Она достаточно близко сошлась… с Мариной.
Это вышло как-то само собой. Но не без участия Людмилы Васильевны.
— Я не могу подойти, — кричала она из кухни или из комнаты, — поговори с Мариной сама.
И Влада говорила. Сначала говорили только о нем — о Кирилле. Потом круг тем постепенно стал расширяться. И кончилось все предложением Марины сходить на выставку в Манеж.
— Хорошая идея, — оценила Влада, — а то я в последнее время нигде не была… Все с подачи Майкла — казино да рестораны…
Появление Марины в жизни Влады совпало с появлением Кости.
После того эпизода, когда в офисе на Васильевском она отдалась ему, между ними больше ничего не было. И не потому, что Влада жалела о том, что произошло, а, наоборот, потому что хотела, чтобы все это повторилось еще раз.
Костя был настойчив, звонил и искал встречи.
— Я тебя прошу, — умоляла Влада, — не надо мне звонить. Если свекровь все узнает, она меня убьет. Я тебе сама позвоню… Может быть…
— Я все понял, — с грустью говорил Костя, — ты должна разобраться в себе… Хорошо, пусть будет по-твоему. Я жду твоего звонка.
Косте не пришлось бы долго ждать, если бы не Марина со своими расспросами: как там Кирилл, как там твой муж? Вот именно — муж!!! Ее муж! И надо помнить об этом.
К встрече с Мариной Влада подготовилась самым тщательным образом. Она все продумала: одежду, прическу, макияж. Надела и колечко с бриллиантом. Влада ни на минуту не забывала, что Марина — не кто-нибудь, а женщина, с которой у Кирилла было все. А она — его жена и нужно держать марку.
Когда в гардеробе Манежа они сняли верхнюю одежду, то вдруг поняли друг про друга главное. Марина тоже готовилась (и не менее тщательно) к этой встрече и тоже хотела подчеркнуть, что она Кириллу не чужая.
В Марине Влада не нашла ничего особенного. Разве что непредсказуемость да потребность прикинуться кем-нибудь — побыть хоть немного не собой.
Вместе они сходили еще пару раз в театр, пару раз на вернисаж и… в баню.
Слово “баня” ассоциировалось у Влады с детством: бабушка с дедушкой, домик в селе, а во дворе — банька.
С утра дедушка таскал воду из речки и днем начинал протапливать. Первыми шли он и папа… Из чуть приоткрытого окошка доносились хлесткие удары веника и покрякивания. Дедушка с папой выходили красные, как вареные раки, но глаза их светились радостью…
А потом наступала очередь Влады, бабушки и мамы.
Влада скидывала с себя одежду в предбаннике и проскальзывала в парную. Пар хватал ее своими горячими влажными руками одновременно за все места, и не было ни сил, ни желания сопротивляться.
Бабушка загоняла Владу наверх и, не жалея, охаживала веничком, березовым, душистым. Влада ловила ртом горячий воздух, и ей было весело от того, как веник прыгает по ее телу, как плывет в густом пару бледное пятно окна.
А каким счастьем казался потом первый глоток свежего воздуха!
Потом чай, разговоры и сладкая дремота…
— Баня?! Нет ничего проще, — сказала Марина, когда Влада поделилась с ней воспоминаниями. — “Протопи ты мне баньку по-чер-р-р-рному…” — пропела она низким голосом. — Я знаю одну баньку — замечательное местечко. Пар — отличный. Сауна. Бассейн. Удовольствие гарантирую.
Марина говорила это, и глаза у нее были хитрые, подозрительно хитрые.
Влада не придала этому большого значения — опять лицедейство — и согласилась.
День выдался морозный. Небо было чистое, но падал снег. Точнее, отдельные снежинки. И они не падали, а висели в воздухе, посверкивая в свете уже зажженных фонарей.
Влада и Марина вошли в теплый холл бани — сразу стало жарко и влажно. Ноздри щекотал запах прелых веников и дорогой парфюмерии.
— Подожди меня, — сказала Марина и подошла к женщине, которую Влада приняла за контролера.
Контролерша и Марина поздоровались, как старые знакомые, перебросились несколькими словами. Марина показала на Владу. Контролерша ответила, и по ее губам Влада прочитала слово “можно”.
— Сегодня абонементный день, — пояснила Марина. — Я сюда регулярно хожу. Очищаюсь.
Они сняли верхнюю одежду. Гардеробщица тоже оказалась знакомой Марины.
— Первый раз? — приятно улыбнувшись, кивнула она Владе. — Ну, легкого пара вам…
Фойе и раздевалка были украшены пестрыми гирляндами и сверкающей мишурой. А в фойе вообще стояла новогодняя елка (хотя давно уже прошли и Новый год, и Старый Новый год), и поэтому казалось, что все еще впереди: бой курантов, шампанское и крики “ура”.
Они разделись, искоса подглядывая друг за другом.
У Марины была стройная фигура, высокая грудь, под левой лопаткой — родимое пятно неправильной формы.
— А ты аппетитненькая… — отпустила Марина комплимент Владе.
Из телевизора, закрепленного под потолком, неслась музыка. Взад-вперед ходили женщины разных возрастов. Кто, закутавшись в простыню, кто, просто намотав на голову полотенце. Отовсюду доносились обрывки разговоров.
— Твой сегодня придет?
— Да уже час здесь околачивается.
— А твой?
— Говорит, срочная работа, а я ему верю…
Влада подхватила свой пакет с шампунями, расческой и мочалкой и вслед за Мариной вошла в мыльную — просторное помещение с прекрасным эхом: плеск воды в бассейне, гул голосов, глухие удары железных тазиков о мраморные скамейки.
Влада сделала несколько шагов и тут поняла, что происходит что-то не то. Она недоуменно посмотрела на Марину.
— Все нормально, подруга, — сделала успокаивающий жест та и улыбнулась улыбкой победителя.
— Марина, познакомь! — услышала Влада.
— Охотно… Это Влада, очень близкий мне человек. А это Николай, тоже мне не чужой…
Влада смотрела на голого Николая во все глаза, и в голове у нее крутилась карусель: откуда? почему? как?
Влада огляделась повнимательней и только теперь разглядела, что в мыльной вместе с женщинами были и мужчины.
Вся публика держала себя так, будто ничего особенного не происходило. Будто так и было задумано: все вместе.
— Влада только приобщается к натуризму. Поэтому чувствует себя немножко не в своей тарелке, — объяснила Марина и неожиданно с чувством продекламировала: — “Я тело свое ненавижу, я душу свою не люблю…”
— Это быстро пройдет, — уверил Николай. — Хотите, Владочка, я вас веничком дубовым попарю? Дубовый веник в умелых руках сто очков вперед березовому даст.
— Она хочет, — ответила за Владу Марина.
Николай пошел за веником в мужскую раздевалку — на противоположном конце мыльной.
— Заметила, — спросила Марина, — у него “Владочка” получилось как “водочка”. Бухарик страшный. Вон видишь ту красотку с полными ногами — его бывшая жена.
Влада стояла рядом с Мариной и не знала, как ей быть.
Первым ее желанием было: бежать! Но Влада так растерялась, что не смогла сразу сделать этого… А потом…
Этот странный Николай, который вел себя так, будто стоял перед Владой не в чем мать родила, а в смокинге и с “бабочкой”. И будто Влада стояла перед ним не обнаженная и беззащитная, с первыми капельками пота на коже, а была в строгом вечернем платье, с веером в руке. И еще особое настроение, витавшее в воздухе, которым Влада проникалась все больше и больше…
— Да перестань, — успокоила Марина, — здесь только свой брат нудист. Никто тебя не тронет ни словом, ни взглядом… Расслабься.
— Предупреждать надо, — беззлобно прошипела Влада.
— Ну, предупредила бы… И ты пошла бы? Вот видишь! Я тебе говорю: расслабься!
И Влада расслабилась.
Николай, как и обещал, отхлестал ее веником, поддав перед этим парку.
Веник ходил по ее спине, ногам, груди и животу, изгоняя из тела тяжесть и скованность. Переворачиваясь, Влада невольно обращала внимание на мужское достоинство Николая и по его поведению никак не могла понять: то ли мысли Николая были чисты, как мысли младенца, то ли ему — Николаю — только и оставалось в жизни, что смотреть на голых баб, ну, иногда обхаживать их веничком.
Владе стало даже обидно — чуть-чуть — за свое тело, которое Коля демонстративно не желал.
Такой легкости, какую она испытала за те два с половиной часа, проведенные в бане, Влада не испытывала даже с Кириллом и Костей. Это было особое состояние, когда плоть забывала, что она имеет пол, а душа забывала, что она не в раю, а на земле.
Два с небольшим часа… Разговоры, шутки, чай с домашней выпечкой…
Но когда они оказались с Мариной на улице, холодной, освещенной желтыми фонарями, и снег уже валил хлопьями, а не висел блестками в воздухе… Когда навстречу им заспешили люди со скучными, будничными лицами… Ощущение праздника исчезло. Маятник настроения качнулся в обратную сторону.
— Зачем ты это сделала? — спросила Влада.
— Тебе же понравилось! Не надо притворяться.
— Зачем ты это сделала? — упрямо повторила вопрос Влада.
— Пожалела тебя! — с вызовом сказала Марина. — Смотрю, совсем девка без мужика пропадает, дай, думаю, устрою ей хотя бы астральный секс! Все облегчение… Ты куда?!
— Пройдусь, — бросила Влада. Она развернулась и пошла в другую сторону.
Влада шла наугад, сворачивая с одной пустынной улочки на другую, прислушиваясь к своему телу. А оно, разбуженное и разомлевшее, просило одного: ласки, ласки…
Влада уже знала, что произойдет.
Только не надо упреков, говорила она себе, я — женщина! И этим все сказано. Я — женщина! И это сильнее меня.
Из первого попавшегося на пути таксофона она позвонила Косте.
— Это я, — чуть хрипловатым голосом произнесла она, — ты мне нужен.
— Влада, где ты? Я сейчас же еду!
— Не надо. Я приду сама. Только скажи адрес.
Оказалось, что Костя жил на Конногвардейском, на первом этаже старинного дома, выходящего фасадом на бульвар.
Она позвонила, переступила порог…
По ее глазам, по тем огонькам, которые горели в глубине, Костя сразу все понял.
Он едва обнял Владу, а по ее телу уже пробежала дрожь.
Она почувствовала его губы на своих губах, почувствовала у себя во рту его язык, который стала неистово сосать, постанывая и чуть ли не плача.
Костя подхватил ее на руки.
Влада увидела, как поплыл над ней сводчатый потолок с потемневшей лепниной, как мелькнули мимо несколько резных дубовых дверей… И вдруг она почувствовала, что падает, и невольно вскрикнула. Но падение было недолгим — она утонула в чем-то мягком, колышущемся…
Они катались по кровати, помогая друг другу освобождаться от одежды. Костя заразился неистовством, покрывая поцелуями тело Влады от пальчиков на ногах до пальчиков на руках.
Влада металась, словно в лихорадке, направляя губы и руки Кости туда, где пламя, сжигавшее ее, бушевало больше всего.
Когда она зарыдала, доведенная до крайней степени возбуждения, он вошел в нее. Влада вскрикнула от острого чувства блаженства и ощутила, как по телу прокатилась одна горячая волна за другой. Влада потеряла всякое представление о том, где она, с кем и что с ней.
Казалось, Влада никогда не сможет насытиться ласками и телом Кости, но постепенно возбуждение сменилось умиротворенностью, и, когда Костя, отдохнув, вновь провел рукой по ее бедру, она прошептала слабым голосом:
— Больше не могу… Умираю, хочу пить.
Они полежали еще немножко и, одевшись кое-как, пошли на кухню — так захотела Влада.
— По этому бульвару Раскольников гулял, — кивнул Костя на окно, — было лето, город изнемогал от жары и лени, а он обдумывал, как бы половчей старушку-процентщицу на тот свет отправить… Я всегда думаю об этом, когда смотрю в окно.
У Кости была комната в коммунальной квартире.
— Вот здесь живет зек Иванов, — показал Костя на двустворчатую дверь, — сейчас он мотает очередной срок. Вот там — геолог Петров. Сейчас он на Севере. Не думаю, что ему там комфортней, чем Иванову. А там…
— Неужели Сидоров? — улыбнулась Влада.
— Нет, не угадала. Моисей Соломонович Фейгин. Сдает свою комнату под склад. С той стороны — черный ход. Постоянно кто-то скребется… Так что у меня отдельная квартира! Я ведь из Кемерова. Там у меня родители остались. А эта квартира меня устраивает. Центр, и до офиса рукой подать.
Костя усадил Владу за покрытый клетчатой клеенкой стол, поставил на плиту чайник.
— Я уж думал, что никогда не увижу тебя, — признался он.
— Я тоже.
И можно уже было ни о чем не говорить и ни о чем не спрашивать. Он прекрасно чувствовал ее, она — его.
Они сидели в огромной коммунальной кухне с изразцовой печкой и мозаичными стенами, пили чай — идиллия, да и только, которую невозможно нарушить.
Но вот по улице промчалась “скорая помощь” с включенной сиреной — и от идиллии не осталось и следа.
— Кто-то умирает от любви, — пошутил Костя.
Влада отмолчалась.
— Кстати, Владик, — опять заговорил Костя, — ты в бухгалтерском учете рубишь?
— Немного, а что?
— У нас из агентства уходит бухгалтер… Переманили. Все стоят на ушах — ищут замену.
— И ты предлагаешь мне?
— Точно так. Лучше безобразие, чем однообразие. Пока пятьсот баксов. Выдержишь испытательный срок — больше. На твоем месте я бы согласился. Куча преимуществ. Можешь являться домой аж за полночь — срочная работа. Поездишь. У нас есть выход на заграницу… Ну и… будешь все время рядом со мной.
Влада долго молчала, обдумывая Костино предложение, и наконец сказала:
— Не вижу причин для отказа. Но учти, ты очень рискуешь.
— Мы очень рискуем, — уточнил Костя.