Военное государство

«Страна, завоеванная острием копья» — Египет эпохи Птолемеев — должна была охраняться большой и преданной армией. В стране существовала своя древняя военная традиция, восходившая еще к Новому царству, в основе которой лежало обращение к помощи иностранных наемников. Последние иногда становились даже хозяевами страны, например, во время так называемых «ливийских династий» (между 950–750 годами). В саисскую эпоху (664–525 годы) египетские фараоны добровольно призвали греческих и карийских гоплитов (тяжеловооруженных воинов). Наконец, персы обосновали в Элефантине сирийские и еврейские военные колонии, чтобы наблюдать за южной границей Египта. Именно здесь было найдено большое количество папирусов на арамейском языке, которые раскрывают нам историю этого иностранного сообщества на египетской земле. Параллельно местная военная каста, всегда существовавшая в Египте, формировалась, главным образом, из потомков древних ливийских наемников, которые вскоре культурно и социально слились с местным населением. Однако эта каста казалась ненадежной саисским фараонам, видевшим в ней возможных сторонников своих будущих противников. Ей не доверяли и персидские сатрапы, считавшие, что военные могут стать привилегированной школой для формирования лиц, вызывающих национальные возмущения. Геродот оставил нам краткое описание этой замкнутой военной касты, разделив ее на две группы — каласириев и гермотибиев, которые занимали разные регионы страны.

Приход Александра не решил существовавшую проблему. Покинув долину Нила для окончательного завоевания персидской империи, он оставил в Египте армию из двадцати тысяч человек под командованием своих офицеров Балакра и Певсесты. Скорее всего, только малая часть из этой армии набиралась из греческих деревень, главным же образом солдат вербовали прямо на месте. Можно только удивляться, как мог Александр оставить Египет на войско, составленное по большей части из египтян! Возможно, что большинство этих солдат были набраны из греческих и карийских общин, давно обосновавшихся в стране, которые, быстро адаптировавшись к условиям жизни в македонской армии, только выиграли от установления новой власти. Среди них можно отыскать и старых наемников, сражавшихся против персов на службе у последних местных царей и не успевших еще вернуться на родину. Одному такому греко-египтянину, Клеомену из Навкратиса, Александр доверил финансовое управление Египтом. Может быть, некоторое число арамейских и еврейских наемников перешло из персидских войск в македонскую армию. Из этих кадров и должно было формироваться будущее ядро армии Лагидов.

Солдаты в деревне

Когда в 323 году Птолемей, сын Лага, взял на себя управление Египтом в качестве сатрапа, его первой заботой стало ограждение своих новых территорий от претензий других диадохов. Поставить на ноги могущественную военную организацию было для него первейшей задачей. С 321 года вторжение Пердикки в Египет доказало слабость тех военных средств, которыми располагал Птолемей в своей стране. Единственное, что его спасло, — это тактические ошибки противника, чьи военные силы были несравнимы с возможностями птолемеевской армии. Только естественные ловушки Нила, в которых увязли войска Пердикки недалеко от Мемфиса, спасли город от неизбежного нападения, а Птолемея от неминуемого поражения. В дальнейшем борьба против Антигона Одноглазого и его сына Диметрия Полиоркета повлекла за собой массовые призывы в армию и на флот, что можно проследить по издержкам на рекрутский набор наемников, заставивших Птолемея черпать средства в собранной Клеоменом из Навркатиса казне. После бегства Пердикки Птолемей смог привлечь на военную службу часть солдат из разбитой армии. Позднее, в 312 году, победив Диметрия Полиоркета в битве при Газе, он привел в Египет восемь тысяч военнопленных, которые по заведенной уже традиции перешли без каких-либо угрызений совести на службу к новому правителю.

Содержать такую — пусть независимую и уважаемую — армию было делом одновременно дорогостоящим и потенциально опасным. Эллинский наемник требовал своевременной оплаты своей работы часть серебром, часть продуктами. Но война длится не вечно, и наемники оставались либо без действия на чужой земле, либо, демобилизовавшись, уходили на свою историческую родину. Таким образом, ратник был потерян для службы в царской армии. Чтобы временно сгладить серьезный недостаток в войсках, Птолемей ввел систему размещения солдат в египетских деревнях. Вместо регулярной выплаты за службу каждому из солдат был предложен надел земли, который доставался ему в результате жеребьевки в полное право пользования. Этот участок назывался на греческом языке клер, а получивший его — клерух. Таким образом, государство пришло к образованию настоящей армии из вышедших в запас воинов, готовых вернуться в военные ряды в любой момент, независимо от предложенной за работу суммы и от спроса на рынке наемников, который находился на Пелопоннесе на мысе Тенар. Для денежной экономики государства это был выгодный шаг, так как больше не существовало риска, что наемный воин уйдет к себе в Грецию или куда-нибудь еще со своими сбережениями, вместо того чтобы тратить их в Египте. Именно эта система клерухов станет базой для всей военной организации страны во времена правления Лагидов вплоть до римских завоеваний. Клерухи становятся привилегированным классом, распространенным по всей египетской хоре. Предоставленные земли они выбирали тщательнейшим образом. Было неразумным выгонять местных крестьян со своих земель или забирать священную землю у храмов. Таким образом, царь даровал клерухам земли, которые не возделывались по той или иной причине, чаще всего потому, что воды Нила во время разлива не достигали этой территории. В данном случае работы по обработке земли, ответственность за которые делилась между самими клерухами и царской властью, были необходимы. Экономические последствия такого устройства не могли остаться незамеченными. Появившиеся владения позволяли возделывать зерновые культуры на новых землях, ранее находившихся в запустении, увеличивая тем самым урожайную площадь Египта.

Но если подробнее рассмотреть эту уникальную для греческого мира систему, то можно понять, что она не была целиком и полностью нововведением Птолемеев. Уже в военных организациях саисского Египта, описанного Геродотом, содержатся свидетельства о наделе в 12 арур для каждого местного военного (махима), был ли он в данный момент на службе или нет. С другой стороны, в Афинах уже с конца VI века существовала практика, похожая на систему клерухов, касательно земельного вопроса. Власти Афин контролировали землю даже с некоторой жесткостью, потому что поначалу наемники систематически изгонялись с дарованных им земель. Справедливости ради нужно заметить, что афинские клерухи, обосновавшиеся на острове Самос, были выгнаны оттуда в 322 году, в тот самый момент, когда Птолемей начал набирать наемников в свою армию. Маловероятно, что они воспользовались его предложением, боясь, что с ними может в очередной раз случиться ситуация, уже постигшая их в Самосе. Таким образом, вряд ли они могли составить ядро клерухов в Египте.

Очень быстро новый порядок доказал свою эффективность, по крайней мере в том, что касается преданности солдат, которые получали доход со своей земли. Когда в 307 году птолемеевская армия, отправленная на Кипр, потерпела поражение в битве с Деметрием Полиоркетом, большинство пленников отказалось перейти на службу к новому царю вопреки сложившейся традиции, объясняя такое странное поведение тем, что все средства для существования они оставили в Египте. Основное число наемников было родом из разрушенных войнами плодородных районов континентальной Греции. Перспектива найти участок земли для собственного пользования была для них, несомненно, наиважнейшим аргументом, не сравнимым ни с оплатой их труда, ни с радостями гарнизонной жизни.

Превратности сосуществования

Египтяне на себе почувствовали возникновение нового класса клерухов, который размещался в среде местного деревенского населения. Военные не только обосновывались в гарнизонах, рассеянных по всей стране, но и обустраивались в большинстве деревень, где им иногда предоставляли в пользование землю. Такое размещение, безусловно, было предусмотрено и одобрено со стороны правительства. Какие же эффективные средства могла найти власть для привлечения самой солидной части населения страны на сторону династии Лагидов? Чтобы не быть отброшенными как инородное тело, клерухи должны были занимать территорию. Классическое решение, применяемое еще в эллинистическом мире, заключалось в организации городов, населенных иностранцами, но такая система оказалась невозможной в уже густо населенном мире, как, например, в землях Египта. Таким образом, необходимо было завоевывать этот мир с нижнего уровня, внедряя греческую культуру в местные традиции, надеясь в итоге их эллинизировать.

Это распространение иностранных солдат в городах и деревнях не проходило без стычек с местным населением. Сначала необходимо было разместить этих людей в принудительном порядке. Показательно, что один из самых древних греческих папирусов, найденный в Египте, представляет собой объявление, запрещающее такое размещение:

«Приказ Певкеста [военного правителя, оставленного Александром в Египте]. Запрещено входить кому бы то ни было. Это жилище жреца». {206}

Проблема заселения оставалась насущной и в III веке, о чем свидетельствует огромное количество петиций, направленных царю со стороны египтян, раздраженных постоянными нарушениями их вынужденных постояльцев, а также со стороны самих солдат, спорящих между собой за одно и то же жилище. Правители вынуждены были множество раз призывать к порядку ответственных за вопросы расселения. Вот одно из писем Птолемея II: «Царь Птолемей приветствует Антиоха. Что касается размещения солдат, мы узнали, что совершаются незаконные вторжения, так как солдаты не получают жилья от экономов и потому вторгаются в дома, изгоняя оттуда законных жителей, и обустраиваются там силой. Повелеваю, чтобы отныне такого больше не происходило».

Потенциальные жертвы изгнаний находили искусные способы защиты своих жилищ, как, например, сооружение жертвенников или часовен у входа в свои дома, что делало их неприкосновенными. Постепенно с интеграцией иностранной армии и с иссяканием потока иммиграции проблема становилась все менее и менее острой. Но в 118 году царь Птолемей VIII и две его жены сочли необходимым упомянуть в своем «филантропическом» эдикте все категории, освобожденные от принудительного расселения. Ими оказались жрецы и люди, чьи профессии были непосредственно направлены на благо царской власти (царские крестьяне, ткачи, портные, животноводы и птицеводы, торговцы маслом, пчеловоды и пивовары).

Жить за счет ренты со своей земли {210}

Наделы, числящиеся за клерухами, были не одинаковыми по величине и нарезались в соответствии с занимаемым положением в армии. Они могли составлять от двадцати до сорока арур (от 5,5 до 11 гектаров) — для пехотинцев и от 50 до 100 арур (13,8 — 27,6 гектара) — для кавалеристов и телохранителей (соматофилаков). Раздел земли был довольно абстрактным: клерух, имеющий право на сорок арур, обычно владел участком намного меньше. Наделы, по мере разрастания системы клерухов, все чаще и чаще не достигали положенного количества гектаров, так как пригодной для расселения земли становилось все меньше и меньше. Даже если учитывать существенную разницу в качестве почвы, которой владели клерухи, территория клеров все же рассчитывалась таким образом, чтобы за счет нее можно было прокормиться более, чем одной семье. Непосредственное возделывание земли позволяло клерухам иметь товарные излишки, которые можно было использовать для получения процентной ссуды или для оплаты различных налогов (нужно заметить, режим налогообложения земель военных не был суровым). Если клерух не хотел сам заниматься обработкой земли, он мог пересдавать свой клер одному или нескольким местным крестьянам и жить со своей семьей на получаемую ренту. В большинстве своем так поступали офицеры или всадники, державшие хорошие участки земли. Нужно учитывать, что последние несли расходы еще и на содержание лошади. Даже после вычета платы за наем, повседневных расходов и всего необходимого для жизни семьи оставался еще излишек, который можно было куда-нибудь вложить. Таким образом и существовал весь класс клерухов в течение долгого времени. Часто они проживали около земли, которая была им дарована, составляя хорошо организованные греческие общины, иногда даже деревни вокруг гимнасия, которые поддерживали традиции эллинистической культуры. В частности, такие поселения были распространены в районе Фаюма. Они воплощали в жизнь проект глобального греческого внедрения в страну путем создания целых эллинских деревень во время правления Филадельфа.

Против ожиданий властей клерухи стали покидать свои деревенские дома, чтобы обустроиться в больших центрах, главным образом в древних египетских метрополиях номов или даже в столице. Основной причиной такого движения стало постепенное изменение статуса дарованных земель, которые, будучи номинально царскими территориями, могли теоретически отойти реальным хозяевам, если те, например, оставляли военную службу. С другой стороны, эти земли невозможно было передать по наследству. На практике уступка наделов клерухам в пожизненное пользование очень быстро приобрела постоянный статус. Клерухи могли передавать их своим сыновьям, достигшим возраста, когда они могут носить оружие, что облегчало царю задачу с рекрутским набором. Вскоре в качестве наследника стали рассматривать ребенка и младшего возраста, а также вдову или дочерей. Итогом этой эволюции явилась возможность уступать земли третьим лицам, за исключением тех, кто не входил в класс клерухов. Этот последний этап передачи земли в собственность военных наступит в конце правления Лагидов в I веке. Однако к тому времени (начиная с середины II века) греческие клерухи уже были переименованы: их называют отныне катойками («переселенцами»), Этим благородным термином отделяли военных греков от клерухов египтян, которые получили доступ в эту категорию в 218–217 годах. Под угрозой вторжения Антиоха III из династии Селевкидов Птолемей IV Филопатор и его министр Сосибий организовали египетскую фалангу из двадцати тысяч воинов, основываясь на системе клерухов. Новые местные клерухи, держатели меньших наделов (только от 5 до 30 арур), составили средний класс птолемеевского общества. Эта мера была крайним случаем в кризисный период власти и имела противоречивые последствия. Худшим для режима оказалось восстановление вооруженной базы, способной поддержать национальные египетские восстания, что впоследствии явилось главной причиной великого отделения Верхнего Египта между 205 и 187 годами.

Солдат-мошенник: Дионисий, сын Кефала {212}

В нескольких километрах к северу от современного города Миния в Среднем Египте, на другой стороне Нила, на правом его берегу можно увидеть живописные руины, находящиеся около крутого горного спуска древнего Акориса, теперь названного Тинисом (с древнеегипетского Т-дехене, что значит «утес», который на арабском языке сохранился в виде Техне). Эти руины принадлежат римской эпохе, но в них были найдены документы, написанные как на греческом, так и на демотическом языках, датированные концом II века до нашей эры. В эту эпоху деревня принадлежала ному Гермополя, который был важным стратегическим регионом. Там проживало огромное количество солдат, часть из которых были военнослужащими запаса (клерухи), а часть — действующей армией. Найденные архивы принадлежат некоему Дионисию, сыну Кефала. Оба имени свидетельствуют о греческом происхождении их носителя, если только первое из них — Дионисий не было дано мальчику в честь своего деда по отцовской линии. Также он носил имя Плений, что было типично египетским именем (П-лин обозначает «кузнец»). Мать Кефала скорее всего была египтянкой, так как звали ее Сенобастисия («дочь богини Баст»), так же как и ее брат Петехарпократ («тот, кто дарован богу Хору-ребенку»). Мать Дионисия одновременно имела (как и ее сын) греческое и египетское имена: Деметрия, измененное впоследствии на Сарапию, и египетское — Сенабелисия («дочь бога Абела»).

Таким образом, мы имеем дело со смешанной греко-египетской семьей, демонстрировавшей свою принадлежность к двум культурам через греческие и египетские имена. Дионисий, скорее всего, был двуязычным мальчиком. Он умел писать на греческом, но и не пренебрегал при случае практиковать демотический язык. Его занятия равным образом демонстрировали принадлежность к двум культурам: с одной стороны, Дионисий исполнял жреческие функции в египетской часовне, посвященной преображению бога Тота и его ибисам; с другой стороны, к тридцати годам он зачисляется в пехоту на правах «македонца». Возможно, что его семья берет начало от македонского солдата, поступившего на царскую службу в III веке, и чьи потомки сочетались браком с представителями местного населения. Его отец, Кефал, носил звание мистофора, то есть солдата, получавшего жалованье. Получая жалованье непосредственно от царя, он, таким образом, не принадлежал к категории клерухов, однако Кефал занимался и другой приносящей доход деятельностью. Судя по документам, в 154–153 годах он купил 300 хуз вина (примерно 870 литров) на сумму в 24 бронзовых таланта. Так как такое количество не может быть выпито только одной семьей, тем более в эпоху, когда не было приспособлений для долгого хранения вина, ясно, что Кефал занимался его продажей. Хотя он не обладал клером, то есть землей, дарованной царем, возможно, что он занимался (как и его сын) сельскохозяйственной деятельностью. Дионисий сдавал земли в аренду. Без сомнения, это была священная земля, которая не принадлежала ему напрямую, но в пределах которой он исполнял обязанности жреца в часовне, где жили священные ибисы, и на доходы с которой надо было кормить этих священных птиц. Дионисий был «царским крестьянином» (базиликос георгос), таким образом, он сдавал в аренду землю, принадлежавшую царю. Юноша владел также некоторыми плодородными наделами земли, для пахоты которых он нанимал или покупал пахотных коров.

Большинство архивов Дионисия посвящено пшенице. Со 118 по 104 год он вместе со своей матерью и женой брал взаймы разное (иногда значительное) количество пшеницы. Использование этой пшеницы никогда не обозначалось, но маловероятно, что вся она шла на домашние нужды или на засевы участков, которыми владел Дионисий. Скорее всего, речь шла о чисто спекулятивной деятельности. Пшеница занималась у других военных, как правило, выше его по рангу, которые могли быть или не быть клерухами. Часто они располагали излишками зерновых культур, поступавших с их земель или с их жалованья. Одолженная Дионисию пшеница со ссудой в 50 % являлась быстро окупаемым вложением. Половина стоимости продукта было обычным процентом для такого рода товара. Со своей стороны, Дионисий должен был перепродавать эту пшеницу на свободном рынке, пользуясь сезонным ростом цен. Также он мог одалживать ее, в свою очередь, голодающим египетским беднякам под огромные проценты. Без сомнения, перепродажа пшеницы была той областью, в которой Дионисий мог, как никто другой, извлекать пользу из своего положения человека, находящегося на стыке двух культур. Одновременно образованный эллин и египетский жрец, используя демотический язык в повседневной жизни, он служил посредником между своими товарищами по военной службе, где он считался привилегированным партнером, и местным крестьянством, чье нищенское существование он нещадно эксплуатировал. К сожалению, мы ничего не знаем об этой второй стороне его деятельности, но можно опасаться худшего, наблюдая за теми хитроумными и искусными способами, которые он избирал для откладывания срока платежа, не выплачивая предусмотренные штрафы, возвращая долги часто спустя один — пять месяцев после установленного срока. Мы располагаем текстом двух петиций, датируемых октябрем 108 года, адресованных стратегу и секретарям нома (базиликограмматам). Благодаря этим петициям он сумел уклониться от возможного наказания, которым ему грозил кредитор. Дионисий писал, что, будучи царским крестьянином, он не может быть задержан во время всего периода посевных работ, так как таким образом ущемляются интересы царского правительства. Также он добился отсрочки до сентября. В данном случае речь, естественно, не идет о каком-то злоумышленном нарушении закона в чистом виде, а скорее о нечестной коммерческой деятельности. Ситуация Дионисия была если не жалкой, то, по крайней мере, нестабильной, и желание постоянного заработка заставило его пойти в действующую армию.

Странный «перс» {213}

Дионисий, будучи сыном солдата, носил странное прозвище — «потомок персов», хотя никаких персов в его роду не существовало. Чтобы понять такое странное, но распространенное в ту эпоху название, которым наделяли людей как греческого, так и египетского происхождения, нужно вспомнить, что со времен Нового царства профессиональный рекрутский набор носил, по большей части, этнический характер. Некоторые национальные имена использовались для обозначения целого военного класса, как, например, Машауш — название одного ливийского народа, сокращенное до Ма, — использовалось в середине Третьего Переходного Периода. В эпоху персидского ига, начиная с 525 года, солдаты, занявшие Египет, несмотря на то что все они были различных национальностей, получили прозвище «персы». Во время правления Птолемеев этот термин, естественно, не отражал национальности нового греко-македонского военного класса, но он продолжал обозначать солдат (неважно, были они демобилизованы или нет) захватнической армии. После того как греки обосновались на египетской земле, прозвище — «потомок персов» — утвердилось за ними, а также распространилось по аналогии на всех людей, принадлежащих к военным семьям без уточнения профессии солдата как таковой. Такое название не так уж и безобидно, как может показаться на первый взгляд. Оно соответствовало определенному статусу, чья основная характеристика заключалась в принадлежности к царской военной службе. На самом деле, «потомок персов» обязан был вернуться в строй в любой момент, как только в этом возникала необходимость, а также он был лишен возможности воспользоваться правом убежища в том случае, если он пожелает укрыться в храме. Вопреки всем ожиданиям последнее исключение из правил стало преимуществом, позволяющим занимать деньги более простым способом, так как возможный кредитор был уверен, что сможет в любой момент добраться до должника и потребовать возврата долга в случае его невыплаты. Условие «потомка персов» представляло собой не что иное, как дополнительную гарантию, данную кредитору в случае займа. Эта гарантия, сначала остававшаяся только за настоящими отпрысками солдат, распространилась на всех носящих название «перс» вне зависимости от того, каким был их реальный статус. Также обнаружено множество документов, в которых упоминаются женщины, названные «персидскими женщинами» (персине). Такое обозначение просуществовало до римской эпохи вплоть до II века нашей эры, когда любой намек на военное происхождение этого слова уже давно исчез. Что касается Дионисия, его положение «потомка персов» соответствует еще довольно реальному статусу, так как он являлся сыном военнослужащего и сам сделал неплохую военную карьеру. Однако кажется, что Дионисий использовал эту характеристику для того, чтобы получить более легким способом заем. Он продолжал извлекать из этого пользу во время мобилизации, уже будучи призванным в пехоту, которая теоретически потеряла свое первоначальное значение.

В 106 году Дионисий перешел от статуса «потомка персов» к статусу «македонца», призванного в армию под командованием некоего Деметрия. Спустя год он был включен в полк пехотинцев, названный гегемония, под начальством гегемона (командующего) Артемидора. Несколькими годами раньше его старший брат Паисий поступил в кавалерийский полк в качестве «ливийца», что было продвижением вверх по служебной лестнице, так как обычно египтяне не допускались выше, чем в пехоту. Мы не знаем, что произошло с двумя братьями. Кажется, у Дионисия не было детей, которые бы его пережили. Потрясающе, что длинные списки займов пшеницы резко прерываются в 103 году в тот самый момент, когда многие военнослужащие были мобилизованы для войны, которую вела Клеопатра III в Сирии против своего сына Птолемея IX Сотера. Вероятно, что Дионисий исчез где-то рядом с горой Кармель или у Дамаска, с большим опозданием и сожалением вспоминая о горе Акорис, о своих священных крокодилах и ибисах.

Военная колония на юге Египта: Пафирис

Чуть раньше 150 года царь Птолемей VI Филометор решил усилить военные поселения на юге от Фив. Он боялся быть застигнутым врасплох возможным вооруженным восстанием в старой столице Верхнего Египта, тогда как смерть наследного принца Эвпатора ставила под угрозу будущее династии. Ситуация осложнялась еще и непростыми отношениями с Сирией, в которой правили Селевкиды. Лагиды рассматривали возможность введения войск с целью возвращения потерянных полвека назад территорий. Сооружая преграды вокруг Фив, Лагиды надеялись таким образом избежать повторения серьезных возмущений, которые в конце царствования деда Птолемея VI привели к отделению юга страны. Для такого перераспределения сил были выбраны два места, расположенных на левом берегу реки в 30 километрах к югу от храмов бога Амона и его фанатичных последователей. Эти стратегические военные объекты находились: один на севере — Крокодиополь, который, как это можно предположить, покровительствовал храму бога-крокодила Собека, другой — на 14 километров южнее — Пафирис (название, обозначающее «жилище Хатхор») располагался на месте современной деревни Джебелейн («Две Горы»), Эти города, которые, несмотря на свое великое прошлое, теперь выглядят жалко, тогда переживали расцвет и административное покровительство, поскольку Пафирис был столицей специально созданного нома. Если Крокодиополь, в котором находилась самая большая часть военного населения, оставил после себя только незначительные руины, дома Пафириса в конечном счете сохранили даже после официальных и тайных обысков большое количество документов в виде папирусов, деревянных табличек, относящихся к пяти различным семьям, жившим там между 150 и 88 годами.

Критянин в Египте: всадник Дритон {215}

Один из самых замечательных персонажей, о котором рассказывают различные архивы, — Дритон, сын Памфила. Будучи гражданином единственного греческого города в Верхнем Египте — Птолемаиды, приписанной к дему Филотис, — Дритон обладал привилегированным статусом, которому завидовало большинство греков, обосновавшихся в Египте, имевших право причислить себя только к их родному городу или народу. Однако Дритон не забывал и своих глубоких корней, потому что в архивах он значится как критянин. Можно и проигнорировать подобное определение. «Житель Крита, Беотии, Македонии» или других не египетских стран — такое название употреблялось в большинстве случаев для административного удобства, поскольку позволяло в птолемеевском Египте включить того или иного жителя в военные списки. Но в данном случае Дритон, как и его сын Эсфлад, носил типично критянское имя, и у нас не возникает сомнений в его происхождении. Следуя эндогамной греческой традиции, в первый раз он женился на женщине по имени Сарапия, также жительнице Птолемаиды, и, судя по имени ее отца, она тоже была критянкой. В этом браке был рожден один ребенок, который дожил, по крайней мере, до совершеннолетия. Названный Эсфладом, так же как и его дед по материнской линии, он родился в 158 году, когда Дритону было уже около сорока лет. К этому моменту за спиной Дритона была долгая военная карьера, начало которой приходится примерно на 170 год, когда он уже достиг зрелости. Завербованный в кавалерию, Дритон служил сначала в гарнизоне своего города — Птолемаиде, иногда приезжая в Фивы. Мы точно не знаем, принимал ли он участие в шестой сирийской войне между 170–168 годами, после которой последовали жестокие репрессии на повстанцев. В любом случае, он стал офицером и был направлен в самое сердце Диосполя Парвы, находившемся на полпути между Птолемаидой и Фивами, в 117 километрах севернее последних. К 150 году царь направил его на новую военную территорию Крокодиополя — Пафириса вместе со смешанной группой кавалеристов и пехотинцев под командованием некоего Диодота. К тому времени его жена Сарапия уже умерла и он обосновался вместе с сыном сначала в столице соседнего нома — Латонполе (Эсне), в 20 километрах южнее Пафириса, так как сам Пафирис представлял огромную стройку.

Именно в Латонполе он женился во второй раз четвертого марта 150 года на дочери одного из солдат, чья семья давно обосновалась в Пафирисе, из той же армии. Его новая супруга, которая была младше своего мужа на тридцать лет, носила сразу два имени: греческое — Аполлония и египетское — Сенмонфисия («дочь бога Монту»), Все родственники Аполлонии: ее отец, дед, прадед, так же как и три ее сестры — все они имели по два имени, что свидетельствует об их принадлежности к эллинизированной египетской семье. Однако Аполлония фигурирует как «киреника», то есть в теории жительница известного города Кирены в Ливии, которым управлял младший брат царя Птолемей Фискон. Невозможно решить, был ли кто-нибудь из предков Аполлонии действительно жителем Кирены, иммигрировавшим в Египет, или же это название обозначало только принадлежность ее отца и ее деда к корпусу «киренцев». Как бы то ни было, Дритон, женившись на ней, вошел в семью, которая была ниже его по социальному статусу. Его тесть был простым пехотинцем, принадлежавшим к египетской культуре, о чем свидетельствует огромное количество папирусов на демотическом языке в оставшихся архивах. Таким образом, Дритон доставил своей жене и новой семье повышение по социальной лестнице и привнес существенное материальное благосостояние, которое было перечислено в его завещании, написанном по случаю женитьбы (необходимая предосторожность для избежания конфликтов между сыном от первого брака, своей молодой супругой и будущими детьми). Несмотря на разницу социального происхождения, этот брак был счастливым и длился более двадцати пяти лет вплоть до смерти Дритона. В новом браке было рождено пять дочерей, все они носили двойные греко-египетские имена, что свидетельствует о постепенной египтинизации самого Дритона под влиянием семьи своей супруги. По крайней мере, трое из его дочерей вышли замуж за солдат, один из которых, носивший египетское имя Хериенупис, был всадником. Две из вышедших замуж дочерей впоследствии развелись. Внучка Дритона, рожденная старшей дочерью, развелась в 99 году до нашей эры. Все эти акты замужеств и разводов записаны на демотическом языке, так как предписания в этой области были более благоприятны для женщин в египетском законодательстве, нежели в греческом. Если его дочери и не нашли свое счастье в семейной жизни, то отношения их с сыном Дритона от первого брака — Эсфладом — были великолепными, о чем свидетельствует интересное письмо последнего, отправленное в Пафирис пятнадцатого января 130 года.

Двадцатисемилетний Эсфлад — всадник, как его отец, — находился в тот момент где-то на севере страны. Египет в то время был раздираем гражданскими войнами между сторонниками Клеопатры II, которую поддерживали греки и евреи Александрии, а также местное население большинства центральных египетских городов, и сторонниками Птолемея VIII и Клеопатры III, за которых выступала провинциальная администрация и греки, живущие в различных номах страны. Эсфлад писал: «Вашим матери и отцу — привет и доброго здоровья! Как я вам уже писал, храните ваши чувства на замке и больше заботьтесь о себе. Все уладится. Я еще раз вас умоляю поддержать доверие наших людей, так как ходят слухи, что Паос (новый эпистратег, назначенный Птолемеем VIII для умиротворения Фебаиды) поднимется по Нилу с большой армией к месяцу Тиби, чтобы подчинить себе чернь Гермонтиса и сподвигнуть ее на восстание. Да будут благополучны мои сестры […] год 40, 23 хойяка».

Дритон и его семья, как и другие греки из Пафириса и Крокодиополя, остались верны царю, рискуя подвергнуться атаке со стороны жителей Фив и очень близко к нему расположенного Гермонтиса, присоединившихся к противоположному лагерю. Эсфлад волновался за судьбу своего отца, но не забывал о мачехе и своих сводных сестрах. Можно только удивляться, что, несмотря на изолированность жителей Пафириса, которые поддерживали Клеопатру II в войне против Птолемея VIII, такое письмо, содержащее важную военную информацию, могло быть беспрепятственно передано адресату.

Несколько лет спустя, двадцать девятого июня 126 года Дритон почувствовал приближение смерти и написал с помощью греческого нотариуса из Пафириса последнее завещание, принимая во внимание увеличение своего имущества и родственников, так как пятеро его дочерей были рождены после его предыдущего завещания 150 года. Он завещал своему сыну Эсфладу свою боевую лошадь и все военное обмундирование, повозку с дышлом, а также виноградник с водоемом и голубятню. Оставшееся имущество — движимое и недвижимое — было разделено пополам между Эсфладом и его пятью сводными сестрами. Домашняя прислуга Дритона состояла из четырех рабынь, что было очень характерно для его социального статуса. Две из них по завещанию переходили на службу к сыну, а другие две — к дочерям. Дети должны были выплачивать содержание — часть деньгами, часть продуктами — вдове Дритона, сохранявшей за собой свое собственное имущество. Заметим, что старший сын, в соответствии более с греческими законами, нежели с египетскими, получил большую часть имущества в ущерб остальным детям. Однако, спустя некоторое время после смерти отца, Эсфлад еще раз доказал свою заботу о сестрах, уступив им половину виноградника, который достался ему целиком. Об этом свидетельствует текст одной из жалоб, адресованной эпистратегу Фоммусу (между 115–110 годами), написанной дочерьми Дритона против некоего грека Фив, который незаконно захватил часть их виноградника. Эсфлад (упоминания о нем можно найти в различных источниках до 103 года) не появляется в этой жалобе, и неизвестно, мог ли он прийти на помощь своим сестрам в этой ситуации.

Семейные архивы Дритона прерываются сразу после переломного момента этого века. Мы не знаем, что стало с его родственниками, за исключением двух его внучек. Процесс египтинизации продолжался, так как, несмотря на большое количество греческих войск в Пафирисе, египетский язык постепенно брал верх. Один из фактов очень показателен: двадцать девятого июня 126 года, пытаясь найти пять свидетелей, чтобы подписать последнее завещание Дритона, греческий нотариус сумел отыскать только одного человека, способного расписываться на греческом, некоего всадника по имени Аммониос. Нотариус вынужден был прибегнуть к помощи четырех египтян, которые умели расписываться на демотическом языке: трех жрецов богини Афродиты-Хатхор (богиня Пафириса) и бога Собека (покровителя Крокодиополя), а также одного пехотинца. Под их именами нотариус написал: «Эти четверо (свидетелей) подписываются на египетском языке, потому что нигде на месте невозможно найти такое же количество греков». Даже если предположить, что нехватка греков была вызвана их призывом на военные операции, вызванные постоянно идущей гражданской войной, все же коренного египетского населения — частично или вовсе не эллинизированного — было намного больше. Такая ситуация должна была отдалить греков от их истинных традиций, несмотря на их слабую попытку жить в автократии как материальной, так и культурной.

Солидарность египетского клана

Внучка Дритона, носившая египетское имя Тбокануписия («прислуживающая богу Анубису»), сестра той, которая развелась в 99 году, вышла замуж в 95 году за некоего Фагониса. Этот Фагонис принадлежал к семье, о которой осталось большое количество документов, найденных в Пафирисе. Его генеалогическое древо включает в себя пять поколений, где центральным персонажем выступает некий Петехарсемфеус, старший брат Фагониса. Все члены этой семьи без исключения носили чисто египетские имена, хотя некоторые из них значились в документах как «греки, рожденные в Египте». Их военный статус был невысок, так как всего один человек в каждом поколении, похоже, служил в армии. Сам Фагонис никогда не значился как солдат, и среди трех его братьев только Петезух участвовал в военных действиях. Их отец Панобхунис, который родился в 163 году, был солдатом, записанным в соседний военный лагерь Крокодиополя, по крайней мере, в период между 125 и 123 годами во время гражданской войны. Наконец, дядя последнего Хор в 145 году служил в том же военном лагере, что и критянин Дритон, но в качестве пехотинца, получавшего военное жалованье. Хотя название «перс», которое мы уже видели в документах Дионисия, сына Кефала, было наследственным в этом клане, основные занятия связывались с мирной жизнью.

Эта деятельность раскрывает необыкновенную солидарность внутри одной семьи. Достаточно часто приобретение земли или ее заем делался от имени нескольких братьев. Документ, датированный 145 годом, рассказывает о Тотоесе, который был дедом Фагониса, купившим землю совместно со своим братом, солдатом Хором. Сам Фагонис несколько раз брал взаймы деньги и пшеницу вместе со своими братьями. Эта солидарность передавалась из поколения в поколение, о чем свидетельствует необычное дело о займе денег прадедом Фагониса, неким Патусом, двадцать шестого декабря 136 года. Долг был возвращен зятю кредитора (так как сам кредитор к тому времени уже умер) только спустя тридцать лет внуками Патуса. Часть суммы была возвращена в 107 году Панобхунисом, отцом Фагониса, который взял на себя долг своей тети Сеннесисы. В 104 году его сводный брат выплатил еще не возвращенный остаток и, помимо этого, компенсацию за задержку, обычно фиксированную в районе 50 % от суммы. Вот прекрасный пример чувства коллективной ответственности и чести, доказательством чему является этот египетский клан, столь гордившийся своей принадлежностью к местной элите.

Можно наблюдать более сложные отношения в семье в других неожиданных областях, например в брачных узах. Так Тотоес, один из главных персонажей этого клана, в первый раз женился в восемнадцатилетнем возрасте на Тареэсии, дочери бедняка Патуса, которой было тогда около пятнадцати лет. В этом браке в 163 году родился Панобхунис. Пятнадцать лет спустя Тотоес развелся со своей женой для того, чтобы жениться на младшей сестре Тареэсии — Такмеисе, родившейся в 164 году и бывшей к моменту свадьбы еще совсем ребенком. Однако Тареэсия недолго переживала и вскоре вышла замуж за брата собственного мужа, солдата Хора, от которого родила сына. В таких супружеских перемещениях был свой резон, даже если отдать должное любовной страсти, которую молодость Такмеисы родила в душе Тотоеса. К тому времени ему — толстому и лысому человеку — было уже под сорок лет! Две семьи — Патуса и Тотоеса — имели взаимные интересы остаться в родственных отношениях. Невозможно было позволить Тареэсии забрать свое собственное добро в качестве приданого и унести в другой клан. Принятое решение расчищало не только путь для удовлетворения сексуальных аппетитов Тотоеса, но и прекращало холостую жизнь его младшего брата, а также устанавливало самую что ни на есть тесную связь между наследствами двух семей. Они не были такими уж незначительными, если судить по коммерческим сделкам, которые совершались вплоть до 88 года. Недвижимое имущество состояло из домов, виноградников и наделов земли, на которых выращивали пшеницу и масличные культуры для выработки касторового масла. Некоторые земли сдавались в аренду мелким землевладельцам. Площади проданных или купленных, иногда даже взятых в аренду наделов были достаточно скромными — от 0,25 арур (менее 700 квадратных метров) до 3,5 арур (менее одного гектара). Однако в общем уровень жизни Фагониса и его братьев казался, в местном масштабе, довольно высоким. Можно интерпретировать большое количество займов не как знак постоянного безденежья, а, скорее, как признак спокойной и хорошо отлаженной спекулятивной деятельности.

Доход младшего брата-солдата должен был казаться достаточно скромным, если учесть все будущие неудобства и опасности военной жизни, о чем свидетельствуют три письма Петезуха, отосланные с разницей в неделю своим братьям во время операции по наведению порядка, скорее всего, в районе Эсны в 95 году. Двадцать первого мая он и его товарищи были живы, но он добавлял: «Не сожалейте о тех, кто погиб, они заранее готовились к смерти. Что касается нас, то он (без сомнения, стратег, который упоминается в других письмах) не сделал нам ничего плохого и, наоборот, принимал в нашей судьбе всяческое участие».

Тридцатого июня он писал: «Я здоров так же, как и все призывники. <…> Стратег Птолион заботится о нас, и мы все ему за это очень признательны». Эти два письма написаны на греческом языке, но Петезух умел писать и на демотическом, о чем свидетельствует письмо, которое относится, скорее всего, к тому же 95 году, хотя дата утеряна вместе с окончанием этого послания: «Петезух приветствует своего старшего брата Петехарсемфевса и Фагониса. Стратег Птолион даровал золотую корону и царское платье (хитон) Хору…» Письмо обрывается на этом интереснейшем моменте… Мы так никогда и не узнаем, за какой героический поступок или важные заслуги простой египетский офицер Хорос удостоился такой чести! В тоне письма Петезуха едва улавливается гордость служить под знаменами такого военачальника, а также желание эпатировать корреспондента фактом проявления великодушия и щедрости к младшим товарищам главой полка.

Неожиданное исчезновение гарнизона

Странным образом вся документация о Пафирисе и Крокодиополе неожиданно обрывается в 88 году. В это время серьезные волнения не раз угрожали спокойствию в Египте. Царь Птолемей X Александр недавно был изгнан из Александрии взбунтовавшимся военным гарнизоном столицы, который посадил на трон его брата Птолемея IX Сотера II. Положение было крайне нестабильным, так как Птолемей X, у которого всегда было достаточно сторонников, решил вернуть себе власть силой. Первого июня 88 года некий Платон, выполняющий обязанности эпистратега в Фиваиде, обратился к жителям Пафириса: «Великий бог и царь Сотер прибывает в Мемфис. Хиеракс был назначен, чтобы подчинить Фиваиду значительными военными силами. Мы решили оповестить вас об этом заранее, дабы поддержать ваше доверие».

Далекие от того, чтобы демонстрировать свою преданность низложенному царю, жители Фиваид воспользовались ситуацией безвременья и подняли бунт, угрожая царским подданным, проживающим тогда в Пафирисе. Это письмо, к сожалению, является последним из всего архива. Остается лишь надеяться на благоприятный исход, хотя можно опасаться и самого худшего развития событий. Павсаний между прочим упоминает, что восстание в Фивах было подавлено в 85 году. Удалось ли повстанцам захватить к тому времени два охраняемых города, убив или изгнав всех жителей? Или верховный главнокомандующий царской армией Хиеракс решил переместить все население в безопасное место? Единственное, что известно наверняка: Пафирис и Крокодиополь сошли с исторической арены и вскоре перестали существовать вовсе. Городские храмы были разрушены, а из их обломков построили большие храмы в бывших по соседству Гермонтисе и Тоде. Пафирийский ном был уничтожен и слит с гермонтским номом.

Конец армии Лагидов

Агония пафирийского гарнизона 88 года в некотором роде предвосхитила постепенную деградацию самой царской армии, окончательное разложение которой произошло шестьдесят лет спустя. Та часть, которая составляла резерв царской военной системы, включала в себя клерухов и катойков, чья социальная роль давно затмила любую военную деятельность. С другой стороны, династические войны и репрессии, направленные на подавление внутренних беспорядков, опустошали и изнуряли тот остаток армии, которым правители еще могли располагать. Но политическая международная ситуация, диктуемая Римом, не позволяла больше использовать и эти незначительные силы во внешней политике Египта. В 55 году в военной истории страны состоялось одно из важнейших событий: царь Птолемей XII, изгнанный из Александрии менее трех лет назад и укрывшийся в Риме, сумел убедить Авла Габиния, правителя римской провинции в Сирии, использовать подчиненные ему римские войска, чтобы вновь завладеть египетским троном. В первый раз римские легионы переступили границы Египта, с легкостью разбивая на ходу сформированные местные войска. После вторжения в страну фараонов значительная часть римского войска осталась в Египте в качестве подчиненной царю армии и быстро расселилась по предместьям Александрии. Именно эти римские солдаты чуть позже выступят на стороне египетских войск Ахилла против своих же земляков из легионов Юлия Цезаря. Победив, Цезарь оставил в Египте три легиона, от которых после смерти диктатора Клеопатра очень быстро избавилась.

Следы римских вторжений 55–43 годов можно до сих пор обнаружить на территории, включающей в себя даже Верхний Египет. Это — рисунки и надписи, оставленные солдатами в Абидосе, на могилах фараонов в Фивах и даже на стенах храма богини Исиды в Филе. Завоевания, естественно, тоже сыграли не последнюю роль в реорганизации греко-египетской армии Лагидов. В папирусах этой эпохи встречаются военные термины римского происхождения, как, например, спейра, обозначающая «когорту». Несмотря на быструю мобилизацию страны в 43 году, греко-египетские солдаты (после их поражения в бою при Александрии 47 года против Цезаря) играли теперь только второстепенную роль. Так, некий Селевк, один из последних офицеров династии Лагидов, оставил свое имя в истории, сдав Октавиану в 30 году крепость Пелузий, может быть, даже с согласия Клеопатры.

Теперь было абсолютно ясно, что остатки армии Лагидов не могли помериться силами с римскими легионами. Единственное, что еще оставалось у Египта, — это морской флот. Его лучшее время было в III веке, когда Птолемей II господствовал в Средиземном и Красном морях со своими тремястами тридцатью шестью боевыми кораблями, которые представляли самый внушительный флот той эпохи. Командование и высший офицерский состав на этих кораблях были греческими, но многочисленные экипажи и низшие чины набирались из египтян. Однако наследники Птолемея II считали содержание таких кораблей слишком дорогим удовольствием, и вскоре родосский флот превзошел морскую армию Птолемеев, несмотря на заинтересованность Птолемея IV в кораблестроительстве. В результате был построен огромный помпезный и бесполезный корабль-монстр длиной более 140 метров и высотой 24 метра. Теоретически он приводился в движение 4000 гребцов, был способен вместить в себя 400 человек экипажа и 2850 солдат. Во II веке запустение некоторых средиземноморских баз ограничило поле деятельности флота Лагидов до путей из Египта в Кирену и из Египта на Кипр. Во время правления Птолемея VIII стратег Кипра совмещал свою должность с функциями главного адмирала. С другой стороны, потеря сирийских владений сократила поставки корабельной древесины и, в конце концов, уступки, сделанные Птолемеем V, а именно: прекращение набора гребцов с храмовых земель, — спровоцировали кризис рекрутского набора. Но несмотря ни на что мощь египетского флота оставалась все еще весомой и продолжала вызывать зависть противников. Египетский флот становился желанной добычей во время войны между сторонниками Цезаря и республиканцами в 44–42 годах. Но именно в последней битве проявилась (правда, в негативной форме) вся значительность боевого флота Лагидов. В битве при Акции Антоний ввел в бой только четверть кораблей. Чтобы облегчить маневры, он поджег большую часть из них, но и уцелевшие шестьдесят кораблей (самые красивые и самые большие!) смогли составить резерв, способный к боевым действиям. Их неожиданное бегство по приказу царицы подписало смертный приговор армии Лагидов, тогда как, по словам Плутарха, «исход этой битвы вовсе не был предрешен».