— О боже, — эхом отразилось в ушах Виктории.
Это был женский голос, но она не узнала в нем себя. Он звучал так, словно шел откуда-то издалека. Слишком издалека, чтобы принадлежать ей. Одно мгновение коробка была у нее на коленях, секундой позже — она исчезла. Держа крышку оцепеневшими пальцами, Виктория подняла глаза. Лицо Габриэля находилось в головокружительной близости от ее лица.
«У него узкие поры, — подумала она. — А кожа гладкая, как у младенца».
Серебристые глаза, не отрываясь, смотрели на нее. Внезапно шелковистый мужской голос прозвучал у нее в голове: «…Если она еще не умерла, то сделает это очень скоро».
— Это от проститутки, — Виктория не смогла себя заставить произнести названия ампутированных частей тела, — это ее.
— Возможно.
Габриэль выпрямился, его лицо внезапно отдалилось. Он держал коробку длинными белыми пальцами. Виктория выронила крышку.
— Это не мадам…
— Нет, это не мадам Рене. — Глаза Габриэля не выражали ровным счетом ничего — ни ужаса, ни удовольствия. — Ее руки меньше.
Виктория никогда раньше не падала в обморок. Она никогда раньше не хотела упасть в обморок. А сейчас это было единственное, что она хотела сделать.
Внезапно Виктория поняла, что был еще один человек, который мог знать о ее личных вещах.
— Долли знала, что я ношу шелковые панталоны, — прошептала она.
А сейчас Долли мертва. Как Габриэль и предсказывал. Виктория судорожно сглотнула. Комната покачнулась перед глазами.
— Опустите голову между коленей, — прозвучал резкий приказ.
Виктория взглянула на другие коробки… Три коробки для платьев были достаточно вместительными, чтобы в одну из них поместилось туловище, рядом находились три круглые шляпные картонки — в любой из них можно спрятать голову.
Съеденные ранее яйца, ветчина и круассан просились наружу. Виктория покачнулась, ноги не слушались ее. Подоткнутый на груди шелк, освободившись, соскользнул на пол. Виктория бросилась в ванную.
Когда Габриэль говорил о смерти, это казалось нереальным. То, что происходило сейчас, было слишком реальным. Виктория на мгновение задумалась, была бы мадам Рене разочарована ее слабым желудком? А потом ей стало все равно. Она упала на колени перед фарфоровым унитазом. И вспомнила другие слова — свои, Габриэля.
«Вы планируете убить меня, чтобы избавить от подобной… смерти?
— В конечном итоге, вы скажете мне спасибо за это».
Возможно, так она и сделает.
Габриэль открыл шляпную картонку. Темно-красный головной убор обрамлял женскую голову.
Смерть стерла ужас и боль Долли.
Габриэль открыл вторую картонку. Внутри лежала элегантная шляпка с небольшой черной вуалью.
Здесь не было следов смерти.
Габриэль открыл третью картонку. Легкомысленная, украшенная перьями шляпка была надета на мужскую голову, седые волосы которой потемнели от запекшейся крови. Лицо Джеральда Фитцджона было расслабленным.
Габриэль видел удовольствие Виктории. Он видел ее ужас.
На одно короткое мгновение он разделил ее удовольствие. Но он не разделял ее ужаса. Габриэль слишком долго прожил на улицах, чтобы лики смерти могли вызвать в нем отвращение.
Долли и Фитцджон были приговорены к смерти. Они умерли.
Шантаж — цена греха. Как и смерть.
«А вы согрешили, мадмуазель?
— Пока еще нет».
Габриэль закрыл картонки для шляп. Распрямившись, он обошел стол и нажал на звонок, закрепленный под столешницей из черного мрамора. Затем большими шагами пересек ковер и резко открыл дверь из атласного дерева.
Мужчина, волосы которого имели насыщенный коричневато-красный оттенок, вздрогнул от неожиданности.
— Мистер Габриэль, сэр!
— Избавься от коробок на диване, Эван, — спокойно приказал Габриэль, ни жестом, ни голосом не показывая растущую в нем ярость.
Он пытался оградить Викторию от реальности смерти. Очевидно, второй мужчина хотел абсолютно противоположного.
Зеленые глаза решительно встретили взгляд серебристых.
— Да, сэр, — ответил Эван.
Габриэль задумался, сочувствует ли Эван положению Виктории.
Попытался бы он помочь ей бежать?
Габриэль отошел в сторону, пропуская его.
Эван наклонился, чтобы поднять коробку.
— Эван.
Тот остановился.
— В некоторых коробках находятся человеческие останки.
Возможно, человеческие останки были во всех оставшихся коробках, хотя Габриэль сомневался в этом. Если бы это было так, при доставке их общий вес вызвал бы нежелательные вопросы.
Эван застыл в ужасе, являя собой живое доказательство того факта, что не все, кто выжил на улицах, научились воспринимать смерть без страха и отвращения.
— Выброси человеческие останки в Темзу, — решительно приказал Габриэль. — Сожги одежду и коробки.
Много людей исчезло в Темзе. Габриэль не хотел, чтобы в его печи нашли обломки человеческих костей.
Эван не задал вопросов. Он поднял картонку.
— Эван.
— Сэр? — подавленно спросил Эван.
Он сочувствовал ей.
— Гастон приказал тебе тщательно охранять мадмуазель Чайлдерс, не так ли?
Эван не обернулся.
— Да, сэр.
— Расскажи Джулиену и Аллену о том, что находится в картонке у тебя в руках, — вкрадчиво приказал Габриэль. — Скажи им, что там легко могла бы оказаться голова мадмуазель Чайлдерс, если бы мы не защищали ее.
Гастон вошел в комнату сразу за Эваном, который вынес первую партию коробок.
— Что случилось, месье? — недоуменно спросил он. — Мадмуазель не понравилась одежда?
Габриэль протянул ему коробку для перчаток.
Оливково-коричневое лицо Гастона приобрело сероватый оттенок.
— Когда доставили одежду, Гастон? — спокойно спросил Габриэль.
— Ее доставили перед вашим приходом, месье.
— Кто доставил ее?
— Je ne sais pas. Мужчина. У него, — глубокие морщины на мгновение избороздили лицо Гастона, не способное скрыть испытываемый ужас, — были только коробки от мадам Рене. Я не знал, месье.
Габриэль верил ему.
Он мог бы предупредить Гастона, чтобы тот проверял коробки, приходящие в дом. Но больше в этом не было нужды.
Второй мужчина не повторит трюка.
Габриэль хотел сказать Гастону, к чему тот должен быть готов в будущем. Но он не знал, что второй мужчина сделает в следующий раз.
Габриэль не знал, кто умрет в следующий раз: мужчина или женщина.
Друг или враг.
— Отдай коробку Эвану, — вместо этого сказал Габриэль. — И пусть Джулиен займет место Эвана возле двери.
— Tres bein, месье.
Гастон развернулся.
— Гастон.
Он замер.
Габриэль посмотрел на бледно-голубое шелковое покрывало, лежащее на ковре в том месте, где оно соскользнуло с Виктории.
— Забери с собой шелковое покрывало.
Габриэль бесшумно ступая, прошел через свой кабинет и спальню, остановившись перед массивным шкафом. Открыв дверь, он начал перебирать пальто, брюки… пока не нашел ярко-голубой шелковый халат. Тот льнул к его пальцам словно женские волосы.
Виктория сидела с абсолютно прямой спиной на холодном кафеле перед унитазом. Ее лицо представляло собой безжизненную маску в обрамлении темных волос, собранных на правом плече.
Мерцание красного цвета с медными переливами играло в ее прядях.
Красивые волосы.
— Ее звали Долли, — глухо сказала Виктория.
Габриэль сжал в руке шелковый халат.
Он ничего не мог сделать, чтобы утешить ее. Но Габриэль хотел.
Гнев, бушующий в нем, лишь усиливал чувство собственного бессилия.
Второй мужчина все спланировал. И Габриэль ничего не мог сделать, чтобы остановить игру.
Но он хотел ее остановить.
— Три месяца назад мужчина попытался изнасиловать меня, — продолжила Виктория глухим потрясенным голосом. — Шел дождь. Долли помогла мне. Люди просто проходили мимо, опустив зонтики, не желая видеть, что происходит.
Габриэль напрягся; пульсация крови внезапно тяжелыми ударами начала отдаваться в его левом виске.
Он знал мужчину, который приставал к Виктории; он знал о нем все, кроме его имени и того, на что он пойдет, чтобы выполнить волю мертвого человека.
— Как этот мужчина выглядел? — спросил Габриэль обманчиво спокойным голосом.
Викторию не обманул его тон. На ее искаженном от ужаса лице отразилось понимание происходящего.
— Мужчина, которого вы ищите, — она громко сглотнула, — заплатил Долли, чтобы она спасла меня той ночью.
А потом он убил ее. Так же, как убьет Викторию.
Она прочитала правду в глазах Габриэля.
— Я нашла первое письмо под дверью на следующее утро, — судорожно сказала Виктория.
Габриэль ждал, пока она сложит вместе кусочки головоломки.
В ее тусклом потрясенном взгляде зажглось понимание, которое не исчезло, растворившись в безысходности, когда глаза снова потухли.
— Мне очень жаль, — сказала она с тем спокойствием в голосе, которое приходит после столкновения с насильственной смертью. В ее глазах больше не было голода. В них не было желания прикосновений ангела. — Он схватил меня сзади. Я не видела его лица. Но это и не имеет никакого значения, не так ли? Он убьет меня. Поэтому он дал Долли таблетки для меня, да? Он убьет любого, кто встречался с ним. Я права?
Габриэль не хотел врать.
— Да.
— Вы разговаривали сегодня с мистером Торнтоном.
— Да.
Габриэль застыл, словно натянутая стрела, прекрасно понимая ход ее мыслей, осознавая, что был лишь один вывод, к которому она могла прийти.
— Мистер Торнтон был жив.
Виктория озвучила страхи Габриэля.
— Но если он или его жена действовали заодно с тем мужчиной, которого вы ищите, они были бы убиты, не так ли?
Но если они не были связаны со вторым мужчиной, тогда ее преследовали двое мужчин, говорили глаза Виктории.
Второй мужчина хотел убить ее. Чего же хотел другой преследователь?
— Страх, — прошептала Виктория.
Габриэль потянулся к ней, чтобы расслышать ее, утешить.
— Что?
— Вы сказали, что он послал меня к вам из-за моих глаз.
Голодных глаз.
Острая боль скрутила живот Габриэля.
— Да.
— Нет. — Виктория уставилась в углубление фарфорового унитаза; Габриэль смотрел на ее склоненную голову. — Он выбрал меня не из-за моих глаз.
Габриэль боролся с собой, чтобы держаться от нее на отдалении.
«Вы не знаете меня», — обвинила его Виктория.
Но он знал ее. Он знал ее и хотел.
— Тогда почему, по вашему мнению, он выбрал вас? — спросил Габриэль напряженным голосом.
Виктория подняла голову и встретилась с ним взглядом.
— Он выбрал меня, потому что я была напугана. И потому что вы были напуганы.
И они все еще напуганы.
В глазах Виктории за пеленой страха и потрясения мерцало осознание.
— Вы говорили, что страх — это мощное возбуждающее средство.
Габриэль чувствовал, как внутри него словно сжимается пружина.
Секс. Убийство.
Страх был афродизиаком. Посредством секса мужчины и женщины обретали силу для сотворения новой жизни. Окончательную победу над смертью.
— Я замерзла, — внезапно сказала Виктория.
Ее грудь подрагивала.
Она вся дрожала.
Когда Торнтон трясся от страха, Габриэль испытывал только презрение. Когда дрожала Виктория, он хотел рыдать из-за той боли, которую причинил ей.
Глаза Габриэля оставались сухими.
Ангелы не плачут.
Ее нижняя губа слега подрагивала.
— Мне кажется, что я никогда больше не смогу согреться.
В его силах было согреть ее.
Ощущая дрожь в коленях, Габриэль вошел в ванную.
Взгляд поймал мерцание меди, блеск зеркала.
Стены сомкнулись вокруг него.
Виктория подняла на него взгляд, не ожидая ни тепла, ни утешения.
Не найдя в себе силы смотреть ей в глаза, Габриэль встал позади Виктории.
Она не осуждала его за то, что он был шлюхой. За ту опасность, в которую вверг ее. За плотское утешение, которое не подарил ей.
Габриэль хотел, чтобы она осуждала его.
Он сел на корточки. Ее спина оказалась между его разведенных коленей. Ее волосы сверкали, словно темный водопад. Медленно, осторожно, он накинул ей на плечи шелковый халат. Чувствуя ее тепло и хрупкость, вдыхая ее женственность и ранимость.
Почти прикасаясь, но не смея прикоснуться полностью.
— Я не позволю ему причинить тебе вред, — прошептал он.
Они оба знали, что он лжет.
Габриэль не мог остановить второго мужчину. Единственное, что он мог сделать — попытаться найти его до того, как тот найдет способ добраться до Виктории.