Виктория знала, когда Габриэль вошел в коридор. Она почувствовала его через шелк халата и тонкий покров собственной кожи: острое осознание того, что французская мадам сделала с ним и что забрал у него второй мужчина.

Два силуэта отражались в стекле. Темноволосая женщина, которую когда-то учили, что прикосновение безнравственно и достойно осуждения, и сереброволосый мужчина, который доставлял плотские удовольствия, так ни разу и не познав их прелесть.

Женщина и мужчина по другую сторону стекла познавали и удовольствия, и их прелесть.

Они касались друг друга. Женские руки исступленно скользили, исследуя мужскую плоть. Мужские руки нежно скользили, исследуя женскую плоть. Они целовали друг друга. Их губы, нежно лаская, сливались в неуемной жажде поглощения. Они обнимали друг друга. Ее груди прижимались к его груди, его живот касался ее живота, ее бедра приникали к его.

В отличие от нее он был молод и прекрасен.

Они забыли о разнице в возрасте и внешних различиях. Страсть сделала их партнерами. Желание уравняло их.

— Они могут нас видеть? — тихо спросила Виктория.

— Нет, — голос Габриэля был удивительно напряженным. — Они видят зеркало.

В то время как Виктория и Габриэль видели перед собой окно. И по другую его сторону находились те, кем ни Виктория, ни Габриэль не осмеливались быть.

— Почему мы их видим, а они видят только зеркало?

— Зеркало с одной стороны покрыто серебром. — Взгляд Габриэля не отрывался от мужчины и женщины. — Серебро отражает яркий свет, как обычное зеркало, поэтому человек вместо стекла видит собственное отражение, но если с другой стороны зеркала светит такой же яркий свет, оно становится прозрачным.

Виктория ни разу до этого не слышала о прозрачных зеркалах.

— Они могут нас слышать? — тихо спросила она.

— Нет, если мы будем говорить тихо.

Мужчина и женщина отодвинулись друг от друга. Она что-то сказала, он ей ответил.

Виктория видела, как шевелятся их губы, но не слышала, что они говорят. Она могла только наблюдать за ними. И придумывать слова, которые они шептали друг другу.

Слова восхищения женской страстью.

Слова благоговения перед мужским желанием.

Слова, которые Виктория никогда не слышала и не говорила, но хотела бы услышать и сказать до того, как умрет.

Мужчина направился к сделанной из красного дерева прикроватной тумбочке. Его возбужденный член пронзал воздух, а расположенные ниже два одинаковых кожаных мешочка колебались при каждом движении. Он поднял небольшую, но вместительную белую банку.

Виктория видела отдельные части мужского тела на улицах, но ни разу не видела мужчину полностью обнаженным.

Она смотрела на резко очерченные ягодицы, очертания мускулов, тело, покрытое волосами.

Зрелище было завораживающим.

— Они знают, что зеркало не… зеркало? — спросила Виктория.

Ее голос звучал так, будто она задыхалась.

Но она действительно задыхалась.

Письма рассказывали о том, чему она стала свидетельницей этой ночью, но видеть происходящее собственными глазами — куда более впечатляюще, чем читать.

— Мужчина знает, — ответил Габриэль.

Ему не было нужды добавлять, кто в этой паре работает проституткой.

— А женщина?

— Он мог рассказать ей. — С обратной стороны зеркала, накладываясь на изображения мужчины и женщины, отражались серебристые глаза Габриэля. — Она приходила в старый дом один раз в месяц.

В дом, который он сжег.

Но она не хотела думать об огне. Разрушениях.

Смерти.

— К одному и тому же мужчине? — спросила Виктория, чувствуя, как пересохло у нее во рту и пылает ее кожа.

— Да.

— Вы видели их вместе раньше.

— Я видел их время от времени.

Она наблюдала за его отражением.

— Вы наблюдаете за людьми, когда они вступают в сексуальные отношения.

— Дом Габриэля — это бизнес, мадмуазель. В этом бизнесе мужчины и женщины иногда погибают. Это мой долг — позаботиться, чтобы никто не умер в моем доме.

В Габриэле не было тщеславия. Но он все же назвал дом своим именем…

— Почему вы назвали свой дом домом Габриэля?

— Чтобы второй мужчина знал, где меня найти.

Виктория сглотнула.

— А первый мужчина?

— Он мертв.

От руки Габриэля.

Виктория попыталась вложить этот последний кусок головоломки в картину собственной жизни.

— Вы говорили, что шантажируете людей.

Теперь Виктория знала, где он получал информацию.

— Я только отдаю распоряжения определенным людям, мадмуазель, — нейтрально ответил Габриэль.

«Он нанимает людей, подобных нам», — сказала мадам Рене.

Шантажировал ли Габриэль своих клиентов, чтобы найти работу менее удачливым проституткам?

Движение в комнате привлекло внимание Виктории.

Женщина села на кровать, спиной к зеркалу. Ее темные волосы с просветами седины касались шелковой простыни.

Ее страсть, вызванная прикосновениями молодого мужчины, была физически ощутимой.

Виктория могла узнать в ней свое собственное желание.

На секунду она ощутила упругость матраца, услышала скрип пружин. Почувствовала прохладную нежность шелка.

Невозможно.

— Вы… возбуждаетесь, когда наблюдаете за ними? — поспешно спросила Виктория.

С каждым вдохом и выдохом шелк халата ласкал ее соски. Ей казалось, будто о них трется не ткань, а наждачная бумага. Она чувствовала, как ее кожа, словно перезрелый фрукт, близка к тому, чтобы лопнуть.

— Это бизнес, — прямо ответил Габриэль.

Бизнес, построенный на удовольствии.

Виктория вступила в него, когда выставила на аукцион свою девственность.

Если бы она тогда знала то, что знает теперь, хватило бы ей смелости сделать это, задумалась она. Продала бы она себя, зная, что сексуальные отношения затрагивают не только тело, но и душу?

Мужчина отвинтил крышку на банке и положил ее и саму банку на тумбочку.

Виктория всеми силами пыталась контролировать дыхание.

— Что находится в банке?

— Крем-смазка.

Эти слова ворвались в ее влагалище.

Виктория вдруг поняла, что она вся мокрая.

И Габриэль знал это.

Был ли он возбужден?

— Во всех спальнях находятся банки… с кремом-смазкой?

— Да.

— Мужчина… ласкал ее, — сказала Виктория дрожащим голосом. — Женщине ведь не нужна искусственная смазка, чтобы… принять его.

Серебристые глаза в зеркале перехватили взгляд Виктории.

— Это зависит от того, куда он войдет в нее. И чем.

Куда.

И чем.

Без слов было понятно куда. Но…

— Что вы имеете в виду под этим «чем»? — осторожно спросила она.

Наблюдая за мужчиной. Наблюдая за женщиной.

— В каждой комнате есть определенный набор, — он на мгновение замолк, заколебавшись, — godemichés.

Виктория была одновременно очарована неуверенностью Габриэля и неизвестным французским словом.

— Что такое… godemiché?

В отражающихся в зеркале глазах мужчины сверкало чистое серебро.

— Это кожаное приспособление, имеющее форму пениса.

Влагалище Виктории невольно сжалось. Она видела минутами раньше, как мужчина вставляет в женское тело искусственный фаллос.

И они оба, похоже, получали наслаждение от процесса.

— Этот набор… он содержит приспособления разных размеров? — спросила Виктория.

Отражение Габриэля переместилось поверх немолодой женщины и ее любовника. Его рубашка была расстегнута, обнажая темные волосы на груди.

— Да.

Их длина меньше, чем девять дюймов? Или больше?

— С помощью каких еще приспособлений мужчина может войти в женщину?

— Смотрите, мадмуазель, и сами все увидите.

Женщина легла спиной на шелковые простыни. Ее волосы беспорядочно раскинулись по покрывалу. Мужчина встал на колени между ее ног.

Виктория, не отрываясь, смотрела на них.

Он… целовал ее. Там. Между бедрами. Он прикасался губами к самой чувствительной женской плоти.

Виктория чувствовала, как пульсирует кровь в том месте, где находятся ее половые губы.

— Ему ведь не нужна смазка, чтобы целовать ее, — сказала она, резко втянув в себя воздух.

Когда-то она наблюдала подобную сцену снова и снова в течение ночи, но сейчас смотреть, как мужчина целует самую сокровенную женскую плоть, и одновременно чувствовать всем телом стоящего позади Габриэля — это вызывало совсем иные ощущения.

— Он готовит ее, — бесстрастно ответил Габриэль.

Он не был невосприимчив к тому, что видел. Жар его взгляда обжигал ей кожу.

— К чему он ее готовит? — не отступала Виктория.

Женщина подняла ноги. Ее пятки теперь находились на крае кровати. Она притянула к себе голову мужчины, удерживая ее.

Виктория сплела пальцы.

Мужчина выскользнул из рук женщины. Дотянувшись до белой банки на тумбочке, он зачерпнул крем правой рукой.

Габриэль — левша.

Эта мысль явилась из ниоткуда.

Мужчина положил правую руку между разведенных женских ног.

Виктория сжала бедра.

Женщина откинула голову назад. Черты ее лица исказились от исступленного восторга экстаза или, возможно, всепоглощающей муки агонии.

— Что он делает? — выдохнула Виктория.

— Он растягивает ее.

Виктория чувствовала проникновение в тело женщины, как в свое собственное.

У нее перехватило дыхание.

— Всей рукой?

— Он начнет с одного или двух пальцев.

Виктория вспомнила пальцы Габриэля.

Она вспомнила, какие они длинные. И белые.

Мужчина наклонился вперед и поцеловал женщину между бедрами, не убирая своей руки.

Виктории не нужно было смотреть на то, что он делал, чтобы чувствовать то, что испытывала она.

Сейчас она дрожала… от желания, как раньше дрожала от страха.

— Что чувствует мужчина, когда проникает пальцами в женщину?

Даже голос Виктории дрожал.

— Он словно прикасается к горячему, мокрому шелку.

Гнев в голосе Габриэля захватил ее врасплох.

Его глаза в зеркале не смотрели на ее отражение, а вглядывались в комнату. Он видел перед глазами свое прошлое и всех тех женщин, с которыми был близок.

Женщин, которые умоляли его об удовольствии, а затем умоляли его о разрядке.

Но он не умолял их.

Габриэль лишь единожды умолял о разрядке. Насилие над чувствами.

Виктория видела в изгибе его губ то удовольствие, которое он дарил женщинам. В серебристых глазах она видела лишь боль Габриэля.

Голова женщины по ту сторону зеркала металась взад и вперед, ее тело скользило по шелковой простыне, волосы спутались, грудь дрожала, словно она участвовала в гонке.

В гонке за освобождение.

Габриэль участвовал вместе с ней.

Женщина открыла рот — Виктория не знала, для чего именно: то ли, чтобы вдохнуть, то ли, чтобы закричать.

Габриэль растворился — Виктория не знала, в каких конкретно воспоминаниях: то ли в воспоминаниях об удовольствии, то ли — о боли.

— Что ты чувствуешь? — спросила она Габриэля, нуждаясь в удовольствии, нуждаясь в боли. — Сколько пальцев ты вводишь в нее? Один или два?

— Пять, — резко ответил Габриэль.

Виктория не могла дышать.

Пять пальцев проникли глубоко в нее.

— Я хочу чувствовать ее удовольствие, — отрывисто сказал он. — Хотя бы раз я хочу быть частью ее удовольствия, а не отдельно от него. Я хочу быть частью женщины, которой я дарю наслаждение.

А не отдельно от нее.

Разве возможно одновременно раскалываться от боли и разрываться от удовольствия: именно это и происходило.

— Эта женщина. Она… — Виктория выровняла голос, — …наслаждается, ощущая пять твоих пальцев внутри себя?

На его лбу появилась капелька пота, которая в неярком свете сверкала словно бриллиант.

— Женское влагалище создано для того, чтобы растягиваться.

Но, очевидно, не для того, чтобы принимать в себя кисть целиком.

Тогда почему ее тело открылось навстречу, чтобы принять его руку?

— Как ты… входил в нее пятью пальцами?

— Один палец за раз. — Капелька пота исчезла в его брови. — Я потратил три часа, подготавливая ее тело.

Виктория представила, как принимает один палец, два, три, четыре, пять. Палец за раз. Час за часом. Затрудненное дыхание, отсчитывающее минуты… открытое навстречу тело… скользящая, покрытая кремом рука… проникающая в кольцо плоти.

Нарастание удовольствия.

Экстаз. Агония.

— Скажи мне, — попросила его Виктория. Она вдыхала и выдыхала тогда же, когда грудь женщины за стеклом поднималась и опускалась. — Скажи мне, что ты чувствуешь.

Серебристые огоньки мерцали в отраженном взгляде Габриэля.

— Я чувствую, как мой язык ласкает клитор женщины.

Клитор Виктории болезненно набух.

— Он такой твердый, словно жаждет расколоться, обнажив ее жажду оргазма. — Голос Габриэля царапал кожу Виктории. — Мои пальцы прижаты друг к другу, сложены горсточкой. Большой палец спрятан в них. Влагалище женщины такое горячее. Оно обжигает. Я чувствую, как ее плоть растягивается, принимая в себя кончики моих пальцев… пальцы… первые суставы… вторые суставы… ладонь. Стенки ее влагалища заставляют мои пальцы сжаться в кулак. Она — это все, что я могу видеть, обонять, слышать и чувствовать. Запах женского желания. Всасывание женской плоти. Напряжение женского живота.

Виктория чувствовала, как, скользя, проникают внутрь нее кончики пальцев Габриэля… первые суставы… вторые суставы… ладонь. Ее живот напрягся, заполненный ангелом…

Женщина по ту сторону зеркала изогнулась так, что лишь голова и пятки держали ее на весу. Она широко раскрыла рот в гортанном крике.

— Я чувствую ее оргазм, взрывающийся вокруг меня, — сказал Габриэль, его резкое дыхание ворвалось в узкий коридор. — Ее влагалище сжимается вокруг моего запястья и сдавливает мой кулак, пока она испытывает наслаждение.

Женщина медленно опустилась на кровать. Ее тело расслабилось.

Мужчина поднял голову: его лицо было напряжено от испытываемого им желания.

Этой ночью Виктория видела так много различных желаний: жажду близости, жажду сексуального удовлетворения, а иногда в глазах и клиента, и проститутки она видела простую потребность почувствовать прикосновения другого человека.

Желание мужчины отражалось на лице Габриэля.

— Но это ее удовольствие сжимало мою руку.

Внезапно отраженные в зеркале серебристые глаза пронзили Викторию.

Виктория решительно встретила его взгляд.

— Не мое.

Виктория краем глаза заметила, что мужчина по ту сторону зеркала вытер руку об простыню рядом с женщиной и достал маленькую плоскую коробочку, стоявшую за банкой с кремом. Она была идентична той коробочке с презервативами, которую ей принесли на подносе вместе с едой.

Мужчина одним рывком поднялся, и теперь он стоял между ног женщины, а она поднимала свои руки и тело, чтобы принять его. В то время как мужчина, стоящий позади Виктории, отгородился от их страсти.

От страсти Виктории.

И от своей собственной.

— Это то, чего он хочет, — внезапно поняла Виктория.

Ноздри Габриэля расширились.

— Что?

— Он хочет причинить тебе боль.

Но Виктория не хотела, чтобы Габриэлю причинили боль.

Она взяла в свои руки обе нити их жизней. Она повернулась и встала лицом к лицу с их желаниями.

— Ты хочешь прикоснуться ко мне, — сказала она. Молясь, чтобы это оказалось правдой.

Правда светилась в его глазах.

— Да.

Грудь Виктории сжалась, когда она увидела желание в его глазах.

— Но ты боишься.

— Да.

Прикоснуться. Или чтобы к нему прикоснулись.

Виктория рискнула.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне.

Серый. Серебряный.

Страх. Страсть.

— Я знаю, — ответил Габриэль.

Он не прикоснулся к ней.

— Я хочу, чтобы ты почувствовал мое удовольствие, — откровенно сказала Виктория. — Я хочу обнаженной лечь в твою постель. Как та женщина за зеркалом. Как та женщина, о которой ты вспоминал. Я хочу, чтобы ты готовил мое тело. Я хочу, чтобы ты подарил мне то наслаждение, которое дарил ей. И я хочу разделить его с тобой.

Габриэль втянул воздух.

— Ты девственница.

Если бы Виктория отвела взгляд от неприкрытого желания, светящегося в серебристых глазах, она бы убежала.

Но она не отвела своего взгляда.

— Ты купил мою девственность.

Воздух пульсировал вокруг них.

— Я не знаю, что сделаю, Виктория, если ты прикоснешься ко мне, — напряженным голосом сказал Габриэль.

Боль. Удовольствие.

Они рвали когтями ей грудь.

— Тогда я не прикоснусь к тебе, — заверила его Виктория.

— Но ты позволила бы мне… прикоснуться к тебе. Любым способом, каким я пожелаю.

Empétarder… «Вы бы предоставили мне туда доступ, мадмуазель?»

Виктория всеми силами пыталась не забыть, как дышать.

— Да.

— Ты позволишь мне сделать все, что угодно…

«Вы бы позволили мне держать вас, когда наши тела будут истекать потом, а запах секса наполнит наши легкие».

— Да.

— И ты не прикоснешься ко мне, — во взгляде Габриэля застыло желание. — Невзирая на боль или удовольствие, которые я принесу тебе.

Виктория задыхалась от халата Габриэля, от запаха Габриэля.

От слов Габриэля… боль… удовольствие…

— Я не прикоснусь к тебе, — пообещала она.

Он потянулся вперед… и коснулся её — легчайшим прикосновением — проводя шершавыми кончиками пальцев по ее потрескавшимся губам.

Чувственное ощущение пронзило все существо Виктории.

— Прости, — шевельнулась она. — Мои губы… не мягкие.

Тогда как нежность лепестков роз казалась пустым звуком в сравнении с мягкостью его губ.

Габриэль не мог позволить ей отступить от него: его взгляд удерживал ее, его палец обострял все ее чувства.

Едва касаясь, он пробежал пальцами по ее нижней губе.

— Открой рот.

Нижняя губа Виктории задрожала.

Серебристый огонь пылал в его взгляде, румянец тенью обрамлял его щеки. Он прижал палец к бороздке между ее губами.

Габриэль дрожал.

От страха. От потребности.

Ее. В ней.

Виктория открыла рот.

— Соси мой палец, — хрипло сказал он.

Серебристые глаза поймали в ловушку взгляд голубых. Виктория втянула в себя указательный палец Габриэля. Первое проникновение.

Невидимый палец вошел в ее влагалище.

Она попробовала Габриэля на вкус, на миг прикоснувшись к нему языком.

Габриэль откинул голову назад, словно ему причинили боль.

— Dieu.

Виктория, не отрываясь, смотрела на проступающие мускулы его шеи. Над тем местом, где белая рубашка обнажала жесткие завитки волос на груди, тяжелыми ударами бился пульс.

Кожа на кончике его пальца была шершавой и соленой на вкус.

Она сосала его, словно он был леденцом. И ощущала невидимый язык, ласкающий ее плоть между бедер, мокрые половые губы, твердый палец…

Габриэль медленно опустил голову.

Не вызывало вопроса, что вырвало из него это мучительное Dieu. Это было наслаждение. Столь сильное, что оно не отличалось от боли.

Виктория чувствовала его удовольствие, свое удовольствие, его боль, свою боль…

Она все еще сосала кончик его пальца, когда в следующий момент ее рот опустел и покрытый слюной палец обвел внутренние контуры губ.

Он целовал ее. Его глаза впились в нее взглядом. Его палец прижался к уголку ее приоткрытого рта.

Теплое дыхание заполнило ее легкие, иссушающий жар отмечал тот путь, где скользил его палец.

Габриэль провел языком по ее губам, смягчив их обветренную кожу.

Горячий. Влажный. Его язык. Его губы. Вкус дразнящего прикосновения. Соединение дыханий и слюны.

Габриэля и Виктории.

Это был ее первый поцелуй. Она хотела большего: больше дыхания, больше языка.

Больше Габриэля.

Она согнула пальцы, чтобы обхватить его голову и взять то, что ей так сильно хочется.

Габриэль наблюдал, как желание растет в ее глазах. И она знала, что это именно то, чего он ждал от нее. Он ждал, когда она прикоснется к нему.

Но она не могла коснуться его.

Виктория закрыла глаза и сжала кулаки.

Тотчас же его язык заполнил ее собой, проникая глубже, чем палец. Каким нестерпимо горячим и влажным он был по сравнению с его пальцем.

Второе проникновение.

Виктория смутно осознавала, как к покрытому слюною пальцу, скользящему вверх по ее щеке, присоединились другие его пальцы. Он легонько обхватил ладонью ее лицо, в то время как его язык ласкал и ласкал… ее язык сверху… снизу… ее нёбо.

О… Боже.

Виктория втянула холодный воздух.

Ее веки быстро поднялись.

Язык, пальцы и дыхание Габриэля больше не были частью ее. Он отступил, наблюдая за ней, ожидая, когда она потянется к нему.

Виктория не потянулась.

Но она хотела этого. Пожалуйста, не позволяй ему отвергнуть ее…

Она нуждалась в нем.

Она нуждалась в том, чтобы ее любили.

Первый раз в своей жизни она не станет отрицать своего желания.

Габриэль бросил взгляд через ее плечо, на мгновение напомнив Виктории о мужчине и женщине по ту сторону зеркала, а затем снова посмотрел на нее.

— За всю свою жизнь я доверял только одному человеку.

Майклу.

За что Габриэлю и причинили боль.

— Я не прикоснусь к тебе, — отрывисто сказала Виктория.

— Да поможет тебе бог, если ты прикоснешься ко мне, Виктория. — Его тон, не допускающий дальнейшего обсуждения, придал особый вес его словам. — Puisque je ne puis pas. Потому что я не смогу.