Вахмистр обернулся к своему катеру:

— Эй, Ганс, ты перейдешь на эту посудину и отведешь ее в порт, а мы с Мейнешем доставим эту особу в комендатуру.

Ганс подвел катер и перепрыгнул на палубу ботика.

— Ну, и натворила же ты дел! — проворчал Мейнеш. — Придется прогуляться с нами. В комендатуре спуску не дадут.

Вахмистр грубо схватил Элли за руку.

— Живо на катер!

Но Элли вырвала руку и отскочила к кокпиту. Житков в эту секунду был уже на палубе. Первым ударом он опрокинул в воду механика Ганса. Вахмистр, бросившийся было на помощь механику, вдруг как подрубленный упал на палубу. Это Элли что было сил ударила его свайкой по голове. В следующее мгновение она билась в медвежьих объятиях Мейнеша.

Старый боцман оказался на редкость сильным. Житкову с трудом удалось оторвать его от девушки, оглушив ударом по голове. Элли проворно выбрала из-за кормы часть сети и набросила ее на вахмистра, который уже приходил в себя.

Опутанный мокрой сетью, немец неуклюже катался по палубе. Слышался звон разбиваемых поплавков и злобное хрипение. Элли и Житков не заметили, как над бортом ботика появилась голова вынырнувшего механика Ганса. Он сделал один за другим три выстрела из пистолета. Но ни одна из пуль не достигла цели. Ударом багра по голове Житков заставил Ганса погрузиться в воду и на этот раз, по-видимому, навсегда. Тем временем Элли столкнула за борт вахмистра.

Теперь можно было покончить и с Мейнешем. Но старого боцмана на ботике уже не было. Его не оказалось ни в кокпите, ни под ворохом парусов.

— Скатился с палубы! — решила Элли. — Прими, бог, его душу. Разогревайте мотор. Парус поднять уже нельзя. На солнце его сразу заметят с берега.

Но как Житков ни старался, запустить мотор не удавалось. Двигатель сделал несколько оборотов и заглох. На поверку оказалось, что керосиновый резервуар пуст. В его нижней части зияли две дыры от пуль механика.

— Есть горючее в запасе? — спросил Житков.

Элли с грустью покачала головой.

— Придется идти под парусом!

— Нечего и думать. Любой сторожевой катер нас легко нагонит. Да и выходить в море без мотора глупо. Мы никогда не доберемся до цели.

— Но не возвращаться же нам! — воскликнул Житков.

— Именно так: возвращаться, — спокойно сказала Элли. — Починим бак, тогда снова пойдем в море.

— Но раз невозможно поднять парус, как же мы доберемся до берега?

— Дождемся ночи. Приливом нас подгонит к острову. А там мы, бог даст, незаметно вернемся в бухточку…

— Значит, снова потерянный день! — с досадой произнес Житков.

— День? Днем тут не отделаешься. Надо починить бак, да придется еще добывать керосин. Раньше, чем послезавтра ночью, нечего и думать выйти в море. Лучше потерять лишний день, чем всякую надежду вырваться отсюда.

Они без приключений достигли укромной бухточки, из которой сутки назад вышли в море.

Элли собиралась тайком отнести бак в починку к Нордалю. А Житкову снова предстояло сидеть в пещере.

Они вытащили бак и спрятали его между камнями. Элли шла, как всегда, впереди, чтобы показать Житкову дорогу к переправе через пропасть. Но еще задолго до того, как они подошли к трещине, девушка стала выказывать признаки беспокойства. Она остановилась и указала на снег. Житков увидел отпечаток широкой подошвы, за ним еще и еще…

— Туда ходили. — Морщинка прорезала лоб Элли. — Нам туда нельзя…

Житкову было решительно безразлично, где провести эти сутки. Он охотно согласился с предложением идти к Нордалю, а оттуда к пастору.

Прячась за скалами и домами, они добрались, наконец, до жилья слесаря. Прежде чем отвести Житкова к пастору, Нордаль заставил его переодеться в свою одежду и, главное, надеть свои сапоги. По словам Нордаля, «гвардейцы» нашли какую-то вещь, принадлежащую Житкову, и пустили по его следу собак. Ищеек нужно было сбить со следа. Нордаль предложил Элли надеть ботинки Житкова и, прежде чем идти к пастору, пробежаться куда-нибудь, — лишь бы следы увели собак от дома слесаря.

Сам же Йенсен повел Житкова к церкви, близ которой прилепился на скале домик священника.

На стук Нордаля отворил сам пастор.

— Я привел русского гостя, — негромко бросил слесарь.

— Проходите скорей.

При звуке этого голоса Житков вздрогнул и остановился у входа.

— Входите же! — раздраженно повторил пастор.

Житков одним прыжком преодолел все ступеньки крыльца, ворвался в прихожую и, захлопнув за собой дверь, бросился к пастору:

— Саша!

— Не может быть! — удивленно воскликнул пастор. — Паша, родной, неужели ты?

Житков порывисто заключил Найденова в свои объятия.

— Я вижу, что ко всем вашим достоинствам в моих глазах, дорогой пастор, я могу приписать еще одно, — сказал пораженный Нордаль. — Вы блестяще владеете русским языком.

— Да, могу похвастаться, его я знаю неплохо, — усмехнулся Найденов и тут же спросил: — Не думаете ли вы, Йенсен, что моего друга надежней спрятать в церкви?

— Ни одна душа не знает, что он здесь. Молодая Глан, надеюсь, хорошо заметет следы. Пусть наш друг отдохнет. А там мы подумаем, куда его спрятать. Покойной ночи, господа.

Слесарь крепко пожал руки друзей и оставил их наедине.

— Ну, как ты, Сашок?.. — заговорил было Житков, едва только Найденов запер за слесарем дверь. Но вдруг осекся и тревожно огляделся.

— Ты что? — удивленно произнес Найденов.

— Если бы ты знал, какое открытие! — Он понизил голос до шепота.

— Ну?

— Гляди! — Житков протянул другу записку Бураго.

— Так вот в чем дело! — воскликнул Найденов. Он задумался на минуту. — Однажды, во время прогулки, мне показалось, что я видел на далеком обрыве фигуру человека, очень похожего на нашего милого профессора. Он шел под охраной немцев…

— И ты не попытался… ничего предпринять? — с жаром воскликнул Житков.

— Твое присутствие — доказательство тому, что я сделал не так уж мало!

— Мое присутствие?.. Разве это твоих рук дело?

— До последней минуты я был убежден, что тот русский, которого мне приведут, чтобы спрятать перед отправкой в море, — и есть Бураго.

— Значит, он в руках Витемы?

— Витемы? Какого Витемы?

— Здесь его знают как Вольфа… Это опасный человек. Умный и хитрый враг…

— Откуда ты его знаешь?

Житков подробно рассказал Найденову о своих приключениях со времени приезда в Антвердам.

— Но хотел бы я знать, — сказал он в заключение, — каким образом оказался здесь ты, да еще в таком обличье?

Найденов в нескольких словах описал все, что произошло на «Клариссе»:

— …Ну, а когда Валя оказалась в безопасности, все стало проще. Во-первых, я не мог не выручить пастора, ведь у него в башмаке хранились бумаги огромной важности. Попади они в руки немцев, — солоно пришлось бы многим на этом острове… Во-вторых, — и это самое главное, — из бумаг, хранившихся у пастора, я узнал нечто такое, смысл чего оставался, вероятно, темным даже для него самого: немцы доставили на остров Туманов таинственного русского пленника — старого ученого. Это мог быть только наш Бураго. А так как Зуденшельд был совсем плох из-за пыток, которым его подверг Майерс, пришлось облачиться в его платье и дать тягу с «Клариссы». Вот и все. Они вовсе не так всеведущи, как хотят казаться, эти гестаповцы…

— Ты уверен, что профессор здесь?

— Говорю тебе…

— С тех пор ни одно судно не покидало острова?

— Кажется, ни одно…

— И значит мы должны его спасти?

— Может быть, но… мне кажется, наша первая задача — твой переезд на материк.

— Оставить старика в руках Витемы? Ни за что! — горячо воскликнул Житков.

— Ну, подумаем…

— Воображаю, как обрадуется Валя! Ведь она убеждена, что ее отец — самоубийца.

— Этой выдумке она не верила с самого начала, — возразил Найденов. — Она и меня убеждала в том, что Бураго не мог покончить с собой… Понимаешь: не мог!

— Молодец эта молодая Бураго!

— Не Бураго, а Найденова.

— Уже?.. Что ж, поздравляю! — Хотя в голосе Житкова и не звучало большого энтузиазма, он все же крепко пожал руку друга. — Поздравляю вас, пастор Зуденшельд.

— Не Зуденшельд, а… Сольнес, — поправил Найденов.

— Сольнес? Но ведь ты сказал, что того норвежца на «Клариссе» звали не Сольнес, а Зуденшельд.

— Да, мне пришлось пережить двойное превращение, чтобы попасть на этот остров. Оказалось, что сам Зуденшельд не смог бы проникнуть сюда, не приготовь ему его единомышленники документов на имя Сольнеса, — пастора, допущенного немцами на этот остров.

Друзья поговорили еще некоторое время и решили немного отдохнуть. Но их приготовления ко сну были прерваны стуком в дверь. Хуль пришел сообщить, что в поселке происходит облава. «Гражданская гвардия» арестовала уже нескольких наиболее уважаемых жителей. Говорят, что их будут держать как заложников за русского беглеца.

Как только причетник ушел, в дверь снова осторожно постучали. Найденов приготовился без стеснения выпроводить нового посетителя, но это оказалась Элли. Она взволнованно рассказала о виденных сейчас сценах арестов. «Гвардейцы», не стесняясь, говорили, что заложникам грозит верная смерть, если русский беглец не будет найден.

— Они говорят, что первым расстреляют отца! — дрогнувшим голосом оказала девушка.

Житков стал поспешно одеваться.

— Куда ты? — спросил Найденов.

— Не могу же я допустить, чтобы он погиб из-за меня!

— Что же ты намерен делать?

— Пойду к Вольфу.

— И?..

— Там будет видно. Сейчас важно спасти невинных людей.

Найденов покачал головой.

— Никуда это не годится, никуда… Пока ты на свободе, мы скорее сможем помочь своим друзьям.

— Что же делать?

— Сохранять спокойствие и ждать… Если уж дела принимают столь крутой оборот, то я, как пастор, отправлюсь к немецким властям и попробую все уладить. Они не захотят открыто ссориться с церковью. Я оттяну репрессии.

— Что же будет с отцом? — пролепетала Элли.

— Сейчас я пойду к коменданту и попробую… — начал было Найденов, надевая свой черный пасторский сюртук, но договорить ему не пришлось: тяжелые удары в дверь прервали его слова. У крыльца послышался вой собак-ищеек.

— Мой след! — тревожно проговорила Элли. — Неужели я что-нибудь не предусмотрела?

Стук повторился. Найденов быстро перешел в другую комнату, поманив за собой Житкова. Он приподнял край ткани, которой был накрыт домашний аналой, и Житков юркнул под него.

— Молчи, что бы ни случилось! — решительно приказал Найденов и отпер дверь.

Несколько «гвардейцев» вбежали в комнату. Другие остались за дверью, сдерживая воющих овчарок. У предводительствовавшего «гвардейцами» бакалейщика Торвальда был смущенный вид.

— Не сердитесь на меня, господин пастор… — пробормотал он. — Я не мог пройти мимо вашего дома!..

— Всегда рад видеть своих прихожан, милый Торвальд, — спокойно ответил Найденов.

— Дело несколько необычное, господин пастор. — Лавочник явно не знал, с чего начать.

— Говорите смелей, — ободрил его Найденов.

— Я должен вас арестовать…

— Вы имеете дело со священником, Торвальд.

— Знаю, знаю, господин пастор. Это-то меня и смущает. Мне приказано взять вас в качестве заложника за русского беглеца. Я бы предпочел родиться немым, чем говорить то, что сейчас говорю: они решили первыми расстрелять вас и старого Адмирала, если в течение суток наши дураки не выдадут русского.

Элли испуганно вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Спокойствие! — повелительно произнес Найденов нарочито громко и отчетливо, так, чтобы слышал Житков. — Я требую спокойствия во что бы то ни стало. Никто не решится поднять руку на священника!

Если Житков не выскочил из своего тайника, то лишь потому, что понимал: этим только испортишь дело. Стоит «гвардейцам» увидеть его в доме священника, и все будет кончено. Ничто не спасет тогда Найденова от лап Вольфа.

«Гвардейцы» увели пастора.

В домике стало тихо. Житков осторожно выглянул из-под аналоя. У противоположной стены стояла Элли. Ее руки бессильно висели вдоль тела. Девушка казалась совсем слабой, беспомощной. Она сделала было шаг к Житкову, но потеряла силы и, падая, приникла к его груди, не стыдясь душивших ее рыданий…