Повесть об амурском лососе Николая Ловцова.
В этом рассказе описываются жизнь и скитания по океану кеты-рыбы, из породы лососевых, высоко ценимой обитателями низовьев Амура, главное занятие которых — рыболовство. Кета, живущая обычно в морской воде, входит осенью густой массой в пресноводье рек Дальнего Востока. Поднимаясь вверх по течению, она отыскивает удобные песчаные места, где и мечет икру. Ход кеты продолжается 12–20 дней. Этот период времени спешат использовать рыбаки, перегораживая рукава реки «заездками»), ловушками и пр. Из заездок рыба перегоняется в так называемые «мешки», откуда рыболовы перекладывают ее в «кунгасы» (лодки) и отвозят на берег.
На берегу кипит работа. Многолюдные артели рабочих — русских, китайцев, японцев, корейцев — спешно очищают кету, солят, складывают в бочки, заготовляют впрок икру для отправки во все концы СССР и за границу.
Местные жители (гольды, гиляки, орочены), очистив рыбу от внутренностей, режут ее на продольные полосы и развешивают на шестах; несколько дней рыба вялится, потом складывается про запас в сухое место. В течение долгой зимы и ранней весны вяленой рыбой — «юколой» — питаются не только жители побережья, но и их верные друзья — собаки.
--------------
I. Первая отметина.
В светлой холодной воде под тщетой коркой декабрьского льда лениво Шевелились гнилая листва и водоросли. Недалеко от берега, под сучковатой корягой, подернутой густым налетом тины, виднелась небольшая кучка мелкой гальки, речного мусора и зернистого песка.
В полдень, когда солнце падало на лед, на гладкие, не занесенные снегом, места, и играло косыми лучами на дне, — под корягой резвились молодые окуньки, плотва и шелесперы. Каждый из них по-своему был рад солнцу. Окуньки задумчиво поводили желтой оторочкой глаз, осторожно заплывали под сучья коряги и, обнюхивая тину, забавно вытягивали нижнюю губу. Некоторые из них, не уплывая далеко от коряги, копались в гнилой листве и старых водорослях.
Юркие плотички, всегда веселые и беззаботные, поблескивали мелкой серебристой чешуей, то-и-дело ныряли под корягу и быстрыми поворотами плавников сбивали с сучьев мутный тинистый налет. Иногда они подплывали к берегу и останавливались в солнечных лучах, глядя на блестящую ледяную покрышку.
Предусмотрительнее и пугливее всех были шелесперы. Они играли недалеко от берега, всегда были настороже и ничем не увлекались. При малейшем шуме или чуть приметном толчке воды шелесперы стайкой летели к берегу, скрываясь среди частых стволов примерзшего камыша.
Иногда мимо коряги, покачиваясь, медленно проплывал сазан. За ним, блестя ячейками медной брони, скользил любопытный карась. Они важно обходили друг друга, спугивали копошащихся у берега окуньков и, пренебрежительно замутив хвостом воду, так же важно уплывали.
Нередко в заводь заскакивали щурята. Влетев в нее откуда-нибудь сбоку, они находу подхватывали двух-трех плотичек и живо ускользали в сторону, в осоку.
После их налета у коряги долгое время никто не появлялся. Плотва испуганно билась о гальки, шелесперы, не двигаясь, стояли в камышах, окуньки прятались под камнями и сучьями коряг…
* * *
У старой коряги, под кучей гальки, речного мусора и песка, начиналась новая жизнь… Эта куча осенью, в конце сентября, была заботливо сложена кетой-самкой, укрывшей в ней сотни оранжево-красных икринок.
Когда солнце в первый раз, в конце декабря, сквозь лед заглянуло на дно реки, в икринках стали появляться первые признаки жизни. Сквозь тонкую оболочку проглянули две черные точки — глазки. Через неделю в икринке начал обозначаться смутный контур рыбьего тельца, а еще через неделю образовалась головка и слабо забилось сердце будущей рыбки.
С каждым днем, с каждым лучом солнца икринки увеличивались в размере; их оболочка все больше растягивалась; все яснее обозначались контуры рыбок. Наконец в один светлый день, когда лед начал трескаться, икринки лопнули, из них выползли уродливые рыбешки прозрачно-серого цвета. Под животом у них болтались оранжевые мешочки.
От появления такого количества рыбешек вода в ямке заходила ходуном. Тонкий слой льда, прикрывавший яму, треснул, и в рыбье гнездо ворвалось несколько холодных струй. Мальки испуганно завертелись, прижались к камням, съежились, присмирели…
Наверху жизнь шла своим чередом. Солнце с каждым днем все выше залезало на небо, все прямее бросало лучи на лед; мало-по-малу в реку прорвались грязные весенние таежные ручьи, и вода в ней замутилась..
Между тем у коряги картина переменилась: теперь там уже не было плотвы, окуней и шелесперов. Как только ледяная кора зашевелилась и полая вода стала заливать берег, эти рыбки перекочевали в прибрежную траву, где было безопасней и сытней. За мелкотой туда же пробрался и карась. Попробовал было за ним сунуться и сазан, но, неудачно, возвратился обратно, — для него было мелко…
* * *
Когда река сбросила лед и, сердито пенясь, понесла его к морю, под корягой у новорожденных рыбешек появились новые желания. До ледохода они тихонько сидели в своей ямке, почти не двигаясь. Вылезать наверх им не было нужды. В их оранжевых мешочках под животиком имелся запас продовольствия на целых три месяца. Время шло. Мешочки опустели, рыбешки вытянулись, подросли, им захотелось есть. Сначала они не понимали, чего хотят, к тому же боялись выходить из своего убежища. Наконец голод заставил мальков отправиться на розыски пищи.
Первым двинулся в поход длинный самец. Оторвавшись от камня, он устремился к отверстию ямки. Однако он был еще нерасчетлив в своих движениях. Ударившись об острый конец сучка, бедняга перевернулся вверх животом. Из-под сучка на него хлынула струйка холодной воды, подхватила его и оттащила обратно к камню. Постепенно он пришел в себя.
На следующий день самец повторил свою попытку. Осторожно раздвинув мордочкой мусор, он пролез между сучьями и выбрался в свежую воду. За ним потянулись и остальные рыбешки. Когда они, собравшись в небольшую стайку, закачались в речных волнах, их было трудно отличить друг от друга. Только длинный самец оказался с отметиной. В наказание за неосмотрительность острый конец сучка заклеймил его спину около самой головы черным треугольником.
Когда мальки, собравшись в небольшую стайку закачались на волнах, их было трудно отличить друг от друга…
Не успели наши мальки проплыть и десятка метров, как перед ними появилось зеленое чудовище. Заметив стаю рыбешек, оно раскрыло огромную пасть и одного за другим проглотило до двух десятков кетовых мальков. Уцелевшие кинулись врассыпную. Однако они не потеряли друг друга и вскоре выплыли к береговой отмели. Эта отмель спасла их от следующего нападения зеленого чудовища— сома.
Треугольника спасла случайность. Он был почти в самой пасти сома, но, к счастью, прилип к слизистой губе чудовища. Проглотив добычу, сом от удовольствия взмахнул хвостом и, блеснув перед испуганными рыбешками желтоватым животом, исчез в глубине реки. Последнее порывистое движение сома оторвало Треугольника от его губы. Почувствовав себя свободным, Треугольник несколько минут вертелся на месте, освобождаясь от слизи, потом бросился к своей стайке. Догнал он ее около узкой песчаной косы в низовьях реки Уссури, в которую впадала его родная речка Бикин.
В Уссури мальки встретили несколько десятков таких же молодых рыбешек, перемешались с ними и, поблескивая чешуей, поплыли вниз по течению.
По пути они пожирали водяных личинок, хватали случайно попавших в реку насекомых, жевали водоросли. Днем мальки почти не отходили от берега. С наступлением ночи, придерживаясь зарослей камыша и осоки, они стремительно неслись по реке.
С первых часов своей самостоятельной жизни эти неопытные рыбешки каким-то внутренним чутьем умели угадывать, опасности. Враги их подстерегали у подводных камней, у коряг, в прибрежных зарослях, в густых водорослях. Как только стайка мальков увлекалась преследованием личинок или игрой и попадала в открытое место, на них тотчас разевали пасть прожорливые сомы, щуки, сазаны, сиги и мальмы). Однако мальки ловко увертывались от врагов.
II. В амурских водах.
Спустившись по Уссури, Треугольник со своей стайкой подплыл к Амуру. Он достигал уже десяти сантиметров в длину и был самым осторожным мальком во всем выводке. Очутившись в краснобурых амурских волнах, рыбешки растерялись. Стремительный поток подхватил их, завертел и отбросил назад, к устью Уссури.
В родной реке мальки быстро пришли в себя, разбились на мелкие стайки и вновь попытались подойти к мутному Амуру. На этот раз они были осторожнее. Подплыв к негостеприимной реке, они долго стояли на месте, удерживаясь плавниками. Наконец им показалось, что в Амуре вода стала светлее, течение медленнее, и они, партия за партией, осторожно вошли в мощную реку. Амурские воды подхватили их и стремительно понесли вниз по течению. Мальки не заметили, как проскочили у города Хабаровска опасный утес с рядом острых подводных камней. Они не слышали шума пригорода, грохота и свиста товарного поезда, который проходил над их головой через двадцатипролетный амурский мост. Только за мостом мальки несколько освоились с рекой и, быстро перебирая плавниками, двинулись по течению.
Не успели мальки обогнуть маленький, заросший лозняком, остров, как, откуда ни возьмись, на них наскочили прожорливые щурята. Началось истребление… Не прояви в этот момент Треугольник сообразительности, всей стайке пришел бы конец.
Сквозь мутную воду Треугольник приметил у берега узкую песчаную косу. Подобные косы уже не раз выручали мальков из беды. Он стрелой помчался к берегу. Его движение не ускользнуло от остальных мальков, и они бросились за своим вожаком. На этот раз благодаря Треугольнику мальки были спасены.
Дальше мальки шли с большой осторожностью, далеко не отплывали от берега, и это спасало их от крупных прожорливых рыб. Мелкие же рыбешки их не трогали.
В Амуре к выводку Треугольника нередко присоединялись другие стайки кетовых мальков. Партия Треугольника с каждым днем увеличивалась. Не изменяя направления, рыбешки продолжали свое путешествие по течению реки к ее устью. Навстречу кетовым малькам попадались более мелкие партии мальков других рыб, которые быстро двигались против течения. Было бы ошибкой думать, что кетовым малькам было легче плыть по течению. Видимо, они инстинктивно тянулись к устью Амура, к морю, где привольнее и безопаснее, чем в кишащей хищниками реке…
Однажды утром, когда мальки нежились на отмели под солнечными лучами и лениво жевали прибрежные водоросли, над ними раздался ужасный крик. Испуганные рыбешки стремглав бросились к берегу. Крик усилился, вода кругом заплескалась, и какие-то невиданные существа начали сверху хватать мальков. Чем теснее жались к берегу мальки, тем больше было кругом крикливых крылатых животных и тем меньше оставалось мальков. Ища спасения, рыбешки кинулись от берега к середине реки, но почему-то поплыли поверху; крылатые чудовища не отставали от них..
Перепуганные мальки заметались в разные стороны, но опуститься на дно боялись. Они по опыту знали, что там их ждут еще худшие опасности. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы на счастье мальков их враги — чайки-мартышки — сами не попали впросак. В погоне за добычей птицы не заметили, как на них камнем упали два белоголовых орла. Орлы схватили двух самых крикливых чаек, разметали по амурской глади их легкие перышки и скрылись в прибрежной тайге. Чайки жалобно закричали и улетели. Мальки живо скользнули к берегу и до самой ночи не показывались из густой осоки.
Однажды утром на мальков напали чайки-мартышки…
Дня через три, набравшись смелости, мальки оставили берег и двинулись дальше. День у них уходил на кормежку и отдых. Они кормились часто и обильно, быстро росли, крепли и теперь походили на серебристую плотву.
За все время пути Треугольнику везло больше всех. Он ловко избегал опасностей. Более того, своей сообразительностью и осторожностью он не раз. выручал стайку из беды. Он шел впереди и был как бы вожаком всей стаи. С одной стороны, это было для него выгодно: ему доставались лучшие личинки; но, с другой стороны, он первый подвергался нападениям.
Иной раз, наткнувшись на богатую добычу, мальки забывали о цели своего пути и по нескольку дней жили на одном месте. Но стоило одному из них двинуться по течению, как вся стайка снималась с насиженного места и плыла за ним.
Так, в постоянных опасностях и тревогах, проходили месяц за месяцем. К середине лета мальки добрались до устья Амура и вошли в широкий Амурский лиман. Пропустив через жабры плотную и соленую морскую воду, они ощутили прилив свежих сил, стали поворотливее и резвее. Но тут же мальки почувствовали голод; инстинкт подсказал им, что пища, которой они питались в пресных водах, в море их не удовлетворит. Не выходя из Амурского лимана, они, подобно прожорливой мальме, набрасывались на мелких рачков, уничтожали небольшие стайки мальков морского окуня, разыскивали у камней вкусную икру. Несколько дней прожили мальки в предустьевых ямках: затем, повернув к морю, вошли в Татарский пролив…
III. Начало морского похода.
Двигаясь по Татарскому проливу и придерживаясь западного берега острова Сахалина, мальки прошли на мыс Головичева, оттуда двинулись к мысу Марии; затем, оторвавшись от берега, взяли направление на остров Ионы, в Охотское море.
Первое время мальки испытывали некоторую растерянность. Им нехватало песчаного дна. Было странно итти, не придерживаясь камышей или водорослей.
Однако они быстро освоились с морем; у мыса Марии стайка опустилась в глубину и смело пошла на северо-запад.
В продолжение всего пути по Татарскому проливу и Охотскому морю рыбешкам ни разу не грозила опасность. Забыв о невзгодах и ужасах пресных вод, мальки на пятый день пребывания в Охотском море пошли без всяких предосторожностей.
Рано утром, когда красные лучи солнца, окинув морскую поверхность, запрыгали по ленивым волнам, на беспечных мальков начали надвигаться огромные черные туши. Приняв их за прибрежные скалы, рыбешки смело подплыли к ним. Внезапно черные туши зашевелились, раскинули широкие плавники, взбудоражили морскую воду и стали жадно хватать мальков, с каждым глотком вырывая из стаи все новые сотни жертв. Это были киты-касатки. Мальки живо поднялись наверх… и очутились перед новой опасностью. Шаловливо прыгая на волнах, перед ними играли дельфины. Завидев их белые животы, мальки остановились и, не зная, куда итти, нерешительно потянулись в сторону.
Шаловливо прыгая на волнах, перед ними играли дельфины…
В этот момент над водой показались буро-зеленые головы касаток. Завидев лучшую добычу, касатки жадно набросились на дельфинов. Мальки сделались свидетелями ужасного боя. Касатки острыми, чуть загнутыми зубами впивались в дельфинье тело и рвали его в клочья.
Когда яркое солнце поднялось над морем, на месте битвы по воде расползалось алое пятно дельфиньей крови… Довольные исходом сражения, касатки колотили по воде сильными хвостами. Усиленно работая плавниками, мальки понеслись дальше, по направлению к острову Ионы.
Прошло несколько часов. Море покрылось серебристой лунной чешуей.
В морскую глубь упали звезды. С юга залетел легкий ветерок. Игриво взбудоражив водную гладь, он перемешал в ней звезды и ушел к берегам Камчатки. Луна и звезды снова нырнули в море.
Мальки, забыв ужасы прошедшего дня, вышли на поверхность. Подставив лунным лучам серебристые бока, они весело заиграли в. волнах. Так резвились они до самой полночи. И только когда звезды одна за другой начали исчезать с морской поверхности, мальки собрались в стаю и, не изменяя направления, поплыли дальше.
После встречи с касатками мальки целых две недели шли без приключений. Но как только они приблизились к острову Ионы, перед ними встала новая опасность. Остров мальки начали огибать с северо-западной стороны, где находились лежбища тюленей. Частые скалы и длинные косы скрыли от мальков этих животных. Обогнув один из выступов скалы, мальки очутились среди темных тюленьих тел. Тотчас же опустились рыбешки на дно, увильнув от ленивых ластоногих животных. На счастье кетовых мальков, тюлени были сыты…
Через несколько месяцев на пути кетовой молоди выросла длинная гряда Курильских островов. Была вторая весна в жизни рыбок. Внешность их значительно изменилась. Они были покрыты крепкой блестящей чешуей с меднокрасным отливом. Часть плавниковых перьев покраснела. Рыбки попрежнему были похожи друг на друга, лишь Треугольник выделялся ярко-бронзовой окраской спины да черной меткой около головы.
За этот год кетовая молодь сильно окрепла и стала проявлять самостоятельность. Теперь они реже держались стайкой и, охотясь за морскими ракушками или другой добычей, каждый раз поднимали драки. Особенным буйством отличались самцы. Из-за всякого пустяка они готовы были вцепиться друг в друга. Однако это не мешало им, когда они были сыты, вместе играть и резвиться. Весом эта молодь была граммов по шестьсот, лишь отдельные экземпляры, в том числе и Треугольник, были около килограмма.
IV. След миноги и американская метка.
В японских водах, у острова Шумшу, Треугольник получил новую метку. В эту весну любимым блюдом кетовой молоди были мальки трески. Треугольник со своей партией пожирали их в огромном количестве. Где бы ни показывались тресковые мальки, повсюду их настигала кетовая молодь, не давая пощады. Тресковые мальки метались из стороны в сторону, ныряли в глубь моря, но не могли укрыться от врагов. Кетовая молодь отличалась прожорливостью и подвижностью. Даже когда рыбы были сыты, они не могли устоять от соблазна разогнать тресковую стайку и по пути перехватить одну-другую рыбешку. Когда пестрая треска, в свою очередь, встречала кетовых мальков, она не давала им пощады. Таков закон вод…
Наглотавшись досыта мальков трески, кетовая молодь пошла к берегам острова Шумшу и остановилась в густых водорослях. Нежась в теплой воде, молодь пропустила мимо себя несколько стаек мелких рыбешек. Молоди не хотелось двигаться. Рыбы залезли в чащу водорослей и задремали…
Внезапно Треугольник почувствовал в левой жабре острую режущую боль. Он встрепенулся и испуганно забил хвостом. Перед его глазами мелькнуло узкое, похожее на червяка, слизистое тело…
В страхе Треугольник выскочил из водорослей и, быстро работая плавниками, кинулся прочь от острова. Обезумев от боли, он бросался из стороны в сторону, выскакивал на поверхность и вновь исчезал в глубине. Однако ничего не помогало. Черный змееподобный враг крепко присосался к его жабре. От ужаса и боли забыв про свою стайку, Треугольник все дальше уплывал от нее. К вечеру он миновал японскую морскую границу и очутился в американских водах. Здесь он на минуту забылся, но снова резкая боль пронизала его, и бедняга заметался по сторонам.
Черный змееподобный враг крепко присосался к жабре Треугольника…
Целых три дня Треугольник не знал покоя. Длинный темный червяк повсюду был с ним.
На четвертый день утром Треугольник оказался возле черной смолистой доски от разбитого судна, качавшейся на волнах. Когда Треугольник проплывал мимо доски, враг особенно болезненно врезался в его жабру. Треугольник дико взметнул плавниками, прыгнул вверх и стукнулся о край доски тем самым боком, к которому присосалось змееподобное существо. Минога оторвалась от него и нырнула в морскую глубину…
Освободившись от миноги, Треугольник долго не мог притти в себя. Его левая жабра ныла тупой болью, особенно когда он ел. Присос миноги был настолько силен, что от него у Треугольника осталась круглая метка; эта вторая отметина состояла из ряда точек, похожих на крохотные иероглифы японского алфавита).
Отдохнув, Треугольник вспомнил о своей стайке и несколько дней искал ее. Он возвратился в японские воды, заплывал в северную часть русских вод, но стайки нигде не было. Вскоре он обнаружил, что одному плавать лучше, сытнее: никто не отбирает добычи, и можно не торопясь глотать свою жертву. Однако встретив в американских водах стайку лососей, несколько более крупных, чем он сам, и с более ярким отливом на спине, Треугольник присоединился к ним…
* * *
Года через полтора Треугольник весил уже больше полутора кило. С партией своих новых друзей он плавал у берегов Аляски. О пережитых в юности приключениях он давно забыл, да и немудрено, — он был сыт и доволен своей жизнью…
Однажды, когда стая двигалась от Сан-Франциско по направлению к Командорским островам, ей попалось навстречу американское ихтиологическое судно, волочившее за собой несколько сетей. Одни сети были спущены почти к самому дну, другие двигались несколько выше, третьи — по поверхности моря.
На рассвете летнего дня ихтиологическое судно наскочило на стайку лососей, и в сетях затрепыхались жирные рыбы. Треугольник, увидав тень судна, бросился мимо него, но судно изменило направление, и он оказался в широкой и глубокой сети. Он завертелся, отчаянно заколотил хвостом. Внезапно вспомнив, что от миноги он избавился порывистым прыжком, Треугольник напружинил было тело, но сеть всколыхнулась, отделилась от боды и поднялась кверху. Над Треугольником запела лебедка, и он оказался на гладкой горячей палубе…
— Взгляните-ка, профессор, какой необыкновенный экземпляр лосося! — сказал один из ассистентов, стараясь покрепче ухватить Треугольника за жабры.
Профессор протер круглые очки. В его глазах промелькнуло любопытство. Он принял от помощника необыкновенного лосося и стал его осматривать со всех сторон.
— Повидимому, это — представитель русских вод. И довольно-таки странный. Вот, смотрите, — треугольная метка сзади головы. Вот и вторая метка, вероятно, след миноги… Знаете что?.. — Профессор задумался, нахмурил брови и решительно добавил — Мы ему поставим нашу собственную метку, и пусть идет себе обратно в море. Это — довольно интересный экземпляр. Непонятно, как он попал в наши воды, в компанию американских лососей… Будьте добры, свесьте его, запишите приметы и с нашей меткой бросьте в воду.
Ассистент, зажав щипцами хвостовые перья Треугольника, прикрепил к его хвосту металлическую бляшку…
— Хорошо, — сказал помощник и в две-три минуты сделал все, что ему было поручено. Треугольник испытал неприятное прикосновение человеческих рук, холод медной чашки измерительных весов и резкую боль в хвосте. Молодой ассистент, зажав маленькими щипцами хвостовые перья Треугольника, прикрепил к его хвосту блестящую металлическую бляшку, на которой стояли буквы и цифры:
192735 US BF 1927)
Профессор взял Треугольника, осмотрел метку, положил его в брезентовую бадейку, налил в нее воды и осторожно перенес через борт. Бадейку спустили до поверхности моря и дали Треугольнику выплыть через край. Почувствовав себя в море, он радостно вильнул хвостом и кинулся прочь от ужасного судна…
V. Встреча с трепангами.
С каждым годом Треугольник становился все крупнее и сильнее. Он весил уже шесть килограммов. Окраска его приняла серебристый отлив и была без пятен и полос. Только жирный хребет выделялся оливково-бронзовыми оттенками.
Три года Треугольник плавал в чужих водах с американскими лососями. В один весенний день стая лососей начала как-то странно волноваться. Беспокойнее всего были самцы; они подергивали плавниками, глубоко ныряли или, выплыв на поверхность, размашисто колотили хвостом по воде… Их беспокойство передалось и Треугольнику, хотя он не понимал, что заставляет его волноваться…
Волнение лососей со дня на день усиливалось. Однажды в теплую ночь, когда небо туманилось дымкой сизых облаков, за которыми, как неугомонный всадник, скакала луна, стайка лососей устремилась к берегу. Треугольник поплыл было за ними. Но внезапно он почувствовал недоверие к своим друзьям. Треугольник остановился, пропустил лососей мимо себя и тревожно оглядел воду. Американские лососи, не замечая его отсутствия, быстро плыли к берегу. Треугольник несколько минут стоял на месте. Его плавники еле трепыхались, хвост мягко рулил. Он, конечно, не мог знать, что чувство недоверия к американским лососям было голосом инстинкта размножения… Треугольник должен был возвратиться в ту самую речонку — приток Уссури, — где когда-то вылупился из оранжевой икринки…
Повинуясь зову инстинкта, Треугольник энергично двинулся на юго-запад…
У Командорских островов он нагнал большую стаю тресковых мальков. Все это время он питался лишь случайными личинками да молодью морских рыбешек. Чаще всего ему попадалась невкусная камбала. Увидав тресковых мальков, Треугольник врезался в их стайку и несколько часов не давал им покоя. До вечера он уничтожил десятка полтора этой мелюзги, а поранил и искалечил до пятидесяти штук.
За Курильскими островами Треугольник наткнулся на мальков кеты. Он был голоден и порывисто бросился к ним, но тут же отскочил назад, узнав мальков своей породы. Взрослая кета ни за что не тронет своих мальков, разве только после продолжительной голодовки.
Треугольник сердито взбудоражил воду и, выплыв на поверхность, пошел к скалистым берегам острова. Не успел он сделать и десятка метров, как из-за подводных камней мимо него проскочила стая пятнистой трески. Она жадно набросилась на кетовых мальков и в несколько минут уничтожила их всех. Треугольник кинулся было навстречу треске, но было уже поздно. Покончив с мальками, треска густой стаей пошла в японские воды…
Гнаться за ней было бесполезно. Треугольник был голоден. У берегов острова он увидел длинных толстых червей, медленно ползших по морскому дну; на спине у них были небольшие бугорки. Треугольник подплыл к одному из червей и в удивлении остановился. Он еще не встречал трепангов. Здесь их было множество. Они лениво тащились по камням и мягкому илу.
Треугольник нечаянно задел хвостом одного из червей. Трепанг изогнулся дугой, и его бугорки больно укололи Треугольника. Это ничуть не испугало голодного самца. Он немного отступил и, нацелившись на трепанга, порывисто бросился к нему.
Треугольник, нацелившись на трепанга, порывисто бросился к нему…
Трепанг сбросил с себя несколько маленьких отростков. Они, словно газовые баллоны, проскочили мимо Треугольника и окрасили воду мутной едкой жидкостью. Треугольник ловко ускользнул от ядовитой жидкости странного червя, быстро поднялся кверху и стал наблюдать. Трепанг, сжимаясь и разжимаясь, подталкиваясь брюшными бугорками, медленно полз по камням. На его заднем конце четко выделялось несколько светлых ямок от ран.
Забыв про опасность, Треугольник снова двинулся к трепангу. Его желудок настойчиво требовал пищи. По его мнению, у трепанга больше не было опасных отростков. Само собой разумеется, Треугольник не мог знать, что трепанг всего раз в четыре-пять месяцев имеет возможность защищаться от врагов выбрасыванием придатков. (Трепанговые придатки называются «органами Кювье».)
Треугольник лихо кинулся на добычу. Трепанг в это время переползал с одного камня на другой. Уловив момент, когда трепанг растянулся между двумя камнями, Треугольник подбросил его и разорвал ему брюхо.
Трепанг от боли судорожно сжал свое тело, которое сложилось гармоникой, колючие бугорки образовали щетину. Острые зубы Треугольника оборвали его жизнь…
Довольный победой, Треугольник оттащил свою добычу в сторону от других червей и долго возился с жирным и сытным мясом. Как настоящий гастроном, он освободил трепанга от небольших хрящей и острых, как шипы кактуса, отростков, очистил ют кожи и приступил к завтраку.
* * *
Несколько часов Треугольник нежился в теплых японских водах. Ночью, пустившись в путь, он дошел до отвесных скал острова Алаид, остановился, перекусил морскими рачками и, подчиняясь настойчивому чувству, которое пять лет назад гнало его из пресных вод в море, поплыл обратно по направлению к пресным водам. Хотя он не помнил своего старого маршрута, тем не менее, точно придерживался его. От острова Алаид Треугольник поплыл к острову Ионы. Здесь впервые за три долгих года странствований в чужих водах он встретился со своими земляками-амурцами. Это была стая жирных и крепких самцов кеты с чешуей бронзово-серебристого отлива. Самок Треугольник видел немного раньше. Они беззаботно плавали около острова Ионы. Поведение самцов, их настойчивое желание плыть к Амурскому лиману несколько тревожило самок. Они поодиночке подплывали к самцам, с недоумением оглядывали их лоснящиеся бока и уплывали назад.
Вскоре самцы собрались в стайку и взяли направление на Сахалин. Треугольник присоединился к ним. По пути они нагоняли такие же партии кетовых самцов; попадались им и стайки вместе с самками, но таких было мало. Стая Треугольника все увеличивалась, сливаясь с другими партиями кеты. Возле устья Амура в стае было уже несколько тысяч крупных жирных рыб. Шли они густой массой, разрезая тихую морскую воду. И когда утреннее солнце играло на морской поверхности розовыми бликами, кетовые стаи ослепительно блестели под водой своей лоснящейся от жира чешуей.
VI. В родных водах.
В Амурский лиман кета вошла в конце августа. Первой там появилась стая, в которой находился Треугольник. Состояла она исключительно из самцов, была порывиста, смела и движениями напоминала морской прибой.
Войдя в устье Амура, передовые рыбы глотнули пресную воду и в недоумении остановились; затем выпустили воду обратно и, недовольные, отошли назад в лиман. В этот день кета так и не решилась покинуть морскую воду. Опустившись на дно лимана, самцы всей стаей набросились на разную мелкоту. Они жадно хватали разнообразных рачков, по пути рвали рыбешку и, словно чувствуя, что этот завтрак у них — последний, ссорились и дрались из-за него.
На другой день самцы влетели в устье Амура стремительной кучей. До их появления Амур спокойно плескался у берегов, ярко блестя на солнце. Неожиданно он зарябил, заиграл радужным блеском, и волны побежали на прибрежные отмели. На крутых берегах реки забегали, засуетились люди. Их лица, до этого сосредоточенные и угрюмые, внезапно оживились. Все они замахали руками и громко закричали:
— Хайко идет!.. Хайко… Хайко!
Самцы влетели в Амур стремительной кучей…
Многоголосый крик перелетал через горы, через тайгу и эхом отзывался в стойбищах гиляков, гольдов и ороченов. Дошел он и до русских промышленников-рыбаков.
— Хайко, хайко, хайко идет!..
— Вот она! Кета пошла, кета!..
— Хайко!..
— Осенний ход начался! Большой будет ход!..
На берегах мелких рек, притоков Амура, в грязных закоптелых юртах, в маленьких рыбачьих землянках, прибрежных зимовьях и высоких избах встрепенулись мужчины, женщины и дети. Они столкнули с берегов лодки и поспешно складывали в них снасти и остро отточенные зубастые остроги.
Тем временем в устье Амура прибывали все новые и новые партии самцов кеты. Весь путь в соленой воде они шли большею частью мирно, без ссор и драк. Но как только самцы попадали в пресную воду, их голова туманилась; рыбы яростно били хвостами по поверхности или ныряли в глубину реки. Если двое самцов оказывались рядом — их челюсти разжимались, выпуклые, с желтой оторочкой, глаза дрожали, и враги, как таежные хищники, кидались друг на друга. Еще не видя самок, они поднимали смертельный бой между собой за обладание ими.
Подобные моменты были самые подходящие для людей с острогами. Как только человек замечал пару драчунов, он поднимал высоко над головой острогу и целился в нижнюю рыбу. Сделав выпад назад, рука рыболова выбрасывалась вперед, и острога впивалась в жирное кетовое мясо. Раненая рыба, почувствовав боль и полагая, что она причинена соперником, еще глубже запускала во врага зубы. А человеку только это и было нужно. Взметнув острогу, он разом вытаскивал в лодку обоих ослепленных яростью бойцов. Один сидел на остроге, другой трепыхался в зубах противника…
VII. Жизнь — за потомство.
Треугольнику везло попрежнему.
Несмотря на то, что Треугольник был силен и ловок, ему нередко доставалось от соперников. Один жирный и неповоротливый самец так крепко вцепился в него, что Треугольник чуть не остался без хвоста. К счастью, он во-время успел выпрыгнуть на речную поверхность. Этим маневром он заставил противника разжать зубы…
Шесть дней бесновались самцы в устье Амура. Они заполнили всю реку, забрались в предустьевые речушки, ручейки, но дальше не двигались.
Наконец на седьмой день в устье реки спокойно вошли самки. Они заметно отличались от самцов. Тело их было несколько длиннее и походило на прямоугольную коробку. Белый живот пух от икры. Когда рыба поворачивалась боком к солнцу, ее чешуя отливала бирюзово-желтоватыми темами.
Заметив самок, самцы сразу бросили драки и пошли к ним навстречу. Перемешавшись с самками, они густой стаей двинулись вверх по Амуру. В своем движении они взрябили воду, нагнали на берега мелкие волны и глухо шелестели на речных перекатах. Пороги, кусты, камышовые заросли не были для них препятствием. Слабые рыболовные снасти, ветхие заездки, гиляцкие кули), ловушки валились от их напора…
Он и на этот раз благополучно миновал все препятствия. Рядом с ним резвилась и плескалась крупная самка. Она то-и-дело заигрывала с ним, и оба, отделившись от стаи, играли на речной поверхности. Но далеко отплывать от стаи они боялись.
Треугольник прошел со своей самкой почти половину пути, как вдруг его постигло несчастье… У берегов тихого ручья, куда они случайно заплыли, на них надвинулась небольшая стая кеты. Стая была возбуждена и никому не уступала дороги. По всем признакам, она должна была начать метать икру. Самки обнюхивали песчаное дно и, изгибаясь серебристым телом, часто колотили хвостом о песок. Стая оттолкнула от себя Треугольника, и он со своей спутницей оказался прижатым к каменистому берегу ручья. Внезапно в воду опустилась лохматая медвежья лапа, и на глазах Треугольника самка исчезла… Треугольник кинулся прочь от берега, проскользнул мимо предательской стайки и, устремившись по течению, вскоре оказался снова в Амуре.
Между тем в ручье творилось что-то невообразимое: более сильные отгоняли слабых к берегу, а там рыбу за рыбой, сопя от удовольствия, ловила пара жирующих медведей. Кончив ловлю, медведи выбрались на берег, отряхнулись от воды и заковыляли к добыче. Обнюхав свой улов, они отгрызли у кеты головы, а туловища снесли в лес, сложили кучей и забросали хворостом. Когда через несколько дней кетовое мясо стало разлагаться, медведи вернулись к своим запасам и уничтожили их…
Рыбу за рыбой, сопя от удовольствия, ловила пара жирующих медведей…
Чем дальше продвигался Треугольник вверх по течению, тем чаще встречал он возвращавшуюся кету. По виду рыб он узнавал, что они давно отметали икру; беспомощно подергивая плавниками и отдавшись течению, они вяло тянулись к морю. Однако сильные стаи еще свежих, полных икрой и молоками, рыб не считались с беднягами, гнали их к берегу, на отмели, прямо в пасть врагов.
Увидев еще трепещущих рыб, чайки бросались на них и рвали на части. Орлы, вороны, кабаны, лисы, россомахи, хорьки, у стойбищ туземцев — собаки, а на диких таежных берегах — уссурийские волки, — все лакомились жирной кетой…
Чем дальше шла кета, тем реже становились стаи. Теперь они двигались небольшими партиями, некоторые даже в одиночку. Многие из них уходили в притоки Амура. Другие погибали.
Треугольник шел по Амуру третью неделю. Он был один, его стайка давно разошлась, а к другой он не пристал. С каждым днем его окраска и вид менялись. Он стал горбатым и неуклюжим; на боках появились красные поперечные полосы. Морда стала длинной, челюсти вытянулись, и обнажился острый ряд зубов, мелких и светлых, как у щуки.
По пути он часто встречал самок, но пока сторонился их. Зайдя в Уссури, он столкнулся с одной самкой и поплыл с ней рядом. Эта самка утратила свою серебристо-белую окраску и выглядела грязно-желтой. Спина, горло и плавники были темные. На боках, так же, как и у самцов, искрились красные полосы. Рыбаки, которым попадалась такая кета, ругали жесткое мясо и называли ее «пеструхой»…
Вскоре в Треугольнике обнаружилась новая перемена. Верхняя челюсть загнулась вниз, передние зубы вылезли и стали походить на клыки степного волка. Красные полосы на перьях почернели, на плавниках появились черные траурные линии. Теперь Треугольник был похож окраской на амурского тигра, и в нем нельзя было узнать веселую серебристую рыбу, какой он был в Амурском лимане.
Уже второй месяц Треугольник находился в пресной воде. За это время он ничего не ел. Подобно своей самке, он давно утратил жир и лоск. Их чешуя была покрыта мутным слоем слизи. На такую рыбу прибрежные жители не хотели и смотреть…
* * *
Наконец Треугольник добрался до устья Викина, притока Уссури; там в одном из ручьев он остановился… Он оказался у той самой коряги, где пять лет назад вышел из икринки. Конечно, он не помнил этого места, но инстинкт, который все время владел им и заставил из американских вод вернуться в русские, теперь удержал его возле коряги. Самка проплыла вперед и также остановилась. Видимо, она тоже родилась здесь, иначе бы не пошла за ним в этот ручей. Покружившись несколько минут по дну, она напружинилась, выпрямила свой хвост и стала бить им по песку. Когда в песке образовалось углубление (гнездо), самка выпустила в него несколько сотен оранжево-красных икринок. Треугольник подплыл к ней и окутал икринки своими молоками. Те из икринок, на которые попали молоки Треугольника, сразу осели на дно ямки. Затем довольная пара в несколько минут забросала гнездо песком, илом и мелкой галькой…
На другой день недалеко от первого гнезда самка вырыла вторую ямку и вновь выпустила в нее икру; Треугольник снова окутал икру молоками. Когда второе гнездо было запрятано, пара принялась за третье…
Оберегая будущее потомство, рыбы пять дней не отходили от своих гнезд. Когда же кучки силой течения сравняло с дном речки, самец и самка, не взглянув друг на друга, как чужие, лениво поплыли в разные стороны…
Проплавав несколько дней в Бикине и Уссури, Треугольник вернулся в Амур. Устало перебирая плавниками, он медленно плыл по течению. Теперь у него не было никаких желаний и забот. Его уже никуда не тянуло. Плыл он по течению лишь потому, что так было легче двигаться. Он добрался уже до прибрежных скал Хабаровска, как вдруг услыхал над собой оглушительный шум. Он хотел было нырнуть вглубь, но у него нехватило сил. Корпус большого парохода черной тучей накрыл его. Набежавшие волны завертели беспомощное тело, и красные лопасти колес, пеня воду, опустились на рыбу. За кормой парохода узкой лентой тянулся пенистый след. Из-под колес Треугольник угодил под дно парохода, затем его отнесло за корму, и там, перевернувшись вверх серебристым брюшком, он закачался в мутной пене. К вечеру его безжизненное тело отнесло к городу и прибило к сваям набережной…
Сторож хабаровского Этнографического музея увидал на берегу крупную мертвую рыбу и подошел к ней. Ухватив Треугольника за жабры, он долго сосредоточенно рассматривал его.
— Ишь, ты! Кета трижды мечена!.. — И он потыкал грязным пальцем поочередно во все три метки. — Вишь, невидаль какая! Бляха!.. И что это на ней написано? Да и не нашинская, видать, азбука-то… И цифры к чему?.. Пойду-ка покажу заведующему музеем, может, в рыбине какая причуда есть…
--------------
В дополнение к рассказу «Трижды меченый» рисующему биологические стороны лососевых, в № 24 «Вокруг Света» будут помещены зарисовки с натуры художника - анималиста В. Ватагина, посетившего в этом году кетовые промыслы на Дальнем Востоке.