Тем же вечером, пока Адам, Шон и Джоэль выгружают горы сумок, заполненных моими вещами, из багажника Camaro, я задаю им тот же вопрос, который уже миллион раз задала Адаму с тех пор, как он сказал, что я могу остановиться у него.
– Вы точно уверены, что всё нормально?
– Шутишь? – спрашивает Джоэль, перекидывая одну из увесистых черных сумок через плечо и держа ещё две сумки в руке. К тому моменту как он захлопывает багажник, в нём не остается ничего, что я могла бы взять.
– Это же, – посмеивается он, пока мы идем через парковку, – лучшее, что могло произойти. Ты же понимаешь, насколько это здорово, да?
Адам пинает Джоэля в подошву кроссовка, когда тот делает шаг.
– Заткнись, Джоэль.
Джоэль спотыкается, тихонько хихикая. Лучи вечернего солнца отражаются от светлого, жесткого ирокеза на его голове, от чего он выглядит совершенно убийственно.
– Прости, чувак, но, брось! Это же…
Адам вновь ударяет его по ноге, но на этот раз сильнее, Джоэль подается вперед, с трудом удерживая равновесие.
– Козёл! – выкрикивает он, всё ещё смеясь, и убегает вперед, чтобы быть вне досягаемости ног Адама. Тот ухмыляется, потихоньку отставая.
Мне на самом деле интересно, что имел в виду Джоэль, но, похоже, что он наконец-то понял намек и решил помолчать. Я бросаю вопросительный взгляд на Шона, несущего четыре сумки, и он замечает это.
– Мы не против, чтобы ты жила с нами, – уверяет он. Но это не то, что я хотела узнать.
– Почему это «лучшее, что могло произойти»?
Адам закатывает глаза.
– Он просто чушь несет. Да, Джоэль?
Джоэль смеется и открывает дверь, придерживая ее для нас.
– Как скажешь, Адам.
В квартире я следую за ребятами по коридору в спальню Адама. Они забрасывают мои вещи на черное одеяло, которое всё ещё наполовину свисает с кровати после нашей безумной спешки этим утром. Стены в комнате совершенно белые, местами крест-накрест наклеен синий малярный скотч, а свободное пространство между линиями заполнено текстами песен – сотни строк, написанных ярко-синим маркером. Шторы на окнах черные, но прозрачные, а единственная мебель в комнате, кроме его кровати, – небольшой комод и угловой стол. Комод, стол и даже пол усыпаны стопками блокнотов, которые, не сомневаюсь, исписаны от корки до корки. В комнате полнейший беспорядок, но он прекрасен, ибо каждая его частичка – Адам.
Когда Шон и Джоэль уходят в гостиную, Адам остается со мной и тут же открывает половину ящиков комода. Парень вытягивает оттуда одежду, распихивает ее по другим ящикам, после чего аккуратно закрывает их. Когда до меня доходит, что он делает, я тороплюсь остановить его.
– О, нет. В этом нет необходимости, – настаиваю я, приближаясь к нему. Чувствую себя слишком назойливой, мне хочется схватить его за руки и заставить прекратить расшибаться в лепешку ради меня.
– Я знаю, – отвечает он, подходит к своему шкафу и сдвигает вешалки, чтобы освободить место для моих вещей. Когда его не удовлетворяет количество освобожденного места, он снимает кучу вешалок с рубашками и бросает их на пол у шкафа. После чего с улыбкой на лице поворачивается ко мне.
– Серьезно, Адам. У Ди мои вещи просто стояли в сумках на полу. Ты же видел.
– И что? Здесь будет гораздо лучше.
Я делаю глубокий вдох.
– Слушай... Я очень ценю то, что ты делаешь для меня, но серьезно, ты не должен этого делать. На самом деле я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным принимать меня или что-то в этом роде. То есть мы не так долго знаем друг друга для этого, и я не хочу быть обузой, хоть и знаю, что мне больше некуда пойти, но тем не менее, не хочу, чтобы ты себя чувствовал…
– Эй, – перебивает Адам, когда я едва не рву волосы на голове, – мы друзья, верно?
– Да, – отвечаю я, опасливо глядя на всё ещё открытые пустые ящики.
– А друзья помогают друг другу, верно?
Вынуждаю себя взглянуть ему в глаза.
– Да, но…
– Отлично, я хочу, чтобы ты жила со мной, – перебивает он, тепло улыбаясь. – И... ты должна помочь мне.
Я смеюсь и качаю головой.
– Я должна помочь тебе?
Он кивает, глуповатая улыбка расплывается на его лице.
– Знаешь, у меня, скорее всего, не получится вернуться в строй на оставшуюся часть семестра... верно?
– Ага.
– Это немало времени…
– Не так уж и много.
– Ты устанешь от меня.
– Ты устанешь от меня задолго до того, как я устану от тебя.
– Мы только познакомились.
– Мы уже два месяца знакомы.
– Ты сумасшедшая.
Адам сверкает своей жемчужно-белой улыбкой, и внезапно этого становится достаточно, чтобы убедить меня оставаться с ним столько, сколько он позволит. Я благодарю парня, и он обнимает меня, от чего все мои внутренности начинают плавиться, после чего уходит в гостиную, чтобы я могла закончить распаковывать вещи.
Когда Адам уходит, вместе с ним уходит чувство теплоты, и внезапно мне вновь становится до чертиков страшно. Я что, серьезно переезжаю к парню, с которым не встречаюсь, которого знаю меньше недели и который по чистой случайности оказался Адамом, черт возьми, Эверестом?
Я, скрепя сердце, заполняю его ящики своей одеждой. Складывать бюстгальтеры и трусики в его комод кажется сверх странным. Уставившись на белые стринги, лежащие на вершине кучи трусов в моем новом бельевом ящике, я практически на грани того, чтобы изменить свое решение. Я поспешно хватаю шелковую одежку и запихиваю на самое дно, прикрывая нижнее белье толстым слоем неинтересных носков.
Боже, это безумие! Мама едва ли одобрит это. По крайней мере, не думаю, что она... Понравится ли ей Адам? Папа... о Боже, папа, папа! Я на самом деле чувствую себя так, словно отправляю своих родителей в могилу?
– Ты в порядке? – тихо интересуется Шон, зайдя в комнату.
Я вздыхаю, чувствуя легкое головокружение и жар.
– Это странно, да? Пожалуйста, скажи мне, что я не единственная, кто считает это странным.
Шон присаживается на черное покрывало Адама, потирая колени руками.
– Это определенно странно.
– Спасибо! – я оборачиваюсь и начинаю вышагивать по комнате. – Адам ведет себя так, словно это нормально. Словно это не такое уж и важное событие, – тихо произношу я, после чего медленно закрываю дверь, нуждаясь в частной консультации самого здравомыслящего, из присутствующих здесь, человека.
– Ох, это важное событие, – подтверждает Шон. Он рассеянно уставился на стену, и я практически вижу, как крутятся шестеренки в его голове.
– Адам постоянно так делает? Наобум предлагает девушкам жить с ним?
Если это так, то, возможно, на самом деле всё не так уж и странно, как мне кажется. И тогда я, по крайней мере, смогу узнать у Шона, что произошло с теми девушками. Устал ли Адам от них? Выгнал ли?
Если он не всегда так поступает, то я, честно говоря, даже и не знаю, что с этим делать.
Шон отрицательно качает головой.
– Адам никогда не позволял девушке даже на ночь здесь остаться.
– Я ночевала здесь прошлой ночью…
– Я имею в виду до тебя, – исправляет он. – Адам никогда не позволял девушке остаться на ночь. До тебя.
Я некоторое время смотрю на него, пытаясь осознать сказанное.
– Никогда?
– Никогда, – он закидывает ногу на кровать. – И теперь ты переезжаешь…
Когда дверь внезапно открывается, Адам смотрит на нас так, словно он мог чему-то помешать, а после интересуется, не сделал ли он это.
– Нет, – отвечаю я. – Просто…
Мне просто нужно было выудить информацию у твоего ближайшего друга. Не хочу доставлять неприятности Шону, но... мне нужно спросить.
– Адам, ты никогда прежде не позволял девушке оставаться здесь?
Он резко переводит взгляд на Шона, поднявшего руки в знак капитуляции.
– Прости, чувак. Роуэн спросила. Она вроде как паниковала.
Выражение лица Адама смягчается, когда он облокачивается на дверь.
– Ты паниковала?
Разве это не очевидно? Потому что именно этим я и занимаюсь!
– Я не паниковала.
Шон и Адам оба смотрят на меня, после чего Шон нервно произносит:
– Нет... ты паниковала. Я думал, ты собираешься вытоптать канавы в половицах.
Осознавая, что я всё ещё переминаюсь с ноги на ногу, вынуждаю себя прекратить вышагивать.
– Извини... Не хочу показаться неблагодарной или что-то в этом роде… но… – я вздыхаю и сажусь прямиком на пол. – Я не могу избавиться от чувства, словно пользуюсь твоей добротой.
И это только цветочки. Другая причина моего страха в том, что Адам вышвырнет мою задницу в ту же минуту, когда найдет кого-то другого, кто привлечет его внимание. Он словно пчела в ботаническом саду, а я – всего лишь крошечная ромашка серди клумбы роз. Единственный цветок, который не будет сорван.
Адам садится на пол передо мной.
– Шон, можешь оставить нас на минутку?
Когда Шон уходит, Адам небрежно поглаживает мои скрещенные ноги, чтобы немного расслабить.
– Персик... Я никогда не позволял девушке оставаться здесь, потому что прежде я никогда не дружил с девушками. Это пустяк. Я всё время разрешаю друзьям оставаться у меня.
– В твоей постели? – язвлю я.
Он издает короткий смешок.
– Нет, не в моей постели... Но, ладно тебе, неужто в моей постели тебе так плохо спалось? Она достаточно велика для нас двоих. Держу пари, ты даже не заметила мое присутствие.
– Брось, Адам... это странно.
Он хмурится и очаровательно наклоняет голову, от чего мне хочется томно вздохнуть.
– Почему это должно быть странно?
– А?
– Думаю, я не понимаю.
Он смотрит на свои колени, перебирая бахрому на потертостях, после чего вновь переводит взгляд на меня.
– Почему это странно? Если мы с тобой друзья, почему я не могу сделать что-то приятное для тебя? Если на самом деле я не нравлюсь тебе, Персик, просто признайся в этом.
– Адам... Я просто дурачилась…
Он качает головой и встает, чтобы держаться от меня на расстоянии, и в конце концов присаживается на край кровати.
– Нет. Знаешь, я много думал об этом. О том, почему ты так и не пришла за кулисы той ночью. Почему ты никогда не здоровалась со мной в аудитории. Почему лгала о том, кто ты, и не хотела, чтобы я узнал. Знаю, ты считаешь меня своего рода бабником или типа того, и я не отрицаю этого, но на самом деле это ничего не объясняет. Ведь ты сказала, что мы можем быть друзьями, так почему же ты не сказала мне об этом полтора месяца назад? Почему ты исчезла и скрывалась? А потом лгала?
– Я не думала, что это заботит тебя, – тихо произношу я. Чувствую себя идиоткой.
– Так вот, меня заботило.
– Прости меня, – присаживаюсь рядом с ним.
– Почему тебе так легко общаться сдругим ребятами, но не со мной? Ты спокойно можешь играть всю ночь напролет в видеоигры с Майком. Танцевать с Джоэлем. У вас с Шоном какие-то понятные лишь вам двоих шуточки, словно вы всю жизнь были друзьями. Но когда я пытаюсь сделать что-то приятное для тебя, ты начинаешь нервничать по этому поводу
– Я никогда не спала в одной постели с Майком, Джоэлем или Шоном, – отвечаю я.
– Тебя бы это так же сильно встревожило?
Нет... Потому что я просто не думаю о них так же, как о нём. Не то чтобы я думала об Адаме.
– Нет, но не потому, что ты мне не нравишься, – честно отвечаю я.
– Тогда почему?
Потому что ты нравишься мне гораздо больше, чем они, гораздо больше, чем должен.
– Я не хочу отвечать на этот вопрос…
Адам вздыхает и падает на кровать, свесив ноги у края.
– Адам? – произношу я спустя какое-то время.
Он издает какой-то звук, который я воспринимаю как «Да?».
Я приподнимаюсь, чтобы взглянуть на него, на его лохматые каштановые волосы и пронзительные глаза. Его руки расслабленно лежат под головой, от чего футболка задралась, обнажив узкую полоску кожи над поясом джинс.
– Ты мой любимчик... вот почему.
Глядя на меня так, словно он не до конца уверен в искренности моих слов, парень спрашивает:
– Я твой любимчик?
Преуменьшение века.
– Самую малость, – улыбаюсь ему.
Адам улыбается, а затем его лицо становится более серьезным. Он садится, внимательно глядя на меня.
– Как сильно я тебе нравлюсь?
Ох, это слишком, слишком тяжелый вопрос. Я уклоняюсь от ответа.
– Достаточно, чтобы не заставлять тебя спать на диване с Джоэлем в обмен на репетиторство.
Он смеется и спустя мгновение поднимается.
– Ты тоже нравишься мне, Персик… И я рад быть просто твоим другом. Так что перестань зацикливаться на этом, ладно?
Я залезаю под одеяло и прижимаюсь щекой к подушке Адама, испытывая смешанные эмоции по поводу того, что он рад быть моим другом.
– Ладно.
Откатываюсь к стене, ожидая, что Адам уйдет, но вместо этого он снимает джинсы и ложится рядом, обнимая меня.
Не хочу особо акцентировать внимание на том, что скажу дальше, но мне слишком интересно узнать его ответ, чтобы остановиться.
– Друзья так не делают, Адам.
– Итак, мы друзья и мы так делаем, так что, похоже, в этот раз ты ошиблась.
Я хихикаю, после чего ещё крепче прижимаюсь к нему.