Такой бурной деятельности, как в эти дни, Патриотический союз не знал со дня своего основания. Осенние дожди, в былые годы служившие рыболовам досадной помехой, благословлялись ими теперь, как лучшее прикрытие таинственных приготовлений. Нордалю удалось вовлечь в эту деятельность почти все взрослое население острова, за исключением той кучки бродяг, что под главенством Свэна Торвальда образовала отряд «Гражданской гвардии».

Если дождь прекращался, густые туманы накатывались на остров. В такие ночи подходы к острову делались непроницаемыми для самых мощных прожекторов немецкой обороны. По всему побережью острова трещали пулеметы — немцы нервничали. Союзнические десанты чудились им в шуме каждой волны. Избранная союзниками тактика делала свое дело. Плотно блокировав остров, они держали гарнизон в непрерывном напряжении.

Бывали случаи, когда по какой-либо ложной тревоге гитлеровские форты разражались ливнем огня. Но не было еще ни одного случая, чтобы в просветах тумана или дождя им удалось в действительности увидеть противника. Ни корабля, ни шлюпки, ни единого солдата.

А между тем союзники почти каждую ночь просачивались на остров. Десанты высаживались маленькими группами. В часы наиболее плотного тумана или сильного дождя, глубокой ночью, когда, казалось, только безумец может отважиться подойти с моря к рифам острова Туманов, к берегу бесшумно приближались десантные баржи. Они высаживали солдат прямо в волны прибоя. По грудь, по шею в воде, а иногда накрываемые волнами и с головой, «коммандос» добирались до первых камней. Там их поджидали норвежцы.

Нечего и говорить, с каким энтузиазмом островитяне встретили своих соотечественников — норвежских солдат. Тропами, известными не всякому местному жителю, солдат отводили в горные пещеры. Здесь они обсыхали, отдыхали и ждали сигнала к общему наступлению.

Союзники накапливали силы на берегу, тщательно подготовляя удар по нацистским укреплениям с тыла. Этот удар должен был состояться в тот самый момент, когда корабли блокирующей эскадры обрушат на форты огневой шквал с моря и когда транспортные суда приступят к высадке главных сил десанта.

Однажды коменданту острова доложили, что его желает видеть пастор Сольнес. Священник ходатайствовал о разрешении прихожанам отпраздновать окончание осеннего лова, как это принято по обычаям страны.

— Лов кончился не меньше двух недель назад, — сказал комендант. — Кой черт вы вспомнили об этом?

— Совершенно верно, господин комендант. Но, как вы, наверное, помните, с тех пор не было ни одного дня без проливного дождя или сплошного тумана.

— А ваши прихожане любят ясную погоду?

— Вот именно, господин комендант, этот праздник они привыкли справлять на воде.

— То есть как это на воде?

— Население острова садится в лодки и всю ночь с песнями катается по бухте.

— Ввиду военного времени я должен запретить это. — Комендант сдвинул брови. — Впрочем, я подумаю. Обещаю завтра дать ответ.

На следующий день рыбакам было позволено справить праздник, но не разводя костров и каждому поселку в своей бухте. Собираться всем вместе в главном фиорде острова запрещалось. В каждой бухте будут дежурить вооруженные катера оккупантов.

И вот настал долгожданный ясный день. Правда, ветер был довольно силен, но это не смутило опытных моряков. Перед заходом солнца несколько десятков лодок отплыли от берега. Вооруженные катера комендатуры курсировали у входов в бухты.

Гитлеровцы посмеивались, глядя, как под порывами ветра рыбаки, громко распевая, упрямо водят свои лодки от края к краю бухты. Стало совсем темно. Было трудно поверить, что у рыбаков хватит терпения тянуть это странное развлечение. И действительно, задолго до двенадцати пение стало затихать. Одна за другой лодки возвращались к берегу. Ровно в одиннадцать часов на катерах провыли сирены, извещая об окончании праздника. Прошло еще немного времени, и вдруг в разных бухтах вспыхнули яркие огни. То были костры, разложенные на корме каждой лодки. Они казались особенно яркими на фоне полностью затемненного острова. Несколько очередей из пулеметов и автоматов, посланных без предупреждения с катеров по лодкам, прострочили тишину бухты. Костры разгорались. Трещала смола, которой были политы сучья в кострах и смазаны доски лодок. Языки пламени, раздуваемые порывистым ветром, поднимались все выше, становились все ярче. Лодки были пусты, их владельцы перебрались на берег, а деревянные суденышки, разбитые в щепы пулеметными очередями немцев, продолжали гореть. Случайно или нет, но они пылали именно там, где были расположены замаскированные немецкие форты. Немцы были бессильны прекратить эту неожиданную иллюминацию. Да и поздно! В воздухе послышался мощный гул союзных самолетов. Через несколько минут, ориентируясь по бухтам, отмеченным огнями, они начали бомбардировку.

Гитлеровское командование поняло, что наступил момент решительной атаки. Разрывы заполняли черноту неба там, где слышался гул бомбардировщиков. Вспышки выстрелов опоясали остров огненным кольцом. Мощная огневая завеса должна была преградить путь плавучим средствам десанта.

Сосредоточивая всю мощь своего огня по фронту, оккупанты не подозревали, что опасность надвигается на их укрепления с тыла. Горными тропами, по скалам и ледникам, к фортам пробирались отряды союзных солдат. В их ряды вливались патриоты. Женщины, подростки, старики, — все приняли участие в ночном наступлении. Нападение с тыла было столь неожиданным, что часть укреплений быстро перешла в руки наступающих.

За несколько минут до этого комендант, взбешенный иллюминацией в бухтах, вызвал к себе пастора. Спокойствие священника привело немца в еще большую ярость. Стуча по столу кулаком, он хрипло кричал:

— Вы ответите головой за преступление ваших чертовых рыбаков!

— Не понимаю, о каком преступлении вы говорите?

— Кто разрешил вам устраивать иллюминацию в бухтах?

— Обычай требует костров.

— Я знаю, зачем вам это понадобилось! Я прикажу повесить вас первым.

— Вам пришлось бы отвечать перед господом и моей родиной.

— Мне наплевать на вашу родину!.. И…

Пастор сделал шаг вперед и нанес немцу такой удар в подбородок, что тот, пролетев метра два и стукнувшись о письменный стол, упал без сознания. И в ту же минуту раздались взрывы, потрясшие дом комендатуры. Пастор быстро шагнул к двери. Но резкий голос за его спиной произнес:

— Господин Найденов!

Перед ним стоял незнакомый худой человек с жестким бледным лицом. В его прищуренных зеленовато-серых глазах сквозила нескрываемая насмешка.

— Вы должны знать меня со слов вашего друга Житкова. Он называл меня, вероятно, Витемой. Но я бы просил вас звать меня Вольфом.

Найденов вгляделся в черты Вольфа.

— Знать противника в лицо полезно, — сказал он наконец.

Его слова потонули в грохоте нового взрыва.

— Эта музыка — результат вашей иллюминации! — крикнул Вольф.

Найденов не ответил. Он прислушивался. На улице нарастал гул толпы. Щелкнуло несколько разрозненных выстрелов. Им ответила короткая очередь автомата. Крик… Взрыв ручной гранаты…

— Думаю, что вам доставит удовольствие повидаться с вашим другом, — сказал Вольф.

— Именно это я и намерен сегодня проделать.

— Тем лучше!

Найденов увидел направленное на него дуло пистолета.

— Я помогу вам в этом… — начал было Вольф, но удар ногой в солнечное сплетение заставил его неподвижно растянуться на полу.

Найденов распахнул окно и взглядом охватил происходящее на улице. Жестокая схватка вооруженных рыбаков с охраной комендатуры наполнила окрестность трескотней выстрелов. Сверкающие в темноте вспышки автоматов ярко отражались в стеклах окон, бросали трепещущие блики на лица сражающихся, на белые стены домов. Найденов видел, как немцы, строча из автоматов, отходили к дому комендатуры. Он видел, как из рядов наступающих рыбаков вырвался Нордаль, схватил одного из немцев поперек туловища и, прикрываясь им, как щитом, устремился к дому. Залегшие на улице рыбаки вскочили и бросились следом за предводителем. Из окон комендатуры залаяли немецкие пулеметы.

Найденов вскочил на подоконник, но кто-то схватил его за ноги и отбросил обратно в комнату. Комендант всей тяжестью своего тела прижал его к полу. Горло Найденова сжала жесткая рука.

От грохота разорвавшейся ручной гранаты дрогнула комната. Найденов потерял сознание.

Он пришел в себя от одуряющей боли в голове.

— Дорого вы мне достались, — раздался над ним голос Нордаля. Слесарь склонился над Найденовым. — Ворваться сюда стоило труда и крови. Но зато мы захватили всех, кто был в комендатуре.

— А Вольф?

— Вольф? — удивился Нордаль. — Тут не было Вольфа.

— Он был в той же комнате, что и я.

— Ну, ну, — успокаивающе произнес Нордаль. — Видно вас здорово хватили по голове, Вольф давно ушел в море на своей «Марте».