В сопровождении двух агентов Грачик подъехал к дому Яркина. Улица была окраинная, темная, но большой дом сверкал огнями многочисленных окон. Возле подъезда стояла карета скорой помощи. При виде ее что-то кольнуло Грачика. Приказав одному агенту оставаться внизу, он с другим, прыгая через две ступеньки побежал вверх по лестнице. Скоро он увидел, что предчувствие его не обмануло: дверь яркинской квартиры отворил человек в белом халате.
- Яркин? - коротко спросил Грачик.
- Отравление газом, - ответил врач.
- Жив?
Врач в сомнении покачал головой:
- Пожалуй, не откачаем.
Когда через час Грачик вошел в кабинет Кручинина, чтобы доложить о самоубийстве Яркина, первый допрос Паршина был закончен. На его месте, напротив Кручинина, теперь сидел маленький, коренастый человек с всклокоченной бородой. Она казалась особенно неопрятной из-за пронизывавшей ее обильной седины. Глаза у человека были мутные, словно с перепоя. Исподлобья глядя на Кручинина, он монотонно повторял:
- Ничего не знаю… знать ничего не знаю…
- Последний из троицы, - сказал Кручинин, указывая на своего визави, слесарь Ивашкин… То есть, я хотел сказать, грабитель, а не слесарь.
- Знать ничего не знаю, - уныло повторил Ивашкин и почесал бороду с таким звуком, словно скреб ржавое железо.
- Ну что ж, вы не знаете - так мы знаем, - сказал Кручинин и обернулся к Грачику. - Прикажите привести Паршина.
При этих словах Ивашкин тоже поглядел на Грачика. Он решил, что его просто пугают. Но, когда в дверях действительно появился Паршин, одного его взгляда на Ивашкина было достаточно, чтобы слесарь понял: да, это конец.
Он только укоризненно покачал головой и сказал, обращаясь к Паршину:
- Эх, Иван Петров…
А Паршин, не поднимая опущенной головы и не глядя на него, медленно проговорил:
- Ладно… Все так и должно было быть… Не время таким, как мы. Говори все как на духу… - И криво улыбнулся. - Для истории…
- Д-а-а… - протянул Ивашкин. - Действительно, история… А я жить хочу… Жить!
- Коли жить, так и надо было жить, как люди живут. А разве мы люди? - все так же спокойно ответил Паршин. Он не громко, но четко выговаривал каждое слово: - Повинись. Легче будет… - Он вздохнул и поднял голову. - Мне легко…
- Ну нет, брат, я жить хочу! - повторил Ивашкин, обернулся к Кручинину и решительно заявил: - Ладно, пишите. Все как на духу… На предмет снисхождения…
