2012, древний город Теотиуакан

Билли Гровс закинул голову и устремил взгляд на верхнюю площадку Храма мира. Там стоял Скэрроу, заслоняя глаза рукой, словно пытаясь разглядеть что-то против солнца, бьющего ему в лицо, и серую пыль, поднятую вертолетом.

Мэтт поставил ногу на первую ступеньку лестницы, желая отнести Сенеке серебряный сундучок. Гровс подался вперед, схватил его за руку, потянул к себе.

— Нет.

— Что вы делаете? — резко обернулся Мэтт.

— Отдайте мне.

Эл стал рядом с Мэттом и отвел руку Гровса.

— Отойдите, Гровс. Пусть идет. Если Сенека сможет остановить это безумие, как она вам обещала, мы должны отдать ей этот плат. Если только вы не солгали.

— Я не солгал. Мы с вашей дочерью заключили сделку. Она хотела, чтобы я связался с вами, и я связался. Она хотела, чтобы ее отец пришел ее вызволить, и я обеспечил это. — Гровс запнулся и с безмолвной мольбой посмотрел в глаза сначала Элу, потом Мэтту. — Но позвольте мне сейчас взять сундучок. Как я смотрю на вас, я хочу посмотреть в глаза Скэрроу, и пусть он заглянет мне в душу. Пусть увидит все, что в ней копилось день за днем. Самое мое горячее желание — наконец освободиться. Пусть увидит мои мучения и поймет, что я готов на все, чтобы их прекратить. Позвольте мне отнести ей сундучок. Я заслужил это право.

Мэтт передал реликварий Гровсу.

— Заслужили.

Взяв сундучок так бережно, словно это была хрупкая драгоценность, которую он боялся повредить, Гровс прижал его к груди.

— Спасибо, — прошептал он и начал свой путь наверх.

Он пришел сюда без парика, без фальшивой бороды, без грима. Он — Билли Гровс, простой ковбой. Он хотел уйти тем мужчиной, каким был до начала этого кошмара. Годы неправильного питания и отсутствия физической активности давали себя знать — каждое сгибание колен причиняло ему жуткую боль, отзывавшуюся по всему позвоночнику. Ступни внутри сапог свело судорогой, бедра под джинсами ныли. Пройдя с десяток шагов, он стал задыхаться; сердце бешеной барабанной дробью билось о ребра. Но он продолжал идти, то и дело останавливаясь отдохнуть и взглянуть на растерянное лицо Хавьера Скэрроу — императора Монтесумы Второго.

Если Сенека пресечет чудовищный замысел Скэрроу, а заодно и его, Гровса, жалкое существование, — а он верил тому, что она сказала о повелении ангела святой Веронике — то совершенно неважно, как он борется за каждый глоток воздуха и как болит его тело. В конце концов, как бы оно ни болело, боль его не убьет. Он принесет ей этот плат, и он готов принять то, что случится потом.

Он давно уже примирился с Богом и раскаялся в своих грехах. Он не испытывал страха смерти — только страх вечной жизни. И он поднимался — не на верхушку языческого ацтекского храма, он восходил к вечному покою.

Он поднимался к небу.