Сапожник Хлавно (тысячу раз просим у него прощения за то, что заставили так долго лежать в луже) чувствовал себя в новом положении не так плохо, как представляет себе читатель. Человеку свойственно приспособляться к любому положению, как бы скверно и горько оно ни было. Коль скоро так суждено, чтобы лужа, знаменитая касриловская лужа, стала для него ложем, он постарался сделать все возможное, чтобы лежать как следует, а не просто лежать, ничего не делая. Он с негодованием думал о богачах и вымещал весь свой гнев на богаче реб Иосе: пусть тот не думает, что сапожник Хлавно пьян. Он клялся: дай ему бог так видеть Вайзосо под венцом, как он даже не под хмельком! Кто это выдумал о нем, сапожнике Хлавно, что он пьяница? Это, наверное, она, его жена Вашти, провались она, выдумала все!..

Произнеся имя Вашти, сапожник умолк и задумался. Имя Вашти вошло в голову, как деревянный гвоздь в подошву. Он как будто отлично помнит, что жену его зовут Гитл, и вдруг – Вашти!.. Как же это Гитл превратилась в Вашти? И не только имя – сама она изменилась, совсем не та женщина, что была прежде. Одета, как царица, в золотом чепце, да и с головы до ног в золоте. Он решает, что это для него не дело – ссориться с ней сейчас. Наоборот, с такой красулей надо ладить. Сапожник пододвигается к ней все ближе и ближе, но она отодвигается… Не хочет она его. Наверное, потому что он любит «живительную влагу»… Ах ты, болячка ее матери! Не пристало ее папаше, – а вдруг скажут в городе, что муж у Вашти – пьяница!

– Не встать мне с этого места, если я когда-нибудь хоть каплю водки в рот возьму! Вашти, ты слышишь или нет? Не веришь? Вот тебе моя рука…

Хлавно протягивает в лужу пухлую руку с короткими черными пальцами и понять не может, почему у Вашти такая холодная и мокрая рука с такими холодными, скользкими пальцами. Невозможно обхватить ее за талию, дух из нее вон! Он раскидывает руки и обнимает… несчастного Ротшильда!