Глава 1

Иногда Гилберт Снук думал о себе как о неком аналоге нейтрино в человеческом обществе.

Будучи по профессии авиамехаником, он никогда не изучал ядерную физику специально, но тем не менее знал, что нейтрино — это почти неуловимая частица, так слабо взаимодействующая с нормальным адронным веществом Вселенной, что она способна пройти Землю насквозь, не задев и даже не потревожив ни одного атома. Снук, двигаясь по жизни своим прямолинейным курсом от рождения до смерти, намеревался поступить так же и в возрасте сорока лет весьма преуспел в выполнении этой программы.

Родители его, незаметные и не обремененные друзьями люди со склонностью к одиночеству, умерли, когда Снук был еще ребенком. В наследство они оставили ему немного денег, но не передали никаких родственных связей. Образование, предоставленное Снуку местными властями, носило технический характер, видимо, потому что это считалось быстрым и надежным способом превращать потенциальные потери общества в людей, приносящих этому обществу пользу. Но его такое положение дел устраивало. Он старательно занимался, с легкостью удерживая свои позиции в классе, а в мастерской был бесспорно первым. Собрав соответствующее количество аттестатов, он решил стать инженером-авиамехаником, главным образом потому что эта работа гарантировала частые поездки за пределы страны. Унаследовав от родителей склонность к одиночеству, он вовсю пользовался этой профессиональной мобильностью, чтобы избегать больших концентраций людей. Почти два десятилетия он мотался по Ближнему и Среднему Востоку, продавая свои услуги всем без рабора: нефтяным компаниям, авиалиниям или военным организациям — всем тем, кто до предела эксплуатировал свои самолеты и готов был платить, чтобы они продолжали летать.

В те годы шел болезненный процесс дробления Африки и Аравийского полуострова на все более мелкие государства, и нередко перед Снуком возникала опасность, что его имя окажется связанным с деятельностью той или иной проигравшей политической группировки. Подобная связь могла кончиться чем угодно: от необходимости поступить на постоянную работу до возможности очутиться перед автоматом палача, перебирающим свои смертоносные четки из меди и свинца. В каждом случае, подобно нейтрино, он успевал ускользнуть без всякого вреда для себя еще до того, как ловушка захлопнется. Когда появлялась необходимость, Снук на короткие периоды менял имя или брался за другую работу. Он всегда пребывал в движении, и, казалось, ничто не задевало его.

В микрокосме ядерной физики единственной частицей, которая действительно может представлять опасность для существования нейтрино, является антинейтрино. По иронии судьбы, однако, именно облако этих самых частиц летом 1993 года резко повлияло на судьбу человека-нейтрино, Гила Снука.

Впервые облако антинейтрино было замечено, когда оно пересекало орбиту Юпитера 3 января 1993 года, и, поскольку трудности уже при его выявлении существовали немалые, даже астрономы в своих ранних докладах без особых угрызений совести называли объект «облаком». Лишь через месяц этот термин выпал из употребления, и появилось более точное, хотя и не совсем верное, определение — «псевдопланета».

Уточнение природы феномена стало возможным благодаря достижениям в области только-только родившейся магнилюктовой оптики — дисциплины, которая, как это часто случалось в ходе истории научных открытий, появилась именно в тот момент, когда она потребовалась.

Магнилюкт выглядел как обычное голубое стекло, однако на самом деле представлял собой нечто вроде квантового усилителя изображения, действовавшего подобно камере для съемок в темноте, но без сложной электроники. Очки с магнилюктовыми линзами позволяли отлично видеть ночью, создавая у одевшего их впечатление, будто все вокруг освещено голубым светом. Прежде всего их стали использовать в военных областях, что принесло изобретателю и промышленникам огромные доходы, но вскоре благодаря рекламе новый материал получил применение и в других областях. Горняки, сотрудники фотолабораторий, спелеологи, ночная охрана, полиция, дежурные в театральных залах, водители такси и поездов — все, кому приходилось работать в темноте, превратились в потенциальных покупателей. Сотрудниками астрономических обсерваторий магнилюктовые очки оказались особенно полезными: с их помощью можно было эффективно работать в темноте, не мешая светом коллегам и приборам.

Также в полном соответствии с классическими традициями научных открытий было и то обстоятельство, что первым человеком, заметившим, как псевдопланета приближается к Солнцу, стал астроном-любитель, работавший в самодельной обсерватории в Северной Каролине.

Клайд Торнтон считался хорошим астрономом, хотя и не в современном значении этого слова, что означало бы, что он прекрасно знал математику и астрофизику. Просто он любил наблюдать за небом и знал его лучше, чем район Эшвилла, где жил с рождения. В своей маленькой обсерватории он мог найти любой предмет в темноте на ощупь, а магнитолюктовые очки купил неделей раньше скорее из любопытства, чем с какой-то практической целью. Торнтон любил и ценил технические новшества, и прозрачный материал, способный превращать ночь в день, сразу заинтриговал его.

Он навел свой телескоп, чтобы заснять интересовавшую его туманность с тридцатиминутной выдержкой, и, довольный проделанной работой, возился теперь рядом с инструментом в новых магнитолюктовых очках. Фотопластинка тем временем продолжала впитывать свет, начавший свое путешествие к Земле еще до того, как предки человека открыли возможности применения дубины. Чтобы убедиться, что основной инструмент точно отслеживает цель, он решил взглянуть во вспомогательную трубу для наведения и, забывшись на минуту, сделал это, не сняв новых очков.

Торнтон был скромным человеком шестидесяти с небольшим лет, мягким по складу характера и вполне свободным от коммерческих амбиций, но, как и все другие тихие звездочеты, он не переставал мечтать о том самом бессмертии, которое дается открывателям звезд и планет. Увидев объект первой звездной величины, сидящий на горизонтальной нити окуляра, словно алмаз в том месте, где алмазу быть не положено, он испытал огромный душевный подъем. Торнтон долго разглядывал яркое пятно, пытаясь убедить себя, что это не рукотворный спутник, потом вдруг заметил раздражающие голубые размывы вокруг него. Он попытался потереть глаза, и тут его пальцы наткнулись на оправу магнитолюктовых очков. Нетерпеливо вскрикнув, он сорвал очки и снова приник к окуляру.

Яркий объект исчез.

Невыносимый груз разочарования продолжал давить на Торнтона, пока он проверял светящиеся лимбы установки телескопа, чтобы удостовериться, что инструмент наведен на прежнюю точку небосклона. Все оставалось, как раньше, за исключением небольшого смещения, вызванного следящим механизмом. Все еще не теряя надежды, он снял с телескопа фотографическую камеру, поставил на ее место маломощный окуляр и взглянул снова. Туманность, которую он фотографировал, была точно в центре поля зрения — еще одно доказательство, что наводка телескопа не изменилась. Но никакой «звезды Торнтона», как этот объект могли бы потом зарегистрировать в каталогах, там не оказалось.

Опустив плечи, Торнтон сидел в полной темноте и ругал собственную глупость. Он позволил себе разволноваться, как это часто бывало с другими астрономами, из-за случайного блика в оптике инструмента. Ночной воздух, с тонким, едва заметным свистом сочащийся в открытую щель купола, показался ему вдруг холоднее, и Торнтон вспомнил, что уже третий час ночи. В это время человеку его возраста следовало бы давно уже лежать в теплой постели. Он поискал магнитолюктовые очки, надел их и в голубом сиянии, которое они, казалось, вызывали сами, принялся собирать многочисленные блокноты и ручки.

Каприз, мимолетное нежелание принимать диктат здравого смысла заставили его вернуться к телескопу. Не снимая очков, он взглянул в окуляр: новая звезда по-прежнему горела на горизонтальной нити.

Торнтон присел перед трубой наводки своего большого телескопа и долго смотрел в нее то в очках, то без очков, прежде чем поверить наконец в реальность феномена звезды, которую видно только через магнитолюкт. Он снял очки и, придерживая их дрожащими пальцами, нащупал выдавленное на пластиковой оправе название торговой марки «АМПЛИТ», затем его охватило желание снова и повнимательнее взглянуть на свое открытие. Опустившись на низкий стул, Торнтон приник к окуляру большого рефрактора. В магнитолюктовых очках очертания объекта неизбежно размывались, но сам он был ясно виден, причем выглядел так же, как и в маломощную трубу наводки. И что странно — не ярче.

В удивлении сдвинув брови, Торнтон попытался осмыслить увиденное. Он ожидал, что объект окажется значительно ярче, поскольку двадцатисантиметровый объектив основного телескопа собирает значительно больше света, чем труба наводки. То, что он не выглядит ярче, означает… Разум Торнтона боролся с незнакомой информацией. Это означает, что объект не излучает света и он видит его посредством какого-то другого типа излучения, улавливаемого очками «Амплит».

Решив проверить свою догадку, он поднялся на ноги, стараясь не задеть станину телескопа, и вышел из купола на мягкую травяную лужайку позади дома. Зимняя ночь колола холодом сквозь одежду, словно кинжалы из черного стекла. Торнтон взглянул на небо и при помощи одних только очков нашел участок, который его интересовал. Волосы Вероники — созвездие не очень заметное, но он знал его с детства и сразу же увидел новый бриллиант в локонах девы. Когда же он снял очки, звезда исчезла.

Тут Торнтон совершил нечто для него совершенно несвойственное. Невзирая на опасность подвернуть ногу, он бегом бросился к дому, стараясь добраться до телефона, не теряя ни одной лишней секунды. У большинства жителей Земли есть ночные магнитолюктовые очки, многие носят их с собой постоянно, и каждый, взглянув вверх, в любой момент может заметить на небе новый объект. А Торнтону страстно хотелось, чтобы этот объект носил именно его имя.

Последние несколько минут были самыми восхитительными за все его сорок лет в практической астрономии, но ночь приготовила ему еще один сюрприз. В полной темноте дома он снова надел очки и, не выключая света, двинулся к телефону в прихожей. Взяв трубку, он набрал номер своего старого друга Матта Коллинза, профессора астрономии в Университете Северной Каролины. Ожидая, пока его соединят, Торнтон машинально взглянул вверх примерно в том же направлении, куда был нацелен его телескоп.

И там, сверкая, словно голубой бриллиант, горела его звезда, ясно видимая сквозь потолок и крышу дома, как будто перекрытия, стропила и черепица превратились в прозрачные тени. Пока он не снимал очки, звезду было отлично видно: с такой же незменной яркостью она светила даже сквозь плотные предметы.

Доктор Бойс Амброуз пытался спасти остаток неудавшегося дня.

Проснулся он рано и, как иногда случалось, с тягостным ощущением, что жизнь не сложилась. Больше всего в приступах этого ощущения его раздражало то, что он не знал заранее, когда они нахлынут, и даже не мог объяснить, что их вызывает. Почти всегда он бывал доволен своим постом директора карлсенского планетария с его превосходным современным оборудованием и постоянным притоком посетителей. Часть посетителей составляли люди с высоким положением в обществе, а часть — просто привлекательные молодые женщины, которые желали услышать все, что он знает о звездах, и порой увлекались до такой степени, что с интересом слушали его экскурсы в астрономию даже на следующее утро за завтраком.

Как правило, ему доставляли удовольствие и неторопливая административная деятельность, и возможности порассуждать обо всех событиях, происходящих в пространстве от границы атмосферы до пределов наблюдаемой Вселенной, постоянно предоставляемые местными газетчиками, и круг общественных обязанностей, и вечера с коктейлями, на которых камера редко не запечатлевала его присутствие, хотя он не делал ничего особенного — просто был высок, молод, хорош собой, образован и богат.

Однако иногда приходили другие дни, когда он видел себя самым презренным существом на свете — популяризатором астрономических знаний. В такие дни, случалось, он вспоминал, что звание доктора присуждено ему университетом, известным тем, что там не отказывались от частной финансовой помощи. Или что его диссертация была подготовлена с помощью двух нуждающихся в средствах, но весьма сведущих в науке «личных секретарей», нанятых его отцом. Или что его работа в планетарии могла достаться любому, чья семья согласилась бы выложить деньги для закупки нового оборудования. В ранней молодости Бойс был захвачен идеей доказать, что он сможет построить карьеру без помощи состояния Амброузов, но позже пришло понимание, что у него для этого не хватает необходимых качеств. Будь он беден, может быть, ему было бы гораздо легче тратить долгие часы на занятия в одиночку, но ему мешало то, что он мог позволить себе любое из возможных увлечений. Рассудив таким образом, он в конце концов пришел к выводу, что единственным логичным ходом в данной ситуации будет использовать деньги для противодействия влиянию, которое они же оказывают на его академическую карьеру, то есть купить то, что они помешали ему завоевать трудом.

И с подобной философской основой Амброуз жил вполне счастливо. За исключением тех дней, когда, например, неосторожный взгляд, брошенный на страницу одного из научных журналов, выхватывал уравнение, которое он должен был понимать, но… В таких случаях он часто принимал решение активизировать свою работу в планетарии, и именно поэтому в тот день он предпринял раннюю трехчасовую поездку к Матту Коллинзу лично вместо того, чтобы связаться с ним по видеофону.

— Я не специалист в данной области, — сказал ему Коллинз за чашкой кофе в его профессорском кабинете со стенами цвета загара. — Это чистое совпадение, что Торнтон и я — старые друзья, и он позвонил мне первому. Я вообще сомневаюсь, что такой человек, как «специалист по Планете Торнтона», существует.

— Планета Торнтона, — повторил Амброуз, почувствовав укол зависти к неизвестному дилетанту, чье имя войдет в историю астрономии только потому, что ему нечего было больше делать по ночам, кроме как просиживать их в жестяном сарайчике на лужайке за домом. — Мы точно знаем, что это планета?

Коллинз покачал головой.

— Нет еще. Слово «планета» в данном случае не определяет сути. Правда, теперь, когда объект ясно виден в форме диска, мы смогли оценить его диаметр примерно в 12 000 километров, а это размер, характерный для тела планетного типа. Но не исключено, что в своей собственной системе размеров он может быть и карликовой звездой, и кометой, и… чем угодно.

— А как насчет деталей поверхности?

— Пока ничего неизвестно. — Коллинзу это отсутствие точного знания, по-видимому, доставляло какое-то извращенное удовольствие. По обычным человеческим меркам его можно было бы назвать великаном, и порой казалось, что все заботы, осаждающие людей нормальных размеров, его просто не трогают.

— Моя проблема заключается в том, что я должен найти какую-то форму популяризации Планеты Торнтона в планетарии, — сказал Амброуз. — Как насчет магнитолюктового телескопа? Разве из этого материала нельзя делать линзы?

— В том, чтобы изготовить из магнитолюкта предмет в форме линзы, нет никаких трудностей. И такая линза будет выполнять свою задачу, если использовать ее для концентрации обычного света. Однако, если ты попытаешься получить увеличенное изображение Планеты Торнтона, ничего не выйдет.

— Вот этого я не понимаю, — сказал Амброуз, в отчаянии решившись признать свое неведение. — Директор планетария должен быть экспертом по поводу всего, что происходит там, наверху, но я в полной растерянности. Репортеры звонят мне каждый день, а я даже не знаю, что им сказать.

— Не беспокойся, в одной лодке с тобой оказалось множество так называемых экспертов. — Коллинз улыбнулся, и это чуть смягчило выражение его сурового, грубого лица. Достав две сигары из кармана своей белой рубашки, он метнул одну из них через стол Амброузу. — Если у тебя есть время, я вкратце расскажу тебе то немногое, что знаю сам.

Благодарный за его дипломатичность, Амброуз кивнул и развернул обертку сигары, курить которую в общем-то не хотел.

— У меня масса времени.

— Отлично. — Коллинз зажег обе сигары и откинулся назад в кресле, отчего оно громко заскрипело. — Прежде всего замечу, что про магнитолюктовые линзы я сказал тебе чистейшую правду.

— Я не сомневаюсь, что…

Коллинз поднял тяжелую розовую руку, жестом призывая Амброуза к молчанию.

— Я лучше сразу выложу физику, поскольку для меня это тоже все ново, и я понимаю ее вот здесь, но совсем не понимаю тут. — Он по очереди постучал себя по лбу и по груди, потом начал лекцию. — Магнитолюкт — это прозрачный материал с высокой концентрацией атомов водорода. Относительно недавно появились сообщения, что он может быть полезен в качестве некоего суперсцинтиллятора для обнаружения нейтрино, но, насколько я знаю, никто не проявлял к этому делу интереса, пока в Солнечную систему не вошла Планета Торнтона. Эта планета не излучает в известной нам области спектра, поэтому ее невозможно увидеть обычным путем, — зато она активно испускает нейтрино. Когда нейтрино попадает в линзу магнитолюктовых очков, оно взаимодействует с протонами, в результате чего появляются нейтроны и позитроны, которые возбуждают другие атомы в материале, а те в свою очередь излучают в видимом спектре. Поэтому в данном случае нельзя сфокусировать излучение и получить увеличенное изображение: нейтрино проходят по прямой. Более того, Планету Торнтона можно увидеть как немного размытое пятно только из-за некоторого рассеивания частиц относительно направления движения нейтрино. Ну, как я? — Коллинз выглядел словно ученик, ожидающий похвалы.

— Очень хорошо, — сказал Амброуз, — особенно если учесть, что физика элементарных частиц не твоя специальность.

— Не моя.

Амброуз решил не упоминать, что ядерная физика была как раз его специальностью. Возможно, Коллинз уже понял, что его слушатель знает гораздо меньше, чем от него ожидают. Он стряхнул первую колбаску пепла со своей сигары и задумался об услышанном несколько минут назад.

— Значит, излучение представляет собой поток нейтрино, — произнес он медленно. — Насколько я понимаю, на основании этого был сделан вывод, что Планета Торнтона состоит из антинейтринной материи?

— Видимо, да.

— То есть планета представляет собой что-то вроде мира-призрака. И для нас она практически не существует.

— Верно.

— Вот незадача! — произнес Амброуз, криво улыбнувшись. — Как я буду демонстрировать ее в планетарии?

— А это, рад сказать, уже твоя проблема, — с симпатией в голосе, несколько контрастирующей с вложенным в слова содержанием, произнес Коллинз. — Хочешь увидеть, где сейчас находится наш пришелец?

— Не откажусь.

Пока Коллинз вводил в терминал компьютера на своем столе команды, вызывающие на настенный экран диаграмму Солнечной системы, Амброуз продолжал потягивать свою сигару. Когда же на экране возникло изображение, он заметил, что его собеседник искоса наблюдает за ним, явно рассчитывая на какую-то реакцию. Амброуз взглянул на экран с двумя пунктирными зелеными линиями, обозначающими орбиты Юпитера и Марса, и пересекающей их сплошной красной линией траектории Планеты Торнтона. Примерно это он и ожидал увидеть, но что-то на диаграмме было не так, что-то связанное с теми данными, которые он только что получил от Коллинза.

— Это испрвленный вид, так сказать, сверху, перпендикулярно плоскости эклиптики, — сказал Коллинз, не сводя глаз с Амброуза. — Мы получаем точки орбиты методом триангуляции, и эти данные довольно точны, поскольку мы использовали лунную колонию в качестве второй расчетной точки. Базовое расстояние, конечно, меняется, но…

— Стоп! — остановил его Амброуз, внезапно поняв, что именно на компьютерной диаграмме не так. — Красная линия искривлена!

— И что?

— Антинейтринная планета не должна подвергаться влиянию притяжения Солнца. Она должна пройти Солнечную систему по абсолютно прямой линии.

— Ты довольно быстро все уловил, — сказал Коллинз. — Поздравляю.

Амброуза поздравление не обрадовало.

— Но что это означает? Как видно из диаграммы, Планета Торнтона захвачена притяжением нашего Солнца, но то, что мы знаем, говорит о невозможности подобного явления. Насколько точно известно, что планета состоит из антинейтрино?

— Если на этот счет и есть какие-то сомнения, они разрешатся через несколько месяцев, — после короткой паузы ответил Коллинз.

— Ты, я чувствую, убежден в этом. Откуда такая уверенность? — спросил Амброуз.

— Все очень просто, — ответил Коллинз спокойно. — Из тех данных, которыми мы располагаем уже сейчас, почти на сто процентов следует, что Планета Торнтона пройдет прямо сквозь Землю.

 

Глава 2

Утром 25 марта 1993 года человек-нейтрино по имени Гилберт Снук сидел в баре, неторопливо наслаждаясь сигаретой и слегка охлажденным джином с водой. Роста он был среднего. Короткие черные волосы. Твердые черты лица. Четкий рельеф мышц, предполагавший значительную физическую силу. Но больше Снук, пожалуй, ничем не выделялся.

Его чувство удовлетворенности складывалось из целой комбинации составляющих, и одной из них служил тот факт, что впервые за две недели у него выдался свободный день. Обслуживание самолетов днем при тех температурах, что царят на юге Аравийского полуострова, само по себе предполагало способность наслаждаться возможностью просто посидеть в прохладе. Внутри самолета жара стояла непереносимая, а металлические поверхности приходилось застилать тряпками, чтобы не получить ожога. Машинное масло становилось настолько текучим, что опытные механики обычно пренебрегали рекомендациями изготовителей и заменяли его составами, которые при нормальных обстоятельствах ведут себя как патока.

Условия работы в Малакке отнюдь не способствовали тому, чтобы иностранные специалисты оставались там надолго, но вполне соответствовали темпераменту Снука. Малакк образовался после распада бывшего Оманского султаната на несколько мелких государств, и страна эта привлекала Снука главным образом плотностью населения — не более двух человек на квадратную милю. Все те давящие на психику факторы, которые раздражали его в густонаселенных районах, в Малакке практически отсутствовали. Здесь ему удавалось игнорировать даже газеты, бюллетени новостей и радиопередачи. От него требовалось только поддерживать в рабочем состоянии принадлежащую правителю небольшую эскадрилью военных транспортных самолетов и стареющих реактивных истребителей, за что он квартировался в единственном отеле государства и получал щедрое жалованье, не облагаемое налогом. По привычке почти все деньги он переводил в банк своего родного Онтарио.

День для Снука начался хорошо. Он проснулся посвежевшим после долгого сна, отведал завтрак в западном стиле, пару часов пробултыхался в бассейне и теперь наслаждался джином в ожидании ленча. Аэродром и прилегающий к нему городок, расположенный в пяти километрах от отеля, прятались за низкими холмами, отчего Снуку легко верилось, что в этом мире нет ничего, кроме отеля, огромного голубого океана и полумесяца белого песка, огибающего по обеим сторонам залив. Время от времени он вспоминал, что вечером у него свидание с Евой, переводчицей из западногерманской технической консультационной миссии, но сейчас мысли его сосредоточились на состоянии легкого и приятного опьянения.

И стоит ли говорить, что он был удивлен, обнаружив растущее в нем чувство беспокойства, которое возникло после того, как солнце перевалило зенит. Снук привык верить своим предчувствиям; иногда он даже подозревал, что обладает крохотным даром ясновидения. Но сейчас, обводя взглядом просторный и почти пустой бар, он не мог понять, что вызвало у него подсознательную тревогу. Со своего места у окна Снуку было видно маленькое подсобное помещение за стойкой бара, и он очень удивился, заметив, как бармен зашел внутрь и нацепил на нос что-то похожее на магнитолюктовые очки. Молодой, неизменно вежливый араб замер на мгновение, глядя вверх, затем снял очки и вернулся к стойке, пробормотав что-то темнокожему официанту. Тот взглянул на потолок, и его глаза сверкнули на темном лице.

Снук задумчиво отхлебнул из стакана. Теперь ему вспомнилось, что он видел у бассейна группу европейских туристов в магнитолюктовых очках и что еще тогда у него мелькнула мысль, зачем это им понадобились усиливающие свет очки под таким ослепительным солнцем. В тот момент происшествие показалось ему просто еще одной странностью представителей слишком цивилизованного человечества, но теперь возникли новые мысли.

Май близился к концу, и Снук припомнил, что скоро должно произойти какое-то важное астрономическое событие. Астрономия мало интересовала его, и из разговоров между пилотами он получил смутное представление о том, что к Земле приближается какое-то протяженное небесное тело малой плотности, даже менее плотное, чем хвост кометы. А узнав, что его еще и нельзя увидеть иначе как с помощью какого-то хитрого свойства магнитолюктового стекла, Снук отнес это явление к классу оптических иллюзий и больше о нем не задумывался. Оказалось, однако, что у других оно вызывает немалый интерес, и это лишний раз доказывало, что он идет не в ногу со всем остальным человечеством.

Впрочем, в ощущении, что он шагает под звук другого барабана, не было для него ничего нового. Снук сделал еще один большой глоток из запотевшего стакана, но понял, что тягостное предчувствие не уходит. Легкое полуденное опьянение, доставлявшее ему столько удовольствия, внезапно прошло. И это его еще больше расстроило. Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу, сощурив глаза от обилия света, исходящего от песка, моря и неба. Группа европейцев все еще толклась у бассейна. Снук уже решил было подойти к ним и спросить, не произошло ли что-нибудь новое, о чем следовало бы знать, но для этого пришлось бы лишний раз вступать с кем-то в контакт, и он тут же передумал. Уже отворачиваясь от окна, он заметил, как с севера, с той стороны, где располагались город и аэродром, приближается облако пыли, видимо, от идущей с большой скоростью машины. Меньше чем через минуту стало ясно, что это закамуфлированный под пустыню джип вооруженных сил султаната.

«Вот оно, — с каким-то странным удовлетворением подумал Снук. — Это за мной».

Он вернулся на свое место, закурил новую сигарету и попытался представить, что могло произойти. Из прежнего опыта он знал: случиться могло все что угодно. От птицы, попавшей в воздухозаборник истребителя и повредившей его металлический «пищевод», до погасшего габаритного огня на личном «боинге» султана. Снук сел поглубже в кресло и решил, что откажется двигаться с места, если только там не случилось что-нибудь действительно серьезное. Он как раз докурил сигарету, когда в зал вошел пилот одного из «скайвипов» лейтенант Чарлтон — с багровым лицом, но форма пшеничного цвета, как всегда, с иголочки. Этот австралиец лет тридцати, нанявшийся по контракту три года пилотировать боевые машины султана, относился к механизмам самолетов с наименьшим уважением, чем все те, кого Снуку доводилось знать. Он подошел прямо к столику Снука, уперся в белый пластик голыми коленками, поросшими светлыми волосками, и уставился на Снука красными от ярости глазами.

— Почему ты до сих пор сидишь тут, Снук? — раздраженно спросил он.

— Потому что предпочитаю пить сидя, — ответил Снук, неторопливо обдумывая вопрос.

— Прекрати… — Чарлтон сделал глубокий вдох и, очевидно, решил переменить тактику. — Разве дежурный не передал тебе мое сообщение?

— Он знает, чем бы это для него обернулось, — сказал Снук. — У меня первый свободный день за две недели.

Чарлтон беспомощно посмотрел на Снука, затем опустился в кресло и, осторожно оглядевшись вокруг, сказал:

— Гил, ты нам очень нужен там, на поле.

Снук обратил внимание на то, что его назвали по имени, и спросил:

— Что случилось, Чак?

Чарлтон, всегда настаивавший, чтобы обслуживающий технический персонал обращался к нему формально, на секунду прикрыл глаза.

— Назревает мятеж. Существует опасность, что самолеты будут повреждены, и командование приняло решение перекинуть их на север до тех пор, пока здесь не станет спокойнее.

— Мятеж? — удивился Снук. — Вчера, когда я уходил, все было спокойно.

— Это случилось в одну ночь. За то время, которое ты здесь провел, вполне можно было успеть понять, что такое малаккцы.

— Ну хорошо, а султанская милиция? Фиркват? Они что, не в состоянии справиться?

— Этот чертов фиркват и раздувает огонь. — Чарлтон утер пот с бровей. — Гил, идешь ты или нет? Если мы быстро не уберем к чертовой матери отсюда все эти самолеты, тогда скоро вообще не будет никаких самолетов.

— Ну если так… — Снук встал одновременно с Чарлтоном. — Я переоденусь и через минуту вернусь.

Чарлтон поймал его за руку и потянул к дверям.

— Нет времени. Поехали так.

Через тридцать секунд Снук уже сидел в джипе рядом с Чарлтоном и крепко держался за поручень. Джип рванул с места, выбрасывая из-под колес гравий. Чарлтон вывел машину на прибрежную дорогу, едва удерживая ее под контролем, и погнал на север, разгоняясь до предельной скорости на каждой передаче. Горячий ветер, столь разительно отличающийся от кондиционированной прохлады отеля, с ревом бился в наклонное ветровое стекло и мешал дышать. Слева за равниной дрожали в раскаленном воздухе голые, похожие на крепостные валы холмы. Снук понял, что на этот раз позволил оторвать себя от более чем заслуженного отдыха для того, чтобы совершить поездку с крайне неосторожным водителем, даже не узнав причину всей этой спешки.

— Стоит ли это дело того, чтобы рисковать жизнью? — спросил он Чарлтона, дернув его за рукав.

— Нет, конечно. Я всегда так вожу машину. — Чарлтон заметно повеселел, видимо, потому, что выполнил свою миссию.

— Из-за чего беспорядки?

— Ты что, никогда не слушаешь новости? — Чарлтон на мгновение отвел глаза от дороги и взглянул на своего пассажира. Джип тут же повело к песку и булыжникам на обочине.

— Нет. На свете есть масса других способов отравить себе существование.

— Может быть, ты прав. Но все началось из-за этой Планеты Торнтона. Не только здесь, это по всему миру.

— А из-за чего шум? Насколько я понял, планеты просто не существует.

— Попробуй объяснить это простому австралийскому аборигену. Или, если на то пошло, простой итальянской домохозяйке. Большинство людей рассуждают… А, черт! — Чарлтон вернул джип на середину дороги и возобновил попытку перекричать несущийся навстречу ветер. — Они думают, что, раз ты видишь, как она приближается, значит, ты почувствуешь, когда она будет здесь.

— Я думал, что ее нельзя увидеть без «амплитов».

— Но они теперь всюду, чудак. Вторая по скорости роста отрасль промышленности; первая, разумеется, секс. В бедных странах импортеры ломают очки надвое и продают как монокли.

— Все равно не понимаю. — Снук несколько секунд задумчиво разглядывал прыгающую линию горизонта. — Как можно заводиться из-за оптической иллюзии?

— Ты в последнее время сам на нее смотрел?

— Нет.

— Держи, — Чарлтон порылся в нагрудном кармане, достал очки с голубыми стеклами и передал их Снуку. — Посмотри… Вон там, к востоку.

Снук пожал плечами и надел очки. Как он и ожидал, освещенные солнцем поверхности выглядели через эти линзы невыносимо ярко, но небо было чуть темнее. Он запрокинул голову, и тут его сердце словно остановилось. Планета Торнтона сияла прямо над ним; огромный стремительно несущийся шар, почему-то вдруг застывший в своем смертоносном падении, заливал почти все небо устрашающим голубым свечением. Древний суеверный страх охватил Снука, лишая его способности рассуждать, предупреждая, что весь старый порядок будет вот-вот сметен. Он сорвал очки и вернулся в успокаивающе-нормальный мир.

— Ну? — явно довольный произведенным эффектом, спросил Чарлтон. — Что ты думаешь об этой оптической иллюзии?

— Я… — Снук снова взглянул на небо, радуясь его пустоте и пытаясь примириться с мыслью о двух несовместимых реальностях. Он хотел было снова надеть очки, но передумал и отдал их Чарлтону. — Она выглядела вполне реально.

— Она столь же реальна, как Земля, но одновременно иллюзорна, как радуга. — Чарлтон подпрыгнул на сиденье, словно всадник, погоняющий коня. — Надо быть физиком, чтобы все это понимать. Я сам не понимаю, но я и не беспокоюсь, потому что верю всем этим парням с учеными званиями после имени. Они, впрочем, тоже не все думают одинаково. А эти вообще считают, что она разрушит мир.

Он показал на деревянные хижины на окраине города, возникшего из-за диагональной линии холмов, где посреди лоскутных домиков мелькали женщины в черных покрывалах и маленькие дети.

Снук кивнул, преисполненный теперь, когда он взглянул на чужое небо, нового понимания.

— Они будут обвинять нас, разумеется. Мы сделали ее видимой — значит, мы вызвали ее к существованию.

— Я знаю только, — прокричал Чарлтон, — что нам нужно перегнать самолеты, а пилотов не хватает. Ты справишься с одним из старых «летающих грузовиков»? Сумеешь?

— У меня нет лицензии на управление самолетом.

— Сейчас это никого не волнует. Твой шанс на медаль, чудак!

— Блеск, — мрачно произнес Снук и ухватился покрепче за поручень джипа, когда Чарлтон свернул с прибрежной трассы на дорогу к аэродрому, проходящую к западу от города. Чарлтон гнал, не обращая внимания на то, что дорога стала хуже, и Снука несколько раз чуть не выбросило из машины, несущейся по ямам и булыжникам. Он был рад, увидев наконец ограду аэродрома, и с облегчением заметил, что у въездных ворот собралась лишь горстка мужчин в национальных костюмах, хотя все они держали в руках современные винтовки, свидетельствовавшие об их принадлежности к султанской милиции. Когда джип приблизился к воротам, он увидел по ту сторону забора людей в обычной солдатской форме с винтовками на изготовку. Его надежды на то, что ситуация окажется менее опасной, быстро растаяли. Чарлтон посигналил и яростно замахал рукой, чтобы люди у ворот очистили дорогу.

— Лучше сбавь немного, — прокричал ему Снук.

Чарлтон дернул головой.

— Если мы снизим скорость, нам вообще не прорваться.

И он продолжал гнать на полной скорости до самых ворот, пока люди в белых одеждах не отпрыгнули в сторону с возмущенными криками. Чарлтон притормозил в самый последний момент и повернул джип к двум ободранным врытым в землю хвостовым опереньям самолетов, служащим столбами ворот. Уже казалось, что его тактика себя оправдала, когда престарелый араб, стоявший до того на огромной бочке из-под смазочного масла, вдруг спрыгнул на землю с поднятыми руками перед самым автомобилем. У Чарлтона просто не было времени отреагировать. Джип вздрогнул от удара по живому, и старик исчез под колесами. Чарлтон резко, с разворотом остановился за линией солдат и посмотрел на Снука с искренним негодованием во взгляде.

— Ты видел? — выдохнул он, бледнея. — Старый дурак!

— Кажется, мы его убили, — сказал Снук. Он обернулся и, увидев, что вокруг лежащего тела собралась тесная толпа, попытался было выбраться из машины. Но неизвестно откуда появившийся бородатый сержант грубо толкнул его обратно на сиденье.

— Туда не ходи, — сказал он. — Они тебя убьют.

— Но нельзя же… — Слова Снука потонули в шуме двигателя, и Чарлтон, разогнавшись, повел джип к ангарам, выстроившимся вдоль южной стороны шоссе. — Что ты делаешь?

— Сержант не шутил, — мрачно ответил Чарлтон, и, словно в подтверждение его слов, послышался неровный дробный звук выстрелов. Рядом с джипом несколько раз фонтанчиками взметнулся песок.

Снук пригнулся к сиденью. Хотя действия Чарлтона много раз вызывали у него протест, в данном случае он оказался прав. В Малакке было так мало машин, что люди до сих пор не могли примириться с неизбежностью несчстных случаев на дорогах. Родственники пострадавшего в дорожном происшествии всегда относились к его смерти как к случаю преднамеренного убийства идаже в спокойные времена мстили тем же. Снук знал одного авиамеханика, который год назад случайно сбил ребенка. Чтобы спасти провинившемуся жизнь, пришлось вывозить его из страны тайком на самолете.

Когда джип въехал за земляной вал и наконец остановился у одноэтажного здания диспетчерской, Снук выпрямился. Командир эскадрильи Гросс, бывший летчик Королевских военно-воздушных сил, а ныне заместитель командующего авиацией султана, выбежал им навстречу и остановился, без слов глядя на три взлетающих с ближней полосы почти один за другим истребителя. Капли пота стекали по его чисто выбритому, но перепачканному пылью лицу.

— Я слышал выстрелы, — сказал он, как только стих грохот взлетающих «скайвипов». — Что случилось?

Чарлтон поерзал на сиденье и, глядя на свои руки, сжимающие руль, ответил:

— Они стреляли в нас, сэр. Один из местных… э-э-э… он выскочил перед машиной, когда я проезжал ворота.

— Мертв?

— Он совсем старик.

— Доверяй тебе после этого, Чарлтон, — с горечью произнес Гросс. — О господи! Как будто у нас без этого мало неприятностей!

Чарлтон прочистил горло.

— Мне удалось найти Снука, сэр. Он согласился переправить «летающий грузовик».

— Их осталось только два, и те уже никуда не полетят. — Гросс махнул рукой в сумрак ближайшего ангара, где стояли два старых неуклюжих грузовых самолета. Правый пропеллер одного вгрызся в крыло другого — видимо, в результате неумелого разворота в узком пространстве.

Снук выпрыгнул на горячий асфальт.

— Я осмотрю повреждения.

— Нет. Весь гражданский персонал я перевожу на север до тех пор, пока здесь не поутихнет. Тебе лучше отправиться с Чарлтоном на его «скайвипе». — Гросс смерил Чарлтона недружелюбным взглядом. — Счастливого пути.

— Благодарю. — Снук повернулся и побежал за Чарлтоном, который был уже на полпути к ожидающему его самолету. Забравшись на заднее сиденье, Снук тут же нацепил наушники интеркома, а Чарлтон тем временем завел двигатель. Самолет рванулся вперед почти сразу, жестко подпрыгивая на шасси, потом вырулил на взлетную полосу. Снук все еще дергал ремни безопасности, когда прекратившиеся толчки подсказали ему, что они уже в воздухе. Он вспомнил о своей одежде и поразился, сколь неуместно темно-голубая рубашка, голубые шорты и легкие сандалии выглядят на фоне многочисленных приборов управления в кабине самолета. Часы показывали 01.06. Выходит, всего каких-то девять минут назад он сидел за столиком в баре отеля со стаканом разбавленного джина.

Даже Гилу Снуку, человеку-нейтрино, абсолютно свободной микрочастице человечества, такая скорость смены событий показалась слишком высокой. Он застегнул наконец последнюю пряжку, поднял голову и тут же понял, что они летят на юг. Решив убедиться, что он не ошибается, Снук подождал, пока самолет без изменения курса не набрал высоту 7000 метров, и только тогда обратился к пилоту.

— В чем дело, Чак? — холодно спросил он.

Ясный голос Чарлтона в наушниках не оставлял никаких сомнений в преднамеренности его действий.

— Слушай, что я тебе скажу. Мы оба конченные люди в Малакке. У этого старого пугала, что выскочило на дорогу перед машиной, не меньше тридцати или сорока сыновей и племянников. Куда бы ти ни пошел, они будут пытаться прикончить тебя из своих «мартини» и «ли-энфилдов». Большинство из них стрелки паршивые, но когда-нибудь они подберутся достаточно близко и едва ли станут рассуждать, что ты был всего лишь пассажиром. Поверь мне, я эти дела знаю.

— И куда мы теперь?

— В любом случае я больше не летаю у Госса. Нас называют «ударной группировкой», но все, что мы делаем…

— Я спросил: куда мы летим?

Над верхним краем катапультирующего механизма появилась рука Чарлтона и ткнула указательным пальцем в направлении полета.

— Перед нами вся Африка. Можем выбирать.

Снук недоверчиво покачал головой.

— Мой паспорт остался в отеле. А твой?

— Тоже дома. — Тем не менее голос Чарлтона звучал уверенно. — Ни о чем не беспокойся. В нашем радиусе действия по крайней мере шесть свежеиспеченных республик, где нам с радостью предоставят политическое убижещие. В обмен на самолет, разумеется.

— Разумеется.

Снук, нахмурившись, взглянул на восточный небосклон. Планета Торнтона, хотя невидимая и нереальная, уже сыграла роль дурного знамения, как любое другое небесное явление.

 

Глава 3

К весне 1996 года прохождение Планеты Торнтона уже почти исчезло из памяти тех людей, которые были наиболее встревожены ее приближением к Земле. Планета прошла в «космическое игольное ушко», представлявшее собой пространство между Землей и Луной, но, как и предсказывали эксперты, на человека это не оказало никакого физического воздействия. Пока объект удалялся, уменьшаясь до размеров обычной планеты из тех, что видны на небосклоне, с такой же быстротой уменьшалось и значение этого явления для среднего человека, перед которым по-прежнему стояла задача выжить в этом все более голодном и раздробленном мире. Планету Торнтона до сих пор мог увидеть любой, кто наденет магнитолюктовые очки и потратит время, чтобы отыскать ее, но даже тот удивительный факт, что иногда можно было посмотреть под ноги и увидеть новую звезду, просвечивающую сквозь толщу Земли, казался всего лишь трюком. От этого не было, как говорится, ни тепло, ни холодно, и вообще никак с практической точки зрения. Поэтому планету очень быстро занесли в тот же разряд астрономических чудес, к которому причисляют северное сияние и падающие звезды.

Для ученых же всего мира ситуация складывалась иная. Сама природа небесного пришельца в какой-то степени препятствовала его наблюдению и изучению, но еще задолго до того, как Планета Торнтона пронеслась мимо Земли, стало ясно, что она захвачена притяжением Солнца. Войдя под углом в плоскость эклиптики, она нырнула внутрь орбиты Меркурия, постоянно набирая скорость, обернулась вокруг Солнца, а затем опять ушла к границам Солнечной системы. Ее поведение несколько отличалось от поведения планеты из нормальной адронной материи, но вычисления показывали, что она теперь движется по сильно вытянутой прецессирующей эллиптической орбите с периодом обращения вокруг Солнца чуть больше двадцати четырех лет. Элементы орбиты позволяли считать, что Планета Торнтона вновь окажется в окрестностях Земли только через четыре оборота, то есть примерно через сто лет после первого ее появления.

Информация встретила различный прием среди ученых, но все они, окажись в их распоряжении начальные данные в качестве теоретического упражнения, в один голос заявили бы, что антинейтринное тело должно пройти сквозь Солнечную систему по прямой и притяжение Солнца не может влиять на него никоим образом. Большинство при виде угрозы бастионам земной науки, вызванной случайным беспечным пришельцем из бесконечности, впали в отчаянье. Другие приняли новый вызов человеческому интеллекту с восторгом. И лишь немногие наотрез отказывались как-то интерпретировать полученные данные, утверждая, что Планета Торнтона вообще не является объективной реальностью.

Гилберту Снуку, со своей стороны, не приходилось сомневаться в реальности Планеты Торнтона. Он видел ее бледно-голубое слепое лицо и ощутил, как рушится вся его жизнь.

В его новой карьере в республике Баранди, существующей всего девять лет, многое было ему не по душе, хотя справедливости ради он признавал, что большинство трудностей создал себе сам. Первая возможность для этого представилась через какую-то минуту после того, как истребитель «скайвип» совершил посадку на главном военном аэродроме Баранди, располагавшемся на северном берегу озера Виктория.

После коротких переговоров на местной волне лейтенант Чарлтон договорился о благоприятном приеме для себя. А когда внизу поняли, что он преподносит в дар Баранди боевой самолет, предназначенный для карательных операций, плюс свои услуги в качестве пилота, прием вырос до размеров миниатюрной государственной церемонии с присутствием нескольких высокопоставленных офицеров и их жен.

Запоздалое открытие алмазов в западной Кении резко обострило идущий в этом регионе процесс дробления стран мелкими сепаратистскими группировками. Сильное централизованное управление тем временем становилось все проблематичнее. Баранди, одно из крохотных новых государств, образовавшихся в этом регионе, существовало, как и все остальные, на грани законного признания, и там готовы были принять любую боевую технику, которая помогла бы республике укрепиться. Поэтому прием происходил в атмосфере самопоздравлений и веселья среди группы высокопоставленных лиц, собравшихся поприветствовать своих благодетелей, спустившихся с северных небес.

К несчастью, Снук испортил торжество. Едва оказавшись на земле, он набросился на Чарлтона, и врезал ему так, как он никогда никого не бил. Если бы ему хотелось просто лишить Чарлтона сознания, он бы, наверное, ударил его в солнечное сплетение или в подбородок, но Снука охватило ошеломляющее желание оставить пилоту след на физиономии, и он врезал ему прямо по переносице. В результате Чарлтон заполучил два черных пятна вокруг глаз, как у гималайского медведя, и чудовищно распухший нос, что в значительной степени подпортило образ молодого привлекательного воздухоплавателя.

Это произошло почти три года назад, но в те дни, когда на душе у Снука скребли кошки, воспоминание о том, как первая неделя светской деятельности Чарлтона в приютившей его стране была начисто загублена безобразными синяками на физиономии, помогало ему справиться с тоской.

Его же собственная жизнь после этого происшествия сильно осложнилась. Два дня, пока Чарлтон решал, мстить или нет, Снука продержали в тюрьме, потом целый день допрашивали с целью выяснения его политических настроений и еще на месяц продлили заключение после того, как он наотрез отказался обслуживать и «скайвип», и любой другой барандийский самолет. В конце концов его выпустили, запретили покидать страну, и, зная о его инженерных способностях, заставили обучать неграмотных африканцев, работавших в глубоких шахтах к западу от Кисуму.

Снук считал, что его пост просто фикция, часть плана, цель которого придать Баранди хотя бы видимость статуса в глазах ЮНЕСКО, но тем не менее ему удалось наладить вполне приемлемые отношения с окружавшими его людьми и даже обнаружить некоторые стороны жизни, делавшие ее приятной. Одной из них оказался огромный запас превосходного арабского кофе, и Снук завел привычку выпивать каждое утро по четыре большие чашки. Только после кофе он начинал думать о работе.

Именно в это время, на заре, Снук получал от жизни наибольшее удовольствие, и поэтому, когда до него донесся какой-то шум у входа в шахту, он спокойно продолжал допивать четвертую чашку. Неприятности, в чем бы они там ни заключались, не казались ему достаточно серьезными. В общем гомоне голосов выделялся один высокий крик — видимо, кто-то впал в истерику. Снук решил, что этот кто-то либо заболел лихорадкой, либо просто перепил. Ни то ни другое его не касалось: вшей в Баранде всегда хватало, а валяющиеся на улицах пьяные тоже никого не удивляли.

Мысль об алкоголе напомнила Снуку о его собственном вчерашнем переборе. Переходя из маленькой кухни его бунгало в жилую комнату, он обнаружил две пустые бутылки из-под джина и стакан. Вид второй бутылки вызвал у него мгновенный приступ отвращения к себе: Снуку казалось, что вчера обе бутылки были уже неполные, но какие-то сомнения все же оставались, и это доказывало, что пить он стал слишком много. Видимо, пришла пора двигаться куда-нибудь в другое место, невзирая на отстутствие паспорта и прочие трудности.

Снук прошел за дом и во время ставшего уже церемониальным битья зеленых бутылок о гору блестящих осколков в баке для отходов вдруг понял, что до сих пор слышит вдали одинокий голос, и только сейчас уловил звучащие в нем нотки страха. Снова в нем шевельнулось знакомое, но каждый раз пугающее ощущение, что он уже знает будущее. С другой стороны дома донесся звук торопливых шагов, и Снук увидел Джорджа Мерфи, мастера с шахты. Мерфи был кенийцем по происхождению, но новое правительство Баранди не поощряло использование древних имен народа суахили, слишком тесно связанных с прошлым, как, впрочем, и ритуальные танцы, и вырезание деревянных фигурок для туристов. Каждый житель страны получил новое имя на английский манер.

— Доброе утро, Гил, — слова приветствия Мерфи произнес спокойно, но по тому, как вздымалась под отсвечивающей серебряными нитями рубашкой его грудь, Снук понял, что Мерфи бежал. Как всегда от него пахло мятной жевательной резинкой.

— Джамбо, Джордж. Какие проблемы? — Снук опустил на место крышку бака, закрывая свою сокровищницу искусственных изумрудов.

— Гарольд Харпер.

— Из-за него поднялся весь этот шум?

— Да.

— А в чем дело? Мучают кошмары?

— Я не уверен, Гил. — Мерфи выглядел обеспокоенным.

— Что ты имеешь в виду?

— Харпер много не пьет, но он говорит, что видел призрака.

Было хорошо заметно, что такому взрослому умному человеку, как Мерфи, не очень удобно об этом говорить, но он, видимо, решил довести дело до конца.

— Призрак! — Снук хмыкнул. — Чего только не увидишь через донышко стакана!

— Я не думаю, что он пил. Сменный мастер бы заметил.

Снук заинтересовался.

— Ты хочешь сказать, что он был на шахте, когда это случилось?

— Да. Возвращался с ночной смены по нижнему уровню.

— И как этот призрак выглядел?

— Ну, сам понимаешь, от Харпера в том состоянии, в каком он сейчас, многого не добьешься…

— Но ты хоть что-то ведь понял? Речь идет о даме в длинной белой одежде? Что-то вроде этого?

Мерфи сунул руки поглубже в карманы брюк, сгорбился и покачался на каблуках.

— Харпер говорит, что из пола появилась голова, а потом она снова опустилась.

— Это что-то новое. — Снук никак не мог прервать потока язвительности. — Я знал одного парня, так он видел, как из-под его кровати чередой выходят длинношеие гуси.

— Я же говорю тебе, что Харпер не пил.

— Вовсе не обязательно хлестать до того самого момента, когда начнется белая горячка.

— Ну, не знаю. — Мерфи начал терять терпение. — Может, ты сходишь и поговоришь с ним? Он сильно напуган, а врач уехал на Четвертую.

— И что я буду делать? Я не медик.

— Почему-то Харпер хочет видеть именно тебя. Почему-то он считает, что ты его друг.

Снук видел, что мастер начинает злиться, но ему по-прежнему не хотелось вмешиваться. Харпер проходил у него несколько курсов и иногда оставался после занятий, чтобы обсудить особенно заинтересовавший его вопрос. Учеником он был старательным, но среди шахтеров не один Харпер отличался жаждой знаний, и Снук никак не мог понять, почему он должен бежать куда-то всякий раз, как кто-нибудь из них расшибет себе нос.

— Мы с Харпером неплохо ладим друг с другом, — сказал он, защищая свою позицию, — но я не уверен, что смогу помочь ему в такой ситуации.

— Я тоже так не думаю. — Мерфи повернулся, чтобы уйти, в голосе его явно слышалось осуждение. — Может, Харпер просто рехнулся. Или что-нибудь случилось с его «амплитами».

Снук почувствовал озноб.

— Стой, подожди… Харпер был в очках, когда увидел это… эту штуку?

— Какая разница?

— Не знаю. Однако странно… Что может случиться с магнитолюктовыми стеклами?

Мерфи колебался. Он понял, что заинтриговал Снука, и теперь мелко мстил, оттягивая ответ.

— Не знаю. Возможно, брак материала. Какие-нибудь чуднЫе отражения. Всякое бывает.

— Это ты о чем, Джордж?

— Это уже второй случай за неделю. Во вторник утром двое рабочих, возвращаясь с ночной смены, видели, как что-то вроде птицы летало на нижнем уровне. И сразу скажу, они-то как раз прикладываются к бутылке. Ладно, не буду отнимать у тебя время.

Мерфи двинулся прочь.

Снук подумал о том унизительном страхе, который он испытал три года назад, взглянув в покрытое пятнами светящееся лицо Планеты Торнтона, приближающейся к Земле. Инстинкт подсказывал ему, что, может статься, Гарольд Харпер, будучи столь же неподготовленным, тоже столкнулся с неведомым.

— Если ты подождешь, пока я обуюсь, — крикнул он Мерфи, — я пойду с тобой к шахте.

Национальная шахта номер три республики Баранди представляла собой одну из самых современных шахт в мире и была почти лишена тех примет, которые обычно ассоциируются с традиционными методами добычи полезных ископаемых. Ствол шахты пробили с помощью мобильного паразвукового излучателя, превращавшего глину и камень в мономолекулярную пыль. Если не считать подъемных механизмов, главной приметой шахты служило огромное количество змеящихся вакуумных труб, отсасывающих пыль от ручных излучателей на рабочих уровнях. Пыль потом перекачивалась на расположенный неподалеку перерабатывающий завод, где ее использовали в качестве сырья для выпуска превосходного цемента.

Лишь одна черта роднила эту шахту с другими, где добываются ценные минералы, — жесткая система охраны. Преподавательская работа позволяла Снуку свободно посещать внешний круг административных зданий и складов, но он никогда не был за единственными воротами в ограде, окружающей место спуска под землю. Пока вооруженные охранники просматривали его документы, он с интересом оглядывался вокруг. Около пропускного пункта для шахтеров стоял военный джип со звездой и мечом на борту — эмблемой барандийского правительства.

— Высочайший гости? — спросил Снук, показав Мерфи на машину.

— Приехал полковник Фриборн. Он бывает здесь примерно раз в месяц и лично проверяет состояние охраны. — Мерфи раздраженно двинул себя по скуле. — Именно сегодня мы могли бы, конечно, обойтись и без этих неприятностей.

— Это такой здоровенный тип с вмятиной на черепе?

— Он самый, — Мерфи удивленно взглянул на Снука. — Ты с ним встречался?

— Один раз. И довольно давно.

По прибытии в Баранди Снука допрашивали несколько армейских офицеров, но особенно ему запомнился полковник Фриборн. Он подробно расспрашивал его о причинах отказа обслуживать барандийские самолеты и задумчиво кивал каждый раз, когда Снук давал намеренно глупые ответы. В конце концов, сохраняя доброжелательность в голосе, Фриборн сказал:

— Я важный человек в этой стране, я друг президента, и у меня нет времени, чтобы тратить его на белых иноземцев, на тебя тем более. Если ты не начнешь отвечать на мои вопросы нормально, тебя вынесут отсюда с таким же черепом, как у меня.

В подтверждение своих слов он взял трость с золотым шаром на конце и аккуратно приложил его к вмятине на своей бритой голове. Эта маленькая демонстрация тут же убедила Снука, что в его же интересах будет подчиниться. Воспоминание о том, как его мгновенно запугали, все еще было живо в памяти, и он попытался выкинуть эти мысли из головы как непродуктивные.

— Я уже не слышу Харпера, — сказал Снук. — Может, он успокоился.

— Надеюсь, — ответил Мерфи и повел его через площадь из твердой утоптанной глины к трейлеру с красным крестом на боку.

Они поднялись по деревянным ступенькам в приемную, где, кроме складных кресел и плакатов Всемирной организации здравоохранения, ничего не было. Гарольд Харпер, широкоплечий, но очень худой мужчина лет двадцати пяти полулежал в одном из кресел, а через два кресла от него, сохраняя профессиональную невозмутимость, сидел чернокожий санитар с внимательными глазами. При виде Снука Харпер криво улыбнулся, но ничего не сказал и не пошевелился.

— Мне пришлось сделать ему укол, мистер Мерфи, — сказал санитар.

— В отсутствие врача?

— Полковник Фриборн приказал.

Мерфи вздохнул.

— Власть полковника не распространяется на медицинские проблемы.

— Шутите? — Лицо санитара исказила карикатурная гримаса возмущения.

— Мне совсем не улыбается получить вмятину в башке.

— Может быть, укол не такая уж плохая идея, — сказал Снук, подходя к Харперу и опускаясь рядом с ним на колени. — Эй, Гарольд, что случилось? Что там насчет призраков?

Улыбка Харпера растворилась.

— Я видел его, Гил.

— Тебе крупно повезло. Я за всю свою жизнь не видел ни одного.

— Повезло? — Взгляд Харпера ушел в сторону, сфокусировавшись, казалось, на чем-то вне пределов комнаты.

— Что ты видел, Гарольд? Рассказывай.

Харпер заговорил сонным голосом, изредка срываясь на суахили.

— Я был на восьмом уровне, в дальнем конце южного коридора… Пошла желтая глина, потом камни… Нужно было переналадить проектор, но я знал, что скоро конец смены… Обернулся назад и увидел что-то на полу… Маленький купол, как верхушка кокосового ореха… Светящийся, но я мог видеть сквозь него… Попробовал коснуться, а там ничего… Снял «амплиты», чтобы лучше разглядеть, ну, знаешь, как это бывает? Машинально. Но там почти нет света… Без очков ничего не видно… Я их снова надел и… И там… — Харпер умолк и тяжело, размеренно задышал. Его ноги чуть шевельнулись, словно мозг еще не совсем подавил желание бежать прочь.

— Что ты увидел, Гарольд?

— Там была голова, а моя рука оказалась внутри нее…

— Что за голова?

— Не как у человека… Не как у зверя… Размером примерно вот такая. — Харпер раздвинул руки и согнул пальцы, словно держал футбольный мяч. — Три глаза… Все три около макушки… Рот внизу… Гил, моя рука была прямо внутри этой головы. Прямо внутри…

— Ты что-нибудь почувствовал?

— Нет, я сразу же ее отдернул… Я был в тупике, деться некуда… Так что я просто сидел там…

— И что случилось?

— Голова чуть повернулась, рот шевельнулся… Но звука не было… Потом она снова опустилась в камень. И исчезла…

— В камне была дыра?

— Нет, там ничего не было. — Харпер взглянул на него укоризненно. — Я видел призрака, Гил.

— Ты мне можешь показать точное место?

— Могу. — Харпер закрыл глаза, и голова его склонилась в сторону. — Но не буду… Черта с два я туда еще спущусь… Никогда… — Он откинулся назад и захрапел.

— Эй, Флоренс Найтингейл! — Мерфи ткнул санитара в плечо. — Сколько ты ему вкатил?

— Не волнуйтесь, ничего с ним не будет, — ответил тот обиженно. — Мне уже приходилось вводить снотворное.

— Не дай бог с ним что случится, парень. Через час или около того я зайду проверю. Ты уложи его получше и присмотри за ним.

Большой и уверенный в себе Мерфи по-настоящему беспокоился о Харпере, и Снук неожиданно для себя почувствовал к нему уважение и симпатию.

— Послушай, — сказал Снук, когда они вышли на улицу. — Ты извини, что я не сразу среагировал там, дома. Я тогда еще не понимал, с чем столкнулся Харпер.

Мерфи улыбнулся, окончательно возвращая тепло доверия между ними.

— Ладно, Гил. Ты веришь тому, что он рассказал?

— Чертовщина, конечно, но, похоже, верю. Меня убедили именно очки. Сняв их, он не видел ни головы, ни чего-нибудь еще.

— Я, было, подумал, что с очками что-то неладное.

— А я подумал, что увиденное Харпером как раз весьма реальное явление, только я не могу тебе объяснить, в чем тут дело. Шахтеры все носят «амплиты»?

— Да, это стандартная модель. Очки позволили снизить расход электроэнергии на девяносто процентов, а ты сам знаешь, каково положение после того, как остановили строительство атомной электростанции.

— Знаю.

Снук, сощурив глаза, наблюдал, как из-за гор на востоке начало свой вертикальный подъем солнце. Одной из неприятных для него сторон жизни на экваторе было то, что солнце независимо от времени года проходило дневной путь всегда по одному и тому же маршруту. Иногда ему казалось, что оно движется, словно по нарезанной на пластинке дорожке, постепенно углубляя ее до канавы. У входа в шахту выстроилась около подъемника очередь людей, идущих на смену, и Снук увидел, что многие из них машут ему и улыбаются. Один из шахтеров предложил ему свою желтую каску, показывая на вход в шахту, и, когда Снук, отказавшись, затряс головой, все остальные рассмеялись.

— Они заметно бодрее, чем вечером, — сказал Снук. — В классе большинство из них ведут себя потише.

— Они напуганы, — ответил Мерфи. — Среди шахтеров слухи распространяются быстро, а те двое, что утверждали, будто видели птицу во вторник утром, с того самого дня только и делают, что чешут языками. История с Харпером тоже уже облетела лагерь, а когда он вечером доберется до бара и немного выпьет, то…

— Чего они боятся?

— Десять лет назад почти все эти люди были скотоводами и земледельцами. Президент Огилви согнал их с насиженных мест, наградил английскими именами, запретил языки банту, заставив пользоваться английским, надел на них штаны и рубахи, но на самом деле нисколько их не изменил. Им никогда не нравилось спускаться под землю и никогда не понравится.

— Но можно подумать, что после десяти лет…

— Для них там, внизу, просто другой мир. Мир, куда их никто не приглашал. Все, что им нужно, это один-единственный намек на то, что законные обитатели того мира возражают против их присутствия, и они больше не пойдут в шахты.

— И что тогда случится?

Мерфи достал из кармана пачку сигарет и протянул Снуку. Они закурили, разглядывая друг друга через замысловатые кружева дыма.

— Только одна эта шахта, — сказал Мерфи после короткого молчания, — дала в прошлом году более сорока тысяч метрических каратов. Что, по-твоему, случится?

— Полковник Фриборн?

— Именно. Случится полковник Фриборн. Сейчас правительство платит людям прожиточный минимум, предоставляет им медицинскую помощь, хотя на четыре шахты всего один квалифицированный врач, и бесплатное образование, хотя учителем служит безработный авиамеханик… — Мерфи улыбнулся, когда Снук иронически поклонился, потом продолжил: — Все это обходится довольно дешево, и, кроме того, советники президента извлекают из такого положения дел еще и кое-какую пропагандистскую выгоду. Но если шахтеры откажутся работать, полковник Фриборн введет другую систему. Сам знаешь, эта страна никогда на самом деле далеко не уходила от рабства.

Снук взглянул на свою плохо набитую ароматизированную сигарету.

— Тебе не кажется, что ты рискуешь, говоря со мной на эту тему?

— Нет. Я просто не говорю с тем, кого не знаю.

— Приятно это слышать, — устало произнес Снук. — Но ты не обидишься, если я буду продолжать думать, что у тебя есть причина так говорить?

— Не обижусь. Может, буду разочарован. — Мерфи хохотнул высоким голосом, совсем не характерным для человека с таким крупным торсом, и до Снука снова донесся аромат мяты. — Люди любят тебя за то, что ты честен. И за то, что ты никому не подчиняешься.

— Ты опять льстишь мне, Джордж.

Мерфи развел руками.

— Все, о чем я говорил, имеет прямое отношение к делу. Если бы ты взялся расследовать, что это за призрак, и как-то это разумно объяснил, люди приняли бы твое объяснение. И ты оказал бы им большую услугу.

— Учитель не ошибается?

Мерфи кивнул.

— В данном случае — да.

— Согласен. — Снук повернулся лицом к сборной стальной конструкции, скрывавшей вход в трехкилометровую вертикальную шахту. — Но, я думал, туда запрещено пускать посторонних.

— Для тебя сделано исключение. Я переговорил с Аленом Картье, управляющим шахтой, и он уже подписал специальный пропуск.

 

Глава 4

Снук попросил не зажигать лишнего света, поэтому темнота в конце южной штольни восьмого уровня была почти полная. Ему представлялось, что он стоит на дне колодца с черными чернилами, который не только лишал его света, но и вытягивал из тела последнее тепло. На поясе у него висел фонарик, но Снук лишь изредка позволял себе скинуть давление ночи, нажимая на кнопку подсветки наручных часов. Мелькание угловатых красных цифр, подсказывающих, что в мир наверху приходит заря, создавало по крайней мере иллюзию тепла. Кто-то тронул его за руку.

— Что мы будем делать, если ничего не произойдет? — Голос Мерфи, хотя он стоял всего в двух шагах от Снука, был едва слышен.

Снук улыбнулся в темноту.

— Почему шепотом, Джордж?

— Черт бы тебя… Гил! — Мерфи замолчал, потом повторил вопрос чуть громче.

— Придем завтра, разумеется.

— Тогда я прихвачу термос и флягу с супом.

— Извини, но ничего не выйдет, — сказал Снук. — Никаких источников тепла. В одной из камер инфракрасная пленка, и мне бы не хотелось рисковать. Я не особенно силен в фотографии.

— По-твоему, магнитолюктовый фильтр поможет получить изображение?

— Не вижу, почему бы и нет. А ты?

— Я вообще ни черта не вижу, — мрачно ответил Мерфи. — Даже в «амплитах».

— Ты их не снимай. Если что и произойдет, то, похоже, перед восходом солнца у нас больше всего шансов что-нибудь увидеть.

Сам Снук очки не снимал, но, как и Мерфи, почти ничего не видел. Магнитолюктовые стекла предназначались для того, чтобы усиливать мизерные отблески света до ощутимого уровня, но там, где сила света была ниже пороговой чувствительности магнитолюкта, линзы оказывались не очень эффективными. Прислонившись к стене шахты, Снук внимательно вглядывался в окружающую его тьму, боясь пропустить даже малейшие проявления чего-нибудь необычного. Время от времени он снимал очки и сравнивал зрительные ощущения. Прошло минут десять, прежде чем Снук решил, что какая-то разница все-таки есть: в очках темнота казалась менее густой. Никаких конкретных форм он различить не мог, даже не мог указать точно, где это псевдосвечение ярче, и все же был почти уверен, что в очках поле зрения становится чуть-чуть ярче, словно откуда-то в туннель проникает слабосветящийся газ.

— Ты заметил что-нибудь, Джордж? — спросил он.

— Нет, — сразу же отозвался тот.

Снук продолжал вглядываться в темноту, проклиная про себя отсутствие необходимой аппаратуры: доказать, что замеченное им увеличение яркости не мерещится ему из-за длительного пребывания в темноте, он был не в состоянии. Внезапно слева возникла и лениво проплыла в поле зрения маленькая светлая точка, блеклая, как едва заметная звезда на небе. Снук нажал кнопку, которая с помощью устройства, собранного днем, подавала сигнал на затворы сразу четырех камер. Щелчки затворов, почти слившиеся в один, и шум переводящего ленту механизма буквально ошеломили его своей громкостью в напряженной атмосфере туннеля. Он взглянул на часы, запоминая время.

— Ты видел? — спросил он. — Что-то вроде маленького светлячка?

Мерфи ответил не сразу.

— Гил, посмотри на пол!

На полу возникло маленькое пятнышко света. Потом оно превратилось в диск, и наконец, когда оно выросло до размеров ладони, Снук понял, что на самом деле видит перед собой прозрачный светящийся купол, увенчанный пучком растительности, словно макушка кокосового ореха. Борясь с волнением, он задержал дыхание и нажал кнопку, подающую сигнал на камеры. Через несколько секунд купол вырос над полом и превратился в неровный сферический предмет размером с человеческую голову, на котором едва угадывались искаженные черты лица. Из-под камня внизу просвечивало само тело.

У макушки размещались два глаза, а между ними, чуть ниже, — третье отверстие, вероятно служившее носом, но без ноздрей. Ушей видно не было, зато в самом низу угадывался щелевидный рот, огромный и подвижный. Прямо на глазах Снука рот начал изгибаться и шевелиться, принимая формы, которые на человеческом лице могли бы означать смену таких чувств, ка равнодушие, досада, удивление, нетерпение плюс еще что-то, чему у людей даже нет соответствующего названия.

Хриплое дыхание Мерфи вернуло Снука к действительности, напомнив о деле. Он нажал на спуск еще раз и, даже не отдавая себе в этом отчета, продолжал снимать каждые несколько секунд по мере того, как призрак поднимался все выше и представал перед камерами все полнее.

За головой неизвестного существа последовали узкие покатые плечи и странно сочлененные руки, торчащие из-под сложного переплетения накидок, оборок и лямок, разобраться в которых было совершенно невозможно из-за их полупрозрачности, так как в поле зрения попадали детали одежды как спереди, так и со спины. Размытые очертания внутренних органов двигались и пульсировали под складками одежды существа, а оно тем временем продолжало в полной тишине подниматься сквозь пол с той же неизменной скоростью, пока не оказалось на виду целиком. Ростом с обычного невысокого человека существо стояло на двух непропорционально тонких ногах, смутно различимых среди свисающих складок одежды. В ступнях, плоских и похожих на птичьи лапы, просвечивал веер тонких костей, переплетенных ремешками напоминающей сандалии обуви.

Полностью поднявшись в туннель, существо чуть повернулось и удивительно похожим на человеческий жестом приставило ко лбу ладонь, словно защищая глаза от яркого света, но ничем не показало, что знает о присутствии людей. Наакатывающийся волнами страх почти лишил Снука способности рассуждать, но неожиданно он понял, что еще способен удивляться. Привыкший к незыблемости физических законов, управляющих его жизнью, он ожидал, что светящаяся фигура прекратит движение вверх, когда поднимется до его уровня, но она продолжала подниматься с такой же скоростью, пока сначала голова, а потом и очерченное голубыми контурами полупрозрачное тело не прошли сквозь своды туннеля.

Распространяясь в горизонтальном направлении, на уровне ног Снука возникла похожая на призрачный пол сияющая поверхность, которая тоже стала подниматься вверх, создавая иллюзию, будто туннель заполняется какой-то светящейся жидкостью. Когда уровень ее достиг глаз Снука, ему показалось, что он весь окутан клубящейся, наполненной светом субстанцией, и, поддавшись внезапному приступу паники, он резким движением сорвал «амплиты».

Туннель сразу же погрузился в темноту, и Снук с облегчением вздохнул, мимолетно обрадовавшись простой возможности ничего не видеть. Тяжело дыша, он некоторое время стоял совершенно неподвижно, потом включил фонарик.

— Как ты, Джордж? — спросил он.

— Не очень, — ответил Мерфи. — Мутит.

Снук схватил Мерфи за руку и оттащил от тупиковой стены туннеля.

— Меня тоже, но сейчас время дорого.

— Почему?

— Я не знаю, как высоко собрался подниматься наш гость, но, думаю, тебе следует убрать людей со следующего уровня. Если они увидят то, что видели мы, шахту придется закрыть.

— Я… Что это, по-твоему, было? — По голосу Мерфи ясно чувствовалось, что ему не терпится, чтобы Снук тут же дал происшествию научное толкование и объявил его совершенно безвредным.

— Призрак, Джордж. По всем классическим канонам это был призрак.

— Это не человек.

— Я и говорю, призрак.

— Я имею в виду, что это призрак не человека.

— Сейчас не время об этом думать. — Снук снова надел «амплиты» и обнаружил, что туннель все еще залит клубящимся сиянием, частично скрывающим детали окружения даже при включенном фонарике. Он снял очки и проверил время. — Так-так… Этот туннель имеет высоту два метра, и то, что мы видели, прошло его примерно за шесть минут.

— Всего за шесть минут?

— Да. Прямо над нами есть туннель?

— Только система 7-С.

— Высоко?

— По-разному, в зависимости от расположения пластов глины, кое-где всего пять-шесть метров. — Голос Мерфи звучал как-то механически и отдаленно. — Ты заметил его ноги? Как у птицы. Утиные ноги.

Снук посветил фонариком прямо в лицо Мерфи, пытаясь хотя бы через раздражение вернуть его к необходимости действовать.

— Джордж, если эта чертовщина будет подниматься с такой же скоростью, она окажется на следующем уровне меньше чем через десять минут. Нужно удалить оттуда людей, прежде чем это произойдет.

Красными, полупрозрачными от света пальцами Мерфи прикрывался от луча фонарика.

— Я не имею права снимать их с работы.

— Ну, тогда подожди и посмотри, как они сами себя снимут с работы. Я займусь камерами.

— Будет паника. — Мерфи внезапно очнулся. — Я лучше позвоню управляющему. Или самому полковнику.

Он включил свой фонарик и торопливо двинулся прочь, пробираясь через сплетения вакуумных труб, изгибающихся на полу.

— Джордж, — крикнул ему вслед Снук, — главное, чтобы они сняли «амплиты» и выбирались при электрическом освещении. Так они не увидят ничего необычного.

— Попробую.

Когда Мерфи скрылся из виду за поворотом туннеля, Снук принялся за разборку своего наспех смонтированного фотооборудования. Настоящих треножников у него не было, и пришлось устанавливать камеры на маленьком складном столике. Он торопился, надеясь успеть перетащить все на следующий уровень, чтобы перехватить там появление призрака, но в туннеле было холодно и пальцы его не слушались. На то, чтобы уложить камеры и соединяющие их сервомеханизмы в картонную коробку, собрать столик и добежать до ствола шахты, ушло несколько минут. И как раз, когда он оказался у подъемника, сверху донеслись первые крики.

В окружающей ствол шахты галерее восьмого уровня электрическое освещение было ярче, но Снуку мешала коробка, и он чуть не споткнулся у входа в поднимающуюся клеть. Оперевшись на стену из стальной сетки, он приготовился к выходу на уровне 7-C. За те несколько секунд, что клеть поднималась к следующей галерее, крики стали громче, а когда Снук попытался выйти, дорогу ему преградили трое мужчин, которые пытались втиснуться внутрь. Толкая друг друга, они вскочили в клеть и на какое-то мгновение загородили проход, так что, когда Снук пробрался наконец к выходу, клеть поднялась над уровнем каменного пола больше чем на метр. Он неуклюже спрыгнул, с силой ударившись о пол, и уронил складной столик.

Группа шахтеров — большинство из них в «амплитах» — вырвалась из южного туннеля и устроила свалку у следующей клети. Снук услышал треск растоптанного легкого столика.

Прижимая к себе коробку с фотоаппаратурой, он протиснулся сквозь накатившую волну перепуганных людей к входу в выработанный туннель. Тяжело дыша, он нащупал в кармане магнитолюктовые очки и надел их. Окружавшее его пространство тут же заиграло яркими контурами, и Снук увидел, что он сам и рабочие уже по пояс погрузились в разлитое сияние. Еще раньше он решил, что это какая-то основа, пол, на котором стоял призрачный гость, и, увидев его вновь, убедился в том, о чем уже догадался по поведению шахтеров: неизвестное существо успело подняться до седьмого уровня.

— Снимите «амплиты»! — закричал он людям, бессмысленно толкающимся у подъемника, но его голос утонул в наплыве криков и стонов. Из боязни, что ему разобьют камеры, Снук решил не забираться в южный туннель. Он прислонился спиной к стене, ожидая, когда безостановочное движение подъемника унесет шахтеров наверх, и тут заметил еще одну деталь таинственного феномена: ровная голубоватая поверхность свечения призрачного пола начала оседать к каменному полу. Прямо на его глазах два уровня слились, и так совпало, что бегство шахтеров из южного туннеля в этот момент тоже прекратилось.

Снук бросился в туннель и обнаружил, что он довольно круто уходит к западу. Миновав первый поворот, он пробежал вдоль длинного прямого участка с переплетением вакуумных труб, где повсюду валялись брошенные излучатели, миновал второй поворот и застыл на месте при виде по крайней мере десяти светящихся фигур.

Все они с заметной скоростью оседали сквозь пол, но одновременно еще и перемещались в горизонтальном направлении. Двигаясь какой-то странной, «индюшачьей» походкой, некоторые парами, фигуры появлялись из одной стены туннеля и растворялись в другой. Сложное переплетение полупрозрачных одежд колыхалось при движении вокруг тонких ног, глаза, слишком близко расположенные к увенчанным пучками какой-то растительности макушкам, медленно поворачивались из стороны в сторону, а невероятно широкие щелевидные рты, выглядевшие неестественно и дико в своей подвижности, морщились и изгибались в молчаливой пародии на человеческую мимику.

Парализованному страхом Снуку никогда не доводилось видеть ничего настолько чужеродного, хотя в то же время увиденное живо напоминало ему картинку из учебника, на которой были изображены неторопливо прохаживающиеся и беседующие о делах империи римские сенаторы. За те несколько минут, пока он не отрываясь следил за происходящим, призраки медленно погрузились в пол туннеля, и вскоре сквозь переплетение вакуумных труб можно было разглядеть лишь одни светящиеся головы. Затем они исчезли, и в туннеле остались только обычные предметы, свидетельствующие о том, что здесь недавно работали люди.

Когда пропала последняя светящаяся точка, у Снука возникло ощущение, будто кто-то снял с его груди стягивающий обруч. Он глубоко вздохнул и повернул назад, стремясь поскорее вернуться в мир на поверхности, в знакомое окружение. По пути к подъемнику он вдруг вспомнил, что ни разу не сфотографировал подсмотренную им удивительную сцену. Вернувшись на восьмой уровень, он, пожалуй, еще мог бы это сделать, но, покачав головой, двинулся дальше, прижимая к себе коробку с фотокамерами. В кольцевой галерее никого не было, и Снук без труда забрался в пустую клеть. На четвертом уровне к нему присоединились двое молодых шахтеров, один из которых занимался английским в классе Снука. Они поглядывали друг на друга и нервно улыбались.

— Что случилось, мистер Снук? — спросил тот, который у него занимался. — Кто-то говорить, все подниматься наверх на какой-то особый собрание.

— Ничего особенного не произошло, — ответил Снук спокойно. — Кому-то что-то померещилось, и все.

Выбравшись из клетки в яркий утренний мир солнца, цвета и тепла, Снук почувствовал мощный прилив уверенности, ощущения, что жизнь продолжается, как и прежде, независимо от того, какие ужасы таятся под землей. Лишь через несколько секунд до него дошло, сколь необычная и напряженная обстановка складывается у входа в шахту. Почти две сотни человек собрались у здания пропускного пункта, со ступеней которого, в раздражении мешая английский, суахили и время от времени крепкие словечки на своем родном французском, обращался к ним Ален Картье. Часть шахтеров внимательно его слушала, остальные, разбившись на группки, спорили о чем-то с начальниками участков, передвигающимися в толпе. Администрация настаивала на том, что шахтеры обязаны без промедления вернуться к работе, а последние, как Снук и Мерфи и предполагали, наотрез отказывались спускаться в шахту.

— Гил! — послышался совсем рядом голос Мерфи. — Где ты был?

— Хотел еще раз взглянуть на наших призрачных визитеров. — Снук пристально взглянул на Мерфи. — А что?

— Полковник хочет тебя видеть. Прямо сейчас. Пошли, Гил. — Мерфи чуть не пританцовывал от нетерпения, и Снук почувствовал, как в нем закипает смутная злость на людей, обладающих властью. Властью, которая влияет на других, более достойных людей подобным образом.

— Не позволяй Фриборну давить на себя, Джордж, — сказал он намеренно твердо.

— Ты не понимаешь, — понизив голос, торопливо ответил Мерфи. — Полковник уже вызвал из Кисуму войска. Я слышал, как он разговаривал по радио.

— И ты думаешь, они будут стрелять в своих?

Мерфи взглянул на Снука в упор.

— В Кисуму стоит полк «леопардов». Эти, если полковник прикажет, перережут собственных матерей.

— Ясно. И что я должен делать?

— Ты должен убедить полковника Фриборна, что сможешь все уладить и вернуть людей на работу.

Снук скептически рассмеялся.

— Джордж, ты же сам видел внизу призраков. Они реальны, и никто не убедит этих людей, что призраков там нет.

— Я не хочу, чтобы кого-нибудь из них убили, Гил. Нужно что-то придумать. — Мерфи прижал тыльную сторону руки к губам, как это делают дети, и Снук почувствовал к нему прилив симпатии, удививший его самого своей силой.

«Вот так это и случается, — подумал он. — Именно так люди и наживают себе неприятности». А вслух произнес:

— У меня есть одна идея, и я могу предложить ее полковнику. Возможно, он прислушается.

— Идем к нему. — В глазах Мерфи засветилась благодарность. — Он ждет в своем кабинете.

— Ладно. — Снук сделал несколько шагов вслед за мастером, потом вдруг остановился и прижал руки к низу живота. — Пузырь, — прошептал он.

— Где тут туалет?

— С этим можно подождать.

— Хочешь пари? Ей-богу, Джордж, из меня получится плохой адвокат, если мне придется стоять в луже мочи.

Мерфи указал на низкое здание с ящиками на подоконниках, в которых росли красные цветы.

— Там есть комната отдыха для мастеров. Пройдешь в первую дверь налево. Давай подержу камеры.

— Ничего, справлюсь.

Снук прошел в здание, вбежал в туалет и, к своему облегчению, увидел, что он пуст: похоже, мастера все еще не могли утихомирить рабочих. Он заперся в кабинке, поставил коробку на крышку унитаза, достал из нее камеру с магнитолюктовым фильтром и извлек кассету с самопроявляющейся пленкой.

Бегло просмотрев ее, Снук убедился, что придуманное им устройство себя оправдало, и сунул кассету в карман: на пленке оказалось несколько удивительно четких изображений призрака, которого они видели в туннеле. Затем он торопливо зарядил в камеру чистую кассету и, прикрыв ладонью объектив, нажал на спуск двенадцать раз: именно столько кадров было отснято в других камерах. Положив камеру обратно в коробку, Снук спустил воду и вышел к ожидающему его Мерфи.

— Что-то ты долго, — проворчал Мерфи, очевидно уже полностью успокоившийся.

— В таких делах спешить не следует. — Снук вручил ему коробку с камерами и прочими приспособлениями, словно он к ним не имел никакого отношения. — Ну, где нас ждет фюрер Фриборн?

Мерфи привел его к сборному зданию, частично скрытому кустами олеандра. Они прошли в приемную, где Мерфи обратился к сидящему за столом армейскому сержанту, и их тут же провели в большую комнату, из-за множества карт на стенах отдаленно напоминающую войсковой штаб.

Полковник Фриборн остался таким же, каким он запомнился Снуку: высокий, худой, твердый, как тиковое дерево, из которого его, казалось, вырезали. Каким-то образом ему удавалось выглядеть безукоризненно опрятным и одновременно суровым и загрубевшим. Сбоку на выбритом черепе блестела круглая вмятина. Фриборн оторвался от бумаг и остановил взгляд внимательных карих глаз на Снуке.

— Ну, — рявкнул он, — что вы там обнаружили?

— Вам также доброго утра, — ответил Снук. — Как ваше здоровье?

Фриборн устало вздохнул.

— А, да. Я вас помню. Авиаинженер с принципами.

— Мне нет дела до принципов, но я не люблю, когда меня похищают.

— Однако, если вы помните, в Баранди вас доставил ваш друг Чарлтон. Я просто предложил вам работу.

— И отказали в разрешении на выезд.

— С людьми, которые попадали в нашу страну нелегально, случались вещи и похуже.

— Не сомневаюсь. — Снук взглянул на трость со сферическим золотым набалдашником, лежавшую на столе.

Фриборн поднялся из-за стола, подошел к окну и остановился, глядя туда, где все еще бурлило собрание шахтеров.

— Меня информировали, что вы проводите большую просветительскую работу среди рабочих этой шахты, — произнес он на удивление мягким тоном. — И на данной стадии очень важно, чтобы шахтеры продолжали получать образование. В частности, они должны усвоить, что призраков не существует. Примитивные суеверия могут принести им вред… Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. — Снук уже собрался было сказать полковнику, что он предпочел бы, чтобы тот говорил прямо, но вовремя заметил умоляющий взгляд Мерфи. — Однако я ничего не могу поделать.

— Что вы хотите сказать?

— Я только что был на нижних уровнях шахты. Призраки действительно существуют. Я их видел.

Фриборн резко повернулся на каблуках и ткнул в сторону Снука пальцем.

— Перестаньте, Снук. Перестаньте умничать.

— Я не умничаю. Вы можете увидеть сами.

— Отлично. Мне будет очень интересно. — Фриборн подхватил свою трость. — Ведите меня к этим призракам.

Снук откашлялся.

— Дело в том, что они появляются только перед самым рассветом. Не знаю почему, но они поднимаются на нижние уровни шахты именно в это время. А затем опускаются и исчезают из виду. Но, похоже, каждый день они поднимаются все выше и выше.

— Значит, предъявить призраков вы мне не можете? — Губы Фриборна искривились в улыбке.

— Не сейчас, но они, вероятно, появятся завтра утром. Мне кажется, это уже установившееся явление. И вам нужно будет надеть «амплиты».

Понимая, сколь невероятно звучит его рассказ, Снук продолжал тем не менее описывать все, что он видел, особенно подробно остановившись на самих призраках и использованном им фотооборудовании. Закончив, он призвал Мерфи подтвердить его слова. Однако Фриборн глядел на него с сомнением.

— Я не верю ни единому вашему слову, — сказал он, — но мне нравятся все эти подробности. Значит, ваших пришельцев из преисподней нельзя увидеть иначе как через магнитолюктовые очки?

— Да. И в этом решение всей проблемы. Распорядитесь, чтобы все рабочие сдали «амплиты», и больше никто не увидит никаких призраков.

— Но как же они будут работать?

— Придется провести освещение, как это делали до изобретения магнитолюкта. Не спорю, это дорого, но гораздо дешевле, чем вообще закрывать шахту.

Фриборн поднял трость и в задумчивости приложил набалдашник к вмятине на черепе.

— Вот что я вам скажу, Снук. О том, чтобы закрыть шахту, не может быть и речи, но я все же восхищен придуманной вами историей. Кстати, как насчет камер? Я полагаю, вы не додумались использовать самопроявляющуюся пленку?

— Вообще-то додумался.

— Открывайте, и давайте посмотрим, что получилось.

— Идет. — Снук принялся открывать камеры и извлекать кассеты. — Я не очень рассчитываю на поляризующий и инфракрасный фильтры, но магнитолюктовый должен что-то зафиксировать, если повезет. — Он размотал пленку, посмотрел на свет и разочарованно причмокнул. — Похоже, здесь ничего нет.

Фриборн постучал Мерфи по плечу своей тростью.

— Вы хороший человек, Мерфи, — сказал он ровным голосом, — и поэтому я не стану наказывать вас за то, что сегодня вы злоупотребили моим временем. Но сейчас забирайте отсюда этого психа с его камерами, и чтоб я больше никогда его не видел. Ясно?

Мерфи, явно напуганный, все же решился возразить:

— Я тоже видел что-то там внизу.

Фриборн взмахнул тростью. Ее увесистый набалдашник проделал совсем короткий путь, но, когда он ударил по тыльной стороне руки Мерфи, послышался такой звук, словно треснула ветка. Мерфи судорожно втянул в себя воздух и закусил нижнюю губу. На руку он даже не взглянул.

— Я вас не задерживаю, — сказал Фриборн. — И отныне любого, кто будет способствовать раздуванию начавшейся здесь массовой истерии, я буду расценивать как изменника Баранди. Вы знаете, что это означает.

Мерфи кивнул, повернулся и быстро пошел к двери. Снук обогнал его, открыл перед ним дверь, и они вышли вместе. Шахтеры до сих пор не разошлись и шумели пуще прежнего. Мерфи поднял руку, и Снук увидел, что она уже начала распухать.

— Тебе лучше показаться врачу. По-моему, у тебя сломана кость.

— Я знаю, что у меня сломана кость, но это подождет. — Мерфи схватил здоровой рукой Снука за плечо и остановил. — Что все это значит? Мне казалось, у тебя была идея, которой ты хотел поделиться с полковником.

— Попытался. Освещение в шахте. Нет магнитолюкта — нет призраков.

— И все? — На лице Мерфи появилось разочарованное выражение. — Я думал, ты собираешься доказать ему, что призраки реальны. Целая коробка аппаратуры!

Снук молчал, раздумывая. Чем больше людей будут знать о его планах, тем больше риск, но между ним и Мерфи установилась такая редкая духовная связь и он, не желая ее терять, решился.

— Послушай, Джордж, — Снук прижал пальцами ткань на боковом кармане куртки, отчего обозначились контуры кассеты. — В туалете я подменил пленку в одной из камер. Вот на этой сфотографированы наши призраки.

— Как?! — Мерфи еще крепче сжал плечо Снука. — Это же то, что нужно! Почему ты не показал ее полковнику?

— Успокойся. — Снук высвободил плечо. — Ты все провалишь, если поднимешь шум. Просто верь мне, ладно?

— Что ты собираешься делать? — Коричневое лицо Мерфи исказилось злостью.

— Изменить положение. Это наша единственная надежда. Фриборн сейчас на высоте, потому что здесь его собственная маленькая вселенная, где он, если захочет, может приказать устроить резню, и ничего ему за это не будет. Если бы он увидел доказательства существования призраков, он бы их просто похоронил, и, возможно, нас тоже. Ты видел, какой интерес он проявил к камерам? Он ведь не поверил тому, что мы рассказали, но на всякий случай хотел взглянуть на пленки. Людей вроде Фриборна очень устраивает, когда все остается, как есть, когда никому в большом мире нет никакого дела до республики Баранди и того, что в ней происходит.

— А что ты можешь сделать? — спросил Мерфи.

— Если мне удастся передать пленку человеку из «Ассоциации Прессы» в Кисуму, обещаю тебе, что завтра же утром весь мир будет смотреть через плечо Фриборна. Ему придется отозвать своих «леопардов», и у нас появится шанс узнать, что все-таки представляют собой наши призраки.

 

Глава 5

День начался плохо, и Бойс Амброуз понял это еще за завтраком.

Его невеста, Джоди Ферриер, осталась с ним в доме его родителей близ Чарлстона на весь уик-энд, и это вполне устраивало Амброуза, хотя из уважения к пуританским взглядам матери они спали в разных спальнях. Иными словами, он провел больше двух суток в компании Джоди, лишенный возможности предаваться любовным играм, которые ей так восхитительно удавались. И не то чтобы Амброуз отличался чрезмерной эротичностью: два дня и три ночи воздержания не особенно его беспокоили. Просто за это время у него появилась возможность обратить внимание на один тревожный факт.

Джоди Ферриер, девушка, с которой он намеревался связать свою судьбу, слишком много говорила. И дело даже не в том, что она много говорила, — главное темы, захватывавшие воображение Джоди, совершенно его не интересовали. Причем всякий раз, когда он пытался перевести разговор на более увлекательную тему, она с необычайной легкостью возвращала его к прихотям моды, ценам на местную недвижимость и генеалогии наиболее уважаемых семей Чарлстона. Подобные разговоры, ведись они один на один в его квартире, Амброуз быстро заглушил бы старым добрым отвлекающим маневром «распускания рук». Но за этот уик-энд он начал подозревать, что их отношения, казавшиеся ему столь привлекательными в сексуальном плане, были всего лишь затянувшейся борьбой, направленной на то, чтобы Джоди молчала.

В воскресенье к вечеру размышления по поводу планируемого брака привели к тому, что он совсем помрачнел и замкнулся в себе. Он рано лег спать и утром, к своему удивлению, обнаружил, что с нетерпением ждет начала рабочего дня в планетарии. Однако сюрпризы на этом не кончились. Джоди, будучи девушкой не только обеспеченной и красивой, но еще и сообразительной, безошибочно угадала его настроение. За завтраком, впервые с тех пор, как они познакомились, она вдруг заявила, что всегда испытывала жгучее желание узнать про «все астрономическое» и решила удовлетворить свою любознательность, проведя целый день в планетарии. Едва зародившись, эта идея бурно зацвела в ее головке.

— По-моему, будет просто замечательно, — сказала она матери Амброуза, — если я каким-то образом смогу помочь Бойсу в его делах. На сугубо добровольных началах, разумеется. Скажем, два-три раза в неделю после полудня. Какая-нибудь маленькая крохотная работа. Для меня даже не имеет значения, насколько она будет важна, лишь бы помогать людям знакомиться с чудесами Вселенной.

Мать Амброуза с энтузиазмом отнеслась к идее Джоди, радуясь, что сын и его будущая жена проявляют такую общность интересов. Она тут же выразила уверенность, что в планетарии наверняка найдется какая-нибудь полезная работа для Джоди, например по связям с общественностью. Что же касается Амброуза, то он лишь еще больше разочаровался в Джоди. Он всегда считал, что по части притворства ему нет равных — в конце концов вся его карьера была построена именно на этом, — и прежде отдавал должное Джоди за то, что она совершенно честно не уделяла его работе ни малейшего внимания. «Ладно, — подумал он, — с этим можно мириться. По крайней мере, если она никогда не будет говорить „в будущем, через несколько световых лет"“.

Полдороги до планетария Амброуз молчал, и это позволило Джоди продемонстрировать свои философские представления о Вселенной.

— Если бы только люди понимали, сколь мала и незначительна Земля, — говорила она. — Если бы они поняли, что это всего лишь пылинка в огромной Вселенной, тогда было бы меньше войн и мелочных раздоров. Разве не так?

— Не знаю, — ответил Амброуз, умышленно с ней не соглашаясь. — Может быть, наоборот.

— Что ты имеешь в виду, милый?

— Если люди станут думать, что Земля не имеет никакого значения, они могут решить, что их действия ничего по большому счету не изменят, и начать насиловать и разорять планету пуще прежнего.

— О Бойс! — Джоди недоверчиво рассмеялась. — Ты ведь шутишь?

— Отнюдь. Иногда меня всерьез беспокоит, не подталкивают ли человечество к самоубийству все эти представления в планетарии.

— Ерунда. — Джоди на какое-то время замолчала, пытаясь разобраться в настроении Амброуза, и он, словно только сейчас услышав речь, доносящуюся из радиоприемника, переключил свое внимание на передаваемые новости.

«…уверяет, что призраки — вполне реальные существа и их можно увидеть с помощью магнитолюктовых оптических приборов. Алмазные копи находятся в Баранди, одной из небольших африканских республик, еще не принятой в ООН. Независимо от того, реальны они или нет, призраки вызвали…»

— Я десятки раз слышала от тебя самого, что единственное, что оправдывает существование астрономии, это…

— Я хочу послушать, — оборвал ее Амброуз.

«…по мнению нашего научного обозревателя, Планета Торнтона, прошедшая близ Земли весной 1993 года, пока является единственным примером подобного…»

— Да и твоя мать говорила, что лекции, которые ты читал о Планете Торнтона, были лучше…

— Бога ради, Джоди! Дай мне послушать!

— Хорошо, хорошо. Совсем не обязательно кричать.

«…новые теории об атомной структуре Солнца. Южная Америка. Конфликт между Боливией и Парагваем приблизился к войне еще на один шаг вчера вечером, когда…»

Амброуз выключил радио и сосредоточился на управлении машиной. Ночью выпал снег, и дорога, очищенная до самого асфальта, выглядела словно линия, проведенная тушью через исцарапанный ландшафт.

Джоди положила руку на его бедро.

— Слушай радио. Я помолчу.

— Нет, лучше ты говори. Я не буду слушать радио. — Амброуз решил, что был чересчур резок, и добавил: — Извини, Джо.

— Ты всегда по утрам такой ворчливый?

— Не всегда. Просто в жизни «популярного» астронома есть одна отрицательная сторона: я не выношу, когда мне напоминают, что другие занимаются настоящей работой.

— Я тебя не понимаю. Твоя работа тоже важна.

Рука Джоди скользнула чуть выше, вызвав у него волну приятных ощущений. Амброуз покачал головой, хотя и был благодарен за этот интимный жест, означающий, что в жизни помимо академических есть и другие ценности. Заставив себя расслабиться и наслаждаться остатком пути, он через некоторое время подъехал к приятному на вид современному зданию планетария. Морозный воздух был кристально чист после снегопада, и к тому времени, когда они добрались от машины до его кабинета, прилепившегося сбоку от купола, настроение Амброуза улучшилось. На щеках Джоди появился румянец, отчего она стала похожа на девушку с рекламы здоровой пищи, и, представляя ее своей секретарше и управляющей Мэй Тэйт, Амброуз испытывал какое-то нелепое чувство гордости.

Оставив женщин, он прошел в свой кабинет, чтобы ознакомиться с информацией, которая поступила по различным каналам и теперь ждала его на столе. Поверх кипы бумаг лежал лист полученных по фототелеграфу сообщений. Одну из главных статей Мэй обвела светящимися чернилами. Амброуз тут же прочел слегка ироничный отчет о том, как некий канадский учитель с неблагозвучным именем Гил Снук спустился в шахту на алмазных копях Баранди и сфотографировал гротескных «призраков».

Стоя в центре своего уютного теплого кабинета, он вдруг снова почувствовал себя нехорошо, и за этим внезапным уходом ощущений благополучия крылись сразу несколько причин.

Одной из них было чувство вины за то, что он похоронил свой научный потенциал. В прошлом это чувство проявлялось у него в виде ревности к астроному-любителю, который в награду за долгие годы тихого прилежания и упорства получил возможность назвать своим именем новое небесное тело. А сейчас всего несколько машинописных строк явили ему пример еще одного такого же случая. «Как могло случиться, — спрашивал себя Амброуз, — что никому не известный учитель с таким безобразным именем оказался в нужном месте в нужное время? Откуда он знал, какие шаги надо предпринять? Шаги, которые впоследствии сделают его известным всему миру». В заметке не упоминалось ни о каких ученых степенях Снука; так почему же из всех людей именно его судьба избрала совершить столь важное открытие?

Амброуз не сомневался в важности происшедшего в далекой африканской республике, хотя, в чем именно заключается значение события, он пока сказать не мог. В сообщении содержалось два факта, не дававших его мыслям покоя. Во-первых, призраков видели непосредственно перед восходом солнца. Амброуз неплохо помнил географию, и ему не составило труда вспомнить, где именно республика Баранди оседлала земной экватор.

Хотя он и не занимался какой-либо узкой дисциплиной, Амброуз как астроном также знал, что Земля, словно огромная бусина, как бы скользит вокруг Солнца по невидимой проволоке, представляющей собой ее орбиту. Но эта «проволока» в отличие от обычных бус пересекала поверхность планеты отнюдь не в двух фиксированных точках. Из-за суточного вращения Земли вокруг оси и наклона оси к плоскости орбиты эти две точки систематически перемещались то к северу, то к югу по тропическому поясу планеты. И в это время года, когда в северном полушарии конец зимы, с наступлением рассвета в Баранди — и появлением призраков — «передняя» точка невидимого пересечения орбиты с поверхностью Земли будет находиться именно в этой крохотной республике. Все инстинкты Амброуза твердили ему, что здесь не просто совпадение.

Второй же факт заключался в том, что призраков можно было увидеть лишь с помощью магнитолюктовых очков, а это, по мнению Амброуза, каким-то образом связывало их с прохождением Планеты Торнтона три года назад.

Наполненный ощущением чего-то огромного и неотвратимого, он продолжал сидеть за столом, чувствуя озноб, презрение к себе и одновременно какой-то необъяснимый душевный подъем. Что-то происходило в его сознании, прямо за окнами глаз. Какое-то удивительное и редкое явление, о котором ему доводилось только читать в жизнеописаниях великих ученых. Опустив голову на руки, он застыл в неподвижности. Впервые в своей жизни доктор Бойс Амброуз столкнулся с феноменом вдохновения. И когда он наконец поднял голову, он знал совершенно точно, почему на нижних уровнях национальной шахты номер три в республике Баранди начали появляться призраки.

Когда минутой позже в кабинет вошла Джоди Ферриер, она застала бледного Амброуза застывшим за столом.

— Бойс, дорогой, — с тревогой спросила она, — тебе нехорошо?

Он взглянул на нее отрешенным взглядом и медленно произнес:

— Все в порядке, Джо. Разве что… Я думаю, мне придется отправиться в Африку.

Даже для Бойса Амброуза с его деньгами и обширными семейными связями добраться до Баранди оказалось нелегко.

Вначале он собирался вылететь рейсом компании «ССТ» из Атланты до Найроби, а затем попробовать нанять небольшой самолет, чтобы преодолеть оставшиеся до места назначения три сотни километров. Однако по рекомендации туристического бюро этот план пришлось оставить, так как отношения между Кенией и недавно образовавшейся Конфедерацией Восточно-Африканских Республик сильно осложнились. Неудачу Амброуз воспринял стоически, припомнив, что Кения и несколько других стран потеряли при создании конфедерации часть ценных территорий. Он решил отправиться в Аддис-Абебу, но ему сообщили о намерениях Эфиопии силой восстановить свою южную границу, в связи с чем все коммерческие рейсы между двумя государствами будут вот-вот отменены.

В конце концов Амброуз вылетел в Танзанию на переполненном неудобном самолете компании «ССТ» рейсом до Дар-эс-Салама, где ему пришлось семь часов ждать места в потрепанной турбовинтовой машине, доставившей его в новый «город» Матса одноименной республики, западного соседа Баранди. Там снова пришлось ждать в аэропорту местного рейса до Кисуму, и Амброуз уже начал сомневаться, стоило ли ему вообще покидать Штаты.

С приходом бурных девяностых годов великая эра туризма кончилась. Амброуз был состоятельным человеком, но даже он редко выезжал за границу, и то только в признанно стабильные страны, такие, как Англия и Исландия. Стоя под обжигающими лучами солнца в зале ожидания с его диорамами горных хребтов и дрожащих в раскаленном воздухе бетонированных взлетных полос, он все сильнее ощущал поднимающуюся в нем волну ксенофобии. Среди ожидающих своих рейсов пассажиров было много журналистов и фоторепортеров, которых влекло в Баранди, по-видимому, тем же магнитом, что и Амброуза. Но слабое чувство единения, которое они у него вызывали, то и дело таяло из-за частых появлений чернокожих солдат в форме с короткими рукавами и с автоматами. Даже сияющая новизна самого здания беспокоила Амброуза, постоянно напоминая ему, что он находится в той части света, где не чтут устоев, где то, чего вчера еще не было, завтра может исчезнуть с такой же легкостью, как и появилось.

Он закурил и, не выпуская из поля зрения свой багаж, продолжал в одиночестве бродить кругами по залу, потом вдруг заметил высокую блондинку в белой кофточке и бледно-зеленой, явно сшитой на заказ юбке. Держалась она спокойно и уверенно, но выглядела настолько неуместно здесь — словно манекенщица, демонстрирующая изысканные британские фасоны, — что Амброуз невольно обернулся, ожидая увидеть поблизости фотокамеры и осветительную аппаратуру. Однако девушку никто не сопровождал, и, похоже, взгляды разношерстной мужской компании вокруг совершенно ее не трогали. Очарованный и охваченный желанием назначить себя защитником прекрасной дамы, Амброуз, не удержавшись, также уставился на нее. В этот момент девушка достала сигарету, зажала ее вытянутыми губками и, чуть заметно хмурясь, принялась копаться в сумочке. Амброуз шагнул вперед и предупредительно щелкнул зажигалкой.

— Я столько раз видел, как это делается в старых телевизионных фильмах, — произнес он, — что сейчас чувствую себя несколько смущенно.

Она прикурила, оценивая его спокойным взглядом серых глаз, потом улыбнулась.

— Все в порядке. У вас это хорошо получается. И мне просто необходимо было закурить.

«Английский акцент. Хорошее английское образование», — подумал Амброуз и, чувствуя, что его не отвергают, сказал:

— Знакомое ощущение. Меня торчание в аэропортах тоже всегда угнетало.

— Мне приходится делать это так часто, что я уже почти не замечаю.

— О? — Никогда не общавшийся с английскими девушками, Амброуз тщетно пытался угадать, кто его собеседница. Актриса? Стюардесса? Манекенщица? Богатая туристка?

Его размышления оборвались, когда незнакомка очаровательно рассмеялась, показав при этом превосходные, чуть скошенные внутрь зубы. Амброуз растерялся еще больше.

— Извините, — сказала она, — но у вас был такой озадаченный вид. Вероятно, вам хотелось бы, чтобы все носили на груди карточки с указанием профессии.

— Виноват. Я просто… — Амброуз повернулся, но она остановила его, тронув за руку.

— Вообще-то у меня есть карточка. Вернее, значок. Но я никогда его не ношу, потому что это глупо, и потом в одежде всегда остаются дырочки от булавки. — Голос ее потеплел. — Я сотрудница ЮНЕСКО.

Амброуз изобразил на лице одну из своих самых лучезарных улыбок.

— Значок… Какие-нибудь исследования?

— Можно и так сказать. А зачем вы направляетесь с Баранди?

— Тоже исследования. — Амброуз, сражаясь с совестью, никак не мог решиться, кем себя отрекомендовать — физиком или астрономом, но в конце концов остановился на более общем определении. — Научные.

— Как интересно! На розыски призраков? — Полное отсутствие иронии в ее голосе вызвало в памяти Амброуза воспоминание о недоверии и насмешках со стороны Джоди и его матери, которые ему пришлось вынести, когда он объявил о своем намерении отправиться в Баранди.

Он кивнул.

— Но сейчас я с гораздо большим удовольствием разыскал бы что-нибудь прохладительное. Как вы к этому отнесетесь?

— Согласна. — Она улыбнулась Амброузу открытой улыбкой, мгновенно изменившей его мнение об Африке, поездках за границу и аэропортах. Решив, что потенциальные выигрыши, ждущие тех, кто странствует по планете, значительно перевешивают все опасности и неудобства, он оставил багаж на произвол судьбы и отправился вместе с девушкой в бар на втором этаже, испытывая поистине мальчишеское наслаждение от завистливых взглядов мужчин, на чьих глазах произошло их знакомство.

За охлажденным кампари с содовой он узнал, что ее зовут Пруденс Девональд. Родилась она в Лондоне, изучала экономику в Оксфорде, много путешествовала с отцом, сотрудником министерства иностранных дел, и три года назад начала работать в ЮНЕСКО. В настоящее время в рамках программы Экономической комиссии по делам Африки посещала молодые африканские государства из числа тех, что выразили желание вступить в ООН, и следила за тем, чтобы деньги, получаемые из фондов на образование, тратились по назначению. Амброуз с удивлением узнал, что причиной ее поездки в Баранди, не планировавшейся ранее, стало сенсационное сообщение о событиях на шахте номер три.

Республика Баранди рекламировала себя как одного из наиболее прогрессивных членов Экономической комиссии по делам Африки с высоким уровнем образования для всех граждан. И разумеется, начальство Пруденс было весьма удивлено, узнав, что некий Гилберт Снук, человек, по-видимому, без каких бы то ни было прав преподавания, к тому же замешанный в угоне боевого самолета из другой страны, руководит школой при шахте. Задание носило деликатный характер, ибо определенные круги пытались приостановить дотации на образование в Баранди. Пруденс поручили разобраться в ситуации, обратив особое внимание на деятельность Гилберта Снука, и представить конфиденциальный доклад.

— Довольно большая ответственность для столь молодой женщины, — прокомментировал Амброуз. — Может быть, вы скрываете, что у вас каменное сердце?

— Я этого не скрываю. — Выражение лица Пруденс вдруг стало строгим и официальным, как у красивого, но в высшей степени функционального робота. — Видимо, мне следует сразу пояснить, что это я вас «подцепила» несколько минут назад. Отнюдь не наоборот.

Амброуз моргнул.

— Разве кто-то кого-то «подцепил»?

— А как это называется? Как принято говорить у вас в Америке?

— Пусть так. Но зачем я вам понадобился?

— Мне нужен был сопровождающий до Баранди, чтобы не тратить силы на отваживание всякого рода нежелательных элементов. — Она сделала глоток, не спуская с него пристального взгляда серых глаз.

— Благодарю. — Амброуз обдумал ее слова и обнаружил в них крупицу утешения. — Приятно сознавать, что я не отношусь к нежелательным.

— О, напротив, и даже в гораздо большей степени, чем обыкновенный ученый.

— Если предположить, что существует такая категория людей, как «обыкновенные ученые», — сказал Амброуз, испытывая чувство вины, словно выдавал себя за кого-то другого, — что заставляет вас думать, будто я к ним не отношусь?

— Ну, во-первых, ваши часы стоят по крайней мере три тысячи долларов. Продолжать?

— Не стоит. — Захваченный врасплох Амброуз не сумел справиться с собственным самомнением и добавил: — Меня привлекает ценность вещей, а не их цена.

— Уайльд.

Амброуз на секунду растерялся, решив, что он не расслышал, потом догадался.

— Это сказал Оскар Уайльд?

— Да, что-то вроде этого, — кивнула Пруденс. — В «Веере леди Уиндермир».

— Жаль. Я много лет подряд выдавал это изречение за свое. — Амброуз смущенно улыбнулся. — Бог знает, скольких людей я убедил в своей необразованности.

— Не беспокойтесь. Я уверена, у вас масса других достоинств. — Пруденс чуть наклонилась и неожиданно коснулась его руки. — Мне нравится ваше чувство юмора.

Настороженный открытием, что в таком безукоризненно женственном существе скрывается на самом деле сложная, сильная, трезвомыслящая личность, Амброуз взглянул на Пруденс в упор. Ее лицо не дрогнуло, но теперь он увидел в нем некую двойственность, открывающую ему два различных характера, словно на картине, построенной на оптической иллюзии, где, присмотревшись, можно заметить, как высота превращается в глубину. Пруденс интриговала его, восхищала и манила одновременно, и именно поэтому мысль о том, что его просто «подцепили», а потом, быть может, используют и бросят, терзала его все сильнее.

— А что случилось бы, откажись я играть роль чичероне, сопровождающего вас до Баранди? — спросил он.

— С какой стати бы вы отказались?

— Потому что я вам не нужен.

— Но я же объяснила, что нужны: отваживать нежелательных. Чичероне для этого и существуют.

— Я знаю, но…

— Какую-нибудь другую девушку вы бросили бы в такой ситуации?

— Нет, но…

— Тогда почему меня?

— Потому что я… — Амброуз запнулся и беспомощно затряс головой.

— Я могу сказать вам почему, доктор Амброуз, — произнесла Пруденс тихим, но твердым голосом. — Потому что я отказываюсь играть по старым правилам. Вы знаете, о чем я говорю. Всякий раз, когда нуждающаяся в помощи женщина принимает услугу от галантного мужчины, ситуация подразумевает — хотя это редко воспринимается всерьез — что, если все сложится удачно, она отблагодарит его соответствующим образом. Вы мне нравитесь, поэтому не исключено, что мы станем близки, если пробудем в Баранди достаточно долго, и вы не утратите интереса в моих глазах. Но это случится отнюдь не потому, что вы, скажем, открыли передо мной дверь или помогли донести чемодан до самолета. Я достаточно прозрачна?

— Прозрачна, как джин. — Амброуз сделал большой глоток. — Это, кажется, английское выражение?

— Да, но вы можете свободно употреблять американизмы. Я немало поездила по свету. — Пруденс одарила его еще одной из своих безукоризненных, ошеломляющих, лукавах улыбок.

Амброуз прочистил горло и окинул взглядом пропеченный солнцем пейзаж за окнами.

— Отличная погода, не правда ли?

— Ладно уж. Равенство действительно дало нам неравные шансы. — Пруденс достала новую сигарету и прикурила, позволив Амброузу поднести огонь. — Расскажите мне лучше, что вы собираетесь делать с этими дУхами. Изгонять?

— В данном случае это невозможно, — серьезно ответил Амброуз.

— В самом деле? У вас есть теория?

— Да. И я намерен проверить ее здесь.

Пруденс смотрела на него, не скрывая изумления, и это польстило Амброузу.

— А она объясняет, почему их можно увидеть только с помощью этих специальных стекол? И почему они поднимаются и опускаются?

— Однако вы следили за новостями.

— Разумеется. Но не томите же меня.

Амброуз прикоснулся кончиками пальцев к запотевшему от холода бокалу.

— Мне немного неловко. Вы ведь знаете, как художники не любят показывать свои картины до тех пор, пока не закончат работу. Примерно такие же чувства испытывают ученые к своим излюбленным теориям. Не хотят оглашать их до тех пор, пока не разложат все по полочкам.

— Понимаю. — Пруденс приняла отказ на удивление спокойно. — Придется подождать, когда об этом расскажут по радио.

— А, черт, так и быть, — сказал Амброуз. — В конце концов, какая разница? Я уверен в своей правоте. Объясняется все довольно сложно, но, если хотите, я попытаюсь.

— Хочу. — Пруденс привстала в кресле и пересела так, что ее колени коснулись колен Амброуза.

— Помните Планету Торнтона? — спросил он, стараясь не отвлекаться.

— Так называемый «призрачный мир», прошедший вблизи Земли около трех лет назад?

— Я помню беспорядки. В то время я была в Эквадоре.

— Беспорядки помнят все. А вот физиков больше задело то, что Планета Торнтона была захвачена Солнцем. Она состоит из антинейтрино, следовательно, должна была пройти Солнечную систему по прямой, и мы никогда бы ее больше не увидели. То, что Планета вышла на орбиту вокруг Солнца, расстроило множество ученых, и они до сих пор пытаются выдумать новый комплекс сил взаимодействия, объясняющий ее поведение. Но самое простое объснение заключается в том, что внутри нашего Солнца находится еще одно, состоящее из того же вида материи, что и Планета Торнтона. Антинейтринное солнце внутри нашего адронного.

Пруденс нахмурилась.

— Иными словами, вы хотите сказать, что два объекта занимают одновременно одно и то же место. Это возможно?

— В ядерной физике — да. Если на поле пасется стадо овец, что мешает загнать туда еще и стадо коров?

— Пожалуйста, не надо сравнений в духе Билла Роджерса.

— Виноват. Не всегда легко определить, где следует остановиться в привлечении аналогий. Короче, я хочу сказать, что внутри Земли тоже располагается антинейтринная планета. Кстати, кто такой Билл Роджерс?

— Древняя история… Вы это всерьез насчет еще одной планеты внутри нашей?

— Абсолютно. Она чуть меньше Земли, и поэтому мы раньше не знали о «внутреннем мире», хотя магнитолюкт уже давно известен. Поверхность этой планеты намного ниже уровня поверхности Земли.

Пруденс бросила недокуренную сигарету в пепельницу на подставке.

— И этот внутренний мир населен призраками?

— Призраки — слишком ненаучный термин, но идея именно такова. Впрочем, обитателям этого мира призраками можем казаться мы. Вся разница в том, что Земля больше, то есть мы живем в их стратосфере, поэтому у них вряд ли была возможность нас заметить.

— А что теперь изменилось? Это связано с…

Амброуз кивнул.

— Планета Торнтона состоит из того же вещества, что и наша внутренняя планета. Следовательно, она должна была оказать на нее сильное воздействие. Достаточно сильное, чтобы вызвать возмущение ее орбиты. И теперь внутренняя планета начала проникать за пределы земной поверхности: два мира разделяются.

Он взглянул мимо взволнованной Пруденс, на лице которой застыло мечтательное выражение, и заметил вдали дрожащий в горячем воздухе контур приближающегося самолета.

— Кажется, наш самолет.

— Время еще есть. К тому же вы рассказали мне не все.

Пруденс смотрела на него, казалось, с нескрываемым восхищением. Амброузу не хотелось разрушать очарование момента, хотя память подсказывала ему, что есть еще и другая Пруденс Девональд, движимая личными интересами, прагматичная и, возможно, подыгрывающая ему из каких-то своих соображений.

— Вас интересует астрономия? — спросил он.

— Очень.

— Вы когда-нибудь говорите, «в будущем, через несколько световых лет»?

Пруденс вздохнула и улыбнулась.

— Это что-то вроде вашего личного теста?

— Пожалуй. Прошу прощения, если я…

— Не извиняйтесь, доктор. Достаточно будет, если я скажу, что световыми годами измеряется расстояние, или мне нужно выразить его в метрах?

— Что вас интересует еще?

— Все, — ответила Пруденс. — Если, как вы утверждаете, из Земли выходит внутренняя планета, почему тогда призраки поднимаются до уровня, где их можно увидеть, а затем опять скрываются из виду?

— Я надеялся, что вы не зададите этого вопроса.

— Почему? Он не вписывается в вашу теорию?

— Нет. Но трудно объяснить это без схем. Если вы нарисуете круг, а затем еще один внутри первого, но не по центру, а так, чтобы они касались друг друга с левой стороны, то сможете представить себе теперешнее положение двух планет относительно друг друга.

— Ну, это достаточно просто.

— Просто, потому что диаграмма статична. Но дело в том, что Земля совершает за сутки один оборот вокруг совей оси и, очевидно, внутренняя планета тоже. Значит, оба этих круга должны вращаться. Если пометить точку их касания, а потом повернуть их на одинаковые углы, то будет видно, что отметка на внутреннем круге опускается относительно отметки на внешнем. Когда оба круга сделают пол-оборота, отметка на внутреннем удалится от отметки на внешнем на максимальное расстояние, а если продолжать их поворачивать, точки снова приблизятся друг к другу. Именно поэтому призраков можно наблюдать лишь на рассвете: отметки соприкасаются с интервалом в двадцать четыре часа.

— Понятно, — сказала Пруденс голосом удивленного ребенка.

— Кроме вращения нужно также придать внутреннему кругу движение влево от центра внешнего. Это означает, что вместо совпадения точек один раз в сутки точка внутреннего круга будет выходить все дальше и дальше за пределы внешнего.

— Блестяще! — выдохнула Пруденс. — Все сходится!

— Я знаю. — Амброуз снова почувствовал себя вознагражденным.

— Вы первый высказали эту гипотезу?

Амброуз рассмеялся.

— Перед отъездом я отправил пару писем, чтобы, так сказать, застолбить идею, но скоро все это станет достоянием гласности. Дело в том, что призраки начнут распространяться. Их можно будет видеть на поверхности и незачем станет спускаться в шахту, а потом круговая область видимого проникновения начнет расти очень быстро. Поначалу увидеть призраков можно будет в экваториальных районах, на Калимантане, в Перу, а затем они расползутся на север и на юг через тропики в зоны умеренного климата.

— Видимо, кое-где это вызовет волнения.

— Это, — заметил Амброуз, сделав последний глоток из своего бокала,

— еще слишком мягко сказано.

 

Глава 6

В бунгало Снука зазвонил телефон, и в тот же момент кто-то громко постучал в дверь. Снук прошел к окну гостиной, раздвинул две шторки жалюзи и выглянул во двор. На веранде стояли трое чернокожих военных: лейтенант, капрал и рядовой — все в пятнистых беретах полка «леопардов». Капрал и рядовой были при автоматах, и на их лицах Снук заметил выражение, которое ему часто приходилось видеть в других частях света: они разглядывали дом оценивающе, чуть даже собственнически, как люди, которым разрешено применять любые меры, необходимые для выполнения их миссии. Пока он смотрел, лейтенант ударил в дверь еще раз и отступил на шаг, ожидая, когда ее откроют.

— Подождите минуту! — крикнул Снук, подходя к телефону, снял трубку и назвался.

— С вами говорит доктор Бойс Амброуз, — произнес голос в трубке. — Я только что прибыл в Баранди из Штатов. Моя секретарша сообщила вам причину моего приезда?

— Нет. В этой части света международная связь работает не очень хорошо.

— Э-э-э… Ладно. Я думаю, вы догадываетесь, что привело меня в Баранди, мистер Снук. Могу я приехать к вам на шахту? Мне очень… — Конец фразы Снук не разобрал из-за громкого стука в дверь. Судя по всему, стучали уже прикладом, и Снук понял, что через несколько минут они просто выломают дверь.

— Вы в Кисуму? — торопливо спросил он в трубку.

— Да.

— В «Коммодоре»?

— Да.

— Оставайтесь пока там, я сам попытаюсь вас разыскать. А сейчас у меня, кажется, гости.

Не слушая возражений, Снук положил трубку. В данный момент его больше беспокоила нетерпеливая группа у дверей. Он ожидал какой-то реакции со стороны полковника Фриборна на свое сообщение в прессе, и теперь оставалось только узнать, насколько страшным окажется шторм.

Снук подбежал к двери и рывком открыл ее, заморгав от яркого солнечного света.

— Гилберт Снук? — надменно спросил молодой лейтенант, уставившись на него злобным взглядом.

— Да, это я.

— Вы слишком долго открывали дверь.

— Вы тоже долго стучали, — ответил Снук с отшлифованной за долгие годы деланной простотой в голосе, которая, он знал, всегда раздражает людей, облеченных властью, особенно тех, для кого английский язык не родной.

— Это не… — Лейтенант замолчал, очевидно, догадавшись о том, что рискует ввязаться в длительный спор. — Следуйте за мной!

— Куда?

— От меня не требуется давать подобную информацию.

Снук улыбнулся, словно учитель, разочарованный непонятливостью ребенка.

— Сынок, я только что ее от тебя потребовал.

Лейтенант оглянулся на своих людей. Выражение его лица свидетельствовало о том, что ему нелегко принять решение.

— Мне приказано доставить вас в Кисуму к президенту Огилви, — сказал он наконец. — Мы должны ехать прямо сейчас.

— С этого и надо было начинать, — упрекнул его Снук.

Сняв с крючка легкую куртку, он шагнул за порог и закрыл за собой дверь. В джипе с брезентовым верхом его посадили на заднее сиденье рядом с капралом, и машина тут же рванула с места. Снук успел заметить два «лендровера» с надписью «Панафриканская информационная служба». Когда джип миновал проходную шахты, он с интересом отметил, что четыре бронемашины, стовшие у ограды еще прошлым вечером, исчезли. Между зданиями на территории шахты сновали люди, но уходящие к югу трубы, обычно темные от несущейся в них пыли, сегодня просвечивали насквозь — свидетельство того, что под землей никто не работал.

Зная, что прежде работа на шахте не прекращалась ни на один день, Снук понимал, что это, несомненно, оказывает влияние на всю экономику страны. Возникший конфликт был конфликтом между новой Африкой и старой, между современными амбициями и древними страхами. Президент Поль Огилви и полковник Фриборн — люди одной породы, авантюристы. Их выдержка и отсутствие принципов помогли им вырвать лакомый кусок из тела Африки. Огилви прилагал немалые усилия, создавая образ Баранди как республики с широко развитой экономикой, экспортирующей лекарственную ромашку, инсектициды, кофе, кальцинированную соду и кое-какую электронику. Но именно алмазные копи «сделали» страну, и именно они поддерживали ее существование. Снуку не составило труда представить ярость президента по поводу закрытия национальной шахты номер три.

Однако самое интересное заключалось в том, что ни Огилви, ни Фриборн до сих пор не представляли в полной мере, что им противостоит и сколь сильна решимость шахтеров не спускаться больше в шахту. Одно дело, не видя призраков, счесть их результатом массовой истерии, и совсем другое, находясь в темном туннеле в нескольких километрах от поверхности, наблюдать за процессией молчаливых светящихся фигур, медленно поворачивающих головы и кривящих рты, выражая тем самым какие-то свои, неизвестные людям эмоции. Рокот мотора, запах бензина, облупившаяся краска автомашины, утренняя свежесть ветра — все это казалось Снуку квинтэссенцией нормальной жизни, а в такой обстановке даже ему самому с трудом верилось в существование призраков.

За всю поездку по тряской дороге до Кисуму и дальше, к новому комплексу правительственных зданий, раскинувшемуся на восьмидесяти гектарах парка, Снук не проронил ни слова. Архитектурные ансамбли в кубистском стиле слегка смягчались островками джакаранд, пальм и пышных южно-африканских каштанов. Почти в центре комплекса располагался дворец президента, окруженный небольшим озером, достаточно, впрочем, живописным, чтобы скрыть тот факт, что оно с успехом выполняет функции крепостного рва. Джип пересек мост и остановился у входа в резиденцию. Минутой позже Снука проводили в кабинет с высокими окнами, отделанный полированным деревом и венецианским стеклом. У стола неподалеку от окна стоял президент Огилви. Выглядел он лет на пятьдесят. Тонкие губы, узкий нос и высокие скулы делали его в глазах Снука похожим на европейца в темном гриме. Одет он был совершенно так же, как на всех фотографиях, что доводилось видеть Снуку: синий костюм строгого покроя, белая рубашка с жестким воротником и узкий галстук из синего шелка. Снук, обычно не обращавший на такие вещи внимания, вдруг застеснялся своей неряшливой одежды.

— Садитесь, мистер Снук, — сухо, бесцветным голосом сказал Огилви.

— Насколько я понимаю, с полковником Фриборном вы уже знакомы.

Снук повернулся и увидел Фриборна. Тот стоял в затененном углу, сложив руки на груди.

— Да, я встречался с полковником, — ответил он и сел в кресло.

Фриборн разнял руки. Мускулы под короткими рукавами форменной рубашки чуть напряглись, золотой набалдашник трости блеснул, как маленькое солнце.

— Когда вы разговариваете с президентом, следует обращаться к нему по форме.

Огилви поднял тонкую руку.

— Оставь, Томми, мы здесь по делу. Мистер Снук, — Гилберт, если не ошибаюсь, — как вы понимаете, у нас возникла проблема. Очень дорогостоящая проблема.

— Я понимаю, — кивнул Снук.

— Существует точка зрения, что в этом повинны вы.

— Это не так, — Снук бросил взгляд на Фриборна. — Более того, разговаривая с этой, как вы выразились, «точкой зрения» два дня назад, я дал полковнику хороший совет, как решить эту проблему. Но его мой совет не заинтересовал.

— И в чем же заключался ваш совет?

— Призраков можно увидеть только через магнитолюктовые очки. Если забрать у шахтеров очки и провести в шахте освещение, призраков не будет. Впрочем, сейчас уже поздно об этом говорить.

— Вы по-прежнему утверждаете, что призраки существуют?

— Господин президент, я не только видел их, но и сфотографировал. — Снук, увлекшись, слегка наклонился вперед, но тут же откинулся на спинку кресла, сожалея, что упомянул о снимках.

— Об этом я тоже хотел поговорить. — Огилви достал из коробки тонкую сигару и облокотился на край стола, потянувшись за зажигалкой. — Полковник Фриборн утверждает, что вы извлекли пленку из фотоаппарата в его присутствии, и на ней ничего не было. Как вы можете это объяснить?

— Никак, — просто ответил Снук. — Я могу только предположить, что излучению, посредством которого мы видим этих призраков, требуется больше времени для проявления на фотопленке.

— Чушь! — спокойно произнес Огилви, разглядывая Снука сузившимися помутневшими глазами.

Снук отчетливо понимал, что предварительное собеседование закончилось и сейчас начнется серьезный разговор.

— Я слабо разбираюсь в этих вещах, — сказал он, — но теперь, когда в Кисуму начали прибывать ученые из Штатов, быть может, мы лучше поймем, что происходит.

— Вы разговаривали с кем-нибудь из этих людей?

— Да. Чуть позже сегодня я должен буду встретиться с доктором Амброузом. — Снук едва удержался, чтобы не добавить: не появись он в назначенное время, это вызовет разговоры. Но он понимал, что с Огилви они говорят на двух разных уровнях, один из которых слов не требует.

— Доктор Амброуз. — Огилви сел за стол и сделал пометку в блокноте.

— Как вы знаете, я всецело одобряю визиты туристов в Баранди, но было бы крайне неразумно заманивать их сюда преувеличенными сведениями о том, что страна может предложить. Признайтесь, Гилберт, вы подделали эти фотографии?

Снук разыграл оскорбленное достоинство.

— Я понятия не имею, как это можно сделать, господин президент. И даже если бы я знал, зачем мне это?

— Этого я тоже не понимаю, — Огилви улыбнулся, словно соболезнуя ему. — Если бы я мог предположить мотив…

— Как фотографии попали к представителям прессы? — спросил из своего угла Фриборн.

— О, вот это моя вина, — ответил Снук. — В тот вечер я отправился в город выпить и встретил Джина Хелига из «Ассоциации прессы». Мы заговорили о призраках, и тут я вспомнил, что сунул пленку в карман. Достал, и можете себе представить мое удивление, когда Джин заметил там изображения.

Огилви мрачно усмехнулся.

— Могу.

Снук счел более безопасным вернуться на твердую почву.

— Главная проблема заключается в том, господин президент, что так называемые призраки действительно существуют, и шахтеры ни за что не пойдут туда, где они появляются.

— Это мы еще посмотрим, — произнес Фриборн.

— Я не верю в сверхъестественные явления, — продолжал Снук. — Думаю, тому, что я видел, должно быть простое объяснение, и единственным эффективным способом исправить положение будет найти это объяснение. Сейчас весь мир смотрит на Баранди…

— Не перегибайте палку. — В голосе Огилви послышалась скука. — Вы и так слишком много суетесь туда, куда вам соваться не следует… Готовы ли вы действовать в качестве официального посредника, если я дам разрешение на проведение в шахте научных исследований?

— Буду рад. — Снук с трудом скрыл удивление.

— Хорошо. В таком случае отправляйтесь на встречу с вашим доктором Амброузом и свяжитесь с управляющим шахтой Картье. Держите полковника Фриборна полностью в курсе ваших дел. Это все. — Огилви повернулся в своем вертящемся кресле и выпустил облако сигарного дыма в направлении ближайшего окна.

— Благодарю вас, господин президент. — Снук поднялся и, не оглядываясь на Фриборна, поспешно вышел из кабинета.

Беседа с президентом прошла лучше, чем он надеялся, и все же у него осталось тревожное ощущение, что его переиграли.

Подождав, когда Снук удалится из кабинета, Фриборн вышел из своего угла.

— Это плохо кончится, Поль, — сказал он, — если любая грязная обезьяна вроде этого типа будет безнаказанно уходить, отдавив нам пальцы.

— Думаешь, его следует пристрелить?

— Зачем тратить пулю? Достаточно полиэтиленового мешка на голову: это оставляет им время на раскаяние.

— Да, но, к сожалению, наша «обезьяна» — случайно или намеренно — сделала все необходимое, чтобы остаться в живых. — Президент Огилви встал и прошелся по комнате, оставляя за собой облака голубого дыма. Больше всего в этот момент он был похож на сотрудника крупной корпорации, занятого обсуждением плана сбыта продукции.

— Что тебе известно о его биографии?

— Только то, что мне следовало поставить на ней точку три года назад, когда у меня была такая возможность. — В забывчивости Фриборн поднял трость и приложил набалдашник к вмятине на голове.

— Он не так плох, Томми, как ты думаешь. Например, его предложение о том, чтобы отобрать у шахтеров магнитолюктовые очки, заслуживает внимания.

— Пришлось бы проводить освещение в шахте. Ты представляешь, сколько это стоит в наши дни? Если бы еще твоя атомная электростанция начала работать, когда планировалось!

— Новая система освещения обошлась бы значительно дешевле, чем полная остановка работ. И потом, дело не только в деньгах. — Огилви крутанул кресло и ткнул сигарой в сторону полковника. — Деньги для меня не много значат, Томми. У меня их больше, чем я смогу истратить. Единственное, чего я теперь хочу, это полноправное членство в ООН для Баранди, для страны, которую я создал. Я хочу, подходя к зданию ООН в Нью-Йорке, видеть среди всех остальных свой флаг. И поэтому алмазные шахты должны работать. Без них Баранди не протянет и года.

Взгляд Фриборна бегал по комнате, пока он подбирал слова для ответа. Давно зная о президентской мании величия, он не испытывал к его идеям никакой симпатии. Лидер государства, мечтающий о том, чтобы вывесить кусок тряпки в чужом городе за океаном, когда на границах страны, всего в нескольких километрах отсюда, стоят враги… Эти мысли наполняли Фриборна презрением и нетерпением, однако он привык скрывать их и ждал своего часа. Он приучил себя сдерживаться, даже когда президент развлекался с белыми и азиатскими шлюхами. Но близится день, когда он наконец сможет дать Баранди твердое военное руководство, по которому страна давно плачет. А пока нужно сдерживаться и укреплять свои позиции.

— Я разделяю твои мечты, — спокойно сказал он, вложив в эти слова всю искренность, на которую был способен. — И именно поэтому нам следует предпринять решительные шаги прямо сейчас, до того, как ситуация станет еще хуже.

Огилви вздохнул.

— Поверь, Томми, я вовсе не размяк. Я не стал бы возражать, если бы ты выпустил своих «леопардов» на эту рвань на шахте номер три, но сейчас, когда в стране находятся сторониие наблюдатели, этого делать нельзя. Прежде всего их надо убрать отсюда.

— Но ты только что дал им разрешение на посещение шахты!

— А что мне еще оставалось делать? Снук был совершенно прав, когда сказал, что сейчас на нас смотрит весь мир. — Огилви вдруг расслабился и улыбнулся, потом взял со стола коробку с сигарами и предложил ее Фриборну. — Однако ты сам прекрасно знаешь, как быстро миру надоедает следить за каким-то там клочком земли на краю света.

— А пока? — спросил Фриборн, принимая сигару.

— А пока я бы хотел — все это неофициально, разумеется, — чтобы ты устроил нашим ученым гостям из-за границы трудную жизнь. Ничего явного и скандального — просто кое-какие трудности.

— Ясно. — Фриборн почувствовал возврат доверия к президенту. — Теперь об этом парне из «Ассоциации прессы», о Хелиге. Устранить?

— Не сейчас. Ту ошибку исправлять уже поздно. Но в будущем держи его под наблюдением.

— Ладно. Я обо все позабочусь.

— Позаботься. И еще… Надо закрыть въезд в страну всем другим желающим. Найди какую-нибудь вескую причину отменить визы.

Фриборн, нахмурясь, задумался.

— Эпидемия оспы?

— Нет, это повредит торговле. Лучше какая-нибудь военная угроза. Например, нападение одного из наших соседей. Детали обсудим за ленчем.

Фриборн раскурил сигару, глубоко затянулся и, улыбнувшись с видом почти истинного наслаждения, произнес:

— Операция «Гляйвиц»? У меня есть несколько заключенных, от которых следовало бы избавиться.

Президент Огилви, в своем консервативном синем костюме выглядевший олицетворением образцового руководителя крупной корпорации, кивнул.

— Да. «Гляйвиц».

Улыбка Фриборна перешла в довольную ухмылку. Он никогда не изучал историю Европы, но название Гляйвиц, принадлежавшее маленькой точке на карте у границы Польши с Германией, осталось у него в памяти. Именно в Гляйвице нацисты провели операцию, опыт которой и Огилви, и Фриборн не раз использовали в своей карьере. Там в августе 1939 года гестаповцы инсценировали нападение поляков на немецкую радиостанцию и в качестве доказательств «преступления» своих соседей оставили трупы людей, которых одели в польскую военную форму и тут же застрелили. Нацистская пропаганда не замедлила использовать этот инцидент в качестве оправдания нападения на Польшу.

Полковник Фриборн всегда считал эту операцию превосходным образцом тактического искусства.

Когда около полудня Снук выбрался из такси у отеля «Коммодор», он все еще находился во власти подозрений к замыслам президента Огилви. Солнце висело прямо над головой, словно лампа без абажура. Он нырнул в призму тени от навеса у входа в отель, прошел через фойе, разделенное балюстрадой на два яруса, и, не обращая внимания на жест дежурного клерка, двинулся в бар. Старший бармер Ральф, едва завидев его у входа, молча поставил на стойку большой стакан, налил в него до половины джина «Танкерей» и разбавил ледяной водой.

— Спасибо, Ральф. — Снук сел на стул, уперевшись локтями в кожаную обивку стойки, и сделал несколько больших целительных глотков, ощущая, как внутри растекается прохлада.

— Тяжелое утро, мистер Снук? — Ральф изобразил на лице скорбную симпатию, как он всегда делал, общаясь со страдающими похмельем клиентами.

— Да, неважное.

— После этого вы почувствуете себя лучше.

— Знаю. — Снук сделал еще один глоток.

Такая сцена с точно таким же диалогом повторялась уже много раз, и Снуку всегда нравилось, что у Ральфа хватает понимания и такта не разнообразить устоявшийся ритуал: в подобные моменты общение на других уровнях отнюдь не доставляло ему удовольствия.

Ральф наклонился через стойку и, понизив голос, сказал:

— Вон те двое хотели вас видеть.

Повернувшись в указанном направлении, Снук увидел мужчину и женщину, которые разглядывали его с выражением сомнения и надежды на лицах. В уме мгновенно возникла оценка: красивые люди. Что-то в них было общее: оба молодые, безупречного вида, с ясными приятными лицами, словно сработанными талантливым скульптором. Но особое внимание Снука привлекла женщина. Изящная, с умными серыми глазами и полными губами, хладнокровная и чувственная одновременно. При виде ее у Снука возникла пугающая мысль о том, что вся его прежняя жизнь была сплошной ошибкой, и что именно такой приз он заслужил бы, избери он жизнь в сияющих городах цивилизованного мира. Снук взял со стойки свой стакан и двинулся к их столику, чувствуя себя неловко от укола ревности, который он испытал к поднявшемуся навстречу мужчине.

— Мистер Снук? Я — Бойс Амброуз, — произнес мужчина, пожимая его руку. — Я вам звонил.

Снук кивнул.

— Можно просто Гил.

— Позвольте представить вам Пруденс Девональд. Мисс Девональд работает в ЮНЕСКО, и, насколько я понимаю, у нее тоже к вам дело.

— Сегодня мне везет, — Снук произнес это автоматически, присаживаясь за столик. Мысли его в этот момент были заняты перевариванием информации о том, что они не муж и жена, как он почему-то предположил. Заметив, что девушка окинула его откровенно оценивающим взглядом, Снук во второй раз за этот день осознал, что одежда его едва-едва прилична, да и то только потому, что ткань, из которой она сшита, практически вечная.

— Сегодня вам не совсем везет, — сказала Пруденс. — Скорее даже наоборот. Одна из моих задач в Баранди состоит в том, чтобы проверить вашу квалификацию как преподавателя.

— Какую еще квалификацию?

— Вот это мое заведение и интересует, — произнесла она, не скрывая своей враждебности, что расстроило Снука и одновременно вызвало у него привычную ответную реакцию.

— Вы работаете в слишком любопытном заведении, — произнес он, глядя ей в глаза.

— В английском языке, — сказала Пруденс вызывающе назидательным тоном, — слово «заведение» может означать помимо всего прочего и коллектив его сотрудников.

Снук пожал плечами.

— Оно с равным успехом может означать «сортир».

— Я только что собирался заказать для нас парочку коктейлей, — быстро вмешался Амброуз, обращаясь к Снуку. — «Кэмп Харрис», например… Вы не откажетесь?

— Спасибо, Ральф знает, что мне нужно.

Амброуз двинулся к бару. Снук откинулся в кресле и, взглянув на Пруденс, решил, что она одна из самых красивых женщин, которых он когда-либо встречал. Единственное, что в какой-то степени нарушало совершенство ее лица, были верхние зубы, слегка скошенные внутрь, но почему-то Снуку казалось, что это даже подчеркивает аристократизм ее облика. «До чего хороша, — подумал Снук. — Она, конечно, высокомерная дрянь, но до чего хорошо!»

— Может, нам следует начать все сначала, — сказал он. — Где-то мы не туда…

Голос Пруденс слегка потеплел.

— Наверное, это моя вина. Мне следовало догадаться, что необходимость отвечать на вопросы в присутствии третьего лица вас смутит.

— Не смутит, — Снук сделал вид, что подобное предположение его несколько удивило. — Но чтобы у вас не было на этот счет никаких иллюзий, скажу сразу: я не собираюсь отвечать на ваши вопросы.

Она смерила его недовольным взглядом, но в этот момент к столику вернулся Амброуз, держа в руках бокалы со спиртным. Он сел и с удивлением взглянул на счет.

— Здесь какая-то ошибка, — сказал он. — Этот заказ стоит втрое дороже предыдущего.

— О, это я виноват, — Снук поднял свой стакан. — Я обычно заказываю джин пивными стаканами, чтобы не бегать каждый раз туда-сюда. — Он взглянул на Пруденс и добавил: — Мне, право, неловко.

Пруденс поджала губы.

— Интересно было бы узнать, как вам удается столько пить и работать учителем?

— Гораздо интереснее, — вставил Амброуз нетерпеливо, — было бы услышать из первых уст рассказ…

Снук прервал его, подняв руку.

— Подождите минуту, Бойд.

— Бойс.

— Извините. Бойс. Мне тоже очень интересно было бы услышать, почему эта молодая особа все время лезет в мои личные дела?

— Я сотрудник ЮНЕСКО. — Пруденс достала из сумочки серебряный значок. — А это означает, что ваш заработок…

— Мой заработок, — перебил ее Снук, — состоит, как правило, из одного ящика джина и одного пакета кофе на каждые две недели. Ту наличность, что у меня есть, я зарабатываю ремонтом автомобильных двигателей на шахте. И между делом учу шахтеров английскому в те вечера, когда у них нет денег на плотские удовольствия. Одежду, что я ношу, мне выдали, когда я попал сюда три года назад. Часто я ем консервы прямо из банок, а зубы чищу солью. Я нередко напиваюсь, но в остальном я образцовый заключенный. Что-нибудь еще вас интересует?

Пруденс несколько смутилась, но не сдалась.

— Вы утверждаете, что вас держат в плену?

— А как еще это называется?

— Например, предоставлением политического убежища. Насколько я понимаю, вы причастны к исчезновению боевого самолета из Малакка.

Снук выразительно покачал головой.

— Политическое убежище получил пилот самолета. Я же был пассажиром и полагал, что самолет направляется в противоположную сторону. Отказавшись обслуживать эту машину для армии Баранди, я стал пленником.

— Снук с тревогой обнаружил, что открывается перед женщиной, которую встретил всего несколько минут назад.

— Я включу эти сведения в свой доклад, — Пруденс поднесла значок к губам, из чего стало понятно, что это еще и записывающее устройство. Губы ее чуть скривились в усмешке. — Ваша фамилия пишется так же, как произносится?

— Забавная фамилия, верно? — парировал Снук, невольно возвращаясь к привычному для себя способу обороны. — Вы очень мудро поступили, родившись в семье с фамилией Девональд.

Пруденс покраснела.

— Я не хотела…

Снук отвернулся от нее.

— Бойс, что происходит? Вы что, тоже из ЮНЕСКО? Я думал, вы приехали, потому что вас интересует, что я увидел в шахте.

— Я независимый исследователь, и меня крайне интересует то, что вы видели. — Амброуз укоризненно посмотрел на Пруденс. — Вместе с мисс Девональд мы оказались случайно, и, может быть, нам стоит договориться об отдельных встречах?

— Не надо. Я на какое-то время заткнусь, — сказала Пруденс, и, внезапно увидев в ней школьницу, которой она была много лет назад, Снук устыдился собственной грубости. Право же, он вел себя не лучше ветерана-легионера, срывающего зло на молодом рекруте.

— Гил, вы имеете представление о том, что именно вы видели в шахте?

— Амброуз притронулся рукой к коленке Снука, чтобы привлечь его внимание. — Вы сами понимаете, что вы открыли?

— Я видел каких-то существ, похожих на призраков. — Снук только что сделал более важное открытие: в состоянии спокойной задумчивости профиль Пруденс Девональд вызывал у него смутную грусть, как-то связанную с размышлениями о скоротечности красоты и самой жизни. До сих пор ничего подобного с ним не случалось, и возникшие теперь мысли были не особенно приятны.

— Вы видели обитателей другой вселенной, — торжественно заявил Амброуз.

Прошло несколько секунд, прежде чем до Снука дошел смысл сказанного. Потом он начал задавать вопросы. Минут через двадцать он откинулся на спинку кресла, глубоко вздохнул и только тут понял, что начисто забыл о своем стакане. Он сделал глоток джина и попытался примириться с мыслью о том, что сидит на перекрестке двух миров. Уже во второй раз за последний час обстоятельства заставляли его мыслить новыми категориями.

— Тому, что вы рассказали, — произнес Снук, — я верю. Но что будет дальше?

В голосе Амброуза появилась твердость, которой раньше за ним никто не замечал.

— Я полагаю, следующий шаг достаточно очевиден. Нужно вступить с этими существами в контакт, найти способ общения с ними.

 

Глава 7

Амброуз пожелал начать наблюдения той же ночью, и Снук с готовностью согласился: после всего услышанного его воображение просто запылало. Однако практические последствия этого решения немного раздражали его.

Исходя из теории Амброуза, появления призраков следовало ожидать перед самым рассветом, хотя со временем они стануть появляться раньше и исчезать позже. Дорога от Кисуму до шахты была тяжелой и долгой, особенно для не знакомого с ней человека, и Снуку ничего не оставалось, как предложить Амброузу переночевать у него в бунгало. Как следствие его ожидала перспектива находиться в компании другого человека большую часть дня и ночь, и все существо Снука восставало против подобного насилия. А то обстоятельство, что Пруденс, переодевшись в некое представление парижского модельера о костюме для сафари, без приглашения отправилась с ними, отнюдь не упрощало его жизнь.

После трений, ознаменовавших их знакомство, она разговаривала с ним вежливо, но безразлично, и Снук отвечал ей тем же. Однако он постоянно ощущал ее присутствие. Какое-то объемное, словно радарное, восприятие происходящего позволяло ему, даже не глядя на Пруденс, всякий раз знать, где она и что делает. Это вторжение в его мысли задевало и беспокоило Снука; когда же он поймал себя на том, что увлеченно изучает такие мелочи, как рисунок на пуговицах ее кофточки или строчку на туфлях, охватившее его чувство досады только усилилось. Развалившись на просторном заднем сиденье в полумраке машины, которую Амброуз взял напрокат во второй половине дня, Снук погрузился в воспоминания о девушках, с которыми ему доводилось встречаться прежде. Взять хотя бы Еву, немку, переводчицу в Малакке, отлично понимавшую принцип сексуальной независимости… Они встречались каких-нибудь три года назад, но Снук, к своему огорчению, вдруг осознал, что уже не помнит ее лица.

— … нужно дать планете имя, — донесся до него голос Амброуза с переднего сиденья. — Она всегда в полном смысле этого слова была подземным царством, но мне кажется, будет неправильно назвать ее Гадес.

— Геенна даже хуже, — возразила Пруденс. — Можно Тартар, но, если не ошибаюсь, это еще глубже, чем Гадес.

— Едва ли подходящее название в теперешней ситуации. Из рассказа Гила о расположении уровней шахты следует, что антинейтринная планета полностью выйдет за пределы Земли примерно через семьдесят лет. — Амброуз повернул руль, объезжая яму на дороге, и на мгновение свет фар залил придорожные деревья. — При условии, разумеется, что планеты будут продолжать расходиться с такой же скоростью.

— Вспомнила! — Пруденс придвинулсь к Амброузу, и Снук, наблюдавший за ними из полутьмы своего уединения, понял, что она схватила его за руку. — Авернус!

— Авернус? Впервые слышу.

— Я знаю только, что это один из мифологических подземных миров, но его название гораздо более благозвучно, чем Гадес. Даже чуть пасторально, а?

— Пожалуй, — согласился Амброуз. — Отлично! Вы только что окрестили свою первую планету.

— Теперь осталось разбить о нее бутылку шампанского. Я всегда об этом мечтала!

Амброуз рассмеялся, оценив шутку, Снук же помрачнел еще больше. Ситуация на шахте складывалась напряженная и опасная, в такой ситуации неплохо иметь за спиной батальоны солдат, а он возвращался туда в компании аристократа-ученого, быть может, последнего такого типа в мире, и его новой подружки. Вдобавок Снука беспокоило, что ему, возможно, придется слушать их болтовню всю ночь, и такая перспектива его совсем не радовала. Он принялся довольно громко насвистывать, выбрав старую, всегда нравившуюся ему своей грустью мелодию «Радости любви». Пруденс выдержала несколько тактов, затем наклонилась и включила радио. Звуки мощного оркестра, исполняющего ту же мелодию, заполнили машину.

— Как это вам удалось? — спросил Амброуз, полуобернувшись к Снуку.

— Что именно?

— Вы начали насвистывать мелодию, а затем ту же самую мелодию мы услышали по радио. — Проблема явно заинтересовала Амброуза. — У вас что

— приемник в ухе?

— Нет. Я сам начал насвистывать. — Снук никак не мог взять в толк, почему его попутчика заинтересовало это совпадение: ничего исключительного он здесь не видел.

— Вы когда-нибудь задумывались, насколько такое совпадение невероятно?

— Ну, видимо, не так уж и невероятно, — сказал Снук. — Со мной это иногда случается.

— Так вот, вероятность его на самом деле фантастически мала. Я знаю кое-кого, кто занимается исследованиями экстрасенсорного восприятия, и полагаю, они с удовольствием прибрали бы вас к рукам. — Амброуз разошелся. — А вам не приходило в голову, что вы обладаете способностью к телепатии?

— На радиочастотах? — съязвил Снук, раздумывая, не следует ли ему пересмотреть свою оценку положения Амброуза в научном мире. Он уже знал, что тот защитил диссертацию по ядерной физике и занимает должность директора планетария, но только сейчас до него дошло, насколько эти достижения несовместимы. Возможно, он связался просто с гладкоречивым фанатиком.

— Нет, не на радиочастотах, тут ничего не выйдет, — ответил Амброуз. — Но если тысячи людей вокруг слушают эту мелодию по радио, вы, возможно, воспринимаете ее прямо от них.

— Я стараюсь жить подальше от людей. — У Снука уже появились сомнения относительно всей теории антинейтринной вселенной. Там, в отеле, под действием джина и увлеченности Амброуза, он почти поверил в ее логичность и естественность, но…

— У вас бывают какие-нибудь другие проявления? — не унимался Амброуз. — Предчувствия, например? Вам не случалось ощущать приближение чего-то еще до того, как событие действительно произойдет?

— Я… — Вопрос вдруг вызвал у Снука какое-то подсознательное беспокойство.

Неожиданно в разговор вступила Пруденс.

— Я когда-то читала про человека, который обладал способностью принимать радиопередачи, потому что у него были металлические пломбы в зубах.

Снук благодушно рассмеялся, подыгрывая ей.

— Несколько зубов у меня и в самом деле похожи на стальные тумбы для швартовки, — солгал он.

— Когда человек находится близко от мощной радиостанции, — упорствовал Амброуз, — возможны всякие эффекты, но это не имеет ничего общего с… — Он не докончил фразы, так как музыка по радио неожиданно прервалась и зазвучали позывные станции.

— Мы прерываем нашу передачу, — произнес взволнованный голос, — так как к нам только что поступило сообщение о серьезном столкновении на границе Баранди и Кении неподалеку от магистрали из Кисуму в Накуру. Сообщается, что перестрелка возникла между барандийскими силами обороны и подразделением кенийской армии, вторгшимся на территорию республики. Соглсно поступившему из президентского дворца коммюнике, захватчики понесли тяжелые потери и были отброшены. Гражданскому населению Баранди опасность не угрожает. Национальная радиокорпорация Баранди обращается ко всем гражданам страны, где бы они ни находились.

Снова прозвучали позывные, а потом вернулась музыка.

— Что это означает, Гил? — Амброуз выглянул в боковое окно, словно ожидал увидеть вспышки взрывов. — Нас это как-нибудь коснется?!

— Нет. Похоже, очередная выходка Фриборна. — И Снук рассказал, что знал, о структуре вооруженных сил Баранди, закончив рассказ краткой характеристикой полковника Томми Фриборна.

— Вот уж правду говорят, — прокомментировал Амброуз, — что в каждом психе прячется полковник, которому не терпится выбраться.

— Здорово! — Пруденс рассмеялась и придвинулась поближе к Амброузу.

— Поездка получается веселее, чем можно было ожидать.

Устроившись поудобнее на заднем сиденье, Снук закурил, размышляя о том, как трудно быть хозяином собственной жизни. В данном случае он мог точно указать, когда ситуация стала выходить из-под его контроля: все началось с того момента, когда, поддавшись на уговоры Джорджа Мерфи, он согласился поговорить с шахтером, впавшим в истерику. С тех пор он втягивался все больше и больше. Казалось бы, сейчас самое время вернуть свою непричастность к тому, что происходит с человечеством, начав новый виток жизни в каком-нибудь другом далеком уголке планеты. Для этого человеку-нейтрино следовало бы только ускользнуть, но слишком сильны стали удерживающие его узы. Он сам позволил себе взаимодействовать с другими элементарными частицами человеческого общества, и теперь, похоже, оказался в сфере его притяжения…

Когда они подъехали к бунгало Снука, лучи фар выхватили из темноты фигуры троих людей, сидящих на ступеньках у входа. Памятуя об утреннем визите солдат, Снук вышел из машины первым, но, узнав среди гостей Джорджа Мерфи, облегченно вздохнул. Двое других были ему незнакомы. Белокожие, на вид почти мальчишки, оба с усами песочного цвета. Принарядившийся в серебристые вельветовые джинсы Мерфи подошел, улыбаясь, и помахал забинтованной рукой.

— Гил, — сказал он радостно, — не представляю, как тебе это удалось.

— Что удалось?

— Научная комиссия. Мне позвонил Ален Картье и сказал, что шахта официально закрывается до окончания исследований. А мне приказано оказывать содействие тебе и твоей группе.

— Говоришь, группа… — Снук обернулся к машине, где Амброуз и Пруденс собирали вещи. — Сам видишь, у нас здесь не совсем Манхэттенский проект.

Мерфи взглянул в том же направлении.

— Это все?

— Пока — да. Насколько я понял, пресса проявила значительный интерес к нашим призракам, но то, как они обошлись с сообщением Хелига, должно быть, не очень впечатлило научные круги. А кто это с тобой?

— Двое парней с завода электроники. Бенни и Дес. Они так хотели увидеть призраков, что прибыли из города на мотоцикле еще в полдень. Как раз перед этим я разговаривал с Картье и предложил им подождать, пока ты вернешься. Может, они будут полезны?

— Это пусть решает доктор Амброуз, — серьезно сказал Снук, — но лично я полагаю, что любая помощь для нас будет нелишней.

Как и предполагал Снук, Пруденс Девональд даже не подумала заглянуть на кухню, так что следующие несколько часов ему пришлось почти непрерывно варить кофе. Изредка он заходил в комнату, внимательно наблюдая за тем, как Амброуз объясняет свою теорию Мерфи, Бенни Калверу и Десу Квигу. Молодые люди, как оказалось, новозеландцы с солидной подготовкой в области электроники, прибыли в Баранди, привлеченные высокими заработками, которые предлагал завод, созданный четыре года назад по инициативе президента Огилви для укрепления экономики страны. Присмотревшись, Снук пришел к выводу, что они неглупы, и с интересом отметил, что после хаотичного обсуждения оба полностью согласились с теорией Амброуза, о чем свидетельствовал их неподдельный энтузиазм.

Джордж Мерфи, также увлеченный новыми идеями, по просьбе Амброуза отправился в административный корпус за схемами расположения туннелей шахты. Когда он вернулся, Амброуз клейкой лентой прикрепил схемы к стене и подробно расспросил Мерфи о точном положении тех мест, где появлялись призраки, после чего прочертил на разрезе шахты две горизонтальные линии. Измерив расстояние между ними, он через равные промежутки провел еще несколько линий над двумя первыми. Восьмая линия оказалась как раз над уровнем земли.

— Нижняя линия расположена примерно там, где авернианцев впервые заметил этот шахтер, Харпер, — сказал Амброуз. — Вторая линия показывает уровень, которого они достигли на следующее утро, когда Гил их сфотографировал. Как следует из масштаба схемы, это на пятьсот с лишним метров выше. Если предположить, что скорость расхождения Земли и Авернуса постоянна, мы можем предсказать уровни, куда они поднимутся в следующие дни. С момента последнего наблюдения прошло более двух суток, значит, можно ожидать, что завтра на рассвете авернианцы поднимутся вот до этого уровня. — Амброуз коснулся пятой снизу линии, которая проходила сразу сквозь множество туннелей.

— Можно, конечно, ждать их на любом из нижних уровней, но, как свидетельствует геометрия движения, по достижении наивысшей точки подъема должен быть период, когда они почти останавливаются относительно нас. Из схемы видно, что, по счастью, этот уровень хорошо разработан. Нам следует разойтись как можно дальше в горизонтальном направлении, лучше по одному человеку в туннель, и высматривать, где появятся здания. На данной стадии нас интересуют не столько сами авернианцы, сколько их постройки.

— Похоже, я что-то пропустил, — сказал Снук, ставя на стол кофейник. — Почему такой интерес к зданиям?

— Они лучше всего помогут установить с авернианцами контакт, хотя и это не наверняка. Мы ведь смогли увидеть их лишь потому, что в шахте очень темно; как говорится, идеальные условия для появления призраков. Днем их бы никто не заметил.

— Но Планету Торнтона было видно и днем, — возразил Калвер.

Амброуз кивнул.

— Да, но в своей собственной вселенной Планета Торнтона — это очень плотное скопление антинейтрино, и она весьма интенсивно испускает нейтрино. Авернус — менее плотная планета в своей собственной вселенной, поэтому ее поверхность видится нам тем самым молочным сиянием, что описывали Гил и Джордж. А обитатели Авернуса имеют еще меньшую плотность

— как, например, моя рука по сравнению со стальной балкой. Значит, исходящий от них поток нейтрино еще слабее, и увидеть их гораздо труднее. Понятно?

— Кажется, я понял, но объясняет ли это, почему авернианцы возникали из пола постепенно? Если мы видим их благодаря испускаемым ими нейтрино, они должны быть видны более или менее постоянно. Мы должны видеть их даже сквозь землю, разве нет?

— Нет. Во всяком случае, не в такой степени. Плотность потока нейтрино уменьшается обратно пропорционально квадрату расстояния, а если источник излучения с самого начала слабый, как обитатели Авернуса, плотность потока быстро достигает нижнего порога чувствительности «амплитов», и изображения не возникает. Эти очки — не самый надежный способ наблюдения за авернианской вселенной — в лучшем случае мы в них отчаянно близоруки.

— Зато они чрезвычайно эффективны в нашей Вселенной, — вставил Квиг. — Даже в темноте они позволяют хорошо видеть пол, а это мешает разглядеть слабые очертания того, что находится под ним.

— Верно, — согласился Амброуз, кивая. — Примерно так же, как днем мы не видим на небе звезд, хотя на самом деле они там. А постройки нам нужны, — продолжал он, обращаясь к Снуку, — по той причине, что внутри авернианских зданий может быть темно, следовательно, у авернианцев будет больше шансов нас разглядеть. Не забывайте, что для них мы — призраки, и даже сейчас, сидя в этой комнате, мы проплываем в их атмосфере. Благодаря вращению наших двух планет мы как бы движемся по скользящей траектории, которая пересечет их эквивалент Баранди где-то перед рассветом.

Пруденс вскинула голову.

— На Авернусе сейчас ночь?

— В этом полушарии — да.

— Тогда, может быть, они о нас знают. Может, видят нас в своем небе.

— Нет. Если вы снова посмотрите на эти два круга, то заметите, что авернианцы находятся под поверхностью Земли, поэтому если они и видят что-либо, то всего лишь свечение вокруг. Так же было, когда Гил и Джордж оказались под их поверхностью. Единственное время, когда мы будем в состоянии вступить с ними в контакт, наступит при совпадении поверхностей обеих планет.

— Черт побери! Мне только что пришло в голову мысль, которая ломает все наши планы, — вмешался Калвер, хлопнув себе по лбу. — Мы бы вообще никогда не обнаружили авернианцев, если бы шахтеры не носили магнитолюктовые очки. Значит, и авернианцам нужны будут какие-то оптические приборы, чтобы нас увидеть, верно? Слишком мало шансов на то, что они окажутся у авернианцев под рукой в нужный нам момент.

— Верно подмечено, — Амброуз улыбнулся Калверу, явно довольный, что затронули эту проблему. — Но, к счастью, две вселенные не симметричны, и на нашей стороне преимущество. В том смысле, что мы — более мощные излучатели. Я проделал кое-какие вычисления, и получается, что, если мы создадим вокруг себя переходное векторно-бозонное поле, результатом будет довольно сильное свечение в их вселенной.

— Бозоны?.. Это тот самый вид излучения с непонятными свойствами?..

— Да. Но для авернианцев это эквивалент протонного душа.

— Понадобится генератор Монкастера? У нас с Десом есть друг на электростанции, он иногда с ним работает.

— Лабораторная модель имеет большой вес и размеры. Я захватил с собой из Штатов кое-какое портативное оборудование. Оно генерирует маломощное поле, но для наших целей его должно хватить. Правда, генератор только один, так что в шахте нам понадобится хорошая связь друг с другом. Любой, кто увидит что-то похожее на авернианское здание, должен будет подать остальным сигнал, и мы по возможности быстро постараемся перетащить туда генератор.

Дес Квиг поднял руку, словно старательный ученик.

— Если понадобятся переговорные устройства, я смогу собрать что-нибудь на заводе.

— Спасибо, но у нас слишком мало времени. Потому-то я и привез все оборудование, какое только мог купить за несколько часов до отлета: аналого-цифровые модуляторы и…

— Ого! Похоже, вы собираетесь говорить с призраками.

Амброуз взглянул на него с удивлением.

— Конечно! Технически ведь это возможно! Если они нас видят и мы их видим, значит, происходит обмен световыми волнами. Достаточно промодулировать излучение, и можно передавать речь.

— При условии, что авернианцы пользуются речью. При условии, что их техническая цивилизация достигла того же уровня развития, как наша, или выше. При условии, что мы сумеем передать им идею превращения света в звук. И все это, если нам вообще удастся сделать так, чтобы они нас видели.

— Верно. Я понимаю, что тороплю события. Если мы ошибаемся хотя бы в одном из упомянутых вами предположений, весь наш план рухнет, но мы должны попытаться, и начать нужно сегодня же.

Квиг расхохотался.

— Боже, с чего я взял, что все астрономы терпеливые, медлительные люди? Но к чему такая спешка?

— По той простой причине, что лишь чисто случайно авернианцы впервые были замечены в глубокой шахте, и это дало нам несколько дней, в течение которых мы должны попытаться вступить с ними в контакт.

Амброуз постучал пальцем по схеме разреза шахты.

— Позвольте напомнить вам, что происходит. Мы имеем дело с двумя типами движения. Во-первых, разделение двух миров: Авернус расходится с Землей со скоростью свыше пятисот метров в сутки. Одно это уже создает проблемы, потому что при каждой встрече авернианцы будут подниматься все выше и выше. Сегодня утром они будут на глубине около полутора тысяч метров от поверхности, завтра — около километра, послезавтра — пятисот метров, а еще через сутки их можно будет увидеть на поверхности, прямо там, среди деревьев и зданий шахты, или здесь, в комнате.

Амброуз замолчал и улыбнулся Пруденс, которая в этот момент задрожала, разыгрывая испуг.

— На этой стадии поверхность Авернуса совпадает с поверхностью Земли, но по мере разделения планет авернианцы начнут подниматься в небо с каждым днем на пятьсот метров выше. Одно это уже неудобно, но суточное вращение двух миров еще больше осложняет ситуацию, так как оно приводит к вертикальному разделению точек на поверхностях обеих сфер.

— Здесь я чего-то не понимаю, — признался Мерфи, качая головой.

— Ну вы же сами видели. Мы находимся на поверхности вращающейся сферы, на Земле. Прямо под нами есть еще одна вращающаяся сфера меньшего размера, которая смещалась от центра первой до тех пор, пока с одной стороны их поверхности не соприкоснулись. При вращении сфер соответствующие точки на поверхностях будут сближаться, пока не сойдутся в зоне контакта, но, так как вращение продолжается, они снова начнут расходиться. Через двенадцать часов, то есть через половину суток, они окажутся на максимальном удалении друг от друга, и внутренняя точка будет находиться глубоко под внешней. Именно поэтому авернианцы поднимаются из пола, а затем снова оседают. Лучше всего вступать с ними в контакт, когда они на вершине траектории, а движение вниз еще не началось. Как называется положение поршня в верхнем конце хода?

— Верхняя мертвая точка, — ответил Снук.

— Вот когда мы должны попытаться наладить с авернианцами первый контакт. Когда они будут в верхней мертвой точке. И именно поэтому у нас нет лишнего времени. Завтра утром и еще три утра после этого мертвые точки будут находиться в более или менее удобных для нас местах, а затем с каждым днем все выше и выше над шахтой.

— Четыре попытки, — сказал Квиг. — Если трезво оценить ситуацию, Бойс, чего вы надеетесь достичь, даже если с первого раза нам повезет? За четыре короткие встречи у авернианцев едва ли будет время на то, чтобы отреагировать.

— Ну, мы не обязательно ограничимся четырьмя встречами, — беззаботно ответил Амброуз.

— Но вы только что сказали…

— Я сказал, что надеюсь установить с ними контакт, пока верхняя мертвая точка находится или под землей, или на поверхности. Когда она переместится в воздух над шахтой, у нас будет достаточно времени для длительных встреч.

— Но как, черт побери?

— Подумайте сами, Дес. Если вы хотите медленно подняться над землей, зависнуть, а потом снова опуститься, какая машина для этого понадобится?

— Вертолет! — догадался Квиг, удивленно раскрывая глаза.

— Вот именно. И я предусмотрительно оформил сегодня прокат. — Амброуз обвел слушателей сияющим взглядом, словно любящий отец, удививший своих детей необычным подарком. — Ну а теперь, поскольку мы все выяснили, давайте обсудим стоящие перед нами проблемы.

Прислушиваясь к разговору, Снук снова изменил свое мнение о Бойсе Амброузе. Категория, к которой он его отнес, — плейбой-ученый — все еще казалась уместной, но, с другой стороны, Амброуз взялся за дело всерьез, как человек, поставивший перед собой определенную цель и решивший преодолеть любые препятствия для ее достижения.

Хотя работы на шахте были прекращены, ограда все еще освещалась прожекторами и охрана исправно несла службу. Приближаясь к воротам в компании Джорджа Мерфи и остальных четырех членов их группы под пытливыми взглядами охранников, Снук чувствовал себя уязвимым и неловким. Ему выпало нести шесть тяжеленных плакатов, которые они подготовили по настоянию Амброуза, и справляться с ними оказалось не так-то легко. Предрассветный бриз едва задувал, но даже от малейшего движения воздуха гладкие картонные листы изгибались и вырывались у него из рук. Снук про себя проклинал Картье, который запретил провести на территорию шахты машину.

Охранники хорошо знали Мерфи в лицо, но тем не менее ему пришлось остановиться и предъявить бумагу, подписанную Картье. Только тогда всю группу пропустили за ворота. Нагруженные всевозможными ящиками с оборудованием, которое привез Амброуз, они двинулись дальше. Пруденс все время держалась возле Амброуза и о чем-то тихо с ним говорила, что вызывало у Снука смутное раздражение. Он пытался объяснить это себе тем, что Пруденс, если не помеха, то по крайней мере наименее полезный член их группы, и ей не следовало бы отнимать столько времени у руководителя. Однако другая часть его разума, которую невозможно было обмануть, с презрением отметала такое объяснение.

— Я смотрю, они вняли твоему совету. — Мерфи подтолкнул Снука локтем и указал на новые, отпечатанные красным объявления, которые требовали, чтобы все работающие под землей сдали магнитолюктовые очки в связи с установкой на шахте новой осветительной системы.

— Оправдание для закрытия шахты, — сказал Снук, думая о чем-то другом. Он только что заметил в темноте у ворот два армейских джипа, в каждом из которых сидели по четыре человека из полка «леопардов». Завидев Пруденс, солдаты принялись улюлюкать и свистеть. Водители включили фары и направили пучки света на ее ноги, а один солдат выскочил из машины под радостные вопли товарищей и подбежал поближе для более детального изучения. Пруденс, не глядя по сторонам, спокойно продолжала идти вперед, держа Амброуза под руку. Тот тоже игнорировал поведение солдат.

Снук достал из нагрудного кармана «амплиты», надел и взглянул в сторону машин. В голубом псевдосвечении он разглядел в одном из джипов лейтенанта, того самого, что предыдущим утром был у него дома. Лейтенант сидел, сложив руки на груди, и, похоже, не собирался вмешиваться в действия своих солдат.

— Что делают, подонки?!.. — гневно прошептал Мерфи и повернулся к подбежавшему солдату.

Снук придержал его за руку.

— Это не наша проблема, Джордж.

— Но этот мерзавец просто просит пинка под зад.

— Бойс привез ее сюда, — твердо произнес Снук, — Бойс о ней и позаботится.

— Что с тобой, Гил? — Мерфи уставился на Снука, потом, усмехнувшись, прищелкнул языком. — Все ясно. Мне показалось, что ты поглядываешь в ту сторону, но я не был уверен.

— Тебе показалось.

После того как солдату наскучила забава и он вернулся к товарищам, Мерфи некоторое время шел молча.

— Думаешь, никаких шансов, Гил? Иногда эти аристократки клюют на парней погрубее, знаешь, так, для разнообразия.

— Как в полку «леопардов» с дисциплиной? — спросил Снук ровным голосом. — Я считал, что их крепко держат в узде.

— Так оно и есть. — Мерфи задумался. — Там был офицер?

— Да.

— Впрочем, это еще ничего не значит.

— Я знаю, что это ничего не значит.

Они достигли входа в шахту, и беспокойство Снука по поводу поведения солдат мгновенно испарилось. Он понял, что совсем скоро ему предстоит еще одна встреча с молчаливыми призрачными существами, бродящими в глубинах шахты. Хорошо Амброузу, который никогда этих призраков не видел, с умным видом рассуждать о геометрических соотношениях и движении планет. Совсем другое дело, когда встречаешься с голубым привидением лицом к лицу. Снук вдруг обнаружил в себе острое нежелание спускаться под землю, но ничем не выдал этого, когда группа собралась у подъемника и Мерфи включил механизм. Больше всего ему не хотелось снова увидеть рты авернианцев, эти нечеловечески широкие, нечеловечески подвижные щели, которые порой, казалось, выражали совершенно непостижимую для него печаль. И Снуку вдруг подумалось, что Авернус, названный в честь мифологического ада, возможно, не очень счастливый мир.

— Я пойду первым, потому что знаю, какой уровень нам нужен, — заявил Мерфи. — Подъемник движется безостановочно, так что придется соскакивать быстро, когда вы меня увидите. Не волнуйтесь, это так же просто, как сойти с эскалатора. Если не успеете вовремя, дождитесь нижней галереи, там сойдете, обойдете вокруг и подниметесь на идущей вверх клети. До сих пор мы не потеряли ни одного гостя.

Все облегченно рассмеялись, сбрасывая с себя чувство неловкости, навеянное едва не произошедшим у ворот инцидентом. По двое в клетях они спустились вниз. Снук со своей неуклюжей охапкой плакатов был последним. От долгого лязгающего спуска у него заложило уши, и, когда он наконец выбрался на кольцевую площадку третьего уровня, Амброуз уже вел совет, назначая людей в различные радиальные туннели. Генератор излучения размером с небольшой чемоданчик оставили у подъемника с тем, чтобы позже быстро доставить его к тому, кто первый крикнет, что нашел авернианское здание.

— Я хочу, чтобы каждый взял у Гила по плакату, — сказал Амброуз. — Конечно, шансы на контакт невелики, но мы позволили себе столько допущений, что еще одно вряд ли что-нибудь изменит.

Он взял один из плакатов и поднял его над головой. На плакате толстыми черными линиями была нанесена синусоидальная кривая, стрелка от которой указывала на другую, гораздо более пологую волну.

— Это полотнище со знаками символизирует трансформацию света в звук. — Амброуз взглянул на Квига и Калвера. — Я полагаю, значение его понятно?

Квиг неуверенно кивнул.

— Если у авернианцев есть глаза, если они имеют хоть какое-нибудь представление об акустике, если они разработали волновую теорию света, если пользуются электроникой и если…

— Не продолжайте, Дес. Я уже признавал, что шансы на успех у нас невелики. Но слишком многое от этого зависит, и поэтому я готов попробовать все, что угодно.

— Ладно. Я не против того, чтобы тащить плакат, — сказал Квиг. — Но меня больше интересует возможность фотосъемки. — Он потрогал рукой камеру, висящую на ремне. — Я думаю, это самое большее, на что мы можем рассчитывать.

— Очень хорошо. На данной стадии я с благодарностью принимаю любую помощь. — Амброуз взглянул на часы. — У нас осталось около четверти часа. Авернианцы уже, вероятно, на нижних уровнях шахты, так что пора по местам. Звук в туннелях должен разноситься хорошо, но здесь акустика неважная, так что не уходите дальше, чем на сотню метров от центральной шахты. «Амплиты» не снимайте, через десять минут выключите все фонари и не забудьте кричать во весь голос, если обнаружите то, что нам нужно.

Все снова рассмеялись. Снук злорадно усмехнулся, подумав: многие ли из них сохранят веселье, когда (и если) авернианцы все же появятся. Он двинулся к южному туннелю и тут заметил, что Пруденс идет рядом, направляясь в смежный туннель. В руках она несла фонарь и картонный плакат. На фоне каменных стен и шахтного оборудования ее изящная фигурка в изысканной одежде выглядела как-то неуместно. Снука неожиданно для него самого вдруг кольнуло беспокойство.

— Вы идете туда одна? — спросил он.

— А вы думаете, мне не следует этого делать? — Выражение ее лица за голубыми стеклами «амплитов» разобрать было невозможно.

— Откровенно говоря, да.

Губы ее чуть изогнулись.

— Я что-то не заметила, чтобы вы проявляли заботу о моей безопасности, когда ваши друзья развлекались там, у ворот.

— Мои друзья?! — Снук так растерялся от несправедливого обвинения, что даже не успел сформулировать ответ, а Пруденс тем временем скрылась в туннеле. Беззвучно шевеля губами, он поглядел ей вслед, затем пошел своей дорогой, ругая себя за то, что вообще с ней заговорил.

Отложения алмазоносной глины были здесь широкие и глубокие, и после того, как глину удалили, осталось некое подобие подземной пещеры. Паразвуковые излучатели, превращавшие камень и глину в пыль, не причиняли вреда алмазам; к тому же они не вызывали трещин в породе и не создавали остаточных напряжений. Поэтому туннели почти не приходилось укреплять. Следуя по изогнутому просторному коридору, Снук прошел, как ему показалось, метров сто, затем остановился и закурил. Место, где он стоял, почти не освещалось флуоресцентными лампами в стволе шахты, но «амплиты» превращали эти жалкие отблески в зримую светящуюся стену, которая, решил Снук, может помешать ему разглядеть призраков. Он повернулся к свету спиной, встав лицом к самой темной части туннеля. Но даже в таком положении светящийся кончик сигареты показался ему невыносимо ярким, когда он взглянул на него через магнитолюктовые очки. Снук затоптал окурок и замер в ожидании.

Потянулись минуты, долгие, как часы, затем вдруг — без предупреждения — из стены на уровне его головы выпорхнула большая светящаяся птица, бесшумно пронеслась мимо Снука и исчезла в изломах камня на другой стороне туннеля. Изображение было слабым, но у него сложилось впечатление, что еще секунду после того, как птица исчезла в стене, он ее видел, словно сам камень стал прозрачным и нематериальным.

Судорожно вздохнув, Снук обернулся и взглянул в направлении ствола шахты. Стена голубоватого сияния все еще оставалась на месте, но теперь в ней проглядывали какие-то прямоугольные участки. Задумавшись, как он мог не заметить эти прямоугольники раньше, Снук нахмурился, затем вдруг понял, что перед ним изображения окон.

— Сюда! — закричал он, потом несмотря на охвативший его страх, не удержался и бросился вперед. — Южный туннель! Здесь что-то есть!

Снук подбежал к одному из темных прямоугольников на светлой стене, задержался там на мгновение и нырнул сквозь мерцающий вертикальный барьер. Прямо перед ним стоял авернианец с каким-то предметом в руках. Сложное переплетение его одежд чуть колыхалось от движений авернианского воздуха. Глаза медленно вращались почти у самой макушки, увенчанной пучком растительности, широкий рот приоткрылся.

— Скорей! — кричал Снук. — Я в комнате с одним из них!

— Сейчас, Гил! — эхом прокатился по туннелю обнадеживающий ответ.

Звук человеческого голоса помог Снуку справиться с замешательством. Заставив себя напрячь внимание, он заметил, что этот авернианец значительно выше других. Снук взглянул на свои ноги и увидел, что голубое сияние авернианского пола поднялось ему до колен. Прямо у него на глазах уровень пола становился все выше. При такой скорости подъема призрачное сияние скоро поглотит его, Снука, с головой. Он обежал взглядом помещение, замечая предметы, в которых без особого труда угадывалась мебель: стол и стулья необычных пропорций. Авернианец чуть покачивался, словно в каком-то танце, и совершенно не подозревал, что его уединение нарушено наблюдателем из другой вселенной.

— Ради бога, быстрее! — крикнул Снук. — Где вы там, Бойс?

— Уже здесь, — голос раздался совсем рядом, и Снук увидел движущиеся фигуры людей. — Машина оказалась гораздо тяжелее, чем я думал. Стойте на месте. Я попробую вас подсветить. Так! Теперь поднимите плакат над головой и покачайте его.

Снук совершенно забыл про плакат. Уровень голубого сияния достиг уже его груди, но скорость подъема теперь уменьшилась. Он поднял плакат над головой и двинулся чуть в сторону, чтобы оказаться лицом к лицу с авернианцем. Взглянул на него в упор. Глаза авернианца, казалось, смотрели прямо на него. Но ничего не произошло.

«Я не реален для него, — подумал Снук. — Не существую».

— Не вышло, — обратился он к Амброузу. — Он не реагирует.

— Подождите. Я увеличу напряженность поля.

— Хорошо.

Откуда-то из темноты слышались щелчки фотокамер. Снук заметил, что уровень пола призрачной комнаты начал опускаться, и тут до него дошло, что авернианец уже несколько секунд стоит неподвижно, не отводя от него взгляда. Широкая щель его рта зашевелилась.

— Кажется, что-то происходит, — сказал Снук.

— Возможно. — Амброуз прошел в комнату из иного измерения и встал рядом со Снуком.

Внезапно авернианец повернулся (Снук впервые увидел, как представитель их расы делает что-то быстро), прошел через комнату, сел на стул, и его руки с непривычными сочленениями забегали по поверхности стола. Просвечивающий пол продолжал оседать, пока не слился с каменным полом туннеля, после чего перепончатые ноги авернианца стали уходить в землю.

— Времени осталось немного, — сказал Амброуз. — Видимо, нам не следовало ожидать какой-то реакции.

Не отрываясь от видоискателя фотокамеры, подошел Квиг.

— На всякий случай я снимаю на пленку все, что успеваю.

В этот момент авернианец медленно, плавно встал и повернулся к ним. Выпростав руки из складок одежды, он протянул их вперед, держа перед собой едва заметный прямоугольник из какого-то тонкого материала. Из-за полупрозрачности самого авернианца и всего, что его окружало, Снук не сразу заметил, что на прямоугольном листке изображены какие-то знаки. Сощурив глаза, он с трудом разобрал почти невидимые символы: сжатая синусоида, стрелка, растянутая синусоида.

— Это наш рисунок, — выдохнул Амброуз. — Мы прорвались к ним! И так быстро!

— Там есть еще что-то, — сказал Снук.

Чуть ниже располагался второй рисунок: два не очень ровных круга почти полностью один в другом.

— Это астрономия! — Амброуз даже охрип от возбуждения. — Они знают, что происходит!

Снук, не отрываясь, смотрел на второй набросок, и где-то глубоко внутри у него зарождалось холодное предчувствие. Символы на верхнем рисунке были выполнены безукоризненно: правильные синусоиды и совершенно прямая линия стрелки, что свидетельствовало о графических способностях авернианца. И тут же ниже две неуверенно вычерченные, наложенные друг на друга окружности, по мнению Амброуза, символизирующие две почти правильные сферы. Там даже есть какие-то помарки в середине…

Между тем авернианец вместе со своим миром медленно погружался в пол туннеля. Двигаясь почти по колено в камне, он приблизился к Снуку и вытянул вперед просвечивающие перепончатые руки, пытаясь обхватить дрожащими длинными пальцами его голову.

— Нет! — закричал Снук, потеряв контроль над собой, и кинулся назад от протянутых к нему рук. — Нет! Никогда!

Потом он повернулся и бросился бежать к стволу шахты.

 

Глава 8

— Гил, я не понимаю, почему вы не хотите принять случившееся, — нетерпеливо произнес Бойс Амброуз, швырнув на стол пачку фотографий. — Еще по дороге сюда, через каких-нибудь несколько часов после того, как мы познакомились, я предположил у вас телепатические способности. В наши дни телепатия считается вполне реальным и достоверным с научной точки зрения явлением. Почему вы этого никак не признаете?

— А почему вы хотите, чтобы я это признал? — сонным голосом спросил Снук, грея в руках стакан с джином.

— Мне кажется, тот факт, что вы первый правильно поняли рисунок авернианца, тогда как я принял его за схему расположения планет, достаточно убедительно доказывает, что у вас есть телепатические способности.

— Вы все еще не сказали, почему вам так хочется, чтобы я это признал, — настаивал Снук.

— Потому что…

— Продолжайте, Бойс.

— Я бы сделал это, — сказал Амброуз, и в голосе его послышались нотки горечи. — Сделал бы, если бы обладал таким даром.

Снук раскрутил стакан, заставив джин двигаться в миниатюрном водовороте.

— Это потому, что вами движет дух ученого, Бойс. Вы из тех людей, что запускают воздушных змеев в грозу, невзирая на опасность. Я же не намерен позволять какому-то голубому чудовищу совать свою голову в мою.

— Они — люди. — Пруденс осуждающе взглянула на Снука.

Снук пожал плечами.

— Пусть так. Я не намерен позволять каким-то голубым людям совать свои головы в мою.

— Меня, например, это вовсе не смутило бы.

— Здесь просто напрашивается в ответ что-нибудь неприличное, но я слишком устал. — Снук сел в кресло поглубже и прикрыл глаза, успев заметить, как сжались губы Пруденс. — «Счет сравнялся», — обрадованно подумал он, одновременно удивляясь собственному ребячеству.

— Скорее слишком пьян.

Не открывая глаз, Снук поднял стакан в сторону Пруденс и сделал еще один глоток. Надвигающееся полупрозрачное голубое лицо до сих пор стояло у него перед глазами, и от этого в животе Снука все сжималось в плотный узел.

— По-моему, — озабоченно произнес Амброуз, — всем нам неплохо было бы отдохнуть. Мы не спали целую ночь и явно устали.

— Мне надо на завод, — сказал Калвер. Потом, повернувшись к Десу Квигу, который в этот момент разглядывал отснятые фотографии, спросил: — Ты поедешь, Дес? Могу подбросить.

— Я остаюсь, — ответил Квиг, задумчиво поглаживая свои белесые усы.

— Здесь слишком интересно.

— А как же ваша работа? — спросил Амброуз. — Я, конечно, благодарен за помощь, но…

— Пошли они с этой работой!.. Знаете, чем я там занимаюсь? Проектирую радиоприемники. — Несколько порций неразбавленного джина на голодный желудок, да еще после бессонной ночи, сделали свое дело, и язык у Квига начал заплетаться. — Это бы еще ничего, потому что я проектирую хорошие радиоприемники, но они передают их коммерческим специалистам. И знаете, что эти паразиты делают? Начинают вытаскивать из приемника по одной детали и продолжают делать это до тех пор, пока он не перестанет работать. Потом ставят последнюю деталь на место и в таком виде запускают в производство. Меня от этого воротит. Нет, я обратно не поеду. Будь я проклят, если…

Услышав этот крик души, Снук открыл глаза и успел заметить, что Квиг уронил голову на руки и тут же заснул.

— Ну, я пошел, — сказал Калвер. — До вечера.

Он вышел из гостиной, и вместе с ним ушел Джордж Мерфи, устало махнув на прощание забинтованной рукой. Снук поднялся, помахал рукой в ответ и повернулся к Амброузу.

— Что вы собираетесь делать?

Амброуз замялся, но потом ответил:

— За последние три дня я спал в общей сложности не больше четырех часов. Чертовски неудобно, но мысль о том, что сейчас придется ехать в Кисуму…

— Оставайтесь, — сказал Снук. — У меня две спальни, но только по одной кровати в каждой. Десу, похоже, и здесь удобно. Если я лягу в этой же комнате на диване, вы с Пруденс можете занять отдельные спальни.

Пруденс тоже встала.

— Ни в коем случае. Выгонять человека из его собственной постели… Я пойду с Бойсом. Думаю, ничего плохого со мной не случится.

Амброуз улыбнулся и потер глаза.

— Беда в том, что я чертовски устал. Поэтому, боюсь, с тобой вообще ничего не случится.

Он обнял ее за плечи, и они двинулись в спальню через коридор, прямо напротив гостиной. Закрывая дверь, Пруденс выглянула наружу, и на мгновение ее взгляд встретился со взглядом Снука. Он попытался улыбнуться, но губы ему не повиновались.

В окно другой спальни светило с востока яркое утреннее солнце, и Снук опустил штору, отчего в комнате воцарился мягкий золотистый полумрак. Не раздеваясь, он лег на постель, но усталость, такая настойчивая еще несколько минут назад, оставила его, и лишь через какое-то время ему удалось избавиться от одиночества, уйдя в сон.

Проснулся Снук уже за полдень от звука нового громкого голоса, проникавшего в спальню из гостиной. Поднявшись, он расчесал пятерней волосы и вышел узнать, кто их посетил. Посреди комнаты, беседуя о чем-то с Амброузом, Пруденс и Квигом, стоял Джин Хелиг из «Ассоциации прессы», стройный седеющий англичанин с тяжелыми веками. Он окинул Снука критическим взглядом и сказал с чувством:

— Ты отвратительно выглядишь, Гил. Я никогда тебя таким не видел.

— Благодарю. — Снук попытался подыскать что-нибудь в ответ, но пульсирующая головная боль мешала думать. — Я пойду сварю кофе.

Дес Квиг тут же вскочил.

— Я уже сварил, Гил. Сиди, я принесу тебе чашку.

Снук благодарно кивнул.

— Четыре чашки, пожалуйста. По утрам я всегда выпиваю четыре чашки.

Он рухнул в освободившееся кресло и огляделся. Амброуз смотрел на него озабоченно. Пруденс делала вид, что не замечает его присутствия. Хотя на ней был вчерашний костюм, выглядела она так же безукоризненно, как всегда, и Снук отвлеченно подумал, удалось ли Амброузу хотя бы однажды за то время, которое они провели в одной постели, нарушить ее отработанную невозмутимость.

— На этот раз ты, что называется, запустил кота в голубятню, — прогремел Хелиг. — Знаешь, после того, как я опубликовал твою информацию, за мной постоянно ходят два человека Фриборна.

— Ради бога, Джин, — Снук сдавил ладонями виски. — Если ты будешь говорить нормальным голосом, я вполне тебя расслышу.

Хелиг перешел на пронзительный шепот.

— Это убедило меня в том, что здесь кроется что-то важное. Раньше я не был уверен, и, боюсь, это заметно по тому, как я написал статью.

— Все равно спасибо.

— Не за что, — снова произнес Хелиг своим громоподобным голосом. — Теперь, когда твои призраки появились в Бразилии и на Суматре, все стало по-другому.

— Что? — Снук вопросительно взглянул на Амброуза.

— Я же говорил, что это должно случиться, — кивнул Амброуз. — Случилось, правда, немного раньше, чем я ожидал, но было бы неверно считать земной экватор правильным кругом. Планета деформирована приливными силами, и, кроме того, Земля колеблется относительно орбиты за счет движения барицентра системы Земля — Луна. Я не знаю, насколько точно Авернус повторяет эти движения, к тому же эффект либрации…

Амброуз замолчал, потому что Пруденс протянула руку и закрыла ладонью его рот. Заметив это прилюдное проявление интимности, Снук почувствовал укол ревности и быстро отвел взгляд.

— Извините, — закончил Амброуз. — Я иногда увлекаюсь.

— Интерес во всем мире к здешним событиям чертовски вырос, — сказал Хелиг. — Сегодня утром имя доктора Амброуза уже не раз упоминалось в передачах главной спутниковой системы.

Пруденс радостно рассмеялась и шутливо толкнула Амброуза.

— Наконец-то слава!

Снук, по-прежнему внимательно наблюдавший за Пруденс и всем, что вокруг нее происходило, успел заметить, как на лице Амброуза промелькнуло выражение мечтательности и торжества одновременно. Через мгновение оно сменилось обычной для него насмешливой внимательностью, но Снук почувствовал, что ему удалось увидеть истинного Амброуза. Плейбой-ученый, похоже, жаждал славы. Или уважения. Уважения своих коллег.

— Означает ли это, что скоро здесь будет много народа? — спросил Квиг, входя с кофе для Снука.

— Сомневаюсь, — ответил Хелиг томно, всем своим видом напоминая видавшего виды колониста, давно привыкшего к причудам аборигенов. — Из-за беспорядков на границе с Кенией канцелярия президента отменила все въездные визы на неопределенный срок. Кроме того, теперь нашим ученым парням есть куда поехать. Из Штатов гораздо легче смотаться в Бразилию, чем добиратья сюда, верно? Опять же меньше шансов получить под зад. — Хелиг оглушительно расхохотался, отчего даже чашка в руках у Снука задрожала.

Снук прикрыл глаза, стараясь не отвлекаться от воплощенного в кофе аромата и вкуса разумности, и мысленно пожелал, чтобы Хелиг куда-нибудь провалился.

— Кстати, у вас-то как тут дела? — продолжал Хелиг, твердо встав в центре комнаты. — Если эти призраки и в самом деле обитатели другого мира, как, по-вашему, найдем ли мы когда-нибудь способ общения с ними?

— Мы надеемся, — осторожно ответил Амброуз, — что нашли такой способ, но, разумеется, здесь не все просто.

Снук поднял глаза над краем чашки, и его взгляд встретился с взглядами Амброуза и Пруденс.

Хелиг смотрел на индикаторы наручного магнитофона.

— Полно, доктор, исповедь облегчает душу.

— Слишком рано, — сказал Снук, неожиданно для себя приняв решение.

— Возвращайся завтра или послезавтра, тогда, возможно, у нас будет для тебя неплохая история.

Когда Хелиг уехал, Амброуз прошел вслед за Снуком на кухню, где тот готовил новую порцию кофе.

— Я правильно понял, что вы имели в виду? — спросил он спокойно.

— Видимо.

Снук занялся споласкиванием чашек в раковине.

— Спасибо. — Амброуз взял полотенце и принялся неумело вытирать чашки. — Послушайте, я не хотел бы, чтобы вы меня неправильно поняли, но те, кто работает на науку, как и все остальные, получают деньги. Я знаю, что у вас есть свои причины на участие в этом деле, однако я был бы счастливо поставить наши отношения на соответствующую деловую основу, если вы…

— Вы можете кое-что для меня сделать, — перебил его Снук.

— Слушаю.

— Где-то в Малакке находится мой канадский паспорт. Я хотел бы получить его обратно.

— Думаю, я смогу это организовать.

— Это, видимо, обойдется вам в немалую сумму — как это говорится? — комиссионных.

— Не беспокойтесь. Мы так или иначе вытащим вас из Баранди. — Вытерев две чашки, Амброуз, очевидно, решил, что славно потрудился, и отложил полотенце в сторону. — Кстати, завтрашний эксперимент будет совсем не такой, как сегодня.

— Почему?

— Я смотрел планы и вертикальный разрез шахты, и там, где завтра будет верхняя мертвая точка, разработок нет. Нам придется перехватить авернианца на ходу там же, где в прошлый раз. На этом этапе он будет подниматься довольно быстро, но, если захотите, у вас будет еще одна возможность при спуске.

Снук принялся вытирать оставшиеся чашки.

— Вы исходите из того, что он будет ждать нас там…

— Из всех предположений, что мы делали, это пока наименее рискованное. Авернианец отреагировал очень быстро, ни один человек не сумел бы дать такой быстрый и решительный ответ. Я думаю, мы имеем дело с расой, превосходящей нас во многих отношениях.

— Это меня не удивляет. Но вы и в самом деле полагаете, что я получу какое-то телепатическое сообщение, когда мой мозг и его будут занимать один и тот же объем?

Амброуз пожал плечами.

— Кто может предсказать, что произойдет, Гил? В соответствии с нашими научными представлениями — если иметь в виду ортодоксальные научные представления — скорее всего, вообще ничего не получится. В конце концов ваша голова некоторое время занимала один и тот же объем с авернианским грунтом, и тем не менее у вас не было никаких головных болей.

— Не самый удачный пример. — Снук слегка прикоснулся кончиками пальцев к бьющейся вене на виске, словно проверял пульс.

— Зачем вы так много пьете?

— Это помогает спать.

— В этом лучше поможет женщина, — сказал Амброуз. — Результат тот же, но побочные эффекты только положительные.

Снук с трудом отогнал от себя мучительное видение: Пруденс на его левой руке лицом к нему…

— Мы говорили о телепатическом эксперименте. Вы полагаете, ничего не получится?

— Я этого не говорил. Просто мы слишком мало знаем об этом явлении. Я имею в виду, что возможность телепатического общения между людьми была доказана всего несколько лет назад, когда наконец перестали заниматься глупостями с угадыванием карт. Да и сейчас многие сказали бы, что структура мозга, мыслительные процессы и структура языка инопланетных существ настолько отличны от наших, что ни телепатического, ни какого другого общения с ними просто быть не может.

— Но авернианцы не инопланетяне. Скорее наоборот, — сказал Снук, сражаясь с незнакомыми концепциями. — Если они существуют уже миллионы лет в нескольких сотнях километров у нас под ногами и если телепатия действительно возможна, то какая-то связь, видимо, уже есть. Что-то вроде резонанса… Симпатического резонанса… Может быть, именно существование авернианцев объясняет…

— Общие элементы в религиях? Плутоническую мифологию? Повсеместные представления о том, что ад находится под землей? — Амброуз покачал головой. — Гил, эти вещи явно за пределами нашей работы. Не стоит с ними связываться. Не забывайте, что, хотя авернианцы и в самом деле существуют внутри нашей планеты, во многих отношениях они дальше от нас, чем Сириус. Самая далекая звезда, которую вы можете разглядеть в небе, все-таки часть нашей Вселенной.

— Но вы тем не менее думаете, что стоит попытаться?

Амброуз кивнул.

— Тут есть один момент, не позволяющий упустить такую возможность.

— Какой? — Снук даже перестал вытирать посуду в ожидании ответа.

— Сам авернианец, похоже, считал, что из этого что-то получится.

Когда их группа в предрассветной темноте отправилась к шахте, Снук обнаружил, что Пруденс осталась в бунгало, и с интересом отметил, что ни она, ни Амброуз ни словом об этом не обмолвились. Днем они ездили в Кисуму переодеться и пообедать в отеле, и, когда вернулись, их можно было принять за новобрачных. После их возвращения времени для обсуждения приготовлений оставалось достаточно, однако вопрос об участии Пруденс даже не затрагивался, по крайней мере в присутствии Снука. Возможно, ее решение было продиктовано здравым смыслом: она осталась, чтобы избежать лишних неприятностей с охранниками у ворот. Но Снук подозревал, что Пруденс просто не пожелала участвовать в событиях, где ему предстояло играть главную роль, особенно после того, как она открыто осудила его бегство в прошлый раз. Снук сознавал, что это ребячество, но тем не менее происходящее доставляло ему какое-то непонятное удовольствие: события доказывали, что Пруденс выделяет его среди других, постоянно на него реагирует, пусть даже отрицательно.

У ворот к их четверке — Снуку, Амброузу, Квигу и Калверу — присоединился Джордж Мерфи, который о чем-то разговаривал там с охранниками.

— Не хочется, чтобы вчерашнее повторилось, — сказал он, выходя им навстречу. — Я себя чувствую просто какой-то развалиной.

— По-моему, ты выглядишь отлично. — Снуку никогда прежде не доводилось видеть Мерфи таким уверенным в себе и некротимым, и присутствие этого здоровяка придавало ему сил. — Чем ты занимался?

— Просиживал штаны на совещаниях. Картье продолжает втолковывать рабочим, что никаких призраков нет, потому что теперь они не могут их увидеть, и что это вообще никакие не призраки. А шахтеры твердят, что лучше него знают, что такое призраки, и что, даже когда они их не видят, они их чувствуют. Я думаю, на Картье давит полковник Фриборн.

Проходя в ворота, Снук подобрался поближе к Мерфи и, шагая в ногу с ним, тихо сказал:

— Я думаю, он на всех давит. Сам знаешь, дела идут совсем не так, как мы ожидали.

— Знаю, Гил. Но все равно спасибо.

— А ты не смог бы втолковать шахтерам, что авернианцы не принесут им никакого вреда?

Мерфи задумался.

— Ты сам в этом уверен, однако…

— …однако я убежал. Ясно, Джордж.

Миновав освещенный участок у пропускного пункта, Снук заметил два джипа с солдатами на том же месте, что и вчера. Он надел «амплиты» и в возникшем голубом сиянии увидел уже знакомого ему надменного молодого лейтенанта. Глаза лейтенанта скрывали «амплиты» военного образца для ночных дежурств, но на его лице, словно высеченном скульптором из эбенового дерева, застыло выражение свирепой, беспощадной настороженности. От этого наблюдения у Снука по спине пробежали мурашки.

— Вот тот лейтенант, — спросил он, — он не родственник полковника?

Мерфи надел свои магнитолюктовые очки.

— Племянник. Курт Фриборн. Держись от него подальше. Если возможно, даже не вступай с ним в разговор.

— Господи! — вздохнул Снук. — Сколько же их?!

В этот момент двигатели обоих джипов взревели, фары пучками света ударили по группе идущих, отбрасывая на землю длинные тени. Подкатив ближе, машины принялись медленно объезжать группу кругами, иногда подбираясь так близко, что два-три раза людям пришлось уступать дорогу. С лиц всех сидящих в машинах, за исключением лейтенанта, во время этих маневров не сходили широкие ухмылки, но никто из них не проронил ни слова.

— Из такой открытой машины, — негромко проговорил Мерфи, — ты или я запросто можем вытащить водителя…

— Ты или я запросто можем получить пулю в лоб. А оно того не стоит, Джордж.

Снук продолжал ровным шагом двигаться к входу в шахту, и через некоторое время джипы вернулись на прежнее место. Вскоре вся группа собралась у освещенного флуоресцентными лампами подъемника. Амброуз с тяжелым стуком поставил на землю излучатель.

— Утром первым делом, — произнес он негодующе, — доложу об этих безобразиях властям. Мерзавцы начинают мне надоедать.

— Давайте-ка спускаться, — сказал Снук, обменявшись взглядами с Мерфи. — На встречу с дьяволом, которого мы еще не знаем.

— Право же, не следует о них так думать. — Амброуз подхватил свой черный ящик и двинулся впереди всех к подъемнику.

На сей раз похожий на пещеру туннель третьего уровня не оказал на Снука такого гнетущего действия, как он ожидал. Главным образом потому, что сейчас он ощущал себя частью группы, действующей заодно. Амброуз метался по туннелю, проверяя сделанные им светящиеся отметки на полу, настраивая излучатель и то и дело пробегая пальцами по клавиатуре карманного компьютера. Калвер занимался аналого-цифровым модулятором, Квиг — камерами и магнитолюктовыми фильтрами. Мерфи убирал со сцены ожидаемого «действия» мелкие обломки камней. Снук невольно почувствовал себя лишним.

— Еще минут десять, — сказал ему Амброуз, отрывая взгляд от компьютера. — И помните, пожалуйста, Гил, я не вынуждаю вас. Это, скажем так, вспомогательный эксперимент. Я лично больше верю в модулятор. Так что не заставляйте себя терпеть больше, чем сможете. Идет?

— Договорились.

— Ладно. Следите внимательно, не появится ли в поле зрения какое-либо подобие крыши. Из вашего рассказа я понял, что вчера вы этот момент пропустили, а нам нужно быть готовыми заранее. — Амброуз заговорил громче, в голосе его снова послышались нотки удовлетворенности. — Если будет время, делайте наброски на листках, что я вам дал. Даже устройство крыши сможет рассказать нам что-то об авернианцах, например идут ли у них дожди. Так что прошу всех быть внимательными к деталям.

Прислонившись к стене туннеля и наблюдая за последними приготовлениями, Снук достал сигареты, но Амброуз строго покачал головой, и он с обреченным видом спрятал пачку, искренне желая оказаться в данный момент где-нибудь совсем на другом конце света и заниматься чем-то совсем иным. Например, лежать в тихой комнате в тени золотистых от света штор, и чтобы голова Пруденс Девональд покоилась на его руке — на левой руке, как записано в «Песне песней» Соломона, главы вторая и восьмая, — так, чтобы правой удобно было касаться…

На каменном полу туннеля появилась светящаяся голубая линия. Через несколько секунд она превратилась в треугольный конек крыши, и Снук в оцепенении двинулся к назначенному ему месту. Пол туннеля выглядел необычно прозрачным.

Снук так увлекся возникающими образами, что даже не заметил, как к нему подошел Джордж Мерфи. Большая сухая рука Мерфи отыскала его руку и вложила в ладонь какой-то маленький светлый предмет, на ощупь похожий на полированную слоновую кость.

— Возьми, — прошептал Мерфи. — Это поможет.

— Что это? Амулет? — ошарашенно спросил Снук.

— Ты меня совсем дикарем считаешь? — В голосе Мерфи послышалось шутливое осуждение. — Это жевательная резинка.

Он торопливо шагнул в сторону. Из камня постепенно поднялась слегка светящаяся крыша, своим переплетением стропил и балок удивительно похожая на земную.

Снук засунул резинку в рот, с благодарностью ощущая ее знакомую мятную теплоту, по мере того как он погружался в смутно различимые контуры квадратной комнаты, где, изгибая губы двигающихся щелевидных ртов, его ждали трое авернианцев. Двое из них держали в руках какие-то продолговатые аппараты, и внезапно туннель наполнился звуками — печальными, мяукающими, странными звуками из прибора в руках Калвера. Рядом послышался человеческий голос, но Снук не разобрал, кем и что было сказано, потому что в этот момент третий авернианец, вытянув руки, двинулся к нему.

«Я не могу, — пронеслась у Снука паническая мысль. — Это слишком…»

Вкус жевательной резинки во рту увилился, напоминая Снуку, что он не одинок в этом испытании, и, когда уровни пола сошлись, он послушно шагнул навстречу авернианцу.

Призрачное лицо становилось все ближе, туманные глаза все больше… Снук наклонил голову, отдавая себя, и слияние произошло.

Он удивленно выдохнул, почувствовав, как растворяется его сознание… 4 Покоя глубины тебе волны бегущей!

Меня зовут Феллет. Моя функция в нашем обществе — Ответчик. Это означает, что я должен давать советы другим. Советовать, как поступать или что нужно будет сделать. Нет, твоя концепция оракула не подходит. Наоборот. Оракул предсказывает события, предоставляя слушающим строить свои, возможно, неверные планы. Поскольку концепция предсказания теряет свой смысл, когда пытаешься пойти дальше простых причинно-следственных заключений, например о том, что растущее семя достигнет зрелости или падающий камень упадет на грунт, необходимо оценить значение того, что уже произошло, и дать безупречный совет, как поступать…

Оракул. Логическая стрелка, указывающая на близкую концепцию… Предсказания по звездам… Непогрешимые, как звезды над головой. Звезды… Взрывы…

Катастрофа!

Стой, подожди! Мне больно.

Звезды на своих курсах… Планеты? Во множественном числе? Циклическое движение? Что такое год?

Нет! Твои представления о времени неверны. Время — прямая нить, натянутая между Бесконечностью Прошлого и Бесконечностью Будущего, в ней сплетены черные и светлые волокна, ночи и дни. Кажется, что они чередуются, но они непрерывны. Непрерывны и изогнуты…

Подожди! Боль все сильнее…

Солнце — даритель дня… Планеты, эллипсы, осевое вращение. Отсутствие крыши облаков, чистое небо, много солнц. Логическая стрелка, указывающая на близкую концепцию… Частицы, античастицы. Верно. Наша взаимосвязь определена почти правильно, но есть что-то еще… Планета из античастиц над крышей облаков… В году 1993…

Смятение. Непонимание. Время невозможно измерить иначе, как в терминах «минус — сейчас» и «плюс — сейчас». И все же…

Тысячу дней назад вес наших океанов уменьшился. Воды поднялись в небо, почти достигая крыши облаков. А затем смели Людей. И дома Людей…

Ты говоришь, я должен был знать. Должен был предсказать.

Ты говоришь…

НЕТ!

Снук снова ощутил во рту теплый вкус мяты и понял, что стоит на коленях на твердом камне в кругу озабоченных лиц, и несколько рук удерживают его от падения. «Амплитов» на нем не было, и кто-то включил переносной фонарь, отчего испещренные следами обработки резко очерченные стены туннеля показались ему какими-то искусственными и нереальными.

— Ты в порядке, Гил? — Голос принадлежал Мерфи. Вопрос был задан почти непринужденным тоном, но именно это свидетельствовало о том, что Мерфи по-настоящему обеспокоен.

Снук кивнул и встал с колен.

— Надолго я отключился?

— Вы не отключались, — сказал Амброуз строгим профессиональным голосом. — Вы просто упали на колени. Джордж включил свет — вопреки моему распоряжению — и тем самым прервал эксперимент, чуть нас всех не ослепив. — Он повернулся к Мерфи. — Джордж, вы же прекрасно знаете, что инструкция к магнитолюктовым очкам однозначно запрещает включать яркий свет там, где в них работают люди.

— Я думал, Гилу плохо. — Мерфи упорно отказывался признать свою вину.

— С чего ему могло быть плохо? — Амброуз снова перешел к делу. — Ладно, сейчас бессмысленно устраивать разбирательство. Остается только надеяться, что те несколько секунд записи, что мы получили, оправдают…

— Подождите… — перебил его Снук неуверенно, все еще не придя в себя после возвращения в знакомую ему Вселенную. — А Феллет? Вы видели, как он реагировал?

— Кто такой Феллет?

— Авернианец. Феллет. Разве вы…?

— О чем вы говорите? — Пальцы Амброуза вцепились в плечи Снука. — Что такое?.

— Я хочу узнать, как долго голова авернианца была… ну… внутри моей?

— Почти и не была вовсе, — отвтил Калвер, вытирая глаза. — Мне показалось, что он отскочил от тебя, и в этот момент Джордж чуть не сжег мне сетчатку своим…

— Тихо! — выкрикнул Амброуз взволнованно. — Неужели получилось, Гил? У вас создалось впечатление, что вы знаете его имя?

— Впечатление? — Снук устало улыбнулся. — Гораздо больше. На какое-то время я стал частью его жизни. Потому-то я и хотел узнать, сколько длился контакт: мне показалось, что минуты, а может, часы.

— Что вы запомнили?

— Это не очень хорошее место, Бойс. Что-то там не так. Странно, но, когда мы спускались сюда, у меня появилась мысль…

— Гил, я хочу получить от вас максимум информации прямо сейчас и записать все на пленку, пока ничего не забылось. Вы в состоянии начать? Какие-нибудь болезненные ощущения остались?

— Я немного выбит из колеи, но в остальном все в порядке.

— Отлично. — Амброуз поднес свой наручный магнитофон к губам Снука.

— Вы уже сказали, что его зовут Феллет. Он назвал как-нибудь свою планету?

— Нет. Похоже, они ее никак не называют. Это единственный мир, о существовании которого они знают, так что, может быть, им и не нужно название. И потом все произошло не так, как вы думаете. Мы не разговаривали.

Снук начал сомневаться в своей способности передать истинный характер контакта, и в этот момент до него наконец дошло, сколь огромно и невероятно случившееся с ним. Обитатель другой вселенной, «призрак» прикоснулся к его разуму. Их жизни перемешались…

— Ладно. Попробуйте начать все с начала. С самого первого, что вы помните.

Снук закрыл глаза и произнес:

— Покоя глубины тебе волны бегущей…

— Это приветствие?

— По-моему, да. Но для него, я думаю, это нечто более важное. Их мир почт весь покрыт водой. И ветер может поднять волну до… Я не знаю…

— О'кей. Пропустите приветствие. Что было дальше?

— Феллет назвал себя Ответчиком. Это что-то вроде вождя, но он сам о себе так не думает. Потом был спор об оракулах и предсказаниях, но спорил только он. Он сказал, что предсказания невозможны.

— Спор? Я понял, что вы не разговаривали.

— Все так, но он, должно быть, каким-то образом воспринимал мои представления.

— Это важно, Гил, — живо заметил Амброуз. — Как вы думаете, он получил от вас столько же информации, сколько вы от него?

— Не знаю. Процесс, вероятно, был двусторонний, но как я могу сказать, кто из нас получил больше?

— Вам не показалось, что он принуждает вас к разговору?

— Нет. Ему даже было плохо. Он что-то говорил про боль.

— Ладно. Дальше, Гил.

— Его потрясла информация о звездах. У них, насколько я понял, не существует астрономии. Там постоянный облачный покров, и Феллет воспринимал его как какую-то крышу. Он не знал о связи звезд и планет.

— Вы уверены? Они вполне могли вывести астрономические закономерности.

— Но как? — Снук словно оправдывался.

— Я понимаю, что это не так просто, но есть множество наводящих фактов: цикличность смены дня и ночи, времена года…

— Они все это воспринимают не так. Феллет не подозревал, что его мир вращается. День и ночь они воспринимают как белые и черные участки на нити времени. У них нет времен года. Они не знают, что такое летоисчисление. Для них время линейно. У них нет дат и календарей, как у нас. И время они отсчитывают вперед и назад от настоящего.

— Довольно неудобная система, — прокомментировал Амброуз. — Нужны постоянные точки отсчета.

— Откуда вы знаете? — Снук, все еще взволнованный происшедшим, не сумел справиться с раздражением, которое вызвала у него самоуверенность Амброуза. — Откуда вы знаете, как они думают? Вы даже не знаете, как думают другие люди…

— Извините, Гил. Но прошу вас, не отвлекайтесь. Что еще вы помните?

— Амброуз был невозмутим.

— Единственное, пожалуй, что его не удивило, это объяснение двух вселенных, которое я усвоил от вас. Он так и сказал: «Частицы. Античастицы. Верно. Наша взаимосвязь определена почти правильно».

— Любопытно. Ядерная физика есть, а астрономии нет. Он так и сказал. «Почти правильно»?

— Да. Потом было что-то про время. И про Планету Торнтона… — Снук запнулся.

— Что такое?

— Я только что вспомнил. Именно здесь он по-настоящему разволновался… Он сказал, что тысячу дней назад что-то случилось. Я запомнил цифру по тому, как ее воспринял. У меня создалось впечатление, что он имел в виду не ровно тысячу дней. Примерно, как мы говорим «около года назад», когда имеем в виду одиннадцать, двенадцать или тринадцать месяцев.

— Что случилось, Гил? Он упоминал приливы?

— Вы знали?! — Несмотря на смятение, Снук понял, что его мнение об Амброуз снова меняется.

— Выкладывайте, что он говорил. — Тон Амброуза был мягок и убедителен, но в то же время требователен.

— «Тысячу дней назад вес наших океанов уменьшился. Воды поднялись в небо, почти достигая крыши облаков. А затем смели Людей. И дома Людей».

— Это подтверждает все мои гипотезы, — умиротворенно сказал Амброуз. — Я буду знаменит. Отныне я буду знаменит.

— Кто говорит о вас? — Сбитый с толку и рассерженный, Снук почувствовал, как в нем зарождается непонятный страх. — Что случилось на Авернусе?

— Тут все просто. Планета Торнтона состоит из того же вещества, что и Авернус. Вот почему она изменила орбиту Авернуса. Разумеется, возникли сильные приливные явления, а мы уже знаем, что значительная часть Авернуса покрыта водой.

Снук прижал ладони к вискам.

— Большинство из них утонули.

— Разумеется.

— Но они же люди! Вас, похоже, это совершенно не волнует.

— Это не так, Гил, — произнес Амброуз ровным голосом. — Просто мы ничего не можем сделать. Никто ничем не может им помочь.

Что-то в этой последней фразе еще больше усилило смятение, охватившее Снука. Качнувшись, он шагнул вперед и ухватился за куртку Амброуза.

— Вы не все сказали?

— Гил, вы возбуждены, — Амброуз не двигался с места и не пытался вырваться. — Возможно, сейчас не время для этого разговора.

— Я хочу знать. Сейчас.

— Ладно. В любом случае мы не выслушали вас до конца. Что произошло после того, как авернианец узнал о Планете Торнтона?

— Я не… Кажется, он говорил что-то о предсказаниях. Последнее, что я помню, это его крик «нет!». Крик — неверное слово, не было никакого звука, но я почувствовал его боль.

— Поразительно, — сказал Амброуз. — Восприимчивость и легкость понимания, присущие вашему другу Феллету, просто… Другого слова, кроме как «сверхчеловеческие», не подберешь. А его способность к телепатическому общению… Мы открыли новую область для изучения.

— Почему Феллет закричал?

Амброуз осторожно высвободился из рук Снука.

— Я пытаюсь объяснить вам, Гил. Это только догадка, но главный вопрос заключается в том, сколько он мог от вас узнать. Вы когда-нибудь интересовались астрономией?

— Нет.

— Но вы помните хотя бы что-то из услышанного или прочитанного о том, что Планета Торнтона захвачена нашим Солнцем? Что-нибудь о ее новой орбите?

— Не знаю. — Снук попытался собраться с мыслями. — Было что-то о прецессирующей орбите… Планета должна вернуться. Через девяносто восемь лет, так?

— Продолжайте. Нам важно понять, есть ли в вашем сознании информация о том, что должно произойти.

Снук задумался на секунду, нейроны связались между собой, и его охватила глубокая печаль.

— В следующее прохождение Планеты Торнтона, — произнес он глухо, — по расчетам, она должна будет пройти сквозь Землю.

— Верно, Гил, вы в самом деле знали.

— Но Авернус уже удалится от Земли.

— На очень небольшое расстояние, и то, если отделение будет происходить с теперешней скоростью. В любом случае это не имеет значения: при столь малом промахе катастрофа будет не менее страшная, чем при лобовом столкновении. — Амброуз обвел взглядом молчаливых, внимательных людей. — Земли, конечно, это не коснется.

— Вы думаете, Феллет все это понял? — спросил Снук, будучи не в силах заглушить траурную фугу, звучащую у него в голове. — Вы думаете, он поэтому и закричал?

— Думаю, да, — сказал Амброуз, глядя в глаза Снуку. — Вы сообщили ему, что его планета вместе со всеми ее обитателями погибнет меньше чем через столетие.

 

Глава 9

Как и прежде, выход из-под земли на чистый пастельный свет нового дня подействовал на Снука успокаивающе, позволил ему мысленно увеличить расстояние между собой и авернианцами.

Наполнив легкие пронизанным солнцем воздухом, он почувствовал, как к нему возвращаются силы, оставившие его после контакта с обитателем другого мира. Мир, его мир, казался ему теперь добрым, безопасным и устойчивым, отчего мысль о том, что совсем скоро на свет начнет появляться еще один мир, легко забывалась.

Впрочем, тут же поправлял он себя, говорить о том, что Авернус и его обитатели «появятся на свет», было бы неверно: для них земное желтое солнце просто не существует. На Авернусе останется та же самая облачная крыша, такая плотная, что днем мрак над головой лишь слегка тает. Залитый водой, туманный, слепой мир… Дома с высокими крышами из красновато-коричневого камня, словно моллюски, прилепившиеся к цепи экваториальных островов…

Это видение в духе Тернера возникло в сознании Снука с необычайной ясностью, и он мгновенно понял, что пришло оно от Феллета. Последействие, след удивительного контакта разумов, связавшего на миг две вселенные, две реальности. Он остановился, пытаясь осознать, сколько знаний об Авернусе он получил в момент этой полнейшей близости и сколько отдал взамен.

— Что с вами, Гил? — спросил Амброуз, глядя на него с озабоченностью собственника.

— Все в порядке. — Желание избежать роли подопытного животного заставило Снука умолчать о своем новом открытии.

— У вас на лице было какое-то мечтательное выражение…

— Думал об авернианской вселенной. Вы доказали, что внутри нашего солнца есть антинейтринное… Означает ли это, что все другие звезды в нашей Галактике устроены так же?

— У нас нет достаточных данных в поддержку этой гипотезы. Есть, правда, такое понятие — принцип усреднения; он гласит, что местные условия нашей Солнечной системы следует рассматривать как всеобщие. Соответственно, раз есть антинейтринное солнце, конгруэнтное нашему, все остальные звезды галактики с большой долей вероятности устроены так же. Но это всего лишь принцип, и я понятия не имею, какова средняя плотность распределения материи в авернианской вселенной. Не исключено, что таких солнц, как у них, на всю нашу Галактику лишь горстка.

— Едва хватит на венок.

— Венок? — На лице Амброуза отразилось недоумение.

— Авернианцы ведь погибнут?

— Не надо считать себя лично за все ответственным, Гил. Ни к чему хорошему это не приведет, — сказал Амброуз, понизив голос.

Ирония ситуации, в которой кредо всей своей жизни он услышал из уст другого, да еще в обстоятельствах, столь полно продемонстрировавших справедливость высказанного принципа, показалась Снуку забавной. Он сухо рассмеялся, делая вид, что не замечает встревоженного взгляда Амброуза, после чего двинулся к воротам. Как он и ожидал, оба джипа стояли теперь с подветренной стороны от пропускного пункта, но, судя по всему, дежурные сменились, и их группа беспрепятственно миновала машины. Они почти завернули за угол здания, когда позади разбилась об асфальт брошенная кем-то из солдат пустая бутылка. Множество прозрачных осколков, брызнувших во все стороны, разбежались в дорожной пыли подобно юрким стеклянным насекомым. Солдат в одной из машин издевательски захохотал, словно гиена.

— Не обращайте внимания. Обо всех инцидентах я сообщу, — сказал Амброуз, — и кое-кто из этих горилл еще пожалеет о своем поведении.

После того как Мерфи перебросился парой фраз с охранниками, вся группа вышла за ворота и, свернув налево, направилась по пологому склону к бунгало Снука. Среди деревянных хибар и сараев небольшого горняцкого поселка царила обманчивая тишина, но слишком много людей стояло на перекрестках. Некоторые из них весело приветствовали проходящих мимо Снука и Мерфи, но сама их беззаботность служила показателем сгущавшейся в воздухе тревоги.

Снук шагнул к Мерфи и сказал:

— Странно, что здесь до сих пор так много народу.

— У них нет выбора, — ответил Мерфи. — Все дороги патрулируют «леопарды».

У самого бунгало Снук с ключом в руке чуть опередил группу, но, едва он поднялся на порог, дверь распахнулась, и к ним вышла Пруденс, спокойная, элегантная, всем своим обликом олицетворяющая недоступное другим совершенство. В короткой блузке, подвязанной узлом, она, словно порыв дорогих духов, светлых волос и затянутой в шелк груди, прошелестела мимо Снука навстречу Амброузу. Снедаемый ревностью, Снук увидел, как они поцеловались, но, сохраняя непроницаемый вид, решил оставить увиденное без комментариев.

— Трогательная встреча, — услышал он собственный голос, самовольно нарушивший все стратегические планы рассудка. — Нас не было целых два часа!

В ответ Пруденс только еще крепче прижалась к Амброузу.

— Мне было одиноко, — прошептала она ему. — И я хочу есть. Давай позавтракаем в отеле.

На лице Амброуза отразилось замешательство.

— Я думал остаться здесь, Пру. Слишком много работы.

— А ты не можешь работать в отеле?

— Без Гила не могу. Он у нас теперь гвоздь программы.

— В самом деле? — Пруденс с недоверием взглянула на Снука. — Ну, тогда, может быть…

— Я не рискну поехать в Кисуму в таком виде, — сказал Снук, потрогав свою короткую стрижку «ежиком».

Мерфи, Квиг и Калвер заулыбались.

— Мы поедим позже, — торопливо сказал Амброуз, подталкивая Пруденс к двери. — Кроме того, у нас есть что отметить: мы только что вошли в историю науки. Ты сейчас сама все услышишь…

Продолжая уговаривать Пруденс, он увел ее в гостиную.

Снук прошел на кухню, включил перколатор и ополоснул лицо холодной водой над раковиной. Домашняя обстановка на время вытеснила из его мыслей безнадежно серый Авернус. Вернувшись с чашкой кофе в комнату, он застал всю компанию за обсуждением успешного эксперимента. Калвер и Квиг, развалившись в креслах в самых непринужденных позах, спорили о методах анализа тех нескольких авернианских звуков, что им удалось записать. Мерфи стоял у окна, задумчиво пережевывая резинку и устремив взгляд в сторону шахты.

— Есть кофе и джин, — объявил Снук. — Выбирайте сами.

— Мне ничего, — сказал Амброуз. — Столько всего навалилось, что я, право, не знаю, с чего начать, однако давайте прежде всего прослушаем запись Гила.

Он снял с запястья магнитофон, настроил и вложил его в гнездо усилителя.

— Гил, слушайте внимательно, возможно, это вызовет у вас еще какие-нибудь воспоминания. Мы имеем дело с новой формой общения и совершенно не знаем, как воспользоваться ею наилучшим образом. Мне все еще представляется, что аналого-цифровой модулятор надежнее позволит нам связаться с авернианцами, но с вашей помощью мы сможем изучить их язык за несколько дней вместо того, чтобы тратить на это недели или месяцы.

Он включил воспроизведение, и голос Снука заполнил комнату:

«Покоя глубины тебе волны бегущей…»

Пруденс, сидевшая на подлокотнике, кресла Амброуза, неожиданно прыснула.

— Извините, — сказала она, — но это просто смешно.

Амброуз выключил аппарат и укоризненно взглянул на нее.

— Пожалуйста, Пру… Все происходящее очень для нас важно.

Она закивала и вытерла глаза.

— Я знаю и прошу меня извинить, но, похоже, вы доказали всего лишь то, что авернианцы на самом деле кельты. Глупо.

— Что ты имеешь в виду?

— «Покоя глубины тебе волны бегущей» — это первая строка традиционного кельтского благословения.

— Ты уверена?

— Абсолютно. В колледже моя соседка по комнате прилепила его на дверцу шкафа. «Покоя глубины тебе волны бегущей; Покоя глубины тебе струи воздушной; Покоя глубины…» Когда-то я помнила его наизусть. — Пруденс с вызовом взглянула на Снука.

— Никогда его не слышал, — сказал он.

— Непонятно… — Амброуз пристально посмотрел на него. — Хотя я могу предположить, что на самом деле вы когда-то очень давно слышали эти слова, и они отложились в вашем подсознании.

— Ну и что? Я же сказал, что мы с Феллетом не разговаривали. Я просто воспринимал его мысли, и вот в таком виде ко мне пришла первая.

— Удивительное совпадение фраз, но, очевидно, этому есть какое-то объяснение.

— Я могу предложить его прямо сейчас, — сказала Пруденс. — Мистер Снук остался без работы, и, будучи человеком изобретательным, он тут же нашел себе новое занятие.

Амброуз покачал головой.

— Ты несправедлива, Пру.

— Может быть, но ты же ученый, Бойс. Где подлинные доказательства, что этот замечательный телепатический контакт не выдумка мистера Снука?

— Рассказ Гила содержит достаточно доказательств, вполне меня удовлетворяющих.

— Мне наплевать, верите вы мне или нет, — вступил в разговор Снук,

— но я повторяю: у нас с Феллетом был не обычный разговор. Часть информации я получал словесно, иначе я не узнал бы его имени, а часть — в представлениях, ощущениях и образах. Авернус по большей части покрыт водой. Вода там повсюду, не переставая дуют ветры, и авернианцам, похоже, нравится образ волн, постоянно бегущих вокруг планеты. Для них, мне кажется, они символизируют покой, мир или что-то в этом духе.

Амброуз сделал в блокноте какую-то запись.

— Вы не упоминали об этом раньше. Во всяком случае, не в деталях.

— Но так это происходит. Я могу говорить целый месяц, и все равно что-нибудь новое к концу этого срока вспомнится. Чуть раньше я вспомнил, как выглядят их дома. Не тот дом, что мы видели, а общее впечатление об их строениях.

— Продолжайте, Гил.

— Их строят из коричневого камня. Длинные пологие скаты крыш…

— По-моему, это очень похоже на обычные наши дома, — сказала Пруденс, снова улыбаясь. Чуть скошенные внутрь зубы делали выражение ее лица еще более презрительным и надменным.

— А не пойти бы вам… — Снук замолчал, потому что в этот момент новый прилив воспоминаний принес ему яркий образ цепи невысоких островов, каждый из которых был буквально целиком застроен одним сложным зданием. Секции его сходились крышами к пику в центре. Вместе с отражениями жилищ в спокойной серой воде острова казались вытянутыми гранеными алмазами. Один из них особенно выделялся необычной двойной аркой, слишком большой, чтобы она могла быть целиком функциональной. Вероятно, арка соединяла две естественные возвышенности. Несколько секунд видение было настолько четким, что Снук ясно различил прямоугольники окон и двери, у порогов которых ласкался спокойный океан. Маленькие лодки неторопливо кивали, стоя на якоре…

— Так дело не пойдет, — в голосе Амброуза послышалось раздражение.

— Мне тоже так кажется. — Пруденс встала и, бросив на Мерфи надменный взгляд, спросила: — Я полагаю, в этой деревне найдется какое-нибудь заведение, где можно поесть?

— Единственное открытое сейчас место — это «Каллинан Хаус», но вам лучше туда не ходить, — неуверенно ответил Мерфи.

— Я вполне способна сама принимать такие решения.

Мерфи пожал плечами и отвернулся, но тут вмешался Снук:

— Джордж прав, вам не следует ходить туда одной.

— Благодарю за трогательное внимание, но позаботиться о себе я также вполне способна сама. — Пруденс развернулась на каблуках и вышла из комнаты. Через секунду хлопнула входная дверь.

Снук повернулся к Амброузу.

— Бойс, я думаю, вы должны остановить ее.

— При чем тут я? — раздраженно отозвался Амброуз. — Я не просил ее присоединиться к нашей группе.

— Нет, но вы… — Снук решил не ссылаться на проведенную ими в одной постели ночь, чтобы не выдать собственных чувств. — Вы же не отказали ей.

— Гил, если вы еще не заметили, так я вам скажу: Пруденс Девональд в высшей степени своенравная эмансипированная молодая особа, и, когда она говорит, что вполне способна позаботиться о себе в любой ситуации, я ей охотно верю. О господи! — Голос его от раздражения становился все выше. — Перед нами важнейшее научное событие века, а мы спорим из-за того, кто будет опекать эту юбку, которой здесь и быть не следовало! Давайте по крайней мере еще разок-другой пройдемся по пленке, а?

— У меня получился очень удачный снимок устройства крыши, — сказал Квиг, чтобы задобрить его.

Амброуз взял фотографию в руки и принялся внимательно изучать изображение.

— Спасибо. Это все будет нам очень полезно. Однако сейчас давайте снова прослушаем пленку, и каждый пусть записывает вопросы, которые придут ему в голову. — Он включил крошечный аппарат и сел, повернувшись к нему одним ухом и изображая предельное внимание.

Снук расхаживал по комнате, прихлебывая кофе и стараясь сосредоточиться на странных звуках собственного голоса, доносящихся из магнитофона. Минут через десять он наконец поставил чашку на стол.

— Я голоден, — сказал он. — Пойду поем.

Амброуз удивленно посмотрел на него.

— Мы можем поесть потом, Гил.

— Но я хочу есть сейчас.

От окна повернулся Мерфи.

— Мне здесь особенно делать нечего, и я, пожалуй, пойду с тобой.

— Приятного аппетита! — саркастически произнес Амброуз и снова уткнулся в свои записи.

Снук кивнул и вышел. Они неторопливо спустились с холма, наслаждаясь теплым утренним воздухом и видом пламенеющих цветов бугенвиллей. Шли молча, затем свернули на главную улицу, украшенную линялыми вывесками заведений и рекламными плакатами. Тишина и отсутствие людей создавали атмосферу воскресного утра. Снук и Мерфи дошли до перекрестка, где размещался «Каллинан Хаус». Как и ожидал Снук, у здания стоял джип. Обменявшись многозначительными взглядами, но стараясь все же не терять непринужденного вида, они пошли быстрее. Под пыльным навесом у входа на пивной бочке сидел молодой мулат в белом барменском переднике и курил черуту.

— Где девушка? — спросил Снук.

— Там, — ответил парень, нервничая, и указал на дверь слева. — Но я не советую вам туда ходить.

Снук толкнул дверь, и его взгляду представилась картина, мгновенно воспринятая до мельчайших деталей. В прямоугольном зале у дальней стены располагалась стойка бара, все остальное пространство занимали круглые столики и плетеные кресла. Двое солдат с пивными кружками в руках стояли, облокотясь о стойку. Автоматы «узи» лежали рядом на стульях. На одном из столиков, накрытом для завтрака, стояла Пруденс с выкрученными за спину руками. Ее удерживал капрал. Перед Пруденс стоял лейтенант Курт Фриборн. Он замер на миг, когда вошли Снук и Мерфи, потом так же неторопливо, как и раньше, занялся узлом на кофточке Пруденс.

— Пруденс! — произнес Снук укоризненно. — Ты нас не подождала.

Двигаясь к столику, он заметил, как солдаты у стойки взяли автоматы в руки, но решил положиться на то, что его непринужденное поведение не спровоцирует их на поспешные действия. Фриборн бросил взгляд на окна, потом на дверь, и, когда убедился, что Снук и Мерфи пришли одни, озабоченность на его лице сменилась улыбкой. Он снова перевел все внимание на Пруденс и наконец распутал узел. Полы кофточки разошлись, открывая взгляду грудь в шоколадного цвета кружеве. Бледное лицо Пруденс застыло.

— Мы с вашим другом уже встречались, — сказал Фриборн, обращаясь к Пруденс. — Он шутник.

Голос лейтенанта звучал так отвлеченно, словно говорил зубной врач, успокаивающий пациента. Он положил руки на плечи Пруденс и принялся стягивать кофточку, не сводя с ее лица пристального, хладнокровного, профессионального взгляда.

Снук посмотрел на столик и не нашел ничего, хотя бы отдаленно напоминающего оружие: даже ножи и вилки были из пластика. Но, решив так или иначе избавить Пруденс от этого унижения, он подошел еще ближе.

— Лейтенант, — сказал он бесстрастно. — Я не позволю вам сделать это.

— Шутки становятся все забавнее. — Фриборн ухватился за бретельку бюстгальтера двумя пальцами и потянул ее по изгибу плеча Пруденс. Удерживающий девушку капрал заулыбался в предвкушении долгожданного зрелища.

Мерфи шагнул вперед.

— Ваш дядя едва ли сочтет происходящее здесь забавным.

Взгляд Фриборна скользнул в сторону.

— С тобой, мразь, я разберусь позже.

Воспользовавшись моментом, когда Фриборн отвлекся, Снук прыгнул, обхватил левой рукой его шею и согнул туловище в надежном захвате. Солдаты у стойки рванулись к ним, на бегу передергивая затворы. Снук протянул правую руку, схватил со стола вилку и ткнул ее тупыми зубьями сбоку в выпученный от удивления глаз Фриборна, стараясь причинить ему боль, но не очень серьезно поранить. Фриборн дернулся изо всех сил, пытаясь оторвать Снука от пола.

— Не сопротивляйтесь, лейтенант, — предупредил Снук, — не то я подцеплю ваш глаз, как шарик мороженого.

От боли и ярости Фриборн закричал, и Снук подтвердил свои слова, чуть сильнее надавив на вилку. Капрал оттолкнул Пруденс в сторону; солдаты, распихивая столики с пути, придвигались все ближе.

— И прикажите своим подонкам положить оружие и отойти!

Один из солдат с выпученными белыми глазами поднял автомат и прицелился Снуку в голову. Снук чуть повернул вилку и почувствовал, как по его пальцам побежал теплый ручеек крови.

— Назад, идиоты, — в панике завизжал Фриборн. — Делайте, как он сказал!

Солдаты послушно положили короткоствольные автоматы на пол и отошли. Капрал встал рядом с ними. Руки Фриборна, как два огромных беспокойных мотылька, беспомощно шарили по ногам Снука.

— Всем лечь за стойкой! — приказал Снук пятящимся солдатам.

Мерфи подхватил один из лежащих на полу автоматов.

— Гил, там за баром есть кладовая для спиртного.

— Это еще лучше. И нам будут нужны ключи от джипа. — Снук повернул голову к Пруденс, которая в этот момент дрожащими руками завязывала узел на кофточке. — Если хотите, можете выйти наружу, через минуту мы к вам присоединимся.

Она молча кивнула и побежала к выходу. Все еще сжимая шею Фриборна и удерживая вилку на месте, Снук повел лейтенанта к кладовой. Мерфи только что затолкал в тесное помещение троих солдат. То, как непринужденно он держал автомат, невольно наводило на мысль, что он уже имел дело с подобного рода оружием. Фриборна, шаркающего ногами, словно обезьяна, Снук затащил за стойку бара и спиной вперед стал запихивать в кладовую к его людям.

— Это лучше забрать с собой, Гил. — Мерфи расстегнул кобуру Фриборна и достал автоматический пистолет.

Фриборн вполголоса бормотал ругательства до тех пор, пока Снук не толкнул его в последний раз и не захлопнул тяжелую дверь. Мерфи повернул ключ, швырнул его в дальний конец зала и, выбежав из-за стойки, подобрал два других автомата.

— Зачем они нам? — спросил Снук с сомнением.

— Так нужно.

Снук перебрался через стойку и присоединился к Мерфи.

— Не будет ли хуже, если нам припишут еще и кражу армейского оружия? Я хочу сказать, что до сих пор мы только спасали Пруденс от группового изнасилования.

— Даже если бы мы спасали от изнасилования саму деву Марию, это ничего бы не изменило. — Мерфи улыбнулся и по пути к джипу оглянулся на уставившегося им вслед бармена. — Я думал, ты знаешь эту страну, Гил. Единственное, почему мы — по крайней мере на время — в безопасности, это потому, что молодой Фриборн не посмеет пойти к своему дядюшке и доложить, что один безоружный белый справился с ним и тремя «леопардами» в публичном месте. Потеря оружия довершает его позор — ничего позорнее для «леопарда» и быть не может.

Мерфи бросил автоматы на заднее сиденье и прыгнул в машину. Снук забрался на место водителя рядом с Пруденс и завел мотор.

— Кроме того, полковник — настоящий чернокожий расист. Известно, что он критиковал даже самого президента за то, что тот иногда предпочитает белых женщин. Так что молодой Курт некоторое время будет очень осторожен.

Снук вывел машину на главную улицу.

— Ты хочешь сказать, что он не станет предпринимать никаких действий?

— Когда ты поумнеешь? Я хочу сказать, что его действия не будут официальными. — Мерфи огляделся вокруг, словно генерал, обдумывающий тактическую операцию. — Джип следует оставить здесь, чтобы ни у кого из военных не было причин ходить к твоему дому. Автоматы я положу под заднее сиденье.

— Хорошо. — Снук заглушил мотор, и они выбрались из машины, не обращая внимания на любопытные взгляды редких прохожих.

Пруденс, которая за все это время не произнесла ни слова, казалось, справилась с потрясением, но была все еще бледна. Снуку очень хотелось сказать ей что-нибудь, но он никак не мог подобрать достаточно нейтральных слов. Когда они переходили через главную улицу, мимо них явно с превышением скорости пронеслась спортивная машина, и Снук инстинктивно оттащил Пруденс в сторону. Он ожидал, что она тут же отдернет руку, но, к его удивлению, она как-то обмякла и чуть ли не повисла на нем. Так они и перешли через дорогу, потом зашли в пустой магазинчик, где Пруденс, всхлипывая, прислонилась к стене. От ее плача Снуку стало не по себе.

— Ну что вы… — сказал он неуверенно. — Я думал, у вас нервы крепче.

— Это было ужасно. — Она прислонилась затылком к обклеенной плакатами стене, чуть покачивая головой из стороны в сторону, и по щекам ее побежали слезы. — Этот лейтенант… совсем мальчишка… но я чувствовала себя, словно я никто…

Снук беспомощно взглянул на Мерфи.

— По-моему, нам всем не помешает выпить.

— Меня будто препарировали, — всхлипывала Пруденс. — Прикололи булавками и препарировали, как насекомое…

— У меня есть кофе и джин, — деловито произнес Снук. — В вашем случае я бы рекомендовал джин. Что скажешь, Джордж?

— Джин — это как раз то, что нам надо, — в тон ему ответил Мерфи. — Гил знает: он ведь практически живет на джине.

Пруденс открыла глаза и взглянула на обоих мужчин, словно только что их заметила.

— Я думала, вас убьют. Они же могли вас убить.

— Чушь! — с совершенно серьезным лицом ответил Мерфи. — Просто никто там не знал, что кроме пластиковой вилки у Гила есть другое оружие.

— В самом деле?

Мерфи понизил голос.

— В специальной кобуре под мышкой он носит вилку из нержавеющей стали.

Снук кивнул.

— Раньше у меня была еще и ослиная челюсть, но из-за запаха пришлось ее выбросить.

Пруденс захихикала, к ней присоединился Мерфи, неуверенно рассмеялся Снук, и через несколько секунд они, словно троица пьянчуг, чуть не падали на пол, неудержимо хохоча и подвывая, сбрасывая с себя сковывавшее их напряжение. Поднимаясь по склону холма к дому, они, все еще опьяненные чувством облегчения и бьющей в голову радостью, которая приходит, когда обретаешь настоящих друзей, перебрасывались бесконечными шутками, казавшимися им дико смешными, если в них содержались слова «вилка» или «ослиная челюсть». В отдельные моменты Снук вдруг осознавал с некоторым недоумением, сколь неестественно их поведение, но предпочитал оставаться в состоянии безудержного веселья как можно дольше.

— Я должна сказать кое-что, прежде чем мы войдем, — произнесла Пруденс, когда они оказались у порога бунгало. — Если я не поблагодарю вас прямо сейчас, потом это будет для меня все труднее и труднее. У меня не самый легкий…

— Забудьте это, — сказал Снук. — И пойдемте выпьем.

Пруденс покачала головой.

— Пожалуйста, послушайте. Я столько не смеялась уже долгие годы… Я понимаю, зачем вы меня рассмешили… Но было бы совсем не смешно, если бы Бойс не послал вас за мной.

Мерфи открыл было рот, но Снук, едва заметно покачав головой, заставил его промолчать.

— Пойдемте в дом, — сказал он. — Бойс будет рад вас видеть.

В полдень часть их группы в составе Снука, Амброуза, Пруденс и Квига отправилась обедать в Кисуму в отель «Коммодор». Кроме того, Амброуз решил заказать оттуда несколько телефонных разговоров, поскольку, как обнаружилось, домашний телефон Снука вдруг перестал работать. Пруденс сидела на переднем сиденье рядом с Амброузом и время от времени опускала голову ему на плечо. Ярко расцвеченные кусты и деревья, порой с гроздьями соцветий, непрерывным полотном проносились за окнами машины. Снук, сидевший на заднем сиденье с Квигом, расслабился и позволил мелькающему пейзажу загипнотизировать себя до сонной беспечности, в состоянии которой ему не нужно было слишком глубоко задумываться над сложившейся ситуацией. Оставаться в Баранди стало для него небезопасно, и все же, вместо того чтобы порвать со всем и ускользнуть, он разрешал втягивать себя все глубже и глубже.

— Мне не нравится обстановка, которая тут складывается, — произнес Амброуз, словно откликаясь на мысли Снука. — И без того, о чем вы рассказали, я ощущал явную враждебность во всем. Если бы нам так крупно не повезло в другом, я не задумываясь снялся бы отсюда и отправился в одну из тех стран, где тоже были замечены авернианцы.

— А ради чего тогда оставаться здесь? — выпрямившись, спросил Снук с интересом. — Почему не уехать?

— Это вопрос геометрии. Авернус сейчас как колесо, катящееся внутри другого колеса. Точка контакта при этом постоянно перемещается вдоль экватора. Значит, авернианцы, которых видели в Бразилии, это не те авернианцы, что появляются здесь, и нам просто невероятно повезло, что удалось свести тебя с Феллетом. Вот главное преимущество Баранди. Именно это и позволило мне опередить остальных.

Квиг очнулся от собственных раздумий.

— Чему бы вы еще хотели научиться от Феллета, Бойс?

— Ха! — Амброуз сгорбился над рулевым колесом и устало покачал головой. — Пока я только разучиваюсь.

— В смысле?

— Я не говорил об этом, потому что перед нами стояло слишком много неотложных практических задач, но данное Гилом описание Авернуса и даже фотографии устройства авернианской крыши перевернули множество наших представлений о природе материи. По современным физическим представлениям авернианская вселенная должна обладать очень слабыми связями между элементарными частицами. Я имею в виду, по сравнению с нашей. Если бы меня спросили об этом неделю назад, я бы сказал, что она может существовать только потому, что у них антинейтрино имеют различную массу, которая определяется их энергией, и что в этой вселенной все должно состоять из тяжелых частиц, окруженных облаками более легких. — Оседлав знакомого конька, Амброуз почувствовал себя увереннее. — Это означало бы, что их молекулы и другие соединения атомов должны формироваться совсем не за счет взаимодействия электронов в виде, скажем, ковалентных связей. Слабость взаимодействия предполагает, что все объекты в их вселенной, даже сами авернианцы, должны быть гораздо более… э-э-э… вероятностны, чем в нашей.

— Ого! — возбужденно воскликнул Квиг. — Вы хотите сказать, что авернианцы должны обладать способностью проходить сквозь друг друга? Или сквозь стены?

Амброуз кивнул.

— Так я думал раньше, а сейчас мы узнали, что эти представления неверны. Гил говорил о каменных зданиях, островах и океанах… И все мы видели их подобные земным крыши… Похоже, мир авернианцев для них так же тверд и реален, как наш для нас. Нам чертовски много предстоит еще узнать, и Феллет — лучший из всех возможных источников информации. Я хочу сказать, Феллет в паре с Гилом. Вот почему я и не могу отсюда уехать.

Снук, который прислушивался к разговору с растущим недоумением, неожиданно для себя понял, что связь между миром ядерной физики Амброуза и его миром турбин и коробок передач столь же зыбка, как связь между Землей и Авернусом. Его часто удивляло, какие странные вещи порой необходимо знать людям, чтобы выполнять свою работу, но область знаний Амброуза, где сами люди представляли собой просто передвигающиемя сгустки атомов, казалась ему совершенно чужой и бездушной. В мозгу Снука проснулись какие-то воспоминания о том, что он уловил во время последнего контакта с Феллетом, и он тронул Бойса за плечо.

— Помните, я говорил, что Феллет сказал: «Частицы, античастицы… Наша взаимосвязь определена почти правильно»?

— Да?

— Я только что вспомнил кое-что еще.

— И что же?

— Я не очень в этом разбираюсь, но вместе со словами «частицы, античастицы» ко мне пришло изображение ребра куба, только этот куб был какой-то необычный. Казалось, он расходится сразу во все стороны… или каждое его ребро само по себе куб… Есть тут какой-то смысл?

— Похоже, вы сражаетесь с концепцией многомерного пространства, Гил.

— И в чем здесь дело?

— Я полагаю, — сказал Амброуз задумчиво, — Феллет знает, что связь между нашей Вселенной и его — всего лишь часть целого спектра подобных связей. Вселенная во вселенной… А у нас даже нет действенного математического аппарата, чтобы хотя бы начать думать об этом. Черт! Я просто должен остаться в Баранди как можно дольше!

Мысли Снука вернулись к земным аспектам их положения.

— Ладно, но если утром мы собираемся отправиться на шахту, я думаю, нам следует позвонить в штаб-квартиру «Ассоциации прессы», найти Джина Хелига и взять его с собой. Не то чтобы это было полной гарантией безопасности, но лучше Хелига у нас все равно никого нет.

 

Глава 10

Входа в шахту они достигли без каких-либо происшествий, главным образом потому, что после полудня Мерфи побывал у Картье и добился специального разрешения провести на территорию шахты машину. У пропускного пункта по обыкновению стояли два джипа, и, когда машина Амброуза проследовала мимо, они включили фары, но не тронулись с места. Снук решил, что кто-то предупредил их о присутствии Джина Хелига. Тем не менее он был рад, что Пруденс предпочла остаться в отеле.

Выйдя из машины в предрассветную мглу, Снук поймал себя на том, что с особым вниманием рассматривает звезды. Словно огни больших городов созвездия горели в небе множеством разноцветных искр. Испытывая странное чувство благодарности просто за то, что они существуют, Снук решил, что это подсознательная реакция на посетившее его видение слепой планеты, с которой даже без облачного покрова невозможно видеть светящиеся звездные очаги других цивилизаций. Стоя с запрокинутой головой, он дал себе слово, что обязательно проявит больший интерес к астрономии, когда ему удастся выбраться из Баранди.

— Там ничего нет, старик, на что стоило бы смотреть, — благодушно заметил Хелиг. — Мне дали понять, что сегодня все интересное под землей.

— Верно.

Снук вздрогнул от дуновения холодного воздуха, засунул руки поглубже в карманы и двинулся за всеми остальными к опускающимся клетям. По вычислениям Амброуза, сегодняшняя верхняя мертвая точка движения Авернуса должна была располагаться как раз над одной из отработанных штолен второго уровня. Не самое удачное место, поскольку авернианцы на несколько минут поднимутся к потолку туннеля, но относительное движение к этому моменту значительно замедлится, и у них будет две возможности встречи, которые Амброуз в нахлынувшем на него порыве хорошего настроения назвал «интервселенскими свиданиями».

Оказавшись в кольцевой галерее второго уровня, Снук с облегчением обнаружил, что настороженность, овладевшая им в такой же ситуации вчера, исчезла. Первый контакт с Феллетом выбил его из колеи, но не столько своей необычностью, сколько эффективностью. Он вошел в чужой разум, живущий в неизвестном континууме, и все же этот разум казался ему ближе и понятнее, чем разум многих землян, с которыми ему доводилось встречаться. Разум, Снук был уверен, не способный на убийство или стяжательство, и эта уверенность усилила его удивление от того, что столь необычный способ общения оказался действенным.

Амброуз отвергал возможность существования телепатических связей между авернианцами и людьми в прежние времена, но в то же время вынужден был признать, когда они ехали в машине, что его знания ядерной физики, в которой он считал себя специалистом, ошибочны. Он же, Гилберт Снук, стал вдруг ведущим специалистом по мысленной передаче информации, хотя совсем к этому не стремился. Его ощущение порядка вещей позволяло предположить, что авернианцы и люди, миллионы лет живущие в концентрических биосферах, безусловно, влияли на мыслительные процессы друг друга телепатически. Такая теория объясняла и удивительное совпадение слов, обнаруженное Пруденс, и широко распространенную у примитивных народов веру в еще один мир, существующий под землей. Более того, и это было, по мнению Снука, особенно важно, теория объясняла совместимость образов мышления, благодаря которой контакт и стал возможен в первую очередь.

Двигаясь по галерее к туннелю, где собрались остальные, Снук спрашивал себя: не попробовать ли ему сыграть роль ученого-исследователя и самостоятельно провести эксперимент, который — кто знает? — продвинет, быть может, его теорию на шаг вперед. Если ему удался первый контакт с Феллетом, то почему бы не попытаться сделать это на расстоянии? Которое, кстати, будет не так уж и велико, поскольку сейчас Феллет поднимается сквозь толщу камня где-то у него под ногами. Можно попытаться доказать хотя бы принципиальную возможность. Снук остановился, снял «амплиты» и закрыл глаза, стараясь полностью отключиться от всех внешних раздражителей. Испытывая чувство вины за то, что по авернианским меркам он, быть может, чудовищно неуклюж, Снук попытался вызвать мысленный образ Феллета и передать имя авернианца через пропасть, разделяющую две вселенные.

Мозг оставался пуст. За экранами век тоже было пусто, если не считать медленно проплывающих пятен света, в последействии воссозданных сетчаткой глаз.

Случайные образы псевдосвета сходились и разбегались, но через некоторое время Снук почувствовал, что видит что-то за их фоном. Высокая зеленая стена, которая на самом деле оказалась не стеной, а чем-то движущимся с бесконечными взлетами, переворотами и падениями составляющих ее элементов. Видение сочетало в себе прозрачность и силу, твердость и текучесть, неизменное состояние вечных перемен… 4 Покоя глубины тебе волны… 5

— Гил! — позвал Амброуз. — Мы почти готовы. Настраиваемся.

Рядом со Снуком стоял Хелиг в свитере до самого подбородка.

— И в самом деле, пойдем, а то какое же представление без клоуна?

Снук заморгал, глядя на них и пытаясь скрыть раздражение. Неужели он все это придумал? Или слова появились у него в голове лишь потому, что он этого очень хотел? Как телепат способен отличить свои мысли от чужих?

— Очнись, старина! — нетерпеливо, но добродушно произнес Хелиг. — Спишь на ходу?

— Что вы меня торопите, черт побери? — разозлился Снук. — Мы все равно ничего не можем сделать, пока авернианцы не поднимутся сюда.

— Ого! — поднял брови Хелиг. — Послушайте, как заговорила наша примадонна! — И он шутливо толкнул его в плечо.

Снук отбил второй удар и, усилием воли заставив себя расслабиться, двинулся по туннелю к месту, которое с помощью планов шахты и рулетки выбрали Амброуз и Мерфи. «Через несколько минут, — подумал он, — у меня будет достаточно возможностей поупражняться в телепатии. Разумеется, если Феллет появится на этот раз». Амброуз, довольный, что ему удалось наконец собрать всю группу вместе, принялся наставлять Квига и Калвера.

— Джин, — сказал Снук тихо, — ты знаешь эту страну лучше других. Как долго, по-твоему, Огилви будет мириться с простоем на шахте?

— Как ни странно, президент переносит все это неплохо. Известность, которую получила Баранди, ему льстит — такие вещи для него важны — и, я думаю, он пока не решил, что делать. А вот Томми Фриборн начинает проявлять беспокойство. — Выражения лица Хелига за стеклами «амплитов» разглядеть было невозможно. — Сильное беспокойство.

— Думаешь, он готовится «внять зову судьбы»?

— Не понимаю, о чем ты.

— Будет тебе, Джин. Все знают, что Фриборн спит и видит, как бы показать ООН кукиш, закрыть границы, а потом перерезать всех белых и азиатов.

— Хорошо, только я тебе этого не говорил. — Хелиг огляделся, словно оиждал увидеть торчащие из стен микрофоны. — Те, кто поумнее, уже переводят деньги за границу. Я не думаю, что Томми Фриборн вытерпит это больше недели.

— Ясно. Ты уезжаешь?

Хелиг взглянул на него с удивлением.

— Это теперь-то, когда начинается настоящая работа?

— Твоя карточка представителя прессы едва ли будет значить что-то для полковника.

— Она значит кое-что для меня.

— Восхищаюсь твоими принципами, — сказал Снук, — но я вряд ли останусь посмотреть, как ты претворяешь их в жизнь.

Они вернулись к остальным членам группы, и Снук отошел в сторону, пытаясь разобраться в своих мыслях. Пришло время менять место жительства. Все признаки налицо, тревожные сигналы звучат громко и отчетливо, и, хотя он позволил вовлечь себя в чужие проблемы, эту ошибку нетрудно исправить. Не остается никаких сомнений, что на шахте произойдет бойня, подобная той, что устроили в Шарпвилле, но здесь он ничего не может поделать, и беспокойство об этом ни к чему хорошему не приведет. Природа еще не создала нервной системы, способной в одиночку выдержать груз вины за действия многих.

Амброуз и Пруденс — еще один аспект. Они утонченные, образованные взрослые люди, и если он порой относился к ним как к малым детям, это вовсе не означает, что он ответствен за их благополучие. Пруденс Девональд просто не станет слушать его советов, и если ей хочется «прицепить свой вагон к поезду Амброуза», то…

Подобный ход мыслей неожиданно заставил Снука усомниться в самом себе. Стал бы он хладнокровно планировать собственное исчезновение, если бы после инцидента в «Калливан Хаус» Пруденс бросилась в его объятья? Если верить книгам, это было бы вполне уместной наградой рыцарю, спасшему даму от опасности, но неужели он, Гилберт Снук, человек-нейтрино, всерьез ожидал, что она может обратить романтические мечты в реальность? И неужели он, пусть даже в порыве ребяческого упрямства, собирался бросить ее здесь на произвол судьбы?

Встревоженный тем, что он погряз в зыбучих песках эмоций, Снук чуть ли не с облегчением вздохнул, заметив, как Амброуз посмотрел на часы и жестом показал, что авернианцы вот-вот появятся. Затем Аброуз произвел последнюю настройку генератора векторно-бозонного поля и принялся объяснять Хелигу предстоящую процедуру. Места здесь было гораздо меньше, чем в туннелях, где происходили прежние встречи, и члены их группы стояли довольно близко друг от друга, когда наконец над каменным полом появилась уже знакомая им светящаяся голубая линия.

— Боковое смещение меньше метра, — пробормотал Амброуз в наручный магнитофон. Позади него защелкала камера Квига.

Снук, весь во власти противоречивых чувств, шагнул вперед и замер. Тем временем линия поднялась и превратилась в вершину треугольной светящейся призмы. Призма становилась все выше и шире, верхнее ее ребро переросло Снука, после чего взглядам открылась призрачная геометрия крыши. Вскоре над камнем появилась горизонтальная плоскость потолка, она поднялась сначала до лодыжек, потом до колен, как поверхность неосязаемого озера. Снук наклонился, чтобы опустить голову в авернианскую комнату. Трое полупрозрачных существ с Феллетом в центре уже ждали его, медленно поднимаясь вверх сквозь твердый камень, словно скульптурные колонны из голубого дыма.

Феллет на пока еще скрытых в полу туннеля ногах двинулся ближе к Снуку и вытянул вперед руки. Снова увеличились сгустки тумана его глаз. Снук наклонил голову и еще до того, как произошел контакт, увидел неровное движение зеленой, как море, стены…

Покоя глубины тебе волны бегущей.

Я прошу прощения, Равный Гил. Я заблуждался, не понимая, что ты непривычен к той самоконгруэнтности, которую вы называете телепатией. Некоторые несчастные члены нашей расы страдают «молчанием, которое разделяет», и, когда ты не ответил на приветствие, я поспешно решил, что у тебя такой же дефект. Меня обрадовало, когда ты попытался вступить в контакт со мной некоторое время назад, ибо я убедился, что моя ошибка не принесла тебе вреда. Во время этой встречи я буду пользоваться чисто последовательной структурой мысли, чтобы не перегружать твои нервные пути. Такая техника, которую мы используем при обучении наших детей, снижает плотность потока информации, но у нее есть и преимущество: твой мозг сможет функционировать почти в обычном режиме.

Прошу прощения также за то, что в своей слепой гордыне я осмелился отвергнуть твой прочный дом проверенных знаний и построить свою тростниковую хижину догадок. Меня извиняет лишь состояние шока и боли, вызванное тем, что в одну секунду я получил больше новых знаний, чем было собрано Людьми за последний миллион дней, и почти вся эта информация носит такой характер, что я предпочел бы ее не иметь. Признаюсь, я также был смущен и встревожен манерой твоего появления. У Людей существует множество мифов о странных существах, живущих в облаках, и, когда ты спустился с неба, я на мгновение решил, что все старые суеверия оказались правдой. Конечно, это слабое оправдание моей реакции, поскольку характер твоего появления сам по себе служил доказательством твоей правоты. Один миг логических рассуждений подтвердил бы, что твое вертикальное перемещение относительно меня было вызвано гипоциклоидальным движением планетарного масштаба. Но когда я сделал этот первый шаг, все остальные выводы стали казаться неизбежными, включая и последний, касающийся судьбы моего мира. Снук: Мне жаль, что я сообщил тебе такие плохие новости.

Не печалься. В интеллектуальном плане это был уникальный опыт, и он еще не закончен. Кроме того, знания, полученные от тебя, принесли пользу. Я, например, смог объяснить Людям некоторые встревожившие их явления, имевшие место в далеких землях, расположенных около линии равного дня, которую вы называете экватором. Кое-кто был напуган видениями и предсказаниями конца нашего мира. Не зная того, поскольку они не могли ничего увидеть, Люди попали в зону конгруэнтности других обитателей вашей планеты, что живут в экваториальных областях, в результате чего случайно возникли частичные телепатические связи.

Почему я могу видеть тебя и твоих друзей?

Не торопись, тебе вовсе не обязательно складывать предложения: у нас мало времени для столь трудоемкого метода. У тебя есть друг, обладающий знаниями ядерной физики, и по его предложению вы освещаете себя, находясь внутри поля, которое он называет «переходным векторно-бозонным». Я хотел бы пообщаться с ним, но он окружен «молчанием, которое разделяет», и это не в моих силах. Жаль, что планетарные перемещения дают нам так мало времени, но ты можешь нам помочь, если захочешь. Снук: Я сделаю все, что смогу.

Я благодарен. Когда мы будем вновь разделены, пожалуйста, запасись материалом для записей и возьми его в руки к моменту нашего воссоединения. Тогда я смогу связаться с Равным Бойсом. Кроме того, у меня есть очень важная просьба к тебе и ко всем членам вашей расы. Я понял, что ваш мир разделен и тревожен. Чтобы моя просьба была правильно понята, я хочу передать тебе достаточно информации о Людях. Это поможет вам осознать, что принятие нашей просьбы не увеличит число ваших проблем. Через несколько секунд мы разделимся, и, чтобы выполнить эту задачу, я прибегну к способу полной самоконгруэнтности. Не тревожься и не пытайся пока обозначить концепции словами.

Просто принимай…

…Люди — млекопитающие, двуполые, вегетарианцы (образы авернианцев, идеализированные/преображенные видением самого Феллета; подводные фермы; пловцы, обрабатывающие посадки похожих на деревья растений).

…средняя продолжительность жизни девяносто два ваших/наших года (незнакомый метод отсчета).

…общение друг с другом телепатическое, дополненное звуками, выражениями лица, жестами (образы лиц авернианцев, идеализированные/преображенные, исполненные значимости и смысла; яростный белый свет истины).

…социальное устройство родственное, гибкое, неформальное — в земных языках отсутствует соответствующий термин (образ философа-руководителя, ведущего совет в огромном коричневом здании, раскинувшемся на двух островах, соединенных двойным арочным пролетом).

…в последнее время случаи массовой агрессии и агрессивности отдельных индивидуумов неизвестны; исправительной процедурой служил добровольный отказ от размножения всех Людей, наделенных теми же генетическими признаками (образ маленьких волн, теряющих разбег и сглаживающихся в единстве океана).

…население планеты сейчас 12 000 000 жителей; до того как вес океана уменьшился, было 47 000 000 (маленькие дети, плавающие в воде лицами вниз, словно опавшие осенние листья, неподвижные, качающиеся на волнах).

— О, господи, — прошептал Снук. — Это слишком… Слишком.

Он почувствовал коленями неровный камень. Руки его придерживали гладкую пластиковую оправу магнитолюктовых очков. Где-то за силуэтами стоящих людей, отбрасывая прыгающие и мелькающие тени на стены узкого туннеля, плясал луч фонаря.

— Будь я проклят! — сказал Хелиг. — Ничего подобного я в жизни не видел!

Мерфи и Хелиг подошли к Снуку и помогли ему встать на ноги. Он огляделся и увидел, что Амброуз тут же рядом, все еще в «амплитах», делает мелом отметки на стенах туннеля и, поглядывая на часы, шепчет что-то в наручный магнитофон. Квиг, направив камеру вверх, продолжал снимать, Калвер склонился над аналого-цифровым модулятором. На мгновение сцена показалась Снуку совершенно бессмысленной, он чувствовал себя потерянным, но что-то переключилось в его восприятии, и чужие вновь стали своими, а их намерения снова понятными.

— Долго сегодня продолжалось? — В горле у Снука пересохло, и от этого голос его звучал хрипло. — Сколько длился контакт?

— Почти минуту вы с Феллетом касались лбами, — сказал Мерфи. — Кстати, это Феллет?

— Да, он.

— Я их не различаю, — сухо произнес Мерфи. — Потом он наклонился, и его голова была внутри твоей, как и вчера, почти секунду.

— Секунду? — Снук прижал тыльную сторону ладони ко лбу. — Я так не могу… Всю жизнь я избегаю людей, только потому что не хочу знать их проблем, а тут…

— Они ушли, — сказал Амброуз твердо. — Всем снять «амплиты» — я включаю свет.

Через мгновение туннель заполнился мраморно-белым сиянием. Все зашаркали ногами, разминаясь и расправляя плечи. Снук нащупал в кармане пачку сигарет.

— Мы можем отдохнуть минут десять, пока авернианцы не пройдут верхнюю мертвую точку и не опустятся снова, — сказал Амброуз.

— На модуляторе никаких сигналов, — сказал Калвер. — Я думаю, сегодня они даже не пытались передать звуковые сигналы светом. По крайней мере, я не видел аппаратуры.

— Да, похоже, они решили работать через Гила. — Амброуз дал Снуку прикурить, и его голос стал неожиданно мягким. — Как вы, Гил? Тяжело было?

Снук вдохнул ароматный дым.

— Если кто-нибудь когда-нибудь засунет вам в ухо шланг компрессора и раздует вашу голову раз в пять больше, чем она должна быть, вы примерно представите, как я себя чувствую.

— Что-нибудь сейчас вы мне расскажете?

— Не сейчас. Мне придется провести все утро у магнитофона. — Тут память его всколыхнуло. — Феллет хочет передать вам послание, Бойс. К его возвращению мне понадобятся блокнот и ручка.

— Послание? Вы догадываетесь, о чем?

— Что-то техническое. И очень важное… — Снук почувствовал, как его охватывает холодное ощущение предвидения будущего, но справился с ним усилием воли. — Дайте мне блокнот и ручку, хорошо?

— Конечно.

Снук взял у него письменные принадлежности, прошел по туннелю чуть в сторону от остальных и, стоя в одиночестве, сосредоточенно продолжал курить уже вторую сигарету. Желание оказаться где-нибудь далеко, на поверхности, под лучами солнечного света, не оставляло его. Главное, чтобы было солнце. И чистое бездонное небо — простое средство от чувства безысходности, которое вызывает слепое серое небо Авернуса. Снуку с невероятной силой захотелось бежать от этого тесного, обреченного, никогда не знавшего приливов мира с его низкими островами, отражающимися, словно бриллианты, в водах океана, и телами маленьких инопланетян, гонимыми волнами, как осенняя листва…

— Мы готовы, Гил, — позвал Амброуз, и в этот же миг туннель снова погрузился в темноту.

Снук надел «амплиты». В ложном голубом сиянии кончик сигареты светился ослепительно ярко. Затоптав окурок каблуком, Снук двинулся на прежнее место.

Покоя глубины тебе волны бегущей.

Тебе будет интересно узнать, Равный Гил, что, хотя система транспортного сообщения Людей была уничтожена катастрофой, случившейся тысячу дней назад, это никак не повлияло на нашу связь. С возможностью использования электрических явлений для передачи сигналов на большие расстояния мы знакомы давно, и в чисто научных целях этот метод применялся, но для постоянной связи друг с другом мы полагаемся на самоконгруэнтность, которую вы называете телепатией.

Таким образом, информация, полученная от тебя вчера, уже известна Людям. Ответчики объединились, дали свои рекомендации, и в конце концов было принято решение. Сдаваться силам энтропии противоречит нашей философии, но мы решили, что не хотим, чтобы дети наших детей рождались в мир, который ничего, кроме смерти, им предложить не может. Следовательно, мы прекратим зачинать потомство.

Для нас это не трудно: логическим следствием нашей формы телепатии стала возможность управлять проторазумом зародыша. Отсюда способность заранее планировать пол будущего ребенка и возможность оставаться стерильными, если мы того пожелаем.

Нам повезло — некоторые бы даже сказали, что это рука Провидения, ибо оставшееся нам время чуть больше средней продолжительности жизни членов нашей расы. Соответственно небольшая часть Людей все еще будет производить потомство в течение последующих четырехсот дней. Грустной обязанностью этого последнего поколения будет забота обо всех остальных, об их уходе из жизни, и организация сокращающихся ресурсов таким образом, чтобы в последние дни Люди не испытывали ни голода, ни страданий, ни унижения. Когда снова восстанет океан, он никому не принесет страха или смерти, потому что нас уже не будет.

Снук: Как вы могли прийти к такому единодушному решению за столь короткое время?

Наши Люди не похожи на ваше человечество. Я не хочу сказать, что мы выше. Просто от любого телепатического общества можно ожидать, что здравый смысл в нем, всегда укрепляющий себя и становящийся все сильнее за счет распространения истины, в конце концов победит заблуждения, слабеющие и теряющие убедительность по мере того, как отдельные их носители изолируются в собственных нереальностях. В этом последнем испытании Люди будут единодушны, как и в менее серьезных испытаниях, выпадавших на нашу долю в прошлом.

Снук: Но как они смогли принять это решение так быстро, если еще два дня назад у вас даже не было астрономии? Откуда они знают, что сказанное мной верно?

Я не знаю, сможешь ли ты понять разницу между нашими философскими системами, но астрономии мы не имели, только потому что в ней не было необходимости. Ей просто не было приложения. И наша физика отличается от вашей. Из твоего запаса знаний я понял, что у вас есть радиоастрономия, и ее средствами можно было бы узнать о существовании других планет и звезд, даже если бы Землю постоянно окутывали облака. Но, хотя волновые явления в моей вселенной аналогичны вашим, таких средств у нас тоже нет, потому что у нас никогда не возникало необходимости их использования. Однако, ознакомившись с твоим личным опытом, мы воспользовались им как основой для соответствующих логических построений. Людей убедил не ты, и не я. Их убедила истина. Снук: Но так быстро!

Тебя поражает не скорость принятия решения, а само решение. Но ты ошибешься, если будешь думать, что мы приняли его без печали. Мы не пассивны и не покорны. Люди не хотят склоняться перед угрозой смерти. Мы понимаем, что большинство из нас перестанут существовать, но до тех пор, пока останутся в живых хотя бы несколько, наша волна жизни сохранит свой разбег и когда-нибудь она снова обретет силу.

Снук: Это возможно? Я понял, что ваш мир будет полностью уничтожен. Как вы сможете выжить?

Есть только один путь, Равный Гил. Перейти в ваш мир.

От имени всех Людей… И во имя Жизни… Я прошу твою расу дать нам место на Земле.

Снова вспыхнул яркий свет, превращая туннель в пантомиму с участием все тех же незнакомых актеров. Снук поочередно оглядывал их, пока не вернулись воспоминания о том, кто они такие. Мерфи смотрел на него чуть нахмурясь, остальные стояли у осветителя, внимательно изучая какой-то плоский прямоугольный предмет. Лишь через несколько секунд Снук сообразил, что это блокнот, который давал ему Амброуз.

— Что это, Гил? — спросил Амброуз, окинув Снука долгим внимательным взглядом. — Что там случилось?

Снук несколько раз сжал пальцы правой руки, приходя в себя.

— Извините. Феллет, должно быть, забыл передать послание или ему не хватило времени.

— Но я получил его послание! Посмотрите! — Амброуз сунул блокнот под нос Снуку. Весь верхний лист был исписан текстом и математическими формулами, вытянувшимися в строгие, словно машинописные, строчки.

Снук коснулся листа кончиками пальцев, ощущая выдавленные на бумаге углубления от ручки.

— Это я написал?

— Примерно за тридцать секунд, старина, — сказал Хелиг. — И скажу тебе, я в жизни не видел ничего подобного. Я слышал об автоматическом письме, но никогда в эти дела не верил. Должен заметить…

— Это позже, — перебил его Амброуз. — Гил, вы знаете, что это такое?

Снук с трудом сглотнул и, пытаясь выиграть время, чтобы подумать, спросил:

— А вам это что-нибудь напоминает?

— Похоже, эти уравнения описывают использующий бета-распад процесс, с помощью которого можно превратить антинейтринную материю в протоны и нейтроны, — сказал Амброуз обеспокоенным тоном. — И на первый взгляд — это предложение перевести предметы из авернианской вселенной в нашу.

— Почти угадали, — ответил Снук, с облегчением услышав из чужих уст подтверждение того, что начало казаться ему собственной выдумкой. — Но Феллет имел в виду не предметы. Он хочет послать нам людей.

 

Глава 11

Молча, словно каждый из них укрылся в крепости собственных мыслей, они вернулись к машине и погрузили оборудование. Выбравшись на поверхность, Снук даже не удивился, обнаружив, что небо заволокло облаками в преддверии «травяных» дождей, которые обычно тянутся в этих краях недели две. Мир словно пытался подстроиться под его видение Авернуса, готовясь к встрече гостей. Снук передернул плечами и, потирая ладони, почувствовал, как устала и онемела правая рука. Все сели в машину, Амброуз занял место за рулем, но тяжелое молчание не оставляло их до тех пор, пока машина не выехала за ворота шахты.

— Телефон Гила не работает, — сказал Амброуз, поворачиваясь к Хелигу. — Первым делом, я полагаю, мы должны доставить вас к исправному аппарату.

Хелиг самодовольно улыбнулся, и его веки, казалось, набухли чуть больше обычного.

— Вовсе не обязательно, старина. Последнее время там, где я нахожусь, телефоны по какой-то причине вдруг перестают работать. Я к этому успел привыкнуть и купил радиопередатчик. — Он похлопал себя по карману пиджака. — Свое сообщение я передам через коллегу в Матса. Мне нужно лишь посидеть где-нибудь в спокойном месте минут двадцать.

— Это не проблема. Вы хотите переписать сообщение, чтобы я его просмотрел?

— Извините, это не мой метод.

— Я думал, вам будет спокойнее, если я проверю научную сторону.

— Я уже перепроверил все, что нужно. — Хелиг бросил на Амброуза насмешливый взгляд. — Кроме того, наука тут не самое главное. Это прежде всего новости.

Амброуз пожал плечами и, когда в пыльное лобовое стекло ударили первые капли дождя, включил стеклоочистители. Пыль мгновенно размыло в два коричневатых сектора, исчезающих по мере того, как ливень становился сильнее. В машине снова воцарилось молчание, и только остановившись у бунгало, Амброуз повернулся на сиденье и постучал Квига по коленке. Квиг, сидевший с опущенной головой и закрытыми глазами, вздрогнул от неожиданности.

— Помнится, вы говорили, что у вас есть друг в лаборатории на новой энергостанции? — спросил Амброуз.

— Да. Джек Постлвейт. Он приехал в то же время, что и мы с Бенни.

— Вы точно знаете, что у них в лаборатории есть генератор Монкастера?

— Да. Это ведь что-то вроде генератора сигналов, только он может создавать любые радиационные поля?

— Он самый. — Амброуз вытащил ключ зажигания и бросил его прямо в руку Квига. — Дес, я хочу, чтобы вы с Бенни взяли мою машину, съездили на энергостанцию и уговорили вашего друга расстаться на время с генератором.

У Квига отвисла челюсть.

— Но эта штука стоит целое состояние, а, кроме того, генератор — собственность энергостанции.

Амброуз раскрыл бумажник, достал тысячедолларовый банкнот и бросил его Квигу на колени.

— Это для вашего друга за прокат генератора на пару дней. Столько же вы получите на двоих, когда вернетесь. Разумеется, если привезете генератор. Идет?

— Спрашиваете! — Калвер энергично закивал, а Квиг выскочил из машины, бегом обогнул ее и остановился, подпрыгивая под дождем от нетерпения, у дверцы водителя.

— Не так быстро, — сказал Амброуз, выбираясь из машины. — Нам еще нужно выгрузить аппаратуру.

Снук, с интересом следивший за сделкой, продолжал наблюдать за Амброузом, пока разгружали машину. Ему казалось, что всего за одну ночь Амброуз стал старше: чуть жестче стали морщины у глаз и вокруг рта, и двигался он теперь энергично, словно человек, сжигаемый какой-то идеей. Когда машина с Квигом за рулем скатилась вниз по холму, Амброуз посмотрел на Снука и губы его искривились в улыбке.

— Пойдемте в дом, — сказал он. — Вам еще предстоит бог знает сколько рассказывать.

Снук не трогался с места, прислонившись к деревянному столбу веранды.

— Подождите минуту.

— Зачем?

— Затем, что здесь разговаривать удобнее, чем в доме. Вы прекрасно понимаете, что Квигу, Калверу и их приятелю грозит тюрьма или еще что-нибудь похуже, если их поймают. Энергостанция — собственность государства.

— Они не попадутся, — небрежно ответил Амброуз, раскрывая пачку сигарет и предлагая Снуку.

— Генератор нужен вам, чтобы перетащить авернианцев на Землю?

— Да. Сами они не смогут осуществить переход, если мы не создадим здесь требуемые условия. Сегодня же мне нужно будет достать где-то запас водорода.

— Почему такая спешка? — Снук посмотрел Амброузу в глаза над прозрачным голубым факелом пламени зажигалки. — Почему вы торопитесь сделать все именно сейчас, когда условия хуже некуда?

— Насчет условий, Гил, я с вами не согласен. Лучше они никогда не будут. Вы сами знаете, что завтра верхняя мертвая точка будет всего в двух метрах над уровнем грунта, а впоследствии Авернус будет постоянно расти над поверхностью Земли. Словно приплюснутый купол, с каждым днем вырастающий на полкилометра. Это не так много, но мы имеем дело с углом касания, практически равным нулю, из чего следует, что края купола будут расползаться во все стороны с огромной скоростью. Правда, к северу и к югу от экватора появятся две вторичные верхние мертвые точки, но они будут постоянно удаляться от экватора. Установить оборудование в одной из них, сохраняя при этом положение относительно соответствующей точки на Авернусе, очень трудно. Сейчас и только сейчас у нас есть возможность учитывать движение лишь в одном направлении… — Под взглядом Снука Амброуз оборвал поток слов. — Но вы имели в виду не эти условия.

— Да.

— Вас интересует, почему я хочу сделать эту попытку, когда мы застряли в самом центре этой богом забытой земли в окружении штурмовиков, готовых пристрелить нас при первой же возможности?

— Что-то вроде.

— Одна из причин заключается в том, что сегодня никому на всей Земле не придется по вкусу мысль о расе инопланетных суперменов, пытающихся примазатья к остаткам наших природных ресурсов. ООН, скорее всего, запретит это мероприятие из одних только карантинных соображений, так что вернее будет поставить их перед свершившимся фактом. Такой шанс упускать нельзя.

Амброуз ткнул пальцем в куполообразную дождевую каплю на перилах веранды и размазал ее по поверхности.

— А вторая причина?

— Я первый додумался до всего этого. Я первый сюда прибыл. Это мое, Гил, это нужно мне. Это мой единственный шанс стать тем, кем я мечтал стать давным-давно… Вы можете меня понять?

— Видимо, да. Но неужели это так много для вас значит, что вам безразлична судьба других людей?

— Я никому не хочу зла и, кроме того, полагаю, Деса и Бенни отсюда пушкой не выгонишь.

— Я больше имел в виду Пруденс, — сказал Снук. — Почему бы вас не использовать свое влияние на нее и не отправить ее из страны?

— Она самостоятельная женщина, Гил, — беззаботно ответил Амброуз, поворачиваясь к дверям. — И с чего вы взяли, что я могу как-то на нее повлиять?

— Но вы же спали с ней, верно? — с горечью спросил Снук, не справившись с собой. — Или это теперь не в счет?

— Вот именно — спал. И только. Я был так измотан в то утро, что ни на что другое просто не годился. — Амброуз взглянул на Снука с пробудившимся интересом. — Оно и к лучшему, ибо это избавило меня от довольно неловкой сцены.

— В смысле?

— Наша мисс Девональд далеко не так легкомысленно относится к сексу, как хочет это показать. Когда пытаешься вести себя с ней как с женщиной, она начинает действовать как мужчина. И не какой-нибудь, а сам генерал Джордж С. Паттон, я бы сказал. — Амброуз дошел до двери, потом вернулся и спросил: — А вы, Гил? Вы собираетесь дать ходу?

— Нет. Я остаюсь.

— Спасибо. Но почему?

На лице Снука промелькнула улыбка.

— Вы же не поверите, если я скажу, что мне просто нравится Феллет?

К последней декаде двадцатого столетия уровень жизни даже в наиболее развитых странах стал понятием весьма расплывчатым. Предсказание Оруэлла о том, что люди смогут позволять себе лишь предметы роскоши, полностью оправдались. Например, становилось все труднее промышлять рыбу, которую можно было бы без опаски употреблять в пищу, и Всемирная организация здравоохранения официально и с полной видимостью убежденности вдвое уменьшила рекомендованную ею же в середине века ежедневную норму животных белков, необходимых взрослому человеку для поддержания здоровья.

С другой стороны, связь стала превосходной. Геосинхронные спутники и германиевие транзисторы создали такие условия на планете, что практически каждый ее житель мог получить информацию о каком-либо важном событии буквально через несколько минут после того, как оно произошло. Однако появилась возможность лишь передавать и получать информацию. Понять и оценить ее — это совсем другое дело, и многие считали, что людям в большинстве своем было бы гораздо лучше (во всяком случае, они жили бы более счастливо) без этого сумбурного потока новостей, который обрушивается на них с небес. Сторонники такой точки зрения утверждали, что главное, чего добилась телекоммуникационная индустрия это невероятная скорость возникновения беспорядков, которые вспыхивали в считанные минуты там, где раньше требовалось несколько дней.

Сообщение Джина Хелига о событиях на национальной шахте номер три в Баранди попало в руки его коллеги в соседнем крохотном государстве Матса еще до восьми утра по местному времени, а еще через десять минут тот передал его в родезийский центр «Ассоциации прессы» в Солсбери. Поскольку оба репортера обладали высочайшей профессиональной репутацией, сообщение было принято на веру и тут же передано через спутник в несколько крупных центров, включая Лондон и Нью-Йорк. Оттуда оно попало в другие информационные агентства с различными этническими, культурными, политическими или географическими интересами. До этого момента сообщение ничем не отличалось от крохотного ручейка электронов на сетке электронной лампы. Но теперь его характеристики внезапно усилились полной мощью всепланетных служб новостей, и оно пошло гулять от полюса к полюсу, заполняя собой все новые каналы средств массовой информации. Как и в случае с электронной лампой, чрезмерное усиление неизбежно привело к искажениям.

Реакция последовала почти мгновенно.

Положение в тех экваториальных странах, где были замечены авернианцы, и без того оставалось напряженным, а когда последовало сообщение о том, что бестелесные «призраки» собираются превратиться в материальное и вполне ощутимое «вторжение», люди повалили на улицы. Терминатор — линия, отделяющая день от ночи и, кроме того, указывающая место появления призрачной планеты и ее обитателей, — неторопливо двигался на запад со скоростью на экваторе всего лишь 1700 километров в час, и, разумеется, слухи о якобы надвигающейся с ним опасности легко его опережали. В то время как утренний свет едва сочился сквозь дождевые облака над Баранди, ночная тьма, все еще укрывающая Эквадор, Колумбию и три новых государства, расположенных в северной части Бразилии, была потревожена классическими симптомами паники. Далеко на севере, в Нью-Йорке, прямо с постелей поднимали членов специальных комитетов при ООН.

Президент Поль Огилви внимательно ознакомился с выборкой новостей, подготовленной для него личным секретарем, после чего нажал клавишу интеркома и потребовал:

— Полковника Фриборна ко мне, немедленно.

Достав сигару из серебряной шкатулки на столе, он занялся неторопливым ритуалом, состоящим из снятия ленточки, обрезания запечатанного конца сигары и закуривания ее таким образом, чтобы табак горел совершенно ровно. Руки его двигались уверенно и спокойно, хотя он и отдавал себе отчет в том, что новости действительно его напугали. Его второе «я», то самое, что упорно цеплялось за племенное имя, с которым он начал свою жизнь, ощущало глубое беспокойство при мысли о «призраках», прячущихся среди деревьев на берегу озера, а перспектива их материализации вообще казалась настоящим колдовством. Тот факт, что дело не обошлось без ядерной физики, отнюдь не мешал колдовству оставаться колдовством, так же как понимание, что шаманы-лекари используют в своем ремесле психологические приемы, вовсе не означает, что к ним можно относиться легкомысленно.

На другом уровне сознания Огилви беспокоила настойчивая мысль о том, что события на шахте каким-то образом угрожают его теперешнему благосостоянию и всем планам на будущее. Ему нравилось иметь пятьдесят дорогих костюмов и целый гараж престижных автомашин; он уже давно привык к превосходным блюдам, винам и экзотическим женщинам, которых он ввозил в страну, как любой другой товар; но более всего он упивался растущим признанием Баранди среди других стран и приближающимся вступлением страны в ООН. Баранди была его детищем, и официальное признание в ООН стало бы исторической печатью одобрения на Поле Огилви, человеке.

Он мог потерять больше, чем любой другой в этой стране, и соответственно его чувство опасности было острее. Теперь он понимал, что недооценил события на шахте номер три. Быстрые крутые меры в самом начале, безусловно, положили бы им конец, но теперь этот путь непригоден, и опасность заключалась в том, что Фриборн может сорваться с поводка на виду у всего мира. И вообще, если подумать, полковник Фриборн быстро становился анахронизмом и помехой сразу в нескольких отношениях…

Мягко прожужжал интерком, и секретарь объявил о прибытии полковника.

— Пусть войдет, — сказал Огилви, на время закрывая мысленное досье.

— Здравствуй, Поль. — Фриборн влетел в просторный кабинет с едва скрываемым раздражением. Его длинные, мускулистые, словно у раба на галерах, руки блестели под короткими рукавами форменной рубашки.

— Ты видел это? — Огилви ткнул пальцем в листки, лежащие в его бюваре.

— Я получил копию.

— И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что мы слишком долго ходили на цыпочках, и вот тебе результат. Пришло время двинуться туда…

— Меня интересует, что ты думаешь о существах из другого мира, которые якобы должны появиться из какой-то машины?

Фриборн взглянул на него с удивлением.

— Ничего не думаю — отчасти потому, что не верю в сказки, но главным образом потому, что собираюсь вышвырнуть этих белых вабва с шахты, пока мы не потеряли еще больше времени и денег.

— Мы не можем действовать так поспешно, — сказал Огилви, разглядывая пепел сигары. — Я только что получил информацию из Нью-Йорка о том, что ООН высылает группу наблюдателей.

— ООН! ООН! В последнее время, Поль, я только это от тебя и слышу!

— Фриборн сжал в руке свою трость с золотым набалдашником. — Что с тобой случилось? Это наша страна, и мы не обязаны пускать сюда кого-то, кто нам не нужен.

Огилви вздохнул, выпустив плоское облачко серого дыма, заклубившегося на полированной поверхности стола.

— Все можно сделать гораздо дипломатичнее. Люди из ООН хотят, чтобы доктор Амброуз прекратил свои эксперименты, а нас это вполне устраивает. Кстати, твой друг Снук информировал тебя о ходе работ, как мы условились?

— Я не получал от него никаких сообщений.

— Вот видишь! Снук нарушил нашу договоренность, следовательно, я вправе приказать, чтобы он и доктор Амброуз убирались с шахты. И это полностью совпадает с пожеланиями ООН.

Фриборн уселся в кресло и подпер лоб рукой.

— Черт побери, Поль, меня от всего этого тошнит. Мне наплевать на Амброуза, но Снук мне нужен. Если я пошлю туда своих «леопардов»…

— Ты уверен, что они справятся с ним, Томми? Я слышал, будто Снук, вооруженный одной пластиковой вилкой, стоит целого взвода «леопардов».

— Я узнал об этом инциденте совсем недавно, и у меня не было времени разобраться, но, очевидно, произошло недоразумение, банальное недоразумение с тремя моими солдатами.

— С тремя солдатами и одним офицером, не так ли?

Фриборн не поднял головы, но на его бритом черепе начала пульсировать вена.

— Чего ты от меня хочешь?

— Восстанови телефонную линию Снука, — сказал Огилви. — Я хочу переговорить с ним прямо сейчас.

Полковник достал из кармана рубашки маленький армейский коммуникатор и произнес в микрофон несколько слов. Откинувшись в кресле, Огилви с удивлением отметил, что даже для такой мелочи полковник воспользовался заранее оговоренной кодовой фразой. Минутой позже Фриборн кивнул и спрятал коммуникатор в карман. Огилви приказал секретарю соединить его со Снуком. Задумчиво разглядывая дождевые капли, стекающие по оконному стеклу, он старательно изображал человека, полностью контролирующего обстоятельства. Зазвонил телефон.

— Добрый день, Снук, — сказал Огилви. — Доктор Амброуз у тебя?

— Нет, сэр. Он на шахте. Устанавливает какое-то оборудование.

Фриборн беспокойно заерзал, когда до него донесся усиленный выносным динамиком голос Снука.

— В таком случае, — продолжал Огилви, — мне, видимо, придется иметь дело с тобой.

— Что-нибудь не так, сэр? — В голосе Снука звучала услужливость и готовность помочь.

Огилви одобрительно рассмеялся, оценив его манеру обращения.

— «Не так» сразу несколько вещей. Прежде всего, я не люблю узнавать о том, что происходит в моей стране, из сообщений Би-би-си. Где же наша договоренность о том, чтобы держать полковника Фриборна в курсе событий на шахте?

— Виноват, сэр, но все происходило так быстро, а мой телефон не работал. Ваш звонок первый за эти несколько дней. Право, не знаю, в чем дело, сэр, но до сих пор у меня никогда ничего с телефоном не случалось. Видимо, это…

— Снук! Не переигрывай. Что там насчет плана материализовать этих так называемых призраков?

— Вы имеете в виду то самое, о чем говорили по радио?

— Ты сам знаешь.

— Честно говоря, это скорее по части доктора Амброуза, сэр. Я даже не представляю, как это можно сделать.

— Я тоже, — сказал Огилви, — но, очевидно, кое-кто из советников по науке при ООН считает, что здесь есть рациональное зерно, и им это не нравится — так же, как и мне. Они высылают комиссию, которой я намерен оказать полное содействие. До ее прибытия доктор Амброуз должен прекратить всякую деятельность. Понятно?

— Понятно, сэр. Я сейчас же передам все доктору Амброузу.

— Надеюсь. — Огилви положил трубку на место и, постукивая по ней ногтем, сказал: — Этот твой друг Снук скользок как угорь. Ты заметил, сколько раз он назвал меня «сэр»?

Фриборн поднялся, взмахнув тростью.

— Я лучше отправлюсь на шахту и удостоверюсь, что они оттуда убрались.

— Нет. Я хочу, чтобы ты снял с шахты «леопардов», а сам, Томми, оставайся в Кисуму: Снук слишком быстро достает тебя до печенок, — сказал Огилви, окинув Фриборна задумчивым взглядом. — Кроме того, мы ведь договорились, что все эти пришельцы из другого мира — просто сказки.

 

Глава 12

Снук только начал спускаться с холма к шахте, когда рядом с ним, плеснув веером грязной желтоватой воды, затормозила незнакомая машина. Дверца напротив водительского места открылась, и он увидел перегнувуюся через пустое сиденье Пруденс.

— Где Бойс? — спросила она. — Его машины нет на месте.

— Он на шахте, устанавливает какую-то новую аппаратуру. Я как раз иду к нему.

— Садитесь в машину, Гил, я подвезу, а то вымокнете. — Когда Снук сел в машину, Пруденс неуверенно спросила: — Мне не опасно будет появляться на шахте?

— Нет. Теперь все в порядке. «Мои друзья» отбыли на своих джипах примерно с час назад.

— Они не ваши друзья, Гил. Мне не следовало так говорить.

— А мне, видимо, не следовало об этом напоминать. Просто… — Усилием воли Снук сдержал слова, способные сделать его уязвимым.

— Что «просто»? — Пруденс смотрела ему прямо в глаза. Она все еще сидела вполоборота к нему, отчего юбка и блузка плотно облегали ее тело диагональными складками. Неяркий послеполуденный свет проникал в машину лишь настолько, что создавалось впечатление сумерек; затуманенные дождем окна отгораживали весь остальной мир, и Пруденс улыбалась своей мечтательной, безупречной улыбкой.

— Просто, — сказал Снук, и сердце его забилось медленными мощными ударами, — я думаю о вас постоянно.

— Придумываете новые колкости?

Снук покачал головой.

— Я ревную вас, а этого со мной никогда не случалось. Увидев вас в «Коммодоре» рядом с Бойсом, я испытал первый укол ревности… Все это, конечно, глупо, но я чувствовал себя так, словно он меня ограбил. И с тех пор… — Снук замолчал, не в силах подобрать слова.

— Что, Гил?

— Знаете, что сейчас со мной происходит? — Снук улыбнулся. — Я пытаюсь вас обнять, не касаясь руками. А это не легко.

Пруденс тронула его за руку, и он увидел, как на ее лице появляется то самое незабываемое, нежное выражение. Губы Пруденс медленно, словно против воли, дрогнули, и Снук наклонился вперед… Но тут заднюю дверцу рывком открыли, и с шуршанием пластика, брызгами дождя и запахом мяты в машину ввалился Джордж Мерфи. Когда он рухнул на сиденье, машина качнулась.

— Ну, мне повезло, — сказал Мерфи, тяжело дыша. — Я уж думал, придется тащиться под дождем до самой шахты. Чертова погода!

— Привет, Джордж. — Снука охватило чувство утраты, словно перед ним только что с грохотом захлопнулись двери в будущее.

— Вы на шахту?

— Куда же еще? — Пруденс пустила машину под горку и с внезапной переменой настроения, наполнившей Снука необъяснимой болью, добавила: — Гил хочет испытать новый пластиковый топор.

— Он должен быть гораздо эффективнее обычного топора из стали и дерева, — хмыкнул Мерфи. — Если только… Как насчет того, чтобы сделать ручку из дерева, а лезвие из стали, а?

— Слишком революционно, — улыбнулась Пруденс через плечо. — Все знают, что топоры должны иметь деревянное лезвие.

Не в силах поддерживать разговор в таком легкомысленном тоне, Снук сказал:

— Мне недавно звонил Огилви. Он приказал нам убираться с шахты.

— Почему?

— Ну, с его точки зрения это вполне законное требование. — С каким-то похожим на злорадство чувством Снук принялся отстаивать доводы президента. — В конце концов Бойса пустили на шахту, чтобы он изгонял духов, а не материализовывал их.

Амброуза и Квига они нашли в трехстах метрах южнее спуска в шахту посреди ничем не примечательного ровного участка земли, куда раньше сваливали пустые ящики, обломки древесины и испорченное оборудование. По расчетам Амброуза, авернианцы должны были достичь высоты максимум два метра над уровнем земли, и для размещения аппаратуры он соорудил временную платформу соответствующей высоты. И Квиг, и Амброуз промокли насквозь, но продолжали работать с каким-то бесшабашным энтузиазмом, напомнившим Снуку снимки солдат Великой войны, смертельно усталых, но перед фотокорреспондентом делающих вид, что у них все отлично. На платформе уже стоял массивный куб, закрытый пластиковой пленкой, и Снук решил, что это и есть генератор Монкастера. Амброуз подошел к машине и, увидев Пруденс, неуверенно улыбнулся.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, открывая водительскую дверцу.

Пруденс достала из рукава носовой платок и вытерла ему лицо.

— У меня сильно развито чувство истории, друг мой. И я не собираюсь пропускать представление. Если оно, конечно, состоится.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Амброуз.

Мерфи выбрался из машины, и, пока он раздавал голубые пластиковые плащи, Снук пересказал Амброузу содержание разговора с президентом Огилви. Амброуз принял от Мерфи плащ, но так и продолжал держать его в руках. Губы его сжались в тонкую суровую линию, и, еще не дослушав рассказ Снука до конца, он начал покачивать головой, медленно и ритмично, словно автомат.

— Они меня не остановят, — произнес он неожиданно резким чужим голосом. — Ни президент Огилви, ни кто-либо другой.

Лейтенант Курт Фриборн слушал эти слова, испытывая чувство удовлетворения, которое в значительной степени смягчало уже давно сжигающую его душу ярость.

Острожно, чтобы не задеть повязку на правом глазу, он снял наушники телемонитора и уложил их в чемоданчик рядом с видеокамерой. Иноземцы находились в сотне шагов от него и за своими делами не замечали ничего вокруг, но, покидая свой наблюдательный пост, он тем не менее прополз какое-то расстояние на четвереньках, чтобы исключить риск быть замеченным. Выбравшись из угловатых джунглей свалки, Фриборн поднялся на ноги, отряхнул с колен грязь и траву и быстрыми шагами направился к воротам шахты. Никто из охранников на пропускном пункте не осмелился бы поинтересоваться, что он тут делал, но, выходя за ворота, Курт на всякий случай дружелюбно помахал им рукой. Теперь он располагал сведениями, оправдывающими жесткие меры против Снука и его компании, и от этого его настроение заметно улучшилось. Более того, добытые сведения станут доказательством его предприимчивости и значимости как офицера полка «леопардов», доказательством, которое его дядюшка вынужден будет принять.

Перейдя через залитую лужами улицу, он остановился в подъезде здания и достал из внутреннего карамана коммуникатор. Всего несколько секунд потребовалось оператору местной релейной станции, чтобы соединить его с кабинетом дяди в Кисуму.

— Это Курт, — сказал он коротко, услышав голос полковника Фриборна.

— Ты можешь сейчас со мной поговорить?

— Могу, лейтенант, но не имею желания. — Голос дяди звучал словно голос чужого человека, и то, что он обратился к нему столь официально, показалось Курту дурным предзнаменованием.

— Я только что в одиночку провел разведку на шахте, — торопливо заговорил Курт. — Я подобрался достаточно близко, чтобы слышать, о чем говорят Снук и дактари, и…

— Как ты это сделал?

— Э-э-э… Я воспользовался направленным микрофоном К.80.

— Ясно. Он у тебя с собой?

— Конечно, — ответил Курт. — А почему ты спрашиваешь?

— Я просто подумал, что, может быть, мистер Снук или его дружок Мерфи решили тебя от него избавить. Ходят слухи, ты снабжаешь их армейским снаряжением.

Курту показалось, будто множество острых льдинок впилось ему в лоб.

— Ты уже слышал…

— Я думаю, в Баранди уже все слышали об этом, даже президент.

Леденящий холод распространился по всему телу Курта, его била дрожь.

— Я не виноват. Мои люди…

— Не скули, лейтенант. Тебя потянуло на белую бабу, хотя ты прекрасно знаешь, как я отношусь к такого рода поведению, и ты позволил двум паршивым штатским обезоружить себя в публичном месте.

— Через несколько минут я вернул наши автоматы. — Курт решил не упоминать о том, что его пистолета в джипе не оказалось.

— Твои блестящие успехи после стычки мы обсудим в другой раз, когда ты объяснишь мне, почему сразу не доложил о случившемся, — рявкнул полковник Фриборн. — А сейчас проваливай с линии и не мешай мне работать.

— Подожди, — в отчаянии сказал Курт, — ты же не слышал моего сообщения о шахте.

— И что там?

— Они не уходят. Они намерены продолжать работу.

— Ну?

— Но президент хотел, чтобы они убрались. — Реакция полковника на его сообщение обескуражила Курта. — Он ведь дал четкий приказ…

— Четкие приказы вышли в Баранди из моды.

— У тебя — возможно. — Курт понимал, что говорит лишнее, но тем не менее продолжал: — Однако не все у нас размякли от непрерывного сидения за столом.

— С этой минуты ты отстраняешься от своих обязанностей, — холодным отдаленным голосом сказал полковник.

— Ты не сделаешь этого со мной.

— Я сделал бы это раньше, если бы знал, где ты прячешься. Троих солдат, которых ты заразил своей глупостью, я велел бить кнутом и разжаловать в кухонный наряд. Ты же, я думаю, заслуживаешь трибунала.

— Нет, дядя, нет!

— Не смей называть меня так!

— Но я могу убрать их с шахты, — произнес Курт, борясь с пробивающимися в голосе льстивыми нотками. — Президент будет доволен, и все поймут…

— Подотри нос, лейтенант, — приказным тоном сказал полковник. — А когда закончишь, отправляйся в казарму. Это все.

Несколько секунд Курт Фриборн недоуменно смотрел на коммуникатор, потом разжал пальцы и уронил его под ноги на бетон. В сгущающейся темноте маленький, с горошину, индикаторный огонек продолжал гореть, словно кончик сигареты. Курт растоптал аппарат кованым каблуком и с лицом, похожим на резную маску из эбенового дерева, вышел из укрытия под дождь.

Ближе к ночи Амброуз объявил перерыв, и все забрались под платформу попить кофе, который он разливал из огромного термоса. Дождь чуть поутих, и, когда выдалась возможность немного отдохнуть и перекусить в дружеской обстановке, грубый навес, под которым они укрылись, показался им даже уютным. Вскоре появился Джин Хелиг, добавивший к праздничной обстановке «пикника» бумажный пакет с шоколадом и бутылку южно-африканского бренди. Калвер и Квиг захмелели почти сразу.

Дважды за время этой веселой суеты Снук оказывался рядом с Пруденс. Застенчиво, словно школьник, он пытался коснуться ее руки в надежде вернуть недавно возникшую между ними близость, но всякий раз она отходила в сторону, казалось, совершенно его не замечая, и он снова оставался один на один со своими мыслями и желаниями.

Совершенно машинально Снук обратился к защитному приему, не раз выручавшему его во многих странах мира: выплеснув из чашки остатки кофе, он до краев наполнил ее бренди, отошел в дальний конец навеса и закурил. Спиртное разожгло в нем огонь, но и он проигрывал сражение с темнотой, подступающей снаружи. Снука охватила мрачная убежденность, что в продуманном Амброузом эксперименте вот-вот что-то пойдет совсем не так, как планировалось. Он равнодушно оглянулся и обнаружил, что Амброуз стоит рядом.

— Крепитесь, — сказал Амброуз. — Утром мы даем отсюда ходу.

— Вы уверены?

— Полностью. Сначала я намеревался двигаться за последующими расположениями верхних мертвых точек не вертолете, но обстановка здесь становится слишком напряженной: сегодня я отменил заказ на вертолет. В любом случае я сомневаюсь, что нам позволили бы им воспользоваться.

Снук отпил из чашки.

— Бойс, а с чего вы взяли, что Феллет будет готов к попытке перехода завтра к утру?

— Он ученый. И так же, как я, отлично понимает, что завтра утром для эксперимента будут оптимальные условия.

— Оптимальные, но не уникальные. Я думал о том, что вы говорили, и, насколько мне удалось понять, когда поверхность Авернуса окажется выше поверхности Земли, появятся две верхние мертвые точки — одна, движущаяся к северу, другая — к югу, и это только на нашей долготе. Но даже если они будут смещаться в сторону, с международным финансированием и некоторыми затратами времени на эту проблему можно решить. Ведь есть еще полюса. Там должно быть лишь небольшое смещение за счет разделения планет.

— А вы действительно все обдумали. — Амброуз приподнял свою чашку в шутливом тосте. — Только откуда возьмется это международное финансирование? Сейчас нас пытается остановить именно ООН.

— Но это их первая реакция.

— Хотите пари?

— Ладно. Как насчет других моих выводов?

— А могут сами авернианцы перемещаться у себя по экватору? Есть ли у них материки в зонах умеренного климата? В состоянии они добраться до своих полюсов?

Снук погрузился в свои фрагментарные воспоминания.

— Я не думаю, но…

— Поверьте мне, Гил, лучших условий для эксперимента, чем завтра утром, не будет.

Снук поднес было чашку к губам, но тут до него дошло значение сказанного Амброузом.

— Постойте-ка. Уже второй раз я слышу слово «эксперимент». Выходит, вы не уверены в результате?

— Да. — Амброуз натянуто улыбнулся. — Тот листок бумаги, что вы исписали, безусловно, продвинет нашу ядерную физику лет на двадцать вперед, когда я привезу его в Штаты. Но ваш друг Феллет явно на пределе своих теоретических познаний в этой области. Я просмотрел его уравнения и выкладки, по правде говоря, я недостаточно силен, чтобы предсказывать, выйдет из этого что-нибудь или нет. На мой взгляд, там все правильно, но я не уверен, что Феллет сможет осуществить переход. Кроме того, остается опасность, что переход удастся, но сам он не выживет.

— И тем не менее вы хотите попытаться? — спросил Снук, ошарашенный новой информацией.

— Я думал, вы поймете, Гил, — сказал Амброуз. — Феллет просто должен воспользоваться этой возможностью и доказать, что переход осуществим. Его людям нужен луч надежды, и нужен сейчас. Поэтому мы не можем отступать.

— Тогда… Вы полагаете, что, получив доказательства работоспособности такой схемы, Земля со временем позволит им перейти к нам?

Амброуз обаятельно улыбнулся, наклонив сигарету губами на манер популярного киноактера.

— Учитесь думать масштабно, Гил. Времена меняются, а впереди еще почти целый век. Кто знает, может, через каких-нибудь полсотни лет мы будем перевозить авернианцев на космических кораблях.

— Будь я прок… — Снук невольно схватил его за руку. — А я-то считал вас самовлюбленным сукиным сыном!

— И не ошиблись, — успокоил его Амброуз. — Просто в данном случае так удачно сложились обстоятельства, что мне удается это скрывать.

В этот момент, придерживая здоровой рукой забинтованную, к ним подошел Джордж Мерфи.

— Пройдусь-ка я к медицинскому корпусу, поищу какое-нибудь обезболивающее, а то этой руке слишком достается.

— Я вас подвезу, — сказал Амброуз.

— Не надо, я доберусь пешком за пару минут, да и дождь почти перестал.

Мерфи двинулся в темноту.

— Я пойду с тобой, — крикнул Снук, догоняя его.

Там, куда не доставал свет от установки Амброуза, пробираться стало труднее, и даже в «амплитах» им пришлось двигаться очень осторожно, пока они не вышли к туманному зеленому сиянию, окружавшему здания шахты. У медицинского корпуса было так же темно и безлюдно, как и у всех остальных.

— Вот ключи. — Мерфи подал Снуку звякающую связку. — Найдешь номер восемь?

— Надо думать. Если уж я в состоянии отремонтировать авиамотор, я должен… — Снук замолчал на мгновение, всеми своими чувствами зондируя окружающую их темноту, затем, понизив голос, добавил: — Не оборачивайся, Джордж. Позади тебя кто-то есть.

— Забавно, — прошептал Мерфи, пытаясь левой рукой расстегнуть плащ.

— То же самое я хотел сказать тебе.

— Не двигаться! — скомандовал высокий молодой мужчина, появляясь из-за угла приземистого здания. На нем были армейские брюки и каска с полосками лейтенанта. Правый его глаз закрывала белая повязка.

Тоскливое предчувствие охватило Снука, когда он узнал Курта Фриборна. Пытаясь оценить шансы на побег, он оглянулся и увидел, что их окружают трое солдат с длинными широкими ножами.

Это были те самые люди, с которыми Снук и Мерфи столкнулись в «Каллинан Хаус», и на сей раз они, похоже, рассчитывали на иную развязку.

— Какая удача! — сказал Фриборн. — Сразу два человека, которых я люблю больше всего на свете: белый шутник и его «дядя Том».

Снук и Мерфи молча переглянулись.

— У вас пропало желание шутить, мистер Снук? — Фриборн заулыбался.

— Вы нездоровы?

— Хотел бы я знать, — сказал Мерфи, все еще пытаясь левой рукой справиться со скользкой пластиковой застежкой плаща, — почему это так называемые «леопарды» ползают в темноте, как крысы?

— Я не с тобой разговариваю, мразь.

— Не горячись, Джордж, — озабоченно сказал Снук.

— Нет, все же интересно, — продолжал Мерфи. — Сам полковник, например, вломился бы сюда в полном боевом порядке. Похоже…

Фриборн чуть заметно кивнул, и в тот же миг Мерфи получил удар в спину. Движение слилось с треском рвущегося пластика, и в первый момент Снук подумал, что капрал просто ударил Джорджа лезвием ножа плашмя. Но Мерфи повалился на колени, и краем глаза Снук успел заметить, что капрал с трудом выдернул нож из его спины. Он подхватил Мерфи, чувствуя страшную расслабленность его мышц, мертвый вес, неумолимо тянущий тело к земле. Опустившись на колени и поддерживая Мерфи левой рукой, Снук рывком расстегнул его плащ и приложил правую руку к груди, пытаясь уловить сердцебиение, но с ужасом обнаружил, что, хотя удар был нанесен в спину, вся грудь Мерфи залита теплой липкой влагой. Мерфи открыл рот, и даже в момент смерти от него пахло мятой.

— Ты поторопился, — с бесстрастным лицом за стеклами «амплитов» произнес Фриборн, укоризненно обращаясь к капралу. — «Дядя Том» умер слишком быстро.

— Ты… — Снук попытался что-то сказать, но горло его сдавило, да и не могли слова выразить всю его печаль и ненависть. Он обнял тело Мерфи, и его правая рука, скользкая от крови, наткнулась на твердый, знакомой формы предмет. И этот предмет в его металлическом совешенстве, превосходящем совершенство любого самого бесценного произведения искусства, показался Снуку в тот момент прекраснейшей вещью в мире. Не поднимая головы, он огляделся и увидел четыре пары ног. Все четыре, словно его молитва была услышана, стояли недалеко друг от друга сбоку от Снука. Одним движением он опустил тело Мерфи, встал, держа пистолет в руке, и повернулся лицом к ним.

Пульсирующая, звенящая тишина длилась, казалось, бесконечно.

— Мы можем договориться, — спокойно произнес лейтенант Фриборн. — Я знаю, ты не нажмешь на курок, потому что слишком долго ждал. Такие, как ты, действуют либо под влиянием момента, либо вообще не действуют. Я признаю, что случившееся сейчас неприятно, но не вижу причин, почему бы нам…

Снук выстрелил ему в живот. Молодой Фриборн, согнувшись вдвое, отлетел к стенке, и Снук повернулся к бросившимся бежать солдатам. Твердо держа пистолет обеими руками, он навел его на капрала и нажал на курок. Пуля попала в плечо, и капрала развернуло на месте лицом в ту сторону, откуда он бежал. Снук выстрелил еще дважды, каждый раз замечая, как пластиковый плащ капрала бьется при попадании, словно парус в шторм. Когда капрал упал на землю, он продолжал стоять в том же положении для стрельбы до тех пор, пока не осознал, что больше делать ничего не надо: двое оставшихся солдат успели скрыться.

Все замерло.

Когда окружающий мир вернулся к Снуку, он глубоко, с дрожью вздохнул, положил пистолет в карман и, не оглядываясь на Мерфи, пошел в ту сторону, где его ждали остальные члены группы. Увидев Снука, они настороженно двинулись ему навстречу.

— Что случилось? — спросил Амброуз. — Где Джордж?

Снук шел, не останавливаясь, пока не оказался рядом с Квигом и не забрал из его несопротивляющихся пальцев бутылку.

— Джордж мертв. Мы наткнулись на Фриборна-младшего с тремя людьми, и они убили Джорджа.

— О нет… — пробормотала Пруденс, и Снук успел подумать: «Догадывается ли она, что это те самые, с которыми довелось столкнуться ей?»

— Но этого не может быть. — Бледное лицо Амброуза стало суровым. — Зачем им стрелять в Джорджа?

Снук отпил из бутылки и покачал головой.

— Джорджа они убили ножом. Стрелял я. Вот из этого. — Он достал из кармана пистолет и поднес к свету, где все могли его видеть. Руки его были темными от крови.

— Ты попал в кого-нибудь? — спросил Хелиг деловым тоном.

Пруденс взглянула Снуку в лицо.

— Попали, да?

Снук кивнул.

— Я стрелял в Фриборна-младшего. И в человека, который убил Джорджа… Убил их обоих.

— Не нравится мне все это, старик. Позволь-ка… — Хелиг взял у него бутылку, отлил немного себе в чашку и отдал бутылку обратно. — Через полчаса здесь будет полно солдат.

— Ну вот, — тупо произнес Амброуз. — Все кончено.

— Особенно для Джорджа.

— Я знаю, о чем вы думаете, Гил, но Джордж Мерфи тоже хотел, чтобы наш проект осуществился.

Думая о Мерфи, человеке, который стал ему по-настоящему близок всего несколько дней назад, Снук с удивлением понял, что знает о нем очень мало. Он не знал, где жил Мерфи, не знал даже, есть ли у него семья. Он знал только, что Мерфи убили, потому что тот был смел и честен, потому что он по-настоящему заботился о своих друзьях и шахтерах, работавших с ним. Джордж Мерфи хотел, чтобы проект перехода осуществился. Чем необычнее оказался бы результат, тем, он считал, было бы лучше: чем больше мир проявил бы интереса к событиям в Баранди, тем меньше возникло бы у правительства возможностей расправиться с шахтерами.

— Может быть, время еще есть, — сказал Снук. — Не думаю, чтобы молодой Фриборн и его банда действовали по приказу. Если это была их личная инициатива, возможно, их не хватятся до утра.

Хелиг нахмурился в сомнении.

— Я бы не рассчитывал на это, старик. Охранники у ворот, должно быть, тоже слышали выстрелы. Всякое может случиться.

— Все, кто хочет уйти, свободны, — сказал Амброуз. — Я остаюсь, пока возможно. Вдруг нам повезет.

«Повезет!» — подумал Снук, осознавая, сколь относительным стал смысл этого слова. В бутылке еще оставалось на треть бренди, и Снук с общего молчаливого согласия забрал ее с собой в тот самый угол, где всего десять минут назад они разговаривали с Амброузом. Десять минут — короткий промежуток времени, но Снуку он показался длиной в годы, даже века. Эти десять минут отделяли его от той эпохи, когда Мерфи был жив. Собственное везение Снука кончилось в тот день в Малакке, три года назад, когда он отправился по вызову на аэродром. Если вглядеться в цепь событий попристальнее, становилось понятно, что тогдашняя напряженная обстановка, вызванная прохождением Планеты Торнтона, не была явлением обособленным. Снук быстро забыл всего один раз виденный им бледный шар в небе, но и древние, и современные примитивные народы не даром мудро считали подобные события знамением грядущих бед. Тогда пострадал Авернус: его сорвало с орбиты. Но и Снук, сам того не подозревая, оказался захваченным тем же гравитационным вихрем. Бойс Амброуз, Пруденс, Джордж Мерфи, Феллет, Курт Фриборн, Хелиг, Калвер, Квиг — все это не что иное, как названия астероидов, втянутых в смертоносный вихрь, движущая сила которого исходила из другой вселенной.

Вглядываясь в темноту и потягивая из бутылки мелкими глотками, Снук никак не мог согласиться с тем, что именно астрономия — самая отвлеченная от человеческих проблем наука — оказала на его судьбу столь разрушительное влияние. Хотя теперь едва ли было бы справедливо считать астрономию отвлеченной наукой. Теперь, когда вдоль всего экватора врывается в жизнь эра новой астрономии, когда люди могут увидеть чужой мир с расстояния, измеряемого метрами. А еще через несколько лет, когда над поверхностью Земли вырастет массивный купол Авернуса, астрономия, возможно, станет просто популярным развлечением. Стоя в «амплитах» ночью на вершине какого-нибудь холма, можно будет увидеть огромный светящийся купол чужой планеты, заполняющий небо до самого горизонта. Вращение Земли будет нести наблюдателей все ближе и ближе к полупрозрачной громаде планеты, открывая взору детали материковых плит, дома, их жителей и в конце концов увлекая с собой под ее поверхность, чтобы через какое-то время вынести их на дневную сторону, где Авернус станет уже невидим.

Эти непривычные мысли, обнаружил Снук, в какой-то мере облегчили его боль, вызванную смертью Мерфи. Он попытался представить себе взаимное расположение планет лет через тридцать пять, когда оба мира будут пересекаться лишь на половину диаметра меньшей планеты. В экваториальных районах поверхности будут сходиться почти под прямым углом, и в этом случае зрители увидят вертикальную стену, несущуюся на них со сверхзвуковой скоростью. А на поверхности стены с такой же огромной скоростью бьющим в небо фонтаном будут появляться очертания ландшафта Авернуса, видимые зрителю будто бы с высоты. Пожалуй, не у каждого достанет выдержки не закрыть глаза в момент бесшумного столкновения. Но еще более величественное зрелище предстанет глазам людей по прошествии следующих тридцати пяти лет, когда два мира разделятся полностью. В точке последнего контакта направление вращения планет будет противоположным. Может быть, к тому времени магнитолюктовая оптика сделает шаг вперед и авернианцев можно будет видеть, как обычные твердые тела. Если такое случится, людям доведется испытать удивительные незабываемые минуты, когда прямо над головой можно будет увидеть висящий «вверх тормашками» мир, поверхность которого проносится мимо зрителей со скоростью свыше трех тысяч километров в час. Мир с перевернутыми домами и деревьями, врывающимися, несмотря на их нематериальность, в человеческое сознание, как зубья циркулярной пилы космических размеров.

А позже, в 2091 году, наступит грандиозный финал с возвращением Планеты Торнтона.

К тому времени расстояние между двумя планетами увеличится почти до четырех тысяч километров, следовательно, для человека в «амплитах» Авернус заполнит собой все небо. Земля станет своего рода зрительным залом вокруг арены, где должен погибнуть целый мир…

Внезапно Снук вернулся к действительности, где у него было достаточно своих проблем. Понимают ли все остальные, особенно Пруденс, что он скоро умрет? Если да, то ни она, ни кто другой не подают вида. Пожалуй, он обошелся бы без соболезнований всех остальных, но было бы неплохо, совсем неплохо, если бы Пруденс подошла к нему со словами сожаления и любви и прижалась своей золотистой головкой к сгибу его левой руки…

Вспоминая так сблизивший их недавно разговор в машине, Снук даже усомнился, было ли это на самом деле. Или, может быть, она повела себя так под влиянием момента, как люди, бывает, не задумываясь, приласкают потерявшегося несчастного щенка и тут же об этом забудут. Какой парадокс

— он, предположительно, обладал редким телепатическим даром, но угадать ход ее мыслей ему удавалось не лучше, чем какому-нибудь неопытному подростку на первом свидании. «Если ты не окружен подобными себе, — подумал он, — телепатия только усиливает одиночество. Ни одна квартира не бывает более одинокой, чем та, в которой слышны звуки веселья за стеной».

Снук понял, что быстро пьянеет, но продолжал отхлебывать из бутылки. Окутывающий сознание туман позволял легче принять тот факт, что живым из Баранди ему уже не выбраться. И так же легко пришло нужное решение. Когда появится полковник Фриборн, он станет искать Гилберта Снука, а не других членов группы, и, заполучив Снука, он, надо полагать, займется им надолго, что даст Амброузу возможность закончить его великий эксперимент.

Решение, безупречное по своей логике, было одно: когда на шахту прибудут «леопарды», ему нужно будет пойти и сдаться самому.

 

Глава 13

Солдат был настолько пьян, что не держался бы на ногах, если бы двое людей из военной полиции не поддерживали его под руки. При взгляде на форму солдата становилось ясно, что он не раз падал и что недавно его сильно тошнило. И в таком вот жалком, беспомощном состоянии, до смерти напуганный присутствием полковника Томми Фриборна, он докладывал о происшедшем с ним бессвязными отрывочными фразами, то и дело срываясь на суахили, отчего смысл рассказа был понятен только тем, кто уже знал, о чем идет речь. Когда солдат рассказал наконец все, полковник уставился на него тяжелым презрительным взглядом.

— Ты уверен, — спросил он, выдержав паузу, — что пистолет был у белого, у Снука?

— Да, сэр. — Когда он говорил, голова солдата валилась то влево, то вправо. — Но я делал только то, что мне приказывал лейтенант.

— Уберите, — распорядился Фриборн.

Пока полицейские в красных фуражках волокли солдата к дверям кабинета, сержант, сопровождавший их, обернулся и вопросительно взглянул на полковника. Тот кивнул и изобразил руками такой жест, словно натягивал шляпу на уши. Сержант, человек опытный и знающий, что невидимая шляпа означает полиэтиленовый мешок, четко отсалютовал и вышел из кабинета.

Оставшись в одиночестве, полковник Фриборн опустил голову и задумался о сыне своего брата, затем включил коммуникатор и отдал несколько приказов, целью которых было собрать у ворот национальной шахты номер три боевое подразделение численностью около сотни человек. Затем взял в руки трость, стряхнул пылинку с форменной рубашки с короткими рукавами и твердым, размеренным шагом направился к ожидающей его машине. До рассвета оставалось два часа, задувал холодный ночной ветер, но он жестом отказался от плаща, предложенного шофером, и уселся на заднее сиденье.

Всю дорогу от Кисуму он сидел неподвижно, сложив на груди обнаженные руки, и мысленно делил вину за смерть своего племянника. Одну часть он приписал себе: в стремлении искоренить слабости Курта он перегнул палку, пригрозив ему слишком суровым наказанием. Чуть большая порция досталась Полю Огилви, без чьего вмешательства на шахте просто не было бы никаких нежелательных иностранцев. Но самую большую долю вины он возложил на этого наглого ловкача, Гилберта Снука, которого следовало пристрелить как собаку еще в тот день, когда он впервые ступил на землю Баранди.

Для Огилви время еще не настало, но Снук скоро, очень скоро пожалеет, что его не придушили три года назад. При мысли о Снуке в голове Фриборна словно открывалась дверца пылающей печи, и по мере приближения к шахте он чувствовал себя так, будто обжигающие потоки воздуха поднимают его все выше и выше. Поэтому вид одного из президентских лимузинов у входа на территорию шахты подействовал на него как падение в ледяную воду. Сияющие лощеные обводы лимузина выглядели нелепо рядом с армейскими грузовиками в окружении солдат. Полковник вышел из машины и, понимая, чего он него ждут, направился прямо к лимузину, открыл заднюю дверцу и сел рядом с Полем Огилви.

Не поворачивая головы, президент сказал:

— Я хотел бы услышать объяснение всему этому, Томми.

— Ситуация изменилась с тех пор, как мы… — Тут полковник оставил официальный тон, что было ему совсем несвойственно, и добавил: — Снук убил Курта.

— Я слышал об этом. И тем не менее я хочу знать, что здесь делают все эти люди.

— Но… — Фриборн почувствовал, как в висках у него забилась кровь.

— Я же сказал, убит мой племянник.

— Тот факт, что твой племянник и трое его солдат отправились на шахту вопреки моему приказанию, не объясняет, почему ты собрал здесь целое армейское подразделение, также вопреки моему приказу, — сухим, холодным тоном выговаривал Огилви. — Ты что же — отказываешься повиноваться мне?

— Ни в коем случае, — ответил Фриборн, вложив в свой голос всю искренность, на которую был способен, и одновременно взвешивая в уме факторы, столь часто определяющие судьбу наций. Свой автоматический пистолет он мог легко достать правой рукой, но для этого нужно расстегнуть кобуру. Вряд ли президент отправился сюда без телохранителей, хотя, судя по всему, после получения сигнала от информаторов он действовал довольно быстро. Сейчас, в полумраке машины, могло бы произойти поворотное для Баранди событие, и тогда смерть Курта еще принесла бы пользу…

— Хотел бы я знать, о чем ты думаешь. — Нотка самоуверенности в голосе президента сообщила Фриборну все, что ему было нужно: президента охраняют, и до поры до времени положение должно оставаться таким, как есть.

— Если отбросить личные мотивы, — сказал Фриборн, — полк «леопардов» — основа нашей внутренней безопасности. Эти люди понятия не имеют о международной политике и дипломатии, но они знают, что двое их товарищей были хладнокровно убиты белым иностранцем. Они не так уж много думают, но если им придет в голову, что за подобными действиями не обязательно следует быстрое наказание…

— Не надо объяснять мне прописные истины, Томми. Но завтра здесь будут люди из ООН.

— Ты полагаешь, на них произведет хорошее впечатление тот факт, что убийцы в Баранди остаются безнаказанными? — Чувствуя, что он нашел правильный подход, Фриборн продолжал гнуть свою линию. — Я не предлагаю перерезать здесь всех невиновных, Поль. Мне нужен только Снук. Он, я полагаю, и у них поперек горла. Они охотно избавятся от него.

— Что же ты предлагаешь?

— Чтобы ты разрешил мне отправиться туда с парочкой моих людей и потребовать сдачи Снука. Мне достаточно лишь намекнуть, что всем остальным от этого будет только лучше. Включая девицу.

— Ты думаешь, этого будет достаточно?

— Думаю, достаточно, — сказал Фриборн. — Снук на это клюнет.

Расправившись с бренди, Снук взобрался на платформу посмотреть, как идут дела. После известия о смерти Мерфи все продолжали работать с каким-то мрачным упорством. Разговаривали редко, только когда было необходимо. Амброуз, Калвер и Квиг почти все время ползали на коленях у панели управления на задней стенке генератора Монкастера. Даже Хелиг и Пруденс были заняты делом: сколачивали деревянное ограждение, на чем из соображений безопасности настоял Амброуз. На платформе появилось новое сооружение из досок и прозрачных листов пластика, напоминающее кабину для душа. Внутри кабины стояли два баллона с водородом.

Все эти действия, в которых Снук не принимал участия, еще более усилили охватившее его ощущение отчужденности, и, когда вдали послышался шум двигателей, он даже почувствовал какое-то облегчение.

Кроме Снука, никто, похоже, не обратил внимания на шум, и он промолчал. Медленно тянулись минуты, но солдаты не показывались, и Снук уже решил, что принял за шум двигателей порывы ветра. Наверное, сейчас правильнее всего было бы неторопливо двинуться к воротам шахты, но ему страшно не хотелось просто так вот растаять в темноте. Он вроде бы уже и не был членом группы, но альтернатива его совсем не радовала.

— Ну вот. — Амброуз выпрямился, потирая руки. — Мини-реактор даст нам столько энергии, сколько потребуется для эксперимента. Теперь, кажется, все готово. — Он взглянул на часы. — Оставалось меньше получаса.

— Сильная машина, — произнес Снук, внезапно осознав всю значительность задуманного.

— Еще бы. Всего десять лет назад для создания такого радиационного поля, какое мы можем получить здесь, потребовался бы ускоритель километров пять длиной. — Амброуз ласково погладил генератор по крышке, словно перед ним стояла любимая собака.

— Это не опасно?

— Опасно, если встать прямо перед ним, но ведь то же можно сказать и про велосипед. Именно эти машины так помогли развитию ядерной физики за последнее десятилетие, а с тем, что мы узнаем от Феллета… Осторожней с кабиной! — крикнул он Хелигу. — Не порвите пластик. Кабина должна быть герметичной.

Снук с растущим сомнением обследовал хлипкую постройку.

— Феллет должен материализоваться здесь?

— Именно здесь.

— Ему придется оставаться внутри? Откуда вы знаете, что он дышит водородом?

— Водород нужен не для дыхания, Гил. Такая среда, по мысли Феллета, необходима для осуществления перехода. По крайней мере, это одно из условий. Его знания гораздо глубже моих, но я полагаю, что таким образом можно обеспечить приток протонов, которые…

— Доктор Амброуз! — прогремел усиленный мегафоном голос из окружающей их темноты. — С вами говорит полковник Фриборн, глава Управления внутренней безопасности Баранди. Вы меня слышите?

Снук двинулся к лестнице, но Амброуз с неожиданной силой схватил его за руку.

— Я слышу вас, полковник.

— Сегодня днем президент Огилви распорядился о прекращении ваших работ. Вам передали это распоряжение?

— Да.

— Почему вы не подчинились?

Помедлив, Амброуз ответил:

— Я не собираюсь противиться этому распоряжению, полковник. Но дело в том, что один из наших приборов содержит миниатюрный ядерный реактор, и его пульт управления вышел из строя. Последние шесть часов мы пытались погасить реакцию.

— Довольно удобное объяснение, доктор Амброуз.

— Если вы захотите подняться сюда, я покажу вам, что я имел в виду.

— Пока я верю вам на слово, — продолжал греметь голос Фриборна. — Надо полагать, Снук с вами.

— Да, мистер Снук здесь.

— Я прибыл, чтобы арестовать его за убийство двух военнослужащих вооруженных сил Баранди.

— За что? — От крика голос Амброуза стал хриплым.

— Я думаю, вы прекрасно слышали меня, доктор.

— Да, но это было так неожиданно, что я… Мы действительно слышали какие-то выстрелы, но я понятия не имел, что произошло. Это ужасно… — Амброуз отпустил руку Снука и отошел чуть в сторону.

— Я разговариваю с вам на расстоянии, потому что Снук вооружен. Это, разумеется, не спасет его от ареста, но я бы предпочел обойтись без стрельбы. Мне бы не хотелось случайно задеть кого-нибудь из непричастных к убийству членов вашей группы, и этого легко будет избежать, если Снук сдастся добровольно.

— Благодарю вас, полковник. — Амброуз взглянул на Снука, но тень скрывала выражение его лица. — Вы, конечно, понимаете, что все это несколько неожиданно для меня и моих товарищей по работе, как вы сами сказали, непричастных к убийству. Мы понятия не имели, что произошло. Могу я попросить у вас время на обсуждение?

— Пятнадцать минут. Не больше!

Наступило молчание. Видимо, Фриборн счел разговор оконченным.

— Отличная работа, Бойс, — сказал Снук, понизив голос на тот случай, если на них направлено подслушивающее устройство. Он прекрасно понимал, что Амброуз поступил весьма разумно, отрекшись от него, чтобы обезопасить себя и остальных, но вместе с тем его не покидала мысль, что его предали. Он кивнул Пруденс, троим мужчинам и повернулся к лестнице.

— Гил, — яростно прошептал Амброуз, — куда вас черт понес?

— Куда еще может унести черт? В ад. Теперь уже все равно.

— Стойте здесь. Я намерен вытащить вас из этой заварухи.

Снук грустно усмехнулся.

— Едва ли это возможно. И потом этот маленький маневр даст вам как раз достаточно времени для завершения эксперимента. Сейчас на повестке дня это главный пункт, не так ли?

Амброуз покачал головой.

— Гил, мы ведь договорились, что я самовлюбленный сукин сын, однако не настолько же! Признаюсь, я надеялся, что меня оставят в покое хотя бы до окончания запланированного эксперимента, но сейчас ситуация изменилась.

— Послушайте… — Снук ткнул себя в грудь. — Я не хочу показаться героем мелодрамы, но я уже покойник. Вы ничего не сможете сделать.

— Я знаю, что вы уже покойник, — сердито произнес Амброуз. — Иначе я не рискнул бы предложить единственный оставшийся у вас выход.

— Выход? — Снук взглянул на куб генератора и почувствовал уже знакомый ему холодок предвидения. — Какой?

— Вам действительно ничего больше не остается, — ответил Амброуз. — Только Авернус.

Снук невольно отступил назад, затем взглянул на удрученные лица собравшихся вокруг него людей. Все с искренним удивлением смотрели на Амброуза.

— Конечно, риск есть, — сказал Амброуз, — и я могу сделать это только с вашего согласия и с вашей помощью. Я не решился бы на такой вариант, будь у вас хоть какая-то надежда отсюда выбраться.

Снук проглотил болезненный комок в горле.

— Что вы намерены сделать?

— Сейчас нет времени на то, чтобы читать вам курс ядерной физики, Гил. Если в самых общих чертах, то это процесс, обратный тому, что предложил Феллет. Насыщение тела нейтронами… Короче, вам придется поверить мне на слово. Согласны?

— Согласен, — ответил Снук, и в его воображении всплыли вытянутые граненые формы авернианских островов. — Но ведь вы планировали другое?

— Неважно. В такой ситуации я не могу пойти на риск материализовать здесь Феллета или любого другого авернианца: кто-нибудь наверняка его пристрелит. — Амброуз умолк и, не сводя взгляда со Снука, закурил сигарету. — Но доказать принципиальную возможность перехода мы все же можем. Феллет останется доволен.

— Ладно. — Снук вдруг понял, что боится предстоящего еще больше, чем боялся смерти. — Что я должен делать?

— Прежде всего вы должны связаться с Феллетом и сообщить ему об изменении плана.

— Бойс, вы… У вас что, есть номер его телефона?

— Ему потребуется время, Гил. У него достаточно опыта, но даже он должен знать заранее, чтобы подготовиться к вашему переходу. — Лицо Амброуза оставалось бесстрастным, но Снук чувствовал, что его мозг работает с невероятной скоростью, словно мозг первоклассного профессионала-картежника.

— Вы полагаете, он успеет? — Снук понимал, что ответ на этот вопрос требовал объема знаний, не существующих на Земле, но все-таки не удержался.

— В этой области Феллет выше нас на голову, кроме того, энергетические соотношения благоприятствуют переходу из нашей Вселенной в его. Я думаю, если он будет сильно тянуть, а мы немного подтолкнем, все получится, как задумано.

Снук внезапно ощутил, что потерял всякий человеческий контакт с Амброузом. Он даже не мог сказать с уверенностью, просто ли тот по-дружески успокаивает его или печется о собственном эксперименте. Впрочем, для Снука это уже не имело значения: его выбор лежал между предопределенностью смерти на Земле и возможностью жизни на Авернусе. Он обернулся к Пруденс, но она сразу отвела взгляд в сторону, и Снук понял, что она боится. У него тут же возникла новая беспокойная мысль.

— Бойс, допустим, все получится, и я вроде как исчезну… — сказал он. — Что случится здесь потом? Вряд ли Фриборну это понравится.

Амброуз невозмутимо ответил:

— Проблема решится своим ходом. Но вы потеряете свой шанс на переход, если не побеспокоитесь о контакте с Феллетом прямо сейчас. — Он взглянул на часы, пощелкав кнопками на корпусе. — Через четыре с небольшим минуты он будет проходить пункт, отмеченный нами на втором уровне.

— Я иду, — спокойно сказал Снук, поняв, что время для обсуждения кончилось.

Все спустились по лестнице и собрались плотной группой под платформой, чтобы заслонить Снука, когда он выскочил и побежал по направлению к спуску в шахту. Он бежал изо всех сил, надеясь, что «амплиты» помогут ему вовремя разглядеть преграды, и молясь, чтобы Фриборн не окружил свалку своими людьми. Ему вдруг пришло в голову, что Фриборн почему-то действует неожиданно мягко, но размышлять о причинах такого его поведения было некогда.

Приближаясь к спуску в шахту он старался как можно дольше оставаться под прикрытием вакуумных труб, тянущихся от входа, словно щупальца огромного осьминога. Повторив все действия, которые обычно производил Мерфи, он включил подъемник. Благодаря судьбу за то, что он работает бесшумно, Снук прыгнул в опускающуюся клеть и доехал до второго уровня. Когда он выскочил в кольцевой галерее, его на мгновение охватила паника, оттого что он не может найти вход в южный туннель. Затем он справился с собой и бросился в нужном направлении, рассекая холодный, свистящий в ушах воздух.

Добежав до отмеченного Амброузом места, Снук обнаружил, что Феллет и еще несколько авернианцев уже на месте и поднялись из пола туннеля до пояса. С каждой секундой они поднимались все выше и выше, непрерывно двигая губами неестественно широких ртов. Их полупрозрачные фигуры накладывались на очертания предметов, напоминающих блоки приборов и высокие прямоугольные шкафы.

Авернианцы никак не отреагировали на его появление, и Снук догадался, что без специальной подсветки с помощью аппаратуры Амброуза они его не видят. Он остановил взгляд на Феллете, успев удивиться, что узнал его, и двинулся вперед. Феллет резко поднял перепончатые руки к голове, и Снуку почудилось изображение живой зеленой стены на фоне знакомых контуров туннеля. Он наклонил голову к Феллету, снова увидев перед собой его туманные глаза. Глаза становились все больше и больше, пока наконец не поглотили его целиком.

Покоя глубины тебе волны бегущей.

Я понял тебя, Равный Гил. Можешь приходить.

Покоя глубины тебе волны бегущей.

Снук обнаружил, что стоит на коленях на сыром неровном каменному полу туннеля и видит сквозь «амплиты» — помимо нормального окружения — лишь слабое размытое сияние. Это означало, вспомнил он, что уровень поверхности Авернуса уже поднялся выше его головы. Взглянув на обтесанный по дуге потолок, Снук попытался определить, сколько времени он потерял. Чтобы спасти свою жизнь, ему нужно будет встретиться с Феллетом и Амброузом в точке непосредственно над его теперешней позицией. Феллет уже движется, прямо через несуществующие для него геологические пласты, а Снуку ничего не оставалось, кроме как вернуться тем же путем, что привел его сюда.

Он встал, стряхивая с себя ощущение уже знакомой ему слабости, наступающее после телепатического контакта, и побежал к стволу шахты. Оказавшись в галерее, он вскочил в клеть подъемника и, вцепившись в сетчатую стенку, добрался до поверхности. Пригнув голову, побежал к платформе, уже не беспокоясь, что его кто-нибудь остановит. Вскоре в лишенной звезд темноте впереди показались огни, окружающие платформу. И одновременно к Снуку пришло понимание, что где-то здесь могут прятаться враги. Он сбавил шаг, пригнулся и бесшумно добрался до платформы, где у основания лестницы его ждали Амброуз и Хелиг.

— Феллету сообщил… — проговорил он, тяжело дыша. — Все в порядке.

— Отлично, — сказал Амброуз. — Пора подниматься и начинать. Времени осталось мало.

Они поднялись на платформу, где их ждали остальные. У Снука создалось впечатление, что они совещались о чем-то шепотом и прервали разговор при его появлении. Все чувствовали себя неловко, отводили взгляд, и Снук понял, что между ними возник барьер, как бывает, когда становится известно, что один из членов семьи или кто-то из близкого круга друзей должен скоро умереть. Как бы они ни старались, люди, знающие, что у них есть будущее, не могут не чувствовать отчуждения, вызываемого аурой, которая окружает стоящего на пороге смерти человека. Теоретически колдовство с элементарными частицами спасало Снуку жизнь, но практически переход на Авернус обрывал его существование на Земле столь же окончательно, как могила, и подсознательно все это чувствовали.

— Это нам не понадобится, — сказал Амброуз, спихивая пластиковую водородную палатку с платформы и устанавливая на ее место небольшой деревянный ящик. — Вам лучше сесть сюда, Гил.

— Хорошо.

Снук изо всех сил старался выглядеть уверенно и непринужденно, но внутри у него собирался смертельный холод. Чувствуя, как дрожат колени, он пересек платформу и пожал руку Хелигу, Калверу и Квигу, не совсем понимая, почему эта формальность вдруг показалась ему необходимой. Пруденс сжала его руку в своих, но лицо ее, когда Снук на миг коснулся губами ее щеки, осталось неподвижным, словно маска жрицы. И только когда он уже отворачивался, она произнесла его имя.

— Что, Пруденс? — спросил он, и у него вдруг мелькнула надежда, что она скажет ему сейчас что-то важное, подарит какие-то слова, которые он возьмет с собой в другой мир.

— Я… — Голос ее был едва слышен. — Извините, что я смеялась над вашей фамилией.

Снук кивнул, неожиданно умиротворенный и от волнения не способный сказать ничего в ответ, потом перешел на край платформы и сел на ящик. Единственный случай, когда Пруденс позволила себе посмеяться над его фамилией, произошел при их первой встрече, и в его состоянии острой тяги к простому человеческому теплу Снук решил для себя, что этим странным извинением она хочет очистить всю цепь последовавших событий. «Ничего другого ты и не получишь, — подумал он. — Наверное, при данных обстоятельствах даже это больше, чем ты мог бы ожидать». И он оглянулся вокруг, стремясь вобрать в себя то, что — если не принимать в расчет какого-нибудь гротескного поворота событий с нежелательной развязкой — должно было стать его последним впечатлением о Земле.

Пятеро его товарищей неотрывно смотрели на него, но голубые стекла «амплитов», помогающие видеть в темноте, делали их похожими на слепых. Окружающая деревянный помост завеса ночи начинала понемногу растворяться, и Снук понял, что близится рассвет. Только плотный покров низких облаков, так напоминающих облака Авернуса, помогал сохранять мрак. Амброуз подошел к генератору Монкастера и занялся пультом управления, но в этот момент из темноты прогремел голос Фриборна.

— Пятнадцать минут истекли, доктор. Мне надоело ждать.

— Мы не закончили обсуждение, — прокричал Амброуз в ответ, не прерывая работу.

— Что тут еще обсуждать?

— Вы должны понять, что требуете от нас слишком многого, когда настаиваете на выдаче человека, доказательств вины которого мы не имеем.

— Не советую вам играть со мной, доктор. — Усиление и отражающееся отовсюду эхо создавали впечатление, что голос Фриборна гремит одновременно со всех сторон. — Вы пожалеете об этом. Если Снук не сдастся немедленно, я сам приду за ним.

Эти слова вернули Снука к действительности: несмотря на возможный поворот судьбы, он пока еще оставался обитателем Земли со всеми вытекающими отсюда моральными обязанностями.

— Мне надо идти, Бойс, — сказал он. — Нам не хватит времени.

— Сидите на месте! — приказал Амброуз. — Дес, вырубите свет!

Квиг наклонился, выдернул соединительный кабель, и слабый свет расположенных по кругу ламп внезапно погас.

— Какой в этом смысл?

Снук привстал, но тут же опустился обратно. С наступлением темноты у края платформы вдруг стали видны призрачные голубые пальцы. Обитатели Авернуса, полупрозрачные, молчаливые и ужасные на вид, двигались сквозь кучи мокрых досок, вращая невидящими глазами и беззвучно шевеля широкими ртами. Через несколько секунд послышались испуганные крики, потом выстрелы, но стреляли не в людей, и в конце концов снова вернулась тишина. Авернианцы продолжали бродить по свалке, не замечая того, чего не было в их вселенной.

— Я был уверен, что таким образом мы выиграем немного времени, — сказал Амброуз, судя по всему довольный ролью главного волшебника, когда над ними показались неясные очертания здания. — Начинаем, Гил. Феллет достигнет этого уровня через несколько минут, и я должен вас подготовить.

Теперь, когда одна опасность миновала, Снуком овладели прежние страхи, и он снова попытался найти утешение в разговоре.

— Что вы собираетесь со мной делать? — Какой-то инстинкт заставил его вынуть пистолет из кармана и оттолкнуть ногой в сторону по неровным доскам.

— Я окружаю вас нейтронным потоком, и пока все, — невозмутимо ответил Амброуз. — Мне нужно провести насыщение тела нейтронами.

Снук с удивлением обнаружил, что еще способен думать.

— Но различные детали ядерных реакторов годами подвергаются бомбардировке нейтронами и остаются на месте. Разве не так?

— Это не одно и то же, Гил. В реакторах нейтроны живут недолго, а кроме того, они участвуют в других реакциях. — Амброуз продолжал говорить в той же успокаивающе-монотонной манере, когда фигура Феллета, других авернианцев и очертания оборудования поднялись до их уровня. — Большую часть работы делает, разумеется, Феллет: ему предстоит синтезировать ваше тело из существующих в их вселенной элементов. Я знаю только, что свободные нейтроны, из которых вы будете состоять, должны разложиться на протоны, электроны и антинейтрино. Задача Феллета заключается в том, чтобы сохранить антинейтрино…

Снук перестал прислушиваться, когда авернианцы со светящимися туманными кругами на месте глаз установили вокруг него призрачные контуры какого-то шкафа. Он взглянул на Пруденс, но она закрыла лицо руками, и Снук едва успел подумать, что, быть может, она плачет из-за него…

Путешествие в запредельный мир началось.

 

Глава 14

Комната была около десяти квадратных метров площадью, но казалась гораздо меньше из-за установленной в ней аппаратуры и присутствия авернианцев.

Снук молча, не двигаясь, глядел на них, пока его организм справлялся с ощущениями, похожими на последствия сильного удара. Дышалось нормально, и в целом он чувствовал себя вроде бы как обычно, но нервы все еще вибрировали от парализующей встряски, словно туннели, в которых бьется эхо пронзительного крика.

Авернианцы тоже внимательно его разглядывали, и тоже молча. Снук обнаружил, что их уже знакомый внешний вид, воспринимаемый с Земли как контурные наброски в светящемся тумане, совсем не подготовил его к твердой трехмерной реальности. Во время прежних встреч его всегда поражало сходство авернианцев с людьми, теперь же, когда он оказался в одной с ними комнате и дышал тем же, что и они, воздухом, его с огромной силой охватило чувство отчуждения.

Где-то в глубине души Снук испытывал к ним молчаливую благодарность за то, что он жив, но с каждой уходящей секундой эта мысль теряла свою важность и все большую значимость приобретал тот факт, что он оказался один в мире неизвестных, непонятных существ с близко посаженными ко лбу глазами и носами, существ, чьи губи изгибались и шевелились с пугающей подвижностью. Кожа авернианцев, бледно-желтая у глаз и рта, была медно-коричневого оттенка на руках и ногах и отсвечивала восковым блеском. Запах, окружавший их, отдавал чем-то похожим на формальдегид или, может быть, кардамон, и от этого непривычный внешний вид авернианцев вызывал у Снука легкую тошноту.

«Пять секунд, как тридцать лет… — подумал он, и с приходом этой мысли его охватила паника. — Почему Феллет молчит? Почему он не поможет мне?»

— Я… пытался говорить с тобой, Равный Гил… — произнес Феллет натужным, хриплым голосом. — Все сложилось не так удачно… Мы чувствуем твои мысли… Но наши ты не воспринимаешь… И ты не хочешь, чтобы я… подошел ближе…

— Нет! — Снук вскочил на ноги и покачнулся, задев плечом шкаф, окружавший его с трех сторон. Шкаф откатился назад на колесиках. Снук посмотрел под ноги и увидел, что ящик, на котором он сидел, стоит на неровном куске мокрой доски, совсем неуместный на полированном белом полу. Слова «Пиво „Дженнингс“, отпечатанные на боковой стенке ящика, простые, домашние слова, остро напомнили ему, что все знакомое и привычное осталось теперь по другую сторону бесконечности.

— Мне надо назад, — сказал он. — Отправь меня назад, Феллет. Куда угодно, но только на Землю.

— Это невозможно… Энергетические соотношения неблагоприятны… Нет приемного устройства… — Грудь Феллета тяжело вздымалась, очевидно, от усилий, требующихся для воспроизведения человеческой речи. — Тебе нужно время… Ты привыкнешь…

— Я не смогу. Ты не понимаешь…

— Мы понимаем… Мы чувствуем… Мы знаем, что кажемся тебе отвратительными…

— Я ничего не могу с собой поделать.

— Постарайся понять, что нам тяжелее, чем тебе… Мы чувствуем твои мысли… Ты убил…

Снук взглянул на авернианцев в длинных балахонах, и до него постепенно дошло: им для того, чтобы оставаться с ним в одной комнате, требуется гораздо больше смелости. Авернианцы, вспомнил он, дружелюбная, невоинственная раса, и он должен казаться им опасным дикарем. Снук невольно бросил взгляд на свою правую руку и увидел, что на ней до сих пор остались следы крови Джорджа Мерфи. Его ксенофобия тут же уступила место стыду.

— Извини, — сказал Снук.

— Я думаю, тебе нужно отдохнуть… Оправиться после душевного потрясения и усталости от перехода… — Срываясь на присвист, тяжело дыша, Феллет превращал в звуки слова, выхваченные из мозга Снука. — Это не жилое помещение… Но в соседней комнате… мы приготовили постель… Следуй за мной…

Ровной, скользящей походкой Феллет направился к сужающемуся вверху открытому проему в стене. Снук, не двигаясь с места, несколько секунд смотрел ему вслед. Сама мысль о том, что сейчас он завалится спать, казалась ему неуместной, но, сообразив, что это позволит ему наконец остаться одному, он двинулся за Феллетом, потом вернулся и забрал с собой ящик из-под пива. Феллет провел его по короткому коридору, в конце которого было окно с видом на серый океан и серое небо, светлеющее с приходом рассвета. Последовав за своим провожатым, Снук оказался в маленькой комнате, единственным предметом обстановки которой служила простая койка. Одно окно. Стены, окрашенные чередующимися без всякого видимого порядка горизонтальными полосами нейтральных цветов.

— Мы увидимся позже… — сказал Феллет. — Тебе станет лучше…

Снук кивнул, все еще не выпуская ящик из рук, и подождал, пока Феллет выйдет. Дверной проем здесь был такой же трапецеидальной формы, но он закрывался двумя вертикальными створками, выезжающими из пазов в стене. Снук подошел к окну и выглянул в мир, которому предстояло стать его домом. Из окна открывался вид на ступенчатую, спускающуюся к океану панораму коричневых черепичных крыш, изредка прерываемую аллеями и площадями, где по своим таинственным делам неторопливо двигались Люди. Почти все носили белые или голубые ниспадающие одежды и издалека напоминали жителей Древней Греции. Ни экипажей, ни фонарных или телефонных столбов, ни антенн Снук не увидел.

Океан начинался сразу же за домами и тянулся до самого горизонта. Сотни островов, разбросанных по водной глади, казались флотилией кораблей на якоре. Большинство из них сходилось крышами к невысоким центральным пикам, отчего вместе со своими отражениями в воде они делались похожими на вытянутые граненые алмазы. Но неподалеку располагались два острова, соединенные в единое целое двойной аркой. Все это Снук уже видел в переданных Феллетом образах.

Насмотревшись на чужой пейзаж, Снук отвернулся от окна и подошел к койке, поставил выкрашенный в оранжевый цвет ящик рядом, снял часы и положил их на ящик, создав для себя маленький уголок знакомого и привычного. Затем снял голубой плащ, до сих пор влажный от земного дождя, свернул его и положил рядом с ящиком. Чувствуя невыразимую усталость во всем теле, он прилег на койку, но далеко не сразу к нему пришло спасительное забвение.

Снуку снилось, что он вместе с Пруденс Девональд и они покупают кофе и сыр в маленьком магазинчике какого-то провинциального городка. За стеклами витрины с золотыми буквами жила своей жизнью центральная улица с красными автобусами, шпилем собора и опавшими листьями, гонимыми октябрьским ветром. От кристальной чистоты этого видения сон казался ему настоящей жизнью, и простое счастливое чувство, которое он испытывал, тоже казалось совсем подлинным. Когда сон стал ускользать, Снук цеплялся за него изо всех сил — какая-то крохотная часть его сознания, не поддавшаяся обману, твердила, что, когда он проснется, ему снова станет плохо и одиноко.

Так и произошло.

Опустив голову, Снук сел на край койки, но через какое-то время устоявшаяся за всю жизнь привычка к иронии взяла свое. «Парень девушку повстречал, парень девушку потерял… — пронеслось в голове. — А сейчас парню нужно узнать, есть ли в этом доме туалет».

Он встал, обвел пустую комнату взглядом и взял с ящика часы, сообщившие ему, что время уже перевалило за полдень. Усилившийся поток света от единственного окна подтвердил то, что Снук и так уже знал: на Авернусе время шло, как и на Земле. Он подошел к дверям и попытался раздвинуть створки, но они даже не подались, а разделяющая их линия оказалась слишком узкой, чтобы уцепиться за края пальцами. Мысль о том, что его заперли, даже не пришла Снуку в голову. Он был уверен, что дверь открывается очень просто для того, кто знает, как это делается, и потому просить у кого-то помощи не хотелось. Он потоптался у порога, пытаясь обнаружить скрытую педаль, но вскоре у него созрела новая мысль. Стараясь не думать ни о чем постороннем, он ровным шагом пошел прямо на дверь, внушая себе уверенность, что она откроется.

Створки мгновенно отъехали в стороны, и, даже не успев осознать, что произошло, Снук оказался в коридоре. Он взглянул на дверь одновременно удивленно и оценивающе, потом решил, что его представления об уровне авернианской технологии явно нуждаются в пересмотре. Несколько фраз, брошенных Амброузом, создали у него впечатление, что Феллет и его коллеги намного опередили землян в области ядерной физики, но до сих пор он полагал, что все эти передовые знания на Авернусе скорее просто накапливаются, нежели используются. Его первое впечатление от острова, на котором он оказался, утвердило его во мнении о нетехнической культуре авернианцев, но, вероятно, суждение это было слишком поспешным, и только того, что он видит, для выводов было недостаточно. Может быть, это цветное пятно на стене — эквивалент обогревательного устройства, а скругленный камень, отличающийся ото всех остальных прямоугольных, — на самом деле приемник-распределитель энергии…

Снук прошел до конца коридора и спустился вниз по короткому лестничному пролету с непривычными размерами и странным наклоном ступеней, от которого ему казалось, что он вот-вот упадет вперед. Внизу оказалась просторная комната, гораздо больше тех, что он видел здесь до сих пор, хотя и в ней не было мебели. За расположенными вдоль двух стен окнами с матовыми стеклами колыхались тени похожей на кустарник растительности, и Снук понял, что он уже на первом этаже. То тут, то там на зеленоватом каменном полу виднелись более светлые пятна. Вероятно, совсем недавно отсюда что-то вынесли. Снук вспомнил, как Феллет сказал, что это нежилое помещение, и у него тут же возник целый ряд вопросов. Что было здесь раньше? Какое-нибудь хранилище? Библиотека? Что подумал авернианец, когда впервые увидел, как он появился в маленькой комнате на втором этаже всего неделю назад?

Дверь в одной из стен открылась, и в комнату вошел Феллет. Своими большими бледными глазами он взглянул на Снука, и тому показалось на мгновение, что он видит перед собой образ вздымающейся и опадающей в брызгах полупрозрачной зеленой волны. Молча он попытался сфокусировать образ, представляя океан символом покоя и бесконечного могущества.

— Я верю, что ты научишься слышать и говорить, — произнес Феллет натужным шепотом.

— Спасибо. — Снук почувствовал какое-то удовлетворение, потом понял, что раз уж у него появилась способность отвечать этому странному ящероподобному существу в классическом средиземноморском одеянии положительными эмоциями, значит, он начинает принимать свое положение.

— Мы приготовили для тебя туалет и ванную комнату. — Феллет указал перепончатой рукой на вторую дверь. — Они не сообщаются с внешней средой… и, следовательно, не самого высокого качества… Но это временно.

В первый момент Снук не понял, о чем идет речь, потом все же сообразил:

— Ясно. Я на карантине.

— Это ненадолго.

Только сейчас Снук осознал, что, торопясь выбраться из Баранди живым, он, не задумываясь, многое об Авернусе принял на веру. Атмосфера, например, могла оказаться совершенно непригодной для человека, а местные микроорганизмы, возможно, уже создали в его легких смертоносные поселения. Не исключено также, что и он представляет для авернианцев опасность с точки зрения медицины. Надо полагать, поэтому у всех помещений такой выскобленный вид.

— Я не перевел бы тебя к нам… если бы не был уверен, что ты сможешь здесь жить, — ответил Феллет на его мысли. — В любом случае я мог бы подготовить газы, пригодные для дыхания, и маску.

— Ты обо всем думаешь заранее. — Снук вспомнил, что Феллет считается на Авернусе своего рода эквивалентом ведущего философа/ученого.

— Не обо всем. Есть важные дела, которые мы обсудим… пока ты будешь есть.

Воспользовавшись предоставленными ему удобствами в комнате из полированного металла, Снук присоединился к Феллету в другом помещении, где были установлены стол и стул, похоже, совсем недавно изготовленные из незнакомой плотной древесины. На столе стояли керамические тарелки с овощами, какой-то кашей и фруктами, а также бутыль с водой. Осознав, что ел он в последний раз уже давно, Снук тут же сел к столу. Вкус у пищи оказался странный, но, впрочем, вполне приятный, и ему не понравилось лишь, что все, даже фрукты и овощи, имело слабый привкус соли и йода.

— Должен сказать, Равный Гил, — начал Феллет, — что, доставив тебя сюда, я неправильно оценил одни факторы… и совсем не учел другие.

— Это на тебя не похоже, Феллет. — Снук попробовал мысленно отвечать на реплики авернианцы, но решил, что говорить вслух гораздо проще, ибо речь требует меньше умственных усилий.

— В настоящее время моя репутация не очень высока… Ни у коллег Ответчиков, ни у остальных Людей… Потому что я дал рекомендации, касающиеся очень важного вопроса… не изучив до конца доступные мне данные.

— Я тебя не понимаю.

— Например, я, не оспаривая, принял все… что узнал об астрономии… из твоих мыслей.

Снук поднял глаза на все еще загадочного для него собеседника.

— На мой взгляд, это едва ли можно считать твоей ошибкой. В конце концов, вы только что узнали о существовании этой науки, а на Земле астрономией занимаются тысячи лет…

— В том-то и дело, что на Земле… ваши астрономы изучают другую вселенную…

— Я все равно не понимаю, что ты имеешь в виду. — Снук отставил тарелку в сторону, чувствуя, что речь сейчас пойдет о чем-то важном.

— Картина нашей вселенной, представленная ими… содержала только известные им элементы… Солнце, этот мир и бродячую планету, названную вами Планетой Торнтона.

— И что же?

— Выполненные ими вычисления орбиты для Планеты Торнтона… базировались лишь на этой упрощенной модели вселенной.

— Извини, Феллет, я не астроном…

Феллет приблизился к столу.

— Ты не астроном, но ты знаешь, что любое тело планетарной системы… подвержено влиянию всех остальных тел.

— Это понятно, — сказал Снук. — Но если других тел нет, то… — Он умолк, внезапно осознав смысл слов Феллета. — Вы начали изучать небо?

— Мы спроектировали радиотелескоп и построим их по крайней мере штук двадцать.

— Но это же отлично! — Снук вскочил и повернулся к Феллету. — Это значит, есть надежда. Я имею в виду, если вы обнаружите где-то там хотя бы еще одну планету, она уведет Планету Торнтона от столкновения с вашей…

— Это-то я и должне был предвидеть… С самого начала…

— Каким образом?

— Люди требуют от Ответчика высочайших стандартов. Это их право.

— Но…

— Равный Гил, твоя память несовершенна по нашим стандартам… но она может содержать информацию, которая позволит мне… вернуть доверие Людей… Исправить ошибку… Пожалуйста, разреши мне еще раз коснуться тебя…

Почти не раздумывая, Снук шагнул к Феллету и, наклонив голову, взглянул на него. Тот подошел ближе и прикоснулся головой ко лбу Снука. Контакт длился всего лишь секунду, потом Феллет сделал шаг назад.

— Благодарю тебя, — сказал он. — Я получил ценную информацию.

— Я ничего не почувствовал. Какую информацию?

— Когда ты впервые услышал о Планете Торнтона… предполагалось, что она пройдет точно через ваш мир… Но она прошла на расстоянии нескольких планетарных диаметров… Это отклонение от предсказанного курса… было отнесено за счет ошибки наблюдения.

— Кажется, я что-то припоминаю… — проговорил Снук. — Это что-нибудь доказывает? Значит, в вашей системе есть другие планеты.

— Это не очень убедительное доказательство.

— Для меня оно вполне убедительно.

— Единственное, что можно сказать определенно, — заключил Феллет, — это то, что я не достоин доверия Людей.

— Да что с тобой? — Снук почти кричал. — Они обязаны тебе всем.

Широкая прорезь рта Феллета изогнулась в эмоциональном сигнале, который Снук был не в состоянии понять.

— Люди обладают умственными способностями, отличными от способностей вашей расы… Но они не выше, как ты полагаешь… Мы успешно избавились от сильных разрушительных страстей… Но искоренить мелкие и незначительные пороки гораздо труднее… Тот факт, что я пользуюсь этими словами, говорит, что я тоже… — Феллет оборвал болезненный для него процесс звукового общения, и в его бледных глазах, глядящих в глаза Снука, застыло удивительно похожее на человеческое выражение беспомощности.

Снук молча смотрел на него, и где-то в его подсознании начали складываться и таять новые догадки.

— Феллет, — спросил он, — ты хочешь сказать мне что-то еще?

Каждый день тянулся, как месяц, каждый месяц — как год.

На выделенном Снуку маленьком острове вполне можно было жить, если старательно обрабатывать землю присланными инструментами и регулярно прочесывать мелководье в поисках съедобных морских растений. Ни табака, ни алкоголя не было — на Авернусе процесс брожения просто не использовался нигде, кроме лабораторий, — но Снук привык обходиться без них. Сами авернианцы, как он узнал, иногда вдыхали пары, испускаемые семенами определенного вида морских растений, и уверяли, что они обладают способностью поднимать дух и обогащать восприятие. Снук пробовал экспериментировать с этими семенами, но всегда с отрицательными резальтатами, что, видимо, объяснялось различиями в метаболизме. «Должно быть, одним из основных законов мироздания, — записал он на клочке бумаги, — является то, что по-настоящему хорошо может быть только дома».

Когда у него оставалось время от работы в огороде, Снук всегда находил для себя другие занятия. Единственный дом на острове постоянно нуждался в ремонте, особенно крыша. Приходилось также чинить одежду и обувь. С обогревом проблем не было: каменные плиты пола по ночам нагревались сами по себе, но Снук иногда жалел, что в доме нет чего-нибудь более примитивного. С камином, например, было бы гораздо веселее. Особенно он пригодился бы в те темные вечера, когда Снук, случалось, неосторожно начинал думать о Пруденс и огни других островов напоминали ему, что жизнь планеты движется без его участия.

«Ни одна квартира не бывает более одинокой, — вспомнил он собственный афоризм, — чем та, в которой слышны звуки веселья за стеной».

Жизнь в заключении на маленьком необитаемом островке, со временем осознал Снук, не так уж много добавляла к выпавшему на его долю испытанию — жизни в заточении в чужой вселенной, хотя Люди оказались гораздо гуманнее, чем можно было ожидать. Узнав одного только Феллета, он создал для себя некий идеализированный образ авернианцев — сверхразумных существ, восстанавливающих свою цивилизацию после одной всепланетной катастрофы и стоически готовящих себя к последнему испытанию.

Он был просто ошеломлен, узнав, что раса, как ему казалось, движимых лишь разумными соображениями существ, не желает присутствия в их мире представителя планеты, отказавшей им в помощи. А известие о том, что Феллет отстранен от своих обязанностей Ответчика, поскольку в глазах авернианцев он с ними не справился, одновременно опечалило и рассердило Снука. Кроме всего прочего Феллета критиковали и за то, что он единолично принял решение о переправке Снука в этот мир.

«Искоренить мелкие и незначительные пороки, — сказал Феллет в тот день, когда Снук оказался на Авернусе, — гораздо труднее».

Обо всем этом Снук старался не думать, неся свой груз забот, состоявший в том, чтобы выдержать от одного дня до другого, потом снова повторить этот процесс, потом снова и снова… Жить в мире, где никто не хочет тебя убить, — одна сторона медали, но у нее была и оборотная: Снук существовал во вселенной, где никто не дарил ему жизнь и где он не мог передать жизнь другим. Мысли эти были особенно болезненными для человека с его жизненной историей, для человека-нейтрино, но свою ошибку он осознал еще в тот день, когда вошел в отель в Кисуму и увидел…

Добираясь в своих размышлениях до этого места, Снук обычно приступал к уже привычному вечернему ритуалу, который заключался в том, что он снимал часы и клал их на оранжевый ящик у кровати. Если он хорошо потрудился днем, спасительное забвение приходило к нему быстро. И иногда ему что-нибудь снилось.

Каждый день тянулся, как месяц, каждый месяц — как год.

 

Глава 15

По расчетам Снука, минуло уже двенадцать месяцев с тех пор, как он очутился на Авернусе, когда однажды утром он получил мысленное послание: авернианцы подтвердили существование других планет в их солнечной системе.

С самого начала своего пребывания в этом мире он понял, что его способности к телепатической связи здесь, на Авернусе, немногим отличаются от способностей, которыми он обладал, когда жил на Земле и периодически улавливал обрывки мыслей других людей. Как ни парадоксально, полной «самоконгруэнтности» с Феллетом он мог достичь, только когда они находились в разных вселенных и Снук имел возможность совмещать свой мозг в одном объеме с мозгом Феллета. Во время регулярных визитов своего друга на остров Снук пробовал развить способность к телепатическому обмену мыслями, но прогресс тут был едва заметен, если он вообще был.

Однако в этот особенный день он безошибочно уловил настроение Людей. Радость и триумф, усиленные в миллионы раз, разлились на островами, словно золото заката, которого авернианцам никогда не доводилось видеть.

— Неплохо, — вслух произнес Снук, оторвавшись от грядки. — От полного незнания о том, что творится за облаками, до развитой радиоастрономии всего за один год. Неплохо.

Вернувшись к работе, он то и дело окидывал взглядом морской простор в надежде, что Феллет нанесет ему неожиданный визит и расскажет о подробностях открытия. Ведь массы и параметры орбит новых небесных тел должны определить расстояние, которое будет разделять Авернус и Планету Торнтона при ее следующем прохождении, и Снук испытывал к этой проблеме живейший интерес. Понять соответствующие уравнения он не мог, но они повлияли на всю его жизнь, и он хотел знать, что ожидает Авернус: новая катастрофа, большая или меньшая по масштабам, или же планета будет наконец в безопасности. Кроме того, ему казалось, что, обретя уверенность в будущем, Люди будут более терпимы к его пребыванию среди них.

Если так, то он будет просить разрешения перемещаться по планете так же свободно, как он когда-то путешествовал по Земле. Феллет говорил ему, что на востоке и на западе есть большие материки, и их исследование, а возможно, и кругосветное путешествие по планете могли бы придать его жизни какое-то подобие смысла.

В тот день мимо его острова не проходили суда, но, когда опустилась темнота, Снук увидел на других островах множество цветных огней, зажженных в честь торжества. Перед отходом ко сну он несколько часов кряду наблюдал за движущимися яркими точками. Возможно, думал он, еще одним всеобщим законом мироздания является то, что счастье и радость побед все разумные существа празднуют фейерверками, символизирующими рождение космических миров.

На следующее утро мимо его острова на большой скорости прошла на северо-восток флотилия из четырех катеров. Не припоминая, чтобы в этом направлении когда-либо двигались суда, Снук несколько озадаченно посмотрел им вслед. Катера работали от батарей, в которых электролитом служила морская вода; такие суда имели практически неограниченный радиус действия, но там, куда они направлялись, насколько Снук знал, не было суши.

Когда маленькая флотилия проходила неподалеку от острова, кто-то в белых одеждах помахал Снуку рукой с первого катера. Снук помахал в ответ, обрадованный этим простым актом общения. Может быть, это был Феллет? Но зачем ему понадобилось с такой поспешностью плыть в бескрайний океан?.. Через несколько минут катера скрылись из виду среди серых вод.

Даже начинавшийся несколько раз ливневый дождь не прогнал Снука в дом, но в тот день он так и не увидел возвращения катеров. На следующий день происшествие волновало его уже не так сильно, и он почти все время провел дома, поглощенный желанием соорудить печь из найденной на острове глины. Жители Авернуса, помимо того что придерживались строгой вегетарианской диеты, еще и ели все в сыром виде, и Феллет даже не подумал обеспечить Снука приспособлениями для приготовления пищи. Снук в известной мере привык к сырым продуктам, но с недавнего времени его буквально преследовала мысль о горячем супе. А больше всего он мечтал о том, чтобы, перемолов зерно, испечь из муки хлеб и съесть его с вареньем. Снук как раз выкладывал фундамент будущей печи, когда до него донесся шум мотора медленно приближающегося катера.

Он подошел к двери и увидел причаливающее авернианское судно, на носу которого стоял Феллет. Три других катера обогнули остров по крутой дуге и ушли на юг, бороздя гладкую серую воду. Снук двинулся навстречу Феллету и заметил, что авернианец держит в руке какой-то зеленый с белым предмет. Пристально взглянув на Феллета, Снук послал ему традиционное мысленное приветствие и получил в ответ неустойчивый образ вечно бегущей волны.

— Я надеялся, что ты появишься, — сказал он, когда Феллет ступил на древние доски причала. — Хорошие новости?

— Я думаю, их можно оценить именно так, — сказал Феллет. После годичной практики он говорил почти бегло, хотя голос его оставался низким и в нем слышались сиплые нотки.

— Вы нашли еще одну планету.

— Да. — Губы Феллета изогнулись в гримасе, которую Снук никогда не видел и не мог интерпретировать. — Хотя нам помогли.

Снук покачал головой.

— Я тебя не понимаю, Феллет.

— Может быть, это поможет тебе понять.

И он показал Снуку предмет, который принес с собой. Сердце его дрогнуло, когда он увидел, что это зеленая бутылка, в содержимом которой, будь Снук на Земле, он безошибочно угадал бы джин. Вместо этикетки к бутылке был приклеен исписанный от руки листок. Феллет протянул бутылку Снуку, и тот дрожащими руками принял этот неожиданный подарок, наполненный чистой прозрачной жидкостью.

— Феллет, — спросил Снук слабым голосом, — что это такое?

— Не знаю, — ответил Феллет. — Текст написан на английском или еще на каком-то из земных языков, и я не смог его прочесть. Думаю, это прислано тебе.

— Но… — Несколько секунд Снук ошарашенно смотрел на Феллета, потом перевел взгляд на плотно исписанный листок бумаги и стал читать.

«Дорогой Гил, это еще один из моих невероятных проектов, но, Вы ведь знаете, ради науки я готов попробовать все, что угодно. Мы обнаружили две антинейтринные планеты: внутри Плутона и внутри Урана, и они достаточно массивны, чтобы сильно изменить орбиту Планеты Торнтона. В 2091 году на Авернусе будут довольно высокие приливы, но при соответствующей подготовке, я думаю, все обойдется без трагических потерь. Информацию, касающуюся этого вопроса, я изложил в виде диаграмм, разобраться в которых для Феллета не составит труда, и все это я вкладываю в буй, оснащенный радиомаяком. Я знаю, что авернианцы не используют для связи электромагнитные явления, но надеюсь, они так или иначе этот буй найдут. Если, конечно, нам удастся переправить его на Авернус. За прошедший год мы добились больших успехов как в ядерной, так и в „трансвселенской“ физике и, похоже, способны самостоятельно осуществлять перенос небольших предметов между двумя мирами в одном направлении. Это письмо я пишу на корабле в Аравийском море и почти уверен, что мы сможем удержаться в районе северной верхней мертвой точки достаточно долго, чтобы произвести перенос. Если Вы читаете сейчас эти строки, значит, эксперимент увенчался успехом, и я предлагаю Вам отпраздновать это событие содержимым бутылки.

Вам, видимо, небезынтересно будет узнать, что всем нам удалось выехать из Баранди буквально перед самым началом охватившей всю страну народной революции, в которой бесследно исчезли и Огилви, и Фриборн. Пруденс вернулась к своей работе в ЮНЕСКО, но я уверен, что она захотела бы, чтобы я передал Вам привет. Дес Квиг работает теперь со мной и тоже шлет Вам привет.

Вам также, может быть, будет интересно узнать, что я женился на прелестной девушке по имени Джоди: она много говорит, но не позволяет мне слишком раздуваться от внимания, которым последнее время меня одаривает пресса. Весь мир проявляет огромный интерес к самой концепции перехода между двумя вселенными, и деньги на исследования текут рекой. Поговаривают даже о серьезной экспедиции на Авернус через несколько лет, и, если авторитет мой к тому времени не померкнет, я собираюсь принять в ней участие, хотя я и трус. Не хочу обещать слишком много, Гил, но, если Вы получите эту бутылку в целости и сохранности, сделайте из нее подсвечник. И поставьте свечу на своем окне.

Ваш Бойс»

Закончив читать, Снук взглянул на Феллета, стоявшего на фоне покрытых туманом островов. Он открыл было рот, собираясь пересказать ему содержание письма, но тут же понял, что Феллет и так все уже знает из его мыслей. Молча они продолжали смотреть друг на друга, не замечая шепота океанского ветра, страствующего вокруг всей планеты.

— Будущее, похоже, складывается несколько иначе, чем я представлял,

— сказал Снук.

— Настоящее тоже изменилось, — ответил Феллет. — Если ты захочешь жить среди Людей и путешествовать по большим островам, это можно будет организовать. Я могу взять тебя к себе домой прямо сейчас.

— Спасибо, но мне не хотелось бы покидать этот остров до завтра. — Снук взвесил в руке бутылку с джином. — Сегодня мне составит компанию один старый приятель.

Он попрощался с Феллетом и двинулся к своему одинокому дому, осторожно ступая по крутой каменистой тропе.