Глава 1

Горизонты

К северу от Великого озера, середина сухого сезона, 1178 год

Следуя по знакам, оставленным надежными разведчиками, кхмерская армия двигалась через джунгли, словно гигантская многоножка, огибая деревья, пересекая водные потоки и повторяя контуры рельефа. Впереди колонны шли люди с длинными саблями, которые вырубали подлесок, расширяя проход для остальных. Это была изнурительная работа, и люди эти часто менялись, переходя в конец головного отряда и уступая свое место собратьям. Позади этой передовой группы ехало на лошадях несколько лучших воинов Джаявара, вооруженных копьями и щитами. В случае нападения чамов эти всадники должны были задержать врага, чтобы дать кхмерам время на то, чтобы перестроиться и организовать оборону.

Далее, посматривая по сторонам и обходя кучи еще теплого навоза, оставленного лошадьми, шли двадцать пять сотен пеших солдат. В середине колонны следовали запряженные буйволами деревянные повозки, каждая из которых была доверху забита провизией и охранялась парой лучников. Более четырнадцати сотен детей и женщин приняли решение выступить с армией, и теперь они шли позади продовольственного обоза. Хотя в обычных условиях Джаявар настоял бы на том, чтобы все они остались в лагере, он объяснил свое решение людям очень просто: если он уведет всех воинов на битву, некому будет защищать их семьи.

В лагере остались только самые старые и самые юные, а также символическая охрана в три десятка солдат, вооруженных копьями, которые должны были держать на расстоянии разбойников. Все остальные ушли на юго-восток, следуя по широкому полукругу, по которому армия направлялась к Великому озеру, чтобы раньше времени не выдать цели своего передвижения.

За женщинами и детьми шла еще одна, значительная группа кхмерских воинов, а за ней следовали семнадцать сотен сиамцев. Иностранные наемники были одеты в яркие туники и на марше распевали песни. Опасаясь измены с их стороны, Джаявар поставил позади сиамцев две тысячи своих лучших воинов. Замыкала колонну сотня конных кхмеров.

В общей сложности под командой Джаявара находилось примерно семьдесят две сотни человек. Безусловно, это была грозная сила, однако Индраварман мог выставить на поле сражения гораздо большую армию. Расчет Джаявара состоял в том, чтобы застигнуть чамов врасплох, как в лагере у озера, так и на воде. Король кхмеров надеялся, что, когда чамы в конце концов сообразят, что произошло, он уже будет на пути в Ангкор. Там он бросит всех своих людей в атаку с целью отбить своих боевых слонов. Он рассчитывал, что, когда у него будут боевые слоны, кхмеры из города присоединятся к нему. Если повезет, Индраварман окажется зажат между кхмерской армией и горожанами, а такая позиция должна привести к поражению чамов.

В то время как Джаявар с Аджадеви ехали на серых жеребцах ближе к голове колонны, Асал и Воисанна шли вместе с женщинами. Его руки были по-прежнему связаны впереди, и к нему был приставлен опытный воин с копьем, который следил за каждым его движением. Асал попросил Воисанну наблюдать за джунглями; она так и делала, следуя глазами за его взглядом и все больше и больше нервничая по мере того, как они приближались к неприятелю.

Сория также шла с женщинами. Позади нее, примерно через сотню кхмерских воинов, шагали Вибол, Боран и Прак. Большинство мужчин шли попарно, каждый со своим напарником, поэтому Вибол тихонько переговаривался с Праком, а Боран расспрашивал какого-то пожилого и явно бывалого воина о предстоящем сражении. Прак интересовался, как выглядит настоящая армия, и Вибол описывал ему всю эту картину со множеством солдат и оружия.

— Это внушительное зрелище, — добавил он, опираясь на древко копья, как на посох. — Сквозь листву пробиваются лучи солнца, и в них наконечники копий и рукояти сабель блестят, как тысяча звезд.

— Что там еще?

— Сиамцы носят яркую одежду самых разных цветов. Я невольно все время поглядываю на них.

— Так же, как ты поглядывал на хорошеньких девушек в Ангкоре?

Вибол улыбнулся:

— Ну, может быть, не настолько часто, как на девушек. Но все же смотреть на сиамцев интересно. — Заметив впереди на тропе корни деревьев, Вибол взял Прака за локоть. — Но больше всего мне нравятся наши боевые знамена.

— Расскажи мне о них.

— Они привязаны к концам копий. Знамена сделаны из красного шелка, а в центре расположен белый силуэт храма Ангкор-Ват.

— Люди несут их с гордостью?

— Да, — ответил Вибол, а потом подумал, что сейчас должен чувствовать брат. — Хочешь понести одно из них? Я уверен, что смогу раздобыть такое знамя для тебя, потому что, если кто-то и достоин нести такое знамя, то это ты. Ведь это тебе пришло в голову устроить пожар в лагере и отравить рыбу.

Прак кивнул:

— Да, хотя у короля Джаявара могут быть на уме другие планы битвы.

— Зачем ему попусту тратить свое время на это? Твой план замечательный.

Люди впереди них остановились: сломалась одна из повозок. С нее быстро сняли расколовшееся колесо. В джунглях, отражаясь от стены деревьев, раздался стук молотка. Мужчины ворчали по поводу этой задержки, но колонна очень скоро вновь двинулась вперед — даже быстрее, чем можно было ожидать.

Когда воины вновь продолжили движение, Вибол заметил на спине у одного мужчины большой шрам с неровными краями. Шрам был длиной с руку Вибола, и он подумал, что мужчина, наверное, был ранен в сражении. Задумавшись о том, как легко клинок сабли может разрубить человеческую плоть, Вибол посмотрел на кончик своего копья. Он замотал головой, вспомнив, как практиковался колоть им в связки тростника, и понимая, что воткнуть копье в тело врага — это совсем другое дело. Связка тростника просто падает, а человек будет отбиваться, кричать, истекать кровью.

Как и много раз до этого, Вибол размышлял, что будет, если в его тело вонзится сталь. Расплачется ли он от боли, покрыв себя позором? А что произойдет, если его отца покалечат? Чего его отец боится больше — умереть или подвести своего короля и соотечественников?

Марш через джунгли продолжался. За колонной тянулся обычный походный дух — неприятная смесь запахов испражнений и пота лишь с очень незначительной примесью аромата цветов, которыми украсили себя сиамцы.

Армию также сопровождали громкие и резкие звуки. Ржали лошади, ругались воины, скрипели повозки, бряцало оружие. Людям было приказано разговаривать шепотом, но одновременный шепот почти девяти тысяч языков и губ создавал постоянный монотонный гул.

Продолжая идти молча, Вибол все думал о предстоящей битве.

— Если бы ты… если бы ты видел, стал бы ты сражаться? — вдруг спросил он брата.

Прак сделал несколько шагов и только потом ответил:

— Бояться — это нормально, Вибол. Мы все боимся.

Мужчина впереди них сначала кашлянул один раз, а потом закашлялся основательно.

— Помнишь, как мы с тобой говорили о том, что хорошо было бы найти в Ангкоре пару хорошеньких сестричек и жениться на них? — спросил Вибол.

— Как я мог забыть такое? Хотя об этом в основном говорил все же ты. Это из-за тебя мы столько раз ходили в Ангкор, из-за тебя купались там до тех пор, пока наша кожа не сморщивалась, как сушеный финик.

— Но тебе это тоже нравилось. Я смотрел, а ты слушал. Ты слышал смех девушек, и я подсказывал тебе, когда они смотрели в нашу сторону.

Прак улыбнулся:

— Обычно этого как раз не происходило.

— Это верно, но иногда все-таки смотрели.

— Только когда им было скучно или, может быть, когда они жалели нас.

Вибол перехватил свое копье в руке, взяв его повыше.

— Я хочу жить, — сказал он. — Я хочу снова смеяться вместе с тобой, хочу с тобой смотреть на красивых девушек и гадать, посмотрят ли они в нашу сторону.

— Они обязательно посмотрят, Вибол. Я это точно знаю.

При этой мысли Вибол улыбнулся:

— Надеюсь. Но эти девушки должны быть сестрами. Потому что, если это будут сестры, тогда мы с тобой сможем всегда быть вместе.

* * *

По Рейм стоял на краю громадного пустыря в пределах Ангкора и следил за тем, как Индраварман проверяет свои войска. Воины, блестя щитами и оружием в лучах яркого солнца, выстроились плотными рядами. Они стояли длинными колоннами, впереди каждой находился командир. Индраварман был в боевом облачении; левая рука его сжимала мощную рукоять на внутренней стороне щита, пристегнутого ремнем к предплечью. Торс был защищен стегаными кожаными доспехами с короткими рукавами. Хотя обычно Индраварман носил саблю, сегодня он был вооружен громадной боевой секирой. Секира, по сравнению с саблей или копьем, была оружием тяжелым и громоздким, однако в руках человека большой силы оно могло стать чрезвычайно разрушительным, круша щиты и увеча людей за ними, поэтому чамы иногда отдавали предпочтение именно ему.

По Рейм стоял в сотне шагов от Индравармана, но благодаря своему прекрасному зрению хорошо видел, как тщательно король осматривает солдат, мимо которых проходит. Время от времени он задавал какие-то вопросы командирам, но в основном шел молча. Иногда он упирался щитом в грудь какому-то воину, проверяя, насколько устойчиво тот стоит. Если человек стоял на ногах твердо, Индраварман удовлетворенно кивал. Если же тот отступал назад, король бил его краем своего щита или толстым древком секиры.

Выражение лиц у воинов в головных уборах в форме цветка лотоса было суровое. Они, похоже, рвались в бой и, судя по всему, были хорошо подготовлены. Тяжелые щиты были подняты высоко и руки, держащие их, не дрожали. Руки и ноги у всех были крепкими, мускулистыми. Хотя все воины на этом поле были высокими, король был крупнее любого из них. По Рейм сомневался, что еще где-нибудь существует такая же грозная боевая сила. Пока кхмеры не лишились боевых слонов, они были столь же смертельно опасны, однако теперь почти все эти животные находились в Ангкоре, у чамов.

По Рейм уже привык ждать Индравармана и не потерял бы терпение, даже если бы король, ряд за рядом, разгонял плывущие по небу облака. Ассасин спокойно стоял в тени дерева и тихо радовался тому, что не жарится на солнце, как простые вояки. Наконец Индраварман что-то крикнул своим воинам, и те оглушительно, хором проревели ответные слова, начав стучать древками копий в свои щиты. Этот громоподобный ритмичный стук По Рейм слышал и раньше накануне больших побед, и он всегда действовал на него успокаивающе. На армию же противника эти звуки должны были нагонять панический ужас.

Крики возобновились, когда Индраварман, воинственно вскинув кулак, сел на своего коня и направился в сторону По Рейма. Ассасин отвязал от соседнего дерева свою лошадь и, вскочив на нее, поехал навстречу королю. Индраварман не проронил ни слова, но жестом велел По Рейму следовать за ним.

Они пустили своих лошадей в галоп и вскоре выехали на широкую дорогу. Чамы и кхмеры бросались перед ними врассыпную и низко кланялись, радуясь, что опасность быть растоптанными миновала. Из-под копыт коня Индравармана вздымались тучи пыли, и По Рейм хмурился, пытаясь угадать, почему король так спешит.

Индраварман свернул направо, на широкую тропу, уходившую в джунгли. Здесь располагалось множество бамбуковых хижин на сваях, где жили кхмеры. По Рейм подумал, что очень немногие короли отважились бы без охраны заезжать в поселение своего врага, однако Индраварман, похоже, даже не думал о своей уязвимости в таком месте.

Они ехали по тропе, которая поднималась на гряду холмов. Оказавшись в верхней точке, По Рейм взглянул на восток и увидел, что один из огромных кхмерских каналов идет параллельно гряде холмов. Индраварман остановил коня, спешился и привязал его к кусту. Затем он взял секиру и щит, которые были прикреплены к сбруе его жеребца. По Рейм сделал все то же самое, радуясь в душе, что он не потеет так, как король, тело которого все блестело от пота.

Индраварман остановился, глядя на канал, настолько широкий, что ни один лучник не смог бы послать стрелу через него на другой берег.

— Почему мы не можем строить нечто подобное? — спросил Индраварман, широким жестом обводя это впечатляющее сооружение. — Кхмеры привели сюда воды Великого озера, чтобы орошать свои поля и давать возможность купаться своим людям. Они подчиняют природу своим нуждам и одновременно строят монументы в честь своих богов. Мы же ловим рыбу, воюем и стараемся ублажать тех же самых богов, однако результаты наших усилий ничтожны по сравнению с тем, что делают наши враги.

— Тем не менее мы победили этих поедателей навоза, о великий король, — отозвался По Рейм. — И то, что раньше принадлежало им, теперь наше.

— А знание — это собственность, По Рейм? Они сделали то, что мы сделать не смогли, и я не думаю, что, завоевав их, мы заполучили их мудрость.

— Я думаю…

— Когда Джаявар будет мертв, а косточки его разбросают, я построю здесь башню в честь нашей победы. В этой башне соединятся изящество, мощь и основательность их храмов. И построят ее чамы. И даже через тысячу лет наши люди будут приходить сюда и вспоминать сладость этой победы.

По Рейм слегка поклонился, думая о предстоящем сражении и надеясь, что Асал будет воевать на стороне кхмеров. Тогда По Рейм непременно разыщет его и будет истязать именно так, как распорядился король.

Предвкушая расправу над своим старым противником, По Рейм даже прищелкнул языком от нетерпения. Асал будет молить его о быстрой смерти, о смерти воина, однако пусть не рассчитывает на снисхождение. Наоборот, Индраварман потребовал, чтобы страдания его были долгими и нарастающими.

— Расскажи мне, о чем докладывают твои люди, — сказал Индраварман, поворачиваясь к По Рейму.

— Кхмеры выступили, чтобы атаковать наш лагерь на Великом озере. Эти крысы намереваются смять там наших людей и захватить наши лодки. Изменник рассказал им о подкреплении, прибывающем туда с нашей родины. Кхмеры планируют взять захваченные у нас лодки, вырядиться в доспехи убитых ими воинов, выплыть под нашими стягами и, выдав себя за чамов, застать вновь прибывших врасплох. — По Рейм сделал паузу, жалея, что шпиону удалось подслушать не весь разговор, а лишь его обрывки. «Непростительно, — подумал он, — прятаться слишком далеко и не иметь возможности услышать все сказанное».

— И это все? — спросил Индраварман, и лицо его стало жестким. — Больше он ничего не узнал? Каким образом Джаявар собирается одолеть нас на озере? Разве для этого достаточно неожиданности нападения? Его люди будут ослаблены после тяжелого боя на берегу.

— Этого я не знаю, о великий король. Изменник что-то предложил королю, и тот, похоже, этим заинтересовался, однако мой человек не разобрал, что было сказано.

— Дурак!

— Да, о великий король. Мне следовало бы…

— И все же его информация полезна. Если Джаявар посадит всех своих людей в лодки и выплывет с ними на глубокую воду, он станет уязвим. — Индраварман улыбнулся и неосознанно вскинул свою боевую секиру. — Мы просто позволим ему подплыть к нам, заранее предупредив прибывающих к нам соотечественников, и его будет ждать там весь наш флот. И тогда мы его окружим и уничтожим.

— А наше войско на берегу?

Индраварман решительно рубанул воздух своей секирой.

— Мы принесем его в жертву. Этих вояк мы предупреждать не станем и не будем помогать им противостоять Джаявару. Если он поймет, что нам известно о его планах, он изменит тактику. А мне нужно, чтобы он сел в эти лодки, По Рейм. На воде он будет наиболее уязвим. На суше люди могут убежать, могут отойти и перегруппироваться. Но на бескрайней поверхности воды деться некуда. И я раз и навсегда проучу всех кхмеров, посмевших встать у меня на пути.

Кивая, По Рейм представлял себе развитие событий. Джаявара будут поджидать лучшие люди Индравармана. В этой битве будут задействованы все имеющиеся у короля ресурсы. Несомненно, чамы победят, и воды Великого озера станут красными от кхмерской крови. По Рейма теперь заботило только то, что все случится слишком уж быстро. Уничтожение врага нужно смаковать, с этим не стоит торопиться.

— Любитель кхмерок, — сказал он, — идет в колонне со своими новыми сотоварищами.

— Откуда ты это знаешь?

— Один мой человек слышал…

— Как этот твой человек может слышать одно и не слышать другого? Как он смеет радовать меня относительно одного и приводить в бешенство относительно другого?

— Простите меня, король королей, за его упущения. Он уже был наказан за это. Однако он поклялся мне, что изменник пойдет в колонне.

Индраварман выругался и снова рубанул воздух секирой; это оружие большинство мужчин смогло бы поднять с большим трудом, но он управлялся с нею так, будто она была сделана из соломы.

— Асал представляет собой угрозу для нас, — сказал он.

— Вы по-прежнему хотите, чтобы мой клинок вонзился ему в спину?

— Конечно.

— Но, если мое оружие изранит его, могу я, король королей, лично отобрать у него жизнь, когда вы закончите разбираться с ним?

Индраварман, сцепив зубы, ответил не сразу.

— Покалечь его, По Рейм, и разыщи для меня его женщину. Сделаешь это — и тогда можешь забирать его жизнь.

По Рейм низко поклонился:

— Считайте, что они уже…

— А теперь оставь меня.

Ассасин кивнул, после чего вскочил на свою лошадь. На обратном пути в Ангкор он размышлял о том, что будет твориться на душе у Асала перед смертью. Он будет изувечен к тому времени, и, когда приблизится конец, он должен будет испытывать облегчение. Но По Рейм хотел, чтобы он боялся своего конца, чтобы он рыдал от страха и горя, когда его будет накрывать мрак смерти.

«Ключ к этому — его женщина, — подумал По Рейм. — Нужно, чтобы он узнал о том, что ее ждет, и тогда он будет умирать тысячей смертей. И каждый раз я буду находиться рядом, чтобы украсть еще одну частичку его души. Я заберу себе его силу, его отвагу и даже его любовь. Потому что я как Бог должен познать любовь. Я не понимаю этого, но любовь заставляет мужчину вести себя глупо и рисковать ради женщины. Выходит, любовь — большая сила. А все, что обладает силой, должно быть моим!»

* * *

Кхмерские воины, шедшие весь день без отдыха, остановились наконец у широкой реки с ленивым течением, впадавшей в Великое озеро. После того как вокруг места привала были расставлены дозорные, большинство воинов, женщин и детей зашли в воду и принялись смывать со своих уставших тел пот и пыль. Лошадей завели в реку ниже по течению, чтобы они могли попить и охладиться.

Воисанна, Чая и Асал стояли по пояс в медленно текущей воде неподалеку от войска сиамцев. Стражник с берега наблюдал за Асалом. Хотя руки его были по-прежнему связаны, относились к нему во время марша хорошо, и он, похоже, не обращал особого внимания на то, что веревки растерли ему кожу. Воисанна несколько раз обрабатывала его изувеченные пальцы, выяснив предварительно у одной пожилой женщины, как залечивать такие раны.

Когда Воисанна плескалась в воде, ее одолевали разные чувства. Она испытывала радостное возбуждение оттого, что ей удалось бежать из Ангкора и теперь рядом с ней два человека, которых она любила больше всего на свете. Однако она была опечалена смертью Тиды и переживала из-за неопределенности их будущего. Если кхмеры проиграют грядущую битву, с ними может произойти все что угодно. Воисанна склонялась к тому, что ей, Асалу и Чае лучше было бы остаться в лагере, однако король Джаявар попросил Асала отправиться в поход, считая, что его знание тактики чамов может оказаться очень полезным.

Большую часть своей жизни Воисанна обращалась за советами к отцу, но теперь, когда его уже не было рядом, она вынуждена была принимать решения самостоятельно. Конечно, она интересовалась мнением Асала, но при этом не хотела досаждать ему своими вопросами и проблемами, и поэтому обычно полагалась на себя, на собственный жизненный опыт. Главной ее заботой была Чая. Правильно ли то, что ее младшая сестра идет с армией? Не лучше ли было бы оставить ее в лагере? Воисанне было известно о яде, которым запаслись на случай победы чамов, но она не могла даже представить себе, что будет побуждать свою сестру покончить с жизнью. Она думала, что, если победят чамы, она перережет путы Асала и они втроем попробуют скрыться в джунглях. Однако на них будут охотиться и, скорее всего, поймают; мысль о том, что может в этом случае произойти с Чаей, заставляла Воисанну вновь и вновь обращаться к богам с молитвой о милосердии. Она молилась так часто в этот день, что это уже происходило непроизвольно и было так же естественно, как дыхание.

Чая рассмеялась над тем, что сказал ей Асал, и Воисанна перевела взгляд на них. Она вспомнила, как в первый раз занималась с ним любовью на берегу ручья, каким страстным он тогда был. Похоже, он хотел ее на протяжении тысячи жизней, но раньше не имел возможности прикасаться к ней и проявлять свои чувства. Когда же ему наконец была предоставлена свобода действий, страсть просто захлестнула его. Он буквально поглощал Воисанну, и на некоторое время она перенеслась в волшебный край, а окружающий мир для нее померк, обратился в ничто.

Пока Воисанна смотрела, как он и Чая смеются, в ней вновь нарастало желание прикоснуться к нему. Ей хотелось остаться с ним наедине, хотелось одаривать его любовью. Но ей нужно было сдерживать себя, потому что теперь такое уединение было невозможно. Ей пришло в голову, что вскоре они и вовсе могут умереть, и она стала думать над тем, как обезопасить себя и близких ей людей. Ее дыхание от волнения участилось. Когда начнется схватка, она должна будет освободить его и найти ему оружие. Если же король Джаявар накажет ее за это, что ж, так тому и быть. Она уже видела своего возлюбленного в бою и точно знала, что все они будут гораздо лучше защищены, если Асал будет вооружен.

«Я должна найти нож, — подумала она. — Небольшой нож, с помощью которого я смогу освободить его от веревок».

Чая вывела Асала на берег и, подняв плоский гладкий камешек, попробовала бросить его так, чтобы тот поскакал по поверхности. Но камешек сразу нырнул в воду, и Асал рассмеялся, отчего раздосадованная Чая выругалась, а Воисанна улыбнулась. Чая попробовала снова, но и эта попытка оказалась неудачной.

— Давай я покажу тебе, как надо, — сказал он, наклоняясь за камнем.

Поскольку руки у него были связаны, бросок вышел неуклюжим, и тем не менее его камень трижды подпрыгнул, прежде чем утонуть.

Чая нахмурилась:

— Но я ведь все сделала точно так же!

— Нужно сделать резкое движение кистью.

— Я знаю, как это делается. Просто мои камни были не такими хорошими, как твой. Ты бы лучше нашел мне более подходящий камень, вместо того чтобы рассказывать, как двигать кистью.

— Так мне стать твоим слугой?

— Да, и пошевелись, слон ты неуклюжий! — принялась она дразнить его. — А то я дам тебе кнута, так что вовек не забудешь.

Воисанна вновь улыбнулась, удивляясь тому, как быстро Чая и Асал нашли общий язык. Он вел себя как ее старший брат, а ей это явно нравилось. Пока он искал для нее нужный камень, она подтрунивала над тем, что он слишком медленно движется. Тогда он стал действовать быстрее, один за другим вручая ей камни, которые она швыряла в реку с напускным презрением.

С улыбкой глядя, как они дурачатся, Воисанна нашла плоский круглый камешек размером с ее палец. Присвистнув, чтобы привлечь внимание Асала и Чаи, она наклонилась, изогнувшись, и совершила бросок так, как говорил Асал. Ее камень подпрыгнул шесть или даже семь раз, прежде чем утонуть.

— Так нечестно! — со смехом воскликнула Чая. — Ты жульничаешь!

— Ничего подобного.

— Вы вдвоем, видно, долго тренировались. Этим вы и занимались все те дни в Ангкоре, пока не нашли меня. Вы учились бросать камни, чтобы они прыгали по воде! А теперь сговорились выставить меня на посмешище.

— Для этого не нужно сговариваться, — отозвалась Воисанна, радуясь, что видит сестру смеющейся. — Нужно просто взять и сделать.

Чая безуспешно пыталась сохранить серьезное выражение лица, а потом, хихикая, ринулась на Воисанну и схватила ее за руки. Сестры несколько мгновений боролись, а потом Воисанна поскользнулась на камне и, вздымая брызги, упала в воду. Чая триумфально захлопала в ладоши. Асал рассказал ей, как Воисанна столкнула его в воду, когда они с ней вдвоем плыли на лодке по речке, и как ему приятно видеть, что он наконец-то отомщен.

Воисанна сидела в воде, смотрела, как они веселятся, и думала о том, что теперь ее младшая сестра и этот чамский воин составляют всю ее семью.

— Я люблю вас обоих, — сказала она, глядя на них. — Долгое время мне казалось, что боги покинули меня, что они перестали обо мне заботиться. Но я ошибалась. Они обо мне помнят. Так что молитесь им, вы оба. Молитесь, чтобы, когда начнется битва, удача была на нашей стороне.

* * *

Чуть раньше в тот же вечер, когда кхмерское войско продвинулось на юго-запад, Джаявар и Аджадеви сидели на вершине одного из холмов, откуда открывался вид во все стороны. Армия стала лагерем вдоль этой гряды; часовые были расставлены через каждые пятьдесят шагов. Из-за близости Ангкора Джаявар запретил разводить костры. В связи с этим приказом условия в лагере были нелегкие, потому что ни у кого не было возможности приготовить горячую пищу, и, что еще хуже, не было дыма, который отгонял бы москитов.

Аджадеви жевала кусок вяленой рыбы и одновременно натирала кожу Джаявара маслом мелии индийской. Запах масла плодов этого дерева отпугивал летающих насекомых, хотя действие его было непродолжительным. На гребне цепи холмов постоянно раздавались проклятия и звонкие шлепки — люди пытались бороться с навязчивыми кровососами.

У Аджадеви и Джаявара была шелковая противомоскитная сетка, но они решили не пользоваться ею, когда столько их соотечественников страдают от москитов. Даже знаменитое терпение королевы подвергалось серьезному испытанию из-за постоянных укусов и жужжания насекомых. Стараясь расслабиться и сосредоточиться на том, что будет происходить на юге, она делала глубокие вдохи и выдохи.

— Что ты видишь? — спросил Джаявар, беря в рот кусочек сушеной рыбы.

Она пожала плечами:

— Миллион маленьких ненасытных дьяволов в воздухе. Это все, что я сейчас чувствую.

— Когда они находят хорошую кровь, они способны ее оценить. А твоя кровь должна быть не менее сладкой, чем любая иная.

— Моя кровь старая. Старая и испорченная.

— Чушь!

Она прихлопнула очередного назойливого москита и заерзала на камне, на котором они сидели рядом. Досадуя, что не может истолковать знаки вокруг себя, она покачала головой и в очередной раз пожалела, что нельзя разводить костры.

— Через несколько дней все будет кончено, — сказал Джаявар, укладывая друг на друга три камня. — Хорошо или плохо, но в любом случае все закончится.

Она задумалась о неизменности и мимолетности жизни, удивляясь, как они могут сосуществовать.

— А ты что видишь, Джаявар? Ты всегда спрашиваешь об этом меня, но сегодня вечером я не вижу ничего.

— Я верю, что победа возможна… но опасаюсь предательства.

— Кто же может предать нас?

— Многие. И даже если одному это удастся, мы проиграем. Потому что победить мы можем, только напав неожиданно. У Индравармана намного больше людей, чем у нас. Если мы не сможем застать чамов врасплох, мы будем разбиты.

— Не показывай людям свой страх.

— Не покажу.

— Ты должен поговорить с ними перед битвой. Рассказать им, за что будут сражаться.

— А за что мы будем сражаться?

— За право жить так, как мы считаем нужным.

Он кивнул, добавляя в свой столбик четвертый камень.

— За меньшее и воевать не стоит.

Солнце опустилось за горизонт, и по небу медленно расползлись янтарные волны заката.

— Как будто художник разлил оранжевую краску на темно-синем фоне, — сказала она.

Он согласно кивнул, но потом оторвал глаза от неба и повернулся к ней.

— Через два дня я поведу людей за собой. И чамы будут искать любой способ меня убить.

Она молча кивнула.

— Если победа будет на их стороне, примешь ли ты яд? — спросил он.

— Да.

Он потянулся к ней и погладил ее руку.

— Если нам суждено умереть порознь, как мы с тобой найдем друг друга в том громадном пространстве, в той непроглядной темноте?

Аджадеви поцеловала его руку. Она не знала, что ему ответить, и стала размышлять о том, как она будет искать его, если яд унесет ее жизнь.

— Помнишь ту ночь в далеком прошлом, когда ты запускал в небо фонарик?

— Помню.

— Ты взял шелк и натянул его на прямоугольный каркас, сделанный из самых тонких бамбуковых веточек. Шелк был желтым, а вся конструкция была величиной с мою руку. В самом низу располагалась свеча.

— Свеча с тремя фитилями.

— Да. Мы стояли на самом верху Ангкор-Вата, зачарованные его красотой, а над нами висела волшебная ночь. Тогда ты впервые сказал, что любишь меня и хочешь в мою честь зажечь в небе еще одну звезду.

— Я так и сделал.

Захваченная воспоминаниями, она улыбнулась.

— Ты зажег свечу и поднял фонарик, ожидая, пока в нем нагреется воздух. Когда же это наконец произошло, мы отпустили фонарик. В первый момент его понесло в сторону, и мы уже испугались, что потеряем его, но затем он устремился ввысь, яркий и сильный. Он улетел высоко и далеко и в какой-то момент затерялся среди звезд.

— Он стал звездой. Он по-прежнему на небе, и, если внимательно присмотреться, его можно там найти.

Улыбка блуждала по ее лицу. Она наклонилась к нему и поцеловала его в губы.

— Если ты падешь в бою, сохрани нашу звезду в себе, когда будешь перелетать из одного мира в другой. Я сделаю то же самое, и, если мы оба сохраним нашу звезду, наш свет внутри нас, мы, безусловно, встретимся в следующей жизни.

Джаявар кивнул и, обняв ее за плечи, притянул к себе.

— Тогда, давно, я был прав, думая о тебе как о звезде. Ведь ты наполнила мою жизнь ярким светом. Ты единственный человек в мире, который видит меня таким, какой я есть на самом деле.

На его руку сел комар, и она убила его, прежде чем тот успел укусить Джаявара.

— Если я услышу, что тебя убили, я приму яд. Я буду хранить в себе нашу звезду и отправлюсь разыскивать тебя.

— Только сначала убедись в том, что я действительно убит, Аджадеви. На войне бывает масса всякой лжи, и слухов появляется не меньше, чем сейчас этих паразитов вокруг нас.

— Если мы победим, — сказала она, — мы с тобой должны будем запустить еще один фонарик. Мы должны будем добавить на небо еще одну звездочку.

— Хорошо.

— Поэтому победи, чтобы ты мог дать нам вторую звезду.

Вздохнув, он поцеловал ее в плечо, и губы его задержались на ее коже.

— Отдохни здесь со мной, любовь моя. Отдохни со мной, и посмотрим, что принесет нам эта ночь.

 

Глава 2

Битва на берегу

Два дня спустя, незадолго до рассвета, Джаявар стоял, освещаемый небольшим костром, посередине круга, который образовали двадцать четыре командира. Одним из них был Пхирун, которому Джаявар в свое время открылся на пыльной дороге возле Ангкора. Верный своему слову, Пхирун посылал группы бойцов на север, а позднее направился туда и сам во главе большого отряда крепких мужчин и женщин.

Каждый из этих двадцати четырех командиров должен был вскоре повести за собой в бой три сотни воинов. У каждого из них были в предстоящем сражении свои задачи. Некоторые получили приказ следовать за Джаяваром прямо на чамский лагерь, другие — обойти место схватки с флангов и захватить вражеские лодки, чтобы чамы не успели скрыться на них.

Прошлую ночь Джаявар провел за раздумьями, как может развернуться это сражение, просчитывая все варианты. В конце концов он решил принять план мальчика с использованием пожара. Джаявар опасался, что сильный огонь может заставить чамов сразу броситься к своим лодкам. Конечно, кого-то из врагов они догонят и убьют, однако остальные могут сбежать и предупредить своих приближающихся собратьев. А успех всей стратегии Джаявара основывался на том, чтобы застать вновь прибывших врасплох; для этого необходимо было добиться того, чтобы ни один чам во время утренней атаки не ускользнул от них.

В итоге Джаявар решил устроить небольшой пожар на западе. Дым привлечет внимание чамских часовых, и, вероятно, Индраварман пошлет отряд выяснить причину пожара. А Джаявар тем временем бросит основные свои силы прямо на лагерь неприятеля, ошеломив его, и тогда тот не успеет вооружиться и занять оборонительную позицию. Чамы в войне с кхмерами применяли тактику нагнетания страха, а теперь Джаявар использует этот метод против них самих, рассеивая вражеских воинов и беспощадно истребляя их.

Что же касается предложения мальчика отравить рыбу, Джаявар решил принять и его. Поэтому два дня назад он послал своих разведчиков передать кхмерским рыбакам, чтобы они позволили своему улову испортиться, прежде чем продать его чамам на следующий день. Король, конечно, не знал, сколько чамов заболеет из-за этого, но был уверен, что по крайней мере некоторые из них будут далеко не в лучшей форме. Нельзя было упускать возможности ослабить врага.

Поскольку под командой Индравармана было гораздо больше воинов, Джаявар был убежден, что три небольших сражения вместо одного большого — единственный способ прогнать чамов с родной земли. В первых двух из них — в схватке на берегу и с прибывшим пополнением чамов на воде — у него будет численный перевес над врагом, и, если его стратегия сработает, это может стать для кхмеров днем побед.

Стоя перед командирами и повторяя свои предыдущие указания, Джаявар думал о том, кому из них суждено дожить до следующего рассвета. Все они были сильными, отважными и преданными людьми. Чамы уже один раз взяли над ними верх, кхмеры были вынуждены скрываться в джунглях и теперь жаждали мести. Джаявар опасался, что это может сделать их слишком агрессивными, и просил в битве полагаться на разум, а не только на сердце.

— Я не хотел бы потерять ни одного из вас, — в конце добавил он. — Поэтому атакуйте со страстью, но не безрассудно. Думайте о тех, кого вы потеряли, но не стремитесь побыстрее присоединиться к ним. Вместо этого посвятите своим близким вашу победу.

Несколько командиров громко выказали свое согласие с ним. Джаявар по очереди переводил взгляд с одного командира в полном боевом облачении на другого. Из двадцати четырех командиров шестеро были сиамцами, включая и беззубого, всего в боевых шрамах воина, который спланировал успешное нападение сиамцев на отряд Индравармана. Не забывая об интересах наемников, Джаявар и им уделил внимание:

— Вас привлекло сюда золото, и вы это золото получите. Но вы должны помнить, что чамы — наш общий враг. Поработив наш народ, они придут и к вам. Поэтому сражайтесь сегодня с нами не только за золото, но и за свое будущее.

Сиамцы дружно ударили себя щитами в грудь. Как всегда, движения их были отточены и синхронны, и Джаявар был рад, что сражаются они на его стороне, а не против него. Он переводил взгляд с одного лица на другое.

— Пока мы шли, — сказал он, — я спросил свою жену, за что мы воюем. Она ответила мне, что мы должны драться за то, чтобы «жить так, как мы сами считаем нужным». И она была права: ничто не может сравниться по благородству с этим желанием. Поэтому, готовясь к битве, скажите своим людям, как горячо мы стремимся вернуть то, что когда-то было нашей действительностью. Сам я, как и вы, жажду свободы, и сегодня я добьюсь ее либо через победу, либо через смерть.

Надеясь, что ему удалось воодушевить людей, Джаявар кивнул, и пальцы его крепче сжали рукоять сабли. Ему нужно было наполнить их сердца надеждой и отвагой, потому что очень скоро им предстояло атаковать закаленных в боях бойцов.

— Дни, когда я вынужден был прятаться, миновали, — добавил он, глядя на командиров; голос его звучал все громче и все тверже. — Я, как и вы, вынужден был скрываться, но с самой первой ночи, проведенной в джунглях, в голове у меня кипели мысли о мщении. Чамы убили моих детей, отняли все самое ценное, что у меня было. А теперь, оскверняя наши храмы и жилища, насмехаясь над нашей историей, они считают нас трусами. Они смешивают нас с дерьмом, потому что не верят, что мы способны восстать против них. Но они ошибаются, друзья мои. Потому что сегодня, хоть нас и меньше, мы окрасим их кровью и землю, и воду, и сам воздух, которым мы дышим. А моя сабля будет петь сегодня голосами моих детей. Ваши сабли тоже запоют, и все вместе мы покажем чамам, что всякий, кто угрожает нашей стране, подвергает себя смертельной опасности. Мы не ищем войны. Мы не рады ей. Но если нам приходится сражаться, мы бьемся так, как будто на кону стоят наши бессмертные души!

Послышались одобрительные выкрики и кхмеров, и сиамцев, а также тяжелые удары оружием о щиты.

— Хорошо! — зычно крикнул Джаявар. — Сегодня мы будем драться под новым знаменем. Это знамя не короля, это знамя народа. Пусть оно придаст вам решимости! Несите его вперед! И сражайтесь, чтобы жить, как захотите сами, а не так, как вас заставляют чамы. — Он выхватил саблю из ножен и высоко поднял ее. — Помните: жить, как хотите сами!

Командиры одобрительно зашумели, вскинув над головами свое оружие.

Джаявар по очереди обнял каждого из них, называя по имени и желая победы. Он был готов умереть за свой народ, а они — за него. Несмотря на то что король хотел жить, он, если бы ему пришлось выбирать, победить и умереть либо проиграть и остаться в живых, выбрал бы первое.

Вернуть свободу своему народу было важнее, чем его собственная судьба и даже судьба Аджадеви.

Джаявар должен был победить любой ценой, во что бы то ни стало.

* * *

Спустя несколько часов после того, как на западе от лагеря был устроен отвлекающий пожар, Боран стоял рядом с Виболом и слушал последние приказы своего командира. Хотя все, что говорилось, было очень важно, Боран постоянно поглядывал на сына, грудь которого от волнения вздымалась все чаще. По лбу Вибола катились капли пота. Пальцы его вцепились в древко копья, которое сейчас подрагивало, как молодое деревце на ветру. Борану внезапно ужасно захотелось схватить его за руку и увести от приближающегося безумия, но он знал, что сын ему этого никогда не простил бы. Поэтому Боран просто молился, чтобы боги уберегли его семью. Он молил их о небесной защите.

Командир выхватил свою саблю. Лагерь чамов был уже рядом, а в джунглях вокруг него большие группы кхмеров и сиамцев ждали сигнала к атаке. Люди беспокойно переминались с ноги на ногу, проверяли, крепко ли пристегнуты щиты, и по-братски похлопывали один другого по плечу, обещая прикрывать друг друга. Каждый знал, что может погибнуть, и эмоции били через край. Закаленные в сражениях воины говорили о любви и самоотверженности. Командиры смотрели на своих людей с благосклонностью; они испытывали к своим подчиненным сердечную привязанность.

Слева от Борана раздался крик птицы. Он догадался, что птица была ненастоящая, только когда люди вокруг него начали готовиться к бою. Крик повторился, и на этот раз командир подал сигнал бежать вперед. Боран повернулся к Виболу и поцеловал его в лоб.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Вибол кивнул и хотел что-то ответить, но в этот момент на них стали напирать стоявшие сзади.

Боран бежал впереди своего сына, обещая себе, что всегда будет оставаться между Виболом и неприятелем. Он перепрыгнул через ствол упавшего дерева, поднырнул под низкую ветку, обежал высокий, до пояса, муравейник и помчался дальше, слыша, как позади него тяжело дышит Вибол. Люди спотыкались и падали, но быстро поднимались и вновь бросались в густой подлесок, как река бросается на перекрывающую ее дамбу. Хотя щиты все время бились о ветки и человеческие тела, двигались все они на удивление тихо.

Раздался крик какого-то чама. Люди вокруг Борана побежали быстрее. Джунгли редели, впереди стало светлеть, и неожиданно перед ними открылась картина чамского лагеря. Боран увидел, что схватка началась. Задачей его отряда было захватить и удерживать вражеские лодки, и их командир, отбив удар чама, не вступил с ним в бой, а, делая крюк, направился к стоявшим на привязи лодкам. Вокруг звенели бьющие о щиты сабли, раздавались выкрики, отчаянные вопли, трубный зов нескольких боевых слонов, остававшихся все еще привязанными к деревьям.

Боран обернулся, чтобы убедиться в том, что Вибол по-прежнему находится сразу за ним, и в этот миг споткнулся. На него набросился чам с секирой, и он едва успел подставить свой щит под удар. Лезвие попало в щит под углом и соскользнуло вбок, не причинив Борану вреда. Восстановив равновесие, он сделал выпад копьем и попал чаму в бедро. Тот закричал и выронил секиру.

Казалось, что враги повсюду, и Боран крикнул Виболу, чтобы тот бежал по направлению к лодкам.

Впереди него просвистело несколько пущенных чамскими лучниками стрел, которые с глухим звуком вонзились в рослого кхмера, всего забрызганного кровью врагов. Понимая, что лучники эти представляют смертельную опасность для сына, Боран бросился вперед, держа перед собой щит, и почувствовал, как стрела впилась в толстое дерево. Двое лучников при его приближении, побросав свои луки, побежали к воде. Хотя Боран считал себя неслабым человеком, никогда в жизни он еще не ощущал в себе такой силы. Мысль о возможной гибели Вибола наполняла его яростью, и он отчаянно закричал на оставшихся чамов, переключая их внимание на себя. Какой-то голый чам подхватил саблю упавшего товарища и преградил Борану путь. Это был мужчина с хорошо развитой мускулатурой, но Боран испытывал не страх, а лишь всепоглощающее желание защитить своего ребенка. Он отразил удар чама щитом и, почувствовав, что оружие врага застряло в древесине, древком копья сбил того с ног.

Лодки находились недалеко, и Боран крикнул Виболу, чтобы тот поторопился. Пристань, находившаяся в пятидесяти шагах от них, уже была забита сражающимися кхмерами и чамами. Боран ринулся в бой. Он использовал свой щит, чтобы сбрасывать чамов в воду. Удар эфесом сабли пришелся ему в плечо, и рука его онемела. Он подумал, что теперь ему конец, но кхмеры вокруг него сплотились и обратили чамов в бегство. Неожиданно вся пристань оказалась занятой своими.

Боран подтащил Вибола к ближайшей лодке и запрыгнул в нее, но неудачно и почувствовал острую боль в ноге. Тем не менее он развернулся и закрыл Вибола своим щитом от чамского копья, летевшего в их направлении. Группа опытных кхмерских бойцов быстро перебила чамов в лодке. Грудь Борана судорожно вздымалась, ему было трудно дышать, а правая рука плохо слушалась его. И все же краем щита он подтащил сына поближе к себе. К своему удивлению, он вдруг заметил, что наконечник копья Вибола в крови.

Рискнув бросить взгляд на берег, Боран увидел, что флаги с изображением священного Ангкор-Вата продвигаются вперед и что враг окружен. Чамов удалось смять, хотя многие из них сражались отважно и решительно. Некоторые пробовали бежать к озеру или в джунгли, но их догоняли и наносили удар в спину. Другие бросали оружие и молили о пощаде, но и они были истреблены. Раненые плакали и причитали, но никто не обращал на них внимания, и они гибли массово.

Внезапно Вибол привалился к борту лодки, и его вырвало. Боран обхватил сына здоровой рукой и крепко держал его, пытаясь понять, не ранен ли он. Не обнаружив никаких повреждений, он про себя воздал благодарственную молитву богам, а Вибол тем временем, выронив копье, содрогался в приступах рвоты.

Кхмеры и сиамцы принялись торжествующе кричать. Тысячи голосов слились в единый мощный вопль. Боран подумал, что крик этот, возможно, донесся даже до богов, так как казалось, что его подхватили джунгли, вода озера и даже его собственное тело. Люди вокруг него радостно вскидывали над головой свое оружие, и создавалось впечатление, что мир вот-вот разлетится на куски от мощи их голосов.

Продолжая поддерживать Вибола, Боран поцеловал его в потный затылок. Потом он посмотрел на север и подумал о том, где сейчас находятся Сория и Прак. Битва утихала, и вскоре должен был подойти обоз их армии, но до сих пор не было видно ни одной женщины и ни одного ребенка.

— Где же они? — прошептал он.

У линии воды несколько оставшихся в живых, но раненых чамов были заколоты копьями с отталкивающей деловитостью. Боран повернул голову Вибола так, чтобы тот не видел этого зрелища. Зная, что им предстоит еще одно сражение, Боран пытался сосредоточиться на вздымавшейся волнами поверхности озера и представить себе, какая рыба может под нею скрываться. Такие вопросы, занимавшие его практически всю жизнь, теперь казались до умиления несущественными.

Один его сын был жив. Но Сория и Прак находились неизвестно где, и эта разделенность ранила его сердце не хуже клинка. Он чувствовал себя неуютно, сидя в чамской лодке и поддерживая своего оцепеневшего ребенка, в то время как остальные члены его семьи, должно быть, сейчас гадали, жив ли он и Вибол.

Кхмерские и сиамские командиры начали перегруппировывать отряды; они рассаживали часть своих людей в чамские лодки, а других расставляли по границе лагеря в качестве часовых. Несколько десятков кхмерских погонщиков слонов вскарабкались на спины захваченных животных и увели их в джунгли. Боран не знал, что произойдет дальше, но понимал, что денек выдастся тяжелым.

Вибол наконец поднял голову; глаза у него были красные, а на запыленном лице были видны следы слез. Все еще дрожа, он начал было говорить, но тут заметил красный след от удара на отцовском плече.

— Ты ушибся? — едва слышно спросил он.

— Ветка ударила, когда мы бежали.

Глаза Вибола вновь наполнились слезами.

— Как я хочу, чтобы все уже закончилось! Чтобы сражаться больше не пришлось.

— Я тоже.

— Сколько их еще?

— Множество, — ответил Боран, не желая обманывать его. — В Ангкоре еще полно чамов. На Великом озере тоже. Мы пока что только расшевелили гнездо шершней.

— Ох…

Командир на берегу подал знак отцу и сыну, чтобы они подошли. Вибол закрыл глаза, затем поднял свое копье и начал переступать через борт. Боран придержал его за локоть.

— Погоди, — остановил он сына.

— Что?

— Ты пришел сюда… потому что хотел стать мужчиной. Но должен тебе сказать, что, просто убив человека, мужчиной не станешь. Мужчиной тебя сделает только выбор более трудного пути, такого пути, который выбрали мы. Этот путь и привел нас к этому моменту.

— Я уже… убил человека. И не почувствовал себя от этого сильнее.

— Ты и не стал сильнее. Поэтому не убивай для того, чтобы что-то себе доказать. Убивай, чтобы остаться в живых, только если ты должен будешь сделать это. Но не для того, чтобы показать, чего ты стоишь.

— Хорошо.

— Мне ты все уже доказал много раз, когда был со мной на воде. Каждый божий день ты показывал, какой ты на самом деле. И я все время радовался, что нахожусь рядом с тобой. Как же мне дороги те дни!

— Мне тоже, — отозвался Вибол, и по щекам его опять побежали слезы.

Боран обнял сына и крепко прижал к себе. Он наблюдал за Виболом, пока тот выбирался на пристань. Он шел за ним по пятам, двигаясь осторожно из-за боли в плече и в колене. Теперь, когда запал боя прошел, он чувствовал себя очень уставшим и очень старым.

* * *

Индраварман и По Рейм расположились ближе к корме длинной чамской лодки, рассекавшей воды Великого озера. До берега нужно было плыть еще половину утра. Это судно очень отличалось от тех лодок, которые привезли чамов в Ангкор. Оно было тридцати шагов в длину и шести в ширину, у него был задранный нос и один парус. Вдоль бортов теснились гребцы, а между ними ощетинились оружием тридцать лучших воинов Индравармана. На корме капитан правил лодкой с помощью шеста, который был соединен с рулем. Рядом с ним стоял пожилой чам, монотонным голосом задававший ритм гребцам.

Люди потели под уже жарким солнцем, а Индраварман сидел на помосте, выложенном шелковыми подушками. Возле него сидел на коленях По Рейм. Оба они находились в тени искусно сделанного навеса, державшегося на бамбуковых шестах. Края навеса подрагивали каждый раз, когда лодка усилиями гребцов рывком продвигалась вперед, подгоняемая ветром. Нос лодки украшала вырезанная из дерева голова петуха с толстым клювом в обрамлении пучков перьев.

На лодке Индравармана разместилось более семидесяти чамов. По озеру плыло около ста пятидесяти судов разных размеров, перевозивших одиннадцать тысяч человек. Две тысячи воинов король оставил в Ангкоре, чтобы держать в узде тамошних кхмеров, но основная часть его армии была с ним. Еще три тысячи воинов плыли навстречу ему с юга, выбрав непрямой маршрут с их родины.

Шпионы По Рейма докладывали, что Джаявар выступит примерно с семью тысячами своих людей, а это означало, что, когда Индраварман дождется подкрепления, соотношение сил с противником будет два к одному. Перспектива столь неравной схватки заставляла короля чамов дышать учащенно от возбуждения. Он смотрел на юг, ища взглядом своих соотечественников. Небо было безоблачным, но над водой висела легкая дымка, не позволявшая видеть далеко. Он знал, что приближающаяся подмога уже рядом — об этом доложили разведчики, посланные вперед на быстрых лодках.

Индраварман не знал, атаковал ли уже Джаявар лагерь чамов на берегу озера, но подозревал, что это уже произошло. Со стороны кхмеров было мудро принять тактику нескольких мелких сражений вместо одного большого. Если шпион По Рейма не ошибся, Джаявар должен был напасть на чамов у озера и наверняка разгромил их. К этому времени его люди, скорее всего, уже на воде и гребут изо всех сил навстречу врагу. Выдав себя за чамов, люди Джаявара могли обескуражить воинов подкрепления и застать их врасплох. Однако, поскольку Индраварман уже предупредил своих людей об этом коварном плане, они просто подпустят Джаявара поближе, а затем силы чамов объединятся, чтобы окружить кхмеров и перебить их. И на этом война будет закончена.

Повернувшись к По Рейму, Индраварман машинально потер кусочек железа под кожей.

— Когда Джаявар поймет, что он в ловушке, он должен будет разыскать меня, — сказал он. — Единственный шанс для него победить сегодня — это убить меня.

— Пусть этот поедатель дерьма только появится, о великий король! Наши люди слетятся на него, как мухи на падаль.

Индраварман хмыкнул:

— Мы с ним оба знаем, что, если один из нас падет, другой выиграет. Если ему удастся пробиться ко мне, он умрет от моей сабли. Но, если хочешь, можешь убить его со спины. Нанеси ему серьезную рану, и в награду я отдам тебе его душу.

— Благодарю вас, о великий король. Душа короля… даже если это фальшивый король… будет для меня бесценным подарком.

— А что насчет моей души, По Рейм? Ты и ее отберешь в один прекрасный день?

— Простите…

— Если меня убьют, ты станешь ничтожеством. Запомни это. — Индраварман кивнул, довольный посетившей его мыслью. Он решил, что после этой битвы убьет По Рейма и скормит его тело рыбам. Когда тот будет умирать, он заглянет в глаза ассасину и постарается забрать у него всю ту силу, какую тот, возможно, наворовал у своих жертв.

— Вы мой господин, король королей. И вы станете свидетелем того, как я сокрушу ваших врагов.

Индраварман, развернувшись, стал смотреть на юг.

— Асал придет с ними?

— Скорее всего да.

— Он должен прийти, потому что он — боец. Сейчас он дерется за любовь, поскольку страсть вводит его в заблуждение. Но по натуре своей он воин. Он знает, что не сможет чувствовать себя в безопасности, пока мы живы, и поэтому он должен встретиться с нами лицом к лицу.

— В этом случае мой клинок найдет его спину.

— Будь осторожен, По Рейм. Я знавал людей, которые сражались за любовь, и таких убить нелегко. Страсть может затуманить мозги, но она же дает великую силу. Убей его быстро, или сам погибнешь от его сабли.

По Рейм кивнул и отодвинулся от солнца подальше в тень.

— К концу этого дня, — продолжал Индраварман, — с кхмерской империей будет покончено. Мы вернемся в Ангкор, соберем все войска, перебьем всех предводителей за участие в мятеже и заселим эту землю своими людьми. Кхмерская история, их достижения, их слава — все это будет нашим.

— Они тогда…

— Так что точи свой клинок, ассасин. Брось Джаявара на эту палубу — и станешь бессмертным. Брось сюда еще и Асала, и ты украдешь для себя ту страсть, о которой я тебе говорил.

— Да, король королей.

— А теперь иди. Оставь меня наедине с моими мыслями.

По Рейм развернулся и встал. Индраварман, похоже, не заметил его ухода.

Король чамов поднялся на ноги. Крепко сжимая древко своей боевой секиры, он начал нервно расхаживать по помосту, с нетерпением ожидая начала побоища.

* * *

В это время в разгромленном чамском лагере Джаявар смотрел на стоявшего перед ним Бона. У мальчика были небольшой щит и кинжал, который он вложил в ножны, как саблю. Лицо ребенка казалось огорченным и обиженным, и это заставило Джаявара нагнуться и заглянуть ему в глаза.

— Мой господин, я хочу драться! — сказал Бона, положив руку на рукоять своего кинжала.

Джаявар улыбнулся:

— Я знаю. И ты будешь сражаться. Я видел твою силу, когда ты натягивал тугую тетиву лука.

— Я могу это сделать.

— Как-нибудь ты возьмешь этот лук и мы с тобой вместе отправимся на охоту. Мы пойдем далеко в джунгли и будем прятаться там, пока на небе не покажутся звезды.

— Когда мы сделаем это?

— Скоро, дитя мое. Но сейчас я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что другое. А что твоя мать? Она где-то неподалеку?

— Да, мой господин.

— Пожалуйста, иди к ней. Ты ей понадобишься.

— Но, мой господин, вам я нужен больше! Я хочу служить вам.

Джаявар положил руку мальчику на плечо.

— Твой отец погиб, Бона, — сказал он. — Мои дети тоже погибли. И это обстоятельство связывает нас с тобой не только как слугу и господина. Мы с тобой напарники, товарищи, ты и я. После того как мы победим чамов, я хочу, чтобы ты и твоя мать переехали в королевский дворец. Ты можешь продолжать работать подмастерьем у оружейника или заниматься тем, что тебе подходит больше. Твоя мать может работать, кем захочет. А когда государственные дела утомят меня, я буду приходить к тебе. И тогда мы с тобой будем охотиться, складывать камни где-нибудь в укромном месте или обсуждать, как прошел день.

Переминаясь с ноги на ногу, Бона потер след от ожога на своем запястье.

— Мой господин, враги попытаются вас убить.

Кивнув, Джаявар снял золотое кольцо с пальца и протянул его Бона.

— Если чамы одержат победу, бери свою мать и бегите с ней в джунгли. Возвращайтесь на свою родину. Для начала вам хватит золота, которое теперь у тебя есть.

— Благодарю вас, мой господин. Но, пожалуйста… не проиграйте этот бой! Я бы предпочел остаться с вами.

— Я это знаю. И хотя мне хотелось бы сейчас остаться с тобой и продолжить нашу беседу, я должен идти. Время становится для нас драгоценным. — Джаявар выпрямился и взял Бона обеими руками за плечи. — Скоро увидимся. А до тех пор береги себя, мой юный напарник.

— Вы тоже берегите себя, мой господин.

Джаявар отвернулся от мальчика. Неподалеку стояла Аджадеви. Ему сейчас следовало быть с ней.

* * *

Аджадеви смотрела на приближающегося мужа и отмечала про себя, что у него изменилась осанка, он стал держаться прямее. Она стояла у воды, а вокруг нее кхмеры и сиамцы рассаживались в захваченные вражеские лодки, стоявшие на якоре или пришвартованные к причалу. Многие воины в руках держали чамские щиты и боевые топоры, а одеты они были в стеганые кожаные доспехи с короткими рукавами, столь полюбившиеся чамам, на них были и головные уборы в форме бутонов лотоса. Издалека кхмеры выглядели чамами. В лодках также прятались лучники; наконечники стрел были замотаны в ветошь, пропитанную смолой. Придет время, и огненный дождь, обрушиваясь с небес, подожжет флот Индравармана.

Пока шли последние приготовления к отплытию, Аджадеви перевела взгляд с Джаявара на кхмеров позади нее. Сотни женщин и детей, охраняемых несколькими десятками воинов, собрались в круг. Аджадеви узнала среди них почти слепого мальчика и его мать. Его идея подсунуть врагу отравленную рыбу, безусловно, сработала: кхмерские командиры доложили, что многие чамы были ослаблены болезнью, и это также способствовало успеху атаки.

Недалеко от этого мальчика стояли чамский военачальник Асал и его возлюбленная. Руки его по-прежнему были связаны, хотя Аджадеви была убеждена, что он совершенно не опасен. Однако Джаявар был менее доверчив.

Когда воины поплывут сражаться, женщины и дети должны будут сесть в оставшиеся лодки и выйти на открытую воду. Если, узнав о нападении кхмеров, король чамов приведет к озеру свою армию, вдали от берега, на котором уже не останется лодок, женщины и дети будут в безопасности. После того как Джаявар разобьет чамское подкрепление, он развернет свой флот и приплывет, чтобы защитить своих подданных.

Аджадеви считала план Джаявара разумным, но ей не нравилось, что они будут разделены. Ее место всегда было рядом с ним, а теперь, в самый напряженный момент, она будет вдали от него.

— Я должна сопровождать тебя, — заявила Аджадеви, когда он подошел настолько близко, что она оказалась в его тени.

Он покачал головой:

— Это решено.

— Но я могу тебе понадобиться!

— Да, можешь. Но ты также можешь понадобиться тем, кто остается здесь. И я скорее поручу их тебе, чем кому-либо еще.

— Но тут есть и другие…

— Ни один из них не обладает таким быстрым умом, как у тебя, моя королева. Ты должна остаться здесь ради своего народа.

Впервые в жизни Аджадеви пожалела, что он так полагается на ее суждения. Джаявар не просто говорил, что она самый подходящий человек для того, чтобы возглавить детей, женщин и оставшуюся с ними охрану, — он действительно верил в это.

— Мое место рядом с тобой, — наконец произнесла она, понимая, что он не уступит, но будучи не в состоянии не сказать этих слов.

На лице его мелькнула слабая улыбка.

— Тем, кем я стал, я обязан только тебе. Ты дала мне силы, когда их у меня не оставалось, и веру, когда меня переполняли сомнения.

Она видела, что лодки уже заполнены и готовы к отплытию. Его командиры, поблескивая оружием, ждали команды. Аджадеви знала, что к ней сейчас приковано множество взглядов, и она понимала, что должна воздать ему почести, чтобы таким образом воодушевить людей, которыми он командовал. Она встала на одно колено и поцеловала ему руку.

— Если тебе суждено погибнуть, ищи наш свет, — сказала она. — Но останься в живых, Джаявар! Нам еще столько нужно сделать, и нас в этой жизни ждет еще множество бесценных моментов.

Он помог ей подняться.

— Самое драгоценное для меня — это ты. Я мог бы годами путешествовать по нашей стране, но так и не найти никого и ничего столь же прекрасного.

Не желая показывать перед людьми свою слабость, она сдержала подступившие слезы.

— Возвращайся ко мне. И давай путешествовать вместе.

Она еще раз поцеловала его, на этот раз в губы, и шагнула назад, понимая, что он должен идти.

— Я всегда буду любить тебя, — сказал он и поклонился ей.

— А я тебя.

После этого он развернулся и ушел.

Она пересилила переполнявшее ее желание броситься за ним и удержать его. Заставив себя оставаться на месте, она смотрела ему вслед, и тут наконец по щекам ее покатились слезы. Закусив губу, она едва сдерживала дрожь при мысли, что может уже больше никогда не увидеть его. Внезапно оказалось, что она еще столько всего должна ему сказать. Но она оставалась неподвижной, глядя, как он шагает по причалу и ступает на борт лодки. Он помахал рукой сначала ей, а потом своим людям.

Лодки двинулись в путь. Она смотрела, как они тают вдали, и на мгновение позволила себе посетовать на то, что он не взял ее с собой. Затем, вспомнив о своих соотечественниках, она овладела собой и развернулась, готовая заниматься теми, кто остался. Первым делом она устроила Нуон в большой лодке под охраной крепких воинов. Женщины попрощались, и Нуон заняла свое место. Потом Аджадеви торопливо пошла от лодки к лодке, назначая старших и объясняя им, что входит в их обязанности.

Она хотела как можно быстрее убраться с этой залитой кровью полоски земли, хотела оказаться на озере, где она, по крайней мере, могла потрогать воду с мыслью о том, что, возможно, Джаявар в этот момент также касается ее.

* * *

На то, чтобы разместить женщин, детей и оставшихся воинов в лодках, ушло немного времени. По непонятным для Асала причинам кхмерская королева попросила, чтобы он, Воисанна и Чая плыли с ней. Их лодка была переполнена плачущими детьми, их озабоченными матерями и старыми вояками, лучшие времена которых давно миновали. Несмотря на суматоху, королева сумела организовать все очень здорово, и вскоре лодки отплыли от берега. Хотя руки его были до сих пор связаны, Асал вызвался помогать гребцам и теперь, сидя на скамье, мерно поднимал и опускал весло, как и кхмеры.

Они уплывали все дальше от берега. Другие лодки следовали за ними, и вскоре все они благополучно добрались до глубокой воды и оказались достаточно далеко от берега, чтобы их уже нельзя было достать оттуда стрелой из лука. Королева скомандовала опустить парус, перестать грести и бросить якорь. Их судно лениво качалось на волнах. Матери кормили детей. Воины вглядывались в горизонт. Королева о чем-то совещалась с морщинистым человеком с копьем в руках.

Асал искоса посмотрел на Воисанну, которая разговаривала с Чаей. Воисанна заметила это и улыбнулась ему. Она держалась непринужденно в раскачивающейся лодке, и он испытывал чувство гордости за нее. Теперь, воссоединившись со своим народом, она казалась ему более уверенной и более зрелой. И красота ее расцвела. Спину она держала прямее, а голову — выше. Он влюбился в нее, когда она была подавлена, а теперь, воспрянув духом, она стала еще более привлекательной.

Хотя Асалу хотелось бросить весло и подойти к ней, он подавил это желание. Вместо этого он внимательно изучал береговую линию, будучи уверенным, что Индраварман приведет свою армию к озеру. На то, чтобы организовать несколько тысяч воинов и привести их сюда, уйдет какое-то время, но появятся они уже скоро. Чамские разведчики давно должны быть здесь, и Асал задавался вопросом, почему он их не видит. Если не считать птиц, клевавших мертвые тела и круживших в небе, на берегу не было заметно ни малейшего движения.

Вовсю палило солнце, и по спине Асала струился пот. Он взглянул на королеву и увидел, что она до сих пор разговаривает с тем же пожилым человеком с копьем. Может быть, они тоже удивлены такой тишиной? Почему на берегу так никто и не появился?

Асал попытался представить себе, что предпримет Индраварман, когда узнает о нападении на его лагерь. Король, под командой которого было намного больше людей, чем у короля кхмеров, безусловно, воспользовался бы возможностью разбить врага и перед боем обязательно велел бы разведать обстановку.

Подумав о том, что разведчики могут приплыть по воде, Асал стал всматриваться в линию горизонта, но и там ничего не заметил. Кхмерский флот недавно скрылся из виду — его поглотила витавшая над озером дымка. Великое озеро напоминало бесконечное мерцающее зеркало.

Асала начала охватывать тревога. Что-то здесь было не так. Он слишком хорошо знал Индравармана, чтобы поверить, что тот может проигнорировать нападение армии врага. События явно разворачивались по плану Индравармана, однако Асал никак не мог догадаться, в чем же этот план заключается.

Тихо выругавшись на своем родном языке, Асал продолжил вглядываться в береговую линию и поверхность озера. Он много раз в жизни испытывал страх, но ощущение беспомощности было еще хуже. Рядом с ним находилась любимая женщина, он видел ее лицо и мог слышать ее голос. И тем не менее чувствовал он себя неуютно, будучи не в состоянии защитить ее и потому что не знал, какое будущее им уготовано.

Индраварман был где-то здесь, неподалеку, и подготовленная им ловушка готова была захлопнуться.

* * *

Строго на юг от этого места, посреди глубокого Великого озера Индраварман томился в ожидании. Он встретил чамское подкрепление, и, после того как он предупредил своих командиров о плане кхмеров, ему оставалось только ждать. Его лодка находилась далеко от возможной линии соприкосновения с противником. Король хотел оставаться незамеченным, пока ловушка не сработает и противник не будет полностью окружен.

Индраварман беспокойно ерзал, сидя на помосте. Он приказал командирам, чтобы их люди вели себя на борту непринужденно. С нескольких лодок доносились музыка и пение, а в воздухе расплывался сильный запах жареной рыбы. Люди гребли, но без всякой цели. Несколько воинов, все молодые и крепкие, плавали рядом со своими лодками наперегонки. Зрители заключали пари на то, кто победит, и подбадривали их возгласами.

Индраварман велел сообщить воинам, что им будет противостоять самое большее семь тысяч кхмеров и сиамцев, и его люди были уверены в своей победе. Король разделял их уверенность и с нетерпением ждал, когда можно будет начать истреблять врага. Он попытался сосчитать свои лодки, но быстро сбился со счета, утомленный этим скучным занятием. Здесь, на Великом озере, его людям не было числа. Учитывая, что на каждого кхмера или сиамца приходится два его надежных, закаленных в боях воина, не победить было невозможно. Триумф обещал быть громким.

Мечты, которые так долго вынашивал Индраварман, должны были наконец стать явью. Он уничтожит кхмерскую империю и за счет этого расширит свои владения. После того как кхмеры будут покорены, он нарастит свои силы и двинется на Сиам, богатый природными ресурсами, знаменитый удобными гаванями и гордящийся своей историей; а еще ему не терпелось покорить народ, который, присоединившись к кхмерам, выступил против него.

На севере озеро мерцало в легкой дымке. Индраварману хотелось, чтобы налетел ветерок и разогнал ее, но боги игнорировали его желание. Отнесясь к ним с тем же презрением, с каким они относились к нему, он вспомнил про Асала, веря и надеясь, что этот предатель все-таки появится здесь. Теперь Асал был его врагом, причем врагом, с которым нужно считаться. Единственным человеком, чьей смерти король желал еще больше, был Джаявар. Само существование этих двоих было угрозой для него. Оба они были сильны и благодаря своим женщинам. Индраварман был наслышан о подвигах Аджадеви и хотел захватить ее живой, хотя и сомневался, что это у него получится. Она была слишком умна, чтобы попасть в плен. Другое дело — Воисанна. Она была еще молода, и даже если Асал погибнет, она захочет жить. Поэтому она наверняка решится сбежать и будет поймана.

Индраварман попытался представить ее и подумал, что, хотя она не была такой изумительно красивой, как Тида, лицо ее все же притягивало его взор. Он отдал ее Асалу в качестве награды, но она испортила его. Выходит, она оказалась более стойкой, чем он ожидал. Она должна стать его призом.

Вода от удара весла обрызгала Индравармана, и он грозно взглянул на гребца. Теперь он думал, как ему продержать Асала в живых достаточно долго, чтобы тот узнал, что его женщина поймана и отныне является собственностью короля. А может быть, ему следует эту парочку похоронить заживо, замуровать в комнате с толстыми каменными стенами и оставить умирать на руках друг у друга?

«Тебе нужно держаться от меня подальше, Асал, — подумал он, — но я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты ненавидишь меня и поэтому придешь сам. Но когда придешь, Асал, ты погибнешь, словно мотылек, летящий на пламя. Неужели ты не понимаешь, что гибель твоя неминуема, когда сам без оглядки бежишь навстречу ей?

Я ошибался, когда был столь высокого мнения о тебе, поскольку только глупец может вернуться ко мне. А если ты еще и свою женщину привел с собой, то ты глупец вдвойне. Потому что, какую бы я боль ни причинил тебе, ей достанется в десять раз больше. Она украла тебя у меня, она запутала тебя, а сделав это, она надсмеялась надо мной.

Возможно, тебе нужно будет время подумать, Асал. Возможно, лучше тебя все-таки замуровать. Ты захочешь оборвать ее жизнь, ее страдания, но будешь не в силах сделать это. Ты будешь видеть ее слезы, испытывать на себе ее муки. Она пройдет через тысячу смертей, прежде чем ты увидишь, как свет жизни гаснет в ее глазах».

* * *

Неприятель, навстречу которому неуклонно двигался флот Джаявара, был все еще далеко. Желая показать своим людям, что не ставит себя выше их, король взял весло и теперь размеренно греб вместе с другими под ритмичные команды капитана. Его лицо, спина и грудь блестели от пота. Хотя он был доволен тем, что его план пока срабатывает, он все же ощущал беспокойство. Бой на берегу закончился победой кхмеров, но копье одного чама едва не пронзило его. Он бы уже погиб, если бы не один воин, сражавшийся слева от него, который в последний момент поднял свой щит и тем самым спас жизнь своему королю.

Джаявар участвовал во многих сражениях и всегда доверял своему клинку. Однако там, на берегу, враги оказались моложе, сильнее и стремительнее, чем он их представлял. А вот он был недостаточно быстр, с трудом парировал удары и за все время сразил всего двух соперников. Впервые в жизни он почувствовал, что возраст дает о себе знать. Он даже не заметил летящего в него копья и не среагировал на предупредительный окрик. Огорчительным было и то, что, когда его люди, большинство из которых были вдвое моложе его, рвались вперед и яростно сражались, жажда крови, которая всегда охватывала его в бою, двигала им лишь до поры до времени. В конце он уже должен был полагаться скорее на свои мудрость и опыт, чем на силу сабли. А он слишком хорошо знал, что бывает, когда в рукопашной схватке устают руки, а реакции замедляются.

Битва — это все же удел молодых. И тем не менее он должен был вести за собой своих людей, должен был находиться в гуще сражения. Каким-то образом ему нужно было найти в себе силы, чтобы противостоять более молодым и более крепким воинам. Джаявар однажды видел, как старый тигр победил в драке более молодого соперника, и теперь он напомнил себе, что старость все же может взять верх над молодостью — по крайней мере в какой-то момент. Проблема заключалась в том, как выстроить в единую цепочку такие моменты.

Аджадеви, вероятнее всего, знала о его мрачных предчувствиях, но предпочитала не говорить с ним об этом. Он в разговоре с ней также не упоминал о своих недостатках. Обоюдный страх заставлял их избегать эту тему, поскольку им почему-то казалось, что, если они будут говорить о слабостях, эти слабости станут реальностью.

Джаявар немного расслабил спину и стал грести с меньшим рвением. Пот продолжал течь по его коже, и люди из соседних лодок аплодировали его усилиям. Похоже, никто не заметил, что он бережет остатки своих сил. Он знал, что предстоит выдержать два серьезных сражения. Если он сможет их пережить, если сможет привести своих людей к победе, ему больше никогда не понадобится поднимать саблю. Он будет править, заботясь о мире, а если когда-нибудь все же придется воевать, он будет руководить своим войском из задних рядов.

В первый раз за много лет Джаявар вдруг почувствовал себя очень одиноким. Бремя правителя большой империи давило ему на плечи. В зависимости от его действий его люди в конце сегодняшнего дня будут либо веселиться, либо обливаться слезами. Сразу по многим причинам он должен был бы чувствовать внутренний подъем и прилив сил.

Тем не менее, приближаясь к врагу, он все больше беспокоился о том, хватит ли у него сил, чтобы сделать то, что он должен был сделать.

* * *

Пока матери ухаживали за своими детьми, а несколько воинов, их охрана, вглядывались в горизонт, Аджадеви стояла на корме и боролась с желанием начать взволнованно расхаживать по лодке. С каждым ударом сердца она чувствовала, что Джаявар все больше отдаляется, и осознание этого тяготило ее.

Хотя она молилась и старалась увидеть какие-нибудь знаки, мысли ее вихрем носились в голове, она не могла сосредоточиться ни на чем. Она закрыла глаза, но вскоре открыла, нервно вытерла лоб и посмотрела на юг, туда, где она в последний раз видела лодку Джаявара. Он помахал ей и исчез, унеся с собой часть ее самой.

В обычной жизни Аджадеви была довольна тем, что она женщина, но сегодня жалела, что не может превратиться в мужчину, не может схватить саблю и сражаться плечом к плечу с королем. Она бы тогда вступила в яростный бой с чамами, смяла бы их и окрасила бы воды озера в красный цвет их кровью. Ради того, чтобы освободить свой народ, она готова была пожертвовать своей кармой. Однако же она не могла участвовать в сражении, ей только и оставалось, что переживать и торопить время, молясь, чтобы Джаявар вернулся раньше, чем солнце затянут приближающиеся тучи.

Несколько женщин рядом с ней рассуждали о неудобствах при передвижении в лодке, и Аджадеви бросила на них гневный взгляд, удивляясь, как они сейчас могут это замечать. В зависимости от того, что сейчас происходило на юге, их мужчины либо выживут, либо погибнут, а сами они как народ либо сохранятся, либо исчезнут с лица земли. Ей казалось, что все глаза сейчас должны быть направлены в ту сторону, вглядываться в дымку над поверхностью воды. А в каждой голове должна была бы звучать молитва об их победе.

Аджадеви изучала лица людей вокруг себя. Она видела глупость и безразличие, но также мудрость и силу. Взгляд ее остановился на чамском военачальнике, который держал весло, несмотря на то, что руки у него были связаны. Он смотрел на север, в сторону Ангкора, и качал головой. К ее удивлению, он пробормотал что-то себе под нос и нервно заерзал на скамье. Он казался обеспокоенным, и она подумала, что это единственный человек в их лодке, который разделяет ее тревогу.

Не теряя времени, она двинулась к нему, и женщины расступались перед нею. Когда она показала, что хочет сесть на скамью напротив чама, сидевший там кхмерский воин встал, уступая ей место.

— Поговоришь со мной? — спросила она чама, и тут заметила, что молодая женщина, с которой пришел этот воин, направляется к ним.

Аджадеви прищурилась от яркого солнца, которое светило ей в глаза.

— Да, госпожа.

— Почему ты так тревожишься? Боишься, что твой король погибнет?

— Вот уж нет! Он не достоин титула, который носит.

Аджадеви заговорила, сделав короткую паузу, когда подошедшая молодая женщина села рядом с воином.

— Но ты ведь явно озабочен. Почему? Мы здесь в безопасности. Стрелы нас не достанут. Мы забрали все лодки твоего короля. Нам нечего бояться.

— Вы видите этот берег, госпожа? — спросил он.

— Да.

— К этому времени там уже должны были появиться разведчики Индравармана. Часть его людей, безусловно, сбежала после атаки, и они уже доложили ему о случившемся. Почему же тогда мы не видим его разведчиков? Почему до сих пор не подтянулась его армия? Я бы на его месте уже послал бы сюда всех своих людей до последнего человека, чтобы они уничтожили вас на берегу.

Аджадеви почувствовала, как сердце ее от волнения забилось чаще. Она взглянула на далекий и пустынный берег.

— Но… но почему? Почему там никого нет? — спросила она.

— Никого не послали сюда лишь потому, что все чамы находятся где-то в другом месте. — Воин наклонился к ней ближе и, нахмурившись, заговорил очень быстро: — Я думаю, госпожа, что ваш муж сейчас плывет прямиком в ловушку. Думаю, что Индраварман поджидает его там. Иначе как объяснить, что его людей до сих пор нет на берегу? Услышав о поражении, он ринулся бы сюда со всей возможной скоростью, мечтая отомстить, — если только он не знал о предстоящей атаке и не пожертвовал своими людьми ради того, чтобы заманить все ваше войско в ловушку на озере. Других объяснений нет, госпожа. Если Индраварман сейчас там вместе со своей армией, он окружит войско вашего мужа. Он перебьет всех кхмеров до одного, и больше ему уже не…

— Остановись! — Аджадеви подняла руку, внезапно поняв, что все сказанное им сейчас — правда. Знаки многое говорили ей, но только теперь она поняла, почему ветер то усиливается, то затихает, и почему на юге висит над водой эта дымка. Мир вокруг нее вдруг начал стремительно кружиться, но она быстро взяла себя в руки. — Мы должны плыть к нему, — сказала она, повысив голос. — Сниматься с якоря! Мы должны торопиться! И снимите веревки с рук этого человека. Немедленно! Просто перережьте их.

Воин, стоявший рядом с Аджадеви, нахмурился:

— Но, моя королева, он…

— Режь!

Кхмер быстро освободил пленника.

В панике Аджадеви посмотрела по сторонам и только теперь заметила, что в их лодке двадцать весел, по десять с каждого борта, а гребцов только семеро. Она дала команду своим людям грести. Пока капитан поднимал парус, она схватила ближайшее весло и, подняв его, опустила в воду и изо всех сил потянула на себя.

Пустые скамьи начали заполнять женщины; сначала они неуклюже управлялись с веслами, но затем поймали общий ритм. Казалось, что лодка ринулась вперед, рассекая воду, но тут их внезапно притормозил встречный ветер.

Аджадеви сидела сразу за чамом, лицом к его широкой спине. Она видела, как напрягаются его мощные мышцы, когда он делает гребок. Молодая женщина, похоже, его возлюбленная, сидела перед ним, спиной к нему, и тоже гребла.

— Успеем ли мы догнать его, чтобы вовремя предупредить? — спросила Аджадеви у чама.

Он выпрямился:

— Возможно, госпожа. Но для этого боги должны быть к нам благосклонны. — Чам повернулся к ней лицом. — Мы должны облегчить лодку, госпожа. Все, кроме самого необходимого, нужно выбросить за борт.

Аджадеви скомандовала, чтобы все припасы были сброшены в воду. Люди сделали все так, как она сказала, и даже дети помогали переваливать тяжелый мешок с рисом через борт. Ритмично делая гребки, Аджадеви закусила губу, чтобы сдержать слезы. Она чувствовала себя ужасно глупой из-за того, что не распознала ловушку, и корила себя за это упущение.

Время от времени она представляла себе Джаявара, гребущего так же, как и она, и направляющегося прямо в руки поджидавших его чамов. Она видела сначала выражение ужаса на его лице, которое сменяется смирением. Он попытается защитить и ее, и свое королевство, будет сражаться до последнего воина. Но все же враг одержит победу.

Приспособившись к своему веслу, она теперь ожесточенно двигала им вперед и назад, натужно дыша от напряжения. Это весло стало ее личным врагом. Она нависала над ним, словно это была гигантская змея, обвившаяся вокруг близких ей людей. Кожа на руках покрылась волдырями, которые начали лопаться, но она гребла все сильнее, а боль заставляла думать ее о том, что вскоре ожидает Джаявара.

— Быстрее! — крикнула она. — Мы должны плыть быстрее!

Берег превратился в тонкую линию. На открытой воде волны стали выше, они ударялись в нос их подрагивающей лодки, поднимая тучи брызг. Внезапно весло чама сломалось пополам и он полетел назад, упав ей на колени. Она помогла ему подняться, и он, пересев к своей любимой, забрал у нее весло. Молодая женщина села рядом, и он наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку, после чего снова принялся грести. К своему изумлению, Аджадеви на этот раз почувствовала, что его гребки решительно продвигают их лодку вперед.

Вспомнив о том, как он поцеловал свою возлюбленную, Аджадеви заплакала. Она хотела такой же ласки от Джаявара. А он, возможно, сейчас уже окружен врагами и сражается за свою жизнь.

Ее руки, сжимавшие гладкое дерево, все больше кровоточили, но Аджадеви, стиснув зубы от боли, продолжала грести изо всех сил. Куда бы она ни посмотрела, повсюду она видела знаки смерти — дохлая рыба с раздувшимся брюхом, обломок весла у ее ног, солнце, прячущееся за тучей. Она видела очень много знаков смерти, но не видела главного, что хотела увидеть, — знаков, говорящих об участи Джаявара.

Вспомнив, что она ему говорила, Аджадеви постаралась представить себе фонарик, звездочку, которую они вместе запустили высоко в небо. Но из-за захлестнувшего ее страха эта картина не утешила ее.

Его поджидала смерть — смерть в одиночестве в прекрасный солнечный день.

Но все, что она могла сейчас сделать, — это только грести.

* * *

Недалеко от лодки Аджадеви, на более крупном судне, стоявшем ближе к берегу, люди, находившиеся вокруг Прака и Сории, вдруг заговорили возбужденно. Прак всегда внимательно прислушивался к разговорам и поэтому понял, что произошло, быстрее, чем его мать.

— Королева уплывает, — сказал он, присаживаясь на скамью у борта. — Причем делает это в большой спешке.

Сория села рядом с ним и взяла его за руку:

— А почему?

— Она направляется на глубокую воду?

— Похоже на то.

— Почему она это делает, никто не знает, — сказал он. — Но воины на носу нашей лодки считают, что что-то пошло не так.

— Она ведь сказала, что останется с нами.

Прак посмотрел по сторонам. Он привык к полумраку джунглей и под безжалостными прямыми лучами яркого солнца видел еще хуже. Все вокруг было белым и расплывчатым, в ореоле света, из-за которого различить какие-то детали он не мог.

— Воины намерены следовать за ней, — сказал он, продолжая вслушиваться в разговоры. — Они спорят, но я думаю… думаю, мы последуем за ней.

— Но она же велела нам оставаться на месте!

— Да, но теперь что-то изменилось, и она нуждается в защите. Она не должна оставаться там одна.

Кто-то поднял якорь. Был развязан и развернут сложенный парус. Воины разошлись вдоль бортов и, взявшись за весла, принялись грести.

— Ты не подашь мне весло, мама? — сказал Прак. — Я хочу быть полезен.

Она сделала, как он просил.

— Что они говорят? Твои брат и отец в опасности?

— Они не уверены в этом, — ответил Прак. Он греб мощно и умело, догадываясь о неловкости других гребцов. Судя по шумным всплескам, воины, похоже, атаковали воду веслами, били по ней, не пытаясь действовать слаженно. — Они не умеют грести, — тихо сказал он. — Нам никогда не догнать королеву.

— Тогда… объясни им, как это делается.

Он нервно облизал растрескавшиеся губы.

— Я?

Весло ловко двигалось в его руках, словно было их продолжением. Ему не хватало уверенности в себе, и он был разочарован, когда король использовал только часть его плана. Если бы пожар смел чамов с лица земли, он стал бы настоящим героем. А так он оставался просто мальчишкой, который, будучи незрячим, не может сражаться.

— Пожалуйста, объясни им, Прак, — повторила его мать, сжимая его руку. — Ради твоего отца. И ради Вибола. Нам необходимо поторопиться!

— Я не…

— Они сейчас могут быть в беде!

Прак кивнул и закрыл глаза; теперь он лишь чувствовал деревянное весло в своих руках и воду под ним, а также улавливал неожиданное отчаяние в голосе матери.

— Мы должны грести все как один! — крикнул он, стараясь повторить интонацию короля Джаявара. — Не как двадцать отдельных умов и двадцать тел, а как один ум и одно тело! Опустите весла глубоко в воду, аккуратно, без всплеска, а потом тяните вместе со мной! Опустили… потянули! Опустили… потянули! Правильно, вот так! Как один человек! Опустили… потянули! Опустили… потянули!

Он почувствовал, что их лодка рванулась вперед, и услышал, как мужчины вокруг него возбужденно загалдели. Благодаря их силе и сплоченности, он ощутил, как бьет ветер в лицо. На мгновение его охватило чувство гордости, но тут он вспомнил про отца и брата и испугался за них.

— Нам придется сражаться, мама, — сказал он и почувствовал, как она снова сжала его руку. — Поэтому, когда все начнется, дай мне копье и скажи, что с ним делать. Будь моими глазами.

— Ты убежден, что так надо?

Прак кивнул; он действительно был уверен в правильности выбранного им пути. Некоторые воины начали сбиваться с ритма, и он снова обратился ко всем и стал монотонным голосом задавать ритм. Лодка, набирая скорость, рванулась туда, где находился враг. Они его пока не видели, но знали, что он где-то там.

* * *

Хотя даже его изувеченные ладони уже были покрыты лопнувшими мозолями, Асал продолжал грести со всей решимостью, не жалея сил. Вскоре они нагонят кхмерского короля и либо развяжут бой, либо станут на сторону сражающихся кхмеров. Войско Индравармана многочисленное и лучше подготовлено. Единственным преимуществом кхмеров будут горящие стрелы, которые должны создать врагу много проблем и нагнать на него страха. Однако стрел этих не хватит надолго, да и ощутимого ущерба они все же не нанесут — у Индравармана невероятно много людей.

Поэтому Асал понимал, что Индравармана необходимо убить. Если он погибнет, его армия оцепенеет. Без своего предводителя, сражаясь вдали от родины и своих семей, завоеватели быстро утратят боевой пыл. Однако убить Индравармана практически невозможно. Он выберет позицию в гуще своего флота, окружит себя лучшими воинами и, полный сил, будет ждать, когда к нему приблизится уставший к тому времени противник.

Асал закрыл глаза, зная, что попробует добраться до Индравармана, но, скорее всего, будет в результате убит. Его мечты так и останутся неисполнившимися. Его сыновья и дочери никогда не родятся. И, что хуже всего, он не будет любить женщину, которая для него дороже всего на свете.

Он продолжал грести навстречу своей судьбе, понимая, что истекают последние моменты его жизни, и тем не менее был не в состоянии остановить начатое. Его охватила глубокая печаль, и неожиданно все чувства обострились, как никогда раньше. Он вдруг услышал голоса далеких птиц, уловил запах воды и почувствовал кожей тепло солнечных лучей. Но самые яркие ощущения были от прикосновения руки Воисанны, лежавшей на его колене. Она по-прежнему сидела рядом, пытаясь одновременно подбодрить его и успокоить свою сестру.

Рука эта пробуждала в нем горячее желание. Ему хотелось ощущать ее прикосновение до последнего мгновения своей жизни, однако он знал, что это невозможно. Он останется один. И умирать будет тоже один.

Боясь, что и ее могли посетить те же мысли, он нагнулся и поцеловал ее в голову.

— У богов имеются на нас такие замечательные планы! — тихо сказал он, заглядывая ей в глаза.

Ему показалось, что губы ее дрогнули.

— Расскажи мне… об этих планах.

— Нам будут дарованы дети. И еще смех. Много смеха.

— Где? Где это все должно случиться?

— В Ангкоре. В уютном доме неподалеку от храма и «комнаты эха». Там мы с тобой сможем часто благодарить богов за их дары.

Она наклонила голову, потом кивнула.

— Я буду благодарить их каждый день.

— Как и я, моя госпожа. В точности как и я.

— А наши детки…. Они будут здоровыми и счастливыми?

— Да. И мы с тобой доживем до старости. Как два деревца, посаженные рядом, мы будем вместе расти… с изяществом и достоинством, переплетаясь нашими корнями и ветками.

— Ты обещаешь мне? Пожалуйста, пообещай мне, Асал!

— Да, моя госпожа, я тебе это обещаю.

Она выпрямилась, поцеловала его в губы, и глаза ее заблестели.

— Я люблю тебя. Я хочу больше времени, — прошептала она, хватая его за руки и этим замедляя движение весла. — Мне необходимо больше времени.

От поднявшейся откуда-то изнутри волны острой боли у него перехватило дыхание, а сознание затуманилось.

— Я знаю.

— Прошу тебя, дай мне больше времени, Асал!

Боль внутри него нарастала, грозя украсть его сознание, саму его душу. С большим трудом ему удалось прогнать ее, и теперь он греб сильнее, стараясь сосредоточиться.

— Первой у нас родится девочка, — сказал он. — Прекрасная девочка, которая будет напоминать мне ее мать.

Воисанна кивала, а из глаз ее капали слезы.

— Как… Как мы ее назовем?

Он попробовал улыбнуться:

— Подумай над этим, моя госпожа. Придумай ей имя, пока я буду грести.

* * *

Из-за поднявшегося ветра поверхность озера, еще недавно гладкая, стала напоминать потертую кожу. Рябь затем превратилась в небольшие волны, с гребней которых то и дело срывались клочья белой пены. По мере того как ветер крепчал, росли и волны, ритмично поднимая лодки — сначала нос, потом корму. Мачты раскачивались вперед-назад, воины сидели, вцепившись в борта; оружие было спрятано в ножны, а в желудках людей было неспокойно.

Стоя перед своим помостом, широко расставив ноги для устойчивости, Индраварман смотрел на север, ища глазами противника. Такие изменения погоды его не заботили — он рассматривал это как знак того, что боги заинтересовались исходом грядущего сражения. Такое внимание и вызвало ветер и волны. Их взгляды были прикованы к нему, и ему очень хотелось произвести на них впечатление.

Громким голосом он поделился этими мыслями со своими людьми, призвав их воздать почести богам славной победой, которая была бы сродни их эпическим битвам с демонами, которые безуспешно пытались победить чамов. Эти слова подбодрили людей, и он попросил их делать вид, что они гребут, стремясь доплыть до далекого берега.

— Приветствуйте кхмеров, как своих собратьев! — крикнул он, вскидывая над головой кулак. — Заманивайте их в нашу ловушку, пусть они поверят, что одурачили вас, а затем набросьтесь на них, как стая собак на зайца! Окрасьте эти воды их кровью, и пусть боги славят ваши подвиги!

И снова его слова были встречены одобрительными возгласами, однако, боясь, что ветер может далеко разнести их крики, он жестом приказал им замолчать. Индраварман всматривался вдаль, радуясь, что небо остается ясным и чистым. Хотя ветер и волны продолжали нарастать, это не обязательно должно было обернуться штормом. Они будут драться при свете солнца, и те, кому суждено пасть от кхмерских сабель, возродятся при таком же солнечном свете, что, несомненно, намного лучше, чем смерть под холодным и хмурым небом.

Нетерпение Индравармана росло, и он приказал своим людям грести сильнее. Мышцы на спинах гребцов заработали интенсивнее, и он почувствовал, как его судно полетело вперед, неся его навстречу врагу и судьбе. Враг уже был практически побежден. А судьбой ему было назначено вписать свое имя в анналы истории, править ближними и дальними странами, превращать окружающий мир в одно большое королевство. После того как падут кхмеры, настанет черед сиамцев.

Чтобы приблизить окончательный триумф, требовалось только убить Джаявара.

— Убейте фальшивого короля! — сказал Индраварман собравшимся вокруг него воинам. — Убейте его, и все, что вы захотите, станет вашим.

* * *

Джаявар опустил весло в воду и потянул его на себя, по-прежнему не выкладываясь полностью. Продолжая грести, он внимательно изучал волны, смотрел, как они убегают вперед, и думал, что при таком волнении кхмерским и чамским лодкам будет сложнее сблизиться, а воинам будет труднее перебраться на борт неприятельского судна.

— Когда подойдем к чамам вплотную, мы используем горящие стрелы, — сказал он, обращаясь к людям в своей лодке, но повысив голос, чтобы его было слышно и на соседних судах. — Однако в какой-то момент начнется рукопашный бой. Когда это случится, когда ваши лодки будут биться о лодки врага, не спешите перепрыгивать в них, а подождите, пока волна поднимет вашу лодку выше вражеской. Прыгайте на чамов со своими щитами и оружием сверху, тогда их будет легко убить. Если сверху окажутся они, вы погибнете. А теперь передайте то, что я сказал, дальше, на другие лодки. Эти волны — подарок богов. И мы должны использовать их, чтобы воспарить над своим врагом.

Волна ударила в борт его лодки, брызги попали ему в лицо. Он облизнул губы. Сделал один глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом еще один. Уже очень скоро покажется чамский флот. Так или иначе, но скоро все будет кончено.

* * *

Руки ее кровоточили и горели от боли, но Аджадеви гребла не останавливаясь. При каждом гребке она стонала, заставляя себя преодолевать свои мучения, лишь бы только сократить расстояние между нею и ее любимым.

«Удаленность — это всего лишь наше восприятие, — говорила она себе. — Будь с ним сейчас. Пусть он почувствует тебя».

Волны били в нос лодки. Повернувшись, Аджадеви увидела, что чамский воин гребет, а кхмерская женщина сидит рядом с ним на корточках, положив руку ему на колено. Их любовь была такой же ощутимой, как бьющий в лицо ветер, и Аджадеви молилась, чтобы любовь эта пережила предстоящую схватку.

В лодку попадало слишком много воды, и, почувствовав, как она плещется у нее под ногами, она попросила мальчика, сидевшего рядом с ней, начать вычерпывать ее. Он поклонился и стал искать, чем это можно было сделать.

Их парус хлопал на ветру, и в том месте, где он крепился к мачте, на ткани появился надрыв. Аджадеви поняла этот знак буквально — большая сила преодолевает меньшую. И все же материя не порвалась дальше. Пока она выдержала. В этом парусе Аджадеви увидела символ союза между ней и Джаяваром, еще один знак среди многих других, говоривший о том, что союзу этому суждено разорваться.

— Почини парус! — крикнула она какой-то ничем не занятой женщине, надеясь, что у той под рукой могут оказаться нитка с иголкой. — Пришей кусок материи поверх надрыва! Нужно ослабить натяжение в этом месте!

Женщина принялась искать ткань и иголку, а потом поклонилась, извиняясь, что сейчас нет возможности устранить это повреждение.

Следующий сильный порыв ветра окончательно порвал парус.

— Джаявар! — отчаянно выкрикнула Аджадеви, зная, что он как раз в этот момент попадает в ловушку, а она, несмотря на содранные в кровь ладони, оказалась недостаточно быстрой, чтобы его предупредить.

 

Глава 3

Когда падают флаги

К превеликому своему удовольствию, По Рейм заметил их первым.

— Там, — сказал он, указывая на север.

Воины наперебой стали спрашивать у него, что он увидел, но он не обращал на них внимания. Он стоял на корме лодки Индравармана, держа в руках трезубец и громадный щит, на котором красовалось золотое изображение семиголового змея. Когда уже Индраварман пожелал узнать это, По Рейм поднял свое оружие с тремя остриями и указал им на крошечную точку на горизонте.

— Крысы подбираются к нам, — сказал он.

— Я ничего не вижу.

— Тем не менее они приближаются, король королей. Очень скоро начнется долгожданная битва.

Пока Индраварман отдавал распоряжения своим людям, По Рейм представлял возможный ход сражения, где нужно стать, чтобы не попасть на острие атаки кхмеров, и как выждать подходящий момент. Его заботило только одно: как ранить Джаявара или Асала. Собственно война с кхмерами не имела для него особого значения. Борьба между людьми тривиальна и мимолетна, и в любом случае это ниже его достоинства. Но если ему удастся притащить королю Джаявара или Асала, По Рейм сможет оборвать их жизни и завладеть их душами. А какие еще людские души могут быть настолько привлекательны для него?

Кхмеры подходили все ближе, и их появление заставило чамов настраиваться на битву, хотя они и продолжали вяло работать веслами, делая вид, что не подозревают об опасности. Вскоре По Рейм уже мог различить линию вражеского флота, который был ничтожным по сравнению с флотом Индравармана, но кхмеры, не зная этого, безусловно, рассчитывали на победу.

По указанию Индравармана чамы принялись криками приветствовать приближающихся кхмеров, как будто радовались встрече с соотечественниками. Неприятельские флотилии сближались. По Рейм уже различал фигуры кхмеров, потом — их лица. Он улыбался.

«Индраварман уже победил, — подумал он. — Эти поедатели навоза делают в точности то, чего он от них хочет, и еще до захода солнца все они будут мертвы. Более того, я омою свое оружие кровью короля или изменника — а возможно, и их обоих. И если я на данный момент еще не Бог, то стану им к концу сегодняшнего дня.

Кхмеры приветственно махали руками. Крепко сжимая древко своего трезубца, По Рейм поклонился. Сердце его наконец забилось учащенно, а глаза уже искали на приближающихся лодках Джаявара или Асала.

* * *

Джаявар стоял на носу лодки с чамским щитом и саблей в руках и, щурясь, смотрел на юг. Там только что появился вражеский флот, и хотя большинство его людей продолжали грести, пятеро находившихся в их лодке лучников собрались на корме, разложили у ног стрелы и начали проверять натяжение тетив своих луков. Наконечник каждой стрелы был обмотан просмоленной тряпкой, а в небольшом железном котелке горел огонь. Когда наступит время, лучники подожгут стрелы и пошлют их в паруса лодок неприятеля. Джаявар велел своим лучникам не показываться до последнего момента, и поэтому те пригнулись, прячась за бортом лодки.

Джаявар обрадовался, заметив, что некоторые чамы машут им руками. Он скомандовал своим людям отвечать на приветствия. Вражеские лодки плыли под парусами в их сторону. Хотя двигались они плотным строем, он насчитал шестьдесят девять судов, что было несколько больше, чем он ожидал увидеть, но все же недостаточно много, чтобы вызвать серьезное беспокойство. Его главным оружием были неожиданность нападения и горящие стрелы, благодаря этому удастся перебить чамов.

Волны били в нос его лодки, и Джаявара обдавали прохладные брызги. В лучах солнца поблескивали оружие и щиты неприятеля. Некоторые чамы пели, и ветер доносил до него их голоса. Он приказал лучникам приготовиться, а капитану — плыть к самой большой из вражеских лодок.

Расстояние между флотилиями сокращалось. Джаявар молился о победе и, сжимая в руках саблю и щит, представлял улыбающееся лицо Аджадеви. Он уже хотел приказать увеличить скорость, когда чамские лодки вдруг начали расходиться. Они веером уходили на запад и на восток, открывая огромное множество мелких судов, прятавшихся за ними. Эти суда были плотно забиты воинами и двигались прямо на кхмерский флот.

У Джаявара появилось ощущение, как будто его сбросили с самой высокой башни храма Ангкор-Ват. Он раньше своих людей понял, что это ловушка, и быстро скомандовал придержать весла, не вынимая их из воды, чтобы погасить движение по инерции. Лодка замедлила ход, но враг надвигался слишком быстро, обходя с двух сторон малочисленный флот кхмеров. Быстрые чамские лодки начали окружать его. Джаявар думал, не дать ли команду разворачивать лодки и плыть в обратную сторону, но такой маневр отнял бы слишком много времени. Его воины изнурили бы себя бессмысленными усилиями и были бы ослаблены еще до начала настоящего боя.

Глядя по сторонам, Джаявар отчаянно пытался найти пути к отступлению, какую-то брешь в строе чамских лодок, через которую можно было бы прорваться и спастись. Однако вражеские лодки выстроились в два и даже три ряда. Если вклиниться в такую цепь, это приведет лишь к тому, что все находящиеся поблизости лодки противника тут же набросятся на кхмеров со всех сторон. Нескольким головным лодкам, вероятно, удастся ускользнуть, однако все остальные будут уничтожены на месте.

— Готовьте свои стрелы! — крикнул он, решив, что шанс на победу даст атака. Он указал на одну из мелкие чамских лодок, перегруженную воинами. — Вот ваша первая мишень! Цельтесь в нее, а затем в те лодки, где больше людей!

Чамский флот подходил все ближе. Вражеские воины принялись кричать, потрясая в воздухе своим оружием. Внезапно Джаявара охватила ярость, и он резко повернулся к своим людям:

— Вот те, кто украл вашу землю и убил ваших близких! Они кричат, чтобы нагнать страха в ваши сердца, но разве мы боимся их?

— Нет! — ответил дружный хор голосов.

— Так заставьте их замолчать навсегда! Пускайте свои стрелы и приготовьте копья!

Пятеро лучников подожгли стрелы и, натянув тетивы своих луков, отправили горящие факелы в сторону вражеского судна. Несколько стрел попали в парус, и чамы закричали, когда ткань загорелась. По примеру Джаявара командиры на других лодках тоже отдали приказ стрелять, и множество горящих факелов полетели по дуге над водой, попадая в паруса, в корпуса лодок, в людей. Ветер подхватывал пламя, и оно быстро расползалось по парусам, перебрасываясь на выцветшую под солнцем древесину. Чамские лучники начали стрелять в ответ, но без огня их стрелы не наносили противнику большого ущерба. Другие чамские воины тем временем сражались с огнем с помощью своих щитов. Некоторые преуспели в этом, но многие получили ожоги и попадали в воду.

Джаявар видел, что огонь сеет хаос и панику в стане врага, но большинство вражеских лодок не пострадали и двигались теперь прямо на них. Чамов явно подстегивало стремление отомстить. Джаявар выискивал лодку Индравармана, считая, что она должна быть самой большой. Но из-за дыма и заслонявших все парусов трудно было что-либо разглядеть.

Прямо на него неслось чамское судно, нос которого был охвачен огнем.

— Держитесь! — крикнул Джаявар, подняв свою саблю и приготовившись к столкновению лодок.

Горящее судно врезалось в его лодку. От удара он зашатался.

— За Ангкор! — крикнул он и ринулся вперед, не обращая внимания на свистевшие мимо стрелы и уже умирающих рядом друзей и врагов.

* * *

— Плывите туда! — проревел Индраварман своим гребцам, которые сразу же побросали весла, как только с неба градом посыпались стрелы. — Плывите туда, иначе, клянусь богами, вы все лишитесь головы!

Весла поднялись и опустились в воду. Лодка двинулась вперед. Индраварман продолжал орать на своих людей, придя в бешенство от ущерба, нанесенного горящими стрелами. Он планировал дождаться конца сражения и вступить в него, когда кхмеры будут уже практически разбиты, однако он просто не мог смотреть на то, что делали с его флотом эти стрелы. Чуть ли не половина его лодок была в огне, и хотя часть из них уже врезалась во вражеские лодки, с кхмерами, собственно, сражалась лишь малая часть его войска. От пылающих факелов, которые когда-то были парусами, расползался густой дым. Шесть чамских лодок просто перевернулись, когда все люди в них, спасаясь от пожара, перешли на одну сторону. Куда бы ни посмотрел Индраварман, везде в воде были люди, которые судорожно метались, выискивая свои лодки.

— Туда! — зычно крикнул Индраварман, указывая на большую кхмерскую лодку, которая, похоже, нанесла наибольший урон его флоту. — Плывите к ней! Немедленно, пропади пропадом ваши души!

На его пути оказалось небольшое судно, полное сиамских воинов; оно было повернуто к ним бортом, словно приглашая врезаться в него.

— Быстрее! — скомандовал Индраварман. Он перешел на нос, нервно стуча тупым концом своего трезубца о палубу. — Бейте ее в бок! Потопите ее! Ну же, давайте, давайте!

Сиамское судно попыталось увернуться, но капитан лодки Индравармана управлял умело, и упрочненный нос их судна врезался прямо в середину лодки противника. Затрещали и начали ломаться доски. Кричали люди. Небольшое судно судорожно содрогнулось и раскололось надвое. Сиамцы были раздавлены или сброшены в воду. Индраварман увидел, что один из плывущих пытается организовать тех, кто выжил. Чамский король занял устойчивую позицию и, размахнувшись, метнул копье, а затем ликующе взревел, когда оно пронзило сиамцу плечо.

В палубу рядом с Индраварманом ударилась горящая стрела. Наклонившись, он сбил ее щитом и затоптал огонь. Большое кхмерское судно теперь было от них слева, и он скомандовал капитану править туда. Кто бы ни управлял вражеским кораблем, он делал это со знанием дела, поскольку его люди уже уничтожили несколько чамских лодок.

— Джаявар! Ты здесь? — проревел Индраварман по-кхмерски. — Выйди! Выйди ко мне, жалкий трус!

Расстояние между двумя судами сокращалось. Индраварман схватил другое копье; ему вдруг ужасно захотелось схватиться с врагами врукопашную и увидеть ужас на их лицах. Начало битвы оказалось за противником, и теперь короля переполняла жажда мести. Почему никто из его командиров не додумался до использования горящих стрел? Они ведь уже применяли их в открытом море! Почему никто не смог предвидеть, что это сработает и в такой битве?

— Гребите сильнее! — снова прокричал он. В кхмерской лодке было уже полно сражающихся людей, с каждой стороны билось по нескольку десятков человек. — Джаявар находится на этой лодке, и мне нужна его голова!

Кхмерское судно приближалось. Индраварман бросил копье, которое пронзило кхмера, а затем взялся за свою тяжелую двухстороннюю секиру.

— Боги смотрят на всех нас! — проревел он, обращаясь к своим людям и позади себя, и на вражеской лодке. — Так что не разочаруйте их! И меня тоже!

Удар пришелся нос в нос. Индраварман подпрыгнул, пролетел по воздуху и приземлился на вражеской территории. Он занес свою секиру, и началось побоище, радостное и удивительное для него, наполнявшее его невиданной силой. Он шел вперед, оставляя своим окровавленным оружием широкой проход позади себя; ярость заглушала все его мысли, выпуская на волю первобытные инстинкты, которые вели его все дальше и дальше, туда, где, как он полагал, сражался Джаявар.

* * *

Дым образовал черное пятно на горизонте, и он не оставлял уже никаких сомнений в том, что сражение началось. Асал продолжал грести, а Воисанна вглядывалась в даль; как бы ей ни хотелось, чтобы это было неправдой, ей пришлось принять то, что там, в огне, сейчас сражаются и гибнут люди. Если ее соотечественники угодили в расставленную Индраварманом западню, как того опасалась королева, тогда, наверное, для кхмеров это конец.

С каждым ударом весел дым становился все более густым и зловещим. Прищурившись, она уже могла различить очертания лодок и время от времени вспышки пламени. Когда она перевела взгляд на Асала, ей мучительно захотелось, чтобы они оказались где-то в другом месте, чтобы Чая была в безопасности, чтобы все они забыли, что такое бояться и ненавидеть. Война смела их, но ведь не они эту войну развязали! Почему же они должны все время страдать от нее?

Она видела, как на груди Асала раскачивается сделанное ею украшение. Несмотря на всю его силу, этот крепкий мужчина вдруг показался ей очень уязвимым, и она вся сжалась при мысли о том, что вражеская сталь может вонзиться в это тело.

— Тебе не нужно драться, — тихо сказала она, положив ладони ему на колено.

— Я должен, моя госпожа.

— Почему?

— Потому что, если не победить Индравармана, мы с тобой не сможем жить в мире.

Она кивнула, но ответила не сразу. В борт их лодки бились волны, ветер приносил издалека крики.

— Я боюсь, — сказала она. — За тебя. За Чаю. За всех нас.

— Когда я вступлю в бой, пойди к ней. И защити ее.

— Хорошо.

— Если мы проиграем, если меня убьют, вымажьтесь кровью и притворитесь мертвыми. Моих соотечественников будут интересовать только живые.

— Ладно, — отозвалась она и солгала, потому что, если победят чамы, она возьмет свою сестру за руку и они нырнут на глубину, в темную бездну. Они будут плыть, сколько хватит воздуха в легких, а потом сделают вдох. Тогда возрождение произойдет быстро и они начнут искать своих умерших близких. А новая жизнь пока подождет.

«Но я хочу эту жизнь! — подумала она. — Это как раз та жизнь, какую я всегда хотела!»

— Я люблю тебя, моя госпожа, — сказал он. — Я полюбил тебя с первого взгляда. И любил даже тогда, когда ты меня ненавидела.

— Я была глупа.

Те несколько воинов, которые были в их лодке, прекратили грести и стали готовиться к бою. Мужчины собрались на носу, а за весла взялись женщины. На расстоянии выпущенной стрелы от них сошлись в битве чамские и кхмерские лодки. Над некоторыми лодками поднимался черный дым, и многие из них были наполовину затоплены. Все неповрежденные суда были задействованы в сражении, сшибаясь бортами. Люди дрались и умирали. Звон сабель, ударяющих о щиты, заглушал крики ярости и вопли отчаяния.

Асал перестал грести, но оставался на месте, вглядываясь в сражающихся.

Их лодка скользила навстречу схватке.

— Что ты там ищешь? — спросила она.

— Моего короля, — ответил он и бросил свое весло. — Я должен убить моего короля.

* * *

Схватка была даже более ожесточенной, чем ожидал Джаявар. Хотя горящие стрелы существенно повредили чамский флот, людей у Индравармана по-прежнему было намного больше, и они волнами накатывались на лодки кхмеров и сиамцев, истребляя их защитников. Лодка Джаявара была окружена несколькими вражескими судами, и чамы лезли в нее со всех сторон, крича и размахивая саблями. Его лучшие бойцы оставались рядом с ним, стараясь прикрыть его, однако щит его был уже разбит в нескольких местах, а красное от крови лезвие сабли зазубрилось. Он пытался выстроить своих людей в оборонительную позицию недалеко от носа лодки, но удерживать эту позицию было невозможно, потому что через борт лезли все новые чамы.

Джаявару явно не хватало сил молодости, чтобы драться с той же неистовой яростью, с какой рубились его воины рядом с ним. Но зато он действовал своим оружием с убийственной точностью, то и дело отражая нападение, а затем делая шаг вперед и придавая силы удару за счет собственного веса. Люди падали перед ним и больше уже не вставали. Раненых он добивал без всякой жалости, поскольку поверженный воин мог напасть на не ожидающего от него подвоха противника.

Вскоре возле него не оказалось ни одного чама и в битве наступило кратковременное затишье. Джаявар резко развернулся, высматривая врагов и друзей, и замер, заметив в отдалении лодку Аджадеви. Она направлялась прямо в гущу сражения, и его вдруг захлестнули одновременно гордость и страх. Аджадеви приплыла, чтобы спасти его. Однако она опоздала. Ловушка уже захлопнулась.

Отвлекшись на приближающуюся лодку, он не заметил чамский боевой молот, летящий в его сторону, и увидел его, только когда тот был уже рядом. Застонав от напряжения, он успел вскинуть щит, и крепкая древесина приняла этот удар, но Джаявар пошатнулся под таким напором. Противник бросил свое оружие и, схватив Джаявара за шею, стал душить.

Задыхаясь, Джаявар извивался, бил врага кулаками, но в конце концов упал, а эти руки так и не выпустили его горло.

* * *

Через несколько лодок от своего короля Боран и Вибол также боролись за свою жизнь. Их лодка была зажата между двумя лодками чамов. Отец и сын стояли рядом и использовали длинные копья, чтобы держать врага на расстоянии. Все три лодки поднимались и опускались на волнах, а чамы пытались выбрать момент, чтобы перепрыгнуть на кхмерское судно, которое было частично погружено в воду. Некоторым удавалось благополучно попасть во вражескую лодку, но другие, не рассчитав усилий, падали в воду либо были раздавлены бортами лодок.

Боран прикладывал все силы, чтобы защитить сына от вражеских сабель, но многочисленные угрозы, раздававшиеся со всех сторон, просто захлестывали его. Повсюду ему виделась чамская секира, копье или клинок, покушавшиеся на жизнь Вибола. Боран кричал чамам, чтобы они шли к нему, и некоторые действительно делали это, прыгая вперед, рискуя умереть от его копья. С теми, кто удерживался на ногах, он дрался в ближнем бою, коля и режа их своим охотничьим ножом. Но большинство нападавших ему удавалось проткнуть копьем еще в воздухе: за все те годы, что он втаскивал в свою лодку тяжелые сети с рыбой, его руки приобрели нужную силу, чтобы раз за разом успешно делать выпад над водой своим грозным оружием.

Но несмотря на то, что он ранил и убил много чамов, их сотоварищи продолжали атаковать лодку, рассчитывая на неопытность и слабость Вибола. Боран заслонял сына собой, понимая, что, если он упадет, Вибол вскоре последует за ним. В возникавших время от времени паузах Боран поворачивался к сыну и видел ужас в глазах юноши. Но, прежде чем он успевал успокоить и подбодрить его, появлялись новые чамы, которые с боевым кличем пытались перепрыгнуть на их лодку.

Кхмеры вокруг него звали на помощь, но помощи прийти было неоткуда. Их лодка, перегруженная воинами и набравшая воды, накренилась на одну сторону и едва держалась на плаву, качаясь на волнах. Несколько кхмеров и чамов упали за борт. Боран поскользнулся на залитых кровью досках и упал на колени; он неминуемо был бы убит, если бы Вибол не отбил своим щитом направленную на отца чамскую секиру. Почувствовав прилив сил от злости, Вибол с яростным криком кинулся на врага и перебросил его через борт в озеро.

Боран с трудом, тяжело дыша, поднялся на ноги; он думал лишь о том, как спасти сына. Жар от горящей чамской лодки был таким сильным, что он отодвинул Вибола подальше от этого плавучего огненного ада. Эта вражеская лодка подплыла к ним, ударилась в их борт, отскочила и отплыла в сторону. Хотя Борану хотелось перебраться в более безопасное место, он получил приказ удерживать свою позицию, поэтому просто сделал шаг назад, к борту, с копьем и щитом наизготовку.

В их направлении двигалась еще одна лодка, неповрежденная и полная воинов.

— Убирайтесь, не троньте моего сына! — закричал Боран, бросаясь им навстречу. — Слышите меня, подлые трусы? Идите ко мне!

Он сделал выпад, его копье в очередной раз пронзило человеческую плоть, а чамы приняли его вызов и начали прыгать в лодку, стараясь смять его.

* * *

Первой своего мужа увидела королева. Он находился на корме своей лодки, сражаясь плечом к плечу с двумя или тремя десятками кхмеров. С носовой части на них напирали чамы. Схватка была яростной. Звенело оружие, раздавались стоны и вопли людей, тела убитых сбрасывались за борт, чтобы освободить место для все прибывавших чамов. Асал смотрел на королеву, которая звала мужа, кричала ему, чтобы он держался, что она уже идет к нему. Когда Джаявар упал, она пронзительно вскрикнула. Но он все же поборол чама и сумел встать на ноги.

Асал уже был готов кинуться на нос своей лодки, чтобы присоединиться к сражающимся кхмерам, когда взгляд его вдруг остановился на громадном чаме, с боем пробивавшемся к Джаявару.

— Индраварман, — сказал он, сжимая древко копья.

Аджадеви услышала его.

— Где?

— Прямо по курсу, — ответил Асал, указывая на него пальцем. — Он ищет вашего мужа. Он уверен, что, если Джаявар погибнет, война закончится победой чамов.

Аджадеви крикнула своему капитану, чтобы он направил лодку к сражавшимся. Затем она приказала нескольким лучникам целиться в чамского короля. Пока она отдавала распоряжения, Асал торопливо отложил копье в сторону и начал расстегивать пояс с саблей в ножнах.

— Что ты делаешь? — спросила Воисанна, останавливаясь рядом с ним.

Он обнял ее за плечи и притянул к себе.

— В какой-то момент, моя госпожа, тебе может показаться, что я бегу от тебя. Но на самом деле я буду бежать к тебе. Я всегда буду бежать только к тебе.

— Что? Асал, что ты задумал?..

Но, прежде чем она успела возразить, он уже встал на борт и прыгнул в воду. Она была прохладной. Воисанна подняла крик, но впервые он никак не отреагировал на это. Он плыл вперед, делая короткие паузы, чтобы посмотреть на дерущихся. Лодка Джаявара была уже близко. Он отчетливо слышал удары сабель о щиты и крики покалеченных. Бой шел от носа до кормы, и противники часто сходились врукопашную. Индраварман зарубил кхмера, продвигаясь к корме, по направлению к Джаявару.

Асал не видел Индравармана с того времени, как его пытали в подвале дворца. Он хорошо помнил угрозы короля в адрес Воисанны — тот обещал сделать ее своей собственностью, насиловать и медленно убивать. Мысль о том, что Индраварман будет касаться своими лапами ее тела, будет расчетливо причинять ей боль, злобно и с удовольствием, вызвала в нем приступ неописуемой ярости. Он поплыл быстрее, моля богов дать ему сил и сделать так, чтобы он внушал врагу ужас. Он всегда был сильным и искусным бойцом, но сегодня ему нужно было превзойти самого себя. На борту этого судна находилось слишком много его соотечественников, слишком много воинов сражались рядом с Индраварманом. И, разумеется, По Рейм тоже был поблизости, держась в стороне и готовясь нанести решающий удар.

«Дайте мне силы, иначе она умрет! — молился он. — Сделайте так, чтобы я бился, как бог, как один из вас. Только на сегодня, только сейчас. Сделайте так, чтобы я сражался, как один из вас, и я больше никогда ни о чем у вас не попрошу!»

В воду рядом с ним ударило копье. Он нырнул и стал работать руками и ногами еще сильнее, чтобы не стать мишенью для стрел и копий и быстрее окунуться в хаос битвы.

* * *

Хотя сражение охватило всю лодку короля кхмеров, По Рейм убил только двоих врагов. Он был вынужден убить молодых воинов, когда те в запале битвы бросились на него. Все остальное время По Рейм оставался на носу судна, переводя взгляд с Джаявара на Индравармана и обратно. Кхмерского короля защищало все еще слишком много воинов, но ряды их таяли; очень скоро уже в рукопашную схватку вступит и По Рейм. Он, пройдя по телам мертвых и умирающих, всадит свой трезубец Джаявару в спину.

Лодку качнула необычайно высокая волна, и По Рейм столкнулся с чамским лучником. Он обругал этого человека и, оглянувшись, чтобы посмотреть, нет ли на подходе еще таких волн, вдруг заметил, что к ним кто-то плывет. Кто бы это ни был, он был безоружен и плыл очень быстро, мощно двигая мускулистыми руками и ногами. По Рейм уже хотел отвернуться, но тут пловец остановился и поднял голову, чтобы осмотреться.

— Вот ты и пришел! — прошептал По Рейм, инстинктивно поднимая свой трезубец.

Асал нырнул и на некоторое время скрылся из виду. Он продолжал плыть под водой, направляясь к корме, где кхмеры сражались за свою жизнь. По Рейм хотел было приказать лучнику стрелять в Асала, но передумал, не желая раньше времени выдавать свое присутствие здесь на случай, если стрела не попадет в цель.

По Рейм, продвигаясь к корме, заметил, как Индраварман сокрушил кхмера плоской стороной секиры, буквально вбив человека в палубу, словно кол. Теперь всего несколько человек разделяли двух королей, и они, безусловно, уже видели друг друга. По Рейм отметил, что Джаявар умелый боец, хотя и не обладает мощью своего соперника.

Переживая, что он выжидал слишком долго и теперь может пропустить момент убийства, По Рейм решительно двинулся вперед. Перед ним рухнул какой-то чам, а обливающийся кровью кхмер сделал выпад копьем в сторону ассасина. Удар был слабым, и По Рейм отбил его щитом, одновременно ткнув трезубцем кхмеру в живот. Тот с криками рухнул.

Само сражение не интересовало По Рейма, для него был важен процесс убийства, и теперь, когда он поразил врага, его трезубец принялся наносить удары во все стороны, словно семиголовый змей с его щита. Попадавшиеся ему на пути кхмеры быстро умирали. Он сначала пробивался к своему королю, а затем стал обходить его справа, надеясь подобраться к Джаявару со спины. Бой был жестоким и яростным, и хотя По Рейму хотелось поискать взглядом Асала, он не смел оторвать глаз от врагов перед собой. Многие из них были закаленными в сражениях воинами и дрались, как дьяволы, преисполненные решимости защитить свого короля. Они бились под знаменем с изображением Ангкор-Вата, и если погибал тот, кто держал это знамя, его место тут же занимал другой кхмер.

По Рейм игнорировал крики, вид искалеченных и убитых и запахи этой бойни. Он концентрировался только на людях перед собой, парируя их удары и продолжая забирать вправо, обходя линию обороны кхмеров с фланга. Здесь он оказался прижатым к борту и, убив очередного врага, наконец рискнул осмотреться в поисках Асала. В воде барахтались и гибли люди, но, насколько По Рейм мог разглядеть, Асала среди них не было.

— Куда же ты подевался? — прошептал он.

Менее чем в десяти шагах от него Джаявар упал. Когда же его люди кинулись к нему, чтобы защитить его, По Рейм проскользнул за их спинами с трезубцем наперевес.

* * *

Для Прака битва была не блеском сабель и сиянием щитов, не языками пламени и клубами дыма, а множеством незнакомых звуков. Люди кричали, жаждая крови, и шептали, прося пощады. В воздухе свистели стрелы, то бесполезно плюхаясь в воду, то втыкаясь в дерево, то вызывая вопль. Сражающиеся воины ревели от ярости, жалобно скулили от боли или же молчали.

Лодка Прака присоединилась к битве вслед за лодкой королевы. Их сразу атаковало чамское судно, и началась яростная рукопашная схватка. И хотя чамов вскоре отбросили, большинство кхмерских бойцов были убиты или ранены. Стрелы также попали в нескольких женщин, и теперь практически все в их лодке как-то пострадали от нападения. Четверо детей сидели съежившись за мачтой, двое мужчин гребли, пытаясь вывести лодку из этого хаоса, а женщины старались облегчить мучения умирающим.

Прак все-таки немного видел, и теперь он заметил, что к ним что-то приближается.

— Это наша лодка? — спросил он мать, которая стояла на корме рядом с ним.

— Нет… думаю, нет.

— Сколько на ней чамов?

— Не знаю. Из-за дыма плохо видно.

— Но они плывут на нас? Смотри внимательно, мама. Они движутся в нашем направлении?

— Да.

— Тогда дай мне копье. Когда придет время, скажешь мне, что делать.

Она сунула ему в руки толстое древко копья.

— У меня есть щит, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Я буду стоять слева от тебя и держать щит.

Несмотря на переполнявший его страх, мысль о том, что она будет сражаться рядом с ним, вызывала в нем чувство гордости за нее. Она могла быть тихой, могла сомневаться в себе. Но теперь, в самый решительный момент, она собиралась встать рядом с ним, чтобы встретить врага лицом к лицу.

— Как далеко они сейчас, мама?

— Думаю… шагах в двадцати. Там их шестеро.

Прак крикнул двоим уцелевшим кхмерским воинам, чтобы они присоединились к нему на корме. Он не был уверен, что они его послушаются, но потом услышал, как их весла упали на дно лодки.

— Скажешь мне, когда и куда бить, мама. Прямо, влево или вправо. Просто скажи одно из этих слов, и я ткну туда копьем.

Кивнув, она передвинулась ближе к нему, натужно застонав, когда поднимала тяжелый щит.

Вражеская лодка ударилась в борт, и чамы начали перепрыгивать к ним. Прак, стоявший неподвижно, мог видеть только расплывчатые белые пятна, но он догадался, что двое чамов ринулись на них. Неожиданно раздался отчаянный звон сабель. Кто-то закричал. Кто-то упал в воду. Сражающиеся стонали, проклинали убийц и умирали.

Прак почувствовал, что за его спиной жмутся кхмерские дети. Они испуганно хныкали и причитали.

— Сколько чамов, мама? Сколько их осталось?

— Двое! И они идут сюда! Справа!

Прак сдвинулся с места, заметив приближающиеся силуэты. Зрение у него было слабое, зато сильными были руки, и он без напряжения держал перед собой тяжелое копье.

— Слева! — отчаянно крикнула Сория.

Не раздумывая, он ударил копьем влево от себя и почувствовал, что оно вошло в человеческую плоть. Второй размытый силуэт бросился на него. Сория снова закричала, и что-то ударило в щит. Выдергивая свое копье, Прак понял, что мать спасла ему жизнь.

— Куда? — крикнул он. — Куда мне бить?

Вдруг ногу его пронзила резкая боль.

— Прямо! — крикнула она.

Он вновь сделал выпад копьем. На этот раз удар пришелся в дерево, а не в человека, но теперь он знал, где находится чам, и, бросив копье, ринулся вперед и с размаху врезался в своего противника. Они оба упали. Прак почувствовал, как пальцы врага впились ему в лицо. Каким-то чудом он преодолел желание сразу же защитить себя от этой боли и, нащупав шею противника, обхватил ее правой рукой и крепко сжал. Таким образом он за свою жизнь успокоил немало крупных сомов, и очень скоро чам захрипел. Он пытался выцарапать Праку глаза и разорвать рот, но тот не ослаблял хватки. Он просто продолжал давить, пока не почувствовал, что противник затих.

— Он готов, Прак! — крикнула мать. — Они все убиты!

Прак оттолкнул от себя мертвое тело и попытался встать на ноги. Однако ноги не слушались его. Он стоял на колене и никак не мог прийти в себя. Мать что-то говорила ему, но смысла ее слов он не понимал. Он едва сохранял вертикальное положение и уже не слышал звуков продолжающегося боя, не чувствовал боли в раненой голени.

Сория бросилась к нему, и ощущение ее рядом быстро успокоило его; в ее объятиях он всегда находил утешение.

* * *

Доплыв до кормы кхмерской лодки, Асал схватился за руль, чувствуя, как волны качают его, то поднимая, то опуская. Он хотел сразу же ввязаться в схватку, но дышал тяжело и поэтому заставил себя подождать, чтобы силы немного восстановились. Он поискал взглядом Воисанну, но ее заслонял от него скользкий борт лодки.

Раздался женский крик. Асал не знал, кто кричит, но этот резкий звук побудил его к действиям. Подтянувшись на руле, он схватился за край борта и перевалился в лодку, упав сверху на убитого кхмера. Без колебаний он вынул из безжизненных пальцев саблю и щит. К нему сразу бросились два кхмера, но он на их родном языке сказал, что он друг Джаявара. Воины в нерешительности остановились, и тут Асал увидел, что король упал ничком, окруженный пятнадцатью своими воинами. С носа на них наступали чамы, превосходящие их числом, пытаясь смести их яростным натиском. Джаявар с трудом встал и поднял саблю, вызвав бурю восторгов у своих людей. Они продолжали сражаться, как и Джаявар, который, к удивлению Асала, выдвинулся вперед. Чуть дальше, почти на середине лодки стоял Индраварман; он кричал на своих людей, размахивая боевой секирой, разбивавшей деревянные щиты и рубившей прятавшуюся за ними человеческую плоть.

И вновь Асал вспомнил угрозу Индравармана в отношении Воисанны. Он представил себе, как король избивает ее, и эта картина зарядила его такой злостью, что он проигнорировал требование кхмеров оставаться на месте. Тогда один из них замахнулся на него саблей, но Асал отбил удар щитом и проскочил мимо них, громко призывая Индравармана выйти вперед, чтобы умереть. По пути он оттолкнул нескольких кхмеров, не обращая внимания на нацеленное на него оружие. Внезапно он оказался рядом с Джаяваром. Короля в этот момент атаковал чамский командир, и Асал сразил его косым ударом сабли. Джаявар, уже несколько раз раненный, узнал Асала и крикнул своим людям, что это друг.

Должно быть, в это же время Асала увидел и король чамов, поскольку он проревел своим воинам, чтобы они убили предателя. Чамы бросились к Асалу. Сражающиеся находились слишком близко друг к другу, чтобы можно было использовать копья, так что бой шел на саблях, ножах и боевых секирах. Асал стоял рядом с Джаяваром, отбиваясь от тех, кто пытался убить короля. Никогда еще его сабля не летала так легко и свободно, поднимаясь и опускаясь по широким дугам, оставлявшим бреши в рядах противника. Люди падали перед ним, создавая барьер из своих тел. И все же, понукаемые Индраварманом, чамы продвигались вперед, размахивая саблями и секирами и стараясь достать Асала за его щитом. Одному из них это почти удалось, но Джаявар поймал уже опускающийся клинок эфесом своей сабли и сцепился с нападавшим; они стояли лицом к лицу, осыпая друг друга проклятиями и стараясь пересилить соперника, но тут Асал, выдернув свою саблю из тела умирающего чама, глубоко вонзил ее в противника Джаявара. Из второго ряда атакующих в Асала полетело копье, чиркнув его по плечу. Бросок был несильный, но наконечник копья разорвал кожу, вызвав острую боль, которая еще больше разозлила Асала. Он издал боевой клич своих соплеменников, и при этом тут же атаковал их, не медля и не раздумывая; сабля его, казалось, летала сама по себе, жила своей собственной стальной жизнью. Люди отступали перед ним, охваченные страхом, а он продвигался вперед, все глубже врезаясь во вражеские ряды. В конце концов он оторвался от кхмеров, остался один. Его почти со всех сторон окружили чамы, и ему пришлось с новой силой биться за свою жизнь. Он убил двоих, но был бы сражен, если бы ему на помощь не подоспел Джаявар.

Кхмерский король и чамский военачальник сражались с их общим врагом плечом к плечу. Они прикрывали друг друга, помогая одолеть соперника, но людей у Индравармана было очень много. Да и сам чамский король уже приближался к ним со своей непрерывно мелькавшей секирой, разившей направо и налево.

Кто-то ударил Асала древком копья по голове. В глазах у него потемнело, но он продолжал биться, стараясь добраться до Индравармана. Снова издав боевой клич, он переступил через тела сраженных его саблей чамов и углубился в их ряды. Теперь чамский король представлялся ему демоном, желающим похитить у мира свет и красоту. Асал ринулся на него, как один из богов, изображенных на стенах Ангкор-Вата, с высоко вскинутой саблей и лицом, перекошенным от ярости.

И вот Асал и этот демон сошлись. Они скрестили оружие, и от силы этого удара у Асала онемела рука. Вокруг бились и умирали кхмеры и чамы, к нему подкрадывался По Рейм, но для Асала не существовало никого, кроме этого демона зла. Он напирал на него, изо всех своих сил стараясь повергнуть его, но тот стоял крепко, отражая каждый его удар и черпая силы в собственных пороках и злобе.

* * *

Вибол не заметил, как его отца сбили с ног. Только что он сражался с чамским копьеносцем, а в следующий миг уже лежал на дне лодки и из раны на его лбу текла кровь. В лодке было много воды, она переливалась от кормы к носу и обратно, мотая беспомощное тело отца из стороны в сторону.

Сначала Вибол подумал, что отец мертв, и поэтому, убив пожилого чама, он в отчаянии упал рядом с Бораном на колени. Однако тот открыл глаза и попытался сесть. Вокруг них по-прежнему шла схватка, их задевали ногами люди, кричащие и продолжающие рубить друг друга. Дно лодки было завалено трупами.

Вибол видел уже слишком много раненых кхмеров, которые были вскоре заколоты копьем, чтобы оставить отца одного. Кряхтя от натуги, он потащил его к борту, который уже осел почти до поверхности воды. Сражающиеся воины, цепляясь за них, падали, но Вибол продолжал тащить отца, всхлипывая при виде его раны, которая быстро наливалась кровью. Человек, который всегда любил его и который ради него последовал за ним в этот ад, был сейчас беспомощен, как дитя.

Кто-то наступил Виболу на руку, и он скривился от боли, но больше никак на это не отреагировал. Их лодку затянуло дымом так, что ничего не было видно, схватка на какое-то время затихла. Вибол дополз до борта и перевалил отца через него. Затем он перевалился в воду сам. Он пристроился позади отца, держа его голову над водой и поддерживая его своим телом.

Вибол начал плыть, но это у него плохо получалось, поскольку его неудержимо трясло. Он не знал, куда направляться, поэтому просто старался отплыть подальше от их лодки, от этого места смерти и отчаяния. Он продолжал всхлипывать, думая о том, что отец был бы цел и невредим, если бы он, Вибол, по сути не принудил свою семью пойти на войну.

— Прости меня, — прошептал он. — Пожалуйста, прости меня!

— Нечего… извиняться за это, — отозвался Боран; голос у него был низкий и глухой, как будто он только что очнулся от глубокого сна.

— Не умирай, отец, прошу тебя… Ты не можешь умереть!

— Я не умру.

Неподалеку от них в воду вонзилось копье, и это заставило Вибола плыть быстрее.

— Оставьте его в покое! — воскликнул он. — Просто оставьте его в покое!

Вдалеке виднелись очертания каких-то лодок. Некоторые из них были в огне, на других сражались противники. Вибол уплывал от всего этого, хотя временами картины битвы можно было наблюдать повсюду. Он дотащит отца в безопасное место, даже если для этого ему придется переплыть с ним все Великое озеро.

— Я хочу убраться отсюда как можно дальше, — сказал Вибол, — подальше от всего этого безумия. И никогда больше сюда не возвращаться.

— Просто плыви… мой отважный сынок.

И Вибол сделал так, как сказал отец, направляясь к полоске горизонта, свободной от лодок и людей. Он ненадолго погрузился под воду, продолжая поддерживать отца. Он почувствовал, что волны уменьшились, а ветер стих. Однако ему все равно было нелегко тащить отца — он тянул его вниз.

Он плыл вперед. Ему очень хотелось тишины, хотелось слышать только плеск воды, вдыхать чистый, свежий воздух. Ничего не имело значения, кроме главного — быть рядом с отцом и держать его, ощущая, что под ними проплывают рыбы, и, закрыв глаза, вспоминать об их дружбе.

* * *

Джаявар увернулся от копья и вздрогнул, когда вражеский клинок сразил кхмера позади него. Обрушив рукоять своей сабли на голову противника, король бросил взгляд на соседние лодки, молясь, чтобы к ним подошла помощь. Но, куда бы он ни посмотрел, везде кхмерские и сиамские воины бились с окружавшими их чамами. Врагов было просто слишком уж много.

Джаявар был убежден, что они обречены, если не будет убит чамский король, и поэтому он стал пробиваться к Индраварману, набросившись на коренастого воина, появившегося на его пути, с неожиданной злостью. Однако тот был быстр, он парировал его удары и контратаковал, широко замахиваясь саблей. Джаявар был вынужден отступить и снова едва не поскользнулся на залитом кровью днище. На него набросился еще один чам, и теперь Джаявару пришлось отчаянно отбиваться одновременно щитом и саблей. Враги напирали на него, и, чтобы остаться в живых, ему требовались вся его сила и находчивость. Отбив очередной удар, он вдруг увидел, что коренастый воин бросился вперед, держа саблю параллельно дну лодки. Такой удар должен был выпустить все его внутренности, однако Асал, отвлекшись от Индравармана, смог отвести клинок напавшего на Джаявара чама, ударив по его сабле сверху вниз. Джаявар споткнулся. Тут же двое его людей встали пред ним, а когда король восстановил равновесие, то мог уже только наблюдать за тем, как Асал бьется с коренастым вражеским воином.

Хотя Джаявар молил богов дать ему силу, казалось, что, если божественное вмешательство действительно имело место, то оно было направлено на Асала, потому что тот сражался с невероятными ловкостью и напором. Он то и дело издавал боевой клич, сабля его мелькала с немыслимой быстротой, а щит разбрасывал врагов в стороны. Коренастый чам успел получить два удара саблей, прежде чем на его лице отобразилась печать смерти, а пока умирающий воин падал на палубу, Асал уже переключился на другого противника, напирая на него, как ураган на лес из старых деревьев. Деревья дрожали и раскалывались, качались и падали. Асал уворачивался от них, когда они валились на него, и, выкрикивая имя Индравармана, вновь начал пробиваться к королю, оставляя за собой раненых и убитых.

Джаявар вознес богам благодарственную молитву за то, что они привели к ним Асала. Он хотел снова кинуться врукопашную, но несколько его людей заслонили его от дерущихся. Звенели сабли, свистели стрелы, плыл черный дым. Но глаза Джаявара были прикованы к Асалу, ему казалось, что тот дерется за пятерых, рассеивая своих врагов и делая короткие паузы, чтобы отбить щитом чамское копье.

Кхмерский король раздвинул своих воинов и стал пробиваться к своему новому союзнику, чтобы помочь ему. Однако, спеша к Асалу, Джаявар не видел высокого чама с поднятым трезубцем. Обагренный кровью трезубец был нацелен Асалу в спину.

Наконец Джаявар все же заметил эту угрозу. Он начал кричать, чтобы предупредить Асала, но тут что-то ударило его в бок, выбив дыхание. Задохнувшись, он все же умудрился убить своего противника, но голос у него пропал.

И никто не отвел нависшую угрозу.

* * *

Как только Асал увидел Индравармана вблизи, он уже не мог мыслить здраво. Душа его жаждала мести, но не за свои муки во время пыток, а за угрозы Воисанне. Он даже не думал, что возможно драться так, как сейчас дрался он, когда его сабля и щит казались ненасытными хищниками, действующими на свое усмотрение. Те, кто оказывались у него на пути, умирали. Другие предпочитали прыгнуть за борт, чтобы не испытать на себе мощь его клинка. Хотя он всегда был неистовым бойцом, но сегодня ярость сделала его невероятно опасным для врагов, смертельно опасным.

В следующий раз они с Индраварманом встретились в центре лодки. У короля чамов в левой руке был щит, а в правой — массивная боевая секира. Щит был почти целым, а оба лезвия секиры были залиты кровью. Индраварман выкрикнул проклятие и добавил, что женщина Асала будет принадлежать ему, после чего размахнулся и нанес секирой удар, который мог бы свалить с ног коня. Асал отразил удар, однако щит его треснул, а рука онемела. Тем не менее он не остановился и не отступил, а рубанул в ответ своей саблей, поразив Индравармана быстротой и силой удара. Королю удалось отбить этот удар щитом. Сбоку наседали чамы, пытающиеся помочь Индраварману, но Джаявар и несколько его людей сдержали их.

Асал бросался на своего более крупного противника, нанося удары саблей под разными углами, умудряясь своим полуразбитым щитом отражать удары страшного топора. Главные соперники заставили всех расступиться. Никто не хотел вмешиваться — приблизиться к ним означало смерть. Асал и Индраварман сражались упорно и яростно, оба сильные и быстрые, опытные и мудрые. Ни один из воинов, будь то чам или кхмер, не мог так управляться с секирой, как это делал Индраварман, потому что тот размахивал своим тяжелым оружием с невероятной легкостью, будто детской игрушкой. Асал со своим разбитым щитом старался уворачиваться от ударов топора, вместо того чтобы отбивать их. Он крутился на цыпочках, словно танцевал на залитом кровью дне лодки, уклоняясь от жадной стали, гонявшейся за его телом, то в одну сторону, то в другую.

Тяжело дыша, с судорожно вздымающейся грудью, Асал пробовал контратаковать, но Индраварман тоже был невероятно быстр. Оружие их ударилось одно о другое, и два воина сошлись вплотную. Они, напрягшись, уперлись друг в друга плечами и головами так, что их пот и кровь смешались.

— Ты предал меня, — прошипел Индраварман сквозь стиснутые зубы.

— И сделал это с радостью… о великий король.

— Твоя шлюха будет…

— Нет! — крикнул Асал и, отстранившись на мгновение, ударил Индравармана лбом в нос.

У короля из носа хлынула кровь, он взревел от боли и шагнул назад. Асал высвободил свою саблю, зацепившуюся за топор, и сделал резкий выпад. Удар не попал в цель, но Асал продолжал напирать на Индравармана, заставляя того отступать. Асал снова взмахнул саблей и на этот раз почувствовал, что металл вошел в плоть. Индраварман вскрикнул.

Видя, что их королю угрожает смертельная опасность, чамы снова бросились на Асала. Он отбил один удар сабли, потом услышал сдавленный предупреждающий окрик Джаявара и, обернувшись, каким-то чудом, отчаянным движением своего щита успел отбить в сторону трезубец По Рейма. Один из зубцов этого грозного оружия воткнулся в щит, оцарапав Асалу предплечье.

Индраварман восстановил равновесие и наотмашь ударил Асала плоской стороной своей секиры; тот покачнулся и ударился спиной о край борта лодки. Перед глазами заплясали искры, воздух, казалось, застрял в горле. Он почувствовал, что валится в воду.

По Рейм прыгнул на него с кинжалом в руке. Каким-то чудом Асалу удалось перехватить его запястье. Однако ассасин с такой силой навалился на Асала, что оба, перевернувшись, вверх ногами полетели в воду.

Асал продолжал сжимать запястье По Рейма. Но его голова находилась в коричневой воде, и он не мог ни думать, ни что-то видеть, ни дышать.

По Рейм ударил Асала коленом в живот. Асал непроизвольно вскрикнул, и вода хлынула ему в рот. Он поперхнулся, закашлялся и отчаянно заметался — конец приближался быстрее, чем он ожидал.

* * *

Хоть Воисанна и пребывала в смятении из-за гремевшей вокруг битвы, она тем не менее умудрялась почти без задержек подавать королеве стрелы. Лучник из Аджадеви был не самый лучший, но она непрерывно поливала соседнюю лодку с чамами дождем из стрел. Враги стреляли в ответ, и их стрелы втыкались в борт и дно лодки рядом с женщинами. Если наконечники впивались в доски неглубоко, Воисанна высвобождала стрелы и подавала их Аджадеви, а та сразу же отправляла их обратно, в противника. Поскольку целилась она в скопление людей, то зачастую попадала, слыша в ответ крики и проклятия.

Похоже, Аджадеви не испытывала страха перед свистевшими вокруг нее стрелами, но Воисанну эта постоянная опасность лишала присутствия духа. Она настояла на том, чтобы Чая оставалась с детьми, которые спрятались за стеной из щитов. Кое-кто из детей уже потерял своих матерей и отцов, и Воисанна гордилась Чаей, которая сейчас пыталась утешать маленьких.

Когда Воисанна кидалась вытаскивать очередную вражескую стрелу, она каждый раз поглядывала на ту лодку, где находился Асал. Она не видела его, но постоянно искала глазами, даже когда королева кричала ей, чтобы она не медлила. Аджадеви также с нетерпением ждала известий о ходе битвы, поскольку Джаявар находился в самой ее гуще. Но если бы она не удерживала своими выстрелами соседнюю вражескую лодку на расстоянии, чамы уже давно высадились бы на их судно и перерезали бы всем им глотки или зарубили бы саблями. Поэтому Воисанна собирала стрелы, сообщала королеве о том, что видит вокруг себя, и старалась не замечать слез Аджадеви.

Но все изменилось, когда ей наконец удалось заметить Асала, сражающегося с Индраварманом. Она видела, как его сабля мерно поднимается и опускается, словно мотыга крестьянина. Вот чамский король отшатнулся. Но тут на Асала прыгнул другой чам, поменьше короля; Воисанна закричала, а Асал схватился со своим новым соперником, после чего они оба упали в воду и исчезли из виду. Не раздумывая ни мгновения, она прыгнула за борт, продолжая держать в правой руке только что вытащенную стрелу. Она гребла изо всех сил, сходя с ума от страха за любимого. Она думала о том, как ему больно в темной воде, и мысль об этом гнала ее вперед, давая силы. Хотя поверхность воды была усеяна тлеющими обломками досок, она, не помня себя, продвигалась вперед, выкрикивая его имя на выдохе.

Она приближалась к его лодке. Прямо перед ней в фонтане брызг из воды показалась голова незнакомца. Он глотнул воздуха и тут же снова погрузился в воду. Изо всех сил работая руками и ногами, Воисанна открыла глаза под водой. Несмотря на то что видно было плохо, она все же заметила блеск стали. Затем появилось лицо Асала; рот его был открыт так, что были видны белые зубы. Теперь она уже четко видела, что двое мужчин дерутся за нож. Асал находился под своим противником, глубже его. Воисанна подплыла к худощавому чаму со спины, и ей удалось сделать это незаметно. Крепко сжав свою стрелу, она размахнулась и всадила ее во врага. Стальной наконечник глубоко вошел в тело пониже правой лопатки, и она услыхала сдавленный крик. Нож вывернулся в ее сторону, но она даже не пыталась защититься от него, продолжая вгонять стрелу глубже и глубже. Асал дернул за руку, державшую нож, отвел его от нее и, изменив направление удара, всадил его в бок соперника. Тот застонал, и вода вокруг них окрасилась в красный цвет. Он пытался еще сопротивляться, но Асал был сильнее и наносил удары ножом снова и снова. Чам содрогнулся и опять застонал; из его рта наверх поплыли пузыри. Глаза его в ужасе расширились, а движения замедлились. Он еще раз конвульсивно дернулся, после чего, казалось, превратился в статую с застывшими, неподвижными чертами лица и медленно пошел ко дну.

Воисанна тянула Асала за собой наверх, отчаянно работая ногами. Наконец они вылетели на поверхность, на солнечный свет. Он задыхался и закашлялся, когда смог глотнуть воздуха.

Взяв его лицо в свои ладони, она твердила ему, что хватит с него битвы, что теперь они уплывут отсюда. Он не сопротивлялся, и она потянула его за собой подальше от этого безумия, туда, где мерцала под солнцем спокойная вода.

* * *

Хотя Сория не была воином, ей было понятно, что сражение достигает своего пика. Казалось, что воины с обеих сторон дерутся с еще большей яростью. Лодки сталкивались и переворачивались, люди продолжали бороться в воде, постоянно раздавались воинственные боевые кличи. Она молилась за Вибола и Борана, но тут заметила стрелу, летящую прямо в Прака. Инстинктивно она заслонила его собой и охнула, когда стрела вонзилась ей в грудь. Боль была немыслимой, но она открыла глаза, чтобы посмотреть, не пострадал ли Прак. С ним все было в порядке, не было видно ни царапины, а лицо не выражало боли.

Захрипев, она опустилась на колени.

— Мама! — крикнул он, опускаясь рядом с ней.

Ее тело содрогалось от обжигающей боли. У нее было ощущение, что в горло ей влили кипящего масла. Она хотела скрыться от боли, найти какое-то прибежище, но каждый вдох причинял ей новые мучения.

— Нет! — пробормотал Прак, двигая пальцами по стреле, пока не коснулся ее груди. — Нет, мама! Этого не может быть! Нет, прошу тебя!

В его голосе звучал ужас, и это переключило ее со своей боли на его боль.

— Это… пустяки.

— Никакие не пустяки! Ты ранена! Я же чувствую — у тебя кровь!

— Моя кровь… это твоя кровь.

— Что ты говоришь? О чем ты?

— Ты… мой сынок. Мой прекрасный мальчик.

— Прекрати!

Она пыталась сосредоточиться, но ей было трудно дышать. Ее как бы окутала полупрозрачная дымка. Она взглянула на солнце, потом на лицо сына.

— Уже… почти не болит, — солгала она.

Он оторвал от своей набедренной повязки кусок ткани и приложил его к месту, откуда торчала стрела, пытаясь остановить кровотечение.

— Что же мне делать? — с отчаянием в голосе спросил он. — Скажи мне, что делать!

— Просто… обними меня. Как я обнимала тебя.

Его губы двигались, но на этот раз она уже не слышала его. Она знала, что времени у нее осталось мало. Что бы она ни сказала ему сейчас, это будет важно, это останется, потому что он пронесет эти ее последние слова через всю свою жизнь.

Поэтому она думала, хотя свет вокруг уже начал меркнуть. Она думала о том, что ему сказать.

* * *

Джаявар криком предостерег Асала за мгновение до того, как на него набросился высокий чам. Хотя это предупреждение спасло Асала от первого удара, времени у него оказалось недостаточно, чтобы не позволить противнику столкнуть себя за борт. Джаявар хотел броситься ему на помощь, но перед ним был раненый Индраварман, из бедра его хлестала кровь. Чамский король никогда не был таким уязвимым, как в этот момент.

Подняв саблю, Джаявар отчаянно ринулся вперед, чтобы атаковать Индравармана, прежде чем чамы успеют перегруппироваться и образовать кольцо вокруг своего короля. Кхмерский клинок обрушился вниз, но в самый последний момент был отбит древком секиры Индравармана. Однако Джаявар не отступил и тут же полоснул лезвием Индравармана сбоку. Клинок разрубил кожаные стеганые доспехи и глубоко вошел в плоть. Индраварман взревел от боли. Он со страшной силой взмахнул своей секирой, пытаясь отрубить Джаявару голову, но кхмерский король пригнулся и атаковал вновь, понимая, что от него сейчас зависит судьба его королевства. Резко вскинув саблю вверх, он ударил Индравармана снизу под подбородок. И снова это оказался не смертельный удар, но из раны хлынула кровь, а Индраварман, покачнувшись, отступил назад, стараясь увернуться от кхмерской сабли.

В другой день и сражаясь с другим человеком, Джаявар предложил бы своему сопернику бросить оружие и сдаться. Но только не сегодня, и только не этому сопернику. Поэтому он продолжал напирать, рубить и колоть своей саблей. Секира выпала из ослабевшей руки Индравармана. Последним, отчаянным движением король чамов ударил своим щитом Джаявара в грудь. От удара Джаявар зашатался, однако, сосредоточившись и собрав все силы, рубанул своей саблей так, что ее конец глубоко вошел в плечо Индравармана.

Чам свалился на палубу, безоружный и беззащитный. В какой-то момент показалось, что сейчас его люди ринутся защищать его, но кхмеры отогнали их в новом порыве неистовой ярости. Почувствовав, что их короля ожидает неминуемая гибель, некоторые чамы предпочли не биться насмерть и попрыгали в воду. Оставшиеся перегруппировались и попытались пробиться к своему королю, но Джаявар велел своим людям держать их на расстоянии. Сражение продолжалось. Люди кричали, дрались и гибли. Осознав, что победа близка, кхмеры атаковали с новыми силами и решимостью и вскоре отбросили чамов назад. Вокруг двух королей образовалось свободное пространство, и теперь их схватке ничто не мешало.

Джаявар сделал шаг к Индраварману с саблей наперевес.

— Ты не человек, — сказал он, тяжело дыша. — Ты убил моих детей. И это ставит тебя ниже любого человеческого существа, ниже любого животного. Ты просто жалкое существо из джунглей, которое нужно раздавить.

Индраварман сплюнул кровью.

— И все же я отобрал у тебя твое… и сделал его своим.

— Да, как обычный вор.

— Я король! — взревел Индраварман, пытаясь встать на ноги.

Удивленный таким поведением врага, Джаявар наклонился к нему и приставил острие сабли к его шее.

— И в такой момент твои люди бросили тебя, — сказал он, указывая на чамов, прыгавших за борт и уплывающих подальше. — А настоящих королей люди не бросают.

— Ты слаб, Джаявар. И всегда будешь слаб.

Джаявар покачал головой:

— Я не пойду войной ни на одно королевство, если только оно само не нападет на нас. Возможно, это делает меня слабым в твоих глазах. Но мне все равно. Мой народ будет свободным. А твое правление в Ангкоре будет вспоминаться, как облако пыли на бескрайней синеве неба, и только.

— Мы все пылинки, Джаявар. И боги передувают нас с места на место.

— Если бы ты оставил моих детей в живых, я бы пощадил тебя. И дал бы возможность богам передувать тебя туда, куда им вздумается.

— Твои дети должны были умереть. И ты сам это знаешь.

— Ничего я не знаю, — отозвался Джаявар, закусив губу, и перед его глазами возникли родные лица. — Но они вернулись ко мне, я их чувствую сейчас. Я их ощущаю. А ты к кому отправишься, когда умрешь, человек-пылинка?

Джаявар повернулся к стоявшим рядом кхмерским воинам, окровавленным и уставшим.

— Заберите у него то, что он отобрал у вас.

Кхмеры накинулись на Индравармана, и тот закричал. Он просил о помощи, которая не приходила, а затем молил о пощаде, которой для него не было. В самом конце, когда он мог лишь жалобно стонать, его подняли на руки, чтобы показать чамам, что их король побежден. После этого воины швырнули его в озеро.

Кхмеры, собравшиеся вокруг Джаявара, начали бурно радоваться, ускорив этим окончание битвы. Несколько вражеских командиров на других лодках попытались сплотить оставшихся в живых, но среди них не нашлось такого предводителя, как Индраварман, достаточно авторитетного и уважаемого, который смог бы взять командование на себя. Чамы начали массово прыгать в воду и плыть к лодкам своих соотечественников. Кхмеры давали им уйти, они начали праздновать победу, торжествующе кричали и размахивали флагами. Чамских командиров убивали, не слушая оправданий.

У Джаявара от усталости подгибались колени. Но он заставил себя стоять и теперь обеспокоенно смотрел по сторонам в поисках Аджадеви, единственного человека, который был в состоянии сделать радость победы полной, а саму победу — окончательной.

* * *

Боль в груди Сории пошла на убыль, несмотря на то, что перед глазами все расплывалось и свет начал меркнуть. До нее донеслись радостные крики — эхо их победы. Прак держал ее голову у себя на коленях и осторожно укачивал ее, стараясь не шевелить все еще торчащую из ее груди стрелу. Он сказал ей, что чамы отступают. Он плакал, обвиняя себя в том, что ее ранили, потому что, если бы он мог видеть, то наверняка предупредил бы ее об опасности.

— Ты видел… всю свою жизнь, — прошептала она, беря его за руку; тело ее было немощно, но сознание оставалось ясным.

— Но эта стрела… Она должна была попасть в меня. Я…

— Матери… должны умирать раньше своих сыновей.

— Почему?

Она вспомнила, как произвела его на свет, как держала его, прижимая к себе, как улыбалась, когда он жадно сосал ее грудь.

— Потому что мои мечты, мои надежды… они остаются с тобой.

— Нам не нужно было отправляться сюда. Вибол был неправ.

— Нет. Мы все сделали правильно. Мы теперь свободны. А я… я бы обменяла свою жизнь на вашу свободу.

— Я бы не смог.

— Когда-нибудь… когда ты станешь отцом… ты поймешь меня. Ты бы на моем месте сделал то же самое. — Она попыталась пошевелиться у него на коленях и подумала о том, что она много ночей держала его так, как он держит ее сейчас. — Я всегда была бедной, сынок, — прошептала она. — Но ты дал мне возможность почувствовать себя очень богатой.

Его слезы капали ей на лицо.

— Тебе нужно беречь силы. Скоро здесь появятся Вибол и отец. Они найдут нас.

— Я знаю. Они живы. Скажи им… что я их люблю.

— Скажи им это сама. Пожалуйста!

В горле у нее как будто что-то застряло, и ей вдруг стало трудно набрать в легкие достаточное количество воздуха. Она потянулась к его лицу, провела пальцами по знакомым чертам, узнавая в нем себя и Борана.

— Смерть… должна быть печальна. Но когда я вижу тебя… я счастлива.

— Мама, пожалуйста, не умирай! Ты не можешь умереть!

— Мой замечательный мальчик. Мой сынок. Как я горжусь тобой!

Наклонившись к ней и прижимая ее к себе, он уже плакал в открытую, и его всхлипывания перемежались с криками радости, доносившимися издалека.

— А я горжусь тобой, — сказал он.

Она улыбнулась; ей нужно было отдохнуть, потому что дышать становилось труднее, а мысли путались. Она увидела себя девочкой, которая бежит по джунглям, гонясь за кем-то. Как же быстро пролетела ее жизнь! Как далеко завело ее это жизненное путешествие! Действительно ли пришла пора ей отправиться к тем, кто ушел до нее?

— Я еще вернусь… ко всем вам, — прошептала она.

— Как… как мы тебя узнаем? Как ты будешь выглядеть?

— А ты прислушивайся.

— К чему?

— К разным звукам… которые кажутся тебе самыми знакомыми и приятными. И играй на своей флейте. Чтобы я тебя услышала.

Он снова обнял ее, и по ее щекам покатились его слезы.

Некоторое время она еще могла видеть его, но потом его облик начал блекнуть. Она прошептала его имя, потом имя Вибола и Борана и представила себе их красивые лица, чтобы потом смогла найти обратную дорогу к ним.

Ее путешествие началось.

* * *

Схватившись за широкую доску, плававшую недалеко от неповрежденной лодки, Воисанна и Асал с сомнением и недоверием смотрели на то, как чамская армия отступает. На соседней лодке кхмеры и сиамцы уже праздновали победу. Кто-то обнимался, а другие, побросав оружие, прыгали в воду, чтобы искупаться.

Воисанна не верила своим глазам. Битва не могла на этом закончиться. Чамы вскоре перегруппируются и атакуют снова.

— Куда… куда это они направляются? — спросила она, касаясь локтем руки Асала, лежавшей на доске.

— Домой.

— Но они вернутся. И приведут с собой еще больше людей.

Он покачал головой:

— Может быть, когда-нибудь. Но большинство людей на моей родине не хотели войны. Индраварман заставил нас прийти сюда. Теперь, когда его нет… думаю, все вернутся в свою страну.

Она протянула руку и коснулась царапины на его щеке.

— Когда я увидела, что ты упал… Весь мой мир как будто рухнул.

— Ты спасла меня, моя госпожа.

— Нет, я только помогла тебе.

Он зачерпнул воды рукой и напился.

— Ты сделала гораздо больше. Ты рисковала всем ради меня — твоего бывшего поработителя, твоего бывшего врага.

Вспомнив о том, как он бился со своими соотечественниками, она закусила губу.

— Как ты можешь быть таким нежным в любви… и таким свирепым в бою?

— Все из-за тебя.

— Из-за меня?

— Все, что мне нужно, — это ты. Но, чтобы получить тебя, мне следовало быть свирепым.

— А как насчет власти? Или богатства? Мужчины к этому стремятся.

Он улыбнулся:

— Только не я, моя госпожа. Я хочу тебя и только тебя.

— А еще дочку. Я знаю, что ты хочешь дочку.

— Дочек и сыновей. Семью. Зачем мне что-то еще? Если боги одарят меня таким благословением, я буду вечно им благодарен.

Она склонилась к нему и поцеловала. Как только губы их соприкоснулись, мир вокруг исчез. Она уже не слышала радостных воплей победителей, не чувствовала пореза на своей ладони. Но зато перед ней возникло видение. Она увидела его отцом, а себя — вплетающей стебель цветка в волосы их дочери.

— Мы победили, — прошептала она между поцелуями. — Уж не знаю, как нам это удалось, но мы победили.

— Да, моя госпожа. Мы сделали это. Кхмерка и чам. Мы победили вместе.

* * *

Две лодки сближались. На обеих было полно мертвых, но были и живые. На носу одной из них сидела Аджадеви, согнувшаяся, но не сломленная. Она перевязывала женщине лоб полоской грубой ткани и смотрела на приближающуюся лодку Джаявара. Ее муж стоял на носу, двумя руками сжимая флагшток, на котором развевалось на ветру не пострадавшее в бою их знамя с изображением Ангкор-Вата.

Аджадеви старалась сдерживать слезы, но она испытала такое облегчение при виде Джаявара, целого и невредимого, что слезы безостановочно лились из глаз. Содрогаясь в беззвучных рыданиях, она поражалась тому, что они оба остались живы, но и гордилась тем, что они смогли преодолеть это испытание. Она прекрасно понимала, что этот чамский военачальник был для них даром свыше, потому что она видела его в бою, видела, как он своей саблей изменил ход сражения. Живи она еще тысячу жизней, у нее все равно могло не хватить времени, чтобы как следует отблагодарить его.

Носы их лодок соприкоснулись. Кхмеры радостными криками приветствовали воссоединение короля и королевы.

Аджадеви поблагодарила всех, кто был сейчас рядом с ними, за все понесенные ими жертвы, искренне веря в каждое свое слово. Затем она сделала шаг вперед и обняла своего уставшего и израненного мужа; она держала его крепко и никуда не собиралась отпускать.

* * *

Ко времени, когда Боран и Вибол нашли Прака в сильно поврежденной лодке, отек на голове Борана уже уменьшился, он довольно крепко держался на ногах, сознание прояснилось. Он бодрился, опираясь на Вибола, но, едва взглянув на Прака, мгновенно понял, что произошло. Внезапно он почувствовал, что куда-то падает, в какую-то зияющую бездну, которая образовалась у него внутри. Ноги у него подкосились, и он упал на дно лодки.

По щекам его катились слезы. Закрыв глаза, он пытался найти ее образ, почувствовать ее. Но все время натыкался лишь на ужасающую черную пустоту в своей душе.

Она ушла.

 

Глава 4

Возрождение

Через день после этих событий, когда воздух после ночи уже достаточно прогрелся, Боран, Вибол и Прак стояли на берегу широкой реки. Эта бухта со спокойной водой была идеальным местом для цветов лотоса, и они росли здесь в изобилии, а их отражения в воде были такими же изящными и яркими, как и сами цветы. Бухта эта находилась недалеко от их прежнего дома и была одним из самых любимых мест Сории. Здесь она когда-то плавала среди цветов, отдыхала на берегу и следила за своими сыновьями, плескавшимися на мелководье.

Вспоминая эти моменты, Боран вглядывался в цветы лотоса, и по щеке его катилась слеза. Это место напоминало ему жену и своей простой и понятной красотой, и своей сдержанной силой. Когда они были молодой влюбленной парой, любили приходить сюда, чтобы поговорить о будущем, о своих мечтах иметь свой собственный дом и детей. Он не мог пообещать ей богатство и комфорт, но она и не просила его об этом. Она просто хотела жить мирной и спокойной жизнью.

Когда Боран обернулся туда, где на груде собранного здесь же хвороста лежало ее омытое и умащенное благовониями тело, ему захотелось упасть на колени и зарыдать. Но он должен был оставаться сильным в глазах сыновей и поэтому с трепетом подошел к ней сбоку. Тело ее лежало на высоте его пояса, и он, протянув руку, стал касаться ее лица. Он не мог представить себе, что больше никогда не увидит это лицо, что оно исчезнет из его жизни, точно капли дождя на теплом камне. Пальцы его задержались на ее губах, и он внезапно пожалел, что целовал ее недостаточно часто, что слишком много времени проводил впустую вдали от нее. Каким же он был глупцом!

Как он ни старался сдерживаться, он все же расплакался, трогая ее лицо, ее плечи, ее тонкие руки. Его сыновья подошли и стали по обе стороны от него, но он чувствовал только ее, осознавая, что хотел бы иметь возможность прикасаться вот так к ней каждый день до конца своей жизни. Ему было тяжело дышать и даже стоять.

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб, а затем поправил цветок ириса в ее волосах; по щекам его катились слезы. Они все вместе обложили ее тело цветами, помня, что они были одним из немногих подарков, которые она позволяла себе при жизни.

Боран закрыл глаза и стал молиться о том, чтобы она уже оказалась на пути к своему возрождению и чтобы она направилась в его сторону.

Закончив молитву, Боран повернулся к Виболу и Праку.

— Она… умерла ради всех нас, — тихо сказал он. — Поэтому воздайте ей должное, прожив свои жизни так, как этого хотела она. Пусть она видит вашу радость.

Сыновья его одновременно кивнули; их щеки тоже были мокрыми от слез.

— И она будет следить за вами, — продолжал он. — Как делала это всегда. Ничего не изменится.

Налетел ветер, и цветы заколыхались. Он не хотел, чтобы их сдуло с нее, и поэтому, поцеловав ее еще раз, отступил назад. Вибол и Прак произнесли слова последнего прощания. Сейчас они уже плакали открыто, как и их отец. Взяв ее за руку, каждый из них поцеловал ее в щеку.

Под хворостом был сложен сухой мох. Вибол опустился на колени и аккуратно положил на него несколько тлеющих углей, которые он принес с собой в каменной чаше. Угли провалились в мох, и Вибол начал дуть на них, отчего они сразу покраснели, а вскоре показались язычки пламени. Мох сначала стал коричневым, потом задымился и вспыхнул. Вибол сделал шаг назад.

Сначала огонь был слабым, языки пламени трепетали, как будто новая жизнь рождалась из утробы матери. Затем он окреп и начал поглощать тонкие прутики, а потом и толстые ветки. Хотя жар вскоре стал сильным, Боран не отходил от костра. Он вглядывался в родное лицо, зная, что никогда больше не будет прикасаться к другой женщине так, как прикасался к ней. Она вернется к нему, так или иначе, а когда он ощутит ее присутствие, в его сердце возвратятся мир и покой.

Он взял сыновей за руки. Глядя, как разгорается пламя, он крепко сжимал их руки. В конце концов он вынужден был отступить, не выдержав буйства огня.

Боран всегда был уверен, что умрет первым, а она останется с сыновьями одна. Он не подготовил себя к тому, что все так обернется, что он будет стариться один, что будет смотреть за внуками, пока их мальчики и их жены будут работать.

— Ваша мать… она как следует научила меня, — прошептал он, вновь стискивая их руки. — Я наблюдал за тем, как она с вами управлялась. И когда вам обоим понадобится помощь, я всегда буду рядом. — Он прокашлялся; в горле вдруг пересохло, как будто туда попал пепел. — И она тоже будет рядом. Я это знаю.

Прак повернулся к нему:

— Ты никогда не останешься один, отец. Обещаю.

Языки пламени поднимались все выше. Дрожащими руками Прак взял флейту. Сначала звуки были нестройными, но ему все же удалось сыграть мелодию, которую она любила больше всего. Пока он играл, резкий порыв ветра поднял в небо столб искр и пепла. Некоторые цветы, еще не тронутые огнем, тоже взмыли в воздух. Они закружили над костром, и хотя большинство из них упало в огонь и было поглощено им, одна маленькая белая орхидея стала опускаться между братьями. Вибол протянул руки и поймал ее в раскрытые ладони. Сначала он, казалось, не знал, что с ней делать, и просто смотрел на трепетные лепестки.

Вибол после смерти матери почти не разговаривал, и Боран знал, что тот винит себя в ее гибели. Положив руку на плечо сына, он сказал:

— Вот видишь, сынок, она с нами.

— Нет, — всхлипнув, отозвался Вибол.

— Да.

— Это моя вина. Это только моя вина.

— Но ведь ты держишь ее в руках прямо сейчас. И она не пришла бы к тебе… если бы считала тебя в чем-то виноватым.

Вибол пристально рассматривал цветок, с благоговением прикасаясь к его нежным лепесткам. Он начал дрожать, задышал тяжело, руки у него затряслись.

Боран обнял обоих своих сыновей и притянул их к себе. Они обхватили его руками, а он пообещал им, что они будут счастливы, что этот цветок дает им надежду на это. Он ощутил присутствие Сории, когда меньше всего ожидал этого, когда ее тело еще находилось в огненном аду, когда ее у него отбирали. От них уходило ее тело, но не она сама. Она была в нем, в них всех.

Прижимаясь друг к другу и вместе оплакивая ее, они искали и находили утешение в этих объятиях. Вибол продолжал лелеять белый цветок, держа его у своей груди.

— Ты уверен? — наконец едва слышно спросил он.

Боран кивнул. Ему по-прежнему было больно, а из глаз продолжали течь слезы, но он видел в этом цветке знак свыше. Она была рядом. Частичка ее осталась с ними.

В этот момент он понял, что они построят свой дом прямо здесь, где они стоят. На месте, где догорает ее тело, они посадят цветы, и однажды к ним вернется веселый смех, в тени деревьев будут плескаться дети, жизнь продолжится и будет расцветать.

И когда-нибудь, когда сыновья крепко станут на ноги и у них все будет хорошо, он последует за ней. Он почувствует, как его уносит ветром ввысь, как сейчас унесло ее. Он взмоет в небо и посмотрит оттуда на своих близких, смакуя каждое воспоминание о них и лелея ту ниточку, которая всегда будет связывать их всех вместе.

Теперь его сыновья были свободными. И находились в безопасности.

Сознавая это, он может спокойно отдохнуть. А в один прекрасный день он упокоится рядом с ней.

* * *

Чуть позже в этот же день тысячи кхмеров под стенами Ангкор-Вата праздновали победу короля Джаявара. Несмотря на царившую вокруг храма суматоху, в «комнате эха» было тихо. Асал и Воисанна стояли там рядом, взявшись за руки и прижимаясь спинами к каменной стене. Они били себя кулаком в грудь, слушали отдаленный колокольный звон и посылали небесам благодарственные молитвы.

Оба улыбались.

— Я очень рада, — сказала Воисанна, — что столько подруг Чаи остались в живых. Она так счастлива оказаться снова вместе с ними.

Асал кивнул. Ему до сих пор с трудом верилось, что все сложилось так удачно и что его мечты осуществились. Он думал, что погибнет, либо сам, либо вместе с Воисанной. А теперь он держал ее за руку и пытался убедить себя в том, что это не иллюзия, что каким-то невероятным образом он избежал множества несчастий и попал в место, где царит красота и где испытываешь одно лишь удовлетворение.

— Я тебе когда-то говорил, — тихо произнес он, — что, когда я впервые увидел Ангкор-Ват, я был… так поражен его величием и волшебной красотой, что понял: кхмеры очень хорошие и благородные люди. Чтобы создавать такие башни, такие чудеса, нужно иметь чистое сердце.

— Это верно.

— Но вот чего я не знал, моя госпожа, и о чем даже не догадывался, так это о том, что я влюблюсь в кхмерку, в женщину, которая заставит меня ощутить в себе больше жизни, чем когда-либо до этого.

Она поднесла его руку к своим губам и поцеловала ее.

— И что нам делать теперь, когда война закончилась? — Она снова поцеловала его руку, а потом ласково куснула за большой палец. — Я не наскучу тебе, если меня уже не нужно будет ни от кого спасать?

— Как знать! — задумчиво произнес он, чтобы поддразнить ее.

Воисанна рассмеялась и толкнула его.

— И это все, что ты можешь мне сказать?

— Нет.

— Что это ты вдруг притих? Куда подевался мой отважный чам?

Сердце в груди его взволнованно забилось. Он начал было говорить, но с улыбкой умолк. После паузы он сказал:

— Я хотел тебя кое о чем спросить. Этого вопроса я никогда в жизни никому не задавал и надеюсь, что и не задам больше.

— Что же это за вопрос?

Он встал к ней лицом и взял ее за обе руки.

— Мне очень приятно называть тебя «моя госпожа». Но было бы несравненно приятнее называть «моя жена». Разделишь ли ты со мной жизнь, Воисанна? — Он склонил перед ней голову. — Наибольшее для меня удовольствие — это каждый день видеть первым и последним твое лицо.

Она поднялась на цыпочки и, прижавшись к нему, поцеловала его в губы.

— Только я буду закрывать глаза последней. Не хочу оставлять тебя. Даже на время сна.

— Означает ли это «да»?

— Это «да», и еще тысячу раз «да».

Не раздумывая, он обхватил руками ее бедра и приподнял ее, продолжая смотреть ей в глаза. Она была такой легкой, хоть и стала самой действенной силой в его жизни. Он был готов умереть за нее, готов посвятить ей весь остаток своей жизни.

— Мне хочется кричать, — улыбаясь, сказал он. — Хочется крикнуть богам «спасибо».

— Так крикни. И пусть они услышат тебя.

Он смотрел в темноту у себя над головой и чувствовал, как внутри у него разрастается что-то незнакомое, неуемная радость, какой он никогда не испытывал и даже не мог себе представить нечто подобное. Он ощутил в себе силу более мощную, чем ярость битвы, чем страх смерти. Она продолжала нарастать, расцвечивая его душу незнакомыми огнями. Эта радость поднимала его ввысь, уносила настолько близко к богам, как никогда до этого.

И ему не нужно было подавать голос, не нужно было громко кричать, потому что боги знали, что он думает и что он чувствует.

Они ликовали на небесах вместе с ним.

* * *

Джаявар и Аджадеви стояли возле верхушки башни Ангкор-Вата и смотрели оттуда на свой город. На громадную территорию храмового комплекса пришли кхмеры всех возрастов и сословий, чтобы отпраздновать победу. Люди веселились, пели и молились. Еще до начала праздника они все вместе уничтожили любые следы пребывания в стране чамов. На многих домах и даже башнях далеких храмов висели флаги, под которыми победители шли в бой.

Аджадеви взглянула на верхушку самой высокой башни Ангкор-Вата, которая сияла в лучах заходящего солнца. Она любовалась храмом, а затем перевела взгляд на храмовый ров, на толпы людей, собравшихся на его берегах и плещущихся в воде. Она ощутила единство своего народа, и ее охватило чувство гордости за него.

Она повернулась к Джаявару, на котором была яркая набедренная повязка с узором из разнообразных цветов на зеленом фоне, а на поясе висела золотая сабля его отца. На шее и запястьях были украшения с драгоценными камнями. Он не хотел наряжаться, но она настояла на этом. Чтобы править, как король, он должен выглядеть, как настоящий король.

На помосте, где они стояли, больше никого не было. Вскоре они спустятся к своему народу, но пока им хотелось побыть одним. Они стояли лицом к заходящему солнцу и держались за руки.

— Враг ушел, — сказал Джаявар, кивнув на север и вспоминая, как он вернулся с армией в Ангкор, захватил боевых слонов и прогнал остальных чамов со своей земли. — Разведчики докладывают мне, что немногочисленные чамы, выжившие после сражений, в смятении бежали.

— И все же ты должен быть готов к тому, что они вернутся.

— Да, но что говорят тебе твои знаки? Каким тебе видится наше будущее?

Она посмотрела в сторону солнца. Оно было сейчас не красным, оттенка крови, а более светлым, почти золотым.

— Я вижу мощную кхмерскую армию. Я вижу силу. А еще я вижу мир и процветание.

— Это хорошо, — улыбаясь, отозвался он. — Потому что мы уже и так потратили более чем достаточно сил на бессмысленное разрушение. Пришло время строить.

— Расскажи мне, что ты будешь строить.

— Дороги и лечебницы, храмы и сады. Я хочу накормить голодных, вылечить больных. Я хочу, чтобы наша страна сохранилась в веках, чтобы она была известна как одна из самых величественных за всю мировую историю. — Он улыбнулся каким-то своим мыслям. — Легко сказать! Я понимаю, сколько усилий для этого придется приложить.

— А ты сам? Чего ты хочешь для себя лично?

— То, чего я хочу, у меня уже есть, — ответил он, глядя ей в глаза. — Все мои желания связаны с моим народом и с тобой.

Она провела пальцем по шелковой повязке у него на предплечье.

— А как же твой наследник?

— Если родится мальчик, Нуон воспитает его. Но учить его будем мы с тобой. Мы будем учить его и будем его любить.

Кивнув, она про себя повторила его слова, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло.

— Нам пора идти. Народ ждет тебя. А Бона просил взять его на охоту.

— Рядом с ним я чувствую себя счастливым.

Она стала уже разворачиваться, чтобы уйти, но Джаявар остановил ее, взяв за руку.

— Погоди, — сказал он. — Давай дождемся заката.

— Почему?

— Потому что он будет очень красивым. И я хочу поделиться с тобой этой красотой.

По губам ее скользнула улыбка, и она подошла ближе к нему. Большое и яркое солнце коснулось горизонта, заливая прощальными лучами уходящие вдаль холмы и башни далеких храмов. Краски становились все более сочными, насыщенными, словно это какой-то божественный дух вдохновенно рисовал пейзаж.

— Будь со мной всегда, — сказал он.

— А как же иначе? — отозвалась она, коснувшись рукой его лица и искренне веря в то, что так и будет.