РАССКАЗ № 1
«Конкуренты»
Всякий раз в самое горячее время, когда люди мечутся — кто туда, кто сюда, а в вагоне идет борьба из-за мест, как — не будь рядом помянута! — в синагоге в большие праздники, — как раз в это время появляются они оба: «он» и «она».
«Он» — черный, толстый, взлохмаченный, с бельмом на глазу. «Она» — краснощекая, тощая и рябая. Оба — оборванные, обшарпанные, оба в заплатанной обуви и оба с одним и тем же товаром: он с корзиной и она с корзиной. У него — витые булки, яйца вкрутую, бутылки с сельтерской водой и апельсины, и у нее — те же булки, яйца, бутылки и апельсины.
Бывает иной раз, что у него в корзине — фунтики с вишнями, с черной черешней или с зеленым, кислым, как уксус, виноградом. Тогда и она является с теми же вишнями, черешнями или виноградом.
И оба они всегда приходят одновременно, ломятся в одну и ту же вагонную дверь и говорят на одном и том же языке, но по-разному выговаривая. Он немного картавит, не выговаривает буквы «р», мямлит, словно языком не ворочает, она шепелявит, а язык — будто весь рот занимает.
Вы, может быть, думаете, что они сбивают друг другу цены, конкурируют, соперничают? Упаси бог! Цены у них обоих одни и те же, и конкуренция между ними состоит только в том, что каждый старается вызвать к себе больше сочувствия. Оба умоляют вас сжалиться над их пятью детьми-сиротами (у него пятеро детей-сирот и у нее пятеро детей-сирот). Оба они заглядывают вам в глаза, суют свой товар прямо в лицо и уговаривают до тех пор, пока вы — нужно вам или не нужно — обязательно что-нибудь купите.
Правда, от этих речей, плача и упрашиваний вы малость дуреете. Не знаете, у кого покупать: у него или у нее? И вы, конечно, решаете никого не обижать, то есть купить у обоих. Но они не согласны.
— Покупаете — покупайте у одного… На двух свадьбах сразу не пляшут.
Вы хотите поступить по справедливости, купить раз у него, а в другой раз у нее, — но за это вас обругают на все корки:
— Милостивый государь! Чем это я вам сегодня не понравилась?
Или так:
— Уважаемый! На прошлой неделе вы покупали у меня и, кажется, не отравились и не подавились?..
Тогда вы впадаете в тон моралиста и начинаете поучать: у того, мол, тоже душа, тому тоже надо жить, как немцы говорят: «Жить и давать жить другому»… На это вы получаете ответ — не по-немецки, а на простом еврейском языке, несколько, правда, иносказательно, но вполне понятно:
— Дяденька! С одной «извините за выражение» на две ярмарки сразу не ездят…
Так-то, друг мой! Всему свету угодить не пытайтесь, это вам никогда не удастся, а вздумаете за справедливость ратовать — боком выйдет. Я знаю это по собственному опыту. Я мог бы рассказать вам интересную историю о том, как я однажды дурака свалял, собрался помирить мужа с женой, а кончилось это тем, что мне основательно влетело от моей собственной жены. Однако я боюсь смешать одну историю с другой, чтобы не отвлечься в сторону, хотя на деле случается и так, что предлагаешь что-нибудь одно, а несешь при этом такую околесицу несусветную… В общем, возвращаюсь к нашей истории.
Было это осенью, в дождливый день. Небо плакало, на земле — мрак и унынье, а на станции полно людей. Пассажиры входят и выходят. Все бегут, толкаются, а наш брат, как водится, больше всех. Торопятся, лезут один через другого с чемоданами, узлами и постелью. Шум, гам, гомон! И в самой гуще — он и она. Оба нагружены всякой снедью, как обычно; оба лезут в одну дверь, как всегда. И вдруг… Что случилось? Обе корзины на земле, булки, яйца, бутылки с сельтерской и апельсины валяются в грязи, а в воздухе — крики, визг, слезы и проклятия сливаются с хохотом кондукторов и голосами пассажиров. Звонок, свисток, еще минута — и мы едем.
В вагоне — разговор, люди судачат все сразу, как женщины в молельне или как гуси на ярмарке… Трудно уловить, в чем суть разговора. Прорываются лишь отдельные фразы:
— Урожай на плетеные булочки…
— Разгром яиц…
— Чем ему не угодили апельсины?
— Что тут спрашивать? Жандарм!
— Во сколько вы оцениваете убытки?
— Поделом! Пусть не лезут, пусть не надоедают!
— А что же им делать? Люди ищут заработка!
— Ха-ха-ха! — доносится густой басовитый голос. — Еврейские заработки!
— Вот как? — слышится в ответ визгливый голосок. — Вы можете предложить лучшие? Давайте их сюда!
— Молодой человек! Я не к вам обращаюсь! — гремит бас.
— Не ко мне обращаетесь? А вот я обращаюсь к вам: вы можете предложить лучшие заработки? Ах, вы молчите! Почему же вы молчите?
— Чего от меня хочет этот молодой человек?
— Чего мне хотеть? Вы говорите: «Еврейские заработки», — я и спрашиваю: у вас есть лучшие? Давайте их сюда!
— Вот еще пристал! Скажите на милость!
— Тише! Тише! А вот и она.
— Кто?
— Да вот эта женщина, что с корзиной.
— Где она, эта красавица? Где?
— Да вот же, вот!
Конопатая, раскрасневшаяся, с глазами, опухшими от плача, проталкивается она с пустой корзиной, ищет места, потом садится на опрокинутую корзину, прячет глаза в порванную шаль и потихоньку плачет.
В вагоне воцаряется тишина. Разговоры прекратились. Все словно лишились языка. И вдруг раздается густой бас:
— Чего же вы молчите, люди добрые?
— А чего нам кричать?
— Надо бы собрать сколько-нибудь.
Интересная история! Знаете, кто это говорит? Тот самый, что смеялся над еврейскими заработками. Странная личность в странном головном уборе — нечто вроде картуза с прямым глянцевитым козырьком. К тому же он носит синие очки, так что глаз не видать. Глаз нет, только нос торчит, мясистый, толстый, картошкой.
Недолго думая он срывает с головы свой картуз, первый бросает в него несколько серебряных монет и переходит от одного к другому, гремя своим басовитым голосом:
— Давайте, сколько кто может. Кто побольше, кто поменьше, — дарованному коню в зубы не смотрят!
Люди полезли в карманы, раскрыли кошельки, и в картуз посыпались монеты — серебряные и медные. Сидел среди пассажиров русский человек в больших сапогах, с серебряной цепочкой на шее. Он зевнул, перекрестился и тоже опустил монету. И только один пассажир отказался, ничего дать не пожелал. Как раз тот, что так яростно выступал в защиту «еврейских заработков», — молодой человек, интеллигент, с пухлыми щечками, рыжей бородкой клинышком и в золотом пенсне. Один из тех молодых людей, которые имеют богатых родителей, богатых тестя и тещу и сами набиты деньгами, но едут в третьем классе, — так им жалко денег.
— Молодой человек, пожертвуйте сколько-нибудь! — обратился к нему тот, что в синих очках.
— Я не жертвую! — ответил интеллигент.
— Почему?
— Так. У меня такой принцип.
— Я так и знал.
— Откуда вы знали?
— Видать по щекам, что по вкусу зубам… Видно пана по халяве…
Интеллигент вспыхнул, даже пенсне уронил и налетел на очкастого с визгом:
— Вы игнорант! Грубиян! Невежа! Нахал! И наглец к тому же!
— Слава богу! Лишь бы не свинья! — произнес с самым добродушным видом бас и обратился к плачущей женщине с опухшими глазами: — Тетенька! Может быть, хватит плакать? Ведь вы же портите ваши прекрасные глаза! Подставляйте-ка пригоршни, получайте вашу мелочь!
Странная женщина! Я думал, что она, увидев столько денег, начнет рассыпаться в благодарностях и пожеланиях. Ничего подобного! Вместо добрых пожеланий посыпались из ее уст проклятья. Прямо-таки источник прорвало и забил фонтан ругани:
— А все он, свернуть бы ему себе шею, разбиться бы ему вдребезги на ровном месте, господи милосердный! Все из-за него, — прибрала бы его мать сыра-земля, отец-вседержитель! Не добраться бы ему живому до дому, погибель на него, холера, огонь, чума! Чтоб он распух! Чтоб он высох! Чтоб его скрючило!..
Господи, откуда у человека берется столько проклятий! Хорошо, что пассажир в синих очках перебил ее:
— Довольно благословений, сударыня! Скажите-ка лучше, за что к вам придрались кондуктора?
Женщина подняла на него свои опухшие глаза:
— Все из-за него, гром его разрази! Побоялся, что я перехвачу у него всех покупателей, полез первым в вагон, я забежала вперед, а он ухватился и держит мою корзину… Я стала кричать, тогда подошел жандарм и мигнул кондукторам, а те взяли да и высыпали обе корзины в грязь, — засыпало бы его косточки песком, бог ты мой! Можете мне поверить, говорить бы мне так с тем, кто мне люб, — с тех пор как я торгую своим товаром и разъезжаю по этой линии, меня никто ни разу не тронул! А почему? Думаете, по доброте? Столько бы болячек ему, сколько пирожков и яиц приходится раздавать на станции! Всем, от самого младшего до самого старшего, надо глотку заткнуть. Наступает день, и начинается раздача: одному хворобу, другому лихоманку, третьему болячку. Старший кондуктор сам берет, что ему вздумается, а остальным надо раздать — кому пирог, кому яйцо, кому апельсин. Чего уж больше, — даже истопник, холера на него, — и тот не прочь закусить, — не то, пугает, он донесет жандарму… Не знает, ломота ему в кости, что и жандарм «подмазан». Тому каждое воскресенье преподносишь порцию апельсинов. Да и то он выбирает какие побольше, покрасивее да получше…
— Тетенька! — перебил ее тот, что в синих очках. — Насколько я понимаю, вы по вашим делам должны бы в золоте ходить.
— Что вы! — отвечает женщина, точно оправдываясь. — С трудом выручаешь то, что затрачено! А иной раз, случается, и докладывать приходится, разоряешься!
— Для чего же вам вся эта торговля?
— А что же мне делать? Воровать? У меня пятеро детей, пять холер ему в живот! И сама я больная, болеть бы ему в больнице от сегодняшнего дня и до будущей осени! Ведь он же все дело угробил, — самого бы его угробить! Такое дело, такое дело, такое выгодное дело!
— Выгодное дело?
— Золотое дело! Прибыльное! Прямо-таки хоть ложкой черпай!
— Позвольте-ка, тетенька, ведь вы же только что сказали, что это разорение!
— А что же это, по-вашему, прибыль, когда раздаешь больше половины бесплатно кондуктору и старшему кондуктору, а по воскресеньям — жандарму? Что у меня — неисчерпаемый источник? Колодец? Или деньги краденые?
Тот, что в синих очках, начинает терять терпение:
— У вас, тетенька, не разберешь: то лето, то зима!..
— А что я могу поделать? Разве я виновата? Все он, погубитель мой, погибели на него нет! Был всего-навсего портнягой, заплаты ставил, портачил и кое-как зарабатывал, как говорится, на воду к каше. Так нет же, позавидовал мне, увидал, чтоб ему повылазило, что я кормлюсь, червей бы ему кормить, и содержу при помощи этой корзины пятерых сирот… И вот, соль ему в глаза да камни на сердце, — пошел, душа из него вон, купил себе корзину, купить бы мне ему на саван, господи боже мой! Что это такое, спрашиваю? «Корзина» — отвечает. «А что ты, говорю, будешь делать с корзиной?» — «А то же, что и ты!» — «Что значит?» — спрашиваю. «А то и значит! — отвечает. — У меня тоже пятеро детей, которым кушать надо… Ты, говорит, их не прокормишь…»
Ну, что ты будешь делать? И вот так, как видите, он ходит следом за мной с корзиной, перетаскивает всех моих покупателей, таскали бы у него зубы изо рта, вырывает последний кусок, разорвало бы его в клочья, господи милосердный!
Пассажиру в синих очках приходит в голову удачная мысль, которая, собственно, и нам всем приходила на ум:
— Зачем же вам обоим топтаться на одном месте?
Женщина устремляет на него глаза:
— А что же нам делать?
— Поищите себе другое место. Линия велика.
— А он как же?
— Кто?
— Муж мой!
— Какой муж?
— Мой второй муж.
— Какой такой второй муж?
Красное конопатое лицо женщины еще пуще краснеет.
— Что значит, какой второй муж? Ведь он же, проклятый, и есть мой второй муж, — горе мне!
Все вскакивают с мест.
— Он, вот этот ваш конкурент, ваш второй муж?
— А что же вы думали? Первый? Э-хе-хе! Если бы мой первый муж, царство ему небесное, был жив!.. — протяжно и нараспев произносит женщина и, видимо, хочет начать рассказывать, кем и чем был ее первый муж.
Но кто станет слушать? Все говорят, шутят, острят и смеются, смеются, смеются!
Может быть, вы скажете, над чем тут смеяться?..
Конец рассказа № 1.
К О Н Е Ц
