Обстоятельства сложились так, что Житков должен был отплыть с острова, не заходя к пастору; Элли обещала проводить его на берег, прямо к ботику.

Это было вызвано арестом старого Глана и необходимостью соблюдать особую осторожность.

— Если мы днем выйдем в море, — сказала Элли, — нас тут же схватят. Как ни светлы пока еще ночи, — все-таки легче ускользнуть, когда остров спит. Вчера ночью я перегнала бот в бухточку, о которой не знает ни один немец. Если бот не разобьет прибоем, мы нынче ночью выйдем в море. Потом набежит предрассветный туман, — только бы он не подвел! И вместе с ним мы будем уходить на юг…

Оставалось ждать ночи — провести в бездействии еще целый день! Житков улегся и скоро заснул. Элли не ложилась. Время от времени она выходила из пещеры — посмотреть, все ли спокойно. Потом занялась приготовлением ужина, собрала в мешок разбросанные вещи.

Солнце зашло за горы. Ужин был готов, вещи уложены. Элли стояла над спящим Житковым, не решаясь разбудить. Наконец, окликнула его голосом, в котором звучала напускная грубоватость:

— Довольно нежиться! Вставайте!..

Через два часа Житков и Элли подходили к уединенной бухточке.

Волна, откатываясь, лизала камни. Вода быстро уходила из-под ботика, стоящего на якоре. Но Элли не спешила. Поглядев на часы, она сказала, что в их распоряжении есть еще с полчаса, чтобы добраться до бота и погрузить вещи. Позже это будет уже невозможно: вода начнет прибывать и поднимется между берегом и судном выше человеческого роста.

Следом за Элли Житков вошел в воду. Промокнув, добрались они до ботика. Житков заметил, что на борту припасено все, что нужно для длительного плавания.

Пользуясь последними валами отлива, они стравили бот на дреке, и Элли ловко вывела его из бухточки. Это было сделано как нельзя более своевременно: языки тумана поползли со склонов гор. Подобно водопадам, устремились они по расселинам, погребая, как в вате, голоса птиц. Туман сползал все ниже к морю. Сквозь его непроницаемый покров таинственно шумели волны.

Как ни мал был ход под парусом, приходилось пока удовлетвориться им: шум мотора мог привлечь внимание немецких сторожевых судов. Немцы не привыкли церемониться с нарушителями правил, а разрешение на выход в море осталось в кармане старого Глана.

Судно двигалось впереди стены тумана, гонимого к югу. Прошло немало времени, и Житков считал уже себя в безопасности. Он несколько раз просил Элли включить двигатель, но девушка неизменно отвечала, что еще рано.

Житков предложил сменить ее у руля, но она и слышать не хотела об этом.

Но вот она насторожилась, стала прикладывать руку к уху.

— Разогревайте мотор, — сказала она. — Скоро туман рассеется. Надо уходить.

И действительно туман стал быстро редеть. Он поднимался над водой, и вот уже открылась широкая поверхность волнующегося моря.

Житков ожидал, что остров Туманов будет маячить где-нибудь далеко-далеко, едва различимый простым глазом. Но его острые вершины оказались совсем близко! Освещаемые с запада слабым отсветом солнца, они казались теперь не серыми, а ярко-желтыми. Розовыми полосами горели между ними потоки глетчеров.

Элли коротко бросила:

— Пятнадцать миль,

— А словно рядом!

— Рефракция, — так же лаконически заявила девушка.

— Ты и это знаешь?

Элли пожала плечами и стала внимательно вглядываться в берег.

Внезапно она повелительно махнула рукой и крикнула:

— Стопорить мотор, парус долой!

Житков недоверчиво поглядел на нее.

— Отдай вантины, клади мачту! — еще повелительней крикнула она и, бросив шкот, кинулась к фалам.

— Может быть, так они нас и не заметят за волнами, — Элли указала на отделяющуюся от острова точку — это был сторожевой катер. Окруженный белой пеной буруна, он стремительно несся в море.

— Теперь за сети! Мы должны выглядеть, как обыкновенные рыбаки.

Элли взялась за тяжелые сети, и скоро гирлянда поплавков протянулась за кормою бота.

Сомнений быть не могло, катер мчался к боту. Струйка белой пены выдавала его путь.

— Идите в кокпит, — сказала Элли. — Не отзывайтесь, пока я сама не окликну. И помните: вы Карльсен, сеточный мастер с северного берега.

Житков едва успел скрыться в крошечном кокпите, как отчетливо послышался стук мотора. Хотя катер и нес национальные цвета острова, Элли отлично знала, что в нем сидят немцы.

В крошечный иллюминатор Житкову была видна как раз та часть моря, откуда подходил катер. Он уже различал стоящего на корме человека, видел торчащий на носу ствол пулемета.

Расстояние между судами быстро сокращалось. Катер описал размашистую дугу и исчез из поля зрения Житкова. Теперь слышался только стук мотора за кормою бота.

Раздались голоса. Слов нельзя было разобрать. Опытным ухом Житков определил момент, когда машинист катера включил реверс. Послышалось урчание воды под кормой и затем легкое воркование мотора на холостом ходу. Катер лег в дрейф совсем близко от бота.

Лишь только немцы остановились, Элли вскочила и, как бесноватая, замахала руками:

— Отруливайте живей! Вы спутаете мне сеть.

— Тише, щенок! — послышался с катера голос с немецким акцентом. — Поворачивай домой!

— У отца есть разрешение на дальний лов…

— Придержи язык и поворачивай к берегу.

— Я имею право на лов, — упрямо повторяла Элли, — у меня есть бумага.

— Давай сюда твою бумагу.

Катер подошел к самому боту.

Элли увидела, что под брезентовым колпаком, между немцем, сидящим у руля, и тем, что стоял около пулемета, есть еще кто-то. А когда этот третий неловко вылез из-под колпака, девушка едва не вскрикнула от удивления и страха. Перед нею был Мейнеш.

— А ну-ка, малыш, сматывай свои удочки и отправляйся домой, — прохрипел боцман и тут же обратился к немцу у пулемета: — Я ручаюсь за нее, вахмистр. Она повернет домой и не будет больше озорничать.

Немец сделал отрицательный жест:

— Прибереги ручательства для своей покойной бабушки. Я не намерен получать выговор. Пусть покажет бумагу.

И немец неуклюже спрыгнул на палубу ботика.

— Ну, давай бумагу!

Пока Элли делала вид, будто ищет бумагу, немец пытливо оглядывал суденышко, без церемонии щупал вещи. Он даже открыл пробку от бочонка с водой, заглянул в мешок с провиантом.

— Можно подумать, что ты собралась в Австралию, а?

Элли сумрачно молчала.

— Даже двумя шапками запаслась, — насмешливо проговорил немец, поднимая с палубы берет Житкова. При этом из берета выпало и покатилось по палубе что-то твердое. Немец поднял короткую трубку, подозрительно оглядел ее, понюхал.

— Чья трубка? — Он схватил Элли за воротник. — Я тебя спрашиваю: кто курил эту трубку?

— Отец, — решительно сказала Элли.

Колючие глаза вахмистра встретились со смелым взглядом больших голубых глаз девушки. Он выпустил ее и неопределенно буркнул:

— Ну, ну… Эй, Юстус, поди-ка сюда! — И когда боцман перелез на борт, сказал: — Ты ведь из старых друзей Глана?

— Какое тебе дело до моих друзей! — огрызнулся Мейнеш.

— Скажи: это действительно его трубка?

Он положил на жесткую ладонь боцмана коротенькую обгорелую трубочку. Мейнеш пожал плечами и протянул вахмистру монету:

— Вот тебе крона, скажи, у кого она побывала?

Перевернув трубку, немец показал на ее тыльной стороне серебряную монетку.

— Если бы на твоей кроне была такая отметина…

Мейнеш крякнул. Из-под полуопущенных век он метнул быстрый взгляд в сторону насторожившейся Элли, взял трубку и молча сунул ее себе в карман.