Мы шли молча. Каждый думал о своём.

— Дорогой мой, наша профессия полна противоречий, — сказал вдруг Кручинин тем спокойным, почти равнодушным голосом, каким обычно делал замечания, чтобы я запоминал их. Иногда мне кажется просто удивительным, как могут найтись люди, способные совместить в себе противоположные качества, необходимые человеку, посвятившему себя расследованиям преступлений. Что касается меня лично, то я, вероятно, никогда не смог бы удовлетворить требованиям, предъявляемым к хорошему следователю и к сколько-нибудь сносному детективу. Начать хотя бы с того, что каждый из них должен быть способным совершать ежеминутно самые быстрые, я бы сказал, молниеносные, поступки и в то же время каждый из них должен уметь сдержать себя, сдержать своё нетерпение: уметь ждать.

— Однако, — перебил он сам себя, — почтеннейший Видкун не только довёл нас до гостиницы, но кажется, намерен оказать нам честь и там. Признаться, он мне уже порядком надоел.

— Старик потерял брата, а ты не хочешь признать за ним право на вполне естественное желание быть на людях! — с возмущением воскликнул я.

— По-твоему, у него есть основания бояться призрака Хьяльмара?

— С какой стати он стал бы его бояться?

— Значит, ты этого не думаешь?

— Конечно, нет!

— А уж я-то хотел было порадоваться твоей проницательности, — с усмешкой сказал Кручинин и взялся за ручку двери у подъезда нашего «Гранд отеля».

Как только дверь номера затворилась и мы остались одни, я увидел перед собою другого Кручинина — того, который покорил меня в дни первого знакомства, столь же скупого на слова, сколь безошибочного в суждениях.

— Дай сюда клеёнку, — сказал он так просто, как будто мы ни на минуту не отвлекались от того, что делали на «Анне».

Я бережно расстелил клеёнку на подоконнике. Кручинин вынул из кармана кастет и положил его на клеёнку рядом с едва заметным следом руки.

Нескольких минут внимательного изучения пепилярных линий на дактилоскопическом паспорте преступника было достаточно, чтобы установить, что отпечаток на клеёнке оставлен левой рукой, на кастете — правой. Версия Кручинина о том, что, нанося удар по голове шкипера, преступник был отделён от него столом и, чтобы дотянуться до своей жертвы, должен был опереться на стол, получила первое подтверждение. Такой удар нанести мог только человек очень большого роста.

— Кого из обладателей такого роста ты мог бы взять под подозрение? — спросил меня Кручинин.

На этот раз мне не нужно было долго думать, чтобы с уверенностью, хотя и с грустью, ответить:

— Кнуда Ансена.

По-видимому, удовлетворённый моим ответом, Кручинин продолжал свои размышления вслух: — Удар нанесён один и такой силы, что шкипер был, по-видимому, убит на месте. Кто из окружающих шкипера обладал такою физической силой?

К сожалению, я снова должен был сказать:

— Кнуд Ансен.

Что нам остаётся сделать, чтобы окончательно убедиться в виновности Ансена?

— Идентифицировать его личность по отпечаткам на клеёнке или на кастете.

Кручинин покровительственно похлопал меня по плечу:

— Ещё немного, и я смогу со стороны наблюдать, как ты самостоятельно ведёшь работу… Как мы установим интересующее нас обстоятельство? Имеются ли у нас отпечатки пальцев, о которых мы могли бы с уверенностью сказать, что они принадлежат Ансену?

Я понял, что мы пришли к довольно частому в таких случаях тупику: дактилоскопической карты Ансена у нас не было. Значит, и всё остальное теряло цену до тех пор, пока мы не настигнем преступника и не сможем взять его отпечатки.

— Есть у нас какой-либо предмет, носящий отпечатки пальцев Ансена? — спросил Кручинин.

Я подумал и с уверенностью ответил:

— Нет.

— Посмотрим, — загадочно ответил Кручинин и пошёл к хозяйке гостиницы.

Через десять минут он вернулся с объёмистым рюкзаком:

— Узнаёшь?

Я ответил отрицательно.

— Ай-ай, — укоризненно произнёс Кручинин. — Сколько раз из этого мешка доставался котелок, в котором Кнуд варил нам кофе! Сколько раз ты сам лазил сюда за консервами, галетами и прочими радостями походной жизни, пока мы шли сюда с Кнудом.

— Так это мешок Кнуда? Как он очутился у тебя?

— На «Анне» этого мешка не было. Значит, Кнуд либо ушёл с ним либо совсем не брал его на судно. Не мог же он, убегая от правосудия, зайти за ним в отель.

Мы принялись с интересом разглядывать всё, что было в мешке. Там имелся асортимент самых разнообразных походных вещей — от фуфайки до бритвенного прибора. Именно эту никелированную коробочку с бритвой Кручинин осмотрел особенно внимательно.

— Когда человек, побрившись в походных условиях, укладывает бритву, трудно требовать, чтобы его пальцы были совершенно сухи. А след влажного пальца рано или поздно заставит поверхность металла корродировать… Вот тут что-то подходящее уже есть. Правда, не все пять пальцев, но и по двум мы кое-что сможем сказать.

Он принялся за изучение виднеющейся на поверхности коробочки мутной сетки штрихов и стал сличать их со следом правой и левой рук преступника.

(Чем дальше я наблюдал Кручинина, тем увереннее мог сказать, что осмотр его на удовлетворяет. Он вертел коробочку и так и сяк. Наконец, сказал:

— Либо этой бритвой пользовался еще кто-то, кроме Кнуда, и именно этот «кто-то» оставил нам свою визитную карточку, либо…

Он не договорил и, отложив бритву, принялся за осмотр других предметов. По тому, с какой досадой он отбрасывал их один за другим, я понимал, что нужные следы не находятся. Но тут посчастливилось мне. Я с торжеством протянул Кручинину сковородку. На её закоптелой поверхности ясно виднелись отпечатки нескольких пальцев. Это могли быть только отпечатки или наши или Кнуда.

Кручинин с радостью схватил сковородку.

— Даже заранее, по размеру этой лапы» можно сказать, что она принадлежит твоему любимцу, — сказал он с уверенностью и сличил оттиски с тем, что имелось на кастете и на клеёнке.

Я давно знаю Кручинина и наблюдал его в разной обстановке. Нередко приходилось мне видывать его в затруднении, но почти никогда не мог я отметить на его лице выражения такой досады, как в этот момент: отпечатки не сошлись: