1. ТЕТЯ КАТЯ И ЕЕ ПИСЬМО

Кручинин не легко поддавался настроению. За редким исключением, он был ровен с начальниками и с подчинены-ми. Мало кому довелось слышать его повышенный голос. И уж во всяком случае никто не мог похвастаться тем, что умеет по его лицу угадывать настроение и судить о ходе дел. Так было и теперь, когда на душе у Кручинина скребли кошки от затянувшегося дела о повторных ограблениях в институтах. Преступник попался на редкость осторожный и опытный. Кручинину было ясно, что это какой-то засидев-шийся на свободе «осколок империи». Чем безнадёжнее выглядели поиски, тем твёрже становилось решение Кручи-нина не складывать оружия, пока он не поймает преступника и не отрапортует, что последний «медвежатник» в Советском Союзе посажен под замок.

Иногда вечерами, когда расходились последние сотруд-ники отдела, Кручинин задерживал Грачика и в тиши своего кабинета буква за буквой, строка за строкой, вновь и вновь проходил с ним все дело. Он делал вид, будто советуется с молодым человеком и с интересом вслушивается в его ответы. Не всегда они радовали старого розыскника: подчас бывали неверны, иногда даже наивны. Но это не смущало Кручинина. Он терпеливо объяснял Грачику ошибки и снова толкал его на поиски решения. Если бы этот случай не представлял такого интереса для всего московского розыска, Кручинин, может быть, пошёл бы на то, чтобы целиком поручить дело Грачику и только наблюдать за работой молодого друга. Но на этот раз сделать так было невозможно, хотя подобное дело и было бы прекрасной школой для начинающего оперативную деятельность, но уже совершенно ясно обнаружившего большие способности Грачика. Кручи-нин верил в него, так как видел со стороны молодого чело-века не только усердие и внимание, но и умение проникать в сущность расследования, не скользя по его внешней, види-мой поверхности. Кручинин потому и вёл Грачика день за днём по следствию о «медвежатнике», что оно требовало от оперативного работника не столько быстрых и смелых решений, за которыми у Грачика никогда не было остановки, сколько углублённой разработки, почти исследовательской работы, под стать Институту криминалистики.

Верный принципу держать своих помощников в курсе каждого происшествия, Кручинин часто собирал оператив-ные совещания и внимательно выслушивал мнения стариков, давал советы молодым.

- Итак, - сказал он однажды, заканчивая очередное совещание со своими сотрудниками, - перед нами четыре «медвежатника»: Малышев, Вершинин, Горин и Паршин. Экспертиза говорит, что все три «дела» принадлежат одному из них. Кого же «разрабатывать»?

- Видать, всех по очереди, - со вздохом проговорил Фадеичев.

- Хотелось бы мне знать - почему этот дьявол с таким упорством «обрабатывает» именно институты? - проворчал себе под нос Кручинин.

- Я бы сделал засады во всех институтах. В одном из них мы его возьмём, - предложил Грачик.

Кручинин поглядел на него с нескрываемой иронией.

- Если бы вы знали, сколько в Москве институтов, то вряд ли предложили бы такой способ. - Он подумал. - Но, по-видимому, нам действительно не избежать «разработки» всех четырех «медвежатников». Шансы совершенно одина-ковы в отношении каждого из них. Единственная логика, какую можно найти, - алфавит: Вершинин, Горин, Малышев, Паршин. Так и начнём. Вершинин. На нем первом - максимальное внимание. Одновременно в разработку пустить Горина. Вам, Грачик, тем временем подготовлять все возмо-жное по Малышеву и Паршину. Дважды в день мне доклады-вать о ходе разработки. В экстренных случаях - прямо ко мне, не считаясь со временем, хоть с постели тащите! А конспект отработки, в виде дневничка за сутки, - ко мне на стол. Так, чтобы я мог по следам каждого из вас в точности сам пройти. Два глаза хорошо, а четыре лучше.

Оперативное совещание было, собственно говоря, уже закончено. Как всегда, возле самой двери, прямой и строгий, на кончике стула сидел дед Фадеич. Словно рассуждая сам с собой, он бормотал под нос:

- При советской власти Вершинин судился единожды, проходил по делу художественного фонда; в царское время не судился, но по всему видать, что рыло у него в пуху; работал только в Москве, значит, надо думать, москвич. Годами не мальчик, следственно…

Его рассуждения подхватил Кручинин:

- Трудно допустить, чтобы долгую жизнь человек прожил в Москве один-одинёшенек. Были же связи. Жена…

- По данным - холост, - подал голос Фадеичев.

- Жалко, а то бы мы по детям добрались… Э, не может же быть, чтобы у москвича не было в Москве сестёр, братьев, племянников, тётушек да дядюшек. Хоть какие-нибудь родственнички должны же быть! Копайте его дело, Фадеич, каждую строку, все протоколы - от первого до последнего. Ищите родственников…

Прошло несколько дней, прежде чем торжествующий Фадеичев появился в кабинете начальника с растрёпанной архивной папкой. То было дело по обвинению Вершинина Ф. И. в покушении на ограбление Государственного фонда художественных ценностей в помещении бывшего Англий-ского клуба на Тверской улице, в Москве. На листке 112-м имелся протокол обыска в комнате, принадлежащей некоей гражданке Субботиной Екатерине Ивановне. Как было сказано в протоколе, «обыск произведён по подозрению в хранении краденых вещей брата Субботиной Екатерины Ивановны - Вершинина Федора Ивановича». Обыск был безрезультатный.

Кручинин тотчас отправил Фадеичева и Грачика по указанному адресу.

Грачик не спеша шёл по Малой Ордынке, отыскивая нужный номер. За ним, шаркая подошвами, плёлся Фадеичев. Старик ворчал себе под нос что-то о ревматизме, старости и прочих обстоятельствах, в силу которых ему пора бы давно на печку, ежели бы не его собственный беспокойный характер.

Внимание Грачика привлекла мраморная доска с золо-тыми буквами, укреплённая на стене маленького полутора-этажного домика с палисадничком. Грачик не мог отказать себе в удовольствии узнать, что за реликвией могла быть такая хибарка, и с удивлением прочёл, что в этом доме жил и работал великий русский драматург Александр Николаевич Островский. Грачик не поленился обойти домик вокруг. Он показался ему до смешного тесным, жалким. Да, живя здесь, драматург мог понять, что такое «Замоскворечье»!

Ребятишки с интересом глядели на франтоватого армя-нина, разглядывающего исторический домик, и оживлённо, перебивая друг друга, давали ему пояснения. Слово за слово - разговорились. Ребята, конечно, знали всех, кто жил в соседних домах.

- А кого вам нужно, дяденька?

- Мне-то?… Да никого не нужно, дружок. А вот дедушка ищет одного старого знакомого, - ответил Грачик, указывая на Фадеичева.

- А вон идёт бабушка Катя, она тут всех вокруг за сто лет знает, - заявил какой-то мальчик.

- Это что же за всезнающая бабушка? - поинтересовался Грачик. - Старожилка?

- Бабушка Катя Субботина, - высоким голоском пояснила девочка.

После такого разъяснения Грачик со вниманием поглядел на плетущуюся по тротуару старушонку. Разговор с ребятами был наскоро закончен, и Грачик с Фадеичевым с независимым видом последовали за Субботиной. Аккурат-ненькая, седенькая особа в старомодной шубке, опираясь на трость с нарядной ручкой слоновой кости, медленно, мелкими-мелкими шажками направлялась к небольшому старинному домику.

Оперативники проводили её до подъезда. Фадеичев пошёл звонить в МУР, а Грачик остался у домика. К тому времени, когда приехал Кручинин, Грачик уже знал, куда выходит старушкино окошко. Кручинин с интересом выслушал доклад и осторожно обошёл домик Субботиной. Было решено установить за Субботиной наблюдение.

В течение трех дней Субботина, как гриб, сидела дома. Один только раз вышла в булочную и тотчас вернулась. Кручинин не снимал наблюдения.

Вечером четвёртого дня Грачик пошёл проверить наблюдение. Было уже совсем темно, когда он позвонил Кручинину по телефону и доложил, что Субботина пишет.

Кручинин не сразу понял Грачика.

- Пишет? - переспросил он. - Ну и что?

- Письмо пишет, - пояснил Грачик.

- Откуда вы знаете, что именно письмо?

- Она надписала адрес на конверте и, отложив конверт в сторонку, принялась за самое письмо.

- А что за адрес? - спросил Кручинин.

- Не видно, товарищ начальник, - виновато ответил Грачик, не поняв, что Кручинин пошутил.

- «Не видно»! - передразнил Кручинин. - Какой же вы после этого сыщик!… Ладно, быстренько возвращайтесь в отдел. Наблюдение продолжать!

Между тем Кручинин был заинтересован вовсе не на шутку, ему во что бы то ни стало нужно было знать адрес, написанный старухой.

«Адрес, адрес», - гвоздём сидело в голове Кручинина. Он поглядел на часы. Восемь. Можно ли допустить, что старуха ещё сегодня опустит письмо в ящик? Впрочем, почему бы ей перед сном и не прогуляться? А ведь с того момента, как письмо будет опущено в узкую щель почтового ящика, оно исчезнет с горизонта Кручинина. Значит, надо увидеть конверт раньше!

Едва дождавшись Грачика и заставив его повторить доклад, Кручинин поспешно оделся и вместе с Грачиком поехал на Ордынку. Сотрудника он застал неподалёку от старушкиного окна.

- Ну что? - спросил Кручинин.

- Все пишет, товарищ начальник.

- Довольно длинное письмо, черт его побери! - проворчал Кручинин и поглядел в окошко.

Старушка медленно водила пером, далеко отклонив от листка голову.

Кручинин переминался на снегу: он не надел калош, начинали мёрзнуть ноги. В душе он бранил словообильную старуху. Наконец вздохнул с облегчением: она закончила и, отстранив листок на расстояние вытянутой руки, стала перечитывать написанное. «Старческая дальнозоркость», - отметил про себя Кручинин.

Письмо оказалось состоящим из нескольких листков. Лишь перечтя их все, старуха стала старательно заклеивать конверт.

Она поглядела на висящие за её спиной восьмигранные часы в деревянном футляре, какие прежде вешались в кухнях, и губы её беззвучно зашевелились. «Молится, что ли? - подумал Кручинин. - Нет, вероятно, рассчитывает время». Действительно, подумав, старуха принялась одеваться. Кручинин понял, что даже если он тем или иным способом получит на короткое время конверт в руки, то в темноте, царящей на улице, всё равно не сможет прочесть адрес. Значит, он должен получить письмо на какой-то более длительный срок.

- Полцарства за конверт и лист любой бумаги! - тихо сказал он Грачику.

Тот только недоуменно развёл руками.

- Конверт… Слышите, конверт во что бы то ни стало! - поспешно повторил Кручинин. - Тогда я смогу «помочь», старушке опустить её письмо в ящик… Я-то повыше ростом, - усмехнулся он.

Грачик стал ощупывать карманы и чуть не свистнул от радости: в одном из них лежал конверт с деньгами - зарплата, положенная сегодня ему на стол кассиром. Грачик быстро опорожнил конверт, но теперь он оказался совсем тощим, а ведь в свой старуха вложила несколько листков! Для выполнения плана Кручинина конверт на ощупь должен быть хоть примерно таким, как её письмо.

Кручинин, не задумываясь, взял из рук удивлённого Грачика деньги, вложил их обратно в конверт и заклеил его. Он усмехнулся при мысли, что старуха успеет дойти до ящика и сунуть в него конверт с деньгами раньше, чем сам он прочтёт адрес… Ну что же, значит, повезёт почтарю, который вынет конверт с деньгами без адреса.

Все было готово, но тут Кручинин увидел, что уже одевшаяся было старуха снова сняла шубейку, сбросила платок и принялась готовить постель. Значит, отложила поход к почтовому ящику до утра. До утра так до утра! Тем лучше. Утром достаточно будет и двух секунд, чтобы прочесть на конверте адрес.

Кручинин уехал, захватив с собою и Грачика. Но вдруг по дороге ему пришло в голову, что старуха может сейчас же поручить кому-нибудь из соседей бросить письмо. Он послал Грачика обратно.

Только убедившись в том, что старуха легла, а письмо осталось на столе, продрогший Грачик решился покинуть свой пост.

Утром, чуть свет, памятуя, что старухи способны вставать с петухами, он был на месте. Каждый выходивший из дому заставлял Грачика настораживаться, вглядываться во всё, что было в руках: ведь старуха и утром могла понести письмо не сама!

Но вот около восьми часов Субботина появилась на крылечке со старой кошёлкой в руке. Никакого письма в руках у неё не было. Вероятно, оно лежало в кошёлке. Грачик терпеливо шёл за едва тащившейся старухой. Как франт и любитель красивых вещей, он невольно залюбовался её пре-красной тростью - из хорошего упругого камыша, с ручкой слоновой кости. Между тем Субботина, не остановившись у почтового ящика, дошла до почты, купила марку и, вынув из кошёлки письмо, старательно непослушными узловатыми пальцами стала её наклеивать. Этого было достаточно, чтобы Грачик мог прочесть почти весь адрес: «Киев, Прорезная, 17, Вершинину». Номера квартиры, имени и отчества Грачик прочесть не мог, мешала рука старухи. Да это и не было нужно: главное теперь известно.

Телефонный звонок в Киев, и киевская милиция под-твердила, что Вершинин действительно живёт на Прорезной. Но, судя по имени и отчеству, это не был «настоящий» Вершинин. Это мог быть только его сын.

Кручинин в тот же вечер выехал в Киев. Он хотел сам «разработать» найденного Вершинина. Ошибка могла обойтись слишком дорого в дальнейшем ведении дела - увести розыски в сторону. Кручинину думалось, что все обошлось неожиданно быстро и просто. Если киевский Николай Фёдорович Вершинин действительно окажется сыном Федора Ивановича, дело наполовину сделано. Остане-тся проследить связь сына с папашей. Кстати, не забыть бы захватить конверт из-под бумаг, возвращённых преступни-ком. Нужно будет на месте сличить надпись на нём с образ-цами почерков Николая Вершинина и его корреспондентов…

На первом этапе разработки ожидания не обманули: Николай Фёдорович оказался сыном Федора Ивановича Вершинина. Но уже следующие шаги с совершённой очевид-ностью показали, что с сына взять нечего: едва ли не единст-венный человек, с которым он переписывается, - его москов-ская тётка, Субботина. Живёт Николай замкнуто, друзей имеет мало. Проверка показала, что друзья его - люди, не подлежащие сомнениям, такие же преподаватели универси-тета, как он сам. По словам самого Николая, о смерти отца ему сообщила тётка Субботина, лично присутствовавшая при его кончине в Москве.

Значит, круг разыскиваемых таинственных личностей сузился ещё на одного человека: Вершинин - со счётов долой!

Но для очистки совести Кручинин все же дал в проверку дату смерти Федора Ивановича Вершинина. И тут возникло новое сомнение: никакими актами гражданского состояния смерть такого лица зарегистрирована не была.

Сторонним путём навели справку у Субботиной. Старуха подтвердила дату и обстоятельства, описанные Николаем Вершининым. Точного места смерти отца - улицы и дома в Москве - Николай не знал. Тётка же давала об этом туманные сведения.

У Кручинина возникло предположение, что Федор Вершинин проживал в Москве по чужому паспорту и под чужим же именем отошёл в лучший мир. Но старуха, осторожно допрошенная по этому поводу, утверждала, что её брат никогда ни под каким другим именем не жил, что имя Вершинина не таково, чтобы его нужно было скрывать.

Создавалась путаница, распутать которую можно было, вероятно, только прямым допросом старухи: не скрывает ли она истинное местопребывание Вершинина, живущего в Москве по чужому паспорту?

Но открывать старухе участие розыска во всем этом деле Кручинин не хотел.

Когда, наконец удалось выяснить у Субботиной, что Вершинин умер не в самой Москве, а в подмосковной дачной местности, Кручинин поручил Грачику произвести самое тщательное расследование. И вот Грачик установил, что много лет тому назад, как раз в период, когда был ограблен елисеевский подвал, Вершинин в этих местах действительно жил. Но что там же он и умер - этого решительно никто подтвердить не смог: ни местный районный загс, ни лечебница, ни кто-либо из врачей такого случая не фиксировали. Соседи, жившие на даче рядом с Вершининым, только пожимали плечами. И Кручинин был теперь уверен: Субботина лжёт - Вершинин жив.