Земля. 3 часа 17 минут.

Соколов

Ему опять снилась Луна. Но не такая, какой он видел ее вблизи много раз. Не было оглушительной тишины, угрюмых контрастов тьмы и света, раскаленных губчатых скал. Вместо первобытного каменного хаоса ― мягкие очертания далеких холмов и нежная трава под босыми ногами. Не бархатная чернота над головой, а удивительно чистое голубое небо. Но он знал, что это ― Луна, с ее близким горизонтом, уменьшенной тяжестью, с огромным шаром Земли в зените. А зеленой и цветущей сделали ее люди…

Он улыбался во сне. И когда вкрадчивый, но упрямый звонок стер красивое видение и рука уже машинально тянулась к клавише видеофона, улыбка продолжала держаться на губах. Мелькнула нелепая мысль, возможная лишь в момент пробуждения: а может быть, началась Великая Перестройка, и ему сейчас сообщают об этом?

Но возникшее на экране лицо человека в форме офицера Космической службы было тревожным. Нет, не для хорошей вести разбудил он своего начальника!

― Андрей Федорович? ― спросил дежурный. Он не видел лица собеседника, и голос звучал неуверенно.

― Слушаю, ― подтвердил Соколов.

― Извините за беспокойство. Но только что внезапно прекратилась связь с «Циолковским». Предполагаем аварию.

― Так. ― Андрей помолчал, отгоняя остатки сна. ― А дубли?

― Все молчит.

― В Совет доложили?

― Еще нет. Вам первому.

― Подождите. Выезжаю немедленно.

Экран погас. Стараясь не шуметь, Андрей стал быстро одеваться.

― Что случилось, Андрюша? ― сонно спросила жена.

― Спи. Пока ничего страшного. Просто почему-то замолчал Сережа. Пойду разбираться. Спи, Галчонок!

Вечемобиль плавно взял с места. Машина управлялась автоматически, и ничто не могло отвлечь от тревожных мыслей. Были они далеко-за миллионы километров, в кабине космического лайнера «Циолковский». Какая там беда? Почему вдруг оборвалась надежная, прочная нить, незримо протянутая к Земле? Все время связь была прекрасной. А сейчас, когда уже все готово для торжественной встречи, что-то произошло…

Это «что-то» может оказаться самым страшным. Случайная поломка аппаратуры исключена. Думать нечего, ведь тройное дублирование! Значит, одно из двух. Или взорвался плазменный двигатель ― такое уже бывало. Взять ту же недавнюю трагедию с «Гелиосом». Или ― столкновение с метеоритом. Тут смертельной катастрофы может и не быть. Даже если часть корабля повреждена,. даже если вышла из строя система управления. Планетолет все равно подойдет к Земле. Его встретят. Сережа Костров бывал и не в таких переделках, не растеряется. Хоть бы это был метеорит! Небольшой ― чтобы все остались живы и здоровы. Только бы метеорит!

 

Космос. 3 часа 10 минут.

Экипаж «Циолковского»

Это был метеорит. По космическим условиям опасный, граммов на триста. Попадет такой кораблю в лоб ― пиши пропало. Даже пылинка, массой меньше миллиграмма, двигаясь со скоростью десятков километров в секунду, способна мгновенно убить человека. История авиации знает немало удивительных случаев ― вроде столкновения реактивного бомбардировщика с чайкой, которая пробила в крыле самолета огромную дыру. Грозная штука ― скорость!

Но этот налетел сзади. Удар получился ослабленным, взрыва не произошло. И все же космический бродяга наделал немало бед. Он прошил наружную броню, многослойную оболочку, разрушил по пути оба мазера и застрял в молектронной начинке центрального блока связи в рубке управления. И тотчас обломилась квантовая игла, стала укорачиваться каждую секунду на триста тысяч километров. А люди, сидящие у земных пульсирующих экранов, ничего еще не подозревали. Сигнал тревоги на станции слежения прозвучал лишь через несколько минут после столкновения.

«Циолковский» был снабжен отличной метеоритной защитой. За все его семнадцать рейсов не произошло ни одного прямого попадания. И на этот раз все могло окончиться благополучно. Но еще на Энцеладе что-то случилось с одним из локаторов бокового обзора. Чумак и Панин двое суток искали причину, но так ничего и не поняли.

― Разберемся на Земле, ― решил Костров. ― Придется рискнуть.

И надо же ― каменный снаряд ударил именно в «слепой» борт!

Авария случилась во время вахты Кострова. Остальные четверо спали. Космонавты жили по московскому времени ― старая традиция, еще со времен первых орбитальных полетов. Что ни говори, а приятнее чувствовать себя в одном ритме с земляками. Правда, на спутниках Сатурна понятия дня и ночи мешались ― точнее, был один непрерывный рабочий день с самыми короткими перерывами на отдых. Время там ценилось дороже всего. Зато в полете отсыпались за все…

Удар никого не разбудил. Плазменный двигатель, как всегда, работал, и огромный запас инерции планетолета сделал толчок незаметным. Не нарушилась и герметичность кабины. Специальная пластмасса мгновенно затянула пробоину, заполнила ее, а наружный холод сделал пробку прочнее металла. Свидетелем того, что произошло, оказался один Костров.

Четверо спали. Второй пилот Алексей Чумак, кибернетик Виктор Панин и астроном Джордж Кларк лежали в подвесных гамаках-койках центральной кабины, которая служила одновременно спальней, столовой и кают-компанией. Наташа Кострова помещалась этажом ниже ― в крошечном помещении, которое днем служило биологической лабораторией и кабинетом врача. И никто не подозревал, не чувствовал, какая угроза нависла над их командиром. Впрочем, и сам он ни о чем еще не догадывался.

 

Космос. 3 часа 39 минут.

Костров

― Ага, вот ты где! ― сказал Костров. ― А ну, вылезай!

Он с усилием раздвинул мертвые покореженные блоки и вытащил желтоватый округлый камень.

― Эх, бродяга, бродяга! Вот прибавил забот… Дай-ка хоть посмотрю на тебя.

Камень ничуть не походил на метеориты, которые видел до той поры Сергей. Во-первых, необычная форма ― словно его обточили морские волны. И что самое удивительное ― незаметно следов удара. Похоже, ничуть не деформировался. Прошел сквозь несколько слоев металла и пластмассы ― и целехонек! Плотный, крепкий, он казался отлитым из неведомого сверхтвердого сплава. Наощупь шершавый, по всей поверхности рассыпаны чуть заметные пупырышки, вроде «гусиной кожи». Было такое впечатление, будто камень вот-вот дрогнет в руке, оживет, упруго запульсирует… Сергей усмехнулся ― какая все же ерунда лезет в голову!

― А вообще-то специалисты нас всех расцелуют за такой подарок. Ясно, ни в одном музее ничего нет похожего.

Он представил, как будет отплясывать завтра сдержанный и немногословный обычно Кларк. Англичанин помешан на таких вот диковинках. Несколько дней назад они крепко повздорили перед отлетом с Тефии. Костров не соглашался принимать на борт очередную коллекцию пород-чуть ли не в полцентнера весом. Говорил, что на Мимасе и Энцеладе набрали камней с избытком. Так Кларк совершенно вышел из себя. Начал с униженных просьб и кончил угрозой пожаловаться в Международный Совет. В конце концов помирились на половине…

А вдруг окажется, что у небесного камня искусственное происхождение? Может же быть такое: летел чужой звездолет, и кто-то из космонавтов выбросил в Пространство… ну, небольшой контейнер, что ли. Случай вполне вероятный ― потерял же он сам однажды пустой кислородный баллон где-то между Землей и Луной. Тоже мчится сейчас по орбите вокруг Солнца. Так почему бы и этому предмету не быть вестником чужой цивилизации?

Он снова и снова вертел в руках загадочный метеорит. Нет, совершенно сплошной, никаких следов обработки. И пустоты внутри не чувствуется. Чушь, какой там контейнер! Просто хочется во всем непонятном видеть намек на братьев по разуму, вот и лезут в голову всякие невероятные мысли.

Сергей отложил метеорит и стал думать про Наташу. Он представил, как она лежит сейчас, свернувшись калачиком, по-детски причмокивает во сне губами и видит, наверное, тихий Арбатский переулок, ажурные клены под окнами и белоголового мальчугана посреди двора. Бедная, она так скучает без Ивасика! Ничего, малыша скоро вернутся твои мама и папа. Эта глупая авария нисколько не задержит их…

Он уже успел во всем разобраться. Откровенно говоря, сначала можно было ожидать худшего. Правда, нет связи и повреждена система автоматической посадки. Но ручное управление действует. Беспокоиться нечего, бывало и похуже. Точно в назначенное время планетолет будет в районе Земли, у межпланетной станции «Дружба». А там ― обязательная неделя карантина и потом Москва.

Вдруг Костров ясно представил, что будет там завтра. Экстренные выпуски газет, растерянные лица дикторов телевидения. «Внезапно замолчал «Циолковский», «Циолковский» не отвечает…» И у всех на уме будет опять катастрофа с «Гелиосом». Миллионы людей с болью и надеждой станут ждать новых сообщений, мрачнеть, узнавая, что все остается по-старому… А как встревожится Андрей Соколов ― старый его командир, лучший товарищ. Хотя нет, он и сейчас уже знает. Ему давно доложили. Сидит, должно быть, у пульта, уткнулся оцепеневшим взглядом в экран ― в пустой, равнодушный экран. Впрочем, ждать ― не в характере Андрея. Он действует. Может быть, даже готовит встречный полет, собирается на поиски. И никак не сообщить ему, что тут относительно полный порядок…

Сергей неприязненно покосился на метеорит и открыл ящик с инструментами. Есть еще крошечная надежда восстановить дублирующую систему связи. Правда, лучше было бы позвать Панина. Он в таких делах ― бог. Да и Чумак силен в радиотехнике. Но пусть пока спят. Надо глянуть самому ― стоит ли овчинка выделки.

Тихо насвистывая, он взял омметр и начал копаться в разрушенном блоке.

 

Космос. б часов 23 минуты.

Экипаж «Поиска»

На Земле вслед за этим словом раздавался громовой голос ракетного двигателя, рождался ураган дыма и пламени. Но здесь осталась все та же, тупая и неизменная тишина Пространства. Только вспыхнуло на мгновение солнечное пятно на экранах, заставив прищуриться дежурных инженеров. Черная тень планетолета, отороченная снизу слепящим огнем, дрогнула, скользнула вперед и растаяла в непроглядном мраке.

― Все! ― сказал один из дежурных. ― Полетел «Поиск». Только найдет ли?

― Разыщет, ― уверенно кивнул второй. ― Ты плохо знаешь Соколова. Он парень везучий…

Всего сто восемьдесят шесть минут прошло с того момента, как Андрей Соколов узнал о неизвестной беде с «Циолковским». И за это короткое время он успел сделать невозможное: добился отмены очередного рейса планетолета «Поиск» и вылетел на нем навстречу Кострову. Пожалуй, только авторитет знаменитого космонавта, героя Луны, помог ему добиться своего. Никто другой не сумел бы так быстро, да еще и ночью, получить разрешение на внеплановый полет.

«Поиск», типовой рейсовый корабль с плазменным двигателем, рассчитан на экипаж из пяти человек. Но Андрей взял с собой лишь одного, выбрав его из десятков добровольцев. Пилота Григория Гуридзе он знал хорошо ― вместе летали однажды на Луну. Остальные места остались свободными. Быть может, «Циолковский» поврежден настолько серьезно, что придется принять на борт весь его экипаж. Надо рассчитывать и на такое.

Соколов верил в удачу. Искать в космосе замолчавший планетолет ― дело не такое уж безнадежное. Не иголка в сене. Железные законы небесной механики действуют во всех случаях. К тому же на «Поиске» новая, усовершенствованная система дальнего обнаружения. На каком бы режиме ни стал работать двигатель «Циолковского» после аварии, корабль не затеряется в черной бесконечности…

Электронный мозг рассчитывал траекторию полета, управлял двигателем, следил за всеми системами. Человек вмешивался лишь в том случае, когда возникала! критическая обстановка. Такие ситуации бывали очень редко, но все равно один из космонавтов должен был находиться на вахте. Правда, сейчас Соколов и Гуридзе сидели у пульта оба. Им просто не хотелось оставаться в одиночестве.

― Я почему-то уверен, что уже сегодня их встретим, ― говорил Гуридзе. ― И знаешь почему? Послезавтра мне непременно надо быть на Земле. Понимаешь на свадьбу приглашен. Друг женится. Ираклий Лабурия зовут. Может, помнишь, рассказывал о нем?

― Не помню.

― Инженером на станции микроклимата работает. Такой друг ― на всю жизнь. Мы с ним клятву давали: обязательно один у другого на свадьбе побывать. Он был у меня, теперь мой черед.

― Свадьба ― это хорошо, ― рассеянно сказал Соколов.

Гуридзе хотел рассказывать дальше, но почувствовал, что Андрей почти не слушает. «Переживает, ― подумал он. ― И я бы не меньше переживал, будь там Ираклий. За друга жизнь не жалко отдать. А ему Костров больше, чем друг. Оба не раз один другого от смерти спасали. Да и Чумак ему как родной сколько вместе летали. И Наташа… Впрочем, для такого, как Соколов, личные чувства не играют никакой роли. Он и ради незнакомого помчит к черту на рога. Так уж устроен этот человек…»

Но Андрей не вспоминал сейчас пропавших товарищей. Мысли о них ушли в подсознание, стояли где-то рядом, словно молчаливый караул. Думал он о себе. О том, что крепко сдал за последнее время и что, может быть, не придется ему больше выходить в Большой Космос. Что главный врач, добрейший Семен Петрович, устроит завтра скандал ― как это разрешили вылет Соколова без его согласия?

Он будто смотрел сейчас на себя со стороны: темное, перечеркнутое морщинами лицо, сухие бескровные губы, совсем уже редкие волосы… На вид ему гораздо больше сорока. Что ни говори, Луна отняла многое. За плечами четырнадцать космических полетов, и почти каждый ― непрерывное испытание нервов. Видно, пора самому поставить точку, не ждать, пока это сделают врачи. Давно уже он решил про себя: как только вернется Костров, рекомендовать его на свое место. Из Сергея выйдет отличный командир соединения космонавтов. А ему останется одно ― учить на Земле молодых. И писать мемуары…

― Скажи, Григорий, ― вдруг спросил он. ― Тебе не кажется, что мы родились слишком рано?

― Почему рано? Самое замечательное время! Потомки завидовать будут.

― Не обязательно. Я, например, ничуть не завидую тем, кто был до меня. Даже первым космонавтам. Наше время интересней. Луна, Марс, Сатурн… Если уж завидовать, то только тем, кто будет после нас.

― Зависть ― нехорошее чувство, ― засмеялся Гуридзе. ― Пережиток. А почему ты вдруг заговорил об этом?

― Вчера узнал: будет готовиться Первая звездная. Группа Ковалева закончила испытания. Удачно закончила, понимаешь? Результаты ― отличные.

― Ты не шутишь?

― Все правильно, Гриша. Есть гравитонный двигатель, работает. И года через два-три можно ждать первый старт к звездам.

О работе группы академика Ковалева Григорий слышал давно. Об этом не писали в газетах, не говорили на научных конференциях. Работа была настолько фантастичной, что даже многие крупные ученые считали Ковалева чудаком, мечтателем. Только космонавты рассказывали друг другу по секрету: если получится задуманное, можно будет полететь за пределы солнечной системы. Освобожденная энергия гравитонов позволит легко достичь субсветовых скоростей. Переворот в ракетной технике, прыжок в ее послезавтрашний день-вот что означала победа Ковалева. Потому-то слова Андрея буквально оглушили Гуридзе.

― С ума можно сойти, ― проговорил он наконец. ― И ты молчал про такое! Да это же…

― Знаю, что это такое. Но видишь ли, дружок, нас с тобой не будет в том экипаже. Других возьмут, помоложе.

― А если…

― Без всяких «если». К Сатурну меня не пустили. А туда отбор будет построже. Даже Кострову вряд ли удастся попасть. Хотя у него есть все шансы.

«Если он только сейчас жив и здоров, ― подумал Гуридзе. ― Если наша встреча состоится». Но вслух он не стал высказывать сомнений. Наверное, и у Андрея на душе такое же. Только виду не показывает. А как бы хотелось знать, что происходит сейчас на «Циолковском».

 

Космос. б часов 43 минуты.

Костров

На пульте управления стоял микроскоп. Вообще-то ему здесь было не место. Но вчера Наташе захотелось поработать рядом с мужем. Она делала анализ крови у участников экспедиции ― такая проверка устраивалась ежедневно. И хотя результаты каждый раз оставались прежними, обряд неизменно повторялся. Все-таки под ногами был мощнейший источник радиации!

Наташа сидела над микроскопом, а Сергей просто смотрел на нее. Как она быстро пишет, как хмурится и как улыбается. И было ему удивительно хорошо, по-домашнему уютно. Казалось, не стало под ногами испепеляющего термоядерного пламени, а за стенами ― бесконечного мрака и пустоты. Будто снова оказались они в своей московской квартире…

Сергей вспоминал мельчайшие детали вчерашнего вечера незначительные, но такие важные для него. Он давно заметил: когда думает о чем-нибудь глубоко личном, силы возвращаются особенно быстро. А сейчас он очень устал. Три часа провозился над разбитым передатчиком. Несколько раз ему казалось: еще немного ― и выход будет найден. Но тут же приходило разочарование. Видно, остается одно: из запасных деталей собрать простенькую установку. Сигнал получится слабый, но станция слежения на «Дружбе» сможет его принять. Однако для такой работы нужна помощь товарищей. Видно, придется ждать до утра.

Дежурство у него до восьми. Потом сменит Кларк. Но еще раньше обязательно забежит Наташа ― пожелать доброго утра, взять свое имущество. Она нарочно все здесь оставила, чтобы был повод зайти. Строго говоря, правила полета запрещают, чтобы в рубке находился еще кто-нибудь, кроме вахтенного. Но для Наташи делалось исключение. Всем мужчинам хотелось быть немного рыцарями.

Когда Костров вспомнил, как колдовала вчера Наташа над микроскопом, у него вдруг мелькнула мысль: а не попробовать ли познакомиться поближе с давешним камнем? Правда, на вид он очень крепкий, но, может быть, удастся отковырнуть кусочек для анализа.

Метеорит лежал под грудой радиотехнических схем. Сергей взял его в руки и вздрогнул: выглядел он иначе.

― Что за чертовщина. Быть этого не может…

Однако зрение не обманывало. Камень казался теперь рыхлым, неплотным. На месте прежних пупырышек возникли крохотные оспинки, будто полопались бесчисленные пузырьки. Даже цвет изменился ― возник новый едва уловимый фиолетовый оттенок.

«Наверное, под действием кислорода и тепла началась какая-то реакция», ― подумал Сергей. Странно, даже на пальцах остаются теперь следы, будто цветочная пыльца. Но что это может быть за вещество? Как жаль, что он не догадался сразу включить автоматическую кинокамеру ― теперь первоначальный вид не восстановишь. И снимка не сделал ни одного. Ребята ни за что не простят. Позор, товарищ командир!

Но ход мыслей неожиданно изменился. Взгляд Кострова упал на то место, где недавно лежал метеорит. Гладкая поверхность стола была покрыта неровными фиолетовыми пятнами, разводами. И снова на пальцах осталась нежная пыльца. Крепчайший форолит, на котором металл не оставлял следов, оказался разъеденным, начал разрушаться.

Холодея от внезапной догадки, Сергей торопливо нанес на предметное стекло мазок фиолетовой пыли, всмотрелся. То, что он увидел, подтвердило предположение. В светящемся кругу медленно двигались, покачивались округлые лиловые зерна, несомненно, живые существа. Удивительный сюрприз преподнес им космос. Камень с неведомой планеты, который, быть может, миллионы лет странствовал в межзвездном мраке, оказался с «пассажирами». И теперь, попав в благоприятные условия, споры ожили ― началось бурное размножение неизвестных микробов.

Они делились, и очень быстро. Не раз в 15-20 минут, как земные бактерии, а гораздо чаще. Вот дрогнуло одно зернышко, распалось на две половины, и почти сразу же эти половинки выросли до прежних размеров. «Новорожденные» тут же затерялись между других зерен, но Сергей был уверен, что следующий процесс деления начнется почти сразу же. За те секунды, что он смотрел в микроскоп, число организмов в поле зрения по меньшей мере удвоилось.

Голова закружилась, наверное, от волнения. «Спокойно, сказал себе Костров. ― Надо рассуждать. Итак, в планетолет попала Чужая Жизнь. Нежданно, непрошенно ворвалась в самое сердце космического корабля, куда, казалось бы, все пути для нее закрыты. И чувствуют себя здесь пришельцы, судя по всему, неплохо. Жизненная сила чужих бактерий огромна, если они легко разрушают даже форолит, этот универсальный материал космической техники. Очевидно, используют в своем процессе обмена какие-то элементы, и структура крепчайшей пластмассы распадается…»

Конечно, было бы очень заманчиво сразу приступить к исследованиям. Но надо думать о другом. Микробы на свободе, и кто знает, во что выльется их деятельность. Быть может, через несколько часов все, что сделано из форолита, превратится в невесомую фиолетовую пыль. А это ― гибель для корабля. К тому же «пищей» для них могут оказаться и другие материалы. Значит, нужно как можно быстрее найти способ остановить их размножение. Иначе…

Поверхность метеорита стала теперь совсем рыхлой, покрылась чернильным пушком. Но металлическая пластинка, на которую переложил Костров камень, осталась неизменной. Ясно металл им не по зубам. Что ж, все упрощается. Метеорит надо спрятать в стальной или свинцовый контейнер, а всех оставшихся микробов ― уничтожить. Управа на них найдется, средств для этого хватит. От ультрафиолетовых лучей до плазменной горелки. А возможно, помогут и обычные антисептические составы.

Сергей встал, но тут же покачнулся и, потеряв равновесие, ткнулся рукой в разбитый блок связи. В глазах поплыл искрящийся туман. И одновременно откуда-то снизу тягучей волной подступила тошнота, тупая боль ударила в виски.

Он взял чистое предметное стекло, коснулся им тыльной стороны ладони, где алела свежая ссадина. Напрягая зрение, прильнул к окуляру. Туман в глазах не исчезал, но все же удалось увидеть: в его крови такие же лиловые зернышки. Их совсем немного, они не так подвижны, но они живут, делятся. И его тело оказалось питательной средой…

Много раз космонавт Костров встречался один на один с грозной опасностью. Но никогда еще не испытывал он такого тоскливого, удушливого страха. Не за себя ― за судьбу экспедиции. Случилось почти невероятное: на корабль пробралась неизвестная и потому особенно опасная болезнь.

Он вскочил и нетвердыми шагами направился к двери. Сейчас самое главное ― надежно запереться изнутри. Никто не должен попасть в центральную рубку. Что бы ни случилось, он будет здесь один.

 

Космос. 7 часов 13 минут.

Экипаж «Циолковского»

― Мальчики, нужна ваша помощь. Воздействуйте на Сергея ― закрылся и не хочет пускать к себе.

― Наверное, вспомнил про Устав, ― засмеялся Кларк. ― «Во время дежурства никто посторонний...» Как это там сказано?

Но шутку не поддержали. В голосе Наташи дрожало волнение, и этого нельзя было не заметить.

― Понимаете, позвонила, как проснулась. Сказала, иду к нему. А он ― категорически: не надо. И больше говорить не хочет.

― Работает, наверное, ― предположил Чумак. ― Появилась какая-то светлая мысль и хочет довести ее до конца. Между прочим, я в такие минуты кого угодно могу послать ко всем чертям.

― У него был очень странный голос, ― сказала Наташа. ― Понимаете, будто он нездоров. Но зачем же тогда запирать двери?

― Не будем гадать, лучше спросим у него самого, ― сказал Панин, вылезая из своего гамака ― он всегда поднимался последним. Остальные уже успели сделать гимнастику, умылись и готовились к завтраку.

Панин ловко, через спинку, сел в кресло перед видеофоном, набрал номер. Но по экрану лишь прыгали пестрые полосы.

― Вот еще новость. Отключился он там, что ли?

― У меня было то же самое. Говорили по телефону, ― сказала Наташа. ― Ничего не понимаю.

― Сейчас поймем. Сережа? Что у тебя с камерой? Повреждена? Так это мы мигом… А зачем Наташу пугаешь? Что? Хорошо, слушаю.

Наступило долгое молчание. Панин плохо умел скрывать свои чувства, и его круглое веснушчатое лицо отражало их достаточно наглядно: тревога, растерянность, испуг… Наташа часто задышала, так сдавила спинку кресла ― побелели косточки пальцев. Кларк застыл в неудобной позе, забыв про тихо жужжащую электробритву. Только Чумак ничем не выдавал волнения.

― Все понял, ― сказал наконец Панин. ― Сейчас передам. Но они не согласятся.

Он помолчал, вздохнул. Потом взъерошил светлые волосы и будто прыгнул в ледяную воду:

― Случилась беда. Метеорит. Попал прямо в рубку и застрял в блоке связи. Земля нас больше не слышит…

Снова пауза. Казалось, Панин обдумывает, как смягчить удар.

― Да говори ты! ― не выдержала Наташа. ― Что, и «Лада» отказала?

Кларк усмехнулся. Наивный вопрос ― если выйдет из строя киберпилот, который космонавты ласково называют «Ладой», двигатель тотчас остановится. Наступит невесомость, и это нельзя не заметить.

― Все остальные системы в порядке, ― сказал Панин. ―  Но… метеорит оказался не простым. Он был заражен.

― Радиоактивность? ― приподнялся Кларк.

― Нет. Какие-то неземные споры. А в тепле они ожили. Стали размножаться неизвестные микробы.

― Сережа заболел? ― быстро спросила Наташа.

― Не знаю. Но он сказал, что никого не пустит к себе до конца.

― Какого конца? Что за чушь? И потом микробы ― по моей специальности. Тем более чужие. Я должна быть там!

― Сейчас моя вахта, ― сказал Кларк. ― И я пойду туда. Командир не имеет права…

― Подождите, ― остановил Чумак. ― Мы же можем поговорить с ним все вместе. Принеси-ка микрофон, Витя.

Несколько минут прошли в молчании. Все смотрели, как Панин торопливо монтирует приставку к видеофону.

― Сережа? ― негромко окликнул Чумак. ― Мы хотим слышать тебя все. Включи динамик. Как ты себя чувствуешь?

― Нормально, ― раздался под потолком приглушенный голос Кострова.

― Неправда, ― прошептала Наташа. ― Он обманывает. Я по голосу чувствую ― ему плохо.

― Спокойно, Наташа. Сергей, я говорю от имени всех нас. Тебе немедленно надо покинуть рубку. Даже если ты сейчас здоров, заболеть можешь в любой момент. Не упрямься.

― Нет. Открыть двери ― значит заразить весь корабль.

― Не страшно. Мы наденем скафандры. В каюте Наташи устроим изолятор, а на корабле проведем полную дезинфекцию.

― Мы не можем знать, какое средство их убивает.

― В конце концов скафандры можно не снимать до самой Земли…

― Послушайте меня, друзья. Видите ли, это очень непростые микробы. Им почему-то особенно пришелся по вкусу наш форолит. От него останется одна пыль. И фторопласт они разрушают. И полиамид. и полиэтилен. Вот и делайте теперь выводы.

Кларк протяжно свистнул.

― Сережа, ― тихо сказал Чумак. ― Только честно: они и для человека опасны?

Динамик молчал. Наташа уронила голову в ладони, всхлипнула. Панин хотел положить ей на плечо руку, но остановился на полдороге, застыл в нелепой позе. На лице Чумака четко обозначились скулы.

― Еще четверть часа назад, ― сказал наконец Костров, ― я ответил бы, что да, опасны. Сейчас говорю ― не знаю. Я обнаружил их у себя в крови. Но только что делал повторный анализ, и вижу: их стало гораздо меньше. А вне тела они размножаются с бешеной скоростью. Видимо в организме вырабатывается какое-то противоядие. И самочувствие у меня улучшилось. Сначала была тошнота, слабость, кружилась голова. Теперь легче. Короче: оснований для беспокойства нет. Пока нет.

― Введи себе ультрамицид, ― подняла Наташа мокрое лицо. ― Он должен помочь. И, пожалуйста, будь осторожен. Не касайся руками зараженных предметов. Слышишь, Сергей?

― Я осторожен, как хирург. Не надо бояться за меня. И договоримся так. Сейчас я попытаюсь выяснить, чего они больше всего не любят. Перепробую всю аптечку. Может быть, найду на них управу. Подождите минут десять. Как только будет что-нибудь новое ― вызову сам.

Динамик щелкнул, и наступила тишина.

― Мальчики, что-то теперь будет? ― спросила Наташа.

Ей никто не ответил.

 

Космос. 7 часов 25 минут.

Костров

Все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. И хуже. Ни один из лекарственных препаратов не оказывал на чужих микробов ни малейшего действия. Даже ультрамицид, мгновенно убивающий почти всех земных бактерий, оказался для них не страшен. В его капле лиловые зерна делились как ни в чем ни бывало. Мощный поток ультрафиолетовых лучей только ускорял их размножение. Лишь в кипятке зернышки превращались в мельчайшие бесцветные крупицы ― споры. Окончательно разрушались они при температуре около тысячи градусов. Но не мог же он прожечь каждый квадратный сантиметр своей рубки?

Костров работал с четкостью и быстротой автомата. Но все острее, назойливее становились тревожные мысли. Он представлял, как томятся сейчас товарищи, как переживает Наташа, и снова хватала за сердце ледяная лапа. Самое страшное ощущение ― сознавать собственное бессилие перед врагом!

А крошечные враги наступали. Ржавые чернильные разводы появились на стенах, на потолке, на приборах. Вместе с воздухом микробы рассеялись по всей рубке, и всюду они жадно набрасывались на пластмассы.

Это как цепная реакция, думал Костров. Если скорость их размножения не замедлится, через несколько часов все вокруг превратится в фиолетовую пыль. И никак не задержать слепой поток разрушения. Корабль на девяносто процентов состоит из пластиков. То, чем гордились конструкторы, оказалось самым уязвимым местом!

Послышалось тихое басовитое гудение. Сергей стремительно ― метнулась русая прядь ― обернулся. Еще до того, как начать свои исследования, он дал задание «Ладе»: рассчитать, когда окажутся под угрозой важнейшие агрегаты. И вот электронный мозг сообщал о том, что проделал анализы и вычисления.

― Говори, ― потребовал Костров.

― Система вентиляции выйдет из строя через один час семнадцать минут, ― раздался бесстрастный голос. ― Вероятная ошибка плюс-минус две минуты. Система терморегуляции выйдет из строя через один час двадцать две минуты. Вероятная ошибка плюс-минус две минуты. Нарушения в моей работе могут появиться через один час ноль пять минут. Вероятная ошибка…

Робот продолжал бубнить, но Костров больше не слушал. Значит, двигатель должен быть остановлен не позже, чем через час. Неисправность в киберпилоте может привести и к ядерному взрыву, с этим шутить нельзя. А полет по инерции означает недели ожидания. За это время от мощного космического лайнера останется один металлический остов. Что ж, выход может быть только один. Надо открыть люк и впустить в рубку Пространство. Все кончится быстро, он даже не успеет почувствовать боли. Но зато микробы опять станут спорами, прекратится их страшная деятельность. И ребята, и Наташа будут в безопасности. Они дождутся помощи. А для него останется лишь Аллея Вечной Славы…

Он тряхнул головой, отбрасывая наваждение. Еще не хватало ― лезет всякая нудь! Но положение и в самом деле критическое. Надевать скафандр бессмысленно ― микробы, которые по-прежнему есть в его теле, разрушат защиту быстро. Так стоит ли продлевать агонию?

А может быть… Боясь поверить вдруг возникшей надежде, он приказал «Ладе» повторить ее расчеты. И вот та фраза, которую он сначала прослушал:

― Разрушение герметической перегородки между рубкой и нижними отсеками может произойти через семь часов пятнадцать минут. Вероятная…

― Дальше! Система ручного управления!

― Система ручного управления выйдет из строя через восемь часов тридцать минут.

― Хватит, ― сказал Костров. Нет, не утешили его такие предсказания. При нынешнем режиме работы двигателя до Земли лететь больше десяти часов. А увеличивать скорость полета сейчас нельзя. Плазменный двигатель ― штука капризная, пока он окончательно войдет в новый режим, потребуется часа полтора. А «Лада» к тому времени уже откажет. Ручное управление ее не заменит, оно лишь помогает удерживать существующие параметры. Так что же, неужели тупик?

Костров прижал ладонь к горячему лбу, тяжело задумался.

 

Космос. 8 часов 40 минут.

Наташа

Давно, в детстве, читала она страшный рассказ Эдгара По. Человек осужден инквизицией. Он лежит, крепко привязанный к скамье, а над ним грозно раскачивается огромный маятник с острым лезвием на конце. С каждым взмахом сверкающая сталь приближается к живому телу. И это медленное движение, это ожидание смерти причиняет человеку невыразимые мучения.

Сейчас она испытывала нечто похожее. Беда, слепая и огромная, раскачивалась над головой ― вот-вот обрушится, сомнет, растопчет. Пусть стремительная опасность грозила в первую очередь не ей, а мужу. Это было еще тяжелее. Со своей болью справиться можно, а как быть с чужой? Чем могла она помочь самому близкому своему человеку? Отделенный от нее непроницаемой многослойной перегородкой, он один на один боролся с неведомым грозным противником. И она не знала, чем кончится эта схватка.

Сергей молчал. Они не могли больше переговариваться ― аппарат видеофона в рубке разрушен, связь оборвалась. Но Костров успел передать, что справиться с микробами не сумел, что надо быть готовыми ко всему. Он велел всем надеть скафандры, подготовиться к состоянию невесомости, надежно укрыть материалы экспедиции. Каждый сразу понял, что скрывалось за таким распоряжением…

Но тяжесть не исчезала. «Циолковский» мчался по прежней орбите, с прежней скоростью. Как будто ничего и не произошло, будто до встречи с Землей оставались короткие часы.

― Не понимаю, почему медлит наш командир, ― сказал Кларк. ― Лететь так ― безумие.

Они сидели вдвоем. Чумак и Панин ушли в складской отсек «укладывать пожитки», как выразился Виктор. Кларк хотел пойти с ними, но Чумак выразительно кивнул на поникшую Наташу. И англичанин остался, хотя в эти минуты он меньше всего думал о своих рыцарских обязанностях.

― Это может кончиться очень печально, ― продолжал он, не дождавшись ответа. ― Для всех нас. Я чувствую себя словно на пороховой бочке с горящим фитилем.

― Что же вы предлагаете? ― спросила Наташа. Голос ее прозвучал сухо, отчужденно.

― Я ничего не предлагаю. Я лишь высказываю личную точку зрения.

― Так что бы вы сделали на месте командира?

― На его месте я не стал бы так безрассудно рисковать судьбой экспедиции. Извините меня за прямоту, но в данной ситуации есть только один вариант.

― Вы хотите сказать…

― Двигатель давно нужно было остановить. Мы все ясно слышали ― аппаратура в рубке разрушается. Значит, может начаться неуправляемая реакция. Кроме того, имеется возможность справиться и с этой чумой. Надо только открыть наружные люки. И микробы вымерзнут.

― А Сережа?

― У него есть скафандр. Впрочем, даже если скафандр уже разъеден, все равно надо было решиться.

― Но это же ужасно!

― Мы, космонавты, ― люди суровой профессии. Риск всегда рядом с нами. И, когда нужно ― когда нет иного выхода, приходится жертвовать собой. Вы же знаете, конечно, о своих соотечественниках, которые во время Великой войны собственными телами закрывали амбразуры дотов. Прекрасная смерть!

Кларк видел: каждое его слово действует на Наташу как удар. Но сейчас ему было не до приличий ― так хотелось высказать все, что успело накипеть на душе.

― Вы обвиняете мужа в трусости? ― медленно спросила Наташа.

― Нет. Мистер Костров ― более опытный и умелый космонавт, чем я. У него гораздо больше заслуг перед человечеством. Но не допускаете ли вы, что под влиянием болезни он… как бы это сказать ― потерял контроль над своими поступками? И из-за этого мы все мчимся навстречу гибели?

― Замолчите!

― На моей стороне логика. Вспомните, о чем говорил командир, прежде чем связь нарушилась. Через семь с небольшим часов микробы проникнут и в нашу каюту. Через восемь часов откажет ручное управление. Сейчас остается и того меньше. А сколько лететь до Земли?

― Послушайте, мистер Кларк. Я не хочу сейчас оправдывать поступки Сергея. Но я убеждена ― он действует правильно. Вы беспокоитесь за судьбу экспедиции. Знаю, вы готовы пожертвовать жизнью ради товарищей, как и любой из нас. И поверьте мне ― Сережа ни на минуту не задумается сделать то же самое, если ничего больше не останется. А раз он выжидает, значит, надеется на благополучный исход.

― Не уверен, ― сказал Кларк.

― Вы плохо знаете наших людей, Джордж. Если одному грозит беда ― все поднимутся, пойдут на выручку. И Сергей не хочет сдаваться раньше времени. Убеждена ― он ждет, что с Земли придет помощь.

― Там же ничего не знают. Никто не станет посылать планетолет, если нет полной уверенности, что нас надо выручать.

― Любое ожидание ― это цепь сомнений. Но я верю, Джордж! Не могу не верить!

― Преклоняюсь перед вашей выдержкой, миссис Наташа, ― тихо сказал Кларк. ― И я обещаю вам: на эту тему говорить больше не буду.

― Почему? Еще не раз поговорим. Когда встретимся с нашими…

Из люка высунулась вихрастая голова Панина.

― Не соскучились? А мы все вещички собрали. К встрече со своими готовы полностью.

И тут Наташа улыбнулась ― впервые за это утро.

― Вот видите? И они говорили о том же. И тоже уверены, что встреча будет.

― А что? ― удивился Панин. ― Разве Джордж сомневается?

 

Луна. 23 часа 50 минут.

Соколов

― Завтра с самого утра возьмусь за Полиновского. Ручаюсь тебе ― ноги его больше у нас не будет. Бюрократизм и космонавтика-вещи совершенно несовместимые! А он чуть было не отменил мой полет. Знаешь, в таких случаях подобные люди находят тысячи причин и уверток. «Не могу, надо посоветоваться, нельзя без согласования…» Тьфу! Подумать только, из-за такого слюнтяя мог погибнуть Сережа. Опоздай мы на каких-то полчаса… Нет, я прямо скажу: или я, или этот Полиновский. Пусть выбирают.

― Забудь ты про него. Главное ― все в порядке. Вы успели. Расскажи лучше, что было дальше.

― Ты великодушный человек, Галчонок. Но даже ради тебя формалист пощады не дождется. Впрочем хватит о нем на сегодня. Говоришь, что произошло дальше? Дальше так было. В «Циолковский» я вошел быстро. Автоматика шлюзовой камеры у них действовала, и появился я в каюте, словно некое божество. Во всяком случае англичанин смотрел на меня, как на небесное создание. Наташа рассказывала потом: он никак не хотел верить, что кто-то полетит к ним на выручку. Вот чудак! Ну, объяснили мне в нескольких словах суть дела. Я сразу же велел им всем переходить на «Поиск». Так представляешь, этот Кларк никак не хотел уходить без своих камней. У него их там чуть ли не тонна ― набрал на спутниках. С великим трудом его уговорили, до скандала прямо дошло. Наконец, выпроводил их, а сам ― наверх, к Сергею. Выстукиваю в дверь по Морзе, колочу ногами ― никакого эффекта. Ну, думаю, плохо дело. Пришлось резать дверь лучом. Вошел ― и рубку не могу узнать. Словно чернилами кто залил все. На полу, на стенах, на потолке фиолетовая пыль. Пульт наполовину разрушен. А Сергей стоит на коленях, вцепился в штурвал дозатора мертвой хваткой. От кресла одни обломки, а на ногах он уже не в состоянии держаться. Конечно, я прежде всего остановил двигатель. Потом перетащил Сережу вниз, надел на него скафандр. Раскрыл наружные люки. Гриша молодец, держится все время точно рядышком. Перебраться туда было делом нескольких минут. Понятно, нас с Сергеем пришлось сразу же в изолятор ― напрямик из шлюза. И его одного не оставишь, да и на моем скафандре уже налипла чернильная погань. На всякий случай даже не раздевался до самой Луны. А сейчас врачи успели выяснить, что все наши страхи оказались напрасными. В живом организме эти микробы довольно скоро погибают. Почему ― еще неизвестно, но нам важнее сам факт. Так что здоровье Сергея вне опасности. А я, признаться, перетрухнул, когда увидел его в рубке выглядел он будто умирающий. Это уж потом сообразил, что дело в усталости, в нервном напряжении. Попасть в такую переделку ― не шутка! И я на его месте не цвел бы, это точно. Да, он мне признался: был момент, когда появилась у него черная мысль раскрыть рубку, впустить туда Пространство. Заморозить непрошенных гостей, а заодно и себя. Но тут же опомнился. Конечно, эффектно спасти товарищей ценой собственной жизни. Но если есть хоть малейший шанс выбраться из беды всем вместе, самоубийство будет просто глупостью. И он уцепился за этот шанс. Прикинул, когда мы можем вылететь, когда найдем их, и решил оставаться на орбите. Ведь в таком случае встреча произойдет быстрее всего, что и получилось. А если бы мы хоть немного задержались с вылетом, Сереже пришлось бы открыть люки перегородка в нижнюю каюту стала совсем тонкой, и ручное управление должно было скоро отказать. Он уже минуты начал подсчитывать, когда я вошел…

― Ты молодец, Андрюша! Так бы и поцеловала… Скажи, вас скоро выпустят?

― Для всех, как обычно, обязательный карантин. А нас с Сергеем, возможно, и больше промаринуют. Особенно его. Мы, признаться, смирились ― как-никак единственные из людей соприкасались с Чужой Жизнью, в своем роде стали экспонатами. Но не бойся, чувствую себя превосходно. И Сергей почти в норме. Подожди, опомнится от переживаний ― махнет не в такой рейс.

― Возвращайся поскорее. Я очень тебя жду. Кажется, прошел не один день, а месяц…

― Жди, Галочка. И не хмурься ― такая уж наша профессия.

― Я не хмурюсь. У тебя просто помехи на экране…

― Разве что помехи… Хотя четыреста тысяч километров что-нибудь да значат. Но мы видим друг друга, разговариваем, а это главное. И становится легче. Верно?

― Ты очень устал, Андрюша.

― Тебе надоели мои банальности? Но я всегда глупею, когда вижу тебя, ― извини. И кроме того, я действительно устал сегодня.

― Мне жалко корабль. Неужели нельзя было его спасти?

― А он не погиб. Просто остался на орбите. Летит сейчас вокруг Солнца, из виду его не теряем. А когда наши биологи найдут способ управлять этими микробами, останавливать их размножение ― вот тогда «Циолковский» и вернется. Может быть, сам возьму его на буксир и посажу на Луне. Да, еще об одном забыл. Профессор Люлько ― помнишь, был он у нас однажды, авторитетно утверждает: микроорганизмы с такой невероятной жизненной силой можно будет употребить и на пользу. Так заинтересовался, что вызывает сюда, на Луну, десяток своих сотрудников ― будут вести опыты. На Сережку он молиться готов. Хотя тот, наверное, и не заслужил. Случайность, редчайшая случайность ― вся эта история.

Но тут Андрей увидел, что Галя на экране энергично замотала головой. Не соглашалась, наверное. Или это тоже была помеха?

1965