— Не передумал меня брать? — спросила Коттен Теда Кассельмана по телефону.

— Совершенно не передумал, — ответил Тед. — Если ты примешь мое предложение, это будет лучшей новостью за всю неделю.

— Сначала мне надо обговорить с тобой кое-что. Идет?

— Валяй.

Коттен откинулась на диванные подушки.

— Допустим, я бросаю свою работу. Я уже позвонила в «Газетт» и сказала, что ухожу. И даже написала заявление, но еще не отослала его.

— Ты сделала все как надо, — сказал Тед.

Коттен прикусила нижнюю губу.

— Не совсем.

— Так давай отправляй письмо, и пусть эта дурацкая работа достается Темпест Стар и «Курьеру».

— Я так и хочу сделать. Но «Газетт» заплатила мне аванс за материал о руинах в Нью-Мексико. Проблема в том, что материала нет. То есть сюжет есть, но он еще не закончен. Я хочу доработать его для Си-эн-эн, но не могу разорвать контракт, если не верну деньги «Газетт». — У Коттен все внутри сжалось. — А денег у меня нет…

— Я об этом позабочусь, — сказал Тед.

— Нет, я хочу не этого. Я предлагаю сделку. Постарайся отнестись непредвзято.

Следующие пять минут Коттен рассказывала Теду во всех подробностях про хрустальные таблички — в Перу, в Нью-Мексико и про последнюю, утерянную. Она рассказала о Гапсбургах, о Томасе Уайетте, его сотрудничестве с Венатори и смерти, которая, как она убеждена, произошла вовсе не по естественным причинам.

— Это сюжет, который я собираюсь сделать для Си-эн-эн. Тед, эта история даже серьезнее, чем заговор Грааля. Я уверена, что таблички собственноручно созданы Господом и что в них содержится послание к…

— Коттен, меня не надо убеждать — я тебе верю, верю в твое чутье и твой профессионализм. Кроме того, я отлично понимаю, что ты будешь раскручивать этот сюжет независимо от того, заплатит тебе Си-эн-эн или нет. Я прав?

Коттен прижала телефон плечом и очень тихо, почти шепотом, произнесла:

— Это очень важно для меня, Тед.

— Сколько ты должна «Газетт»? Кстати, возвращать мне деньги не надо. Си-эн-эн даст аванс и оплатит работу отличного журналиста и первоклассный новостной материал.

— Должна я примерно две тысячи долларов. Еще надо показать фотографии перуанской таблички специалисту, а это означает дорожные расходы. Мы с Томасом искали экспертов по хипу и выяснили, что один из лучших специалистов в мире работает в Чикаго. С него я и начну.

— Не вопрос. Клей марку и отправляй свое письмо о расторжении контракта. Тебе нечего делать в этом вонючем таблоиде. Возвращайся домой, в Си-эн-эн, и все будет хорошо.

— Но я еще не готова переезжать в Нью-Йорк. Сначала надо довести до ума сюжет с табличками.

— Ну что ты, детка. Работай там, где тебе удобно. А о переезде подумаем потом.

— Тед, ты просто чудо. Я серьезно.

— Да-да, конечно. Хочешь подольститься, чтобы я повысил тебе гонорар.

Оба засмеялись.

— Слушай, ты общаешься с Джоном Тайлером? — спросил Тед.

— Да. Я разговаривала с ним сразу после смерти Томаса и вчера. Тело отправили в Вашингтон на частные похороны. У него не было родных, поэтому придут только представители посольства и члены Венатори. Джон обо всем позаботился. Мы с ним говорили очень долго.

— У вас с ним особые отношения. Досадно, что он священник — точнее, даже архиепископ.

— Ну да, он священник. И что с того?

— Вот я и говорю: досадно. — Тед секунду помолчал. — Ладно, не буду больше мучить тебя этими разговорами. Как я понимаю, это больная тема.

— Вроде того, — сказала Коттен.

— Ладно, детка, высылай мне свой план передвижений и держи в курсе дела. Я добуду тебе денег, а когда будешь готова, звони. Я закажу все, что надо, через командировочный отдел Си-эн-эн.

Прилетев в чикагский аэропорт О’Хара, Коттен доехала на автобусе до гостиницы «Краун-плаза» в Гриктауне. На три часа у нее была назначена встреча с доктором Гари Эвансом на факультете антропологии Иллинойского университета.

Без пяти три она стояла перед его секретаршей.

— Меня зовут Коттен Стоун. У меня встреча с доктором Эвансом.

В правой руке она держала маленькую кожаную папку на молнии.

— Пришла мисс Стоун, — сообщила секретарша по телефону. Секунду она слушала, и повесила трубку. — Проходите, доктор Эванс ждет.

Коттен легонько постучалась и зашла в кабинет.

— Добрый день. — Эванс протянул ей руку через стол.

На вид ему было лет шестьдесят пять — сальные прилизанные волосы, мешковатый костюм. Стекла очков были столь же внушительны, сколь и его среднезападный акцент. Кабинет был маленьким и загроможденным — книги, бумаги и папки стояли стопками вдоль стен.

— Спасибо, что согласились меня принять, доктор Эванс.

— Вы сказали, что у вас есть хипу. — Он с любопытством посмотрел на ее папку. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Коттен села напротив Эванса.

— С самого вашего звонка жду не дождусь, когда вы покажете свою находку, — сказал Эванс. — Особенно учитывая, что я увижу ее первым.

Коттен положила папку на колени.

— Да, вы первый.

— А как к вам попало это хипу? По телефону вы, похоже, не хотели вдаваться в подробности.

Коттен с трудом сглотнула.

— Слишком сложная история, чтобы рассказывать ее по телефону. И еще: наверное, я ввела вас в заблуждение. У меня нет собственно хипу, у меня только фотографии.

Коттен расстегнула папку и вытащила три снимка хрустальной таблички пять на семь, которые распечатала дома. Она разложила их на столе Эванса, наблюдая за его лицом — он часто заморгал и нахмурился, придвинув фотографии ближе.

— Что это?

— Хрустальная табличка, обнаруженная на отдаленном археологическом объекте в перуанских Андах.

Эванс полез в ящик стола и достал большую лупу. Взяв первую фотографию, он стал внимательно рассматривать ее, поворачивая под разными углами. Затем перешел ко второй и к третьей.

— Что вы об этом думаете? — спросила Коттен. — Нижняя часть таблички напоминает хипу. Линии — это веревки, а точки — узлы. Такое возможно?

— Возможно, — сказал Эванс, пожав плечами. — Я ничего не понял. Что это вообще за табличка? Я-то думал, что вы принесете настоящее хипу. — Он поднял глаза. — Не знаю точно, что это у вас, мисс Коттен, но боюсь, что ничем не смогу помочь. Мне надо видеть само хипу. Способ плетения нитей, их цвет — все это не менее важно, чем узлы — или, в данном случае, точки.

— Но по ним можно хоть что-нибудь понять? Не могли бы вы разобраться с линиями и точками? — Она услышала в своем голосе нотки отчаяния.

— Исследование займет много времени, а у меня со временем туго. Вы можете хотя бы верифицировать эти фотографии или представить доказательства, что это снимки подлинного артефакта? Насколько я вижу, это может быть просто гравюра на стекле.

— Нет, это не гравюра на стекле. Я же объясняю: это хрустальная табличка, обнаруженная на археологических раскопках в Перу. А снимки я сделала сама, перед тем как табличка была уничтожена. Неужели вы не читали об этом происшествии? Доктор Карл Эдельман, весь лагерь…

— Ах да, убийства. Разумеется, читал, но не припомню, чтобы там упоминалась какая-то хрустальная табличка.

— Потому что она была уничтожена. Из-за этой таблички все и погибли. Все, кто ее видел, мертвы.

— Вы тоже ее видели, мисс Стоун, а вы живы.

Коттен встала и ткнула пальцем в одну из фотографий:

— В этих надписях, в этих хипу, содержится важнейшая информация, настолько важная, что…

— Прошу меня извинить, мисс Стоун.

— Я вас умоляю… Мне вас так рекомендовали. И я так надеялась…

Эванс собрал фотографии и протянул ей.

Коттен отступила.

— Взгляните на них еще раз. Очень вас прошу, доктор Эванс. Когда выпадет свободная минутка или просто разберет любопытство, взгляните на них. Мое имя и телефон записаны на обороте.

Она повернулась и вышла из кабинета.

Лестер Риппл пришел заранее. Он всегда приходил заранее. Трижды объехал квартал, перед тем как выйти из машины, и трижды обошел вокруг здания. Проклятые глаза слезились, как у плачущего ребенка. А все этот ветер, будь он неладен.

— Третий этаж, — произнес он вслух, вспоминая, куда было велено прийти. Может, это предзнаменование. Третий этаж. Третий этаж. Третий этаж.

Он посмотрел на часы. Все-таки чересчур рано, но бродить по улице он уже не мог. Он знал, что щеки покраснеют от холода, а глаза… Господи, первый день на работе, а он явится таким чучелом. Его могут уволить, не успев принять. А работать хотелось, пусть даже не на физическом факультете, куда он изначально подавал заявление. Но им понадобился математик на факультете антропологии. Поди разбери. Его должность будет называться «доцент-исследователь». В перспективе — бессрочный контракт. Это хорошо. Должностные обязанности — проводить исследования в рамках программы, получать гранты и публиковать научные статьи. С последним пунктом может выйти заминка, потому что никто еще не соглашался печатать его нитяную теорию. А отступать от нее он не собирался. Но с другой стороны, не требовалось читать лекций, и это его устраивало. Хотя при чем тут антропология? Не терпелось узнать, что же его ожидает.

Риппл зашел в здание и стал подниматься по ступенькам. Даже если придется немного подождать — неважно, он должен быть пунктуальным. Нет оправданий тем, кто опаздывает.

— Черт, черт, черт, — выругался он, не пройдя и половины первого пролета. Подмышки взмокли, над губой выступил пот. Нервы. В этом все дело, он разнервничался. Вспомнилась реклама по телевизору: «Они не должны видеть, что ты потеешь».

А потом в кишечнике начались спазмы. О господи. Надо зайти в туалет. Не может же он сидеть перед новым начальником, когда у него пучит живот? А вдруг он не сможет сдержаться? Вспотеет, покроется мурашками, да еще и не сможет сдержаться?

Риппл помчался вверх по лестнице и наконец оказался на площадке третьего этажа. Понесся по коридору, моля бога, чтобы там оказался туалет. И действительно, медная дощечка гласила, что за дверью мужская уборная.

Сидя на унитазе, он достал из кармана упаковку имодиума, разорвал ее и разжевал две таблетки двойного действия.

«Спасен», — подумал он.

Наконец, почувствовав себя лучше, вышел из кабинки и вымыл руки. Аппарат по выдаче бумажных полотенец регулировался детектором движения. Скажите, пожалуйста! Он помахал рукой, и вылезла салфетка. Вытерев руки, он бросил ее в мусорное ведро.

И вдруг что-то привлекло его внимание. Он нагнулся над ведром. Как бы это достать, не запачкав руки? Выпрямился и три раза махнул перед аппаратом. Оторвал вылезшую салфетку и положил на правую ладонь.

Лестер Риппл сунул руку в ведро и вытащил три фотографии.