Гюнтер Рицке оказался импозантным человеком лет сорока пяти, похожим на Альбрехта Дюрера с автопортрета 1500 года, но без длинных волос, щегольских усов и бороды. Зато глаза (нижние веки чуть оттянуты вниз как бы неведомой силой) — словно отняты у Дюрера и спрятаны за очками в тонкой золотой оправе.
«Да он ей в прадеды годится!» — вынес свой несправедливый приговор Кузьмин.
Господин Рицке довольно сносно говорил по-русски, с легким акцентом. Это выяснилось во время знакомства. Представляя Леру (Кузьмин чуть было не застонал от досады), Оглоблин отрекомендовал ее как невесту Сергея.
— Это мне все знакомо, — улыбнулся Гюнтер и посмотрел на Веронику, которая в ответ тоже улыбнулась, но невесело. И все равно эта улыбка больно полоснула Сергея по сердцу.
Оправиться от удара Кузьмин смог только через несколько минут после того, как увидел Веронику. Что с ним творится, никто, к счастью, не заметил. Мало ли — устал с дороги.
Но придя в себя, Сергей уже напрочь забыл, кто кому кем приходится. Вероника была рядом! Он нашел ее! Опять! От нее шел такой мощный энергетический поток, и в нем восторженно плескались и тело, и сознание. А все остальное не имело никакого значения… сейчас.
Разговор продолжался не долго. Господин Рицке объявил, что рад будет продолжить знакомство через час в одном из залов ресторана, заранее арендованном, куда приглашаются обе труппы — и петербургская, и минская — в полном составе. Особое приглашение получила Лера.
«Как она могла! — возмущенно думал Сергей, стоя под холодным душем у себя в номере. — И это моя Вероника! Соблазнилась этим мухомором! Конечно, позарилась на деньги! Все, хватит млеть, как бедный юноша! Сегодня же на самолет и — домой!»
Но тут же он вспоминал, как невыносимо легко было просто стоять рядом с ней, и на ум приходили совсем другие слова. Как могла она? А как мог он?! Кто (и двух суток не прошло?) стонал в объятиях Ники!!! А невеста — еще не жена. Так что они квиты. И нечего ее ревновать.
Ревность ревностью, а одно Сергей понял четко: настал момент истины. Вот та точка — точка возврата, — когда еще можно вырвать Веронику из сердца и убраться восвояси. Да, рану придется зализывать не один год, а то и больше, но зализывать рану он будет абсолютно свободным человеком. Если он не исчезнет прямо сейчас, если спустится в ресторан и увидит Веронику даже мельком, отказаться от нее уже не будет сил.
«Все, улетаю! Сегодня же!» — решил Сергей и вновь стал прокручивать картину встречи в холле гостиницы.
Вероника пожала руку всем, кроме него. Даже Гюнтер обратил на это внимание. Но Сергей был рад, что не прикоснулся к ней, потому что и так все в нем ликовало и вопило (еще и прикосновение!). И на этом безобидном фоне казались блеклыми и ничего не значащими все ночи, проведенные в объятиях других женщин, которые у него были до Леры, и ночи с самой Лерой и одна-единственная ночь, проведенная с Никой. И это при том, что его женщины отдавали ему все, что могли — все. А Вероника… Вероника просто стояла рядом.
«Очнись! Она невеста господина Рицке!.. Все, улетаю!»
Да, нужно было сматывать удочки. Не в его принципах участвовать в боях, где победителю в качестве главного приза достается прекрасная дама. Если бы речь шла о любой другой женщине, Сергей так бы и сделал — уехал. Но речь шла о Веронике.
Кузьмин лихорадочно искал повод — железный повод, — который позволил бы ему остаться. И конечно, нашел его.
«Улечу завтра, — решил он. — Сначала пусть скажет мне, что согласилась выйти за Рицке именно из-за денег. Все легче будет забыть ее».
Сергей спустился в ресторан с опозданием. Подвел костюм. Он достал его из сумки помятым: хочешь — выбрасывай, хочешь — так носи. Пришлось вызывать горничную и просить погладить. Пока Сергей выяснял, как вызвать горничную, пока объяснял ей на аховом английском, что ему надо, время и набежало.
Пройдя в указанном портье направлении, Сергей наконец нашел своих. Господин Рицке устроил шведский стол, достойный кисти мастеров Возрождения. Под ананасами, бананами, авокадо, киви, яблоками, персиками (все оттенки и комбинации красного, желтого, зеленого…) и прочим, возлежащим в многоярусных, из нержавейки, вазах, тесно стояли блюда с аппетитной на вид закуской, не менее богатой по цветовому решению. Свет играл на металле и стекле, бросал на белоснежную скатерть цветовые фантомы, таился внутри бутылок легкого вина… Водки не было. Из чего можно было сделать вывод, что Гюнтер сторонник здорового (правильного!) образа жизни.
Главным украшением вечера был оркестр старинных инструментов, который очень чувственно играл музыку барокко.
Сергей обменялся со всеми, кто обратил на него внимание, улыбками (главное с Никой, улыбка которой означала: мы остались друзьями, ведь так?), взял чистую тарелку, тоже из нержавейки, положил себе салат, так похожий на его любимый «оливье», положил кусок буженины, две полоски красной рыбы, пару грибочков (намек на русскую кухню), зелени, белого хлеба (черного не было), но с икрой, хлопнул, не отходя от стола, бокал вина и хотел уже пойти поискать среди приглашенных Веронику, но тут к нему подошла Ника.
— Что такой грустный? — спросила она. — Из-за Вероники?
— Ты ведь знала, что она невеста Гюнтера?!
— Здорово же она тебя охмурила… хочу напомнить: ты должен мне ночь.
— Я думал, все забыто.
— Вот когда вернешь должок, тогда и забудется.
— Этого не произойдет никогда.
— Ты так думаешь… — улыбнулась Ника, помахала Илье и, не извинившись, пошла к минчанину.
А Кузьмин пошел искать чужую невесту. Далеко идти не пришлось. Вероника стояла в нескольких шагах от него, разговаривала с осветителем, сочинителем (по словам Оглоблина) бездарных пьес. Увидев направляющегося к ней Сергея, она виновато улыбнулась «драматургу», и тот сразу смешался с толпой.
Кузьмин подошел к Веронике с тарелкой, полной еды, остановился и не смог произнести ни слова.
— Ты забыл вилку, — улыбнувшись, но уже знакомой улыбкой, сказала Вероника. — Пойдем к столу. Я тоже себе что-нибудь положу — не успела.
Они так и остались стоять у стола с полными тарелками еды, забыв про вилки.
— Я не спрашиваю тебя, почему ты исчезла из Питера. Но почему ты не захотела встретиться, поговорить? — спросил он.
— Так все совпало, — уклончиво ответила она. — А ты специально примчался в Берлин, чтобы выяснить отношения?
Сергей ничего не ответил.
— Признаюсь, я была удивлена, когда Гюнтер показал мне список труппы…
— Ах, Гюнтер! Как же… Наслышаны мы уже про Гюнтера. Так что я лично нисколько не удивился, увидев тебя с ним.
— Значит, ты уже в курсе? Хорошо же у нас поставлена информация.
Все! Можно было уходить, заказывать билет на самолет и паковать едва распакованные сумки. Но Сергея остановил взгляд Вероники. Он как бы говорил: еще не все потеряно, дерзай!
— А где он? — кашлянув пару раз, чтобы прочистить горло, спросил Кузьмин.
— Гюнтер? А вон он — у зеркала, с твоей невестой говорит. Я рада, что твоя невеста с тобой, что у вас все хорошо, — сказала она с такой интонацией, что было ясно: ничего она не рада.
Сергей, получивший маленькое удовольствие от того, что Вероника уязвлена, не стал объяснять, что Лера давно ему никто. Он поискал глазами и увидел за многочисленными плечами и головами Гюнтера и Валерию. Между ними шла оживленная беседа.
— Ты его хоть немножко любишь? — спросил Кузьмин.
— Люблю… Но это скорей не любовь, а уважение.
— За такие деньги, кого хочешь зауважаешь.
— Зря ты так. Он нормальный мужик, я ему многим обязана. И… если кто кого и любит, так это он меня.
«Любит он, старый пень! — чувствуя, как от слов Вероники закружилась голова, подумал Кузьмин. — Лучше сменить тему».
— А это правда, что ты работала в милиции? — спросил он.
— Это не секрет. Была пресс-секретарем.
— А почему ушла?
Вероника вздохнула, виновато улыбнулась.
— Ну что ж, — качнув головой, сказала она. — Все равно ты когда-нибудь узнаешь правду, так лучше от меня… Из милиции меня мягко попросили за участие в таких представлениях, какое мы устроили тебе в доме на Фонтанке. Увы, ты был у меня не первый. Но последний. Так что я соврала тебе только наполовину. Ребята пригласили по старой памяти, я не смогла отказать.
Сергей молчал, чувствуя, как кровь предательски прилила к щекам. Задавая невинный вопрос о милицейском прошлом Вероники, он и не думал, что получит ответом по ушам.
— И как далеко ты заходила? — выдавил наконец Кузьмин.
— Можно подумать, что это я твоя невеста, так ты расстроился… Тебя интересует, были ли у меня мужчины? Были. Разве в этом дело?.. А тебе советую впредь не очень доверять женщинам. Это и Леры твоей касается. Мне просто хотелось оставить о себе хорошую память. Кто же думал, что мы снова встретимся.
— А твоим словам, что ты очень жалеешь, что я тогда… в «Солнечном» не подошел к тебе… Им тоже доверять не следует?
Вероника смешалась, поставила тарелку на стол.
— Договорим как-нибудь в другой раз, — поспешно сказала она. — Гюнтер пробирается к нам. Смотри, твоя невеста вцепилась в него, как пиявка.
— Невеста… — повторил за Вероникой Сергей, с недовольством глядя на то, как Лера чуть ли не висит на господине Рицке и тому, похоже, это очень нравится.
«А ведь Вероника права! — убежденно сказал он себе. — Разве в этом дело!»
Удачно маневрируя в толпе, Рицке и Валерия подошли к Кузьмину и Веронике. Состоялся обычный обмен любезностями.
— Лера мне пожаловалась, Сергей, что вы настоящий художник, — сказал Гюнтер. — Она отобразила правду?
Кузьмин удивленно вскинул брови. Пожаловалась? Но тут же понял, что у господина Рицке были проблемы с подбором слов, при отсутствии проблем с их окончаниями.
— В некотором роде — да, — согласился Сергей.
— Для меня будет счастье подглядеть ваши работы. Лера сказала, вы притащили их с собой.
Кузьмин бросил на Леру быстрый взгляд, который означал только одно: значит, все-таки это ты подменила картины, раз в курсе, что они здесь! Глаза Валерии, откровенно смеющиеся, подтвердили: да, это я устроила тебе эту маленькую неприятность! И этим «да» она подписала себе «смертный» приговор.
— Гюнтер, — поставив тарелку на стол, сказал Сергей, — можно вас на минутку. Прощу прощения, — улыбнулся он обеим женщинам.
Господин Рицке тоже извинился и сделал вместе со своим новым русским другом несколько шагов в сторону.
— Гюнтер! — твердо сказал Сергей. — Хочу вас сразу предупредить, как честный человек честного человека. Я люблю Веронику и сделаю все от меня зависящее, чтобы она стала моей женой. Моей!
Господин Рицке стоял с непроницаемым лицом. Было такое ощущение, что он не понял, о чем разговор.
— Вы меня поняли, Гюнтер? — на всякий случай уточнил Кузьмин.
— Вполне, — серьезно, на чистом русском, ответил господин Рицке. — Я тоже люблю Веронику, чтоб вы помнили… Мне она дорога. Зачем вам две невесты?
— Лера мне давно никто, — ответил Сергей.
Видимо, прав был Данила Оглоблин, когда говорил, что господин Рицке «жутко правильный». За покушение на чужую невесту чистят физиономию. Но наверняка в проверочном списке Гюнтера битие лица соперника шло с пометкой «неправильно».
— Это все? — спросил он.
— Ну, если у вас — все, у меня тоже — все, — пожал плечами Кузьмин.
— Спасибо за слова. Я буду быстро думать, как отобразить ваше открытие, Сергей. Еще раз: спасибо.
Смущенный реакцией Понтера, правда, предсказуемой, Кузьмин остался стоять на месте, а меценат походкой, полной достоинства, направился к «брошенным» дамам.
— Ты чего ему сказал? — услышал Сергей над самым своим ухом. Вопрос задал Оглоблин. — У него аж очки запотели от волнения.
— Ничего особенного. Я сказал, что женюсь на его невесте.
Данила подавился глотком вина.
— Ты что, с ума сошел? Он же может нам запросто кислород перекрыть!
— Этот не перекроет. Для этого он слишком правильный. Ты был прав. Но мне немного не по себе. Не могу представить, чем он ответит. А ведь он обещал ответить.
Ответ господина Рицке, последовавший на следующий же день, был иезуитским по изощренности и неожиданности. И главное, со стороны он выглядел самым наипристойнейшим образом. Нанося этот удар, Гюнтер срывал всеобщие аплодисменты и ставил русского, осмелившегося мечтать о его невесте, в положение, из которого достойного выхода просто не было.
Но прежде чем выяснилось, кто да что, второй день пребывания в Берлине начался для Сергея с предынфарктного состояния.
Конкурсный спектакль, который оглоблинцы привезли на фестиваль, должен был состояться еще не скоро. Сначала шли англичане, за ними — шведы, потом — белорусы, бельгийцы, французы, чехи, финны, еще кто-то и только уже потом русские.
Оглоблин наметил на утро репетицию, в своем гостиничном номере, в которой Кузьмин, конечно же, участия не принимал. От встречи с немецкими телевизионщиками, назначенной на середину дня, он тоже был свободен, как и от шествия под оркестры по улицам Берлина — такой мини-карнавал — и от намеченных на ближайшие дни внеконкурсных выступлений на площадях города. На что потратить свободное время, Сергей решил еще вчера. Точнее, не на что, на кого — на Веронику. Ему удалось договориться с ней о свидании и то только после слов: «Я хочу кое-что тебе подарить на память». Что подарить? — расшифровывать до конца Кузьмин не стал. Сказал только: картину. Она все же вытянула из него это слово. Вероника была заинтригована. Она написала на вырванном из блокнота листке свой адрес (по-немецки) и посоветовала добираться до нее на такси, просто показав бумажку таксисту. Сергей сник. Выяснилось, что Вероника живет под одной крышей с Понтером! Это могло означать лишь одно: их отношения зашли очень и очень далеко.
Момент передачи адреса видел господин Рицке и долго выпытывал у своей невесты, о чем она говорила со своим русским воздыхателем. Теперь уже сам Кузьмин наблюдал эту сцену со стороны. Ему показалось, что губы Вероники в конце концов произнесли слово «картина».
Говоря о подарке, Сергей имел в виду портрет Вероники. За ним-то он и отправился с утра пораньше в автопарк, принадлежащий господину Рицке, где многочисленные ящики петербуржцев и минчан оставались пока, до спектаклей, на сохранении. До автопарка Кузьмин, воспользовавшись советом Вероники, как лучше бедному рабочему сцены передвигаться по Берлину, решил добраться на такси. Адрес автопарка был на визитке Гюнтера, которую он выпросил у Оглоблина. На всякий случай Данила прямо из гостиничного номера позвонил в автопарк, секретарше господина Рицке, которая владела русским не хуже своего босса, и предупредил, что сейчас к ним пожалует его человек по имени Сергей Кузьмин и заберет кое-что из театрального реквизита.
Каково же было удивление Сергея, когда на складе, куда его лично привела очень вежливая секретарша, он не обнаружил ящика со своими картинами. Ящик бесследно исчез.
Дело чуть было не дошло до полиции. Хорошо, секретарша господина Рицке догадалась сначала опросить водителей. Очень скоро выяснилось, что ящик увезли по распоряжению самого Гюнтера.
— На каком основании?! — атаковал Сергей секретаршу, которая сохраняла удивительное спокойствие.
— Сейчас я все выяснить, — улыбнулась она.
Но и без выяснения Кузьмин понимал, что «жутко правильный» Гюнтер, не имея внутреннего права отыграться непосредственно на сопернике, решил нанести сокрушительный удар по его картинам. Еще и лучше. Получался такой двойной удар. Первый — чтобы просто сделать человеку больно, и второй — чтобы он не вздумал подарить его невесте ничего из своей мазни на память!
Что он с ними хотел сделать? — оставалось только гадать. Сжечь? Нарезать на мелкие цветные волоски? Утопить? Закопать? Уже не важно. Все равно со стороны будет выглядеть так, словно картины утеряны вследствие какого-то невероятного стечения обстоятельств, и виноватых нет. Кузьмин был в этом уверен.
Секретарша, а вместе с ней и Сергей вернулась на свое рабочее место и уже через минуту говорила со своим боссом по телефону. Прислушиваясь к немецким словечкам, а больше ориентируясь по выражению лица секретарши, Кузьмин понял, что произошло совсем не то, чего он ожидал.
Повесив трубку, секретарша с милой улыбкой объяснила Сергею, куда на самом деле подевались его картины.
Как оказалось, не обошлось без Леры, которую секретарша упорно звала невестой. Дальнейшее в голове не укладывалось. Выходило, что Валерия от имени жениха (на что, как невеста, имела полное право) согласилась в ответ на неожиданное предложение господина Гюнтера Рицке выставить все шестнадцать полотен Сергея в одной из частных картинных галерей, хозяином которой был хороший знакомый мецената.