После того, как успешная продажа «Love Me Do» в Мерсисайде помогла первому синглу БИТЛЗ войти в «горячую десятку» Великобритании, Джордж Мартин нашел ту песню, которая должна была превратить группу в национальную «звезду». Это была «How Do You Do It?», сочиненная профессиональным песенником Митчем Мюрреем. Однако, Джон дерзко потребовал, чтобы группе дали возможность выпустить вместо нее еще одну композицию «Леннона-МакКартни». В конце концов, Мартин предоставил молодым дебютантам свободу — и песня «Please Please Me», которую Джон давно уже задумал, как пародию на Роя Орбисона, стала не только их первым великим хитом, но и навсегда перечеркнула мнение о том, что поп-певцы не способны выбирать (не то что писать!) свой собственный репертуар.
Следом вышли сингл «From Me To You», наскоро слепленный на заднике фургончика и занявший первое место через две недели после выпуска, и первый альбом «Please Please Me», записанный за один день и державшийся на вершине списков альбомов целых полгода. Вера Джона и Пола в свои сочинительские способности еще больше укрепилась, когда одна из вещей с их диска — «Do You Want To Know A Secret?» в исполнении Билли Джей Крамера также взлетела на первое место. Теперь уже пришла очередь Джона и Пола создавать СВОИ композиции для всевозможных начинающих «звезд», вплоть до и включая их будущих архивариусов — «Роллинг Стоунз».
Между тем, БИТЛЗ почти беспрерывно совершали турне по Британии. Сначала они были четвертыми в программе после детских «звезд», вроде Хелен Шапиро, а затем сами стремительно дошли до статуса «звезд». В мае 1963 года даже идол Джона Рой Орбисон снизошел до роли «закуски перед БИТЛЗ». А спрос на билеты стал таким, что фаны устраивали палаточные лагеря возле касс за двое суток и более до начала продажи билетов.
К августу БИТЛЗ даже могли похвастаться собственной еженедельной радиопередачей по Би-Би-Си и официальным ежемесячным журналом для фанов. Но лишь с появлением в том же месяце их четвертого сингла «She Loves You» за БИТЛЗ окончательно утвердилось звание первого британского домашнего феномена в поп-музыке. Со своими бодрыми «йе-йе-йе» в припеве, которые для многих миллионов надолго стали мелодией-автографом «Потрясной Четверки», песня «She Loves You» быстро стала «самой продаваемой» из когда-либо выпущенных в Великобритании пластинок.
Вероятно, из-за отсутствия подобного прецедента, рядовым остроглазым журналистам с Флит-стрит понадобилось еще два месяца, чтобы разглядеть «битломанию», но зато они быстро наверстали упущенное после выступления БИТЛЗ 13 октября в популярном эстрадном шоу «Воскресный вечер в лондонском «Палладиуме», когда истерия фанов и в театре, и за его пределами транслировалась непосредственно в миллионы британских квартир.
Впечатление было таким, что вся страна за одну ночь помешалась на БИТЛЗ. Выдающиеся психологи, представители духовенства, педагоги, критики классической музыки и политики — все начали играть высокопарными фразами, анализируя с осуждением или (гораздо чаще) превознесением этих «длинноволосых парней из Ливерпуля». Те первые рок-н-ролльщики, которые прорвались через возрастные и классовые барьеры, прежде ограждавшие эту музыку почти от всех, кроме рабочей молодежи, и не мечтали о таком, а БИТЛЗ даже играли для принцессы Маргарет и королевы на ежегодном «Эстрадном Королевском Представлении». Перед запуском обычно заканчивающей концерт «Twist & Shout» Джон, кивнув в сторону королевской ложи, выдал безошибочную комбинацию наглости и обаяния, ставшую знаменитой «шпильку»: «Те, кто сидит на дешевых местах, хлопайте в ладоши, а остальные — трясите своими драгоценностями…»
Как писала на следующий день «Дэйли Миррор»: «Нужно быть брюзгой в квардрате, чтобы не полюбить этих пикантных, шумных, счастливых и милых БИТЛЗ…»
Когда упомянутый выпуск попал на прилавки, Брайан Эпстайн уже летел в Америку, где до этого ни один британский поп-певец не добился сколько-нибудь заметного успеха, с ацетатной копией следующего сингла БИТЛЗ — «I Want To Hold Your Hand», предвосхищая уже запланированные встречи с Браун Мепс из «Кэпитол Рекордз» и «легендой телеэкрана» Эдом Салливаном.
7 декабря 1963 года БИТЛЗ отпраздновали свое триумфальное возвращение домой в крупнейший театр Мерсисайда «Эмпайр», во время первого общенационального турне уже после «открытия» битломании прессой. Хотя расписание работы исключало мое присутствие на концерте, Джон — в состоянии сильнейшего возбуждения — позвонил мне в «Старуху» и попросил встретиться с ним у тетушки Мими после концерта.
Когда я пришел в назначенный час, Мими сказала мне, что Джон только что убежал в гости к тетушке Хэрриет, которая жила в нескольких кварталах от них. Я бросился за ним к тетушке Хэрри, где первым делом увидел заднюю часть Леннона, торчавшую из угла шкафа, в котором хранилось его барахло, когда он еще ребенком играл там.
«Привет, Джон, — сказал я, — ты что там делаешь?» Он выглянул из-за шкафа и улыбнулся. «Да просто хочу собрать кой-какие свои старые книжки, которые хотел бы взять с собой в Лондон и кое-что из рисунков и разной ерунды, которую я написал и не хочу потерять».
Джон никогда не признался бы мне, но я думаю, что на том сверкающем перекрестке своей жизни и карьеры он инстинктивно хватался за памятные вещи из детства — словно эти ободряющие знакомые предметы могли как-то облегчить его переход в неизвестное будущее. И, несмотря на свою хулиганскую фасадную сторону, Джон Леннон не был лишен сентиментальности. И еще в нем всегда было что-то от старого скряги, запасающего на черный день.
После того, как Джон набил большой брезентовый мешок книгами и листками бумаги, я помог ему перевязать пачку рисунков, большая часть которых относилась к периоду, когда он не рисовал ничего, кроме лошадей. Затем мы перетащили все эти сокровища в дом тетушки Мими, где, наконец, получили возможность посидеть вместе в любимой комнате Джона возле кухни и обменяться новостями. Несмотря на явное счастье от созерцания своего ставшего знаменитым племянника, Мими была твердой сторонницей раннего отхода ко сну.
Однако, Джон был слишком возбужден, чтобы думать о сне. И хотя его тетушка не держала в доме ничего крепче чая, мы с Джоном все больше и больше балдели, глотая одну чашку за другой, и он с восторгом рассказывал о сенсационном успехе БИТЛЗ. Мы вместе приторчали от визжащих толп и спасательных лимузинов, знаменитостей, с которыми они встречались, и девиц, которых они натягивали в своих гардеробных. Он рассказал, как их «дорожник» Мэл Эванс проводил осмотры во время каждого концерта БИТЛЗ и делал четырем самым очаровательным обладательницам билетов предложения, которые почти никогда не отвергались.
Но как бы Джон ни был возбужден всем, что происходило с ним, не совсем правильно было бы сказать, что его это удивляло. В конце концов, Джон всегда считал, что однажды он станет богатым и знаменитым, легендой своего времени. «Если б я теперь смог получить Америку, — сказал он, — я получил бы весь этот ё…й мир!»
Два года назад БИТЛЗ были всего-навсего культом клуба в подвальчике, через год — уже народными героями Мерсисайда, теперь же они стали любимцами всей Британии. Но сверхчеловеческие амбиции Джона все еще были неудовлетворены. Вновь и вновь в тот вечер его монолог возвращался к стране его мечты, «Америка, Америка, Америка», — повторял он почти как заклинание. Тем не менее, он поведал, что БИТЛЗ решили придерживаться осмотрительной политики: играть для публики с отдачей независимо от успеха.
Когда он ненадолго замолчал, мы автоматически перешли в кухню, чтобы поставить чайник на плиту. Обычно во время таких «антрактов» Джон менял тему разговора. «Ну, а как идут дела у тебя? Как успехи в «Старухе»?»
«Неплохо, неплохо. Продвигаются…» На самом же деле бизнес в «Старухе» шел из рук вон плохо и я еле-еле «продвигался».
«А каким будет твое Рождество?»
«Думаю, все будет, как положено», — приврал я. Тут Джон извлек из кармана коричневый конверт и вложил его в мою руку. «Пусть твое Рождество будет приятным, Пит».
«Что это?»
«Моя обычная получка.»
«Мне она не нужна, Джон, — сказал я, тщетно стараясь вернуть ему конверт, — мне не нужна твоя ё…я зарплата.»
«Засунь в карман и забудь об этом», — грубо буркнул Джон. Он унес чайник в другую комнату, давая понять, что вопрос исчерпан.
«Спасибо, Джон, — бросился я вслед, — это просто здорово!»
«Выбрось эти мысли на х…».
Я так и сделал, пока на следующий день не обнаружил, что конверт до сих пор не вскрыт. Несмотря на все те состояния, которые БИТЛЗ начали создавать, Брайан по-прежнему выплачивал им понедельную зарплату. И конверт с получкой Джона содержал десять 5-фунтовых купюр, что эквивалентно примерно 500 фунтам или 1000 долларам по курсу 1983 года, в то время как я каждую неделю приносил домой около 12 фунтов. Он не вскрыл его и не сказал «вот 10 фунтов» и даже не оставил десяти фунтов себе. Для Джона характерным было то, что он хотел отдать мне всё, не задумываясь, что ему самому придется занимать где-то, чтобы прожить следующую неделю. Чтобы вам было понятнее, что означали 50 фунтов в 1963 году, подарка Джона с лихвой хватило на покупку нового плаща, билетов на поезд до Лондона и обратно и случайные расходы на мое недельное пребывание в его квартире в Кенсингтоне.
Однако, на этом щедрость Джона не окончилась. Вернувшись к нашему разговору о «Старухе», он потребовал, чтобы я признался, счастлив ли я работой в этом старом грязном кафе, занимаюсь ли я тем, о чем мечтал. Я признался, что моей тайной мечтой было открыть когда-нибудь тотализатор (азартные игры тогда только-только получили право на легальность).
«Так чего ж ты его не откроешь?»
«Как это?.. А на какие шиши?»
«Сколько тебе нужно? Двух тысяч хватит?»
«Перестань, Джон. Это ни к чему.»
«Слушай, Пит, будь ты на моем месте, ты бы иначе поступил, а?»
Я признал, что в этом он прав.
«Ну вот, — сказал Джон, — а если я не смогу сделать для тебя даже этого, значит, я вообще ничего ни для кого не могу сделать.»
Я был ошеломлен.
«Это уж слишком фантастично, Джон», — пробормотал я.
«Я немедленно переговорю с Брайаном, — сказал он, и все устрою. Понимаешь, я не имею 2000 фунтов наличными — до этого еще не дошло, — но я уверен, Брайан их тебе выдаст.»
«А что, если Брайану эта идея не понравится?»
«Да е…л я Брайана! Это МОИ ё…е деньги и я какого х… с ними захочу, такого и сделаю. Но не думаю, что Брайан будет против.»
Только тут мы вдруг заметили, что уже светает, и Джон вспомнил, что утром в Лондоне запланированы какие-то битловские дела. Он договорился с Джорджем Харрисоном, что встретится с ним у Мими в 9 часов, а уже была половина восьмого.
«О, Господи, — воскликнул я, — моя жена, наверное, теряется в догадках, где я.»
«Мне бы хотелось повидать Бет, пока я здесь», — сказал Джон.
«Тогда почему бы нам не заехать к ее матери? — предложил я. Мы с Бет по-прежнему жили с ее мамой. — Звякни Джорджу и скажи, что мы встретимся там.»
Сделав соответствующие звонки, мы поехали к Бет на моем старом драндулете, купленном за 15 фунтов. Моя жена всегда получала удовольствие от стряпни для Джона, который неизменно уничтожал все, что она (или еще кто-то) ставила перед ним, с такой жадностью, словно это был его последний кусок, и приготовила нам яичницу с беконом. Вскоре подъехал Джордж Харрисон в своем «Ягуаре», который купил «с рук», и который был его самой большой гордостью и самой дорогой покупкой с тех пор, как начали притекать битловские деньги. Джордж наспех выпил чашку чая, и после этого все начали прощаться.
«Пит, а почему бы тебе не поехать с нами?» — импульсивно спросил Джон. — Ты сможешь провести со мной и Син все Рожество (без буквы «д») и посмотреть все наши концерты в Финсбери-парк».
Мы с Бет обменялись настороженными взглядами. «Извини, Джон, спасибо за приглашение, — ответил я, — но я должен провести Рождество со своей семьей.»
«Ах, …, …, …! Ну тогда я вот что скажу. Вы с Бет приезжаете в Лондон на неделю сразу после Рожества. Концерты продолжаются и после Нового года, так что вы еще сможете почувствовать вкус всего этого безумия вокруг БИТЛЗ.»
Как выяснилось, Брайану Эпстайну идея Джона помочь мне открыть свое «дело» очень понравилась. Польщенный и вдохновленный необычайно высоким мнением Брайана обо мне, я договорился о времени встречи для получения чека. Но когда я приехал в офисы на Чэпел-стрит, обычно пунктуальный Брайан почему-то все еще не появлялся. «Я знаю, что м-р Эпстайн ждет вас, — извинилась его секретарша. — Он должен вот-вот вернуться. Если хотите, вы можете подождать в его кабинете. Чувствуйте себя, как дома».
Едва я успел налить себе кока-колы из впечатляющего коктейль-бара Брайана, начал звонить его личный телефон. Он все звонил и звонил, пока я, наконец, не решил, что не будет ничего страшного, если я сниму трубку. «НЕМС Энтерпрайсез» — с важностью произнес я.
«Здравствуйте, — отозвался еле слышный американский голос на другом конце провода. — Это говорит м-р Эпстайн?»
«Нет. Его сейчас здесь нет, но он скоро вернется. Ему что-нибудь передать?»
«Скажите ему, что звонили из офиса Эда Салливана, и что м-р Салливан хотел бы как можно скорее переговорить с м-ром Эпстайном.»
Совершенно не подозревая о значительности Эда Салливана в мире американского шоу-бизнеса, я кратко отметил его просьбу и телефонный номер и сразу забыл о них, пока через несколько минут не вернулся Брайан. За это время я невзначай прочел пометку в деловом дневнике, лежавшем на его столе в раскрытом виде: «Стрижка для Джорджа». Насколько я понял, Брайан очень серьезно относился к делу по уходу и глянцеванию БИТЛЗ. А уж я-то знал, как Джордж ненавидел парикмахерские!
«Здравствуй, Пит, — сказал Брайан и, пройдя кабинет большими шагами, пожал мне руку. — Очень рад видеть тебя. Как твои дела?»
«Спасибо, очень хорошо. Особенно с тех пор, как я услышал, что ты не против идеи Джона выдать мне немного денег.»
«Я счел эту идею превосходной, — сдержанно и учтиво произнес Брайан. — У меня нет никаких возражений. Желаю тебе самых больших успехов.»
«Да, между прочим, — бросил я вскользь после еще нескольких взаимных любезностей, — пока тебя не было, я ответил на звонок из Америки. С тобой хотел поговорить какой-то м-р Салливан…»
Эти слова, словно случайно произнесенное волшебное заклинание, оказали на проворного и речистого менеджера БИТЛЗ магическое воздействие. Всю его обычную сдержанность вдруг как водой смыло, и он начал подпрыгивать с нескрываемым ликованием. «Невероятно! Фантастика! — кричал он. — Да ты понимаешь, кто такой Эд Салливан?! Ты понимаешь, что все это значит?! Это значит, что они добились его! Они добились его в Штатах!!»
«Сегодня настоящий праздник! — счастливо заливался он и, кое-как собравшись с мыслями, выписал чек на 2000 фунтов, который вручил мне с пышным театральным жестом. — Ну, а теперь мне надо заняться Эдом Салливаном!»
«Спасибо, Брайан, всего хорошего!»
«До свидания, Пит. Счастливо тебе!»
Я уже почти вышел за дверь, когда Эпстайн вдруг попросил меня вернуться. «Пит, — сказал он, — а ты не хотел бы… стать моим личным ассистентом?»
«Личным ассистентом?! — опешил я. — Да зачем тебе такой оборванец, как я? Это испортит твой имидж.»
«Ты ведь так четко справился с этим звонком, а мне как раз такой человек и нужен.»
Но, подумав, я все же заподозрил, что моими главными достоинствами была близость к любимому Битлу Брайана и мое некритичное отношение к его гомосексуализму. И уж, конечно, он не забыл моих небрежных слов в ту ночь нашего первого знакомства. Позднее я подумал, что он, наверное, тогда просто почувствовал, что полностью доверяет мне. Но в ту минуту моя голова трещала от противоречивых чувств. Несколько секунд назад я упивался возможностью открыть свое собстенное дело — а тут Брайан Эпстайн хочет, чтобы я стал его личным ассистентом! «Ну, а какими будут мои обязанности?» — недоуменно спросил я.
«Просто путешествовать со мной по всему свету, помогать в делах БИТЛЗ, бывать на всех их концертах — в таком вот духе…»
«Мне нужно хотя бы немного времени, чтобы все это хорошенько обдумать», — сказал я.
«Хорошо, — согласился Брайан, — сколько это займет?»
«Если у тебя найдется свободная минута, я позвоню завтра и сообщу свое решение.»
Брайан пометил мое имя в своем переполненном деловом блокноте и еще раз пожал руку. «Только не забудь, Пит. Я очень надеюсь снова увидеть тебя завтра».
Размышляя над предложением Брайана, я быстро предался соблазнительным мечтам о себе — колесящей по свету правой руке менеджера вскоре станущих всемирно знаменитыми БИТЛЗ, к чьим успехам и благополучию я испытывал отнюдь не праздный интерес. С другой же стороны, я был вполне счастлив в Ливерпуле, где всего девять месяцев назад женился и поэтому очень тяготился перспективой проводить почти все время вдали от дома.
Однако, решающим фактором стала щедрость Джона, позволившая мне осуществить свою давнюю мечту — открыть свой собственный бизнес. Несмотря на все счастье, выпадающее на долю БИТЛЗ и мое личное уважение к Брайану Эпстайну, принятие его предложения могло бы уменьшить мой статус до статуса маленькой рыбки в огромном пруду. И, независимый по натуре, я решил, что гораздо лучше будет чувствовать себя огромной рыбой в маленьком прудике, который к тому же будет моим собственным.
Поначалу, когда я сообщил ему о своем решении, Брайан не мог поверить своим ушам. Но когда я объяснил все причины, стоявшие за этим, он отнесся к этому уже с полным пониманием и сочувствием. «Что ж, может так оно и лучше», — заключил он, и еще раз пожелав всяческих успехов, проводил меня до двери. В конечном счете эта работа досталась молодому журналисту из «Дейли Экспресс» по имени Дерек Тейлор, одному из самых прекрасных и чутких людей, когда-либо встреченных мной.
Через день после Рождества мы с Бет, как и обещали, приехали в Лондон. Преодолев шесть лестничных пролетов, мы оказались у дверей новой квартиры Джона в Кенсингтоне, где нас радостно встретили Синтия Леннон, ее мама и крошка Джулиан, которого я прежде не видел. Джон тогда уже был с остальными Битлами в театре «Астория» в Финсбери-парк. «Он звонил каждые десять минут и справшивал, не появились ли вы», — рассказала Син. В следующую секунду раздался телефонный звонок. Конечно же, это был Джон.
«Пит!! Как здорово, что ты приехал! — восторженно крикнул он. — Ты уже видел Джулиана? Правда, славный мальчик?!»
«Это чудесный ребенок, Джон, но как странно слышать такое от ТЕБЯ!» До рождения Джулиана Джон никогда — мягко выражаясь — не восторгался детьми.
После того, как мы обменялись еще несколькими любезностями, Джон начал настаивать, чтобы я срочно мчался в театр, иначе я опоздаю на концерт БИТЛЗ.
Поручив Бет нежным заботам Син и миссис Пауэлл, я помчался вниз по лестнице и поймал такси. Однако, когда мы подъехали к Финсбери-парк, скорость движения стала настолько безнадежно медленной, что я решил завершить свое путешествие пешком. И тут я попал в самый настоящий пандемониум, свидетелем которому никогда еще не был. Все улицы были забиты визжащими подростками и десятками возбужденных полицейских, тщетно пытающихся наладить автомобильное движение и держать под контролем истеричную толпу. И все это — в честь моего старого приятеля Джона Леннона и его группы ребят из Мерсисайда! Только тут я наконец сообразил, что у меня нет билета. Собрав всю силу своего умению убеждать (не говоря о грубой физической силе), я кое-как смог одолеть речами несколько полицейских баррикад, проложив перед этим путь сквозь массу пышных девичьих тел.
Добравшись до фойе «Астории», я назвал свое имя и был приятно удивлен, когда сам директор театра, предупрежденный о моем «неминуемом появлении» не кем иным, как Битлом Джоном, кланяясь и расшаркиваясь, подошел ко мне.
«Я очень, очень сожалею, м-р Шоттон, — сказал он, — но у нас не осталось ни одного билета. Боюсь, Вам придется стоять, если Вы не возражаете…»
Если я не ВОЗРАЖАЮ! «Ладно, так и быть!» — грубо буркнул я, осваиваясь со статусом ОВП — очень важная персона (VIP — very important person — прим. пер.) и давая понять, что делаю ЕМУ честь, не настаивая на сидячем месте. Но, как бы то ни было, этот наш «обмен» почти полностью утонул в визге битломании, исходящем из самих стен театра.
К тому времени, когда я нашел себе удобное место в самом конце зала, концерт БИТЛЗ уже начался, впрочем, мощно усиленный рок-н-ролл был почти не слышен из-за могучей силы легких женской части поклонников группы. Оглядевшись вокруг, я вдруг с изумлением увидел нашего старого приятеля — первого менеджера «Кваримен» — Найджела Уэлли «Ё…, …, Найдж! — заорал я изо всех сил. — А ТЫ что тут делаешь?!» Я точно знал, что он прочно осел в Кенте и стал профессиональным игроком в гольф и никто из нас не видел его уже несколько лет.
«Я узнал, что они приезжают, — заорал он в ответ, — и решил приехать и попробовать сюда попасть.»
«Как же, …, ты смог сюда попасть? Джон знает, что ты здесь?»
«Нет, нет. Я просто зае…л всем мозги и пробрался.»
Найдж, как я с теплотой вспоминаю, всегда имел способность зае…ть мозги кому угодно и попадать куда угодно. Слабый академически, как его характеризовали, он обладал «уличными мозгами», стоившими всех наших вместе взятых. В те далекие буйные дни на улицах Ливерпуля мы всегда знали, что Найдж вытащит нас из самой безвыходной ситуации.
Наконец, мы с Найджем переключили свое внимание на спектакль, разворачивающийся вокруг. Из конца зала БИТЛЗ выглядели одной общей прической «лохматая голова», и серыми безворотничковыми костюмами Пьера Кардена походили на четыре милые игрушки — изрядное изменение прежнего образа в «Пещере»!
Девушки стояли на сиденьях или карабкались друг по другу, пытаясь приблизиться к своим идолам. Одни тихо плакали, другие — визжали и издавали леденящие душу вопли, особенно, когда Пол и Джордж трясли своими блестящими локонами «в унисон», создавая фальцетом типичное для многих ранних хитов БИТЛЗ «у-у-у-у!»
Некоторые девушки рвали на себе волосы и одежду, забрасывая сцену градом конфет «jelly-babies», которые Джордж как-то раз неосмотрительно назвал своими любимыми. Казалось, все фаны пребывают в состоянии затяжных судорог всеобщего оргазма. Было так, как гласила возникшая поговорка: «В зале не было ни одного сухого места…» Концерт БИТЛЗ, помимо прочего, включал и квази-викторианский скетч, в котором Джорджа, одетого в женское платье, некий коварный и злобный «Сэр Джэспер» (его играл Джон) привязал к железнодорожным рельсам и которого освободил «Бесстрашный Стрелочник Пол». Однако, для меня кульминацией концерта стала пауза между песнями, когда Джон вдруг крикнул в микрофон: «Здорóво, Пит!!» Я заорал в ответ и помахал ему рукой, хотя и не мог понять, как близорукий Джон Леннон смог заметить меня, стоящего в самом конце зала. Потом он рассказал мне, что попросил директора театра дать ему условный сигнал из-за кулис, как только я появлюсь.
После выступления мы с Найджем прошли к БИТЛЗ за кулисы, и Джон встретил нас обоих с таким восторгом, словно МЫ были героями-покорителями; несомненно, он был счастлив внезапному появлению пропавшего Найджа не меньше, чем я. И хотя можно было ожидать, что все остальные БИТЛЗ будут слишком поглощены своим ослепительным успехом, чтобы найти время для старых ливерпульских знакомых, наше счастливое воссоединение прониклось духом товарищества. Я был особенно тронут, когда Ринго, с которым у нас до сих пор было всего лишь «шапочное знакомство», приветствовал меня, как старого друга, и предложил мне сигарету. (Это было очень необычно, поскольку БИТЛЗ, в отличие от многих сограждан, как правило, не предлагали своих сигарет в качестве дружеского жеста.)
Отпраздновав это событие традиционным возлиянием битловского «виски с кокой», мы с Джоном решили сбежать из осажденного театра. Но наши попытки тихо проскользнуть через боковой выход неизбежно срывались бдительными битломаньяками, предательские визги которых каждый раз спускали на нас с цепи всю толпу. В рукопашную схватку бросились десятки полицейских и с трудом смогли расчистить лишь узкую полоску асфальта между выходной дверью и поджидающим «Роллс-Ройсом»; казалось, они и сами хотели приблизиться к одному из БИТЛЗ как можно ближе и поэтому сдерживали ребятишек лишь настолько, насколько это было совершенно необходимо. Впоследствии Джону не один раз пришлось спасаться от сотен цепких молодых рук, одержимых манией приобрести фрагмент анатомии какого-нибудь Битла.
«Ради всех х…в, протащи меня к машине!» — панически крикнул Джон, когда еще одна рука вцепилась в знаменитые лохмы.
Прикрывая его собой от обезумевших поклонников, я кое-как смог затолкнуть Леннона в лимузин. Наш «Роллс» был полностью окружен, и со всех сторон на него лезли девушки. Сквозь мощный визг битломании и вой полицейских сирен мы расслышали крик одного из «бобби»: «Трогайте! Быстрее уезжайте!!»
После этих слов шофер поехал прямо на колышущуюся стену человеческих тел, медленно увеличивая скорость, и толпа с неохотой расступилась. Вскоре даже самые упорные фаны оставили попытку задержать машину. Вокруг нас материализовался эскорт полицейских мотоциклов, и мы исчезли в ночной темноте.
«Вот это жизнь!» — восхищенно произнес я и повернулся к Джону, ожидая подтверждения. Но он не улыбался, а лицо его было белым, как мел. «Нет, Пит, — сказал он, — это страшно. И однажды эти маньяки все же доберутся до меня и разорвут на ё…е клочки.»
Как я заметил, во многих дальнейших случаях, подобная близость к толпе с безумными глазами почти неизменно вызывала у Джона ответную реакцию, переходящую в паранойю. Это напомнило мне то, как он всегда стеснялся физического контакта, даже со своей семьей и близкими друзьями. И, конечно, он испытывал отвращение, когда его касались руками незнакомые люди (это звучит иронично, потому что никто на свете не привлекал своим физическим демонстрированием больше «незнакомцев», чем Джон Леннон).
Впрочем, когда мы вернулись в его квартиру, Джон вновь обрел веселое настроение. Приехал и Найдж в компании своей жены, Пэт, которая щеголяла «ульевой прической», самой невероятной из виденный мной. Присутствие Найджа стало хорошим стимулом и для Джона, и для меня, и мы провели остаток ночи за выпивкой, курением, обменом своими новостями и гримасничанием перед фотоаппаратом Найджа. Когда же в четыре часа утра мы все спустились вниз усадить Найджа и Пэт в их «Мини», веселье Джона стало настолько безудержным, что он принялся прыгать и дурачиться посреди дороги, принимая гротескные и нелепые позы для нашего развлечения и поучения. Свое «выступление» он завершил катапультированием на крышу машины Найджа — чтобы тут же слететь вниз с другой стороны. Через несколько секунд он показался из кювета, прыгая на одной ноге, ухватившись за лодыжку и стеная, лицо его теперь выражало неподдельную боль и немалое смущение тем, что акробатический трюк вышел ему боком.
Поскольку Джон был не в состоянии подниматься по лестнице, мне пришлось тащить его на себе все те шесть проклятых лестничных пролетов. «Это тебе будет нех…вая наука, — кудахтал я, погружая сильно посиневшую лодыжку Джона в таз с горячей водой. — Вздумал прыгать через машины, как какой-то ё…й идиот!»
«Ну, хоть ты-то, Пит, не вали на меня! Мне и так уже досталось!»
Через час лодыжка Джона приобрела еще более удручающий вид. Весь следующий день он был просто не в состоянии ходить, а доктор в недвусмысленных выражениях посоветовал отказаться от вечернего выступления. «Х… вам! — огрызнулся Джон. — Я не дам аннулировать концерт из-за меня!»
В конце концов, его доволокли до самой сцены, откуда он, кривясь от боли, доковылял к своему микрофону. Все представление он стоял на месте, перенося весь вес на здоровую ногу; но играл и пел с небывалым апломбом, и я уверен, что никто в зале не заметил, что их герой бьется в мучительной агонии.
К следующему вечеру нога Джона настолько поправилась, что мы, сбежав в очередной раз от битломаньяков, решили взять с собой наших жен и прокатились по наиболее фешенебельным заведениям Лондона. И мы настолько там разошлись, что когда последний ночной клуб закрылся, нам все еще не хотелось ехать домой.
«Давай тогда устроим ранний завтрак», — предложил я. Но Лондон в четыре часа утра едва ли не самый безжизненный город, и единственным местом, куда мы смогли заехать, оказался кафетерий аэропорта в Кенсингтоне — на той же улице, где был дом Джона.
Когда мы покончили с яичницей и беконом, пустой кафетерий начал оживать. Вид путешественников, садящихся на первые автобусы до аэропорта «Хитроу» быстро возбудил в мозгу Леннона типичный порыв: «Давай тоже туда рванем и сядем в какой-нибудь … самолет! В первый самолет, который попадется!»
«Ты, наверное, шутишь», — сказал я.
«Нет, наоборот, давай, уедем отсюда на х… и улетим!»
«Да у тебя же вечером снова концерт!»
«А! Х… с ним! Успеем! Мы только слетаем на Канарские острова или еще куда на пару часов — и вернемся назад.»
Без дальнейших церемоний Джон приказал своему многострадальному шоферу мчать нас в аэропорт «Хитроу». Развалившись на заднем сиденье «Роллс-Ройса» и глядя на пригородный ландшафт, озаряемый серым лондонским рассветом, я боролся с соблазном заснуть. «Это какая-то страна исполнения желаний, — сказал я сам себе. — Еще несколько дней назад я вкалывал в старом дурацком кафе, а теперь лечу на день на Канарские острова!»
Но в справочном отделе аэропорта нас ожидало сокрушительное разочарование. «Какой следующий рейс?» — спросили мы, затаив дыхание.
«Манчестер».
Трудно было вычислить более точное слово для уничтожения нашего сказочного путешествия: Манчестер расположен в 25 милях от Ливерпуля и имеет репутацию самого сырого города Великобритании.
И тут, рассматривая расписание в поисках более экзотического маршрута, мы вспомнили, что даже не взяли с собой паспорта. После этого с большой неохотой мы признали, что самым мудрым будет отправиться домой спать.
Эта фантастическая неделя пронеслась незаметно. Каждый вечер мы с Бет ходили на концерты БИТЛЗ и потом полуночничали с Джоном и Син до утра. Днем мы с хозяином дома почти не виделись, ибо он постоянно был занят профессиональной деятельностью. Насколько мне известно, наиболее приятной ее частью было чтение пробных оттисков его первой книги «Джон Леннон в своей манере письма», выпуск которой был намечен на март наступающего года. (Я был в квартире, когда приехал Роберт Фримэн и сфоторафировал автора на кухне — для оформления обложки книги).
Джон с гордостью показал мне непереплетенные страницы и я сразу узнал несколько гротескных рисунков и его нелепые четверостишия тех бесславных лет, которые мы провели в Куари Бэнк, где Джон часто разнообразил серые дни, украдкой подбрасывая на мою парту клочки бумаги — в те секунды, когда учитель отворачивался. Затем он поведал мне, что поначалу собирался открыть «В своей манере письма» посвящением: «Питу, который первым прочел все это». Но, зная, что Мими будет возмущена, если он посвятит книгу мне, а не ей, Джон решил отвести страницу для посвящений рисунку таинственного кудрявого паренька, на голове и руках которого сидели странного вида птицы. Как сообщил мне Джон, это была его карикатура на Вашего покорного слугу — и способ скрытого посвящения этой книги мне без оскорбления чувств его тетушки. И без слов понятно, что я был необычайно польщен…
В праздничный новогодний вечер к нам присоединились Джордж и Ринго. Они дали согласие отправиться на вечеринку, устроенную Джоном Блумом, печально известным магнатом стиральных машин, который упорно искал расположения БИТЛЗ. Всю свою жизнь Джон, словно сладкое, привлекал к себе «изобретателей чудес» всех мастей. «Блум говорит, что если мы дадим ему миллион фунтов, то через месяц он вернет нам два милилона!» — восторженно повторял он. «Ты будь поострожней, — сказал я. — Если кто-то действительно может такое сделать, он сделает это для себя, а не для тебя». Мои опасения, наверное, разделял и Брайан Эпстайн, ибо Блум, чьи беспрецедентные финансовые аферы привели в конце концов к огромному национальному скандалу, так и не смог запустить лапу в битловские деньги. Во всяком случае, большую часть предновогоднего вечера мы бродили по улицам, тщетно пытаясь отыскать дом Блума.
К нашим досадам добавились и приставания многочисленных прохожих, в том числе и элегантной женщины средних лет в меховом пальто. «Это он! — завизжала она. — Живой Битл! Я глазам своим не верю! Ах, подожди, я сейчас всем расскажу!»
«Вот, смотри, Пит, — шепотом пробормотал Джон и повернулся к этой даме с дружелюбной улыбкой. — Ты, старая ё…я корова, — произнес он приятным тоном. — Неужели тебе ни х…я не стыдно за такое поведение посреди улицы в твои-то годы, старая ты п…?»
Совершенно не замечая злобных оскорблений Джона, эта изысканная дама продолжала орать в своей истеричной манере: «Джон Леннон из БИТЛЗ! Надо скорее рассказать моему мужу!»
«Ну конечно, — с улыбкой кивнул Джон, — уё…й на х..й. Иди и расскажи всем, что ты видела великого Джона Леннона. Будь здорова, с Новым годом!»
«Ты видел, Пит? Люди настолько ослеплены имиджем Битла, что даже не слушают меня. Такие люди не услышат ни единого моего слова, что бы я ни говорил.»
Время понемногу приближалось к полуночи. Отчаявшись попасть к знаменитому м-ру Блуму до наступления 1964 года, мы помчались на другую заманчивую вечеринку.
Там было полным-полно пьянствующих знаменитостей шоу-бизнеса, но тем не менее, когда наступила торжественная минута и веселье и оживление достигли своего пика, меня вдруг захлестнула волна мрачной депрессии. Я взглянул на Джона Леннона, в тот момент очень образно изъяснявшегося, и затем внимательно посмотрел на себя самого. Наши достоинства необычайно контрастировали, а мой образ жизни в сравнении с его казался почти невыносимо скучным.
Это не значит, что я завидовал успеху Джона или хотел бы продержаться в «Кварримен» достаточно долго, чтобы стать Битлом-блондином. (В действительности я, наверное, был единственным в то время молодым человеком в Англии, который НЕ мечтал стать поп-звездой. Благодаря опыту, полученному в «Кварримен», я уже в раннем возрасте понял, что быть исполнителем — не говоря уже музыкантом — просто не по мне.) Истинным сожалением было то, что мы с Джоном были единомышленниками большую часть своей жизни и посвятили себя совместному поиску приключений и возбуждения — и вот теперь Джону предстояло испытывать самые немыслимые приключения и возбуждения, а мне — менее чем через 24 часа — вернуться к скуке и рутине ливерпульского небытия.
Я незаметно перешел на кухню поплакаться наедине со своим бокалом, но Джон и Джордж выследили меня и приложили все усилия, чтобы ободрить меня. Напомнив о моем решении открыть тотализатор, Джон заверил меня, что в мире нет ничего такого, что я не смог бы получить, если только пожелаю. «Так что, все будет отлично, Пит, — сказал Джон, — а сейчас пошли все в зал». Ободренный теплыми словами Джона и Джорджа, я почувствовал, что моя депрессия рассеивается, как маленькая темная тучка.
Веселье достигло своей вершины, когда Джордж и Ринго начали шумно изображать гоночные машины. Толпа тут же расчистила пол, и два Битла принялись носиться по комнате на своих задницах, изображая звуковые эффекты гонки, над, под и вокруг элегантной мебели, а Джон и его приятели по вечеринке громко «болели» за них. В такой вот игривой и веселой манере БИТЛЗ встретили и начали год, в котором им предстояло покорить Европу, Америку и весь мир.