Пиццерию выбрал, понятное дело, я, сославшись на дефицит времени, а на деле это всё, что мог позволить на жалкую пятихатку, которую и так-то с трудом выпросил у отца. Наташка, собственно, и не возражала: уже успела привыкнуть к заведениям уровнем пониже, чем те, что посещала прежде. Мальцев, Потанина и Сачков тоже согласились без всяких. Доте, по-моему, вообще безразлично, где торчать в телефоне. Вот только Яковлев скривил физиономию, мол, что мы забыли в этом хлеву, забегаловке для нищебродов. Вот ведь гнида! Наверняка решил хоть так выместить накопленную желчь, раз по-другому не может, а то, бедняга, поди, в ней уже захлёбывается.

– Ну, если барину не пристало ходить по всяким забегаловкам, он может и на улице подождать, – предложил я как бы между прочим.

Больше Яковлев не возникал, только царапнул неприятным взглядом. Чувствую, когда-нибудь я с ним схлестнусь.

Мы облюбовали угловой диванчик. Взяли пиццу, салаты, пиво. Яковлев первым набросился на пиццу, забыл, видать, что «в хлеву». Потанина с Голубевской переглянулись, пошуршали пакетами и выудили оттуда праздничные свёртки: нам с Мальцевым большие, остальным – маленькие. Мы тут же сорвали банты и развернули шелестящую упаковку. То ли девочки не желали никого обидеть, то ли фантазия не работала, но у всех оказалось одно и то же: как говорил Серёга Шевкунов, мыльно-рыльные принадлежности. Всякие лосьоны, пенки, вода. Ну, мы, понятно, изобразили счастье, расцеловали девчонок и приступили непосредственно к празднованию. И тут я допустил прокол. Мне позвонили пацаны из клуба, и я, не подумав, оставил телефон на столе. И, как назло, не прошло и пяти минут, и сотовый снова завибрировал. Рядом со мной сидела Голубевская, которая сразу метнула взгляд на экран, где высветились имя и фото Дубининой. В первый миг она опешила, даже растерялась, но надо отдать должное её самообладанию – почти тут же взяла себя в руки.

– Ответь, – говорит.

– Не хочу, – сказал я. Мне действительно не хотелось с Дубининой разговаривать.

– Что так? – насмешливо спросила Голубевская. – Нехорошо заставлять девушку ждать.

– Да плевать.

– Да ну! Вот если мне плевать, то у меня её номера в контактах нет. Не говоря уж о фотке.

Кстати, здесь она очень даже ничего. Я даже не сразу узнала. Ты снимал? Постарался!

Видно было, что Наташка хоть и держала насмешливый тон, но чувствовала себя уязвлённой и явно стремилась загнать меня в угол. Остальные тоже притихли, даже Сачков. Я и вскипел:

– Да, я! Я что, вчера её фоткал? Что ты устраиваешь здесь? Это было тогда, когда ты со мной даже не здоровалась.

– Ах это я виновата?

– Виновата в чём? Это что, преступление? У тебя вон на Саню фото стоит – мне тоже теперь в позу встать?

– Ой, ну только не надо. Мы-то с Веркой из-за Сани не дрались.

Да, аргумент весомый. Тут и крыть нечем.

– Слушай, если бы мне нравилась Дубинина, так я бы и встречался с ней, а не с тобой.

– Тогда почему она тебе названивает?

– А я-то откуда знаю?!

– Ну так спроси!

– То есть?

– Перезвони и спроси, нафига она тебе звонила. И скажи, чтобы отстала уже, наконец. Если, конечно, всё, что ты говоришь, – правда.

Вот так запросто загнала меня в угол. И смотрит выжидающе, и остальные тоже уставились.

– Да не хочу я ей звонить! Что за бред!

– Неужели? А может, ты просто при мне не хочешь с ней разговаривать? А может, и дел у тебя никаких нет и вместо турбазы ты решил скоротать вечерок с ней?

– Ты чушь несёшь!

И по закону подлости эта идиотка Дубинина перезвонила снова. Что оставалось? Ответил, взвинченный донельзя:

– Чего тебе?

– Я поздравить хотела, – пролепетала Дубинина.

– Меня есть кому поздравить, тебе, как я понимаю, тоже. Так что нефиг мне звонить. Ясно?

Потом уже Голубевской:

– Довольна?

– Почти.

– Что ещё?

– Фотку удали. Или…

– Не надо или, – оборвал я её. Затем демонстративно удалил контакт Дубининой из телефона.

Голубевская прямо возликовала. И без разницы ей, что всё настроение мне испоганила. Чтобы развеяться, я налёг на пиво. Хлопнул стакан, следом другой. Всё думал, когда же они на свою турбазу уедут. Оставаться одному, конечно, невесело, но всплыл вариант рвануть к Валере Ледогорову, у него вроде как тоже сабантуйчик наметился. Так что я даже не злился на Яковлева за нытьё «Ну давайте уже поедем, нам пора!»

Наконец мы вырулили из кафе на воздух. Погода, кстати, стояла – чудо. И не скажешь, что зима. Мальцев предложил перекурить в скверике. Яковлев скривил мину, но большинство идею поддержало. Мы облепили ближайшую скамейку. Голубевская устроилась у меня на коленях, Потанина присела к Мальцеву. Яковлев и Дота – по краям. Не досталось места Сачкову, но тот привык клоуном перед всеми выплясывать. Вот и сейчас развлекал публику, из шкуры вон лез: рассказывал очередные глупости, изображал классную и прочих знакомых. Я не сразу заметил Дубинину. И даже сперва не понял, о ком речь, когда Сачков, скосив на меня глаза, воскликнул:

– Ух ты! Какие люди тут гуляют!

– Принесло юродивую, – скривилась Голубевская.

И только тогда я увидел, как по аллейке вышагивала Дубинина с этим придурком Сорокиным. Она ещё и прицепилась к нему, за руку.

– Эй, Дубина! – уже во весь голос гаркнула Голубевская. – Пальтишко с мамы сняла?

– И сапоги, видимо, тоже, – добавила Потанина.

На Дубининой и правда было длинное пальто с меховым воротником, хотя всю зиму она ходила в куртке. Пальто, конечно, не фонтан. Если не старушечье, то, по крайней мере, для взрослой тётки. Ещё и в сапоги на каблуках вырядилась. Не на высоких, но всё равно шла неуверенно. И в довершение – абсолютно дурацкий берет.

– А шапка от прабабушки досталась, – подметил Сачков под дружный хохот.

– А идёт-то, идёт! Ну прямо как модель на подиуме. Смотри не упади на каблучищах-то, красотка!

– Держись крепче за женишка, а то убежит от такой красоты!

Раньше Дубинина не обращала внимания на насмешки и подколки. Не то что не боялась, а именно не воспринимала их. Её троллят, а она вздёрнет подбородок и знай себе идёт мимо, поплёвывает. Раньше. Теперь каждое слово точно било её хлыстом. Она шла и ёжилась, словно под градом камней, и вдруг метнула на меня взгляд полный и укора, и неприкрытой мольбы, и детской беспомощности. Меня же охватила злость, почти бешенство, на неё и на Сорокина этого.

– А женишок-то какой крутой, – выплюнул я с ядовитой усмешкой. – Мачо! Супермен! Его бабу позорят, а он молчит, будто так и надо.

Оба так ни слова и не обронили. «Мачо-супермен» напрягся не меньше Дубининой, втянул голову в плечи, как Карлик Нос, стараясь поскорее скрыться из виду, но им ещё долго улюлюкали вслед. На этой весёлой ноте и распрощались.

Лучше бы я потом пошёл домой. Лучше бы умирал от тоски и безделья. Да что угодно лучше. Но я же потащился в общагу строительного техникума, к Валере, у которого шабаш был в самом разгаре. Настолько в разгаре, что кое-кому уже поплохело. Закуской Валера вообще не заморачивался, зато алкоголя – хоть купайся в нём.

Какого-то чёрта Валера позвал и Богатырёва, которого я даже в трезвом виде и спокойном состоянии на дух не переношу. Теперь же он взбесил меня капитально. Одним своим присутствием. Пару раз я пытался дать волю эмоциям, но нас быстренько разнимали. Но всё же удалось его двинуть. Дальше как-то всё перемешалось, а потом и вовсе провал. Хоть убейте, не помню, как выгреб от Валеры и уж тем более не помню, как оказался под дверью Дубининой. И, главное, зачем? А вот то, что происходило дальше, наоборот, хотел бы забыть навсегда, но нет, впечаталось намертво – помни теперь и мучайся. Хотя и тут целой картинки не сохранилось, только отдельные фрагменты. Зато какие красочные! То я ей дверь ногами выносил, то мы гадости друг другу говорили. Особенно я постарался – все бранные слова собрал. Потом она пыталась хлестнуть меня по щекам, да я не давал, уворачивался, хватал её за руки. Больно хватал, наверняка синяки останутся. Она попробовала треснуть меня второй рукой, но я и её перехватил. Дубинина дёргалась, пыталась вырваться, я же стиснул её ещё крепче, почти вдавил в стену и силой поцеловал. Сначала она сжимала рот, потом вообще впилась зубами мне в нижнюю губу, но я не отступился, наоборот, стал целовать с ещё большим исступлением. Тут какая-то дурная тётка высунулась из соседней квартиры и заголосила на весь подъезд: «Насилуют!» Дубинина вырвалась и треснула меня в живот. Удара я практически не почувствовал, но она успела вывернуться, юркнуть в квартиру и захлопнуть дверь, крикнув напоследок: «Ненавижу тебя!» А уже из-за двери добавила: «Убирайся отсюда и никогда ко мне не подходи! Я не хочу тебя видеть!» Соседка больше не вопила, стояла, грела уши, не скрывая интереса. Я послал её известно куда и поплёлся домой. По дороге меня ещё и вывернуло для полного счастья.

Я, честно, думал на другой день извиниться перед Дубининой. По крайней мере, с таким намерением шёл в школу. Но стоило увидеть её с уродом Сорокиным, – они так мило щебетали в вестибюле – как весь порыв тотчас сдулся. Нацепил небрежную мину и прошёл как мимо пустого места. А чтобы Дубининой яснее стало, как мне на неё плевать, на переменах, можно сказать, у неё под носом в открытую целовался с Голубевской.

После школы снова наткнулся на «сладкую парочку», пропади они пропадом! Они шли передо мной шагах в десяти. Ни разу не обернулись. Плелись еле-еле. Она ещё и смеялась постоянно, а я вообще не выношу, как она смеётся. Вскоре я их нагнал и как бы походя, случайно пихнул локтем Сорокина. Этот мешок раскорячился неуклюже, чуть не растянулся. Дубинина зыркнула на меня злобно и прошипела:

– Оставь нас в покое! Как ты уже достал!

– Да нужна ты мне, курица! Нефиг под ногами путаться. Вон, утешь своего супермачо, а то он чуть не упал, сейчас заплачет. Пожалей бедненького, в лобик поцелуй.

– И поцелую, – бросила с вызовом Дубинина. – И не только в лобик! – И демонстративно, прямо при мне наклонилась и чмокнула его в губы. Дрянь!

А вечером того же дня, двадцать пятого февраля, оборвалась вся моя жизнь. Нет, я не умер, но всё полетело кувырком.

У нас шёл товарищеский матч с командой «Политех». Мы вели со счётом 2:0. Дэн Ячменёв передал мне пас, я обошёл одного политехника, второго, сделал рывок и, пробив по воротам, в ту же секунду почувствовал нереальную боль в ноге. Настолько сильную, что рухнул на пол и, кажется, вообще ничего не видел и не слышал. А когда чуть пришёл в себя, увидел обширный отёк на правом колене. Ни встать, ни выпрямить ногу не мог.

На скорой меня отвезли в травму. Всадили какое-то обезболивающее, так что я «плыл» и даже говорил бессвязно. Очнулся уже наутро, в больничной палате. А на обходе узнал от врача, что у меня полный разрыв передней крестообразной связки и медиального мениска.

– Ну… сейчас снимем отёк, подготовим тебя к операции, – вздохнул он, когда я спросил, когда можно будет вернуться в спорт. – А там посмотрим, как всё пойдёт, как восстанавливаться будешь. Травма-то серьёзная, и последствия могут быть серьёзными. Так что коней гнать не нужно.

– Но всё-таки?

– На год ты точно вылетел… а дальше зависит от многого. В общем, пока никаких гарантий дать не могу.