Кусок пирога Кузьмин все же проглотить сумел, но вкуса его уже не почувствовал.
— Какой Веронике?.. С чего вы взяли? — со слезами на глазах, прочистив горло, спросил он.
— Не притворяйтесь. Лера мне призналась, что выдала наш маленький секрет.
— Ах, маленький, — ухмыльнулся Сергей. — Вот так, значит… вы тоже видели кассету?
— Как заказчик, я обязана была проверить качество работы.
— А если бы… — Кузьмин осекся.
Любовь Аркадьевна улыбнулась.
— Они профессионалы и знают, где остановиться. А если бы вы попытались позволить себе лишнее… В соседней комнате находился человек. Вы бы ничего не успели сделать.
— Вот даже как. Не понимаю, зачем вы связались с агентством. Наняли бы какую-нибудь… Она бы написала заявление, и я бы уже давно сидел за изнасилование. Проще не придумаешь.
— Вы же знаете Леру, Сереженька. Она от вас все равно не отстала бы. Я бы не вас посадила, а ее — свою дочь. Она потащилась бы за вами как жена декабриста. Зачем мне это надо?
— Что-то не видно, чтобы вы шибко расстроились, — еле сдерживаясь, сказал Кузьмин. — Провокация-то не удалась! Лера попросила у меня прощения. Или вы еще что-то придумали?
Любовь Аркадьевна посмотрела на него долгим взглядом, который невозможно было выдержать.
— Ничего-то вы, Сереженька, не поняли.
— А чего тут понимать! Вы не хотели этой свадьбы… И вот что я вам скажу, — вдруг понесло Кузьмина, и от сознания того, что сейчас произойдет, от слов, которые он решился произнести, предательски закружилась голова, — вы своего добились… — выпалил он. — Радуйтесь… свадьбы не будет!
Любовь Аркадьевна этой новости, вопреки разрешению Кузьмина, не обрадовалась, только бросила:
— Странники просто так не снятся, — и добавила: — Хорошо, я уговорила нашего папочку не торопиться с приглашениями…
Сам Кузьмин, выдав роковое «свадьбы не будет», вдруг понял: все — обратной дороги нет, и для него с этой минуты началась новая жизнь. Сразу стало как-то не по себе, все члены размякли. Захотелось взять свои слова обратно, все до последнего. И он мог взять их. Распустить слюни, попросить прощения, попросить никому (ни Лере, ни Назару Тимофеевичу) ничего не говорить, а потом… а потом жалеть, что смалодушничал. Ведь он же уже все давно решил. Лера хорошая, милая, устраивающая его во всех отношениях. Ее безумно жалко. Но его судьба — Вероника.
Молчание за кухонным столом длилось целую вечность.
— Мне очень жаль, — наконец проговорил Сергей.
— А мне нет, — отозвалась Любовь Аркадьевна.
— А раз нет… — Кузьмин замялся, но все же преодолел себя, — вы должны ответить на один мой вопрос.
— Где вам, Сереженька, найти Веронику? Угадала?
Сергей дернул бровью и кивнул.
— Нет, Сереженька, помогать в этом деле я вам не буду. Скорее даже наоборот. Я сделаю все, чтобы вы ее не нашли.
— Почему? — искренне удивился он. — Вам-то теперь что!
— А то… — с каким-то скрытым подтекстом ответила она.
— Я ведь могу и передумать, и свадьба состоится! — пошел Кузьмин на шантаж.
— Мне назло?! Не смешите, Сереженька. Нет, свадьба не состоится. Плотину прорвало. Убежавшую воду назад не загонишь. Вы уже внутренне свободны, и обратной дороги нет.
Последняя фраза поразила. Это была его фраза.
Уходил Сергей от Любови Аркадьевны полный решимости как можно скорее — сегодня же — переговорить с Лерой. Конечно, она расстроится, выслушав приговор: все кончено. Но это правда — все действительно кончено! И чем быстрее произойдет разрыв, тем будет лучше для них обоих. С Леры мысль Кузьмина перепрыгивала на Веронику.
«Как ее искать? Наверное, придется обойти все агентства… Тупо обойти… Адреса можно узнать элементарно, по телефонному справочнику… Черт! Как быть с работой? Опять вешать боссу, что отправился по клиентам?.. Ну, один разок можно. А если поиски затянутся на неделю, месяц… Придется взять отпуск, пусть даже за свой счет… Босс должен меня понять, как мужчина мужчину… Я бы его понял…»
С Вероники мысль перескочила на Любовь Аркадьевну.
«Странная она сегодня была. Очень странная. Как такая эффектная женщина вышла за такого невзрачного мужика? Загадка… Хорошо, что Лера в нее… А пирог — просто фантастика… Эх, зря недоел кусок… Мне его теперь всю жизнь будет не хватать…»
Из вчерашнего разговора с Лерой Сергей знал, что она собиралась «погонять» рабочих, которые делали ремонт в квартире на Каменноостровском проспекте. Квартире, купленной молодым отцом Валерии в подарок.
«Ничего, — успокаивал себя Кузьмин. — Квартиру можно продать, да еще и сверху получить… Район престижный…»
В эту квартиру Сергей заглядывал только однажды, когда она еще была коммуналкой. На этот раз он ее не узнал. Все перегородки были снесены, остались только капитальные стены. Свет, который десятилетиями не проникал в извилистый коммунальный коридор, теперь свободно достигал всех некогда темных уголков. Пахло краской, замазкой и стружкой — знакомый, волнующий запах чего-то грядущего, нового, непременно хорошего.
«А здесь очень заряженное место», — оценил Кузьмин и глубоко вздохнул. Все это было теперь не про него.
Потолки уже побелили. Все комнаты, их осталось четыре, но зато каких, дружно оклеивали обоями. Леру Сергей нашел в ванной. Валерия Назаровна мягко напрягала плиточника заменить две плитки, которые тот уложил узором набок. Плиточник пытался возражать, но быстро сдался, поняв, что дешевле будет сделать то, что просят.
Только закончив с плиточником, Лера, конечно же, обратившая внимание на неожиданное появление Сергея, подошла к нему с таким выражением лица, будто и Кузьмину придется сейчас где-то подкрасить или что-нибудь в этом роде.
— Извини за паузу, — поздоровавшись, сказала она. — Я как чувствовала, что без меня здесь черти что происходит… А ты… Что-нибудь случилось?
Мимо прошел рабочий в заляпанном краской комбинезоне, таща на себе стремянку. Из комнат доносились громкие голоса, из ванной на них поглядывал плиточник, уже начавший сбивать молотком злосчастные плитки. И вот в этой обстановке нужно было сказать: извини, дорогая, между нами все кончено, — и превратить недостроенные стены семейного гнездышка в монументальные руины.
— Знаешь что, пойдем на кухню. Там поспокойнее, — сказала Лера, не дождавшись от Сергея ни слова.
Они закрыли за собой дверь и остались стоять на пороге. Кухня была завалена стройматериалами — здесь было что-то вроде склада.
— Так что случилось? — спросила Лера. — У тебя такое лицо, будто ты хочешь и не решаешься сказать: извини, дорогая, между нами все кончено.
Она прочитала его мысли! Кузьмин собрал остатки мужества, с которым в последнее время у него был дефицит, и произнес:
— Именно это я и хотел сказать… Извини…
Лера молчала, словно не слышала его слов. Сергею показалось, что она действительно не слышала их — громче надо было. Он уже хотел было повторить риторическую фразу «свадьбы не будет», но Лера его опередила.
— Знаешь что… Тут неподалеку есть приличная кафешка, — сказала она. — Я с утра на ногах, голодная…
Кузьмин ожидал любой реакции: слезы, брань, угрозы, уговоры… — но не ее отсутствия. Он был сбит с толку. Неужели она и в самом деле не слышала, что он сказал? Нужно тут же, не покидая кухни, прояснить ситуацию, но лимит решительности был к этой минуте, увы, израсходован.
Пришлось послушно идти в кафе. Лера сделала заказ. Кузьмин сразу предупредил, что есть не будет. Он находился еще под впечатлением страсбургского пирога и согласился только на стакан сока.
Не давая Сергею вставить ни слова, Лера с неестественным увлечением рассказывала ему, как обстоят дела с ремонтом, какую шикарную мебель она присмотрела для гостиной, сокрушалась, что ни один спальный гарнитур ни в одном из бесчисленных мебельных салонов и магазинов ее не удовлетворил, посекретничала, что папа обещал уступить мужу любимой дочери любимое кабинет-бюро.
Кузьмин, так и не дотронувшийся до сока, молчал, с ужасом осознавая, что если сейчас же не прекратит этот словесный поток и не скажет роковые для Леры и для себя слова, то сказать их позже уже не сможет. И свадьба будет!!! А, собственно, почему бы и нет?.. Где еще он найдет себе такую женщину, которая, чтобы только сделать ему приятное, отбирает у родного отца бюро (Англия! XIX век! дуб! резьба! лак!), горячо, беззаветно им любимое. Где еще он найдет женщину, готовую всю свою жизнь посвятить ему, как жрица языческому богу, и считать это не жертвой, но счастьем. Где… Где… Где… А Вероника… Может быть, она совсем не такая, какой ему представляется. Даже наверняка не такая, привыкшая, наверное, чтобы поклонялись ей. И он ищет ее именно для того, чтобы поклоняться? Стоит ли искать?
— Вот что, — сказал он, не отводя взгляда, — твоя мама права — плотина прорвана. Свадьбы не будет… Если… в общем… — Сергей хотел упомянуть о деньгах, но не осмелился. — Я люблю ее — Веронику. Она встала между нами. Если не разорвать сейчас, дальше будет еще хуже. Ты не виновата. Никто не виноват. Так получилось.
— Нет, Сереженька, — спокойно, неожиданно спокойно, сказала Лера, — все не так. Никто между нами не становился. Просто ты себя неважно чувствуешь. Неделя, ну две — и все пройдет. Я тебя не брошу. Я буду рядом с тобой. Я помогу тебе справиться с этой напастью. Ты мой. И никому я тебя не отдам. Можешь быть в этом уверен.
Что было делать? Встать и уйти, роняя по дороге стулья, расталкивая посетителей и официантов с подносами? Накричать? Оскорбить?.. Он остался сидеть на месте. А Лера спокойно, храня молчание, закончила свой ленч, расплатилась за них двоих и только после этого спросила:
— Ты сейчас куда?
И это означало: ты свободен, делай что хочешь, но, что бы ты ни делал, ты все равно мой.
— Пойду пройдусь… — сказал Сергей.
Выйдя из кафе, они отправились в разные стороны. Кузьмин повернул к Троицкому мосту. Он решил сделать круг, пройтись вокруг Петропавловской крепости, подумать. Правда, погода прогулке не совсем благоприятствовала. На небе ни облачка, солнце, жара.
От того, что произошло в кафе, ему было до сих пор не по себе. Две женщины держали его мертвой хваткой. Одна с помощью своих, иначе не скажешь, колдовских чар, другая своей, лучше не скажешь, железной воли. Одна была неизвестно где, другая все время рядом. Вопрос: с кем останется мужчина, который оказался между двух этих женщин?
«Я должен найти ее, — сказал себе Сергей. — Найти, поговорить… Или в следующий раз я увижу ее где-нибудь на крыше, куда она меня поманит, а с крыши она потащит меня вниз… кратчайшим путем…»
На пляже Петропавловки его окликнули. Это был Оглоблин.
— Выполз погреть свои кости, — пояснил он.
— А если честно, изучаешь игру света на воде. Есть мысль завязать с мистикой и податься в маринисты? Посмотри, посмотри, как дразнятся… Это невозможно схватить.
— Если уж совсем честно, я с живописью уже полгода как завязал.
— Ага! Вот, значит, на что ты тогда намекал. А сам меня упрекал: мог бы выписаться, мог бы выписаться!
— В отличие от тебя я остался в искусстве. Только не спрашивай, на что я переключился. Я даже псевдоним взял. Не хочу, чтобы меня одновременно чистили и художники, и… Конечно, шила в мешке не утаишь. Но к тому времени я надеюсь твердо встать на ноги. А пока успехи более чем скромные. Вот если удастся одно мероприятие… Эх, ладно, не будем…
Сергей не стал выпытывать, куда переметнулся Оглоблин. Но для себя сразу решил, что тот ударился в литературу.
Они помолчали, оба внимательно, серьезно глядя на то, как ежится под солнцем Нева.
— Я думал увидеть тебя вчера, — нарушил молчание Оглоблин.
— А что вчера? А, выставили Ляпина… Я был на прошлой неделе в его мастерской, видел его работы… А тусовки… Ты же знаешь — не люблю. Да и времени нет.
— А праздно шататься время есть? Присоединяйся. Погреем кости на пару, — неожиданно предложил Оглоблин.
— У меня плавок нет, — возразил, но вяло Сергей.
— Да кому ты здесь нужен. Раздевайся.
Кузьмин разделся до трусов, которые мало чем отличались от плавок, и лег на подстилку рядом с Данилой. Вокруг копошились полуголые тела: тучные, стройные, костлявые, белые (еще), красные (уже), черные (ну, это от рождения). Взгляд Сергея выделил парочку смелых девчонок, которые загорали без топа. Вид обнаженной женской груди, смело выставленной на всеобщее обозрение (сколько он их перевидал в студенческие годы, но так и не насытился этим зрелищем), неожиданно успокоил. Данила что-то бухтел в самое ухо, солнце жаркой рукой гладило кожу до мурашек, до щекотки, глаза слипались, и вдруг пляж исчез, исчезло все, остался только чей-то голос, который ласково звал его: Сергей, Сергей, Сергей…
— Сергей, ты чего, спишь? — толкнул его в бок Оглоблин.
Кузьмин открыл глаза. Он отключился всего на несколько секунд. Девушка в красном открытом купальнике, выходящая из воды, все еще не достигла берега. Но у него осталось такое ощущение, что прошла целая жизнь.
— Знаешь, — сказал он, — а ведь ты оказался прав. Свадьбы не будет.
Домой Сергей вернулся только к вечеру. Его не очень волновало, что он не заглянул в «Монплезир». Завтра специально для босса он придумает какую-нибудь историю… Или ничего не будет придумывать — не хочется врать. Скажет, что заехал к Лере — поссорились, и работник из него вчера был бы никакой. И все это — правда.
Но босса, Назара Тимофеевича, он увидел не завтра, а сегодня. Отец Леры ждал его в своем «БМВ» возле дома. Был Назар Тимофеевич серьезен, говорить на улице отказался, так что пришлось пригласить его к себе.
— Хотите чего-нибудь? Сок, минералка? — спросил Сергей, когда босс тяжело опустился в любимое кресло хозяина квартиры.
— Знаешь, как я познакомился с матерью Лерки, — неожиданно спросил Назар Тимофеевич. Повисла короткая пауза, после которой босс продолжил: — Я достал ее с пятиметровой глубины. Она утонула. Да… Вода была холодная — начало лета. Это ее и спасло. Она пробыла под водой минуты три… Я ведь в молодости плаванием занимался. И она пожертвовала собой за то, что я спас ей жизнь… Была благодарна… Вышла за меня, родила Лерку. Вот такая история.
Назар Тимофеевич замолчал, ожидая от Сергея вопроса, но тот не издал ни звука. Вопрос пришлось задавать самому:
— Что ты не спросишь, к чему я это рассказываю?
— Я думаю, вы этим хотите мне что-то сказать.
— Вот именно… Мы слишком коротки на память. У нас страсть такая: забывать прописные истины. Я это к тому, что из двух любящих на самом деле всегда любит кто-то один, а второй лишь позволяет себя любить. Думаешь, я никогда в зеркало не смотрел? Думаешь, я не знаю, что Любаша мне не пара? Думаешь, я не корил себя за то, что принял ее жертву. Но я люблю ее… Люблю с той самой секунды, когда коснулся ее посиневших губ, чтобы сделать искусственное дыхание. Никогда потом у меня не тряслись так руки. Никогда не билось так сердце… А когда она открыла глаза… я заплакал.
Сергей сам чуть не заплакал, представив себе эту на полном серьезе душераздирающую картину: пляж, плотное кольцо из любопытных, жадными глазами следящих за происходящим, мертвая молодая, красивая Любовь Аркадьевна — Любаша на песке и молодой отталкивающего вида человек — Назар, один из последних сил борющийся за ее жизнь.
— Лера любит тебя, — помолчав, сказал Назар Тимофеевич. — Только не подумай, что это она меня подослала. Она — гордая. Мне Любаша все рассказала. Конечно, Лерка не доставала тебя с пятиметровой глубины… Конечно, тебе не за что быть ей благодарным по гроб жизни. Я тебя не принуждаю. Но она без тебя погибнет… Хотя — не погибнет, потому что все равно от тебя не отстанет. Если ты не смиришься с тем, что ей суждено быть рядом с тобой, если не примешь это как неизбежность, угодную Ему, — Назар Тимофеевич поднял глаза к потолку, — то очень скоро ты ее возненавидишь. Ты сделаешь ее несчастной. И себя… Разве она заслужила такой участи, моя Лерка? А ты? А, Серега?.. Стерпится — слюбится… А? Ну, глупость они сотворили с тобой. Так прости их. Прости ее.
— Назар Тимофеевич, — тяжело вздохнул Сергей, — поймите… Я люблю другую.
— Ах, вон оно что… Понятно…
Босс посуровел. Вновь воцарилось молчание, которое никто не решался нарушить.
— Вот что, — сказал наконец Назар Тимофеевич, — у тебя ночь. Подумай крепко. Надумаешь — выходи завтра на работу. Все забудется, все будет без обид и даже наоборот. А не надумаешь… считай себя с завтрашнего дня безработным.