Лондонский воздух был влажным и холодным. Желтый туман окутал город.

Габриэль лениво покачивал серебряной тростью.

Пришло время охоты.

Он знал адрес, который искал — он только не знал, был ли на месте нужный ему человек.

Габриэль без труда нашел этот городской дом; он располагался прямо напротив парка.

Голоса детей наполняли желтый сумрак, окутавший Лондон. Дети пели песенку про лондонский мост, их няньки отводили душу в досужей болтовне.

Никто бы не заметил двух мужчин, прогуливающихся в тумане. А если бы и заметил, то все равно не смог бы распознать.

— Чищу обувь, всего пенни, дяденька, — предложил сиплый голосок.

Габриэль взглянул в глаза шестилетнего паренька, скорее приставшие шестидесятилетнему старику. И позволил натереть свои ботинки.

Но он не думал о ботинках. Он не думал о человеке, которого искал.

Габриэль думал о Виктории.

Она хотела спасти ангела.

Габриэль не был ангелом.

«Как женщина любит мужчину?..»

Майкл любил Габриэля. Его любовь разрушила жизнь Габриэля.

Гастон утверждал, что служащие Габриэля любили его. Их любовь позволила Габриэлю разрушить их жизни.

Ни одна женщина никогда не любила Габриэля.

Он никогда не просил, чтобы женщина полюбила его.

Чистильщик присел на корточки, и Габриэль смог наблюдать за его работой. Молодые-старые глаза вспыхивали синими огоньками.

«Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы, сэр».

Габриэль убрал ногу с коробки и бросил чистильщику флорин.

Дверь в доме отворилась.

Показалась женщина с двумя маленькими девочками восьми и десяти лет. Она была в сером плаще и шляпке без полей; девочки — в меховых шапках и с муфтами.

Гувернантка взяла обеих девочек за руки.

Виктория говорила, что не все дети милы. В голове Габриэля мелькнула мысль — любила ли она этих девочек?

Смогла бы полюбить детей ублюдка?

Он подождал, удостоверяясь, что девочки с гувернанткой направились в парк.

Да, пошли.

Пропуская девочек через ворота, гувернантка заслонила их от Габриэля. А затем они все исчезли в тумане.

Какой-то мальчишка бойко торговал булочками.

Виктория не завтракала, пока он был с нею. Поела ли она после того, как он ушел?

Габриэль купил коричную сдобу. Едва он успел ее доесть, как дверь дома отворилась вновь.

Появился мужчина, которого искал Габриэль.

В правой руке у него была обычная трость красного дерева.

Однако серебряный набалдашник трости Габриэля служил напоминанием, что ничто не является тем, чем кажется.

Габриэль отошел от ворот парка. Он неспешно пересек улицу, ловко переступив через кучу навоза, когда проскальзывал между громыхающим омнибусом и телегой, запряженной мулом. Затем ступил на тротуар.

Мужчина медленно спустился по ступенькам и повернул на север, в противоположную парку сторону.

В тумане слышались шаги. К ним присоединились шаги Габриэля.

Переложив трость в правую руку, Габриэль расстегнул пальто и из кобуры у плеча вытащил самовзводный револьвер; он спрятал его под сюртуком.

Мужчина немного ускорил шаг.

Впереди, на углу улицы, стоял полисмен. Навстречу ехал двухколесный экипаж, и мужчина поднял руку, чтобы остановить его.

У Габриэля не оставалось выбора, кроме как немедленно действовать.

— Сэр. Сэр! — Габриэль нагнал мужчину. Стараясь говорить мягким спокойным голосом, он спросил:

— Вы мистер Торнтон?

Мужчина замер и настороженно посмотрел на Габриэля со все еще поднятой рукой. Он был среднего возраста, консервативно одетый, с бледным узким веснушчатым лицом.

Он не был похож на человека, который терроризирует женщин. Между тем Габриэль знал, что сам выглядит именно таким, каков он есть на самом деле: человек, который убивал и убьет снова.

— Да, я, — нервно ответил мужчина.

Это была первая ошибка.

Ни одинокий мужчина — ни, тем более, одинокая женщина — никогда не должны признаваться в своем имени незнакомцу на улице.

Габриэль безжалостно использовал в своих интересах его доверчивость.

— С вашей дочерью Пенелопой произошел несчастный случай, сэр. Гувернантка, мисс Аберкарти, попросила, чтобы я сбегал за вами, — женщина в бюро по трудоустройству, которую расспросил Дэвид, была более чем рада услужить такому симпатичному мужчине и рассказать все, что он пожелал узнать.

Мужчина опустил руку. Лошадь процокала мимо них.

— Пенелопа! — неожиданное изумление залило его лицо. — Как с ней что-то могло случиться? Где она?

Габриэлю не было нужды лгать.

— Она в парке, — ответил он и немного выждал, чтобы понять, придется ли ему применять силу.

Мужчина сам повернулся в сторону парка.

Дорога была свободна, и Габриэль пересек ее беспрепятственно и быстро, как будто спешил поскорее вернуться к месту несчастья.

Мужчина поспешно следовал за ним. Вместе они зашли в открытые ворота парка.

— Где она? — с тревогой спросил мужчина.

Дети продолжали играть, наполняя своими голосами туманный парк: «Лондонский мост подает, падает, падает…»

— Прямо здесь, — ответил Габриэль, отступая к дереву, подальше от играющих детей — туда, где туман был плотнее.

Торнтон неосторожно шагнул в расставленную для него западню.

Габриэль ткнул мужчину в грудь набалдашником своей трости.

Тот впечатался в дерево, из груди со свистом вышел воздух, шляпа наползла на лицо, закрыв один глаз, а трость выскользнула из ослабевших пальцев.

Габриэль вдавил серебряный набалдашник в горло, надежно удерживая мужчину прижатым к стволу дерева. Одновременно с этим он направил прямо ему в лицо отливающий синевой пистолет.

Торнтон задыхался, а тот глаз, который оказался не закрыт сползшей шляпой, выражал полный ужас.

— На твоем месте я бы не стал кричать, Торнтон, — дыхание Габриэля стало серебряной дымкой в желтом тумане. Он не ослабил давление на горло. — Ты же не хочешь, чтобы дочери видели перекошенное лицо своего папочки.

— Ох, я хочу сказать… — в голосе мужчины появились истерические нотки, его дыхание смешалось с дыханием Габриэля.

— Тише, — мягко предупредил Габриэль.

— Деньги в пальто, — его правый глаз вращался, как маленькая луна. — Я могу заплатить вам. Я богатый человек.

Виктория думала, что Габриэль хочет шантажировать ее отца.

На одно мгновение ему стало жалко, что сейчас перед ним не ее отец.

Он показал бы ему, как мало значат деньги.

— Мне не нужны твои деньги, Торнтон.

Глаз Торнтона округлился:

— Пожалуйста, не убивайте меня.

Виктория не умоляла ради своей жизни. Надеялся ли Торнтон заставить ее сделать это?

Надеялся ли он заставить ее просить о наслаждении?

Прокрадывался ли он к ней в спальню и видел ли ее шелковые панталоны, когда они были мягкими и белыми?

Габриэль сдержал порыв гнева.

— Я не выстрелю, если ты расскажешь мне то, что я хочу узнать, — ласково произнес он.

Габриэль не лгал.

Выстрел мог привлечь внимание, прокол трахеи не произвел бы много шума.

— Все, что угодно, сэр, — пролепетал мужчина; в нем не осталось ни гордости, ни достоинства, только титул джентльмена, полученный благодаря происхождению и богатству. — Я расскажу вам все, что вы хотите знать.

У Габриэля не было сомнений по этому поводу.

— Все, что угодно, Торнтон? — спросил Габриэль мягким, соблазнительным голосом.

— Да… Да! — сказал Торнтон поспешно, и в его глазу засветилась надежда.

Это была вторая ошибка.

Надежда убивает.

Пришло время закончить игру.

— Скажи мне, почему ты преследуешь Викторию Чайлдерс?

Мужчина заморгал.

— Викторию Чайлдерс? Но она больше не работает у меня.

— А почему не работает? — вкрадчиво спросил Габриэль.

Глаза мужчины нервно забегали.

— Она, она… моя жена уволила ее.

— И почему же она так поступила?

— Она, она… Виктория Чайлдерс… она флиртовала со мной.

Это была третья ошибка Торнтона.

Человек не лжет перед лицом смерти.

— Виктория Чайлдерс — не кокетка. — Габриэль медленно вдавил дуло пистолета в правую щеку Торнтона. Кость и металл соприкоснулись. — Почему ты солгал жене?

— О, пожалуйста…

— Правду, Торнтон, — проникновенно потребовал Габриэль. — Все, что я хочу услышать, так это правду.

— Я, — мужчина попробовал сглотнуть, но не смог, — я не лгал жене.

— То есть ты утверждаешь, что Виктория Чайлдерс флиртовала с тобой, Торнтон? — угрожающе спросил он.

Мужчина не совершил четвертой ошибки.

Его глаз уставился в небо, словно ища там спасения.

— Нет, нет, я не говорил этого.

— Тогда, что же ты говорил?

— Моя же-же-жена, — он стал заикаться, — моя жена — ревнивая женщина.

— Бюро по трудоустройству снабжает тебя новой гувернанткой каждые несколько месяцев, Торнтон. Конечно, ты не думал, что твои интриги останутся незамеченными.

— Я не… я не понимаю, о чем вы говорите, — дуло пистолета надавило сильнее, и щека вдавилась между зубами, языку уже не было места во рту. Он стал произносить гласные более протяжно. — Этим занимается моя жена. Это о-о-она нанимает и увольняет гувернанток.

Его жена…

— К настоящему времени у тебя, должно быть, уже целый гарем.

До Торнтона начало доходить, насколько опасным был Габриэль.

— Пожалуйста, не к-калечьте меня! — взмолился он.

— А ты не думаешь, что заслужил, чтобы тебя немного покалечили? — мягко спросил Габриэль.

Задаваясь вопросом, что Торнтон планировал сделать с Викторией, если бы она пришла к нему?

Задаваясь вопросом, как бы он поступил с Викторией, когда закончил с нею?

Когда бы он отдал ее второму мужчине: до или после того, как сам попользовался ею?

— Я ничего не сделал, уверяю вас, — сказал мужчина с мучением в голосе.

— И все же Виктория Чайлдерс была уволена. Без рекомендаций. Гувернантки без рекомендаций не могут найти хорошую уважаемую работу. Ты действительно не оставляешь женщинам никакого выбора, кроме как придти к тебе, не так ли, Торнтон?

Ради еды. Убежища. Секса…

— Я не знаю, о чем вы говорите. Нет никаких женщин. Только жена. Моя жена может знать, куда деваются гу-гу-гувернантки. Они не приходят ко мне. Никто не приходит ко мне. Я не понимаю, о чем вы спрашиваете. Говорю вам, я ничего не делал.

Его голос звучал неожиданно правдиво.

Габриэль еще сильнее вдавил пистолет в лицо мужчине, к утру на щеке выступит кровоподтек, равно как и на горле.

— О, пожалуйста, сэр, пожалуйста, уберите пистолет!

В дыхании мужчины чувствовался кофе. Воздух наполнился резким запахом аммиака.

От страха Торнтон намочил штаны.

Смех ребенка прорезал воздух — отдаленное напоминание о невинности.

Виктория говорила, что ее наниматель лгал. Чтобы уволить ее.

Она говорила, что ее наниматель писал письма. Чтобы соблазнить ее.

«Ты думаешь, это устроил твой дядя — послать мне женщину, чтобы соблазнить и погубить меня», — поддразнивал Габриэль Майкла.

— Куда ты направлялся, когда вышел из дома? — резко спросил Габриэль.

— В м-мой, — искаженный голос мужчины дрогнул, — клуб.

Габриэля охватили сомнения.

Мужчина признался, что Виктория работала у него. Нанятая его женой.

А что, если это не тот человек…

— Если у тебя нет при себе ручки, Торнтон, я тебя убью, — медленно произнес Габриэль.

— О, у меня есть ручка, сэр! — поспешно заговорил мужчина. — В сюртуке! Смотрите!

Это могло оказаться уловкой.

Вместо ручки мог быть пистолет.

Существовал только один способ узнать правду.

— Достань ручку, — приказал Габриэль.

— Я не м-м-могу. Мое п-п-польто застегнуто.

— Так расстегни его.

— Я не м-м-могу, в моей щеке — пистолет, сэр.

Габриэль цинично скривил губы.

— Ты бы удивился, Торнтон, узнав, что может человек. — Человек может убить. А может и подарить жизнь. — Расстегивай пальто.

Мужчина завозился с пуговицами. Несколько мгновений спустя полы пальто распахнулись.

— Теперь лезь в сюртук. Медленно.

Торнтон полез внутрь сюртука. Медленно.

Габриэль большим пальцев взвел курок, смертоносный щелчок эхом отозвался в тумане.

Это ясно дало понять Торнтону, что если он достанет пистолет, то умрет.

Капли пота струились по щекам Торнтона и, поблескивая, скатывались на дуло пистолета. Мужчина медленно достал толстую бронзовую ручку.

Его била крупная дрожь.

Когда Виктория боялась, она тоже дрожала? — спросил себя Габриэль.

— Я хочу, чтобы ты кое-что написал, — резко сказал Габриэль.

Пришло время узнать, кто был настоящим автором писем.

— Я… у меня нет бумаги.

— Снимай левый манжет.

Габриэль отстранился настолько, чтобы позволить Торнтону поднять руку.

Он понял намерения Торнтона, прежде чем у того хватило времени их осуществить: Торнтон собирался удрать.

— Ты знаешь, что пуля делает с лицом человека с такого расстояния? — мягко поинтересовался Габриэль.

Торнтон сорвал свой левый манжет.

Медленно, Габриэль ослабил нажим пистолета; на правой щеке обозначился белый круглый отпечаток от дула.

— Если ты закричишь, я тебя убью, — отчетливо произнес он. — Попытаешься сбежать, тоже убью. Ясно?

— Да. — Дыхание Торнтона было прерывистым и частым. — Да, я понял, сэр.

— Bon. Я хочу, чтобы ты написал на манжете.

— Что? Что вы хотите, чтобы я написал? Я напишу, что угодно. Все, что вы хотите. Только скажите мне, что написать…

Габриэль быстро размышлял:

— Пиши: «вечный голод женщины».

На лице Торнтона не было следов узнавания, только страх смерти и готовность сделать все, что угодно, лишь бы избежать ее.

Зажав колпачок ручки в зубах и пользуясь левой рукой как подставкой, Торнтон быстро царапал слова на жестком белом манжете. Его дыхание клубилось в воздухе.

Когда он закончил писать, то поднял глаза с нетерпением ребенка, ожидающего похвалы.

— Держи манжет, чтобы я смог прочитать, — приказал Габриэль.

Сжимая в зубах колпачок ручки, Торнтон держал манжет, но рука дрожала, и черные строчки дергались.

Габриэль выхватил манжет из его пальцев.

Почерк на манжете не соответствовал почерку, которым были написаны письма Виктории.

Понимание скрутило внутренности Габриэля узлом.

Торнтон был не тем человеком, который писал письма Виктории Чайлдерс.