Генерал-полковник Ганс Хойхлер, командующий войсками УФРА на западноевропейском театре, вполне мог считать себя баловнем судьбы. Если, конечно, под судьбой разуметь сначала суд по денацификации военных преступников, а потом того страуса, который стоял во главе военного министерства Федеральной республики.

Впрочем, мелкие тучки пробегали и на небосклоне генерала Хойхлера. Например, можно ли примириться с тем, что во дворце его штабу не нашли лучшего помещения, чем бывшие кухни? Пусть кухни королевские, пусть размерами они превосходят даже экзерциргауз в военном училище в Потсдаме, где юнкер Хойхлер маршировал и учился ружейным приемам. О наивные времена! Ружья! Ружейные приемы!.. На плечо! На караул!.. Теперь даже смешно: «Ядерную бомбу на пле-чо-о!» Хе-хе!.. Впрочем, что ни делается — все к лучшему. Вверенные Хойхлеру войска УФРА с их стальной сердцевиной — частями родного бундесвера — имеют теперь нечто такое, о существовании чего не подозревает противник. Противник?.. Да, разумеется, так! Пусть пока потенциальный, но противник. Ради того, чтобы на этот раз покончить с русскими, он, Хойхлер, и торчит здесь, в этих, с позволения сказать, кухнях. Создать такую военную машину не шутка! Все отдано теперь в его, Ганса Хойхлера, руки. Что бы там ни воображали господа Тигерстедты, его, Хойхлера, приказы обязательны для войск западноевропейского командования УФРА. А он знает, что приказать! Пусть какие-нибудь любители тюльпанов или макарон или еще какая-нибудь мелкота посмеют ослушаться его приказа! Ого, он убедит их в том, что бундесвер держит порох сухим! Да, да, даже тогда, когда этот порох нужен, чтобы стрелять не только по русским.

В общем результаты превзошли самые смелые ожидания побежденных генералов Третьего рейха. Ради этого стоит и потерпеть пребывание в кухнях. Едва ли Франциск I воображал, что сооружает этот дворец для «добрых соседей» с того берега великой реки Нибелунгов. Ганс Хойхлер согласен заседать даже в уборной Марии-Антуанетты, если это нужно родному бундесверу — опоре великих преобразований нации. Да здравствует великий дух великих воителей! Да, да, ради того, чтобы этот дух не выветрился, Хойхлер готов заседать и в королевском нужнике! Как-никак до гильотинированной супруги гильотинированного короля в той же уборной посидели такие великие старухи, как Екатерина Медичи и Мария-Терезия. А после Марии-Антуанетты побывали Мария-Луиза и Мария-Амелия. Блеск королевских опочивален или кровать мадам де Ментенон заставляли кровь быстрее течь в жилах Хойхлера. Огромные уши утрачивали обычную восковую прозрачность. Они начинали светиться, как розовые раковины, потом пунцовели. Он потирал их волосатым пальцем и поводил лопатками. Хойхлер сдергивал с носа роговые очки. Он носил их с тех пор, как получил ученую степень доктора философии. Куда больше, чем эти дурацкие очки, он любил колодку орденских ленточек, тугие шнуры аксельбантов и звон серебряных шпор. Чертовски жаль, что носить шпоры стало не модно. Честолюбию Хойхлера льстило, что, завидев его, стражи пугливо хмурились. Словно это помогало им не слышать, как рвется торжественная тишина исторических покоев. Хойхлеру нравилось будить в себе острое ощущение реванша. Ведь, по существу, реванш уже взят. Но предстоит взять в пять, в десять, в сто раз больше. Удовлетворение будет не только моральным, как сейчас.

В целом ход истории удовлетворял Хойхлера. Он, Ганс Хойхлер, представляет здесь некоронованных королей державы, обозначенной на карте словами «Промышленная область Рур». Он, генерал-полковник Ганс Хойхлер, пока еще признает своими начальниками господ вроде Тигерстедта, терпит королевские кухни. Но близок час! Близок!..

Хойхлера не смущала сложная схема подчинения. Он умел не путать нити. Тигерстедт — его начальник по оперативной линии, но куда важней отношения с военным министром Федеральной республики. Еще существенней совсем неофициальные отношения с главарями «королевства Рур». Отсюда приходили директивы, касающиеся большой политики. По ту сторону Великой реки были мозг и кошелек. Почти все, что шло оттуда, совпадало с мыслями самого Хойхлера. Ну, а что касается сердца — если применить этот лирический термин к кровяному насосу, работавшему в груди генерал-полковника, — то оно прислушивалось к еще более секретным приказам тайной организации генералов (только генералов и равных им чинов вермахта, люфтваффе, флота, СС и гестапо). Организация называлась «Кольцо верности» — «Тройе Ринг». Ее девиз — верность великим заветам великой Империи, ее повешенных, расстрелянных, застрелившихся и отравившихся великих руководителей. В особом отделении сейфа хранился циркуляр, который Хойхлер в свое время изучал, как семинарист изучает текст Евангелия: «возвращение потерянных территорий и подъем национального духа остается первоочередной целью нашего движения… Эта цель — важнейший результат периода времени, истекшего после падения Империи. Только пользуясь доверием Запада, можно завоевать для нас политическую и военную мощь в такой степени, какая является единственной предпосылкой ликвидации того, что в Версале, а потом в Потсдаме продиктовано волей победителей… Опираясь на предпосылки, созданные политикой нынешнего канцлера, мы прежде всего покончим с парламентаризмом в Европе. Раз и навсегда! В духе наших идей будут развиваться формы новой государственности, зачатки которой заложены покойным фюрером. Идея новой Европы будет осуществлена…»

В лесу Фонтенбло Хойхлер не был новичком. С этой страной у него были давние счеты и давние отношения. Хойхлер не зря считал себя активным участником политической жизни этой страны. Его активное вмешательство в ее жизнь началось еще в 1934 году, когда однажды на ежедневном распорядительном заседании в управлении абвера, происходившем под председательством адмирала Канариса, заместитель начальника сектора шпионажа майор Гриммейс спросил адмирала:

— Не находите ли вы, господин адмирал, возможным сделать исключение для помощника атташе капитана Хойхлера и снять с него обязательства, налагаемые «правилом кавалера»? В качестве помощника военного атташе капитан Хойхлер находится в ведении господина Риббентропа, и «правило кавалера» лишает нас возможности непосредственно сноситься с капитаном Хойхлером.

Канарис, человек редко улыбавшийся и тогда, когда вокруг него все смеялись, на этот раз особенно сердито спросил:

— А что вам, господин майор, нужно от капитана Хойхлера?

— Известная вам операция «Тевтонский меч», господин адмирал, требует участия капитана Хойхлера, — заметил сидевший тут же начальник отдела контрразведки абвера подполковник Баммлер, — и вообще этот Хойхлер может быть нам очень полезен.

Оба офицера — Баммлер и Гриммейс — знали, что значит получить капитана Хойхлера в качестве постоянного сотрудника абвера в столице Третьей республики и, в частности, в осуществлении операции «Тевтонский меч». Это задание преподано абверу правой рукой фюрера министром внутренних дел и начальником Прусской тайной полиции, начальником формально еще не существующих воздушных сил, главным лесничим и почетным председателем штаба штурмовиков, личным другом Гитлера и, без сомнения, вторым человеком в государстве — фельдмаршалом Германом Герингом.

Знал это, разумеется, и Канарис. Но он был очень осторожный человек. Всякое свое согласие в любом сомнительном предприятии он всегда оговаривал какой-нибудь формулой, которая могла впоследствии избавить его от ответственности за неудачу. А на этот раз адмирал вовсе не был уверен, что абверу удастся операция «Тевтонский меч». Предстояло уничтожить не второсортных типов, а министра иностранных дел Третьей республики Барту и короля Югославии Александра: убрать их с политической сцены, прежде чем им удастся сколотить свое оборонительное кольцо вокруг Третьего рейха. У абвера и гестапо немалый опыт по проведению всякого рода операций внутри страны. Взять хотя бы уничтожение Рема со всей головкой штурмовых отрядов. Это совсем неплохая практика. Куда более удачная, нежели пожар рейхстага. И тем не менее: министр Барту и король Александр?..

Капитан Ганс Хойхлер действовал! Вот что было прежде всего необходимо Хойхлеру: купить префекта столичной полиции Третьей республики господина Лефорсада. Купив его, Хойхлер получил бы первый шанс на успех операции: информацию обо всех мерах охраны Барту и Александра, когда король прибудет в Марсель для свидания с президентом республики.

Лефорсад, не кривляясь, принял золото. Но когда дошло до дела, Хойхлер поймал его на попытке подсунуть ему не вполне точную информацию. Хойхлер понял: будучи кагуляром, Лефорсад ничего не имеет против убийства Барту — правительственный кризис облегчил бы кагулярам борьбу за власть. Но на случай неудачи операции Лефорсад сохранял себе возможность изловить на месте преступления людей Хойхлера и тем заработать алиби и награду. Такая изворотливость восхищала, но не устраивала Хойхлера. Он принял против хитрости префекта свои меры: в ход пошла женщина — агент Хойхлера. Префект был запутан в совершенно грязном деле. В руках Хойхлера оказались компрометирующие документы. Их огласка покончила бы с Лефорсадом. Префект сдался: Хойхлер стал получать вполне точные сведения обо всем ходе переговоров насчет приезда короля Александра и обо всех мерах, какие будут приняты к охране короля и встречающих его членов правительства Третьей республики. Дело пошло легче.

История сохранила мало документов, свидетельствующих о ходе операции «Тевтонский меч», положившей начало карьере ныне трехзвездного генерала Ганса Хойхлера. Но кое-что, к неудовольствию Хойхлера, все же уцелело. Начиная с предписания Хойхлеру, собственноручно подписанного Герингом и заканчивающегося многозначительными словами:

«…приложенное к сему распоряжение фюрера и рейхсканцлера об операции «Тевтонский меч» после принятия его к сведению уничтожить вместе с настоящим письмом. Об уничтожении уведомить лично меня.

Геринг».

Как случилось, что, донеся Герингу об уничтожении документа, Хойхлер его в действительности не сжег? Зачем этот документ сохранен Хойхлером? Об этом не так уж трудно догадаться. Но, кроме этого письма, тогдашний капитан Ганс Хойхлер сохранил и такое письмо:

«Дорогой Хойхлер, официальные торжества по случаю известного вам государственного визита произойдут в Париже. Для приветствия высокого гостя на месте высадки в Марселе поедут Барту и генерал Жорж. Поддержание порядка в Марселе и обеспечение безопасности президент Лебрен своим декретом возложил на Систерона и Сюртэ Насьональ. Подтверждается, что Александр покинет корабль именно в Марселе. По выполнении первой части протокола Александр и сопровождающие его Барту и Жорж поедут из Старого порта в префектуру Марселя по Канебьер и рю Ферроль. Машина, в которой они поедут, будет открытая.

Доктор Хаак».

Хаак — сотрудник личной референтуры Геринга. Он доктор юриспруденции — науки, которая, по-видимому, была чрезвычайно полезна при выполнении такого высокоморального и вполне законного деяния, как убийство министра соседней державы на его же земле заодно с королем, которого он приедет встречать.

Хаак — господин себе на уме. Он тоже сохранил бумажку, которая могла ему пригодиться на случай, ежели Хойхлер, провалившись, вздумает играть в невинность. Вот собственноручное письмецо Ганса Хойхлера — капитана и атташе — Герингу, которое прусский министр полиции и министр внутренних дел приказал Хааку сжечь, а тот припрятал:

«Господин генерал, разрешите доложить вам, что соответственно вашим инструкциям подготовка к операции «Тевтонский меч» почти закончена. С господином Фансо Михайловым я подробно обсудил все имеющиеся возможности. Мы решили осуществить операцию в Марселе. Именно там встречаются оба лица, о которых идет речь. Шофер Владо подготовлен.

С глубочайшим уважением всецело преданный вам Ганс Хойхлер».

Вместе с послом своей страны капитан Хойхлер приехал в Марсель. Он хотел убедиться в том, что его наемники будут работать хорошо. Он знал то, чего не знал посол: знал, что процессия нарочно поедет так медленно, чтобы не создать затруднений покушающемуся; знал, что македонцы, завербованные для террористического акта, будут иметь возможность почти вплотную подойти к автомобилю короля и Барту; знал, что по настоянию префекта полиции войска не примут участия в охране кортежа и сплошной цепи солдат, всегда затрудняющей такие дела, не будет. Хойхлер знал, что по мере продвижения процессии охрана с пройденных участков будет передвигаться вперед обходными улицами. Хойхлер знал, что все это крайне затруднит соблюдение безопасности и облегчит дело убийц. Наконец, капитан Ганс Хойхлер знал даже то, что убийца будет убит на месте покушения. Для этого завербован специальный человек — его задача застрелить стреляющего, убить убийцу, чтобы он не попал в руки властей. Хойхлер боялся «языка».

Все шло как по маслу: Барту и Александр, как по часам, двигались к месту своей смерти. Развевались плюмажи треуголок, сверкали кирасы драгун, горело шитье на мундирах дипломатического корпуса. Улыбался Барту, натянуто улыбался король Югославии Александр, испуганно цеплялась за его локоть королева, словно предчувствуя беду.

За спиною своего посла прятался капитан Хойхлер. Он выискивал взглядом в толпе убийцу и не находил его. Хойхлера начало охватывать беспокойство, когда вдруг произошло смятение. Процессия остановилась. Убийца вырвался из толпы навстречу автомобилю. Раздались выстрелы. Хойхлер сжал кулаки, ожидая, когда последуют новые выстрелы в спину убийцы. Их не было. Лоб Хойхлера покрылся испариной: неужели террорист будет схвачен полицией?.. Но нет, кажется, все обошлось как нельзя лучше: рассвирепевшие ажаны и драгуны набросились на стрелявшего. Он был затоптан насмерть сапогами ажанов и копытами драгунских коней. Все совершенно бесплатно.

Под первым попавшимся предлогом Хойхлер выбрался из суматохи: нужно было во что бы то ни стало найти того второго македонца, который не стрелял в убийцу. Его нужно было уничтожить. Иначе в живых останется человек, который сможет шантажировать.

Найти улепетнувшего македонского четника оказалось нелегко. Но уйти от рук Хойхлера было еще трудней. В конце концов Хойхлер смог доложить Герингу, что последний участник операции «Тевтонский меч» уничтожен. Все концы спущены в воду. После этого Геринг мог спокойно прибыть на похороны короля Александра. От имени фюрера и рейхсканцлера Адольфа Гитлера и от своего собственного Геринг выразил королеве-вдове глубокое соболезнование в постигшем ее горе.

***

Убийство Барту и Александра было первой крупной акцией гитлеровского абвера с участием Хойхлера.

Он считал, что с этого-то «дела» и начинались его «тесные отношения» со страною галлов. Архивы не сохранили следов дальнейшей деятельности капитана, майора, подполковника и полковника Хойхлера в этой стране. Известно только, что многие донесения по линии разведки и сводки шпионских данных, получаемых в военном министерстве Третьего рейха полковником Куртом Типпельскирхом, подписывались условным шифром Ганса Хойхлера.

Став генералом и утвердившись в положении оккупанта, Хойхлер начал кокетничать своей любовью к галльской культуре, галльским дамам и галльскому вину. Это помогало ему выполнять свою подлинную роль палача, хотя ни один самый кропотливый исследователь и не найдет подписи Хойхлера под приказами о расстрелах заложников и участников Сопротивления. В таких делах, как репрессии, казни, террор, Хойхлер предусмотрительно оставался в стороне.

Гибкость Хойхлера не раз спасала его от неприятностей. Будучи посредником между генералами-заговорщиками, когда провалилось дело «20 июля», Хойхлер не застрелился, как пришлось сделать фельдмаршалу Клюге; не покончил с собой, подобно фельдмаршалу Роммелю; не был повешен за подбородок на крючке, как его непосредственный шеф по штабу и коллега по заговору генерал Штюльпнагель. Быть может, тщательный анализ дел следственной комиссии по заговору 20 июля вскрыл бы истинную причину столь благополучного исхода для Ганса Хойхлера.

Когда живой участник покушения 20 июля прошел чистилище комиссии по денацификации и опубликовал в виде мемуаров свои «Разногласия с фюрером», он стал желанным гостем в штаб-квартире западных союзников. Доктор философии и провокатор, «противник Гитлера» и автор гитлеровской «зоны пустыни», опытный штабист и организатор репрессий, любитель галльского искусства, галльских женщин, галльского вина и галльской крови! Палач, ласкавший коллаборационистов и безжалостно расстреливавший франтиреров.

Можно ли было найти более удачную кандидатуру на должность командующего войсками УФРА, куда входят и галльские части?!

***

Генерал-полковник Ганс Хойхлер не доверяет даже стенам своего кабинета. Союз союзом, дружба дружбой, а кто поручится за то, что Тигерстедт и Баттенбери не подсунули сюда свои микрофоны? То, о чем Хойхлер намерен сегодня говорить со своими агентами, не предназначено для ушей его формальных начальников по союзу УФРА.

Нужны экстраординарные шаги. Вот такой шаг он и предпримет. Он не боится войны. Пусть горе-теоретики любого толка и где угодно болтают что хотят. Жалкие филистеры (да, да, это говорит он, доктор философии Тюбингенского университета!)! Одним из первичных признаков полководца является способность брать на себя ответственность за смелые решения. Для этого нужно мужество. А эти типы, напялив военные мундиры, остаются трусами в душе и проститутками по повадкам. Возведя в неоспоримую истину положение Клаузевица о том, что война — продолжение политики другими средствами, они сделали это основой своей доктрины. Отсюда и их детский вывод о том, что война является крайним средством политики. Даже им, военным профессионалам, оно кажется слишком жестоким в наши дни, чтобы пользоваться им, не введя предварительно каких-то морально-технических ограничений в способы ее ведения. Но он-то, Ганс Хойхлер, думает так же, как думал Карл Клаузевиц: введение в философию войны принципа ограничения и умеренности — полнейший абсурд. Да, потому, что война — это акт политики, доведенный до крайней меры насилия над волей несогласного государства. Хойхлер любил повторять слова Фердинанда II: лучше пустыня, чем страна, управляемая еретиками! Так и только так будет вестись война против русских — ядерная или любая другая. Если еретиков и их ересь нельзя уничтожить иначе, нежели взрывая вместе с домами, вместе с землей, по которой они ходят, превращая в пар реки и озера, — пусть по ту сторону барьера не будет домов, рек, морей, ни самой земли. Но не будет и ереси.

Кто-то писал, будто идеи нельзя убить пулями. Чепуха! Идеи — это прежде всего люди! А людей можно уничтожить или заставить капитулировать и исповедовать идеи, какие нужны победителю.

***

Заложив руки за спину и, как всегда, твердо ступая, Хойхлер прошелся по залам дворца. Приостановился у столика с дощечкой, напоминающей о том, что здесь отрекся от престола Наполеон. А кто нанес императору последний удар при Ватерлоо, как не прусская пехота? Небось душа Блюхера до сих пор лопается от гордости в раю! Но ей предстоит и совсем лопнуть от зависти, когда до небес донесется гул катаклизма, которым он, Хойхлер, в клочья разнесет этот мир слюнявых штафирок.

С перчатками, зажатыми в левой руке, чтобы иметь возможность правой принимать приветствия, Хойхлер вышел на площадь Сольферино. Утреннее солнце ударило в лицо. Он переменил очки на темные и втянул живот. Хотя, ей-же-ей, невозможно сохранить подлинно воинский вид в этой отвратительной робе, в которую пришлось влезть самому и переодеть войска. Попробуй-ка спрятать живот под этой кургузой кофтой!

Хойхлер любил двигаться. Здесь, в волшебных садах Фонтенбло, это удовольствие. Но сейчас у генерала не было времени на прогулку. Он сам сел за руль, чтобы не брать шофера, и направился по парижской дороге. Тот, с кем он хотел встретиться, прилетел в страну под чужим именем. Никто не должен был его видеть и тем более подозревать, что с ним встречается Хойхлер.

Углубившись в лес, проехав стрельбище и два-три перекрестка аллей, Хойхлер свернул направо по круговой дороге. Он еще с гитлеровских времен знал здесь каждый поворот. Круговая аллея привела к пересечению с дорогой на Мийи.

Хойхлер не верил никому. Он придерживался мнения, что чем выше ранг заговорщика, тем менее тот надежен. Этому его научил опыт. У этих господ в чинах всегда найдутся какие-нибудь «высшие» соображения, во имя которых они болтают и предают сообщников. Об этом ярко свидетельствовал опыт в деле «20 июля». Относительного доверия, полагал Хойхлер, заслуживают мелкие сошки, которых можно покупать за деньги и держать в повиновении страхом. А когда они не нужны, выкидывать на помойку, а то и просто уничтожать.

То, что он задумал, должно перевернуть вверх ногами все планы господ политиков и даже военных в вопросах войны и мира с коммунистическим Востоком. Мысль об этом осторожно, почти иносказательно, но достаточно ясно заброшена в его голову чрезвычайно высокостоящей особой. Не каким-нибудь кабинетным сановником и даже не кем-либо из правителей, а человеком без короны на голове, но с горою золота под задом.

В наиболее секретные дела, о которых не следовало знать его иностранным коллегам, Хойхлер не впутывал людей с положением. Мелкая сошка. Чем мельче, тем лучше! Такую и убирать легче, когда в ней минует надобность.

На пересечении аллей Хойхлер увидел знакомую фигуру.

Бывший оберштурмбаннфюрер Антон Шандепляц был коренастый, среднего роста крепыш, с рыжеватыми висками, ярко золотившимися из-под берета. Генерал Хойхлер был неплохим психологом. Он знал, что при внешней самоуверенности Шандепляц страдает от сознания своего ничтожества. Мечта Антона — власть. Хоть какая-нибудь, но власть. Над кем угодно, но власть. Даже во времена оккупации Шандепляц самым подлым образом проявлял власть над беззащитными заложниками, вместе с тем мучился сознанием собственного бессилия.

На этот раз от бывшего штурмбаннфюрера требовалось одно: держать в руках несколько летчиков из ренегатов-иностранцев, избранных Хойхлером для выполнения секретной операции «Звезда». Это были наемники, прошедшие школу Африки, Вьетнама и Аравии. Антон должен был изолировать их от общения с окружающими. Хорошенько кормить и, главное, напоить перед операцией, чтобы они не раздумывали над приказом. Шандепляц и сам не знает подлинного смысла операции. Быть исполнительным, как машина, и молчаливым, как мертвец. «Пока не станет настоящим мертвецом. Одновременно с летчиками», — мог бы добавить к этому генерал Хойхлер.

Перед вылетом самолета на операцию «Звезда» с крыльев надо убрать опознавательные. За это отвечает Шандепляц. А чтобы он проникся еще и сознанием своей собственной власти над жизнью и смертью экипажа самолета, именно ему, Шандепляцу, поручается наблюдение за работой механика, который должен незаметно для экипажа заложить в самолет подрывной снаряд. Этот снаряд сработает в тот момент, когда бомбардир сбросит бомбу. Экипаж будет уничтожен: Хойхлер избавится от опасных свидетелей своего преступления.

— В ваших руках не только судьба важнейшей операции, а жизнь нескольких человек, которые ее проведут. — И тут Хойхлер с усмешкой добавил: — И подумайте: среди них граф. Настоящий граф! Кроме того, вы отвечаете за то, что этот мальчишка чех, механик, который соединит провода снаряда, будет сброшен в полете. Так же как тот журналист-поляк, которого я разрешил взять в полет. — Генерал внушительно повторил: — Вы отвечаете за всех людей. Своей головой! Понимаете: вашей головой, Шандепляц!

— О экселенц!..

Это означало, что, по мнению Антона, его собственная голова в безопасности.

— О экселенц!..

И Хойхлер даже за шорохом бегущего автомобиля услышал, как стукнули друг о друга почтительно сдвинутые каблуки бывшего штурмбаннфюрера. Кося злым глазом на спутника, Хойхлер спросил:

— Продолжаете общаться с летчиками?

— Как приказали, экселенц.

— А ваши отношения с Дежефи?

— Все, как приказано, экселенц.

Тут в голосе Хойхлера послышался нескрываемый скепсис, а может быть, и просто издевка:

— А что же думает граф?

— Все, как приказано… — начал было Антон, но тут же осекся. Под насмешливым взглядом Хойхлера, видимо, понял глупость этой формулы. Спохватившись, поспешно вынул из кармана ролик пленки. На вопросительный взгляд генерала ответил: — Смею полагать, тут вы найдете самые точные сведения о настроениях господина графа.

Хойхлер подкинул ролик на ладони, как бы на вес определяя ценность пленки, и молча опустил ее в карман. Ни благодарности, ни поощрения по адресу агента.

Антон счел возможным почтительно подчеркнуть:

— Личный дневник графа, экселенц. Совершенно откровенные записи, — произнес он с вдохновением метрдотеля, расхваливающего отменное блюдо.

— Смотрели?

— Вполне прочные взгляды вполне верного человека: немного мерехлюндии, но на данном этапе это уже не имеет значения.

— Вы осел, Шандепляц, — оборвал Хойхлер. — Именно сейчас это и имеет значение. А как с журналистом, с Галичем, вы что-нибудь записали?

— Так точно, вот магнитная пленка — его болтовня в ресторане. Человек легкомысленный и ничем не опасен. К тому же физически не силен — при выбросе не окажет никакого сопротивления.

— Так, так, — повторил Хойхлер, — а если что… уж я сумею показать вам, чего вы стоите!

— О экселенц!

Хойхлер круто повернул в боковую аллейку. Его автомобиль едва пролез между кустами. Генерал резко затормозил. Само это движение было чем-то вроде сердитого окрика: «А теперь вытряхивайтесь!» Антон безошибочно понял его. Он выскочил и, снова бодро щелкнув каблуками, выкинул руку в приветствии.

Попятившись из кустов, автомобиль скрылся за поворотом. Хойхлер выехал на парижскую дорогу. Однако по ней ехал недолго. Вернулся в лес и, поколесив по его южной части, посадил к себе другого пассажира: немолодого уже человека с аккуратно подстриженными усиками, в которых серебрилась седина. Он был одет с изысканной небрежностью, которая отличает англичан. Спортивное платье сидело свободно, но ловко; обувь проста, но прочна. В далеком прошлом этот человек носил имя Иоганна Шуберта, теперь после многих и мало схожих между собою наименований звался Луисом Макфином. Сегодня ему предстояло еще раз изменить уже не раз измененное обличье: он должен был положить себе в карман билет члена компартии.

Он, как и Шандепляц, был в глазах Хойхлера мелкой рыбешкой. Но разговор Хойхлера с этим человеком происходил иначе, нежели с Шандепляцем. Тон генерала был почти дружеским. Выслушав его, Шуберт-Макфин позволил себе возразить, вовсе не титулуя при этом Хойхлера генералом:

— Вы оценили положение, какое занимает названное вами лицо? — спросил он.

— Жертвуя им, мы жертвуем верным и последовательным союзником.

— Ему за девяносто. Протянет еще год-другой.

Шуберт-Макфин пожал плечами.

— Мое дело — обратить ваше внимание…

— Ваше дело выполнять то, что приказано, — внушительно сказал Хойхлер. И несколько смягчив тон: — До сих пор, Шуберт, у нас с вами не было разногласий…

— Это может нам дорого обойтись впоследствии.

Хойхлер, не теряя из виду бежавшей навстречу автомобилю дороги, искоса посмотрел на собеседника.

— Вы имеете в виду неудачу?

— Именно удачу.

Генерал пожал плечами.

— Знаете, Шуберт, вы меня удивляете. Может быть, не хотите идти на операцию?

Шуберт-Макфин, казалось, колебался. Некоторое время он молчал, покусывая ус.

— Я проведу эту операцию.

Хойхлер улыбнулся.

— Вы отличный работник, Шуберт. За это я приготовил вам кое-что приятное. — Он интригующие умолк, по-видимому, ожидая вопроса пассажира. Но тот угрюмо молчал. Тогда Хойхлер сказал: — Это будет вашей последней операцией… Понимаете?

Шуберт-Макфин ответил иронически:

— Если бы я не знал, что нужен вам, то подумал бы…

— Ну, ну, что бы вы еще подумали?

— Ах, господин Хойхлер! — Шуберт-Макфин вздохнул, как усталый человек. — Словно сами не знаете, что значат такие слова: последняя операция. — И вдруг рассмеялся. — Но могу вас уверить: я не из тех, с кем вы так просто покончите. Нет!

— Что вы огрызаетесь! — вспылил Хойхлер.

— Я просто предупреждаю, что принял меры против такого рода неожиданностей.

При других обстоятельствах Хойхлер просто выкинул бы этого субъекта из машины. Но он только рассмеялся, будто услышал нечто очень смешное.

— Откуда у вас такие мысли, Шуберт?

Тот спокойно ответил:

— Отчасти и ваша школа, господин Хойхлер. — Шуберт усмехнулся. — Подчеркиваю: отчасти. Основы закладывал полковник Николаи. — И, задумчиво прищурившись, словно вспоминая что-то далекое, негромко проговорил: — Какой был человек!