Фредерик Кук на вершине континента. Возвращаем Мак-Кинли великому американцу

Шпаро Дмитрий Игоревич

Часть 1

Путь к вершине

 

 

Глава 1

В Гренландии вместе с Пири

В 1891 году в одной из газет 26-летний доктор медицины Фредерик Кук прочел объявление, что Роберт Пири ищет врача для своей Северо-Гренландской экспедиции. Он мгновенно откликнулся, а позже написал: «Я не могу объяснить своих чувств – словно распахнулась дверь тюремной камеры. Я почувствовал первый неудержимый, властный зов Севера» {20}.

Уже во время плавания на судне «Кайт» к берегам Северной Гренландии Кук проявил себя как искусный лекарь. Пири рассказывает, как кусок льда заклинил руль и тяжелый железный румпель захватил его ногу и переломил обе кости над лодыжкой.

Он вспоминает:

Благодаря профессиональному мастерству моего врача доктора Кука и неусыпной и внимательной заботе миссис Пири [5] я полностью выздоровел. Менее чем через десять месяцев я совершил утомительное путешествие на лыжах в 1200 миль без серьезных последствий, и этот факт служит веским доказательством профессионального мастерства доктора Кука {70}.

Обложка книги Роберта Пири

«По большому льду к Северу», 1898 год

А вот еще одно высказывание Пири той поры:

Заботливости доктора Кука может быть приписано почти полное сохранение отряда даже от легких заболеваний. Лично я многим обязан его мастерству, невозмутимой настойчивости и хладнокровию в экстренных случаях. Он всегда был полезным и неутомимым работником {70}.

Да, в любой полярной экспедиции очень полезно, даже необходимо иметь опытного, уверенного в себе врача. Однако эскулапа-участника редко освобождают от многочисленных иных обязанностей, не связанных с медицинской практикой.

Портрет из книги: Фредерик Кук

Портрет из книги: Роберт Пири

Кук участвовал в лодочных и лыжных маршрутах. Ему были поручены контакты с эскимосами и научные этнографические работы. Молодой исследователь имел превосходную возможность учиться и у аборигенов, и у своих товарищей по экспедиции. И любознательный Кук воспользовался ею сполна. Пройдут годы, и выяснится, что он свободно говорит по-эскимосски. Известный французский этнограф Жан Малори приводит слова гренландских эскимосов: «Доктор Кук правил собаками, как эскимос» {83}, а это – самая высокая похвала, ибо известно: белый каюр никогда не сравнится в искусстве управления псами с эскимосским погонщиком. Пири пишет: «До недавнего времени доктору не удавалось застрелить ни одного оленя. Теперь же он побил рекорд, уложив пятерых» {70}.

Командору Пири предстояло выбрать спутника для беспримерного санного маршрута через Гренландию:

Я напомнил им [членам отряда], что должен вызвать добровольцев для длительного путешествия и сделать выбор. Они пробыли достаточно долго на ледяном покрове, чтобы понять, что это не детская игра. Я сказал им, что для вызвавшегося идти нет возврата и что многим покажется угрожающим и даже безрассудным, когда два человека отправятся в эти неизвестные края и их безопасное возвращение будет зависеть только от собственных возможностей и здоровья. Доктор стал первым добровольцем, за ним вызвались Гибсон и Аструп {70}.

Мне очень нравится, что Фредерик Кук «стал первым добровольцем», и не столь важно, что не он оказался спутником Пири. Руководитель продолжает:

Затем я определил свою команду таким образом: Аструп пойдет со мной. Доктор Кук по прибытии в Редклифф [6] примет на себя обязанности начальника и останется в этом качестве до моего возвращения с внутреннего льда {70}.

Пири отправился в двухмесячное путешествие, из которого вполне мог и не вернуться, вверив судьбу своей экспедиции Фредерику Куку.

 

Глава 2

Во льдах Антарктики вместе с Амундсеном

В 1897 году Фредерик Кук присоединился к антарктической экспедиции Адриена де Жерлаша на судне «Бельжика». Капитаном был Жорж Лекуант, а старшим помощником – 25-летний норвежец Руал Амундсен, имевший в то время весьма скромный опыт двух арктических плаваний на китобойных судах. На «Бельжике» находилось 19 человек пяти различных национальностей.

В состав экспедиции доктор Кук попал в каком-то смысле случайно. 20 августа 1897 года в New York Sun он прочел интригующее сообщение из Бельгии, где говорилось, что врач антарктической экспедиции отказался от участия, в связи с чем отплытие задерживается. Кук тотчас послал телеграмму де Жерлашу, предлагая свои услуги. Он известил, что может взять с собой полярное снаряжение и эскимосских собак и что он не претендует на жалование.

Ответ на французском пришел через день: «Pouvez rejoindre Montevideo mais hivernerez pas». Что означало: «Можете ли присоединиться в Монтевидео? Но не зимуем». «Да», – телеграфировал Кук. Спустя несколько дней начальник экспедиции написал: «Встречайте нас в Рио в конце сентября» {21}.

Через три недели Кук направился в Рио-де‑Жанейро. Он вез меховую одежду, материал для палаток, снегоступы, лыжи и гикори – «стальное» североамериканское дерево для изготовления полозьев саней.

22 октября американский врач ступил на борт «Бельжики». Биограф Амундсена Роланд Хантфорд отмечает, что «с самого начала особое внимание Амундсен обращал на Кука, поскольку тот был опытным полярным исследователем» {47}.

В январе 1898 года «Бельжика» вошла в антарктические воды. В начале марта, когда летнее тепло в этих южных широтах уже иссякло, судно угодило в тиски ледяных полей. Амундсен писал:

Теперь весь экипаж корабля очутился перед возможностью зимовки здесь без соответствующей зимней одежды, без достаточного продовольствия для стольких людей. Перспективы были действительно угрожающие {82}.

«Бельжика» на зимовке. Фото Фредерика Кука

(Все фотографии Кука, приведенные в книге, если не оговорено другое, любезно предоставлены архивом Центра полярных исследований Берда Университета штата Огайо.)

Два человека за время плавания погибли, двое сошли с ума, все болели цингой. В этих критических условиях Фредерик Кук проявил себя безупречным профессионалом. Он, по выражению Роланда Хантфорда, «опережал медицину своего времени» {47}. При этом он лечил не только тело, но и душу. Вот слова Амундсена о Куке: «Болел ли кто – он сидел у постели и утешал больного; падал ли кто духом – он ободрял его и внушал уверенность в избавлении» {82}.

Цинга свалила и начальника, и капитана, причем оба были так плохи, что написали завещания. Руководство перешло к Амундсену. Он пишет:

Доктор Кук и я знали, что этой болезни можно избежать, употребляя в пищу свежее мясо. Поэтому мы провели немало трудных часов, охотясь за тюленями и пингвинами. Однако начальник экспедиции питал к этому мясу отвращение, доходившее до нелепости. Он не только отказывался есть его сам, но и запретил всей команде {82}.

Став главным, Амундсен приказал откопать туши. Все люди на «Бельжике», включая де Жерлаша, с жадностью съели свои порции. Свежее мясо в рационе спасло несчастных: буквально через неделю экипаж пошел на поправку. Норвежец отзывается о Куке:

За эти долгие 13 месяцев столь ужасного положения, находясь беспрерывно лицом к лицу с верною смертью, я ближе познакомился с доктором Куком. Он был единственным из всех нас, никогда не терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды, и всегда имел доброе слово для каждого. Мало того, что никогда не угасала в нем вера, но изобретательность и предприимчивость его не имели границ {82}.

С чувством удивления и восхищения повествует Амундсен о роли Кука в избавлении корабля из ледового плена:

В один прекрасный день кто-то из нас заметил, что приблизительно в 900 метрах от судна образовалась небольшая полынья. Никто из нас не придал ей особого значения. Но доктор Кук каким-то образом увидел в этой полынье хорошее предзнаменование. Он высказал твердую уверенность, что лед скоро начнет ломаться, а как только он вскроется, эта полынья дойдет до нас, и он предложил нам нечто, показавшееся сначала безумным предприятием, а именно: прорубить канал сквозь 900 метров сплошного льда, отделявшего нас от полыньи, и провести туда «Бельжику», чтобы, как только лед начнет ломаться, она сразу же могла использовать этот благоприятный момент.

Предприятие казалось безрассудным по двум причинам: во-первых, единственными орудиями для прорубания льда, имевшимися на борту, были несколько пил и немного взрывчатых веществ; во-вторых, большинство наших людей были совершенно непривычны к подобного рода работам. Кроме того, все были слабы и изнурены. Тем не менее предложение доктора Кука одержало верх. Это было все же лучше, нежели сидеть сложа руки и раздумывать об ожидаемой судьбе. Поэтому все оживились, и работа началась.

За этой работой мы провели долгие утомительные недели, пока, наконец, не выполнили своего задания. Представьте себе наш ужас, когда, проснувшись, мы увидели, что оказались затертыми льдами хуже прежнего.

Однако наше огорчение скоро сменилось радостью, так как ветер переменился и канал опять расширился. Не теряя времени, мы отбуксировали корабль в полынью.

И вдруг произошло чудо – как раз то, что предсказывал доктор Кук. Лед взломался, и путь к открытому морю прошел как раз через нашу полынью. Радость придала нам силы, и на полных парах мы пошли к открытому морю {82}.

Фредерик Кук (слева) и Руал Амундсен в антарктической экспедиции.

Фото Фредерика Кука

Соседи экипажа «Бельжики».

Фото Фредерика Кука

Автор процитировал книгу Амундсена «Моя жизнь», а вот что написано в дневниках норвежца, которые приводит Роланд Хантфорд:

В обществе такого до мозга костей практичного полярного исследователя, как Кук, можно узнать множество мелочей. Благодаря знакомству с северогренландскими эскимосами и глубокому изучению всего, что касается полярной жизни, он, несомненно, больше понимает в этих вопросах, чем большинство людей. У него всегда есть совет, и он дает его в располагающей и тактичной форме, без суеты и крика {47}.

Хантфорд объявляет: «Амундсен учился с самого начала, и его учителем был Кук».

Еще несколько записей Амундсена из его книги «Моя жизнь»: «После долгой антарктической ночи он руководил небольшими разведывательными отрядами»; «Тогда доктор Кук придумал остроумный способ…»; «И тут опять нас спасла изобретательность доктора Кука». «Руководил», «придумал остроумный способ», «изобретательность» – какие приятные слова, и заметьте, они звучат из уст сдержанного норвежца.

Дружеский шарж. В одном спальном мешке Фредерик Кук (слева) и Руал Амундсен.

Из книги: Huntford R. Scott & Amundsen, 1979 год

Даже сегодня, когда индустрия товаров для экстремальных приключений великолепно развита, в самых трудных путешествиях не обойтись без смекалки, без «золотых рук». А тогда, на заре великих восхождений и великих полярных походов, изобретательность и – главное – желание изобретать во многом были залогом успеха.

Хантфорд сравнивает двух покорителей Южного полюса: Руала Амундсена и Роберта Скотта – и, перечисляя преимущества первого перед вторым, говорит о защитных очках:

Амундсен обнаружил, что доктор Фредерик Кук сконструировал радикально новый вид очков, пока был в Арктике. Они основаны на модели эскимосов. Это широкая маска с вентиляционными прорезями наверху {47}.

В другом месте Хантфорд восхищается «оригинальной новой палаткой, сконструированной Куком, с аэродинамической формой для уменьшения сопротивления ветру, которая далеко опережала свое время» {47}.

Бельгийское правительство высоко оценило заслуги доктора Кука. Он был награжден орденом Леопольда I степени – высшей наградой Бельгии.

Экспериментальное снаряжение. Фото Фредерика Кука

 

Глава 3

Первая экспедиция на Мак-Кинли

Вернувшись в Америку, Кук познакомился у друзей с 24-летней Мэри Фидель Хант, состоятельной вдовой, жившей со своей четырехлетней дочерью Руфью. 10 июня 1902 года, в день своего 37-летия, Фредерик Кук женился во второй раз. Он удочерил Руфь и купил большой дом в шикарном районе Бруклина. Его медицинская практика расширилась.

Знакомый с Куком врач рассказывал:

Он был одарен умом и рассудительностью высшего порядка, что притягивало к нему большое количество пациентов и внушало доверие, которое не могли разрушить ни время, ни отлучки. После возвращения Кука из долгих поездок его пациенты не только возвращались, но и убеждали своих друзей обращаться за его профессиональным советом ( Цит. по: {33}).

Доктор одним из первых в США обзавелся рентгеновской установкой и сменил конный экипаж на непривычный пока автомобиль «Франклин».

Но преуспевающего врача и счастливого семьянина с прежней силой притягивали высокие широты. Доктор Кук прочел объявление Пири об экспедиции в Гренландию одиннадцать лет назад, сообщение де Жерлаша о плавании «Бельжики» в Антарктику – пять лет назад, теперь же полярный зов материализовался в статье А. Брукса и Д. Риберна «План восхождения на гору Мак-Кинли», напечатанной в январе 1903 года в журнале National Geographic {8}.

Первые сведения о громадной горе Тенада, в будущем – Мак-Кинли, пришли в цивилизованный мир в XIX веке от русских, ибо Аляска в ту пору принадлежала России. С расстояния в 70–80 верст во время своих походов по дебрям Центральной Аляски эту гору увидели Федор Лаврентьевич Колмаков, Андрей Кондратьевич Глазунов и Семен Иванович Лукин. В 1839 году гора Тенада нашла свое место на географической карте, изданной в Санкт-Петербурге на немецком языке Фердинандом Петровичем Врангелем, который с 1830 по 1835 год был главным правителем Русской Америки.

Первым ученым, исследовавшим внутренние районы Аляски после русских, стал американец Уильям Долл. Из устья Тананы, левого притока Юкона, он рассматривал обширную панораму внутренних гор Аляски. На карте, которую Долл опубликовал в 1870 году, изображен могучий хребет – дуга с выпуклостью, смотрящей на северо-запад. Именно Долл предложил название, хорошо известное сегодня, – Аляскинский хребет.

В 1875 году торговец и старатель Артур Харпер, сплавляясь на плотах по Танане, увидел «огромную ледяную гору в южном направлении» {52}. Харпер – первый американец, через 45 лет после русских свидетельствовавший о Мак-Кинли.

1897 год отмечен двумя событиями. Первое – покорение итальянской экспедицией герцога Абруццкого горы Святого Ильи, которая считалась пределом высоты на Аляске. Второе – вояж золотоискателей в глубь страны и их рассказ о том, что среди северных вершин Аляскинского хребта существует пик, превышающий высоту горы Святого Ильи. То есть, с одной стороны, рекордная высота пала, а с другой – выяснилось, что она вовсе и не рекордная.

За пять месяцев до радости итальянцев на вершине Святого Ильи, 24 января 1897 года, газета New York Sun опубликовала статью золотоискателя Уильяма Дики о его захватывающем путешествии летом 1896 года вверх по реке Суситне. Дики писал:

Мы назвали наш огромный пик горой Мак-Кинли в честь Уильяма Мак-Кинли из Огайо, ставшего президентом. Сей факт оказался первой новостью, которую мы услышали на обратном пути из этой дикой восхитительной местности. Мы не сомневались, что данный пик – самый высокий в Северной Америке, и подсчитали, что его высота свыше 20 000 футов [10] ( Цит. по: {52}).

Из позапрошлого века дошла до нас и такая забавная история. Дики спросили, почему он и его друзья решили назвать пик, так поразивший их воображение, именем Мак-Кинли? Старатель объяснил, что в удаленных, глухих районах Аляски к его группе присоединились два золотоискателя – неистовые сторонники свободной чеканки серебра. За несколько недель они доконали своих хозяев аргументами в пользу серебряных денег. Остроумный Дики решил отомстить занудным парням и назвал гору именем их знаменитого оппонента – президента Мак-Кинли, твердого сторонника золотого стандарта.

В 1902 году, выполняя задание Геологической службы Соединенных Штатов, геолог Брукс прошел маршрут от залива Кука до реки Юкон. 6 августа он сделал горделивую запись:

Я смотрел на крутые склоны горы [Мак-Кинли], находившейся всего в девяти милях от места, где я курил свою трубку. Ни один белый человек никогда раньше не доходил до подножия этой горы. Но я зашел гораздо дальше – туда, где никогда не ступала нога даже индейца-кочевника в мокасинах ( Цит. по:  {52}).

Идея покорить главный пик Северо-Американского континента захватила доктора Кука. Дело казалось престижным, а пример герцога Абруццкого воодушевлял: в 1897 году итальянец поднялся на гору Святого Ильи, а через три года дошел до рекордной точки на пути к Северному полюсу. Гренландия, Антарктика, Аляска – более чем убедительная череда достижений на дороге к полюсу.

Экспедиция на Мак-Кинли, задуманная Куком, выглядела грандиозным предприятием, состоявшим из трех самостоятельных частей: пути к подножию горы, восхождения и возвращения к людям. Руководителю предстояло найти финансы, подобрать снаряжение и подыскать спутников. Подготовку Кук начал с изготовления специальной палатки, прототип которой вместе с Амундсеном испытал в Антарктике. Дэвид Аберкромби, владелец магазина спортивных товаров на Манхэттене, вспоминал:

Я впервые встретился с доктором Куком, когда он пришел ко мне и рассказал, какого типа палатку намеревается взять на гору Мак-Кинли. Он хотел, чтобы она была изготовлена в форме восьмигранной пирамиды, чего мне никогда ранее не приходилось делать. Затем он выбрал для нее чрезвычайно легкий шелк. Я сказал ему, что, по-моему, материал недостаточно прочен, но он твердо возразил, что понимает лучше моего. Это заставило меня улыбнуться, поскольку я занимался этим делом годами и считал, что прекрасно знаю, какого качества нужен материал для противостояния суровым погодным условиям. Но спорить с доктором Куком оказалось бесполезно. Все равно он сделал бы по-своему. И так оно и вышло. Я сшил палатку, и в итоге она отлично прослужила на горе Мак-Кинли. Она весила не более 3,5 фунта, и ее можно было сложить так, чтобы поместить в большой карман {65}.

Добавим, что палатка Кука не имела специальных стоек, а центральный кол заменял ледоруб.

Первым членом команды стал 21-летний Ральф Шейнвальд, студент Колумбийского университета, участник экспедиции Болдуина – Циглера к Северному полюсу, член Арктического клуба Америки. Отец Ральфа, богатый фабрикант, вложил в экспедицию Кука 1000 долларов. Всю последующую жизнь Кук и Шейнвальд будут друзьями.

Затем был приглашен Роберт Данн, 26-летний журналист, которого Кук назначил геологом, летописцем и своим заместителем. Тетя Роберта, Анна Хантер, тоже поддержала экспедицию суммой в 1000 долларов. О Данне следует сказать подробнее.

Фредерик Кук с дочерью Руфью.

Из архива центра полярных исследований Берда Университета штата Огайо

Куку его рекомендовал Линкольн Стеффенс, редактор New-York Commercial Advertiser. Молодой человек обладал опытом «дикой жизни»: искал золото на Клондайке, исследовал вулкан горы Врангеля на Аляске, в качестве репортера ездил на остров Мартиника спустя две недели после извержения вулкана Пеле.

Стеффенс был уверен, что состояние духа участников трудной экспедиции и словесные рассказы о ней разделяет пропасть. В автобиографии он писал:

Я видел немало арктических исследователей, читал их книги и слышал их россказни. Все они опускали худшие моменты своих споров и депрессий, являющихся неотъемлемой частью истинной человеческой натуры при таких испытаниях {75}.

Цель Данна, неизвестная Куку, состояла в том, чтобы, присоединившись к экспедиции, рассказать «всю правду». Ведя дневники, ставшие основой статей и книги, журналист решал эту задачу последовательно, не заботясь о том, чтобы не обидеть своих товарищей по путешествию. Данн был разоблачителем, но важно, что беспощадно он относился и к самому себе.

Стеффенс прекрасно знал недостатки своего протеже. Взяв его на работу в нью-йоркскую газету, он вскоре убедился, что новый сотрудник – источник постоянных неприятностей. По мнению шефа, Данн не питал «уважения ни к кому и ни к чему». Стеффенс рассказывает:

Метод его беседы состоял в том, чтобы вытягивать из людей все до тех пор, пока он не находил что-то, что они чтят как святыню, а затем он на эту святыню плевал. Он плевал и на всех нас и на все наши чувства. Над теми, кому он был по душе, он насмехался, и вскоре с ним никто не разговаривал. Но я не желал увольнять его. Я объяснил ситуацию и попросил его помириться с другими репортерами.

– Вы хотите, чтобы я поговорил? – Данн оглянулся в поисках кого-либо и, увидев Кагана, продолжил.

– Так вот взял и поговорил с Каганом?

– Да, – сказал я.

– Хорошо, я поговорю с ним только для вас.

И, подойдя к Кагану, он спросил:

– Послушай, Каган, почему это вы, евреи из Ист-Сайда, никогда не моетесь?

Что было делать? Мне пришлось уволить Данна {75}.

Рассказывая о приключениях на Аляске в своих отчетных журнальных статьях и книге, Кук был сдержан, а Данн, напротив, в своих публикациях крайне эмоционален и откровенен. Многое мы узнаем о Куке из прозы Данна, и исторически журналист считается едким обличителем доктора. По мнению автора, это совсем не так. Данн изображает руководителя экспедиции как романтика и одновременно прагматика, человека постоянно сомневающегося, но упрямого и принимающего твердые решения, абсолютно бесстрашного и физически очень сильного. Все это кристаллизуется на фоне раздражения и взвинченности самого журналиста. Очень сложные внешние обстоятельства и поведение окружающих почти постоянно вызывают у него раздражение и обиды, при этом он то и дело оговаривает себя: мол, я тоже не золото.

«Роберт Данн, Ральф Шейнвальд, миссис Ф. А. Кук, доктор Ф. А. Кук, Фред Принц. Отряд 1903 г.».

Фото Фредерика Кука

Мэри Кук отнеслась к предстоящей экспедиции мужа с большим энтузиазмом и собралась на Аляску вместе с ним. В мае 1903 года супруги, оставив Руфь родственникам, выехали в Сиэтл, где к ним присоединились Данн и Фред Принц из Дарби (штат Монтана), погонщик лошадей и проводник, выполнявший такие же обязанности в прошлогодней экспедиции Брукса, заядлый любитель табака. В Сиэтле в состав экспедиции достаточно случайно вошел Уолтер Миллер – как фотограф. Данн называет его «неуклюжим горожанином с тихим голосом, которому трижды отказывали». «Миллер спустился нас проводить, – продолжает Данн, – и был взят на борт» {27}.

Шестой участник нашелся уже в пути, на острове Каяк. Это был Джон Кэрролл, по словам Данна, «темноволосый высоколобый Аполлон ирландских кровей» {27}. Главным финансовым ресурсом стали деньги миссис Кук и аванс журнала Harper’s Monthly за статьи, которые начальник должен был написать. Часть средств поступила от Герберта Бриджмена.

Из статьи Кука:

Около полуночи 23 июня «Санта-Ана» бросила якорь в заливе Кука, в полумиле от берега около поселка Тайонек. Был сильный прилив, и вода неслась вдоль борта судна, как быстрый речной поток. Стояла ясная, бодрящая и довольно светлая ночь. В три часа мы приладили ремни к первой из лошадей и перебросили ее через борт, откуда ей предстояло доплыть до берега. Другие лошади совершенно обоснованно запротестовали против такого обращения, и их сопротивление оказалось настолько велико, что нам пришлось придумать другой способ выгрузки их с борта в воду. Мы заводили их в обычный бокс для лошадей, который затем поднимали из трюма и опускали в воду. Далее с большой осторожностью принуждали лошадей погружаться в ледяную воду залива Кука, и люди в лодках направляли их или сопровождали к берегу. За несколько часов лошади и снаряжение были благополучно доставлены на берег, после чего «Санта-Ана» подняла якорь и ушла в открытое море, мы же остались решать задачу, как попасть к горе Мак-Кинли {17}.

Безрадостный Тайонек, находившийся во власти комаров, разочаровал миссис Кук, и она выбрала для себя, как выразился доктор Кук, «более благоприятное побережье в окрестностях Валдиза» {22}.

Выгрузка лошадей в воду. Фото Фредерика Кука

«Сопровождение лошади на берег, залив Кука [Джеймса]». Фото Фредерика Кука

Путь к горе

Маршрут доктора Кука 1903 года изображен на карте в его отчетной статье 1907 года. Открыватели горной Аляски продвигались вверх по рекам на северо-запад. Преодолев Аляскинский хребет и оставаясь «по ту сторону» этой большой подковы, они приблизились к Мак-Кинли и дважды штурмовали заоблачную вершину. После опасных альпинистских уроков движение по северным отрогам Аляскинского хребта возобновилось. Кук отыскал ранее неизвестный перевал, и путешественники, перейдя через него, по воде на плотах возвратились в залив Кука. Не будем педантично прослеживать их путь к Мак-Кинли, два вертикальных взлета и обратную дорогу. Задача совсем в другом – используя достоверные первоисточники, рассказать о взаимоотношениях людей во время трудных и опасных приключений, о Куке, о Данне, роль которого в судьбе Кука как его жесткого критика – повторим это еще раз – сильно преувеличена.

Статья Данна (в текст журналист вставляет свои дневниковые записи):

27 июня. Сегодня утром Доктор оставил меня ответственным за караван [16] , взяв Миллера и половину снаряжения для подъема на лодке с помощью шестов и бечевы.

Доктор не курил, что заставляло меня чувствовать неудобство. До последнего момента никто не знал, кого отправят с лодкой, он принял решение экспромтом, ни с кем не посоветовавшись.

Реальность нас потрясла. Ноги по щиколотку проваливались в плотный желтый мох, а невысокие дрожащие перемычки разделяли маленькие озерца. То одна, то другая лошадь внезапно проваливались, беспомощно брыкаясь и ворча. Животные совершенно теряли голову. Казалось, они хотят выпрыгнуть из озерца. Мы тащили, тянули, пинали их, снимали с них тяжелые мешки и вытаскивали на берег, тянули веревками, привязанными за шею и хвост, лили в ноздри воду, пока они не начинали шипеть, как змеи. Одну вытаскивали, другая проваливалась. О, как мы ругались! Разгоряченные, голодные, сбитые с толку, обезумевшие от гнуса, мы сражались по грудь в желтом дерьме, распутывая скользкие подпруги, разгружая и нагружая дрожащих, выбившихся из сил животных. И так без конца. Это была пытка.

Кто-то сказал: «Привал». Фред посмотрел на меня. «Как скажешь, ты у нас доктор», – произнес он, растягивая слова. Ответственность сдерживает. Мы устроили лагерь. Корма для лошадей нет, вода мутная, и все же Фред, который ходит так тихо и так уверенно, когда все подавлены и потеряны, который, кажется, и не дотронется до сковородки, вызвался испечь хлеб.

28 июня. Вчера был только намек на сегодня. Кальвин, когда создавал свой ад, видимо, был на Аляске [17] … Но, черт возьми, мы это сделаем, а если нет, то не по нашей вине.

29 июня. Когда Буланая в третий раз провалилась в озерцо, а я последовал за ней, чтобы вытащить, я обрызгал Джека, и тот пять минут осып а л меня проклятьями. Он ирландец, поэтому ругань ничего не значит. Позже я извинился. Он сильно удивился. Он работает неистово и думает, что никто больше так не умеет. Хайрам [прозвище Шейнвальда] совершенно шокирован, у него настоящее аляскинское оцепенение, он не может двигаться, или думать, или слышать. Он даже не знает, как готовить пищу, и не видно, чтобы хотел научиться. Он совершенно лишен инициативы. Но я ему сочувствую. Девять человек из десяти, попавшие сюда из города, оказались бы вдвое хуже – вообще бы не выдержали. Однажды я услышал, как Хайрам пел песенку своего колледжа, а Джек, обругав Доктора, Хайрама, Принца и всех вместе, начал вдруг потрясающе насвистывать ирландскую балладу. У нас просто классная команда.

1 июля. Сегодня утром я чуть не обезумел от гнуса, пока готовил рис, встав, как обычно, на час раньше других. Хайрам совершил геройский поступок: увидел болотную курочку, подождал, пока лошади отойдут в сторонку, десять раз плюхнулся в лужу в десяти ярдах и попал точно в голову Большому Буланому. «Аляска не место для маленьких мальчиков с дамскими ружьями», – обронил Принц {27}.

В тот же день Шейнвальд, переходя вброд ручей, чуть не утонул, пока Джек, «который говорил, что хотел бы его убить, не прыгнул в воду и не вытащил его» {27}.

Что касается водной группы, то в книге о ее приключениях рассказывает Кук:

Я предпочел бы присоединиться к вьючному обозу, однако неясности, связанные с путешествием на лодке, были столь велики, что я взял на себя ответственность за это предприятие, а Миллера назвал моим помощником. На нашей небольшой плоскодонке, нагруженной по самый планширь, мы быстро сплавились по маслянистой бурой воде меж изрезанных берегов Белуги до дельты и дальше до приливной зыби залива Кука. Мы думали, что правильно рассчитали время прилива, поскольку в заливе он управляет всеми передвижениями. Нам нужен был прилив, чтобы по высокой воде добраться до устья Суситны. Эта река в своем устье имеет ширину около пяти миль, и есть только два или три судоходных русла, которые трудно отыскать. Во время поисков этих каналов неожиданно начался отлив, и мы остались на огромной илистой равнине. В течение нескольких минут наш баркас оказался приклеенным к вязкой глине в миле от берега и в трех милях от продолжавшей отступать воды. Это было как раз то, чего мы пытались избежать, потому что знали, что прилив приходит с высокой приливной волной, которая затопит наш баркас прежде, чем он оторвется от липкого глиняного дна.

Наступающая ночь заставила нас сильно поволноваться. Первой задачей было придумать способ оторвать баркас от дна. Вскоре задача была решена, и нам даже удалось найти немного дров для костра. Б о льшая часть ночи прошла в приготовлении чая, бобов и хлеба; одновременно мы внимательно наблюдали за обстановкой. Шквальный ветер, сопровождающий прилив, мог оказаться для нас разрушительным. Поэтому мы установили очередь для наблюдения за приближением опасности.

Утром прилив поднял нас так же легко, как и посадил на мель, и мы отправились искать левый рукав Суситны. К полудню добрались до небольшого индейского поселка, где взяли в помощь индейского юношу по имени Стивен. Он оказался опытным лодочником {22}.

Статья Кука:

Утром 2 июля, после почти четырех дней тяжелейшего пути по реке в лодке, мы достигли Суситна-Стейшен (далее – Станция – Д. Ш. ) – маленькой торговой фактории. Погода стояла неизменно плохая, что, впрочем, не мешало комарам и прочим кровососущим изводить нас. Эти неистребимые твари роями клубились над водой и настолько отвратительно жужжали и пищали, что едва не сводили нас с ума. Лица и руки у нас были покусаны так сильно, что это привело к серьезным формам воспалений, вызывавшим у нас боль, лихорадку и неописуемые страдания. И все это несмотря на то, что мы как будто основательно позаботились о защите от москитов с помощью накидок, перчаток и специального шелкового тента.

На Станции мы наняли еще одного проводника – Эвана, друга Стивена, тоже индейца. Также мы взяли другую лодку для продвижения по реке, получше прежней. Чтобы соединиться с основной группой нашей экспедиции, нам предстояло пройти 60 миль. Наши друзья-индейцы сказали: чтобы добраться до каравана, нам потребуется 20 дней.

Выйдя со Станции, мы продолжили движение вверх по течению реки Йентна. Шли на веслах, тащили лодку за собой, толкали ее перед собой, отталкивались ото дна шестами – как мы только ни старались, и в среднем нам удавалось проходить по 12 миль в день. Мы преодолели 15 миль вверх по Сквентне до каньона чуть больше чем за сутки, хотя нам и говорили, что этот отрезок пути отнимет у нас не меньше недели {17}.

Типично для Кука – делать нечто, не щадя себя и, разумеется, своих спутников, во много раз быстрее, чем другие, и гордиться этим. В будущем эта способность Кука не раз станет аргументом его критиков – такого не может быть.

Кук продолжает:

Утром 8 июля мы разбили лагерь в назначенном месте – на маленьком островке посреди Сквентны. Ближе к полудню того же дня мы увидели караван лошадей, движущийся по южной стороне реки. Сквентна в этом месте достигает в ширину примерно 500 ярдов и несет свои воды по руслу из гравия со скоростью 8 миль в час. Людей и снаряжение удалось переправить довольно быстро, а вот с лошадьми пришлось изрядно потрудиться. Одну лошадь унесло течением на пять миль, и спасти ее удалось лишь благодаря огромному опыту и сноровке Принца. Впрочем, животное оказалось настолько измучено, что так и не обрело своей прежней силы, хотя и шло с нами дальше до горы Мак-Кинли.

От реки Сквентна вьючный караван взял курс практически на север, направляясь к реке Кичатна в 20 милях. Туда же нужно было доставить и лодку {17}.

Соединение водной и наземной группы Роберт Данн сопроводил записью:

8 июля. Они все задыхались в накомарниках, которые я ненавижу, потому что они не дают нормально видеть и слышать, и если человек не может переносить комаров такими, как их создал Господь, ему тут не место {27}.

Перед тем как вновь разделиться, Данн попытался поменять в лодке Миллера на Шейнвальда. Однако Кук не согласился. «Вы так хорошо ладите, – улыбнулся он. – Мне кажется, нужно еще раз попробовать» {27}.

11–13 июля Кук в сопровождении Миллера и Стивена совершил первую альпинистскую вылазку – поднялся на гору Йенло к востоку от реки Йентна. На высоте 4200 футов они установили теодолит и другие приборы. Книга Кука:

Примерно посередине между горами Долл и Расселл, восточнее основного хребта, мы обнаружили группу остроконечных пиков со средней высотой около 8000 футов. Я назвал их пиками Брайант в честь моего друга и коллеги мистера Генри Брайанта, секретаря Клуба альпинистов {22}.

Несколько островов были открыты на реке Йентна. Подъем по Кичатне 13 июля продолжался дотемна:

Было исключительно приятно, когда примерно в 11 часов вечера мы услышали голоса и увидели блеск костра наших друзей на южном берегу в болотистом месте среди елей. На следующее утро все переправились через реку и нашли более подходящее место для лагеря. Было заметно, что и люди, и лошади очень устали. После суточного отдыха лошади с небольшой поклажей пошли вверх по течению вдоль берега и через многочисленные излучины реки к более высоким предгорьям. Нагруженная до предела лодка следовала за караваном {22}.

Летописец отряда рассказывает о трудностях:

13 июля. Лошадиные хвосты непрерывно со свистом рассекают воздух. Иду к лошадям распутать их веревки. Слепни приводят животных в неистовство. Принц говорит, что еще один такой день животные не вынесут. Половина шерсти на их шеях и ляжках выщипана. С их морд можно собирать насекомых горстями, и непрерывно капает кровь. На это нельзя смотреть без сострадания. Комар в ухе доводит меня до бешенства. Джек вдувает дым мне в ухо, а Ральф впрыскивает крепкий чай через мундштук от трубки.

Вчера подошел Джек и сказал, что он может вернуться домой на лодке с индейцами из Кичатны. По его словам, у нас запас продуктов на пятерых, но не на шестерых. «Чертова жратва, – сказал я, – у нас ее хватит». Но я думал, что, когда мы дойдем до Кичатны, Джека лучше бы заменить. А когда Ральф высказал сомнение относительно того, что Джек выдержит до конца, я сказал: «Выдержит, он же ирландец» {27}.

Из статьи Данна: «Еще один такой день животные не вынесут». Фото Фредерика Кука

Ближе к реке вся луговина была залита водой по пояс, и вновь пришлось идти на чрезвычайные меры:

«Если бы кто-то так обращался с лошадью на тропе в долине Коппер, – громко заявил Джек, пока мы вытаскивали и вырубали коряги из-под четырех лошадей, которых одновременно заклинило в трясине с гнилыми стволами и корнями, – его бы линчевали в Валдизе».

14 июля. Хайрам начинает «проявлять интерес» к приготовлению пищи и укладыванию вещей. Сегодня он перепутал все вьючные сумки, вывел меня из себя, а Миллер сухо заметил: «Я читал о подобных парнях, но никогда не думал, что мне такой попадется». А Джек сказал: «Я назвал его пятым колесом и сделал в дневнике отметку об этом». Фред с Джеком каждую ночь разводят огромные костры для просушки и окружают их попонами, а когда Хайрам, не способный развести костер даже для спасения своей шкуры, вешает на их веревки собственную мокрую одежду, Джек быстренько ее сбрасывает. Доктор все суетится и суетится вокруг приборов, которые он возит в двух больших ящиках, и я предвижу проблемы с их погрузкой. Все продукты ужасно мокрые, но никого кроме меня это, видимо, не беспокоит. Сахар превращается в сироп, а бекон плесневеет. Это первый день из семнадцати, когда мы отдыхаем.

15 июля. Джек потерял Светло-Серого. Я один вернулся и нашел его как раз посередине тропы, запутавшегося в корнях и по шею в грязи. Вытащил. Он вяз в трясине еще три или четыре раза, и в какой-то момент я даже подумал, что ему конец. В трудных местах Светло-Серый теряет голову и рвется как полоумный. Пугает, когда лошади закрывают глаза, кладут голову на грязь и не пытаются отогнать комаров, покрывающих всю шею.

Я советовал Доктору распределить обязанности и организовать какую-то систему разбивки лагеря и сборов. Экспедиция такого типа не может проходить сама по себе, если только начальник не подает примера, вставая первым, начиная готовить завтрак и без устали руководя любой работой. Доктор никогда не отдает распоряжения, он просто занимается своими приборами, которые я называю хламом, и, как большинство новичков, постоянно переобувается. Мне захотелось полежать в постели и посмотреть, что случится, если я не встану в 5:30 и не начну готовить завтрак. Возможно, я и упрямец, но все остальные в этом сборище абсолютно безответственны. Интересно, не осуждают ли меня другие в своих дневниках? Наверняка осуждают.

Хайрам сегодня вечером не хотел со мной говорить, а когда я заговорил первым, высокопарно заявил: «Я хочу, чтобы ты извинился за то, как ты меня сегодня назвал. Между прочим, я не то, что ты сказал». «Религия здесь не имеет значения, – ответил я, – это кровь. К тому же я не христианин, и если бы у меня была твоя кровь, я бы считал, что она лучшая на земле» {27}.

Из статьи Данна: «Теряет голову и рвется как полоумный». Фото Фредерика Кука

Статья Кука:

Вечером 15 июля мы отпустили наших индейцев домой. Они были хорошими и верными помощниками, и нам очень хотелось бы продолжить поход с ними, но им нужно было возвращаться к своему рыболовному промыслу, да к тому же у нас не хватило бы на них провианта.

Сейчас мы двигались на запад вдоль реки Кичатна, и во многих отношениях этот участок оказался самым тяжелым на всем пути. Постоянные дожди, густой подлесок, быстрые ручьи и речки, трудные для прохождения склоны, а также комары и оводы – все это вкупе замедляло наше продвижение вперед. Скоро лошади лишились сил и настолько ослабли, что мы могли использовать их только в течение трех часов в сутки, причем через день. Ноги у них были сильно избиты и исцарапаны растительностью, шкура искусана насекомыми так, что на ней живого места не осталось. Из-за этого у животных развилось воспаление и что-то вроде заражения крови. Я понимал, что причина в дряни, проникающей в их организмы через открытые раны {17}.

У Данна – еще более драматические подробности этих дней:

Ночью в лагере мы заметили, что лошади начали выдыхаться. Они похудели. Вместо того чтобы щипать траву, они вставали кругом около лагеря и, не отрываясь, смотрели на нас. Что еще хуже, их ноги распухли и стали вдвое толще, чем прежде.

«Слушай-ка, – сказал Джек так, чтобы Доктор его слышал. – Еще один день этих ям с грязью и корягами, и у нас не останется вьючных лошадей». Принц согласился, но так, чтобы Доктор не слышал: кивнул головой и заметил, что они выглядят просто ужасно. Я знал, что думал он об этом еще хуже. Он был самым великим дипломатом из всех известных мне людей. Для Принца казалось невозможным обидеть кого-то или даже не согласиться с кем-то, кроме Хайрама.

17 июля. В середине дня Миллер впереди меня вел по тундре караван. Я слышал, что он все покрикивал на тощего коня, которого мы звали Побитый-Молью-Гнедой – так много шерсти он потерял. Потом Миллер остановился, продолжая колотить животное. Бесполезно. Я подошел. Коняга обессилел. Вместе с Джеком и Принцем мы его разгрузили, взяли поклажу и привели в лагерь по краю болота.

Фред сказал, что теперь лошадям приходилось слишком тяжело на очень трудном маршруте. Я повторил все это Доктору, предложив сделать двух- или трехдневный отдых, поскольку Белолобая, Буланая и Бриджит были на грани полного упадка сил. Доктор сделал непонятный жест и пробормотал: «Хм».

Принц заявил, что если мы продолжим в том же духе, то никогда не дойдем до гор. Я спросил, как бы он поступил. «Отдохнуть здесь несколько дней и пойти потихоньку, часовыми переходами, добавляя каждый день по полчаса, если лошади придут в себя». Я предложил: «Скажи это Доктору». Он ответил: «Нет, если он сам не спросит. Я всего лишь наемный».

18 июля. Дождь идет шестой день. Я попросил Доктора выйти и осмотреть со мной лошадей, но он не захотел. Как вам это нравится? Его вьючные лошади на грани, а он не обращает ни малейшего внимания. Он только пакует и распаковывает свои приборы. Интересно, а умеет ли он пользоваться теодолитом? Принц накинулся на Доктора: «Да, сэр, нам бы хотелось дойти до перевала в любом случае». Мы все находились в подавленном состоянии и раздражали друг друга; возможно, я излишне придирался к Ральфу.

19 июля. Седьмой дождливый день. Скоро у нас вырастут перепонки на ногах. Доктор ничего не говорит о продолжении движения. На лошадей опять не хочет смотреть. Похоже, ему наплевать. Опухшие ноги животных приходят в норму. Все поправляются, кроме Побитого-Молью-Гнедого.

Тронемся ли завтра? Никто не знает. Доктор сказал, что надо попробовать и посмотреть, как пойдет дело. Дурацкий принцип. Мы собираемся придерживаться схемы, предложенной Принцем, или нам конец. Доктор не хочет сообщать, будем мы идти два часа или двадцать. Он не может принять решения. Он, кажется, не владеет ситуацией.

20 июля. Мы не прошли и 300 ярдов, как Бриджит упала на колени – не потому, что провалилась в болото, а от истощения. Я закричал и побежал вперед, предлагая вернуться. Доктор не хотел этого слышать. Они с Хайрамом пытались заставить Бриджит подняться с помощью палок. Я слышал, как Хайрам приговаривал «Вставай!» и дубасил лошадь по голове, чтобы покрасоваться перед Доктором. А Миллер обругал Хайрама на чем свет стоит за эти колотушки бедного животного. Наконец им, видимо, удалось ее поднять.

Мы двигались уже добрых три часа, когда подошли к обрыву, с которого наша белая кухонная лошадь (Бриджит носила кастрюли) отказалась спускаться. Миллер принялся ее колотить, а я швырял в нее сверху комья грязи. Кое-как мы переправили Бриджит через ручей. После этого она, обессилев, легла.

Я был рассержен, побежал вперед и, увидев Доктора, начал бурно высказываться. «Данн, нет ничего хорошего в том, чтобы говорить подобным образом», – ответил он спокойно. Я вернулся с Хайрамом, и мы батогами заставили Бриджит идти вперед. Но за следующей перемычкой лошадь скатилась в яму с грязью. Мы с Миллером сняли с нее груз, вытащили из грязи, снова нагрузили и вытянули наверх к Доктору. «Я сожалею, что иногда слишком бурно выражаю свои чувства», – сказал я. А он ответил: «Данн, ты все время говоришь слишком много и слишком громко».

Все равно, сегодня вечером я счастлив – если это может кого-то еще интересовать. Как ни странно, Хайрам сам вызвался помыть посуду. Джек пробивает отверстия в оловянной тарелке, чтобы просеивать комковатую заплесневелую муку. Наконец, после того как я сказал, что он должен больше нам доверять, Доктор согласился и объявил заранее (вы только подумайте), что мы будем проходить по три часа в день, пока лошади не поправятся.

Сильнейшее напряжение путешествия не спадало. Сопровождение лошадей поодиночке через мили дерьма, варка бобов, замешивание хлеба, обжигание потерявших чувствительность пальцев о раскаленный рефлектор, ни одного лишнего часа на отдых, сушка вещей, чтобы избежать пыток ревматизма, ремонт порванных в клочья одежды и обуви, невозможность забыть журчанье ледяной воды вокруг собственной талии и сводящие с ума тучи комаров. Хайрам терпеть не мог мочить ноги, очевидно, не заботясь ни о чем, кроме собственного комфорта. Он был упрям и энергичен, хотя безумно ленив и медлителен, как старуха. Но с такими, как мы, на Аляске все могло быть куда хуже, и этот потомок французских эмигрантов был частью нашей безнадежной и бесконечной жизни.

25 июля. Ледяная вода катит камни по дну и журчит в подмышках. Хайрам взобрался на Чалого, я за ним погнался и начал колотить палкой. Хайрам вышел из себя и посреди реки поклялся, что «сделает» меня, если я еще раз ударю его лошадь. Конечно, я ударил. Добравшись до берега, он бросился на меня. Через десять секунд он лежал лицом в грязи и выплевывал гравий. Я не хотел делать ему больно. Худшими его оскорблениями были «хам» и «хулиган». На губах у него появилась пена, в голосе – плаксивые нотки, чего он только не придумывал, пока я находился в расслабленном состоянии. Наконец я повалил его в шести дюймах от болотной жижи и сказал, что или он тут замерзнет, или пообещает не переправляться верхом через протоки. Он обиделся еще сильнее, когда проходивший мимо Миллер со смехом сфотографировал нас, пока Хайрам давал обещание. «Ты так себя ведешь, будто ты тут главный, – хныкал он, – что бы ты ни делал, все правильно, а если кто-то другой ошибется, ты начинаешь ругаться». Доктор остановил караван и спросил Миллера, что случилось. «Это всего лишь Данн и Хайрам улаживают небольшой вопрос», – ответил тот. Доктор ничего не ответил. Через десять минут лишенного лошадей Хайрама в мерзкой протоке сбило течением с ног. Я вытащил его с помощью шеста. Знай наших, мы зла не держим {30}.

В конце июля караван распрощался с Кичатной и оказался в широкой ледниковой долине, по которой стал передвигаться быстрее. 3 августа путешественники нашли перевал Симпсон – глубокое ущелье, которое привело их на северо-западную сторону Аляскинского хребта. Реки, текущие в Суситну, остались за спиной.

Книга Кука:

Мы дошли до реки Кускоквим, протекающей среди гор высотой до 6000 футов, называемых из-за их окраски Терракотовыми горами. Здесь удача нам вновь изменила. Лошади опять ослабели из-за отсутствия травы, но, что еще хуже, Джон Кэрролл, болевший уже несколько дней, понял, что не может больше двигаться с караваном, и повернул назад, взяв с собой одну из лошадей для перевозки припасов. Теперь наш отряд состоял из пяти человек и тринадцати лошадей; каждая лошадь несла около 100 фунтов груза {22}.

Данн историю с Кэрроллом рассказывает полнее:

С Джеком произошло странное изменение. Неделю назад он жаловался на боли в груди и однажды, как он сказал Фреду, чуть не лег на тропе, пропустив всех вперед. А как-то от страшной слабости его дважды сбивало с ног течением в одном и том же ледниковом ручье. Доктор сказал, что у него невралгия, дал ему белый порошок и улыбнулся. Никто кроме Принца не осмеливается справляться о здоровье Джека. Никто не осмеливается с ним не соглашаться, поскольку он набрасывается на тебя за самое невинное замечание. Доктор сказал мне, что дважды «беседовал» с Джеком по поводу этих вспышек гнева. Всю предыдущую ночь Джек не спал и стонал, прижав руки к груди. Сегодня утром он тяжело дышал, как человек, бежавший через перевал. Я пошел вперед, чтобы сказать о нем Доктору. Тот спросил, не заметил ли я, какие странные глаза были вчера у Джека. Будто он сходит с ума. «Я пришел к выводу, – закончил Доктор, – что у Джека плеврит, а не невралгия».

30 июля. Доктор пришел посоветоваться. «Я думаю, Джеку лучше вернуться, – сказал он. – Это кажется жестоким, но как еще поступить? Ему не становится лучше, он слабеет, и сердце плохо работает. Если он отдохнет здесь день или два, ему, безусловно, полегчает – достаточно, чтобы преодолеть перевал и спуститься на плоту по Кичатне. У него нет ничего опасного, это не септический плеврит». Я подозревал, что Доктор просто хочет отделаться от Джека, поскольку как коновод он практически непригоден, а еды у нас не слишком много. Идея отправить больного человека в одиночку через этот мрачный перевал, чтобы затем неоднократно переплывать бешеную Кичатну и спускаться по ней на плоту 200 миль, представляется отвратительной и негуманной.

Но в палатке Джек явно оживился перед такой перспективой и предстал почти в прежнем виде. Он начал преувеличивать сложности обратного пути в своей жалостливой манере и предложил, чтобы ему дали Побитого-Молью-Гнедого, способного нести не более 40 фунтов.

Позже я серьезно поговорил с Доктором. Он этого не поймет, безжалостно подумал я, но нам нужен Побитый-Молью, чтобы другим лошадям было легче. Однако Побитый-Молью все равно не может много нести, и поскольку продукты расходуются, лошадей нужно меньше, но Гнедой почти наверняка погибнет от голода, спускаясь вдоль Кускоквима, где нет травы. «Хорошо, я узнаю, что думает Принц», – ушел от прямого ответа Доктор.

На следующее утро Доктор, зевая, поднялся до завтрака и отложил для Джека небольшой котелок, банку молока и оловянную кружку. Мы с Фредом начали пятимильную охоту на лошадей. Где-то посреди скучной тундры мы встретили Миллера, заявившего: «Джеку лучше, и сегодня он пойдет с нами». «Мне кажется, – затянул Фред, – Джек извлекает из своей болезни чуть больше положенного. По внешнему виду никогда не скажешь, сможет ли человек выдюжить в этих местах». А я вспомнил, как «старожилы» в Валдизе говорили, что по виду он единственный из нас, кто выдержит такое путешествие.

1 августа. Я предложил народу высказаться. Все хотели бы, чтобы Джек остался, хотя Доктор приводил доводы за его возвращение. Казалось, что Доктор намерен побыстрее отправить Джека, изображая при этом большую заботу. Миллер отказался голосовать, говоря, что Джек должен сам решить этот вопрос. Фред поставил условие, что если Джек останется, то кто-то должен постоянно находиться рядом с ним. Доктор передумал, разрешив ему забрать Побитого-Молью. Мы с Фредом были готовы всячески помогать, понимая, что на кону жизнь и смерть. Джек решил возвращаться после того, как два часа говорил, как он не хочет нас задерживать. Хайрам предлагал Джеку подписать заявление о том, что он покидает нас добровольно, но мы с Доктором это запретили. Это должна быть трудность, обычная для арктических условий {30}.

История, рассказанная Данном, заслуживает комментария. Внешний вид – бравый, бывалый, могучий – часто обманчив. Не раз к арктическим экспедициям автора присоединялись гиганты. Наши безумные рюкзаки в 50 с лишним килограммов казались им мелочью. Но на четвертый, если не на третий день пути с этими «легкими» рюкзаками навстречу ветру и морозу силачи – геркулесы и аполлоны – выходили из игры. Они страдали до слез, и это было видно.

Профессиональные психологи говорили, что надежность человека в экстремальных условиях главным образом связана с его внутренним согласием терпеть дискомфорт и страдания. Он должен быть согласен с этим, как с частью работы, и, возможно, должен даже получать от этого удовольствие.

В противном случае страдалец покидает строй. Он делает это открыто, заявляя, что не готов, не рассчитал силы, не знал, что будет именно так; либо держит марку, полагая, что неприлично сдаваться, или стесняясь, но в любом случае он заболевает, что в конечном итоге и избавляет его от навалившихся неприятностей. Такой «уход» из реальности можно назвать подсознательной симуляцией.

Поверить психологам нелегко, но именно так, раз за разом, случалось в трудных обстоятельствах.

Кэрролл говорил, что хотел бы вернуться вместе с индейцами. Момент был упущен, и, согласно теории (и если она верна), бедняге ничего не оставалось, как заболеть. Путешественники между тем приближались к цели. Кук рассказывает:

Мы попрощались с Кускоквимом и взяли курс на северо-восток, вдоль северного склона Аляскинского хребта, держась выше линии деревьев. Травы стало больше, в изобилии росла голубика и водилось много дичи. Люди и лошади были обеспечены хорошим питанием, что позволило нам ускорить движение.

В долинах ледниковых рек мы видели лосей. В тех местах, где было много голубики, мы встретили крупных медведей гризли. На относительно ровных травяных лугах паслись сотни карибу. Вдали на крутых склонах гор бродили огромные стада горных баранов. Наверное, нет больше ни одного места во всей Северной Америке, где обнаружилось бы такое изобилие крупной дичи {17}.

Голод уже не грозил, однако утомление и нервное истощение давали о себе знать, и стычки внутри отряда продолжались. Статья Данна:

7 августа. Вчера, когда остальные бездельничали в лагере, мы с Фредом ловили лошадей в тундре за мили от лагеря и начали уставать. Доктор сказал, что к полудню мы должны дойти до следующей реки. (Он никогда не знает, где ему захочется остановиться. Он представляет собой ужасную комбинацию упрямства и нерешительности. Как-то давно он заявил, что хотел бы слышать критику в свой адрес, но никто пока не осмелился что-либо предлагать: все могли только смеяться в рукав над некоторыми его поступками.) Там было полно воды и корма для лошадей, но Доктор прошел еще милю и остановился там, где не было ни того ни другого. Когда мы жевали сухой хлеб, я сказал: «Это самый умный поступок из всех». «А где были вода и корм?» – спросил он. – «Прямо на берегу», – ответил я. Он помолчал. «Используя слово “умный”, вы перешли границу», – сказал он, и все замерли, будто обнаружили под носом шипящий динамитный фитиль. Я сдержался. Он принял мое замечание всерьез. Он должен был рассмеяться: «Если тебе нужна вода, вернись к реке и прихвати немного для нас». Тем не менее я страдаю от неизбежной скованности, которую вызывают подобные глупости. Все это кажется мелочью, но в наших обстоятельствах такая мелочь огромна, как холокост в цивилизованном мире. И в этих условиях грозы и стресса пешего путешествия это всего лишь второй раз, когда одно эго раздражает другое эго. «Это те вещи, которые я пытаюсь забыть», – заявил Хайрам, когда я сказал ему, что сделал запись о нашей стычке. Да, но приятные вещи все равно запомнятся, а неприятные ближе к той правде, которая проявляется в данных условиях, ближе к благословенной слабости, делающей нас людьми {30}.

Автор видит эту картину: доктор, которому хочется отвоевать еще одну милю; усталый Данн, рассчитывавший на привал, а «по милости» доктора вынужденный тащиться еще милю; не лучший его выпад; обида начальника, который, конечно, досадует на себя за то, что проворонил хорошее место и остановился в плохом. Выбор пути и выбор места стоянки – постоянные поводы для споров в северных экспедициях автора.

Сначала Принц уложил гризли, затем Кук подстрелил карибу. Он с юмором замечает: «Из-за этого случая я прослыл снайпером, и в дальнейшем наша кладовая никогда не пустовала, однако я больше ни разу не рисковал своей репутацией меткого стрелка» {22}. А вот, если можно так выразиться, лирическое отступление Кука:

В этой северной стране, где закат встречается с рассветом, люди попадают под воздействие всех сил природы, и лагерный костер сильно сближает. Есть нечто в потрескивании костра, в языках огня и долгих морозных сумеречных ночах, что заставляет каждого раскрыться перед спутниками. В клубе человек внешне может быть отличным парнем, прикрывая себялюбивую сущность наигранной искренностью и притворным дружелюбием. Но в северной глуши это невозможно. Неприкрытая мужественность, скрываемая под одеждой, которую по вечерам снимают и сушат у костра, вдыхая аромат хвойного леса и вслушиваясь в музыку лесных шорохов, – это первое, что необходимо каждому путешественнику.

Если человек был художником и его жизнь подчинялась системе и порядку, он наверняка заслужит восхищение спутников, поскольку способен испускать свет, рассеивающий усталость и апатию от тяжелой работы. Но случайный человек, ведущий жизнь продажного писаки, жалующийся на свою судьбу, берущийся из-за денег за любую работенку, скрывающий от других интересные наблюдения, своим эгоизмом делает жизнь утомительной. Как средство для раскрытия характера человека походный костер превосходит исповедальню {22}.

Не раз в книге о Мак-Кинли Кук упоминает пока далекий Северный полюс, проводит параллели и сравнивает. Это понятно: он думает о заветной точке. Примером служит запись за 9 августа:

Утром мы нагрузили свой скарб на лошадей и начали прорубать тропу сквозь широкий пояс высоких деревьев. Тонзона распадалась здесь на несколько протоков с быстрым течением. Чтобы начать каждую переправу, необходимо было взбираться на лошадь. Вскоре все стали большими специалистами в этом виде форсирования рек. Вещи были упакованы в водонепроницаемые мешки, и перед тем как лошадь войдет в воду, следовало с разбега запрыгнуть ей на круп позади мешков. Если переход предполагал заплыв, что частенько случалось, то приходилось держаться за веревки, закрепляющие груз на спине лошади. При переходе через Тонзону с ее кофейными водами две протоки оказались очень глубокими. На одной из них, потеряв много времени на поиски брода, мы в конце концов попрыгали на лошадей для заплыва. Быстрое течение долго несло людей и животных. Двух лошадей перевернуло вверх ногами в середине протоки, и их наездникам пришлось выбираться на берег самостоятельно, чтобы лошади последовали за ними. Стоял теплый солнечный день, но этот заплыв в ледниковой воде заставил нас почувствовать себя путешественниками на пути к полюсу.

В промокшей насквозь одежде и в полных воды ботинках мы продолжали свой путь. Времени для переодевания не было, как не было и запасной одежды, поскольку эти переправы были настолько частыми, что быть насквозь мокрым считалось одним из необходимых условий пути к Мак-Кинли. После заплывов мы отряхивались и спешили вперед, согреваясь и обсыхая во время ходьбы. Мужчины довольно быстро привыкают к такому образу жизни и получают от него удовольствие, но в первое время можно услышать немало богохульных высказываний {22}.

Статья Данна:

Мы заставляем дрожащих лошадей подниматься на 2000 футов и опускаться на 2000 футов по восемь часов в день, еще, еще и еще раз; всегда на северо-восток, в сторону Мак-Кинли. «Господи, я вижу Сиэтл, – скажет Фред наверху, – пойдемте вечером на танцы». Хайрам повторит стишок о 10 000 подданных французского короля, а Доктор, всегда останавливающийся в неудобном для всех месте, чтобы поесть голубики, произнесет, задыхаясь: «Хорошая тренировка для Мак-Кинли».

Мы дошли до высокой развилки, сделали круг в тумане и пришли к тем же самым двум ледниковым ручьям, которые недавно перешли. Фред, потеряв терпение от непрерывного переукладывания груза, ответил что-то резкое, когда я крикнул: «А давайте попробуем пойти в сторону Мак-Кинли». Мы заблудились; в тот день мы должны были уже подойти к подножию этой огромной горы. «Это подстроили Док и Всемогущий, – сказал Миллер, – мы не должны были попасть туда 13‑го». На следующий день мы перешли через два водораздела – через две ледниковые речки. Поднялись на третий водораздел под непрерывно моросящим дождем. Я опять начал опасаться за себя {30}.

Несмотря ни на что, они приближались к Мак-Кинли, и вот уже Данн улыбается:

Он [Кук] выдернул волос из хвоста Бриджит, пристроил его в свой теодолит (или секстант, я их не различаю) и прибрал вершину Мак-Кинли в свой жилетный карман {30}.

Восхождение

Подойдя к Великой горе, доктор Кук мог гордиться – за 48 дней его отряд прошел более 800 километров по болотам и лесам, преодолевая реки, поднимаясь на горные склоны и спускаясь с них. Люди шли не по тропам, а по нехоженой местности. Начав поход, путешественники предполагали быть у горы 1 августа, но болезнь лошадей сильно задержала их. И все-таки, несмотря на остановки, экспедиция Кука потратила на свой путь на 15 дней меньше, чем их предшественник из Геологической службы. Статья Кука:

Для восхождения мы взяли с собой большое количество сухого печенья, но по пути оно частично размокло, попав в воду, частично раскрошилось, пока его везли на спинах лошадей, и потому мы съели его еще по дороге сюда. Сейчас нам предстояло придумать, что мы возьмем с собой вместо хлеба, так как на большой высоте выпечь хлеб нам не удалось бы. Мне подумалось, что мы могли бы испечь хлеб самым обычным способом, а затем поджарить и подсушить его. С этой целью я отправил Данна и Миллера на несколько миль вниз по течению реки для заготовки еловых дров, после чего за какие-то сутки мы напекли достаточное количество хлеба, поджарили и высушили его. Теперь у нас имелся хлеб, который мы могли взять в горы. Наверное, это было новое слово в горновосхождении, и мне удалось доказать, что моя идея отлично сработала для наших целей {17}.

Кук называет свое изделие по-немецки – цвибак (Zwieback), то есть сухари, галеты, дословно – «дважды выпеченные». 19 августа Данн записал в дневнике: «Цвибаки были одобрены, и доктор Кук собирается использовать их на Северном полюсе» {31}.

Трудно удержаться, чтобы не вспомнить, что в 1979 году, во время лыжной экспедиции автора от земли к Северному полюсу, когда на составление экспедиционных походных рационов были брошены все лучшие силы пищевиков СССР, снабжавших специальным питанием и космонавтов, и летчиков, и подводников, в наш полярный рацион вошли тривиальные ржаные сухари. Участники экспедиции сами готовили их – не по рецепту Кука, а по собственным правилам: покупали в магазине обычный ржаной хлеб, резали буханку на 12 частей и высушивали их в духовке газовой плиты. Приличный по размеру сухарь каждый участник получал ежедневно. Более чем через сто лет жмем руку доктору Куку!

Статья Кука:

Наше альпинистское снаряжение было очень простым и легким. В качестве еды для одного восходителя – пеммикан по 1 фунту с четвертью в день; высушенный хлеб – 4 унции в день; сладкое сгущенное молоко – 4 унции в день и чай. У нас было также немного сыра и гороховой колбасы, хотя в дальнейшем практика показала ненужность того и другого. В качестве топлива мы использовали древесный спирт для алюминиевых плит и керосин для примуса. У нас не было никакой посуды, кроме ложек, нескольких чашек, перочинных ножей и одного котелка, в котором мы растапливали снег для заварки чая.

Одежда у нас была самая обычная, за исключением облачения из гагачьего пуха. Покрой его был таким, что оно могло использоваться и как верхняя накидка, и как спальный мешок. Палатка специальной модели, которую я разработал для полярной работы, легко вмещала в себя четверых мужчин и весила при этом меньше трех фунтов. У каждого участника имелся обычный ледоруб. В рюкзаке лежали спальный мешок, альпинистский канат, свитый из конского волоса, продукты и обычное снаряжение из расчета десятидневного пребывания в горах. Все это весило 40 фунтов.

Гора Мак-Кинли выглядела очень грозно. На северо-востоке находился длинный гребень с пологим подъемом, но он не казался перспективным, потому что на нем было несколько пиков, преграждавших дорогу. Юго-западный гребень привлекал больше, хотя и на нем существовало препятствие – вершина, которую мы предполагали обойти {17}.

Реальность оказалась иной. Кук продолжает:

Мы поднялись почти на 4000 футов по узкой долине и разбили лагерь. Здесь было много травы, и нам виделась перспектива легкого подъема, но дождь шел не переставая. На следующий день весь отряд с пятью лошадьми пересек несколько морен и вступил на ледник, начинавшийся в амфитеатре. Путешествие по льду было тяжелым для лошадей. Глубокий снег и многочисленные трещины делали ходьбу утомительной и очень опасной. Мы устроили лагерь на высоте 7300 футов на леднике под юго-западной стеной амфитеатра, по которой только и можно было подняться. Ночью выпало довольно много снега, и на следующее утро, оставив лошадей, в буран мы переместились по этому склону на 1000 футов, но только для того, чтобы убедиться, что дальше пройти невозможно из-за пропасти глубиной в 2000 футов, на дне которой находился ледник Питерс. Отослав лошадей в последний лагерь, мы остались на леднике еще на одну ночь и обследовали окрестности, чтобы найти путь из этого водосборного бассейна, но единственный выход вел в сторону горы Форакер.

Стало очевидно, что первая наша попытка оказалась неудачной. Однако отсюда мы могли бросить беглый взгляд сквозь разрывы в облаках на новый мир великого созидания и потрясающей красоты. Великолепный ледник, на котором мы устроили лагерь, знаменовал собой начало первого из нескольких превосходных открытий. Его сборный бассейн имел форму полумесяца шириной около пяти миль и был окружен хмурыми утесами. Сам ледник имел протяженность около семи миль. Право первооткрывателей позволяло нам дать имя этому леднику, и мы назвали его «ледник Шейнвальда» {22}.

Роберт Данн щедро выплескивает эмоции и переживания этих решающих дней. Стоит еще раз обратить внимание на то, что функция журналиста как главного оппонента Кука, его критика и разоблачителя, придумана. В будущем активные недруги Кука прочтут Данна выборочно, сделав акцент на его выпадах против руководителя. Затем эта подборка станет кочевать из одного повествования в другое, превратившись в канон. Автор очень рад возможности процитировать искреннюю талантливую прозу Данна о межличностных отношениях в команде во время длительного и неимоверно опасного путешествия:

Все мы не могли бродить в тумане по горам. Кто-то внизу должен был ежедневно следить за показаниями барометра. Доктор не говорил, кому остаться, предоставив решать это Хайраму и Миллеру. Я хотел, чтобы Миллер пошел с нами, и сказал Доктору, что мы будем рисковать своими жизнями, если с нами пойдет ребенок с дефектными зрением и слухом {31}.

В ряде эпизодов объективный Данн все-таки чуть-чуть гордится собой: своей зрелостью, талантами, работоспособностью, своей преданностью задачам экспедиции.

16 августа. Доктор заявил, что ждет, кто добровольно пожелает остаться; черт знает, что за предложение. Он еще добавил, что тот, кто окажется худшим в первый день восхождения, вернется назад. Вот так так! Как с такими шатаниями можно завоевать наше доверие?

В течение двух дней – девятых и десятых суток почти непрерывного дождя – мы слышим грохот снежных лавин, песчаный шорох мелкого дождя по намокшей палатке. Время от времени кто-то выглядывает наружу, и если видны какие-то предметы дальше, чем на десять ярдов, то поднимается большая суета.

На следующее утро под моросящим дождем Доктор сказал: «Хайрам, спустись к реке и запиши показания барометра». Это означало, что мы собираемся пойти вверх по леднику. Ничего не было сказано о том, кто должен остаться. Мы были в полном неведении относительно планов, и никто не осмеливался что-то спросить или предложить. Из-за наших ошибок с лошадьми Фред стал очень раздражительным, он высказывал кучу недовольства по поводу отсутствия еды и в адрес Хайрама, своего компаньона по восхождению; особенно он возмущался нерешительностью Доктора. «Наверное, он думает, что я недостаточно чистый для его гагачьей подкладки», – как-то сказал он. Спальные мешки были у всех, кроме Фреда, хотя он был одним из первых кандидатов на восхождение.

«Навстречу дыханию несущих смерть лавин. Поиск пути через вероломный лед и снег вокруг скользких, гладких пиков, вверх и вверх к отполированному небесами граниту на вершине». Фото Фредерика Кука

Мы тронулись. Неожиданно стало очень круто. Большая-Серая споткнулась и упала, но быстро выправилась и не скатилась вниз. Доктор пошел вперед, проверяя дорогу ледорубом. Это была медленная рискованная работа, приходилось идти и возвращаться по мостам через расселины, которые или выдержали бы, или нет, и узнать это было невозможно, пока не ступишь на них. Лошади ржали, упирались, поворачивали назад; их ноги дрожали, пока мы побоями заставляли их прыгать. Темно-Серый сорвал прыжок, и его задняя четверть оказалась в трещине. Все быстро сняли с него груз и вытянули за седельные веревки.

19 августа. Сегодня всем пятерым придется ночевать здесь, кому-то на улице, поскольку палатка вмещает только четверых. Все лишились дара речи, когда Хайрам высказал пожелание ночевать снаружи. Он соорудил себе спальное место, похожее на погребальный костер, из носков, попон и ящиков. Палатку укрепили ледорубами.

Доктор с Хайрамом поднялись до 8100 футов. Туман мешал обзору, но они доложили, что перспективы достаточно «благоприятные» для попытки. Всю ночь я не спал и прислушивался к лавинам, лежа зажатым между Фредом и шелковой стенкой, по которой струйками текла вода почти до самого утра, пока все не замерзло. Затем Доктор с трудом повернулся на живот, откинул с глаз светлые волосы и начал разжигать примус прямо перед собой, чтобы позавтракать цвибаками с карибу и чаем. Никто не умывался. На улице мы с Фредом протерли лица снегом. Мало толку – мыла не было. Когда я предлагал прихватить с собой немного, Доктор надо мной посмеялся. Потом мы затащили внутрь свои замерзшие башмаки и надели их, проявляя чудеса эквилибристики, потому что остальные лежали, стиснутые и оцепеневшие, как мумии.

Снаружи было совершенно ясно. Никогда еще я не видел таких крутых стен, таких нависающих ледников, насмехающихся над законами земного притяжения, такого яркого солнца и синего неба.

Мы, не торопясь, уложили рюкзаки и дважды все проверили. Затем каждый разобрался в том, что было самым тяжелым и самым легким, вес чего был преувеличен или преуменьшен (судя по глазам соседей). Всем досталось примерно по 40 фунтов. Мы решили, что на хребет нужно подниматься со спиртом, примусом и палаткой. Миллер должен будет отвести лошадей в лагерь вечером независимо от того, как высоко мы поднимемся, и записать показания барометра, когда мы будем находиться наверху.

Мы начали подъем на Мак-Кинли. Бросок вверх по осыпи, прямой, как лестница Иакова, уходящая в облака. Первым идет Фред, я – последний, а остальные между нами. С опущенными вниз головами, покрытые потом и едва дыша, мы останавливались через каждые 200 шагов, чтобы молча оглянуться на бедных лошадей, превратившихся в точки в снежном чистилище. Они бредут среди расщелин – бедные создания, пробывшие уже сутки без пищи. Фред рвался вперед и дошел до того, что уходил, пока Хайрам и Доктор еще отдыхали. Однажды Доктор, который нес шест от палатки, упал на снежном склоне, и нам показалось, что он вот-вот покатится вниз. Я настиг Фреда на вершине. Он перегнулся через снежный карниз, с сосулек которого капли падали на бог знает сколько тысяч футов вниз. Мы лежали на своих рюкзаках и жевали последние изюмины. Остальные на нас ворчали.

Основание нового склона располагалось поперек другого карниза; чтобы спуститься вниз и подняться до него, нужно было рубить ступени. Я сказал, что пойду туда за кем угодно. «Нет, – сказал Доктор, – нет смысла, пока не прояснится». Он отошел, чтобы заглянуть в соседний амфитеатр. «Оттуда тоже нет проходимых склонов, – сообщил он, – и если даже мы дойдем до вершины этого хребта, нет уверенности, что можно пройти дальше». Доктор подвел итог, сделав упор на свои возражения против продолжения восхождения. Я предложил подождать просветления до определенного времени, скажем, до трех часов. Так и порешили – и в назначенное время повернули назад.

20 августа. Опять, стиснутые в палатке, выискиваем любую возможность не касаться ее стенок. Доктор вышел наружу, чтобы покрутить над головой стеклянную трубочку на нитке – думаю, термометр. Где-то грохочет лавина, и Фред говорит: «Еще один товарняк».

21 августа. Миллер в палатке готовит гороховый суп. Вдали показались устало бредущие Хайрам и Доктор. Доктор распорядился укладывать вещи и возвращаться со всем барахлом в старый лагерь!

Удивляясь, как погода дала им возможность увидеть так много в соседней долине, я обозначил слабый протест: «Мне не нравится уходить отсюда так быстро и неожиданно». «Мне тоже, – ответил Доктор, – но что еще тут делать?» А затем вернулся к тому, что мы с Фредом уже и сами чувствовали – что на такой огромной горе, совершенно не исследованной и не обозримой целиком, глупо делать ставку на штурм сомнительного пика, случайно обнаруженного в ходе десятидневной разведки.

Хайрам жутко утомил нас с Фредом. «Ну что же, – заявил он с нескрываемой бравадой, – теперь, я думаю, наши шансы дойти до вершины Мак-Кинли велики как никогда. Завтра мы пройдем вокруг другой стороны этого ледника и почти наверняка найдем хорошую дорогу к вершине хребта». Такой сорт лицемерия доводит меня до бешенства. Если бы еще это принесло хоть какую-то пользу – лгать, чтобы поддержать наш дух. Однако победы добиваются прежде всего те, кто видит самые неблагоприятные стороны ситуации и борется, находясь в наихудшем положении {31}.

Удивительно удачная сентенция Данна. Удивительно адресная. Она точно о его старшем товарище – докторе Куке. Продолжение:

Я не хочу оживлять в памяти следующие четыре дня перед второй и последней попыткой подняться на Мак-Кинли. Внешне это была прежняя однообразная ходьба с лошадьми по безжизненным предгорьям, но подозрение отравляло каждую минуту днем и лишало сна ночью. Записи в дневнике за эти дни могут звучать даже менее правдиво, чем уже приведенные отрывки, которые, я надеюсь, дают представление о переживаниях, сопутствующих исследователям в моменты борьбы с самыми неблагоприятными силами природы, в условиях стресса. События, как они развивались именно в то время, обязательно трактуются с субъективных позиций. Я чувствовал, что Доктор не делал всего возможного, чтобы подняться на гору; он робко пытался избежать того, чтобы мы решили, что он спасовал.

22 августа. Я злился на себя за то, что согласился пойти с этими людьми, горный опыт которых был нулевой, хотя, видит бог, мой тоже был невелик. Я чувствовал себя полным дураком и недоумком из-за того, что не рассматривал непредвзято все обстоятельства, а слепо доверился скороспелой уверенности. О господи! Я могу написать об этом еще несколько страниц, но не стану.

Доктор на что-то решился; он совершил подвиг еще до начала похода. Он ничего слушать не хотел о трудностях, и когда его необоснованная мечта об успехе обернулась кошмаром, он стал самой кротостью и покорностью и спрашивал совета с деморализующей беспомощностью. Я его критикую, не имея в виду, что я сделал бы это лучше, – я бы вообще ничего не смог с таким оборудованием и таким составом. Кроме того, я плохо владею собой и не могу воспринимать ничего в жизни, даже достижение вершины Мак-Кинли, с таким безмятежным и непоколебимым спокойствием.

Наконец, в минуту явной депрессии, Доктор сказал: «Да, я боюсь, может случиться так, как сказал профессор, что для подъема на эту гору потребуется два сезона». На этот раз я весь был такт и симпатия, но это было больше похоже на удаление зуба {31}.

В книге «Бесстыдный дневник исследователя», появившейся в 1907 году, Данн добавляет:

Конечно, неудача была гораздо более тяжелой для него, чем для меня. Из-за моего эгоизма ничего подобного мне в голову не приходило, пока искренняя вспышка сомнения не обнажила сердце этого бедного человека {32}.

Вторая попытка

Переместив лагерь на 40 километров вдоль подножия горы, путешественники, как пишет Кук, «провели два прекрасных дня в походе и обследовали окрестности» {22}. Начальник определил путь, по которому следовало начать новый штурм. Из статьи Данна:

25 августа. Я высказал свои предыдущие возражения против Хайрама, слегка их усилив. «Возможно, он настолько же против твоей кандидатуры, как и ты против его, – сказал Доктор. – Но он, по крайней мере, не такой упрямец, как ты». Я ответил, что человек, настаивающий на своем, просто имеет чувство собственного достоинства и понимает, когда ему пытаются что-то навязать. Миллер считает, что мне следовало жестче высказаться насчет Хайрама. Доктор получает больше обвинений такого рода от Миллера, чем от меня.

Ложимся спать. Я сказал, что следующую экспедицию буду организовывать сам. «Ради бога, не забудь меня», – ответил Миллер.

Через коварное сборище снежных башенок мы поднялись с помощью веревок на серак [18] к крошечной точке на огромной полярной равнине, к палатке, до которой я уже и не думал дойти. Ночью, когда мимо пронеслась лавина, на палатку обрушилось шесть дюймов снега. Предсказание Доктора понемногу оправдывалось. Он ликовал. Еще бы! Он нашел дорогу к вершине Мак-Кинли. «Если только не случится крупного невезения, мы дойдем туда за пять дней», – заявил он.

26 августа. Доктор сейчас сказал за гороховым супом: «Мы должны провести ночь на вершине Мак-Кинли. Не думаю, что подобное когда-то проделывали на такой высокой горе и на такой широте, – не понимаю, почему». Итак, еще один выводок цыплят посчитали до их выклева. Все тело охватило какое-то оцепенение. «У тебя нервы не в порядке, – сказал Доктор, – я недавно заметил». Вздор!

Оранжевые и лиловые вечерние тона заливают эти чарующие белые пространства, идущие дальше вниз, бог знает куда {28}.

(Первыми, кто переночевал на вершине Мак-Кинли, стали четверо восходителей из команды Университета Мэйдзи. Случилось это 5 апреля 1960 года. Автор знает людей, встречавших рассвет на макушке Эльбруса – «вершине Европы». Они гордятся этим чрезвычайно. Возникает, как говорят они, единение человека с горой или даже с Богом. Из-за разреженности воздуха такая ночевка физически почти невозможна, чего Кук в 1903 году, по-видимому, не понимал.)

Из статьи Данна: «Теперь мы рубили ступени строго по очереди». Фото Фредерика Кука

Продолжение статьи Данна:

27 августа. Меня предупредили, что я простужусь, если буду есть снег, – еще одно арктическое пугало.

Хайрам рассказал душещипательную историю о том, как он не смог поймать лошадей, направился сюда пешком и услышал с ледника свист: «Прямо как Доктор». Он пошел на этот звук, заблудился и провел ночь на льду. Всего несколько часов назад его заметил Фред. Я достаточно хорошо владел собой, слушая эту историю – блестящую иллюстрацию глухоты, слепоты и тупости. Хайрам, безусловно, выдающийся исследователь, а мы – замечательная группа. Но любой осел мог догадаться, что свистел сурок.

28 августа. Мир, безусловно, приближается к концу. Доктор встал первым и начал готовить завтрак, впервые за всю экспедицию. Это выглядит как подход к стартовой черте, настолько он уверен в успехе.

И опять молча, гуськом мы тащились по этой мистической авениде. Странно, как дрожь от приводящих в ужас картин уменьшается, если вы наблюдаете их во второй или третий раз, и как после всего, чего вы натерпелись, попав сюда в одиночку, это сглаживается в компании.

Один или два раза Фред громко сообщал о сравнительном весе рюкзаков, азартно доказывая, что его груз тяжелее моего. Хайрам, естественно, его поддержал, поэтому, когда мы дошли до палатки, он ее сложил и бросил мне со словами: «Слушай, Данн, я думаю, твой мешок самый легкий», с чем я не согласился. Тогда наш механический гений соорудил весы из шеста для палатки и ледоруба. Насчет их устройства долго торговались, мой груз оказался самым легким после пяти попыток измерения. Фред продолжал ворчать, пока я не вставил: «Бог мой, мы все согласны, что ты лучше всех укладываешь рюкзак, никто и не думает этого отрицать». «Тогда я не понимаю, как это получается, – начал Хайрам, – что самый легкий груз всегда…» «Ты берешь лошадь, которая до 15 лет не работала, – нашелся Фред, – конечно, она может тащить больше, чем та, что усердно трудилась всю жизнь». Доктор только поглядывал и улыбался. Я его обожаю.

28 августа. Мы впервые попробовали пеммикан, который Доктор достал из своего угла и нарезал кусками хайрамовым ножом. Мне понравилось. Классная вещь. Напоминает по виду грибницу, а на вкус – кекс с изюмом. Он наверняка склеит нам кишки.

Мы не ждали появления солнца и к 10 часам уже избавились от всего ненужного. «Нам важно сосредоточиться на питании, а не на одежде», – сказал Доктор, отбрасывая в сторону свитер, и мы отправились – пробивать тропу в восьмидюймовом рыхлом снегу под слепящим холодным солнцем к подножию огромного отрога, выступающего из основания пологого юго-западного плеча Мак-Кинли, которое, по убеждению Доктора, должно стать более легким на своей дальней или восточной стороне, скрытой от нас отрогом. Это казалось правдоподобным. Мы взяли продуктов на десять дней. Половину припасов предполагалось оставить в лагере, который будет устроен вечером. По планам Доктора, лагерь нужно поставить под крутым склоном, на высоте 10 000 футов.

Склон начался некрутым подъемом по неровной поверхности, оставленной лавиной, но рюкзаки были такие, что оставалось неясным, как выдержать следующие десять минут. Тропинку пробивали по очереди, каждый по 50 шагов, потом отдых. Когда привыкли, проходили по 75 шагов и отдыхали каждый час. Никто не разговаривал. Во время отдыха мы пробивали ногами отверстия в фирне [19] , легкомысленно поворачивались спиной к склону и опирались на него рюкзаками. Однажды, проделывая это, мы получили первое предупреждение. Хайрам потерял равновесие и начал сползать-сползать-сползать; тогда Фред схватил его и несколькими движениями вернул на место – и таким образом спас ему жизнь. Вытирая пот с загорелых лиц, мы смотрели друг на друга и смеялись, даже Хайрам. Смотрели на лица в темных очках, превративших всех в незнакомцев: Фред – суровая личность, Док – смешной здоровый мужик, Хайрам – старый клоун.

У нас было только три ледоруба. В то утро никто о них не думал, у всех хватало вещей. Мне достался длинный ивовый шест от палатки. Он не предназначался ни для поддержания равновесия на этих полувырубленных ступенях, куда часто даже не помещался целиком носок ботинка, ни для того, чтобы очищать их от зернистого материала, сыпавшегося из-под аккуратно поднимаемых ног Хайрама. В первые смены никто из шедших впереди не хотел менять ледоруб на мой шест. Когда, наконец, я подсунул шест Хайраму и тоже смог рубить ступени, на более крутом склоне у меня получалось не очень хорошо, и все жаловались, что ступени слишком далеко расположены друг от друга {28}.

Кук замечает, что самым трудным оказалось не вырубать ступени во льду, а убирать снег – 14 дюймов, – покрывающий лед, в котором только после этого вырезалось углубление – опора.

Статья Данна:

Теперь мы рубили ступени строго по очереди – тот, кто шел впереди, прорубал примерно сто ступеней, ждал остальных и уступал место шедшему за ним, а сам вставал в хвост колонны. Мы медленно продвигались к отвесному западному краю под нависающими балконами.

29 августа. Глядя вниз с высоты добрых 2000 футов, где мы цеплялись за склон пальцами ног, я не испытывал головокружения, но в мозгу с калейдоскопической скоростью возникали картины того, как я падаю, что чувствую, как долго это будет продолжаться и какой сенсацией станет. Час за часом каждую минуту я, делая неуверенный шаг, внутренне проклинал себя и переживал, что скажут наши цивилизованные друзья, какими будут их сочувствующие комментарии относительно нашей группы, без альпинистского опыта безрассудно ринувшейся покорять самую высокую гору континента. Это меня злило. Вы скажете – трусость? Малодушие? Возможно. Но личная проверка еще впереди.

Поднимаюсь на Мак-Кинли с шестом от палатки. Иногда, в особенно опасных местах, все внутри начинает кипеть из-за того, что я сам поставил себя в такое положение с такими спутниками. Мое слепое пренебрежение молчанием Доктора на тему альпинизма теперь сказывается еще и другим образом. Это не выявляло отсутствие стойкости у него, как я думал раньше, но говорило о его безрассудной смелости. Хотя теперь я пожинаю то, что посеял. Однажды я спросил: разве не нужно идти в связках на таких крутых склонах? Никто не ответил, кроме Фреда, заявившего: «Я не собираюсь ни с кем связываться. Человек должен надеяться только на себя, когда бродит по таким местам». И он прав.

Один из реквизитов исследователя – помимо отвращения к мылу и воде – это его нечувствительность. Я не могу не восхищаться Хайрамом и Доктором и их черствостью, которая не является ни храбростью, ни самообладанием. Их мозг не пылает, приходя в ужас в критические моменты жизни. Оно и лучше. Где бы мы оказались, если бы с нами был еще один придурок вроде меня?

«Отдых на юго-западном хребте горы Мак-Кинли на высоте 10 000 футов. Ступени были вырублены на протяжении 3000 футов вверх по этой крутой стене». Фото Фредерика Кука

Последние два дня Доктор был настоящим товарищем. Вероятно, он понял, что это последнее усилие, и готовится к грандиозному спектаклю – отказу. В любом случае сегодня вечером я уверен, что он действительно пытается сделать все возможное, чтобы подняться на Мак-Кинли. Даже если мы потерпим неудачу, закончатся самые ужасные страдания – дни после первого поражения, а потом… О! Что я буду испытывать к Доктору? Возможно, незаслуженную жалость, но это изменит всю мою шкалу оценок. Я не смогу на это повлиять. Мы стараемся, чертовски стараемся. И все мое прошлое справедливое недовольство и расистская антипатия к Хайраму исчезли. Сегодня мы испытывали дружеские чувства друг к другу. Но я знаю, что это неискренне и бессмысленно; уберите опасность, и все станет как прежде. Но такое поведение, пока оно продолжается, и есть героическое. И я часто чувствовал, что я бы умер за подобные вещи в этой жизни. Впереди ты или сзади, в будущем или прошлом – в таких местах этого не понять. Мозг работает слишком быстро, а способность переносить холод и голод потрясает.

Я нездоров? Возможно, но это не место для холодного благоразумия, по крайней мере для меня, хотя мы с Фредом, когда дошли сюда, устроили боксерский поединок – чтобы согреться.

Было 5 часов, и мы находились прямо под вышеупомянутыми балконами. Вверх вел только один путь – прямо по плечу бергшрунда [20] , выступающего, как гаргулья из небоскреба. Мы взобрались по нему, но дальше дороги не было. Доктор сказал: «Так или иначе, ставим лагерь, а там посмотрим». Здесь не было и трех квадратных футов ровного пространства, поэтому мы начали долбить стену, чтобы хватило места для палатки, а затем опять скрючились, чтобы все поместились. Шелковый потолок дрожал, как паутина, и давил мне на голову. Даже в тепле мы были окоченевшие, усталые, обескураженные.

«Чай или гороховый суп?» – кто-то рассмеялся. Возможно, в конечном счете для нас было бы лучше тихо соскользнуть с этой гаргульи, пока мы спим, как в преследующих меня видениях, или чтобы страшный белый выступ бесшумно упал в ночь вместе с нами. Я заговорил вслух об этом, но Хайрам запротестовал, добавив: «Мы не хотим упоминать такие вещи, даже если мы их чувствуем».

Фред раздраженно наблюдает, как Хайрам возится с примусом. Доктор пишет в дневнике свои каракули. Как же тепло становится от чая! – с грязными кусками разломанных цвибаков, которые Доктор достает из белого мешка и бросает нам, приговаривая: «Это твоя порция, Данн». Каждому две чашки. Сначала ты черпаешь из котелка, а когда остается немного – расплескиваешь по спальным мешкам. Затем пеммикан – сколько хочешь. Хайрам рассказывает, как водить машину. Теперь все смеются. Все окружающее – просто шутка; есть что-то дьявольское в том, чтобы просто здесь находиться. У всех замечательное настроение, все относятся терпимее друг к другу, чем когда-либо раньше. Разве мы не одни во всем этом обманчивом белом мире? Мы зависим друг от друга. Но пока что единственная наша привязанность – горячий чай.

30 августа. Вот это да! Ох уж эти следующие четыре часа! Я, конечно, был с шестом от палатки – никто к нему бы и не притронулся на этом отрезке. Вся вчерашняя пытка со страхами, сожалениями и губительными фантазиями вновь навалилась на меня на этом дрожащем краю конца . Мы останавливались, затем, пошатываясь, с застывшими лицами, с трудом проходили вокруг рубящего ступень, чтобы он остался сзади, очень медленно опирались спиной на склон для отдыха, тщательно прилаживая задники ботинок в отверстия для носков. Но чаще переводили дух лицом к склону, наклонившись над бездной, чтобы дать отдых плечам, так что белое сияние внизу проплывало между ног вверх тормашками.

Сотни раз я приходил к выводу (и сейчас в этом уверен), что я не создан для покорения горных вершин, и еще сотни раз я называл себя идиотом, глядя на неуклюжие задницы Хайрама и Доктора. Вцепившись в палаточный шест, еще и еще раз я поворачивался, чтобы получить восхитительное страдание от зрелища того, как ненавистная бездна поднимается вверх.

Однако время пролетело как молния. Я не верил, что уже третий час. Доктор шел впереди. Была моя очередь рубить ступени, но Доктор, кажется, не собирался забирать у меня шест и отдавать ледоруб.

…Я предлагал и предлагал ему шест, но не мог понять – он не отдает мне ледоруб потому, что считает, что мне лучше оставаться сзади, или не хочет с ним расставаться. Я был вполне согласен идти сзади, но я чувствовал, что Доктор вроде как жертвует собой ради меня. «Здесь сплошной лед, будь осторожней», – невозмутимо говорил он между двумя тщательно отмеренными ступеньками, остановившись, чтобы порубить их поглубже. «А они не слишком далеки друг от друга?» – он задавал те вопросы, которые должен был бы задавать я, если бы шел впереди, но я их не задавал. Слова утешения; он меня просто восхищает. Фред с Хайрамом никогда не разговаривают, только во время отдыха, но и тогда сплошные ужасные банальности.

Кажется, что для каждой ступеньки нужно десять минут. Руками в варежках не за что ухватиться. Я спросил Фреда, что он думает по поводу восхождения с шестом для палатки. «Ты меня не заставишь использовать его на таком льду», – ответил он. А Хайрам (только подумайте) заявил: «Тот, кто несет кол от палатки, вообще не должен рубить ступени». Но все продолжалось как раньше. «Склон становится более пологим», – произнес Доктор. Так оно и было. Потом я зас ы пал его вопросами об этом, пытаясь со смехом подловить его на обещаниях. «Смотри, впереди ск а лы, вершина хребта», – сказал Доктор. Да, действительно. «Спасибо вам, спасибо вам», – повторял я, будто это была заслуга Доктора. «Я просто восхищен, как вы прошли этот склон», – восклицал я. И я по-прежнему восхищаюсь, несмотря на все предыдущие написанные мной недоброжелательные страницы.

30 августа. [Вечер.] Зенит впереди внезапно окаменел, превратившись в большую розовато-желтую полосу камня, закрывая видимость, подобно тому, как оглушает удар грома. Доктор сбросил свой рюкзак и побежал, бормоча на ходу указание устроить лагерь на первом же плоском месте.

Там, где черный гребень, ведущий к вершине розовых утесов, должен был выполаживаться, все оказалось абсолютно отвесным.

В палатке все молчали. Интересно, кто-нибудь признался самому себе, что мы потерпели поражение, или они сделают это только тогда, когда сами убедятся? И насколько Доктор теперь уверен, что проведет ночь на вершине? Похоже, что цыплята еще одного его выводка выклюнулись мертвыми.

Фред мрачный. Хайрам занимается примусом. Барометр застыл на отметке 10 800 футов.

Доктор только что вернулся в палатку после долгой медитации. «Никогда, никогда, – торжественно объявил он, – я не видел ничего более прекрасного». Похоже на него! Дух Севера, подобно Моисею, высек воду из скалы. Но он прав, я это видел. Ковер из облаков не покрывал запретной тундры, туман не смягчал острые выступы этих полярных вершин, только тусклая красная дымка искажала глубины мироздания, предупреждая, что они, мы и жизнь принадлежим, в конце концов, разным мирам.

Прошлой ночью я пытался заглушить свой страх с помощью софистики. Теперь скажу честно. Я боялся спуска больше, чем подъема.… Если бы мне предстояло что-то сделать, я бы привел в порядок свой дом {28}.

Люди приводят свой дом в порядок перед смертью. Сочувствую Данну.

31 августа. Примерно полдень. Все зашевелились очень поздно. После завтрака поступило распоряжение не собираться. Фред с Доктором пошли без рюкзаков к скалам.

Я беседовал с Хайрамом: «Хайрам, я хочу попросить у тебя прощения за все то обидное, что я сказал или сделал за эту экспедицию». Он засмеялся, посмотрел в сторону и ответил: «Все в порядке». У меня почти выступили слезы. Потом мы говорили так, будто выросли вместе, были в опасности на кораблях в полярном море. Я выразил уверенность, что дальше мы не пойдем. Хайрам сменил тему.

Фред с Доктором только что вернулись. «Сделайте чай и добавьте целую банку молока», – попросил Доктор. Я слышал, как Фред говорил: «Мы не смогли найти дороги, хоть какой-то. Ее нет». Хайрам разразился предположениями. «Доктор-р-р, вы ведь не собираетесь сдаваться?» – и начал показывать на гребни и ледники справа и слева, говоря, что мы, конечно, должны спуститься и подняться по ним. Доктор пробовал его урезонить. Казалось, что Хайрам искажает некоторые вещи, но я стыдливо восхищался его решительностью. Но тут в палатку вошел Фред и поставил точку: «Меня тошнит от таких воплей». Это вопли? Думаю, да, мне было стыдно как никогда. Но это не имело значения.

Собираемся вниз. Чтобы покорить такую гору, нужно нечто среднее между храбростью и решительностью. Простите, если я назову это интеллектом.

Мы начали второпях спускаться. Я слышал о людях, у которых выступал кровавый пот, и что-то красное капало у меня со лба во время этого самого ужасного спуска. Я помню, что постоянно говорил Доктору о разных видах храбрости; как просто было мне стоять на краю кратера вулкана Пеле вскоре после того, как был разрушен Сен-Пьер, потому что там жизнь и смерть не находились в моих собственных руках , как здесь, где мне грозят новые проблемы с трусостью и ответственностью, которые я еще не сумел решить. На полпути вниз Доктор настоял на том, чтобы забрать у меня шест от палатки, за что я навечно вознес его на Олимп {28}.

Бесстрашный, почти безрассудный подъем не увенчался успехом, но люди, оказавшиеся на значительной высоте, смогли рассмотреть окрестности. Кук пишет:

За ледником Питерс мы увидели замечательную цепь гор, которая тянулась параллельно великой горе примерно в 16 милях от нее. Высота этой горной цепи была примерно 7500 футов на севере, к югу же она постепенно повышалась до 11 900 футов. Многочисленные ледники, сползая вниз, прорубали ущелья по обеим сторонам. Это уникальное географическое образование я предложил назвать хребтом Рузвельта. Западная часть хребта Рузвельта – ряд бесснежных предгорий, большей частью пирамидальной формы. Их я предложил назвать предгорьями Ханны {17}.

Марк Ханна – американский сенатор, друг и соратник президента Мак-Кинли. Появилось и еще одно название: гора Хантер – как пишет Кук, «в честь мисс А. Хантер из Ньюпорта» {22}.

«Трудный спуск». Фото Фредерика Кука

Возвращение

Положение отряда между тем было плачевным: стояло начало сентября, бури приносили снежные заряды, продуктов осталось в обрез, трава промерзла, а северные ветры напоминали, что совсем скоро придут долгая зима и полярная ночь. Возвращение по старым следам было невозможно, ибо на западных склонах хребта трава замерзла и лошади не смогли бы прокормиться. Спасением мог стать сплав по глубокой реке Токлат, впадающей в Танану, и далее по Юкону. Но в этом случае первопроходческий дух экспедиции исчезал, ибо все эти места были хорошо известны. Кук принял другое, рискованное решение – идти вдоль внешней стороны подковы Аляскинского хребта на северо-северо-восток. По правую руку, как он предполагал, в цепи гор должен открыться прогал, по которому можно перевалить в бассейн реки Суситны. Такая дорога по неизведанной местности выглядела крайне заманчивой. На случай неудачи запасным маршрутом оставался Токлат.

Данн по этому поводу замечает:

Между главами нашего единственного и неповторимого «Тома Сойера» [приключения] мы читали правительственный отчет, который с привычной тривиальностью гласил, что существование перевала через хребет в долину Суситны «в высшей степени сомнительно» {29}.

Статья Кука:

Мы были уже готовы начать поиски неизвестного пока перевала, когда обнаружили, что лишились шести лошадей. В своем стремлении найти подножный корм животные ушли вниз по течению Кускоквима. Оставшихся семи лошадей было вполне достаточно, чтобы везти наши существенно облегченные тюки, поэтому мы позволили ушедшим животным попытать счастья в низинах среди лосей и карибу.

Утром 4 сентября начался долгий и изнурительный поход выше линии деревьев. Идти по длинным и неровным склонам было трудно, особенно после наших высотных упражнений в горах. От каждого резкого спуска наступала слабость, сердце работало тяжело. Это изматывало еще сильнее, чем подъем. Мы настолько устали, что, пройдя всего несколько миль после обеда, разбили лагерь на отдельно стоящем холме {17}.

В этот день охотники – Принц с винтовкой и Шейнвальд с револьвером – пополнили запасы продуктов, убив быка карибу и лося. До открытия перевала осталось несколько дней; Кук сдержан, погружен в себя и занят географическими исследованиями. Данн помогает, болеет за успех, но издерган и по-прежнему над всеми насмехается. Книга Кука:

Утром на лошадей погрузили достаточно свежего мяса и взяли курс на ледник Малдроу, за которым мы надеялись найти перевал. Мы шли по тундре два дня по семь часов, пока не подошли к концевой морене этого большого ледника, а затем направились на юго-восток для обследования гор. До этого момента наш маршрут очень напоминал тот, которым шли Брукс и Риберн, и составленная ими карта, хоть она и делалась в спешке, оказалась на удивление верной. Но дальше нам предстояло продвигаться по совершенно неизведанным местам, поэтому задача стала вдвойне интересной, но и намного более трудной.

Сойдя с боковой морены большого ледника на гравийные отмели новой реки, мы продолжили путь по широкой долине, которая, как выяснилось впоследствии, тянется почти на 50 миль в северо-восточном направлении. На востоке лежали горы со снежными шапками высотой от 7000 до 10 000 футов, а на западе – бурые выветренные горы высотой от 5000 до 7000 футов. Средняя ширина долины, лежащей на высоте 4000 футов, составляла около семи миль. В честь одного из спутников я назвал ее долиной Данна {22}.

Статья Данна:

6 сентября. Теперь Док ходит с деревянным компасом в кармане, а топографический уровень покоится на спине у Светло-Серого (новой передовой лошади, бедного животного, загруженного ящиками с хламом до самой земли). Доктор каждый вечер «рассчитывает наше местоположение» с карандашом и соломинкой. Мы тащили сюда фунты разных инструментов, которые ни разу не использовались, и теперь тащим их домой. Сегодня Миллер сказал: «Хорошая возможность использовать ваш теодолит», указывая на угол ледника Малдроу. Док только улыбнулся, как и раньше при подобном замечании.

Вечером в лагере я продекламировал:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Хайрам засмеялся и повторил стишок, но смысла не понял – Мак-Кинли была первым ежевичным кустом Дока, а перевал должен стать вторым – я надеюсь {29}.

Книга Кука:

Лагерь мы разбили 8 сентября в каньоне, где протекал небольшой ручей, у подошвы черной горы с закругленной вершиной, к западу от которой мы надеялись найти проход через хребет.

Быстро перекусив несолеными бифштексами из лосятины, я попросил Принца с Данном подняться вместе со мной на эту гору, названную нами Черной Головой. Примерно через час мы добрались до вершины, высота которой составила 5400 футов. Отсюда нам открылся потрясающий вид на огромное пространство, которым, вполне возможно, мы любовались первыми из людей. В 35 милях к юго-западу, за безымянными горами высотой в 12 000 футов, мы видели непокоренную высочайшую вершину Северной Америки, отсюда очень напоминающую верхнюю часть коренного зуба. Были отчетливо видны четыре туберкулы, две из них – с западной стороны седловины, а к востоку лежали еще две – довольно высокие и более заметные. Туберкулы этого гигантского зуба разделены большими ледниками, изливающимися вниз по очень крутым склонам. Если бы не было так трудно добраться до горы с этой стороны, мы бы решили, что верхние склоны здесь весьма многообещающие.

После того как на следующий день был проложен маршрут, мы спустились и разбили лагерь среди кустов ивняка. В русле ручья мы нашли уголь, а поблизости – некоторые признаки наличия нефти. Весь следующий день мы двигались к реке, которую заметили с Черной Головы, но, к нашему разочарованию, вид хребта не подавал надежд на существование перевала. 9 сентября наш лагерь располагался вблизи солонца, к которому сходилось много животных. Сток из бассейна Данна был направлен на север, в сторону реки Токлат. Древний ледник прорезал долину, формирующую бассейн. С восточной стороны бассейн ограничивался серией холмов, и мы чувствовали, что здесь можно найти проход. 10 сентября мы встали лагерем на крупном ручье в конце нашего бассейна и отсюда, прямо на юге, увидели большую брешь в хребте. Сквозь эту брешь вдоль ледника дули влажные восточные ветры» {22}.

Лошади отчаянно голодали и норовили сбежать от хозяев. Чтобы следить за ними ночью, было установлено дежурство, но во время вахты Кука животные все-таки исчезли, что дало Данну повод для очередных насмешек и упреков. Однако сухие факты выглядят так: утром Кук и Шейнвальд ушли на поиски перевала, а лошади тем временем были найдены.

Статья Данна:

9 сентября. «Док, видимо, не склонен давать передышку, есть у него лошади или нет, – заметил Миллер. – Он велел передать, чтобы, найдя лошадей, вы с Принцем погрузили снаряжение и шли вверх по леднику к перевалу». «Перевалу? Какому перевалу?» – презрительно усмехнулся Фред.

Мы решили ждать следопытов, но после обеда почувствовали себя более миролюбиво и собрали вещи.

Час мы шли в метель, пока Доктор с Хайрамом не замаячили на вершине ледопада в виде гигантских фигур из-за миража {29}.

Каждый из троих был привязан к лошади для безопасности. Трижды лошади проваливались, а один раз провалился и Фред.

Кук и Шейнвальд в прямом и переносном смысле были на высоте. Книга Кука:

За час мы поднялись на новый ледник и пошли по нему, переходя через множество трещин. Впереди было два варианта продолжения пути – севернее и южнее большого нунатака [24] , выступавшего над поверхностью ледника. В сильный снегопад мы постепенно поднялись до высоты 6100 футов, перейдя через сотни трещин, и когда дошли до конца восточного рукава ледника, облака со снегом пропали, небо прояснилось, и мы с восторгом смотрели вниз на зеленую долину Чулитны, главного притока реки Суситна.

Затем, по глубокому свежему снегу, мы обследовали дорогу вокруг нунатака к западному проходу. Над ледником опять повисло облако со снегом, такое плотное, что мы не видели окружающих скал и шли по компасу. Около двух часов мы двигались по этому проходу, держа натянутой связывающую нас веревку, ежеминутно ожидая падения в трещину. Внезапно мы вырвались из плена облаков, и под самыми ногами Шейнвальда оказался край пропасти глубиной в 3000 футов. Мы быстро отступили назад.

Когда мы повернулись, облака на время сдуло сильным северным ветром, и открылся отличный вид на ледник, по которому мы прошли во время снегопада. Ледник был около восьми миль в длину и в ширину чуть меньше двух миль. Этот новый ледник я назвал ледником Харви в честь мистера Джорджа Харви [25] .

Дойдя до середины ледника Харви, мы встретились с караваном. С этого места задача проведения лошадей поперек или вокруг широких трещин, обманчиво прикрытых снегом, стала весьма сложной, и в течение подъема животные часто проваливались в них. Однако теперь лошади были уже хорошо приспособлены ко всем сложностям пути, и, хотя и пугаясь частых падений в трещины, они прекрасно доставили все вьюки через перевал.

Из всех трудных приключений, выпавших на долю лошадей за долгий путь, самой тяжелой задачей оказался спуск с этого ледяного перевала. Менее чем за два часа они спустились на 3000 футов по склонам, временами слишком крутым даже для людей. Это была дорога по острым камням, льду и замерзшей земле. Однако наши животные с побитыми и израненными ногами, оставлявшие после себя кровавые следы, следовали за нами без попыток устремиться к зеленым полям в долине. Мы были ужасно рады, когда удалось без происшествий пересечь зеленый склон с высокой молодой травой, чтобы найти подходящее место для лагеря, но тут уже голодные животные отказались идти дальше, и пришлось быстро их расседлать, чтобы дать им спокойно пастись. Это была их первая порция незамерзшей травы более чем за две недели {22}.

«Через ледяной мост». Из книги «К вершине континента», 1908 год

У Данна хорошее настроение:

Вечером мы вспомнили «Жил в нашем городе старик», но в честь Доктора я заменил ежевичный куст на ивовый. На южной стороне хребта, где зима еще не осмелилась показаться, мы были в безопасности {29}.

Начальник, несмотря на умиротворение, заводит разговор о голоде, о возможной зимовке, опасность которой еще не миновала. При истлевшей одежде, изношенной обуви и скудных продуктовых запасах зимовка могла обернуться катастрофой. Впрочем, и на этот самый крайний случай были предусмотрены определенные меры: пеммикана хватило бы на месяц, а спички и патроны были запрятаны в несколько водонепроницаемых упаковок. Книга Кука:

За завтраком я заметил глубокую озабоченность на лицах своих спутников. Лагерь располагался среди первых кустов ивняка, росших на границе с зоной снегов. Сильный мороз заставил нас дрожать всю ночь, и когда все вылезли из палатки к немощному костру из ивовых веток, произошел откровенный обмен мнениями, закончившийся опасениями остаться здесь на зимовку. Вкус несвежего мяса, мерзкие пресные бобы и луковый чай [26] не смягчали наступающей угрозы. В середине этих трудных размышлений одна картина нас сильно порадовала. Впервые за несколько недель наши лошади лежали сытые в высокой зеленой траве и ворчали от удовольствия. Верные, преданные создания, как мы были привязаны к ним в этот момент! Они шли за нами сквозь лес и тундру, по ледяным рекам и в снежные облака огромной горы. Они научились взбираться по крутым склонам и ходить по ледникам, в возможность чего я никогда бы не поверил. Они проявили поистине человеческое понимание целей нашей экспедиции, и поскольку у каждого были дружеские отношения с какой-то лошадью, видеть их счастливыми было для всех настоящим удовольствием.

Ценные остатки наших припасов погрузили на лошадей. Мы прошли около 15 миль, поели голубики и смородины, встретили множество воронов и куропаток. Этот переход был трудным и утомительным, однако мы испытывали необычайный подъем.

За утренним костром с безоблачным небом мы смогли хорошо осмотреть окрестности. На западе заметили большой проем в главном хребте, выглядевший более удобным перевалом, чем тот, которым мы воспользовались. Ниже находились три островерхих снежных вершины высотой около 9000 футов, а несколькими милями восточнее – остроконечный черный пик. Здесь лежали крупные ледники, накапливающие осадки. Ручьи от этих ледников, объединяясь с другими ручьями, образовывали довольно большую реку. Эту реку мы назвали в честь моего друга и коллеги по арктическим исследованиям Герберта Бриджмена из Бруклина. Река Бриджмена на протяжении примерно 20 миль течет в юго-западном направлении, затем ныряет в каньон и соединяется с прозрачным потоком, текущим из широкого прохода, образуя реку Чулитна {22}.

Отряд двинулся по течению, переходя с одного берега на другой при крутых поворотах реки. Пока воды было немного, это не вызывало трудностей, но поток набирал силу, и уже со второго дня лошадям приходилось преодолевать реку вплавь, причем от 30 до 40 раз за день. Данн пишет:

Большинство погонщиков вам скажут, что невозможно сидеть верхом на плывущей груженой лошади. Конечно, если лошадь под вами перевернется, вам нужно успеть быстро спрыгнуть и не попасть под молотящие воздух копыта. Если только лошадь не вынесет на отмель, она утонет, а груз будет потерян. Раз за разом нам удавалось этого избежать. Мы начали ценить жизнь; каждый стоял на крупе на коленях, как цирковой наездник, пока дрожащее перегруженное создание фыркало в мутной ледяной воде. Наши глаза лихорадочно оглядывали проносящийся берег и высматривали подкрадывающиеся водовороты {29}.

Статья Кука:

Постоянные переправы через эту ледяную реку вброд и вплавь продолжались два дня; потом над нами нависла опасность из-за неприятного случая, произошедшего с одним из членов нашего отряда и лошадью. Быстрое течение подхватило их и ударило о скалу. Подобное могло повториться в любое время, поэтому, чтобы не подвергать риску себя и снаряжение, было принято решение построить плот.

Мы нашли небольшие плоские отмели, покрытые зарослями высоких трехгранных тополей. За отсутствием лучших деревьев мы остановились здесь и соорудили плот. Тополя были толщиной примерно 15 дюймов и высотой около 80 футов. Замечательно прямые и без сучков. Мы нарубили бревна длиной в 13 футов и снесли их в удобное место, где скрепили поперечинами, прихваченными веревками {17}.

«Сплав по реке». Из книги «К вершине континента», 1908 год

Данн:

Док так ловко дотащил бревна до реки, что я не удержался: «Вы, должно быть, когда-то работали на лесобазе». «А я и не знал», – серьезно ответил он.

Плот получил название «Мэри Энн». Доку с Хайрамом пришлось еще один день везти и сплавлять половину снаряжения на лошадях. А на следующее утро, после того как все на ней поплясали, «Мэри» была раскритикована за малую грузоподъемность {29}.

Были построены два новых плота из сухих елей: «Мэри Энн II» и «Этель Мэй». Кук пишет:

Наступил тяжелый час расставания с лошадьми. Они были для нас хорошими, верными спутниками, и казалось бессердечным оставлять их на произвол судьбы, ведь они могли погибнуть от снежной бескормицы или от волчьих зубов. Никто не хотел намеренно лишать жизни благородных созданий. Здесь росло много травы, но непонятно, смогут ли лошади откопать ее из-под снега, если зимой его выпадет много. В этом месте у прозрачного ручья мы расстались с семью самыми замечательными и преданными лошадьми, которые когда-либо проходили по неизведанным просторами Аляски {17}.

Данн:

Промокшие до костей мы шли в течение десяти дней, теперь неделю мы просто жили по грудь в ледяной воде Суситны, занимаясь наиболее впечатляющим из известных мне видов спорта – сплавом по извилистым каньонам не нанесенной на карту ледниковой реки. Мы с Фредом на «Мэри Энн II», остальные – на «Этели».

В русле из белых бурунов поднимались валуны, их не всегда удавалось обойти. Неожиданно появились гранитные ворота, через которые неслась река, и таинственные острова с одинокими деревьями. Утесы сближались, и мы плыли почти что в туннеле, холодном от сочащихся стен. Мы услышали, как Хайрам сказал: «Доктор-р-р, помните, что вы – капитан». А Миллер в таких местах предсказывал «водопад», призывая прекратить разговоры и смотреть вперед.

Два плота попеременно обгоняли друг друга, и поскольку был только один набор для кухни, передний плот останавливался и ждал. Высадка с плота на ледниковой реке похожа на прыжки через обруч наездников в цирке {29}.

Исследователей ждали новые открытия. Кук в статье рассказывает:

Вскоре после полудня 19 сентября мы остановились на отмели примерно в восьми милях к юго-востоку от морены некоего крупного ледника. Его нижний край частично обозначался на карте, составленной правительственными экспедициями, но о его верхнем крае не было никаких сведений. Мы поставили перед собой задачу исследовать этот ледник, а кроме него – восточные склоны горы Мак-Кинли, которых мы еще не видели. На следующее утро, взяв с собой рюкзаки со снаряжением и запасом провианта на три дня, мы [Шейнвальд, Данн и Кук] забрались на концевую морену, а затем прошли восемь миль вверх по скоплениям ледниковых обломков – наиболее удивительных из тех, что мне довелось видеть. На первом изгибе мы ушли с ледника, чтобы взобраться на крутые склоны цепи гор, откуда надеялись разглядеть направление движения ледника и великую вершину.

Мы поднялись на возвышение 6000 футов, но затем дорогу нам преградили скалы. Впрочем, и здесь мы сумели нанести на карту ледник и обширную горную территорию. Этот ледник является крупнейшим ледником внутренней Аляски и, вероятно, несет в себе моренного материала больше, чем любой другой ледник планеты.

Несколько позже мы обнаружили примерно такой же ледник, но меньших размеров. Он сходил по юго-восточному склону горы Мак-Кинли. Эти два ледника я назвал в честь моих жены и дочери: ледник Фидель [27]  – более крупный – и ледник Руфь – меньший {17}.

Фредерик Кук снова увидел Мак-Кинли:

Верхние 1000 футов имеют круглые, как у пчелиного гнезда, очертания, и три отрога гор представляют собой удобное место для глетчерного льда, по поверхности которого, вероятно, можно найти дорогу к вершине {17}.

Через три года именно так и будет покорена Мак-Кинли. Между тем зима наступала на пятки путешественникам. Кук пишет:

Запасы еды почти иссякли, одежда была изодрана в клочья. Без шапок и практически без обуви мы волокли наши плоты по отмелям, бредя в ледяной воде по нескольку часов в день {17}.

Наконец испытатели судьбы вышли к большой воде и 26 сентября прибыли в поселок Тайонек, ровно через три месяца после выхода из него. Руководитель экспедиции подвел итоги:

Мы прошли более 700 миль пешком, а на лодках и плотах – 300 миль. Мы исследовали большие площади новых территорий. Мы поднялись на гору Мак-Кинли на высоту 11 400 футов, обошли группу Мак-Кинли и собрали достаточно большое количество геологического и ботанического материала. Если говорить в общем, то за этот короткий период лета на Аляске мы сделали все, что было в человеческих силах {17}.

Знаменитый геолог Альфред Брукс открытия, сделанные доктором Куком, оценил как «более важные, чем восхождение на саму вершину этой горы» (Цит. по: {12}).

Один из главных недоброжелателей доктора Кука, ученый, альпинист, автор много раз переиздававшейся книги «Гора Мак-Кинли. Первые восхождения» доктор Террис Мур констатирует:

Величественная презентация Куком географических достижений 1903 года, его благородное и доброе отношение к другим членам группы, включая Данна, создали достаточно благоприятное впечатление о Куке как о лидере и компаньоне по путешествиям. Он был удостоен чести войти в различные ученые общества, географические и альпинистские клубы {52}.

Ученик Мура, один из известнейших американских альпинистов и истый враг Кука Брэдфорд Уошборн называет экспедицию Кука 1903 года «поразительным достижением, которое смогут повторить лишь через 50 лет» и восхищается тем, что экспедиция Кука «внесла бесценный вклад в географические знания об этой части внутренних районов Аляски» {79}.

Другой американский альпинист Арт Дэвидсон, прославившийся на склонах Мак-Кинли, и тоже не из числа сторонников нашего героя, пишет, что Кук «осуществил невероятную 750-мильную экспедицию вокруг Денали, после чего помог основать Американский клуб альпинистов» {25}. Это типичная оценка. Экспедиция circumnavigation, как ее называют американцы, занимает одну из первых строк в летописи наиболее славных деяний людей на Мак-Кинли.

Многоопытный современный путешественник, прочитав повествование доктора Кука или рассказы Данна о походе вокруг Мак-Кинли, долго будет восторгаться и думать: да возможно ли? И пешая часть, невообразимая по трудности, и опаснейшее восхождение, и безудержный сплав на построенных плотах! Три месяца! Более 1500 километров! Маршрут проходил по местам, неизвестным людям!

Отряд несколько раз разделялся, и люди порознь выполняли задуманное. Руководитель не может не радоваться, когда его небольшие группы самостоятельно и правильно выполняют свои задачи, а потом в назначенное время и в назначенном месте благополучно соединяются. Много слов сказано Куком о снаряжении и продуктах питания – он думал об этом, кажется, постоянно. Читая Кука, мы хорошо чувствуем его добросердечие: к товарищам по путешествию, к нанятым индейцам. Мы понимаем, насколько сам он силен, бесстрашен и подготовлен к худшим условиям походного быта. Данн написал, что для покорения великой горы нужны не только храбрость и решительность, но и интеллект. Очевидно, что интеллект Кука не отстает ни от его смелости, ни от его решительности.

Благодаря экспедиции 1903 года доктор Кук получил бесконечную фору как будущий покоритель Мак-Кинли. Он почти увидел путь на вершину Большой горы. Он наверняка думал о том, что предпочтительнее идти на вершину небольшим коллективом с минимальным и многофункциональным снаряжением. Он увидел склоны Мак-Кинли в первой половине сентября и не исключал этого времени года для возможного восхождения.

Цитируя статью и книгу Кука, автор опустил почти все длинные и насыщенные дотошными деталями географические сведения. Очевидно, что доктор Кук стал главным специалистом в Америке по Мак-Кинли.

Есть еще один важный аспект. За эти месяцы Кук научился путешествовать, точнее сказать, преодолевать трудности во время путешествия, трудности, заранее неизвестные. В будущем Кука поджидают еще одна затяжная осада Мак-Кинли, краткосрочное великолепное восхождение на вершину, бросок к Северному полюсу, тоже сравнительно быстрый, великолепный и подчиненный жесткому алгоритму, и возвращение с полюса к людям длиною в год – одно из самых великих путешествий в мире. Маршрут вокруг Мак-Кинли стал хорошей тренировкой перед возвращением к людям с Северного полюса, когда Куку потребуется искусство невыдуманного выживания.

Заканчивает Кук свою статью 1904 года так:

Местность, где расположена гора, лежит далеко в глубине материка, из-за чего доставка туда людей и припасов представляет собой большую проблему. Гора эта, наверное, одна из самых крутых среди крупнейших мировых вершин [30] , а арктический климат начинает проявлять себя у самого ее подножия. В отличие от горы Святого Ильи, обледенение здесь не такое экстенсивное, чтобы весь маршрут следовать по леднику. Тому, кто сможет в будущем покорить эту громадную гору, придется прокладывать путь по осколкам скальной породы, ледяным склонам, остроконечным пикам, под средним углом в 45° – по крайней мере до высоты 14 000 футов. Это будет свершение, которое по своим непревзойденным трудностям и тяжким разочарованиям сравнимо с покорением Северного полюса {17}.

Кук живет с мыслью о полюсе. В письме от 14 декабря 1903 года Роберт Пири прислал ему теплые слова: «Поздравляю со сделанным на горе Мак-Кинли и весьма сожалею, что не удалось достичь вершины. Надеюсь, с другим снаряжением вы одолеете ее» (Цит. по: {12}).

Вряд ли в Америке были люди, которые сомневались в способностях и возможностях Фредерика Кука, и летом 1906 года он организует вторую экспедицию к полярной заоблачной вершине.

 

Глава 4

Вторая экспедиция на Мак-Кинли

После альпинистских уроков на Аляске доктор Кук сравнивает полярные исследования и высокогорные восхождения. Он находит, что они похожи: и те и другие приносят одинаковые радости и разочарования; человек, поработавший в полярных районах Земли или высоко в горах, «еще долго будет возвращаться опять и опять в места своего страдания и вдохновения» {22}. Кук готов снова штурмовать Мак-Кинли. В 1904 году после лекции, которую он читал любителям путешествий, к нему подошел преподаватель физики из Колумбийского университета Гершель Паркер и предложил 2000 долларов за свое участие в новой экспедиции. Кук согласился, набросав план похода вверх по реке Йентна, где находился перевал: за ним можно было начать восхождение по юго-западному склону Мак-Кинли.

Кук вновь получил от журнала Harper’s Monthly аванс за будущие статьи, а бизнесмен Генри Дисстон согласился вложить в предприятие 5000 долларов с условием, что доктор Кук после восхождения устроит ему охоту на крупного зверя в удаленных районах Аляски.

По просьбе Паркера в состав экспедиции был включен его друг Белмор Браун, художник и путешественник-любитель, окончивший Гарвардский университет. На должность топографа Кук пригласил своего старого знакомого Расселла Портера, участника экспедиций Болдуина – Циглера и Циглера – Фиалы к Северному полюсу. Из старой команды в состав вошли Миллер (в качестве фотографа) и Принц (как погонщик лошадей). Последнему было разрешено взять с собой помощника, которым стал Эдвард Баррилл, кузнец из Гамильтона (штат Монтана). В качестве повара был принят Самюэль Бичер; а позже нанят старатель Джон Доккин. Террис Мур саркастически замечает: «Но с ними не было Роберта Данна, которого, как легко догадаться, не позвали» {52}.

Публикации Данна до такой степени не понравились членам Арктического клуба Америки, одним из учредителей которого был доктор Кук, что молодого человека лишили членства. Недовольный Стеффенс написал письмо в защиту Данна. Кук тоже встал на его сторону, стараясь свести скандал к минимуму, и решение об изгнании было пересмотрено. Тем не менее Данн, уже по собственному желанию, вышел из клуба. Маловероятно, что Кук обижался на журналиста за все его нападки. Однако, выбирая спутников для очередной экспедиции, начальник вполне резонно оградил себя от новых легко предсказуемых неприятностей. Любопытный диалог с Куком приводит Данн в заключительной, пятой статье:

– Вы не думаете, что руководитель, вызывающий сильную личную привязанность и энтузиазм у своих людей, хотя иногда и бывает несправедлив, а характер его вспыльчив, достигнет Полюса скорее, чем тот, кто сдержан и обладает уживчивым, ничем не примечательным характером? – спросил я.

– Данн, твой руководитель должен быть с характером ангела, – ответил Доктор {29}.

Главным отличием аляскинской кампании 1906 года от предыдущей являлось наличие моторной лодки для доставки снаряжения в верховье Йентны. Лошадей как вид транспорта сохранили, но нагрузку на них и на погонщиков, исходя из опыта 1903 года, значительно уменьшили. Кук с видимым удовольствием сообщает в книге разные подробности о своем моторном детище:

Баркас, построенный в Сиэтле, должен был справляться с мелководными быстрыми реками и обладать хорошими мореходными качествами, поскольку воды залива Кука весьма коварны. Баркас был 40 футов в длину, шириной в семь футов, с предельной осадкой в 20 дюймов. Двигался он с помощью мотора фирмы Lozier в 25 лошадиных сил с винтом, заключенным в трубу. Кроме того, лодка была оборудована веслами и парусами. Мотор весил 775 фунтов, а вся лодка – всего 3000 фунтов {22}.

Рассказ Кука о начале похода, когда происходили первые испытания лодки, пестрит терминами и описаниями неполадок: «в систему охлаждения проникла вода с грязью, которая забила обратные клапаны», «насос часто засорялся большим количеством взвешенного в воде ледникового ила», «карбюратор барахлил, поскольку в бензин попала вода», «винт заклинило в кожухе мелкими ветвями» и так далее. Несколько неожиданно путешественник сообщает:

Мне выпала особая задача считаться капитаном, а работать инженером. Роль капитана была простой, поскольку мой экипаж состоял из опытных людей, но как инженеру мне приходилось внимательно следить за многими аспектами работы бензинового двигателя {22}.

И – полный успех! – победные реляции следуют одна за другой:

На полном ходу баркас ринулся вверх по мутной пене и с невообразимой мощью понесся против стремительного течения. За шесть часов чистого времени мы дошли до Станции, побив все рекорды этой дистанции для всех типов лодок. Старатели, когда им удается на веслах или толкая лодки руками пройти реку данным маршрутом за шесть дней, считают, что им сильно повезло.

Примерно на 300 ярдов выше Станции река сужается и делает поворот, с опасной скоростью проносясь мимо громадного обрыва. Прежде ни одна лодка не могла пройти здесь против течения. Нам до сих пор удавалось преодолеть все стремнины, и эта не выглядела намного страшней других {22}.

Разумеется, они прошли опасное место.

После небольшой регулировки мотор пыхтел с легкостью и бесперебойностью часового механизма. Каждые 60 минут мы проходили вверх по реке расстояние, которое речная плоскодонка покрывает за несколько дней {22}.

Фредерик Кук. Из архива Центра полярных исследований Берда Университета штата Огайо

В один из первых дней путешественники обсуждали, какое имя дать лодке. Из девяти вариантов выбрали русское название горы Мак-Кинли – «Большой», проголосовав единогласно.

Молодец Кук! В следующей главе мы узнаем, что он взошел на Мак-Кинли. И если бы не «Большой», то никакой победы не было бы.

Отряд отплыл из Сиэтла 16 мая 1906 года на том же пароходе «Санта-Ана», что и тремя годами ранее, взяв на борт лошадей и лодку. Мэри Кук на этот раз не провожала мужа, оставшись дома с детьми: год назад семейство пополнилось девочкой Хелен.

Через две недели члены отряда высадились в Тайонеке. Лошадей снова спустили с корабля в воду, они благополучно доплыли до берега, но здесь на них набросились свирепые индейские собаки, и несчастные вынуждены были спасаться бегством. Несмотря на двухдневные поиски, шесть лошадей так и не нашли.

Книга Кука:

Примерно в полдень 3 июня Принц, Баррилл и Бичер сели на своих лошадей. Обоз из 14 лошадей в быстром темпе поскакал на север. Только немногие из них несли вьюки, состоящие из провианта на 30 дней и складной брезентовой лодки для переправ через реки. Все остальные вещи в верховья Йентны должен был привезти баркас {22}.

Для помощи были приглашены два новых человека: Расселл Болл и Уильям Армстронг.

К месту встречи в верховьях реки Йентны «Большой» прибыл раньше, чем караван с лошадьми. Разбив базовый лагерь, названный в честь Паркера «Паркер-хаус», и ожидая товарищей, Кук решил, используя брезентовую лодку, разведать дорогу к реке Кускоквим. Четверо тащили лодку бечевой, пятый сидел на корме с рулевым веслом.

По сыпучим пескам и галечным отмелям суденышко проталкивали, по порогам и водопадам проводили вброд. Продвижение было медленным: за полтора дня всего 13 километров, между тем днище лодки уже протерлось и требовался срочный ремонт. Миллеру и Армстронгу велели привести баркас в порядок, а Кук, Браун и Портер, сложив в рюкзаки палатки, спальные мешки, провизию и топографические инструменты, продолжили дорогу пешком. Портер, кстати, неутомимо работал с топографическими приборами, о чем с той же гордостью, что и о моторе, то и дело упоминает Фредерик Кук.

(Если о путешествии 1903 года вокруг Мак-Кинли параллельно рассказали Кук и Данн, то о летних работах на Аляске в 1906 году повествуют статья и книга Кука и дневники Брауна и Портера, которые щедро цитирует Роберт Брайс в книге «Кук и Пири. Полярная контроверсия завершена». Маршрут второй экспедиции Кука на Аляску, как и маршрут первой, приведен на карте Кука, но нас по-прежнему интересуют не картографические, топографические или географические подробности, а действия Кука, его характер и отношения с окружающими, особенно с Брауном и Паркером – его будущими главными оппонентами.)

«Вдоль побережья Аляски около Ситки». Фото Фредерика Кука

«В каньонах Чулитны. Залив Кука». Из книги «К вершине континента», 1908 год

Дневник Портера:

Поток извивался от стены к стене, нам приходилось практически постоянно переходить через него вброд по ледяной воде.

Путешествие вверх по этому холодному потоку выявило первоклассные качества Кука-компаньона в такой непредсказуемой ситуации. Он всегда находчив и внимателен к другим, пребывает в хорошем настроении и готов взять на себя больше тяжелой работы ( Цит. по:  {12}).

Дневник Брауна:

Вчера Доктор попал в серьезное положение на почти отвесном снежном склоне, уходящем на 1000 футов вниз. Кук взобрался на него и не мог повернуть назад, но в конце концов ему удалось дотянуться до дальнего края склона с помощью топора ( Цит. по:  {12}).

Книга Кука:

Мы, мокрые по пояс, в ботинках, полных ледяной воды, пересекли глубокий канал и начали восхождение. Склоны были крутыми, тогда как подлесок оказался плотным, как тропические джунгли, и мы на четвереньках карабкались и ползли сквозь ветви. Гнус доводил до бешенства, а в нашу одежду набились иглы от заманихи. Еще до того, как подняться на 2000 футов, мы изодрали в клочья штаны и вконец измучались. Часовой отдых и еще один час на обед сняли нашу усталость и восстановили энтузиазм. В течение этого времени мы заметили, что если бы мы добрались до старой ледниковой террасы примерно на 1000 футов выше и примерно четырьмя милями западнее, то увидели бы панораму горной цепи и решили бы, проходима ли она для наших вьючных лошадей. За два часа мы добрались до этого места и поставили там палатку. Б о льшую часть ночи шли дождь, снег и град, но раннее утро было, как обычно, ясным.

Проходы выглядели многообещающими, но ни один из них не является перевалом до тех пор, пока кто-то через него не пройдет. Мы могли бы пройти там пешком, но для этого у нас не было ни времени, ни запаса продуктов. И в конце концов, наша цель – всего лишь выяснить с приемлемой вероятностью, годится ли проход для вьючных лошадей. Теперь мы были в этом уверены и с трудом вернулись к Паркер-хаусу, не сомневаясь в своей способности пересечь с нашими лошадьми горный кряж по новому проходу {22}.

Через три недели после начала движения отряды воссоединились; в честь этого были приготовлены особые угощения и устроен отдых. Не все новости, однако, оказались радостными. Книга Кука:

Принц с Барриллом и Бичером изрядно потрудились, тащась по пересеченной местности через болота, сквозь густой подлесок, с переходом нескольких больших ледяных рек, чтобы добраться до нас возле Паркер-хауса на расстоянии 130 миль. Лошадей стало меньше, а те, что выжили, ослабли и отощали, главным образом из-за постоянных мучений, доставляемых гнусом и слепнями. Те шесть сбежавших лошадей так и не вернулись. Что еще хуже, во время выпаса близ реки Белуга табун забрел на травянистую равнину, под которой горел пласт бурого угля. Несколько лошадей провалились и увязли в горящем угле. Шесть животных сильно обгорели, из них троих пристрелили, а остальные после заботливого ухода выздоровели. Теперь от прекрасного обоза осталось только 11 лошадей, но некоторые из них уже не могли нести груз {22}.

Лошади несли снаряжение и припасы. Фото Фредерика Кука

«Лошади переходят реку вброд. В бурные ледяные потоки и через холодные джунгли. В попытках подойти к горе Мак-Кинли мы постоянно промокали в ледяной воде в течение трех месяцев». Фото Фредерика Кука

Армстронг и Болл были отправлены вниз по реке в складной лодке, а караван 25 июня начал движение к перевалу. На лошадях, которых сопровождали восемь человек, были грузы для охотничьей экспедиции Диссонта и все снаряжение и припасы для восхождения на Мак-Кинли. Стояла теплая погода, и снег в горах быстро таял, по ночам шли проливные дожди, и реки вздулись. Начались знакомые Куку, Миллеру и Принцу крайне опасные переправы на лошадях. Вот наблюдения Кука по этому поводу:

Когда мы приближались к глубокому месту, каждый брал свою любимую лошадь и вел ее вброд, взбираясь на нее на ходу. Если плыть было недалеко и всадник сохранял хладнокровие, то задача выглядела даже веселой, но если заплыв продолжался долго, а всадника или лошадь охватывала паника, то это становилось проблемой для всех.

Паника, возникающая в середине сильного потока, похожа на ту, что появляется на больших высотах при звуках лавины. Это опасное психическое состояние, подавляющее способность быстро действовать, от чего зачастую и зависит жизнь. Некоторые вскоре приучили себя подавлять эту панику, но у других она с каждым разом становилась все более губительной. Мчащиеся ледяные потоки оказывают необычное воздействие на всех, кто подолгу находится поблизости. Несущейся воде сопутствует целая гамма переживаний. Большинство членов нашей группы чувствовали дух этой опасности стремнин, и когда мы вдыхали ледяные брызги быстрых потоков, одни становились оживленными и болтливыми, а другие тихими и мрачными {22}.

Из книги Кука: «Каждый брал свою любимую лошадь и вел ее вброд, взбираясь на нее на ходу». Фото Фредерика Кука

Самым уязвимым оказался Паркер. Роберт Брайс пишет:

Профессор Паркер немедленно выразил крайнее отвращение к таким переходам по воде. Даже несмотря на то, что он принял меры предосторожности, надев неуклюжий надувной жилет под свою куртку, его паника усиливалась при каждой переправе {12}.

В результате Паркер оказался ближе всех к смерти.

Книга Кука:

Поскольку река делала крутой поворот от одного утеса к другому, нам пришлось переходить два узких рукава, где вода мчалась с такой скоростью, что дух захватывало. При первом переходе почти все испытали какие-то неприятности и выкарабкивались из бурлящих струй с чувством, что только что избежали ледяной могилы. Следующий поток выглядел более обнадеживающим. Он был шире, и это давало нам больше пространства, чтобы миновать скалы, если случайно тебя понесет вниз. Четыре человека переправились с некоторым трудом, но избежав купания. Профессор Паркер взобрался на Билли Бака, лошадь, заслужившую репутацию лучшей на переправах через реки. Но в середине реки Билли Бак оступился, его понесло вниз по течению и затянуло под воду. На несколько секунд профессор с лошадью пропали из вида. Внезапно профессор вынырнул, направился к берегу, и Барриллу удалось выдернуть его из воды, когда тот уже готов был сдаться. Голова лошади еще виднелась, пока бурлящие воды огибали скалы, но после мы не видели несчастное животное. Мы думали, что потеряли лошадь, но предполагали, что ее поклажу должно вынести на берег течением. Во вьюке лежали некоторые вещи, совершенно необходимые для нашей работы, и самой важной и наиболее желаемой из них являлось ружье Брауна, ненадежно привязанное сверху. Две разведывательные группы отправились вниз по течению для поисков вьюка, и несколькими милями ниже они обнаружили Билли Бака. Он пасся в высокой траве со своим вьюком, все еще должным образом укомплектованным, и ружьем, несколько поцарапанным и с вмятинами, но все же исправным {22}.

Счастливым чувствовал себя Фред Принц – на спине Билли Бака находился весь запас табака.

29 июня Кук решил устроить разведку на лучших «речных» лошадях без всякой поклажи; с собой он пригласил Брауна, Баррилла и Принца. Дневник Брауна:

Рев воды не давал никакой возможности разговаривать, а громадные куски зеленого льда загромоздили реку и представляли опасность для лошадей. При первой переправе в том месте, где два потока сливались, лошадь Брилла [32] поскользнулась, и он вместе с животным пронесся мимо меня в облаке водяной пыли. Порой я сам не видел ничего, кроме бурлящей воды и водоворотов. Затем мою лошадь подхватило течение, и мы помчались вниз, задыхаясь в ледяном потоке, полном мелких льдинок и несущем нас мимо суровых отвесных скал. Наконец мы выползли на берег и лежали на скалах, дрожа до тех пор, пока не восстановилось кровообращение. Было восемь вечера, и холодный ветер завывал в каньоне. Казалось, что холод отнимал у нас жизненные силы ( Цит. по:  {12}).

Книга Кука:

Когда я заставлял коня войти в воду, он неожиданно оступился и рванулся назад, но сильное течение невероятно быстро перевернуло его. Не успев сказать ничего ни лошади, ни себе самому, я обнаружил, что держусь за живот животного, чьи ноги бешено молотят воду. Я оставил лошадь. Не знаю, отпустил я ее бессознательно или это было обдуманное решение, но в следующий миг, пыхтя и фыркая, мы бок о бок плыли к берегу.

Чалого пронесло всего около ста футов, и через большие валуны он выбрался на песчаную косу, где стоял и наблюдал, как стремительный поток мчит меня к скале. Казалось, я никогда не доберусь до берега, ибо из-за скорости потока я не мог опустить вниз ноги и нащупать дно. Чувствуя, что рука смерти близко, я сделал последнее усилие, все же выбросившее меня на гальку в тот момент, когда течение повернуло, чтобы втиснуться в туннель. Несколько минут я лежал на этой гальке вниз лицом, чуть ли не парализованный от холода и изнеможения. С возвращением сознания чувство холода усилилось, и когда я подошел к лошади, то заметил, что она тоже дрожит. До конца каньона оставалась всего миля, но у меня не хватило смелости, чтобы испытать ниже более опасные переправы.

Найдя в овражке немного хорошей травы, я оставил Чалого, намереваясь добраться до лагеря по краю каньона и предполагая прийти за ним утром, когда вода спадет. Подъем из каньона оказался очень трудным. Я отошел недалеко, прежде чем лошадь толкнула меня носом под руку, подтверждая, что способна карабкаться так же, как человек. Вместе мы проделали извилистый путь наверх, но там нас встретили еще б о льшие трудности. Подлесок стоял настолько густой, что сквозь него оказалось крайне сложно пробиться, а чтобы прорубать тропу, у меня имелся лишь перочинный нож. Торопясь за мной по ольховнику, конь, казалось, разделял мое желание убраться подальше от быстрины. Наконец мы добрались до лагеря, где обнаружили Принца, греющегося у ярко горящего костра. Примерно через час подошел Браун. Баррилл с лошадью остались в каньоне.

Позже мы организовали экспедицию по вызволению Баррилла, но этим вечером, пока вода продолжала подниматься, а температура падала, он отказался от помощи и просил оставить его до утра, когда вода спадет. Как только взошло солнце, Принц взял Чалого и отправился освобождать Баррилла. Уровень воды настолько упал, что оба просто ехали верхом, не пускаясь вплавь. Баррилл провел 24 часа без еды и сна, но зато приобрел богатый жизненный опыт.

Мы вернулись в Паркер-хаус, чтобы разработать другие приемы штурма. Смелое предприятие по поискам перевала оказалось безнадежным и провалилось, но открытие множества ледников, гор и рек стало достаточной наградой за суровые испытания {22}.

Итак, начальник решил, что каравану с поклажей через хребет не пробиться. «Другие приемы» состояли в том, чтобы одолеть Мак-Кинли с юго-востока. Для этого сначала надо было сместиться с запада на восток более чем на сто километров, преодолев массу препятствий. Причем самой большой проблемой в предстоящей работе становились не ловушки, расставленные природой, – сильно ухудшалось физическое и моральное состояние Паркера. Роберт Брайс замечает:

Профессор Паркер, вконец уставший от движения по воде, назвал восхождение на Мак-Кинли морским предприятием. Он был так измучен трудным путешествием, что больше не мог взбираться на свою лошадь самостоятельно: ему требовалась помощь двоих {12}.

О каком же восхождении могла идти речь? Что же касается метафоры «морское предприятие», то она выглядит вполне удачной. Кук в своей книге слагает целую оду, которую можно было бы назвать «Альпинизм и вода на Аляске», завершая ее восклицанием: «Вода снизу, вода сверху, вода везде» {22}.

Двигаясь от Паркер-хауса на северо-восток, путешественники подошли к горе Клискон. Был объявлен день отдыха для лошадей: несколько из них вышли из строя, так что часть поклажи несли люди. Браун и Паркер поднялись на вершину, Портер и Баррилл занялись топографией, Кук и Миллер отправились на разведку. Впереди лежал поселок старателей Санфлауэр, до которого оставалось 18 миль. Легкомысленно не взяв с собой никакой еды, Кук и Миллер ушли далеко вперед. Голодные и усталые, неожиданно они натолкнулись на бревенчатую хижину, стоящую на четырех высоких столбах и недоступную для зверей. Соорудив лестницу, путешественники влезли в избу и были радостно поражены разнообразием и изобилием продуктов, хранящихся тут. Уже принявшись за еду, они нашли записку:

Этот лагерь является собственностью Сэма Вагнера, и всякий, кто придет, может им пользоваться. Оставьте все как есть и унесите то, что принесли. Используйте свои припасы, поскольку здесь они не растут. Если кто-то что-то украдет, то его по закону этих мест пристрелят как обыкновенного вора.

Сэм Вагнер {22}

Кук продолжает:

Еда комом стояла у нас в горле, когда мы направились в Санфлауэр, чтобы предстать перед законом этих мест. Но в Санфлауэре старатели сердечно нас приняли, а мистер Макдональд, главный покровитель новой старательской волны, предложил нам дождаться нашего обоза в своем переполненном лагере. Когда мы продолжили прерванный ранее обед, к нам присоединился Сэм Вагнер. Мы объяснили свой проступок в его лагере, и он успокоил нашу совесть, предложив вместе покурить {22}.

Отряд с лошадьми прибыл через два дня, в течение которых непрерывно хлестал дождь. «Профессор Паркер рассказал, как трудно было идти по болотам» {22}, – замечает Кук. 12 июня караван взял курс на реку Кахилтну, берущую начало из ледника с тем же названием. Учредитель лагеря Макдональд отправил с Куком в качестве проводника индейца Пита, которому Кук посвятил в своей книге несколько забавных и поучительных строк:

Пит привнес новый юмор в нашу жизнь, но его ужасная лень разлагала дисциплину всего отряда. Он все пытался понять, что заставляет такое количество людей тащить гору снаряжения в дикие места, где не способны выжить даже его соплеменники. После знакомства со старателями он решил, что это новое нашествие за золотом. Мы сказали ему, что идем не за золотом, и попросили проводить нас на вершину большой горы, на что Пит ничего не ответил, но окинул нас испытующим взглядом, возможно, подумав, что либо мы не говорим правды, либо у нас не все в порядке с головой. Потом он, кажется, думал, что мы симулируем нелюбовь к золоту.

С Питом во главе лошади энергичным аллюром двинулись по заросшим травой болотам вокруг живописных озер и мимо редких групп елей к реке Лейк-крик. Здесь Пит уселся, наблюдая, что мы будем делать, а остальные члены команды приготовились к уже вошедшей в привычку переправе вброд или вплавь. Лошадей заставили прыгать с людьми и поклажей с берега в поток, оказавшийся мелким: его действительно можно было спокойно перейти вброд. Пит следил за каждой лошадью, выискивая легкий проход, а потом, подняв голенища своих высоких сапог, вошел в воду, где было не глубже, чем по колено. Перед самым выходом на берег он угодил в яму и погрузился в воду по шею. Пока мы вытаскивали его, он бессвязно выкрикивал индейские ругательства. Пит настаивал на том, чтобы развести костер, обогреться и обсушиться. Мы замерзли и промокли почти так же, как Пит, но обоз не мог останавливаться по такой причине. Согреваться нужно было быстрой ходьбой (курсив мой. – Д. Ш. ).

Поздно вечером мы подошли к краю обрыва и вдали увидели поверхность большого ледника, дающего начало реке Кахилтне.

Путь в течение следующего дня проходил по водоразделам – от верховий реки Датч-крик к реке Бэа-крик. Спускаясь по Бэа-крику, мы подошли к внезапно открывавшейся долине. С этого отвесного берега мы составили первое представление о местности, лежащей к югу и востоку от горы Мак-Кинли. Два огромных ледника [Токоситна и Руфь] изливались через параллельные ущелья, и их воды, обойдя вокруг группы зазубренных пиков, которые Пит называл Токоша, сливались, образуя реку Токоситну. По одному из этих ледников мы надеялись найти прямой путь к горе Мак-Кинли. Мы спустились примерно на 1000 футов, прорубили тропу через дремучие заросли ивы и ольхи и раскинули палатки в бассейне Токоситны.

Питу сказали, что он может вернуться в лагерь старателей, но ему нравились наш лагерь и наша еда, а кроме того, ему по-прежнему было чрезвычайно любопытно, что нами движет. В течение нескольких дней он ничего не делал, слоняясь по лагерю и проверяя свои догадки относительно наших целей. В качестве проводника Пит оказался совершенно бесполезен, поскольку наши верховые предпочитали сами выбирать дорогу. Но в качестве персонажа, достойного изучения, он представлял собой великолепный образец.

Мы почти достигли предела продвижения для обоза, и потому в дальнейшем сами должны были превратиться во вьючных животных. Лошадей оставили пастись в низине под надзором Принца. Мы планировали разведывательное путешествие в верхнюю часть предгорий, откуда надеялись в общих чертах наметить наши будущие действия. Мы рассчитывали пройти по леднику далеко в предгорья, а затем подняться на какую-нибудь вершину, с которой бы открывался подходящий обзор, однако нижняя часть ледника оказалась непроходимой из-за сложных нагромождений моренного материала.

Река, слишком глубокая и быстрая для перехода вброд, неслась из ущелья, в котором было невозможно закрепиться. Мы прорубили тропу сквозь низкий кустарник и забрались на старый ледниковый уступ на высоте 2700 футов. Пройдя несколько миль по этой террасе в северном направлении, мы поднялись на вершину пика в 80 милях южнее горы Мак-Кинли. Пита не просили присоединиться к отряду, но он шел вслед за нами, и когда мы преодолели тяжелый подъем по крутым склонам из сланца, то подождали, пока он нас догонит. Поскольку он считался нашим проводником и помощником, я отдал ему свой рюкзак, однако он начал возражать, заявляя, что у него изранены ноги и болят плечи. Тем не менее рюкзак остался у него на спине.

Первый обзор с вершины не принес утешения. Темные облака закрывали верхние предгорья и средние склоны огромной горы. Паркер с Брауном поднялись на другой пик, и когда они приблизились к вершине, южная сторона с ее смертельно опасными стенами отвесных гранитных скал открылась на несколько кратких мгновений. После быстрого, но внимательного осмотра профессор Паркер объявил, что гора недоступна с юга и востока, и не советовал идти в ту сторону для восхождения. Я был склонен согласиться с профессором {22}.

То же отразил в своем дневнике Браун:

Мы достигли вершины для того, чтобы увидеть Мак-Кинли и все ее величественные предгорья прямо перед собой, и при первом взгляде мы все воскликнули, что гора недоступна. Профессор подошел ненадолго и тоже заметил, что подъем невозможен. Для того чтобы взойти на гору Мак-Кинли с южной стороны, нам пришлось бы взбираться 18 000 футов по такому труднопроходимому каменному обрыву, который только мог быть создан природой» ( Цит. по:  {12}).

Кук продолжает:

Но мне хотелось разбить лагерь в нашей точке наблюдения, чтобы осмотреть склоны великой горы и ее восточных окрестностей, когда свет будет падать с другой стороны (курсив мой. – Д. Ш. ). С этой целью Браун вызвался остаться {22}.

Дневник Брауна:

В течение ночи меня постоянно будил грохот продолжительных каменных осыпей и лавин. Время от времени на протяжении ночи мы вставали и смотрели на гору в надежде, что все облака разойдутся, но мы смогли бросить только беглый взгляд.

Я думаю, доктор отказался от всякой надежды подняться на вершину в этом году, и я сочувствую ему в его огромном разочаровании ( Цит. по:  {12}).

Кук увлеченно описывает потрясающие пейзажи и открытую им гору, названную Дисстон («в честь моего друга Генри Дисстона» {22}). В качестве открытия он упоминает и широкий ледник Викофф, в который «многочисленными притоками разгружается» {22} восточный водосборный бассейн горы Дисстон.

Книга Кука:

Восхождение на гору Мак-Кинли теперь было отложено как безнадежное предприятие, однако мы решили уделить около недели исследованию ледника Руфь (курсив мой. – Д. Ш. ) и разведке общего характера восточных предгорий. Мистер Портер для наблюдений выбрал хребет, разделяющий два ледника.

Мы вместе с Паркером, Брауном и Барриллом хотели перейти эту гряду, чтобы исследовать ледник Руфь до его притоков (курсив мой. – Д. Ш. ). С полевым снаряжением в рюкзаках мы отправились утром 21 июля; наш путь по леднику (Токоситна – Д. Ш. ) пролегал по холмам из острых осколков гранита и кварца, вокруг огромных карстовых пустот, через ледяные тоннели, где воды бешено ревели по пути вниз. За пределами ледника мы карабкались сквозь кустарник и высокую траву, по зарослям голубики и цветам старой ледниковой морены, пересекая медвежьи тропы каждые несколько минут. Поднявшись выше, мы разбили лагерь в седловине, откуда виднелись оба ледника. Мы провели на этом хребте два дня и две ночи, и Портер добился замечательных результатов с точки зрения топографии, но мы не нашли никаких новых гор, ледников или подступов к Мак-Кинли. Результат этой рекогносцировки в конечном счете доказал нам безнадежность дальнейшего восхождения от любой точки, до которой можно добраться прежде, чем наступающая зима закроет ворота к высшему миру. С этим настроением мы вернулись в лагерь, чтобы разработать план дальнейших поисково-разведочных работ {22}.

Дважды Кук упоминает свое желание исследовать ледник Руфь, но осуществить это удастся только через полтора месяца и в другом составе.

Портер, делающий наблюдения. Фото Фредерика Кука

Наступающая зима, о которой говорит Кук, была, разумеется, ни при чем. Считаться следовало не с зимой – до нее было далеко, – а с желаниями благодетелей: Паркера и Диссонта. Профессор оказался слабейшим участником, однако, сделав финансовый вклад, он получил привилегии и уверенно ими пользовался. Его невозможно было эвакуировать «в тыл», и фактически он стал грузом на шее начальника. У Брайса читаем: «В дневнике Браун признал, что доктор Кук повернул обратно на леднике Токоситна ради профессора Паркера» {12}. Ссылаясь на дневник Паркера, Брайс подытоживает: «Доктор признал, что совершить восхождение с этой стороны нет никакой возможности, так что Паркер принял решение сразу вернуться в Нью-Йорк» {12}.

Диссонт тоже нуждался во внимании. Эквивалентом финансового вклада было вовсе не увековечение его имени на карте, что было сделано, а охота в дебрях Аляски. В книге Кук не раз говорит о «походе на запад» и «задачах на западе». Эти словарные украшения тождественны одному – «обеспечить охоту Диссонту». Летом 1906 года на Аляске Кук не был свободным человеком.

Обоз направился в Янгстаун, заброшенный лагерь золотоискателей в 15 километрах от Паркер-хауса вниз по течению Йентны.

Похоже, что отступление стало облегчением не только для Паркера, но и для Брауна. В книге «Завоевание Мак-Кинли», впервые изданной в 1913 году, Браун пишет:

Нам больше не надо было прилагать всю энергию ума и тела, чтобы удовлетворить всепоглощающую страсть к скорости независимо от ее цены. Мы плыли по течению скорее как группа цыган, беззаботных и свободных, как дети. Смех и грубые шутки раздавались на всем протяжении вьючного обоза {25}.

Понятно, что слова «страсть к скорости независимо от ее цены» – камень в огород Кука.

Паркеру, впрочем, не полегчало. Брайс отмечает, что он дошел до своего предела, когда увидел многочисленные потоки, вытекающие из ледника Кахилтна. Дневник Брауна:

Профессор испугался при первом переходе вброд, и мне пришлось вести его лошадь далеко вниз и переправлять его через разные реки – он верхом, а я вплавь ( Цит. по : {12}).

Произошла передислокация: чтобы закончить карту новой территории, Портер продолжал топографические работы; Кук, Браун и Миллер должны были доставить «Большой» и все припасы из Паркер-хауса в Янгстаун, и этим троим пришлось несладко.

Книга Кука:

В Паркер-хаус мы прибыли вечером 31 июля, после самых отвратительных водных приключений за весь поход: мы провели в воде, стоявшей очень высоко, более трех часов.

Вокруг Паркер-хауса вся река изменилась. Возле лодки образовалась новая коса, и она оказалась на мели в сплошном болоте. Мы развели костер, чтобы согреться, затем принялись готовить лодку к спуску. Мы перетащили ее через мелководье под нависающими деревьями, через корни, и со скоростью автомобиля вырвались на более широкий поток. Но стоило только почувствовать облегчение, как начались неприятности. «Большой» садился на одну мель за другой. Наконец мы с раздражением выбросили за борт оба якоря, и в 3 часа при свете яркого костра повалились на песок для пятиминутного отдыха. Когда мы проснулись, шоколадные воды воспламенялись восходящим солнцем, а мы были засыпаны пушистым пеплом от тополевых поленьев. Несколько часов мы откапывали лодку от свежего ила и наконец, освобожденные силами течения, поспешили в Янгстаун на встречу с товарищами {22}.

Лодка «Большой». Фото Фредерика Кука

Кук нанял на работу старателя Джона Доккина. Теперь Баррилл и Доккин должны были подготовиться «для похода на запад», в частности прорубить тропу до Кичатны. Все остальные на «Большом» пошли вниз по Йентне и 1 августа прибыли на Станцию.

По трудности финал экспедиции не уступает всей ее остальной части. Книга Кука:

В низовьях «Большой» осторожно прошел через мели дельты реки Суситны в спокойные воды залива Кука. Налетая на топляки и мчась в порогах вниз по быстрой ледяной воде, мы сломали руль и погнули все лопасти винта. Мы оборудовали корму так, чтобы двое могли править веслами, и в реке это самодельное средство работало превосходно. Поскольку винт тянул со скоростью 8 миль в час, и судно находилось под контролем, мы решили, что это безопасно – рискнуть пройти 30 миль коварного моря до Тайонека с отливом, уходящим со скоростью 8 миль в час. Первые десять миль мы прошли быстро, но заметили высокие волны, накатывающие с востока. Шторм не заставил себя ждать. Небольшие сгустки испарений стального цвета летели в нас как из пушки. Волны направляли нас бортом к ветру, заставляя маленькое суденышко крутиться, разворачиваться, трещать, пока мы не поняли, что оно скоро развалится. Теперь нам пришлось направлять баркас кормовой частью к волне, держа зигзагообразный курс. При этом разрушительные волны начали хлестать через борт. Брауна с Принцем, осторожно управлявших лодкой, дважды чуть не смыло с кормы в кипящие воды, и их в целях безопасности пришлось привязать веревками к палубе. Двигатель работал с перебоями из-за неистовой тряски судна, низкой температуры и грязи в охлаждающей его воде. Два человека занимались мотором (один из них – доктор Кук – Д. Ш. ), остальных, в укрытии, ужасно укачало. В отчаянии мы попытались спастись от шторма в реке Белуге, но бесконечные низкие берега, о которые разбивались огромные волны, выглядели не очень привлекательно. Следующей надеждой стала другая река – Чулитна, но когда мы позволили ветру и волнам отнести нас в залив, мы увидели, что там было еще опаснее, чем в реке Белуге, – волны, как мы прикинули, высотой в 15 футов качали баркас и разбивались о берег всего в нескольких сотнях футов. Одна накрыла нас, и на секунду показалось, что лодка целиком ушла под воду. Кто-то в этот момент воскликнул: «На берег!», но поскольку пологий берег простирался на пять миль и повсюду бились волны, загорать на таком пляже никому не хотелось. Между тем нужно было что-то быстро предпринимать. Нашей единственной надеждой было пересечь залив Кука до подветренного берега, но эта перспектива была не лучшей. Надвигалась ужасная темная штормовая ночь. С людьми, привязанными к палубе, и без гавани на 200 миль вперед мы подумали, что лучше отойти подальше от земли, в ночь и во мрак продолжающегося шторма.

Теперь ветер дул порывами, но с такой силой, что нас выносило на гребень волны, несмотря на нормальную работу мотора. В такие моменты баркас взмывал вверх, а затем падал вниз, вызывая у всех приступы морской болезни. Падая с волн, баркас трещал так, как будто он налетел на камень, и профессор Паркер часто спрашивал, обо что мы ударились.

Несмотря на наши усилия пересечь залив, сильный отлив понес нас на юг, и когда мы приблизились к Тайонеку, волны стали прерывистыми, ветер поутих, так что стоило попытаться высадиться. Мы зашли за косу, бросили якорь, спустили свою маленькую 14-футовую брезентовую лодку, и Браун с Принцем сумели пробраться на ней через буруны в реку. Мистер Финч с командой опытных индейских лодочников подошел к нам на большой плоскодонке и взял на борт. Мы выдержали сильнейший шторм сезона на севере, без руля и с изувеченным штурвалом! {22}

Об этом случае, едва не ставшем катастрофой, вспоминает и Гершель Паркер:

Во время пересечения залива Кука мы встретились со страшным штормом, и только благодаря героическим усилиям доктора Кука, мистера Брауна и некоторых других членов команды экспедиция в конце концов в целости высадилась в Тайонеке {68}.

Все это случилось 3 августа, а на следующий день Кук нашел сообщение, что Дисстон прибудет только через две недели. С отъезжающим Паркером начальник передал, что он ждет охотника в Тайонеке.

У «Большого» был поврежден насос охлаждения; у Кука имелся запасной, и чтобы его установить, баркас переместили в механический цех завода, производящего консервы из лосося. С местным жителем Биллом Хьюзом было составлено соглашение об аренде дополнительных 15 лошадей – таким образом, подготовка к большой охоте завершалась, но 25 августа Дисстон сообщил, что не приедет. Неожиданная и принципиальная новость. Она означала, во-первых, что обязанностей перед спонсором у доктора Кука больше нет и до наступления холодов можно заниматься чем-то полезным, а во-вторых, что его ждут финансовые трудности, ибо деньги от Дисстона, скорее всего, не поступят.

В книге Кук формулирует для себя новые задачи:

Оттого, что не прибыли некоторые члены нашего отряда, мы приняли решение отказаться от запланированного похода на Кускоквим, разбить отряд на группы для сбора образцов дичи в более доступных местах и продолжить геологоразведочные работы. Брауна с Бичером послали в устье реки Матануски для добычи лося, горного барана и коз. «Большой» быстро двинулся вверх по Йентне и прибыл в лагерь Янгстаун 28 августа. Отсюда Принц и Миллер с пятью лошадьми отправились в долину Кичатны тоже за охотничьими образцами. Четыре лошади были направлены к Портеру для того, чтобы облегчить его задачу по транспортировке снаряжения. Затем вместе с Барриллом и Доккином мы спустились по Йентне до Станции, чтобы подготовиться к следующему этапу работы.

Заключительной задачей на этот сезон я определил исследование речных систем и ледников к востоку от горы Мак-Кинли и обследование северного острого гребня в поисках пути к вершине горы для возможного будущего восхождения {22}.

Две телеграммы ушли в большой мир. Одна – Герберту Бриджмену:

Мой дорогой Бриджмен, я не получал от тебя никаких писем, хотя написал тебе два месяца тому назад. Докладывать особо не о чем. Мы усердно работали и к настоящему моменту исследовали около 1000 квадратных миль. Сейчас я привожу в порядок последние дела и надеюсь телеграфировать тебе о нашей работе в начале октября из Сьюарда. Если телеграмма будет достаточно важной, то отдай ее в Associated Press.

С уважением, Ф. А. Кук {59}

Другая – Гершелю Паркеру. Кук сообщал компаньону, что намерен исследовать южное подножие Мак-Кинли, используя лодку «Большой», чтобы выбрать новый маршрут для экспедиции будущего года.

Признанный специалист по Аляске доктор Мур весьма лестно отозвался о результатах работы Кука летом 1906 года:

Были выполнены великолепные географические исследования и картирование южных предгорий Мак-Кинли. Если бы доктор Кук просто вернулся в Нью-Йорк и сообщил о том, что ему удалось сделать, то уважения к нему только прибавилось бы и, без сомнения, на следующий год он мог бы возглавить успешную экспедицию с северо-востока. Но вместо этого (что и сегодня выглядит неправдоподобным) доктор Кук отправился в действительно очень странное путешествие {52}.

Категорически не согласен с Муром – ничего неправдоподобного или странного не происходило. Кук действовал абсолютно понятно и логично. Все складывалось отлично: уникальная лодка после всех пертурбаций была отремонтирована, имелись первоклассное снаряжение и уйма продуктов. За два месяца тяжелой работы в горах участники экспедиции великолепно акклиматизировались. И вот теперь (если забыть о финансах) – настоящее везение: Дисстон отказался от охоты. Если бы богач прибыл на Аляску, то ни о каком походе в сторону Мак-Кинли и речи бы не шло. Паркер уехал, Дисстон не появился, Кук мог принимать решения самостоятельно.

Огромное расстояние разделяет дом Кука в Нью-Йорке и поселок Тайонек. Можно ли представить честолюбивого, ни от кого не зависящего путешественника, который на месте Кука не воспользовался бы представившейся возможностью увидеть путь к Мак-Кинли и, найдя его, попробовать начать восхождение? Нет такого человека!

И в 1906 году, находясь к юго-западу, югу и юго-востоку от Мак-Кинли, Кук то и дело взбирался на холмы и возвышенности, чтобы с высоты разглядеть склоны Большой горы и открыть путь к вершине. Теперь ему выпал куда более счастливый шанс.

(Автор вспоминает свою вторую попытку пересечь на лыжах Берингов пролив от Чукотки на Аляску в 1997 году. Участников было четверо: автор, сыновья Никита и Матвей и видеооператор Илья Новиков. Все было великолепно подготовлено, нас сопровождали несколько журналистов. Чтобы начать путь, мы высадились из вертолета на лед у мыса Дежнева. К вечеру подул неимоверной силы северный ветер, принесший жуткий мороз. Мы поставили палатку на берегу казавшегося бескрайним разводья, по которому шли черные волны с белыми барашками, с шумом разбивающиеся о наш ледяной берег, и только барьер из грязного цвета торосов предохранял нас от брызг.

Утром выяснилось, что у Ильи обморожены пальцы, они раздулись и приобрели лиловый оттенок. Пришлось возвращаться в ближайший поселок Уэлен. На санитарном вертолете Илью отправили в районный центр в госпиталь. Досадуя, мы отослали домой всех журналистов.

Через два дня с прежней точки мы снова, теперь втроем, попробовали идти через пролив. Мы чувствовали какую-то остервенелость. Параллель с Фредериком Куком в том, что мы, как и он, несмотря на недавнюю неудачу, опять пытались идти, уменьшив за счет слабого звена состав группы.)

Планируя глубокую разведку в сторону Мак-Кинли, Кук, конечно, не исключал штурма вершины. Наоборот, он наверняка готовился к нему и размышлял, кого взять с собой. Я никак не могу согласиться с мнением профессора Дзаватти (директора Итальянского института полярной географии), что Кук не пригласил Брауна и Паркера, потому что планировал подняться лишь до 3600 метров, а, дескать, намеревайся он идти к вершине, то тогда «Паркер и Браун были бы включены в состав группы, по крайней мере до одного из последних этапов» {81}.

Дзаватти старается выбить почву из-под ног недоброжелателей нашего героя, которые говорят, что Кук не взял с собой Брауна (Паркер отбыл в Нью-Йорк), потому что еще в Тайонеке спланировал обман и не нуждался в лишних свидетелях.

В книге Кука «Мое обретение полюса» мы находим язвительные отзывы о Гершеле Паркере (почти то же писал в дневнике и Браун):

Был со мной во время путешествия на гору Мак-Кинли, но повернул назад, поддавшись панике, при переправе через горные потоки.

Поднявшись на маленький пик в 40 милях от великой горы, он объявил Мак-Кинли неприступной. Этот человек был настолько неприспособленным для такой работы, что требовались двое, чтобы подсадить его на лошадь {20}.

Ясно, что кабы Паркер не уехал в Нью-Йорк, то Кук не позвал бы его с собою в холодное (сентябрь!), короткое по времени и насыщенное опасной работой путешествие. Да и не состоялось бы оно в этом случае.

Есть у Кука слова и о Брауне. В той же книге он называет его лодырем. Из собственного экспедиционного опыта автор знает, что, во-первых, лодыря всегда видно и, во-вторых, не лодыря никогда лодырем не назовешь. И еще одна очень показательная цитата из Кука:

«На первом большом леднике Паркер и его компаньон Белмор Браун не оправдали надежд, остановившись перед пустяковой ледяной стенкой» {20}.

В книге «Завоевание Мак-Кинли» Браун вспоминает:

Я сказал Куку, что если он собирается исследовать южные предгорья горы Мак-Кинли, то я предпочел бы пойти с ним. Он ответил, что не будет заниматься никакими исследованиями, кроме одного – посмотрит, проходим ли водный маршрут {25}.

Из этих слов можно сделать выводы: Кук действительно думал о новой попытке взойти на Мак-Кинли и не хотел, чтобы Браун участвовал в ней. А вот следующие два абзаца книги Брауна:

То, что произошло потом, трудно понять и еще труднее об этом писать. Но ради правды и для того, чтобы последующие поколения смогли правильно оценить события, я считаю своим долгом зафиксировать каждую деталь того, что произошло вслед за моим отъездом.

Перед тем как покинуть Тайонек, Кук послал следующую телеграмму одному хорошо известному бизнесмену в Нью-Йорке: «Я готовлюсь к последнему, отчаянному штурму горы Мак-Кинли» {25}.

Телеграмма Кука Бриджмену, которую имеет в виду Браун, была приведена выше. Браун «цитирует» ее и намеренно искажает слова Кука, приписывая ему утверждение, что решение о восхождении уже принято. Это ложь.

Все драматические события 1903 года, о которых мы узнали из статей и книги Кука, наилучшим образом были подтверждены Данном. Не менее захватывающие и смертельно опасные приключения во время летних скитаний в 1906 году, изложенные Куком, с не меньшим успехом заверил Брайс, в распоряжении которого имелись дневники других участников экспедиции. Теперь речь пойдет о восхождении Кука и Баррилла на Мак-Кинли в сентябре 1906 года. О нем снова расскажет Кук, но свидетелей-рассказчиков на этот раз не будет, и Куку не поверят.

Но почему? Предстоящий двухнедельный вояж, закончившийся на вершине Мак-Кинли, не так уж сложен по сравнению с предшествующими баталиями продолжительностью в три и два месяца. Те события Кук описал, ни в чем не отклоняясь от истины, а тут вдруг – сочиняет, врет. Правдоподобно ли это? Между тем ложь его главного обвинителя, художника Брауна, уже налицо, и мы скоро увидим: ложь эта не первая и не последняя.

Выдуманные слова «Готовлюсь к последнему, отчаянному штурму горы Мак-Кинли» набраны в книге Брауна обычным шрифтом. Профессор Мур, кичащийся своей объективностью, в буквальном и переносном смысле поднимает ложь Брауна – набирает эту фразу в своей книге заглавными буквами {52}.

В 2001 году в Соединенных Штатах появилась книга «Денали. Обман. Поражение. Триумф», в которую вошли отчеты первопроходцев – Кука, Брауна, Стака – снабженные комментариями писателя и альпиниста, поднявшегося на Мак-Кинли зимой, Арта Дэвидсона. Разнос Кука Дэвидсон начинает со злополучной «цитаты» Брауна, канонизированной Муром, снова набирая ее прописными буквами {25}. Причем – важно! – книга Роберта Брайса, где приведена настоящая телеграмма Кука Бриджмену, уже четыре года как продавалась в Америке.

Забегая вперед, скажу, что спутники по восхождению на Мак-Кинли не подвели Кука. Доккин был оставлен в базовом лагере, Баррилл стал умелым партнером. В книге «К вершине континента» Фредерик Кук тепло отзывается о нем:

Что меня поразило в первую очередь, так это благородство Эдварда Баррилла, величие сердца и души человека, который шел за мной без единого слова протеста, через безнадежность к успеху {22}.

А в отчете о полюсной эпопее характеризует так: «Он был добродушным и трудолюбивым погонщиком вьючных животных и проявил себя наиболее способным альпинистом» {20}.

 

Глава 5

Взятие Мак-Кинли

Из книги Кука:

Полностью нагруженный продуктами и бензином, «Большой» отправился вверх по Суситне. За два дня мы без особых трудностей поднялись на первые 60 миль, но, войдя в Чулитну, потеряли день из-за мелководья. Наконец, мы пошли по самому западному руслу и несколько миль тянули лодку бечевой, при необходимости перетаскивая ее через отмели, занося якорь дальше и подтягивая веревкой с помощью лебедки. Примерно в 10 милях выше разветвлений Чулитна сузилась до одного глубокого быстрого русла.

Выше каньона река на протяжении около пяти миль разливается и по мере приближения к Токоситне круто поворачивает.

Поднявшись по Токоситне до первого притока [Олдер-крик], текущего с ледника Руфь, мы поставили лагерь в пределах досягаемости концевой морены. Баррилл построил подобие причала для лодки из плавучих бревен, притопленных валунами. Доккин был настолько очарован этим местом, что приготовился к зимовке, намереваясь весной заняться здесь старательством {22}.

Утром 8 сентября трое восходителей отправились в путь. Доккин вскоре вернулся в базовый лагерь, где должен был записывать показания барометра. Кук и Баррилл работали ежедневно с 8 по 15 сентября и в течение четырех часов 16 сентября. На девятый день в 10 утра они взошли на Мак-Кинли.

«Плавание на моторной лодке в северной стране, где сумерки и рассвет сливаются вместе». Фото Фредерика Кука

Через 20 минут сильнейший мороз заставил их начать спуск, продолжавшийся четыре дня. Альпинисты благополучно встретились с Доккином. Старатель имел свои планы, и победители, оставив ему продуктов на год, пошли на «Большом» вниз по рекам. Еще раз отметим, что лодка сыграла исключительную роль во всем этом историческом путешествии.

(На карте доктора Кука, которую мы приводим, изображены наземные маршруты «с вьючными животными» в 1903 и 1906 годах и сентябрьский путь Кука и Баррилла на Южный пик Мак-Кинли. Подробный рассказ о восхождении – в следующей главе.)

22 сентября Кук и Баррилл прибыли на Станцию, как пишет Брайс, с развевающимся большим флагом. Здесь они встретили Фреда Принца, которому Баррилл сказал: «Я хочу познакомить тебя с человеком, побывавшим на вершине горы Мак-Кинли, доктором Куком. Поздравь доктора» (Цит. по: {33}).

Брайс рассказывает, цитируя Портера:

На следующий день Портер присоединился к остальным на Станции, закончив свое топографическое исследование к югу от горы. Баррилл, подойдя к Портеру, сказал: «Вернись и поздравь доктора. Он добрался до вершины».

Портер слушал, как «они описывали ужасный бросок к самой вершине. Следуя по леднику Токоситна [35] , они поднялись на северо-восточный отрог, вкапываясь в ледяные вертикальные стены, когда их застала ночь. Вся история казалась крайне захватывающей» {12}.

Именно здесь, в поселке, произошла история, в ходе которой доктору Куку пришлось применить свои врачебные навыки. На порогах Кахилтны разбилась лодка со старателями. Несколько дней люди держались на полузатонувшем камне, пока не подоспела помощь. Когда несчастных доставили в поселок, их ноги и руки от долгого пребывания в воде почернели и распухли. Фред Принц рассказал редактору своей городской газеты: «Они находились в ужасном состоянии от воздействия воды и жажды. Их ноги начали гнить и покрылись язвами. Доктор Кук оказал им хирургическую помощь» (Цит. по: {33}).

Старатель Макдональд в письме «от свидетеля» друзьям доктора Кука тоже упомянул этот случай:

Когда он вернулся, несмотря на свою усталость, на то, что он сам был измучен и находился в плохом физическом состоянии, он уделил все внимание отряду старателей, которых привезли в лагерь почти на грани смерти перед самым его прибытием. Он провел часы, работая с этими людьми, и не думал о себе, пока за ними не был налажен надлежащий уход [36]  {20}.

27 сентября Кук послал Бриджмену телеграмму:

Мы достигли вершины горы Мак-Кинли по новому маршруту с севера и нанесли на карту 3000 квадратных миль новой местности. Все хорошо. Вернемся на следующем пароходе.

Доктор Кук {58}.

«Эдвард Баррилл, Аляска, октябрь 1906 г. С рисунка Р. В. Портера». Из журнала 1907 года

Планы Кука нарушил Билл Хьюз, потребовавший 600 долларов за арендованных лошадей. Кук не согласился, говоря, что договор был временный и охота не состоялась. Хьюз подал в суд, заседание которого назначили только на 25 октября.

Впереди был почти месяц, Кук начал писать статью для Harper’s Monthly, Портер готовил для нее иллюстрации, Баррилл задержался, как свидетель в спорах с Хьюзом. Все остальные отбыли. Телеграмму Кука Бриджмену принесли 2 октября, и он сразу позвонил Паркеру, который пришел в смятение.

New York Times от 7 октября 1906 года:

Профессор Паркер указывает на физические трудности путешествия в этот сезон и на ясную договоренность с доктором Куком отказаться на год от восхождения на гору Мак-Кинли.

«Данный факт – это, так сказать, поручительство доктора Кука, и, по моему мнению, оно само по себе не позволяет считать информацию, полученную от него, достоверной», – говорит профессор Паркер, не скрывая сильного волнения относительно всего этого дела.

Тем не менее профессор Паркер, испытывая высочайшее уважение к своему другу доктору Куку, не отвергает окончательно знаменитую телеграмму с Аляски. Но он будет сомневаться в ее подлинности, пока не поговорит со своим приятелем-исследователем лицом к лицу.

«Он должен будет рассказать мне, как он сделал это, прежде чем я смогу поверить, что это действительно было сделано», – таково было осторожное мнение профессора Паркера.

26 октября в Такоме (штат Вашингтон) Браун разразился панегириком:

Никаких похвал в адрес доктора Кука не будет достаточно, чтобы оценить его мужество и упорство. Данное путешествие поставит имя этого американца в один ряд с самыми знаменитыми альпинистами мира ( Цит. по: {34}).

31 октября New York Times напечатала комментарий Данна:

В начале месяца на Аляске я встретился с Куком. Я только что вернулся из путешествия по вулканам Берингова моря, и в ходе беседы доктор Кук сообщил мне, что благодаря неожиданной удаче, после того как он практически расстался с надеждой подняться на гору Мак-Кинли, ему в сопровождении единственного погонщика удалось взойти на вершину пика с северо-восточной стороны.

То, что доктор Кук поднялся на вершину великого пика, по маршруту, который он описал, удивило меня не более, чем многих других людей на Аляске, кто понимал, что попытка была оставлена на год, но внезапное изменение погоды, мешавшей Куку все лето, сделало восхождение более или менее легким.

«Я не понимаю, почему достоверность телеграммы доктора Кука из Тайонека могла вообще подвергнуться сомнению», – заключил Данн.

Между тем на Аляске суд занял сторону Хьюза, и Кук был вынужден заплатить 600 долларов и судебные издержки – около 16 долларов. 7 ноября Кук и Портер прибыли в Сиэтл, где счастливым сюрпризом для Кука стало появление в гостинице дочери Руфи и жены Мэри.

9 ноября по просьбе альпинистского клуба «Мазама» из Портленда Кук, Браун и Портер выступили с рассказом о восхождении на Мак-Кинли перед аудиторией в 500 человек. На следующий день газета Seattle Post-Intelligencer отозвалась о докладчиках:

Выступили мистер Белмор Браун, естествоиспытатель отряда, и мистер Портер, топограф. В каждом слове, которое они произносили, была нота восторженности, очевидная любовь к своей работе, что редко встречается после того, как ожидание превращается в действительность.

Когда пришла очередь выступать доктору Куку, ему был оказан такой прием, который американская аудитория редко дарит кому-нибудь, разве что – национальному герою ( Цит. по:  {12}).

Паркер между тем изменил свой взгляд. 10 ноября New York Times процитировала его новое мнение:

Кук мог подняться на одну из вершин этой горной цепи, но я не верю, что он совершил восхождение на Мак-Кинли. И даже если он это сделал, то у него не было научных инструментов. В лучшем случае он имел только анероидный барометр, который бесполезен при определении высоты горы Мак-Кинли.

Cемья доктора Кука вернулась в Бруклин 27 ноября, и герой поспешил сообщить Паркеру подробности. После этого в критическом арсенале преподавателя физики остался только один пункт: у альпинистов не было гипсометра – прибора для определения высоты, которым располагал сам Паркер во время летней экспедиции 1906 года. Паркер незамедлительно написал хвалебную статью о восхождении Кука «Исследование горы Мак-Кинли: является ли эта гора вершиной континента?» в журнал Review of Reviews (январь 1907 года). Восторженную статью «Борьба при восхождении на Мак-Кинли» написал и Браун, журнал Outing (июнь 1907 года). Подробнее об этом см. .

Баррилл и Принц, вернувшись домой в Монтану, «сообщили редактору местной газеты, что Кук и Баррилл достигли вершины горы Мак-Кинли» (Цит. по: {33}).

Нью-йоркский Клуб исследователей (Explorers Club) избрал доктора Кука своим вторым президентом; первым был знаменитый полярный исследователь генерал Адольф Грили. 7 декабря 1906 года на ежегодном обеде в клубе Кук выступил с сообщением о восхождении на Мак-Кинли. Паркер на том же обеде «объявил, что работа доктора Кука является настолько же выдающейся, насколько она важна в области альпинизма» (Цит. по: {39}). На следующий день New York Sun сообщила об этой лекции:

Доктор Кук больше похож на студента, чем на горовосходителя. Он излагал свою историю медленно и, казалось, наслаждался рассказом не меньше, чем самим восхождением на вершину горы Мак-Кинли ( Цит. по:  {34}).

Были и другие почести. Например, Кука и Пири пригласили на обед в Американский клуб альпинистов. Журналисты газеты Springfield Republican заметили, что среди гостей был Паркер, «старавшийся угодить доктору Куку и его жене» (Цит. по: {34}). Та же газета сообщала, что во время приема, который устроил клуб в честь герцога Абруццкого, Паркер в отсутствие Кука председательствовал и демонстрировал слайды о восхождении на Мак-Кинли.

Славную победу одержали Кук и Баррилл, и следующие три года мало кто сомневался в их достижении, разве что жители Аляски, ревниво относящиеся к успехам приезжих. Вот очень верные, по мнению автора, рассуждения американского юриста и географа Эдвина Балча, который задается вопросом, почему иным заслуживающим уважения людям не верят, когда они говорят, что они поднялись на такую-то гору. И называет три главные причины: недоверчивость к рассказам путешественников в целом, отсутствие знаний о горах и зависть. Балч приходит к выводу, что неверие рождается в первую очередь среди тех, кто живет по соседству с высокими горами:

Это широко распространенная характерная черта, – пишет он, – которую можно наблюдать в Швейцарии, Тироле, на Кавказе, у горы Арарат, в Гималаях, в Андах, а теперь и на Аляске. Она свойственна людям, населяющим равнины и долины возле больших вершин, на которые они сами не поднимались. Они доказывают, что другие тоже не способны туда подняться {6}.

Среди таких сомневающихся, не верящих в победу доктора Кука, был архидиакон Юкона Хадсон Стак, сам мечтавший подняться на великую гору.

Известен забавный и в то же время весьма серьезный диалог о восхождении Кука на Мак-Кинли между геологом Бруксом и преподобным Стаком, который через семь лет поднялся на Мак-Кинли (его имя сегодня возглавляет список тех, кто достиг вершины). Выборочно и тенденциозно приводит этот диалог недруг Кука Террис Мур. Полнее дает его биограф Кука писатель Эндрю Фримен.

Письмо Стака Бруксу от 16 мая 1906 года:

Я вижу, что доктор Кук собирается сделать еще одну попытку. Я держу пари на 1 доллар, что он не поднимется выше 10 000 футов; 1 доллар 50 центов – что он не поднимется выше 15 000 футов и не менее чем 2 доллара 50 центов – что он не дойдет до вершины. Нужен человек получше, чем он, чтобы добраться до вершины этой горы ( Цит. по:  {34}).

Брукс 3 ноября уведомил Стака, что он считает себя победителем пари, но Стак 14 декабря заявил Бруксу, что не верит в успешное восхождение:

Кук – франт. Более того, мне трудно подавить в себе сильное подозрение, что он просто осел. А франт и тот, кто вызывает сильные подозрения, что он просто осел, никогда не поднимется на гору Мак-Кинли. Прости меня, Боже ( Цит. по:  {34}).

Однако Брукс настаивал на своем. В письме к Стаку от 30 января 1907 года он возразил:

Я получил ваше письмо от 14 декабря. Я все еще придерживаюсь мнения, что вы проиграли многочисленные пари, предложенные вами прошлым летом. Я детально изучил вопрос о Куке и убежден, что он дошел до вершины. Я слышал, как он читал лекцию на эту тему, видел его фотографии, и у меня нет никаких сомнений. Он нашел маршрут восхождения гораздо более легкий, чем предполагал, серьезная работа ограничилась промежутком от 12 000 до 15 000 футов. Куку повезло, что во время исследования склонов горы он случайно натолкнулся на хребет, открывший путь к вершине. Когда он оставил свой тайник, у него и мысли не было о том, чтобы сделать что-то большее, чем исследовать склоны и спланировать путешествие на следующий сезон ( Цит. по:  {34}).

В мае 1907 года в журнале Harper’s Monthly появилась статья Кука «Завоевание Мак-Кинли». Альфред Брукс, директор Аляскинского отделения Геологической службы США, передал Куку для его будущей книги две статьи по геологии района, а другой знаменитый человек, натуралист Чарльз Шелдон, попросил включить в повествование две главы по биологии и этнологии. Труд «К вершине континента» был написан, и обе просьбы – исполнены.

Книгу Кука украсила новая карта. Приводим ее, для удобства называя «книжной» (соответственно, карту из статьи называем «журнальной»). Эти две карты – научное наследие доктора Кука; они важны, как и его тексты, а возможно, даже еще важнее. Поперек книжной карты с юго-запада на северо-восток дана подпись: «Горы от 6000 до 12 000 футов высотой. Нет прохода для собак или лошадей через эту горную цепь между перевалами Симпсон и Харпер».

Обе карты выполнены в одном масштабе, поэтому их можно совместить. Сделав это, отметим, что пунктир маршрута доктора Кука на леднике Руфь пересекает надпись, сообщающую о горах. Для удобства приводим «объединенную» карту, заменив на ней надпись прямой, и современную карту. (Не будем пока обращать внимание на географические огрехи доктора Кука, которые вполне простительны.)

Отправимся вместе с Куком и Барриллом по «объединенной карте», следуя пунктиру, с юга на север, фиксируя встречающиеся географические объекты. Итак: река Суситна, река Чулитна, небольшой участок реки Токоситны, ледник Руфь, некое его расширение: его вполне можно назвать Амфитеатром ледника Руфь. В Амфитеатр впадают два ледника: Северный рукав и Северо-Западный, которые, вероятно, разделяет гора. Сразу за ней фиксируем участок ледника, где он течет на юго-восток. Еще севернее русло сужается. Затем – важно! – мы пересекаем прямую линию, которой мы заменили надпись. Если читать карту Кука буквально, то в месте, где нарисованный ледник Руфь пересекает прямую линию, глетчер (ледник) проходит через цепь гор («от 6000 до 12 000 высотой»). Так ли рассуждал Кук, неизвестно, но, по его мнению, к северу от горной гряды лежит все тот же ледник Руфь. (Автор напоминает, что мы пока не отмечаем географические ошибки.)

Карта Кука из журнала, 1907 год

Выделен приведенный Куком маршрут от ледника Руфь до Южного пика горы Мак-Кинли

Название карты. Первая полная карта района горы Мак-Кинли. На основе данных, полученных во время экспедиций доктора Кука, и карт Геологической службы США.

Карта Кука из книги, 1908 год

Название карты. Карта горняков, район горы Мак-Кинли, Аляска. Составлена топографом экспедиций доктора Кука на Мак-Кинли. Масштаб в сухопутных милях. Числа – высота в футах над уровнем моря. На основе геодезического обзора экспедиций доктора Кука и материалов Геологической службы США.

Поперек карты. Горы от 6000 до 12 000 футов высотой. Нет прохода для собак или лошадей через эту горную цепь между перевалами Симпсон и Харпер.

Под картой. Прерывистая линия показывает положение водных потоков, которые не были хорошо исследованы. Пунктирная линия показывает тропы.

Каньоны:

Начало плавания на лодке: х

Стрелка показывает на 28 градусов от севера.

«Объединенная» карта

Горная цепь, отмеченная на карте в книге надписью, обозначена прямой линией.

Во врезке увеличенная часть новой карты, на которой выделен маршрут Кука от ледника Руфь до Южного пика Мак-Кинли.

Стоянки Кука при подъеме на Мак-Кинли на современной карте и фрагмент карты Кука

Стоянки соединены согласно рельефу и описаниям Кука в книге и дневнике.

Оставаясь на леднике, двигаемся на северо-восток. Русло глетчера уходит на запад, на севере же поднимается Северо-Восточный хребет, который Кук иногда называет Северным. Реки с его северных отрогов бегут на север, ледник же под его южным основанием (по Куку, ледник Руфь) течет на юг. Таким образом, Северо-Восточный хребет – по Куку! – водораздельный. По нему Кук и Баррилл 12–16 сентября поднялись на Южный пик горы Мак-Кинли.

А теперь рассказ самого Кука.

 

Глава 6

Путь доктора Кука

Река Суситна – Северо-Восточный хребет

Кук и Баррилл находились в отличной спортивной форме. Они шли на гору, как говорят сегодня, в альпийском стиле: имея легкое многофункциональное снаряжение и специальный рацион. Вот как это описывает Кук в книге и в статьях:

Подготавливая наше снаряжение, я решил отступить от общепринятого способа горного восхождения, уменьшив численность группы и заменив рабочее снаряжение. Чтобы снизить вес и повысить эффективность, я изобрел новую шелковую палатку, достаточно большую для трех человек и не нуждающуюся в стойке.

Чтобы мы могли спать на льду при низких температурах, миссис Кук сделала для нас три необычных спальных мешка, оказавшиеся просто замечательными. С женской искусностью три покрывала были сшиты таким образом, что их можно было соединить вместе пуговицами и застегнуть по краю, получив спальный мешок. Кроме того, это был не только спальный мешок, но и верхняя одежда. Наружная часть была выполнена из тонкого плотного водоотталкивающего текстиля, внутренняя часть – из плотного материала из верблюжьей шерсти, а средний слой состоял из гагачьих шкурок с пухом, покрытых с обеих сторон чесучовым шелком. Эти покрывала можно было использовать по отдельности или вместе как пончо, которые при наличии пояса представляли собой прекрасную одежду. Мы не тащили верхнюю одежду или жилеты. Спальные мешки предоставляли нам всю необходимую защиту.

Мы не занимались посменной работой и не делали двойных ходок. Мы не тащили ни тяжелых палаток, ни другого громоздкого снаряжения. Методом нашей работы должны были стать быстрые переходы со сравнительно нетяжелым грузом, состоящим из самых необходимых вещей для лагерной жизни. Мы собирались нести примерно по 45 фунтов каждый, и в этот вес должно было входить все необходимое на десять дней. Таким образом, мы были независимы ни друг от друга, ни от базового лагеря, ни от группы поддержки. Мы потратили целый день на упаковку поклажи. Одежда нуждалась в некотором ремонте, и особое старание требовалось для выпечки хорошего хлеба. Мы замешивали обычное тесто с содой, но без добавления жира. Тесто разделяли на небольшие порции, примерно с грецкий орех, и выпекали на сильном огне до появления румяной корочки, а затем – на малом до высыхания {22}.

Десять унций такого хлеба входили в дневной рацион каждого человека. Ежедневный паек состоял также из фунта пеммикана, четверти фунта сахара, половины унции чая, четверти фунта гороховой колбасы, трех унций древесного спирта в качестве горючего. Таким образом, расход продуктов питания и горючего составил 34 унции ежедневно {18}.

В качестве экспедиционного багажа мы несли шелковую палатку, прорезиненную ткань для пола, колышки, три анероидных барометра, два термометра, один призматический компас, часы и фотокамеру 5×7 дюймов с шестью пачками пленки [37] . Все это весило 12 фунтов и распределялось по разным рюкзакам.

Каждому достался следующий общественный багаж:

• продукты – 21 фунт;

• горючее – 2 фунта;

• спальный мешок – 5,5 фунта;

• спальные носки – 8 унций;

• спиртовая горелка – 2 унции;

• алюминиевый котелок, кружка, ложка, перочинный нож – 4 унции;

• веревка из конского волоса – 1 фунт;

• ледоруб – 3,5 фунта;

• рюкзак – 3 фунта;

• экспедиционное оборудование – 4 фунта.

Запасной одежды мы не брали, за исключением одной пары спальных носков. Когда мы вышли из лодки, у нас были комплекты шерстяного белья умеренного веса, толстые фланелевые рубашки, короткие брюки, обмотки, по четыре пары шерстяных носков, ботинки и фетровая шляпа {22}.

Мы совершили все наше восхождение, одетые таким образом, добавляя в случае обильного снега или холода отдельные части спального мешка. Мы недооценили арктические эффекты, проявляющиеся даже на небольших высотах. Если бы наши мешки не делились на отдельные части в виде пончо – первоклассную защиту от ужасного холода наверху, – то мы никогда даже не начали бы подниматься на верхние склоны {18}.

Для восхождения был создан новый тип веревки. Шелковая веревка, которую используют высокогорные альпинисты, имеет два недостатка: проскальзывает в руках и, когда намокает, становится тяжелой и шероховатой. Доктор Кук в качестве материала выбрал конский волос, и он превосходно отвечал всем нуждам, был достаточно прочным, не замерзал и не скользил {16}.

«Ледоруб. Шест для палатки».

Из журнала 1907 года

«Ледоруб с новым приспособлением – фотографическим штативом». Из журнала 1907 года

«Один из наших спальных мешков». Из журнала 1907 года.

Книга Кука: «Наружная часть была выполнена из тонкого плотного водоотталкивающего текстиля, внутренняя часть – из плотного материала из верблюжьей шерсти, а средний слой состоял из гагачьих шкурок с пухом, покрытых с обеих сторон чесучовым шелком»

Теперь обратимся к рассказу Кука о каждом из дней восхождения. О событиях 8 сентября он пишет:

Со всеми этими вещами, тщательно уложенными в рюкзаки, утром 8 сентября мы взяли старт от «Большого», где высота была всего 1000 футов. Это был ясный день с температурой около точки замерзания. В нескольких сотнях футов от лагеря нам попались свежие лосиные и медвежьи следы. Мы пошли по ним и скоро обнаружили тропу, проложенную золотоискателями. Тропа вела к леднику Руфь, и, перейдя несколько ледяных ручьев, в которых мы по пояс промокли, на северной стороне ледника мы нашли старую тропу карибу, идти по которой оказалось одно удовольствие {22}.

О событиях 9 сентября Кук сообщает:

На леднике приходилось прыгать через трещины. Доккин, сильно боясь бездонных провалов, заявил, что он предпочел бы не доверять жизнь силе своих ног. Мы с Барриллом уже ходили по ледникам и не испытывали подобного страха. Нам этот ледник действительно казался совершенно безопасным и удобным. Его поверхность была необычно ровной. Мы уже почти решили, что пределом наших усилий станет вершина северного хребта высотой около 12 000 футов. Нам казалось, что оттуда мы сможем до конца нарисовать контур русла ледника, а также проложить маршрут к вершине. Для этой цели Доккин был, в общем-то, не нужен, и поскольку он собирался поискать в долине золото, я отослал его назад с инструкциями снять показания базового барометра и оставить на леднике по пути экстренные запасы провианта.

К вечеру второго дня мы дошли до льда, пересекли первый северный приток и устроили лагерь в прекрасном месте, покрытом мхом, примерно в 15 милях от горы Мак-Кинли.

Когда солнце спряталось за Мак-Кинли и бросило дрожащий голубой свет на окружающие нас гигантские ледниковые ущелья, мы натянули палатку на покрытом мхом уступе.

Ледник простирался в направлении притягивающей остроконечной вершины изящными изгибами, как живое существо, и его рукава, подобно лапам, дотягивались до восточной границы великого повелителя гор. К западу от этого покрытого снегом сердца льда наши встревоженные глаза перебегали с вершины на вершину поразительных гор, покрытых прозрачными золотыми тонкими нитями. В крайнем изумлении мы насчитали двенадцать конических пиков, выстроившихся в одну линию, высотой по 12 000 футов. Последней была вершина на громадном северном гребне, представлявшем препятствие для покорения Мак-Кинли {22}.

«Эдвард Баррилл с частью спального мешка из верблюжьей шерсти в качестве пончо». Фото Фредерика Кука

«Шелковая палатка». Фото Фредерика Кука

Сопоставим теперь карты Кука с современной картой. У Амфитеатра ледника Руфь превосходную альпинистскую пару ждало распутье: один ледник – Северный рукав ледника Руфь – впадает в Амфитеатр с севера, два других – Северо-Западный и Западный – соединяясь между собой, впадают с запада. (На картах Кука вместо двух западных рукавов ледника Руфь обозначен один.) Поскольку Кук и Баррилл находились на юго-востоке от великой горы, а штурмовать ее Кук предполагал с северо-востока, то, чтобы занять исходную позицию, восходители должны были сделать бросок на север, примерно на 20 километров. Это принципиальный момент: согласно своему плану, Кук держал путь на север! Времени на разведку и долгие размышления не было. Он выбрал северное ледниковое русло.

Современная гора Дэна Берда, разделяющая ветви глетчера, осталась по левую руку от путешественников, и понятно, где она должна была бы разместиться на картах Кука.

Вот что происходило 10 сентября:

Мы вышли рано, пройдя по мху к холмам боковой морены. Карабкаясь по валунам, мы исследовали сераки, через которые лежал наш путь. С нашей живописной позиции ледник в слабом утреннем свете выглядел весьма привлекательно. Обвязавшись покрепче волосяной веревкой, мы начали спускаться в самую широкую расселину, выискивая в синей глубине дорогу поперек ледника. Выбравшись из этой холодной щели на основную поверхность льда, мы обнаружили плотный снег и довольно ровную ледяную поверхность на мили вперед. Однако трещины встречались довольно часто. Видимые трещины можно было обойти, но невидимые часто обнаруживали себя лишь после крушения снежного моста. Большие кучевые облака прижались к южным склонам двенадцати вершин. Узкая полоска неба большого голубого каньона, в который мы входили, была совершенно чистой. Сильный ветер катился с ледяных склонов огромной горы (курсив мой. – Д. Ш. ) и пронизывал нас, как порыв арктического ветра. Солнце пробилось сквозь узкие ущелья предгорий не раньше середины дня, и тогда мы повернули к северному краю ледника (курсив мой. – Д. Ш. ).

Яркие жгучие лучи солнца, падающие на искрящийся снег на другой стороне ледника (курсив мой. – Д. Ш. ), были неудобны так же, как и ветер, и на наших лицах появились крупные капли пота, падающие на одежду и замерзающие ледяными иглами.

Поскольку продвижение шло весьма успешно, мы позволили себе роскошь полдневного ланча. Мы попытались пристроить горелку в большом гроте, но ветер постоянно задувал пламя. Пришлось поставить палатку, где мы вскипятили чай, поели пеммикан с галетами и отдохнули пару часов. Затем, когда солнце зашло за высокие утесы главной горы, мы продолжили путь среди морозных теней. Когда начало темнеть, мы поставили палатку посреди ледника на высоте 8000 футов в нескольких милях от северного хребта. Его вершина, возвышавшаяся на 4000 футов, была в то время нашей конечной целью {22}.

Написав «Сильный ветер катился с ледяных склонов огромной горы», Кук, видимо, подразумевал гору Дэна Берда. Дуга вокруг нее завершилась, и двойка Кук – Баррилл пошла на север: «Мы повернули к северному краю ледника».

Теперь путники должны были преодолеть горную цепь, недоступную для собак и лошадей, и оказаться «на другой стороне ледника», а на самом-то деле – на другом леднике. В книге, говоря о начале движения, Кук писал: «Примерно в трех милях от места нашего расположения виднелся край ледника Руфь, и через него можно было проложить маршрут для штурма северного плеча Мак-Кинли» {22}.

Исследователь считал, что ледник Руфь начинается от «северного плеча Мак-Кинли». Еще одно подтверждение именно такой – ошибочной! – точки зрения Кука содержится в статье Паркера 1907 года, написанной со слов Кука: «Случайно отряд натолкнулся на ледник, охватывающий верхний восточный склон горы Мак-Кинли и представляющий собой отличную дорогу на гору» {68}.

«Горная цепь», изображенная на «книжной» карте Кука, не стала, по его мнению, препятствием для этого могучего ледника.

В действительности все свободное пространство между хребтами Восточный и Северо-Восточный занимает не ледник Руфь, а другой ледник – Тралейка. Восточный хребет, открытый Куком, разделяет два глетчера: Тралейка, который движется на северо-восток, в сторону Юкона, и Руфь, текущий на юг – к Суситне. Сам ледник Тралейка в верховьях образуется из слияния двух глетчеров: собственно Тралейка и Западного рукава ледника Тралейка. Эти два потока разделяет «шпора» Восточного хребта, полуостров в ледниковом море, который хорошо виден на картах Кука.

С нашей сегодняшней точки зрения, перед Куком стояли четыре задачи.

1. Подняться на Восточный хребет.

2. Спуститься с него.

3. Преодолеть ледник Тралейка.

4. Взобраться на Северо-Восточный хребет.

Первые три из них для восходителя слились в одну, которую он решил легко, как бы играючи. Эта простота, по-видимому, усугубила ошибочное мнение путешественника, будто существует единое ледниковое пространство (в сегодняшних терминах – Тралейка + Руфь), которое изображено на картах Кука и о котором он рассказал Паркеру.

Следующую запись из книги можно отнести к вечеру 10 сентября или к утру 11 сентября:

За три дня мы продвинулись на 35 миль по предгорьям неисследованной территории и находились сейчас в лучшем положении для штурма горы, чем за три предыдущих месяца осады.

Здесь основной ледник сужался и резко поворачивал на юго-восток, охватывая весь восточный склон горы Мак-Кинли {22}.

Тед Хекаторн полагал, что Кук хотел написать не «юго-восток», а «юго-запад», что это описка автора или невнимательность редактора книги {43}. Но нет, все правильно – в статье Кука 1907 года есть те же слова. Да и на картах нарисовано то же: ледник сужается и резко поворачивает на юго-восток. Еще раз повторим: первооткрыватель Мак-Кинли не понял, что существуют два разных ледника, текущих в противоположные стороны.

В книге, имея в виду Северо-Восточный хребет, Кук красочно говорит о водораздельной цепи гор, по которой он подбирался к вершине Мак-Кинли: справа – бассейн Юкона, слева – бассейн Суситны. Это географическая ошибка Кука, повторенная на его картах и служащая главной подсказкой тому, кто пытается разгадать маршрут Кука. К сожалению, добрые союзники Кука – Гоннасон и Хекаторн – либо не сосредоточились на картах Кука, либо не поверили им. Цитата из Хекаторна:

Экспедиция Гоннасона 1956 года исследовала район Восточного хребта в верхней части ледника Руфь. Гоннасон знал, что Восточный хребет соответствовал описанию Кука как раздел между дренажными системами Тихого океана и реки Юкон {41}.

(С экспедициями Гоннасона – 1956 год – и Хекаторна – 1994 год – мы познакомим читателей во второй части книги.)

О событиях 11 сентября сообщается кратко:

В третью ночь мы чувствовали себя как у ворот ада. Мы были почти готовы все бросить и поискать более подходящее занятие. Но рассвет оказал на нас свое обычное вдохновляющее влияние. Температура упала до нуля [39]  [–17,8 ℃], прошедший снегопад убрал небесную хмарь, и яркий оранжевый свет превратил мрачный хаос утесов и зубцов в блеск сверкающего великолепия. Не вылезая из спальных мешков, мы приготовили и съели завтрак, и когда солнце только появилось в одной из расщелин, мы вскочили, свернули мешки и палатку, уложили все в рюкзаки, закрепили на поясах веревку и с ледорубами в руках отправились по свежему снегу к утесам северного хребта.

Трещины стали более широкими, а поверхность льда – менее ровной, но по мере продвижения снег становился лучше. Мы выбрали боковую морену серака первого из притоков ледника (курсив мой. – Д. Ш. ) как путь в амфитеатр.

Здесь выяснилось, что мы поднимаемся, ощущая дыхание лавин, слишком многочисленных и близких, чтобы чувствовать себя в безопасности, но другого пути не было, и мы поспешили наверх, внутрь накопительного бассейна в облаках {22}.

Два последних предложения – это записи 11 и 12 сентября, но в книге они не разделены даже абзацем, то есть в повествовании пропущен ночной лагерь. В приводится письмо Кука, в котором доктор сетует, что в его отчете «К вершине континента», изданном в то время, когда он был на пути к Северному полюсу, не только содержатся ошибки, но и пропущена целая глава. Возможно, что из прозы Кука выпали именно дневные и вечерние события 11 сентября. По дневнику путешественника (см. ) и сверяясь с его картой, мы вполне можем восстановить этот день. Огибая шпору Восточного хребта, альпинисты шагали по леднику Тралейка. При первой же возможности они сменили северо-восточное направление на северное, а затем на западное, приблизившись к «утесам северного хребта». Палатка была поставлена на «боковой морене серака» в устье первого по правую руку притока Западного рукава ледника Тралейка, по словам Кука, «первого из притоков ледника».

На следующий день Кук и Баррилл начали подъем на гору, известную сегодня как гора Карпе. На высоте 9500 футов лед исчезает, ущелье заканчивается скальным сбросом, и пути «в лоб» нет. На современной карте видно: для того чтобы одолеть подъем, нужно уйти вправо – здесь снежные и ледяные плеши образуют крутую, но приемлемую дорогу. Именно так сделали Кук и Баррилл, и приблизительно на высоте 9000 футов они принялись бить ступени. Лагерь путешественники установили на гребне Северо-Восточного хребта.

Продолжение повествования о событиях 12 сентября:

В полдень мы упали на снег, съели немного пеммикана и полежали, пока не разошлись облака, дав нам возможность бросить взгляд на возвышающиеся обрывы. Выше по склону места для лагеря не было, если только не взобраться на вершину гребня, поэтому нам предстояло подняться еще на 2000 футов, вырубая ступени и не зная, что ждет наверху. Поднимаясь от гребня к гребню и от карниза к карнизу, мы наконец вырвались из сумрачного тумана на блестящее снежное поле, куда падал прощальный свет солнца, садящегося в огромное зеленое пространство за Юконом. Мы находились на водоразделе, на границе между Юконом и Суситной.

В поисках укромного уголка мы напали на участок снега, достаточно плотного, чтобы вырубить из него блоки для постройки снежного дома. Меньше чем за два часа наше куполообразное эскимосское иглу было готово, и тем самым нам был обеспечен кров и комфорт на время пребывания на гребне.

Мы воткнули в снег ледорубы, натянули веревку и повесили на нее влажные носки и обмотки. Из предыдущего опыта мы знали, что лучший способ высушить вещи – это дать им замерзнуть, а на следующее утро вытрясти замерзшую влагу. Все остальное мы взяли в стены снежного дома, а в качестве двери придвинули снежный блок.

В своем снежном куполе мы были прекрасно защищены от ветра и поземки. Даже оглушающий грохот лавин сильно ослабевал. Снаружи температура держалась ниже нуля, но внутри было вполне уютно. На пол мы постелили сначала тонкие листы резины, на них – шелковую палатку и затем всю верхнюю одежду. Сверху положили спальные мешки, куда мы и заползли, полностью уверенные в том, что нам предстоит теплая безмятежная ночь. Ботинки, фотоаппарат и прочие объемные вещи были завернуты в рюкзаки и использованы как подушки. Теперь снежный лагерь был готов.

Для кулинарных целей Баррилл набил алюминиевый котелок мелким снегом, а я тем временем налил древесный спирт в горелку. Вскоре веселое гудение голубых язычков понизило уровень снега, и мы добавили еще. В это время мы, удобно расположившись в мешках, грызли твердые кусочки сала и вяленой говядины. Аппетит был зверский, казалось, мы можем есть всю ночь. Меню нас не волновало. Я слышал, как альпинисты обсуждают проблемы пищеварения. У нас таких проблем не было; все съедобное было бы встречено с восторгом. К счастью, пеммикан очень быстро меняет настроение голодного человека, а вместе с чаем и галетами порождает такое чувство удовлетворения, какое бы не вызвал полноценный обед {22}.

«В снежном доме на Северо-Восточном хребте, 12 000 футов». Рисунок Расселла Портера. Из книги «К вершине континента», 1908 год

Гора Карпе – Южный пик Мак-Кинли

Когда утром 13 сентября путешественники выбрались из своего снежного дома, то первым, что они увидели, стали «пилозубые вершины громадного Северо-Восточного хребта» и обе вершины Мак-Кинли. Кук пишет:

Единственным шансом был путь вдоль карниза северо-восточного гребня, на котором находился наш лагерь. На какое-то расстояние тянулась ровная снежная поверхность, покрытая настом, с отвесными обрывами около 4000 футов с каждой стороны. На высоте около 13 000 футов путь преграждала гигантская скала с вертикальными стенами высотой примерно 1000 футов. Выше этой скалы располагались другие утесы из льда и гранита, а еще выше находился крутой гребень, за которым мы могли перебраться с западного на северный склон и дальше на ледник, в долину между двумя величественными пиками, украшавшими, как мы теперь видели, вершину.

Мы поняли, что для определения реальности этого пути необходимо найти дорогу вокруг большой скалы и в срединное понижение горы. Если бы нам это удалось, мы могли бы продолжить осаду и попытаться штурмовать вершину.

С твердым намерением выбрать маршрут для будущего восхождения и еще колеблясь относительно штурма вершины, мы уложили рюкзаки, перевязались страховочной веревкой и утром 12 сентября стартовали вдоль этого карниза {22}.

Здесь в книге ошибка. Правильно – 13 сентября. Гигантская скала, которую увидел Кук, это Браун-Тауэр. Она расположена на высоте 14 600 футов, а не 13 000 футов, как указывает доктор. Однако вся панорама, нарисованная им, достоверна, а рассуждения о необходимости найти дорогу в срединное понижение горы понятны и правильны.

Пока же очередная вершина на пути Кука к Мак-Кинли – гора Ковен. Часть Северо-Восточного хребта между Карпе и Ковен сегодня называется хребет Карпе, именно его Кук характеризовал как «пилозубый».

Вот что происходило 13–14 сентября:

Началась жуткая работа по вырубанию лестницы высотой 2000 футов. Удерживая веревку в натянутом состоянии, мы вырубали ступени, держась как можно ближе к склону, чтобы защититься от ветра. Одна сотня ступеней, и Баррилл берется за ледоруб, затем – еще одна сотня, и наступает моя очередь. Мы видели склоны над собой не более чем на сто ярдов, внизу все было закрыто клубящимися облаками и сдуваемым снегом. В 7 вечера стемнело. В полном изнеможении мы опустились на ступени.

Чернота ночи быстро усиливалась, а ее холод пробирал все сильнее. Мы знали, что не можем спуститься в защищенное место, поскольку такового в пределах дневного перехода не обнаруживалось. Мы были слишком измотаны, чтобы рискнуть на дальнейший подъем в опасную неизвестность. Склон, в котором мы вырубали ступени и ледяные сиденья, имел наклон почти в 60°, но лед был надежным, снег плотным, а опасность лавин невелика. Чувство долга перед самими собой и нашими семьями не оставляло нам другого выбора, кроме как врубиться в ледяной склон горы и продержаться ночь.

В этом окопе на склоне горы мы устроились достаточно надежно с точки зрения своих телодвижений в сонном состоянии. Мы завернулись во все, что у нас было, включая шелковую палатку, затем крепко привязали этот сверток к надежно закрепленным во льду ледорубам и таким образом провели ночь. Мелкий снег стекал по нашим шеям и в щели убежища, но мы боялись пошевелиться из опасения, что снег заполнит свободные пространства и вытолкнет нас наружу, после чего нам придется висеть на своих ледорубах, чтобы удержаться от смертельного падения.

Мучения этой ужасной ночи отгоняли мысль о том, чтобы дойти до вершины горы. Мы были слишком туго связаны, чтобы активно протестовать, хотя и провели бессонные часы в спокойных рассуждениях. Однако мы сошлись на двух моментах: мы должны продержаться, если возможно, вмерзнуть в лед и с первым светом двинуться вниз, оставить альпинизм и начать лучшую жизнь. Однако с великолепием полярного рассвета все эти слабовольные рассуждения об отказе и опасности изменились. Теперь наше стремление к отступлению превратилось в решение идти к вершине.

Когда мы выползли из жуткого ледяного окопа, то поняли, что преодолели преграды для восхождения. Склоны выше нас были легкие, безопасные и непрерывные {22}.

На хребте Карстенс имеется крайне суровый участок с названием Кокскомб, где крутизна превышает 50°. Свою немыслимую траншею Кук и Баррилл выкопали именно здесь, на высоте 14 200 футов – до выполаживания склона перед скалой Браун-Тауэр оставалось чуть-чуть.

Путь альпинистов в последующие дни, 14–16 сентября, снова очевиден. Они пересекли ледник Харпер и поднялись по нему, прижимаясь к хребту Пайонир. Раз за разом Кук говорит о простоте рельефа и об отсутствии технических сложностей на финальном отрезке восхождения, однако линейные расстояния, пройденные в каждый из этих трех дней, существенно меньше, чем те, которые удавалось пройти в предшествующие дни. Объясняется это физическим состоянием людей, которое описывает профессиональный медик – Фредерик Кук. Повествование Кука о физических муках на высоте более 5500 метров – одно из первых в истории альпинизма.

«На краю арктического ада, 14 000 футов». Рисунок Расселла Портера. Из книги «К вершине континента», 1908 год

Продолжение книги, рассказывающее о событиях 14 сентября:

Вскоре после полудня мы повернули от гребня на восток к леднику. Из-за сильной усталости движение замедлилось.

Снег был плотным, а склон шел вверх, так что пришлось вырубать ступени. Предстоящий путь вдоль ледника к его началу вблизи вершины выглядел несложным, без больших подъемов.

Выбирая путь среди сераков, мы вскоре поняли, что наши мышцы отказываются работать. Несмотря на то что подъем был легким, у нас не было сил продолжить восхождение. Ночь в окопе и длительный расход сил на срединных склонах поставили нас на грань полного изнеможения. В этих условиях наилучшим выходом было найти место для лагеря на леднике, чтобы отдохнуть и набраться сил для последнего рывка {22}.

Из дневника исследователя мы узнаём, что существовала еще одна причина остановиться пораньше – у Баррилла из носа пошла кровь.

14–15 сентября:

Мы нашли ровное место в небольшом амфитеатре. Снег здесь был такой, что мы смогли построить снежный дом и устроиться в нем для долгого отдыха.

Когда утром, на шестой день нашего восхождения, звезды начали тускнеть, мы выбили закрывающий вход снежный блок и выползли на хрустящую поверхность. Температура была –15° {22}.

Тут снова ошибка – не на шестой день, а на восьмой. 15 сентября:

Выйдя из лагеря на высоте 16 300 футов, мы двигались довольно быстро, обходя многочисленные сераки. Мы надеялись достичь вершины в тот же день. Однако значительная высота, очень низкая температура и нервное истощение – все это вместе сильно затрудняло восхождение.

Во время частых остановок для восстановления дыхания мы исследовали подходы к вершине. Снизу она представлялась отдельным пиком с пологими склонами. С северных предгорий мы уже заметили две отчетливые вершины. Теперь же, на верхних склонах, мы заметили несколько миниатюрных горных цепей, восходящих к двум главным пикам, отстоящим друг от друга приблизительно на две мили. На западе виднелся хребет с седловиной, на востоке – похожий хребет с одной главной вершиной на юго-востоке от нас. Этот пик был самой высокой точкой, и к ней стремились наши изнуренные души.

По сравнению с предыдущим подъемом склон здесь был на удивление легким, но идти оказалось очень тяжело, что абсолютно не соответствовало обманчивой картине. После того как мы медленно проходили сто шагов, мы пыхтели, как скаковые лошади на финишной прямой, и нам приходилось останавливаться для восстановления дыхания. Очередные сто шагов – и очередная остановка, и так далее. Мы пытались как-то собраться, обсуждая условия подъема, и всячески подбадривали друг друга. Подъем казался невозможным просто из-за неспособности поставить одну ногу выше другой. Ноги были деревянными, а ступни каменными. После гигантских усилий нам пришлось устроить лагерь на высоте 18 400 футов, но уже не было сил ни говорить, ни есть.

Шелковую палатку мы поставили в накопительном бассейне в тени самого высокого пика, и когда мы заползли в мешки, то были настолько измотаны холодом и борьбой за каждый вдох, что осознавали окружающее едва ли наполовину.

Кровь двигалась так медленно, что мы не могли согреться. Дополнительная одежда или одеяла не произвели видимого эффекта. Лучше всего помогал горячий чай. Но на этой высоте горелка не желала нормально работать, и только после долгих стараний нам удалось растопить достаточно снега для питья. Вода не закипела при такой низкой температуре, и чай не заваривался и был не слишком горячим.

Только далеко за полночь мы посмотрели на окружающее в нормальной перспективе. Не в силах заснуть, мы могли лишь отдыхать, полулежа, приподняв плечи, чтобы облегчить работу сердца и дышать с меньшими усилиями.

Предыдущие дни отняли у нас всю энергию, а к холоду добавлялось обычное гнетущее воздействие большой высоты, и мы действительно были сильно не в себе. Хотя температура была всего –16°, было холоднее, чем при –60° на уровне моря. Дрожь от холода в эту ночь, тяжелые удары сердца и прерывистое дыхание останутся самыми страшными муками нашего предприятия {22}.

16 сентября:

Задолго до рассвета мы выкатились из спальных мешков, выползли из палатки и, накинув свои пончо на дрожащие плечи, стали наблюдать за светлеющей синевой самого высокого пика Северного полюса гор [40] . В обманчивом предрассветном освещении вершина казалась гигантской. В действительности она была всего на 2000 футов выше нашего лагеря.

С онемевшими пальцами и зубами, стучащими от холода, мы уложили в рюкзаки спальные мешки, небольшой аварийный запас и, исполненные непреклонной решимости, устремились к вершине. Вскоре солнце поднялось высоко над зеленой равниной за горой Хейс [41] и двинулось к ледовому отблеску от громадных ледниковых полей, лежащих к северу от массива Святого Ильи. Наш путь лежал через пушистое снежное поле, заполнившее пространство между рядами гранитных вершин. Б о льшую часть этого восхождения мы провели в морозной тени, где холод пробирал до костей, но когда мы поднялись до солнечных лучей, то сразу ощутили их тепло. Однако в десяти метрах, в тени другой скалы, воздух был холодным, как во время полярной ночи. Казалось, что лучи солнца проходили сквозь воздух без потери и доли своего тепла, подобно действию электрической искры в пространстве.

Великолепный простор неземной красоты разливался вокруг. Однако в то время мы были слишком измотаны, чтобы тратить даже зрительную энергию на пейзаж.

Продвижение на двадцать шагов настолько нас изнуряло, что мы должны были восстанавливать дыхание и сердечный ритм, опершись на ледорубы. Еще двадцать шагов, и очередной отдых, и так на протяжении всей мучительной решающей борьбы.

Последние несколько сот футов подъема настолько подорвали наши физические силы, что мы, задыхаясь, упали на снег в полном изнеможении. Мы так близко подошли к пределу человеческой выносливости, что не ощущали гордости от успеха, доставшегося такой ценой. Мы были рады завернуться в подбитые гагачьим пухом пончо и дать успокоиться выпрыгивающим из груди сердцам и легким, работавшим в условиях «половины» атмосферы. Мы пыхтели и пыхтели, и спустя некоторое время отвратительные тяжелые удары под пятым левым ребром поутихли. Дышать стало легче, и зов вершины опять стал главным. Однако это было ужасной задачей – заставить себя выбраться из глубокого снега, а непослушные мышцы – двигать каменными ногами. Взгляд застыл на блеске вершины, однако движущая сила не была в согласии с этим устремлением.

Под самой вершиной мы повалились на ледяной шельф на грани полного изнеможения. Спустя некоторое время мы отдышались и собрали всю свою волю. На последнем этапе наши жизни держались лишь на нервном усилии. Мы медленно продвигались по крутому снежному взлету выше поднебесных гранитов к вершине. Наконец! Вдохновлявшая нас задача увенчалась победой; вершина континента была у нас под ногами. Мы пожали друг другу руки, но не произнесли ни слова. Нам хотелось кричать, но не хватало сил на лишний вздох. Что меня поразило в первую очередь, так это благородство Эдварда Баррилла, величие сердца и души человека, который шел за мной без единого слова протеста, через безнадежность к успеху.

Было 16 сентября, температура –16°, высота 20 390 футов. Десять часов утра, небо было темным, как в полночь.

Записку о нашей победе вместе с маленьким флагом мы засунули в металлическую трубку и оставили ее в защищенном укромном месте недалеко от вершины. Несколько азимутов в разных направлениях были взяты с помощью призматического компаса. Мы сняли показания барометров и термометров и второпях занесли их в записную книжку. Больше всего нас впечатлили необычное низкое темное небо, слепящая яркость покрытых инеем гранитных скал, нейтральное серовато-голубое пространство, морозные темно-синие тени и, прежде всего, последняя фотография Баррилла с флагом, привязанным к ледорубу {22}.

16–20 сентября:

Спуск оказался менее трудным, но потребовалось четыре дня, чтобы свалиться в базовый лагерь.

Во время нашего отсутствия энтузиазм Доккина по поводу возможных поисков золота и меди значительно вырос, и он попросил дать ему аванс на эти цели. У нас оставалось провизии на целый год для одного человека, и мы отдали ее своему компаньону для поисков удачи в недавно разведанных краях. «Большой» быстро спустился по реке, и на следующий день, забрав участников команды на Суситне, мы поспешили в Тайонек {22}.

.

«Вершина нашего континента. Вершина горы Мак-Кинли, самой высокой горы Северной Америки. Высота 20 390 футов». Фото Фредерика Кука

 

Глава 7

Вкус победы

В Национальном географическом обществе 15 декабря чествовали Роберта Пири, установившего рекорд продвижения человека на север. На ежегодном обеде собралась вашингтонская элита, более 400 человек: министры, сенаторы, конгрессмены, послы, высокие чины армии и флота.

Роберта Пири приветствовал посол Италии, в чем был особый смысл: прежний рекорд, который побил Пири, принадлежал итальянцам – экспедиции герцога Абруццкого. В ответном слове Пири был дипломатичен:

Вокруг полюса установлена величественная плеяда флагов, и когда кто-то один действительно достигнет полюса, то это добавит победителю славы, не умаляя, однако, славы других и не оставляя ощущения обиды или унижения остальным {53}.

После тостов и речей недавний глава общества Александр Белл представил особого гостя, сидевшего за главным столом:

Меня попросили сказать несколько слов о человеке, чье имя должно быть известно по крайней мере всем нам, о докторе Фредерике Куке, президенте Клуба исследователей. Здесь присутствует командор Пири из арктических краев, которого мы все рады приветствовать. Но в лице доктора Кука мы встречаем одного из немногих американцев, если вообще не единственного американца, который исследовал обе противоположные точки земли – районы Арктики и Антарктики. А сейчас он побывал на вершине Американского континента, и следовательно, на вершине мира, и сегодня вечером, как я надеюсь, доктор Фредерик Кук расскажет нам кое-что о горе Мак-Кинли {53}.

Фредерик Кук, вполне светский человек, чувствовал себя уверенно среди высшего общества и, соблюдая этикет, начал так:

Сегодня вечером я предпочел бы рассказать вам о блестящем подвиге и о благородном характере командора Пири, которому удалось расширить человеческую выносливость до самого крайнего предела, и все это с бескорыстной целью – пронести честь и флаг своей страны на самый дальний север, но ваш председатель поставил передо мной задачу описать, как мы добрались до вершины нашего континента.

Успех в покорении горы Мак-Кинли можно объяснить в большей степени тем, что мы использовали рабочее снаряжение полярных исследователей, а среди полярных исследователей командор Пири работал усерднее других, чтобы сделать экипировку как можно более простой. Таким образом, косвенно часть почестей за восхождение по арктическим склонам нашей величайшей горы должна принадлежать командору Пири {53}.

После этого поклона доктор Кук начал свою захватывающую историю. Он дошел в ней до кульминации, когда объявили о прибытии президента Рузвельта.

Докладчик закончил выступление:

Мы достигли нашего Северного полюса. Мы привязали флаг к ледорубу, и Баррилл, стоя на краю, был так близко к небесам, что о подобном при жизни не мог и мечтать. Мы поднимались восемь дней, но пробыли на вершине всего-навсего 20 минут. Однако мне потребуется несколько часов, чтобы поведать вам об увиденном. Этот рассказ я оставлю на будущее {53}.

Президент великой страны был искренен и выполнил свои задачи; вот фрагмент его речи:

Цивилизация предоставляет людям настолько комфортные условия, что их дерзостные добродетели имеют тенденцию ослабевать. И это утешение – воздавать почести выдающемуся человеку, который своими подвигами очевидным образом показывает, что по крайней мере в некоторых состязаниях эти качества не утеряны.

Вы (повернувшись к командору Пири) – тот, кому в течение многих месяцев и год за годом приходилось смотреть в лицо опасности и преодолевать величайшие трудности, неся на своих плечах безраздельную ответственность за жизнь, свою собственную и тех, кто шел за вами. Вам пришлось проявить все моральные качества, необходимые также и на войне. вы совершили великий подвиг. Подвиг, имеющий значение для всего человечества, подвиг, вызывающий уважение по отношению к вам и к нашей стране. От имени присутствующих здесь и миллионов наших соотечественников я рад вручить вам медаль Хаббарда [42]  {53}.

Пири ответил:

Настоящий исследователь делает свою работу не в надежде на награды или почет, а потому, что поставленная им перед собой цель является частью самого его бытия и должна быть достигнута ради самого достижения.

Окончательное и полное раскрытие полярной тайны, приковывающей внимание и интересы лучших мужей самых сильных и просвещенных народов в течение более чем трех столетий, – это дело, которое должно быть выполнено во имя славы и чести этой страны, дело, которое предназначено мне, и дело, которое я должен свершить {53}.

Понимать Пири можно так: именно ему Соединенные Штаты поручили покорить Северный полюс и именно он должен совершить этот подвиг. Вряд ли Фредерик Кук разделял эти пафосные мысли. Геройство индивидуально, оно – не дар свыше и не государственная категория. «Действительная победа заключается не в самом достижении цели, а в преодолении преград на пути к ней» {20}, – простая и, по мнению автора, очень верная мысль Кука.

Как преодолеть преграды на пути к Северному полюсу? – вот вопрос вопросов. Пири потребовал новый корабль – не хуже судна «Фрам», построенного в Норвегии по чертежам Фритьофа Нансена. И корабль, названный именем президента – «Рузвельт», – появился. Стало спокойнее и комфортнее, и даже ванна была установлена рядом с каютой Пири. Путь к полюсу стал короче, потому что стартовать теперь можно было чуть ли не от борта судна. Но вот препятствия в Северном Ледовитом океане оставались прежними.

В 1906 году Пири исполнилось 50 лет. В одну из минувших зим он лишился восьми пальцев на ногах, ужасным образом отморозив их. После успешной экспедиции в Северную Гренландию в 1892 году его полярная биография не пополнялась победами, а неудачи, наоборот, следовали одна за другой. Не Арктика проявляла доверие к Пири, а Соединенные Штаты. Многие американцы были словно загипнотизированы фанатической настойчивостью Пири, а официальная Америка сделала из него государственного героя, о чем так проникновенно говорил Теодор Рузвельт.

Кук, в отличие от Пири, в завоевании полюса видит не перст судьбы и не веление родины, а нечто вполне реальное:

Блестящий, беспримерный подвиг – подвиг ума и силы, совершая который, я должен заметно превзойти других. Едва ли мое тщеславие и жажда триумфа сильнее, чем у тех, кто хочет стать первым в бейсболе, состязаниях по бегу или в любых других видах спорта {20}.

Разная мотивация у двух претендентов. Пири даже в мыслях не допускает существование конкурента, Кук хочет выиграть соревнование.

Декабрьская церемония в Национальном географическом обществе будто предвосхитила те трагические события, которые разыграются через три года. Полный энтузиазма и жизненной энергии рассказ Кука о покорении Северного полюса снова будет прерван друзьями Пири. Но сам командор предстанет уже не обаятельным и лояльным, а взбешенным и далеким от чести.

Куку припишут мошенничества, якобы совершенные им в 1908 и 1906 годах, но и Роберта Пири многие и многие обвинят в фальсификации рекордов 1909 года и 1906 года. Автор разделяет убеждение известных специалистов и писателей в том, что в 1906 году командор закончил свой поход, не дойдя до параллели 87° 6’ северной широты, объявленной «самым дальним продвижением на север». Была это рациональная махинация либо неосознанная ложь, сказать, конечно, весьма непросто.

1906 год для обоих полярников стал итоговым. Кук, поднявшись на Мак-Кинли, окончательно поверил в себя, познал вкус победы и был полон решимости идти к Северному полюсу. Пири, опробовав новую систему вспомогательных отрядов и получив медаль Хаббарда из рук президента, также был воодушевлен и горел желанием достичь, наконец, своей давней цели. (Автор не допускает мысли, что Пири может дойти до полюса, – он многого не понимает и не умеет, поход ему просто не по силам. Он мог бы пригласить с собой подготовленного попутчика, но и такой вариант несбыточен, ибо противоречит одному из постулатов, придуманных Пири: на вершине планеты должен стоять только один белый.)

Ситуация, сложившаяся в конце 1906 года, гибельна для Кука. Он не может не идти на полюс, и, отправившись на полюс, с большей вероятностью достигнет его. Успех Кука неприемлем для Пири, и если он нечестен, то оболжет соперника, что станет всего лишь довеском к его прочим грехам; если же он не в себе, находится в состоянии аффекта, то и в этом болезненном случае самое простое и самое очевидное, что он может сделать, – так это сказать самому себе, что Кук – мерзавец, авантюрист и жулик. Боссы поддержат. Им – умным, богатым и властным – останется лишь следить за буйным птенцом, направляя его, а то и придерживая, чтобы он ненароком не навредил себе.

Читатель скажет: но Кук может и не дойти до полюса. Конечно, это так. Однако позиция автора состоит в том, что Пири открыть Северный полюс не по силам, а Куку это сделать почти просто. У него есть алгоритм, и в 1907–1908 годах он блестяще последует ему.

Начиная статью «Покорение горы Мак-Кинли», доктор Кук сравнивает свою трехлетнюю осаду Мак-Кинли с походом на Северный полюс. По словам героя, экспедиция на полюс будет всего лишь «прирученным приключением» {18}. Не совсем так, ибо кроме похода от земли к полюсу предстоит еще и возвращение оттуда, а оно окажется бесконечной мукой.

Какой же вывод? Беспримерная победа доктора Кука на Мак-Кинли стала заложницей его будущей победы над Северным полюсом. Если Кук не пойдет к вершине мира или, начав путь, не сдюжит, то Мак-Кинли сохранится в его руках. Но если он достигнет полюса и заявит об этом и к тому же выяснится, что он опередил Пири, то тогда несчастному придется пенять на себя – он расстанется и с плюсом, и с Мак-Кинли, и со своим честным именем.

Пири 53 года, Куку – 40. У Пири скверный, заносчивый характер, Кук – приветлив и интеллигентен. У Пири в запасе победа в Гренландии и последующая безвыигрышная борьба со льдами, у Кука 17 лет полярного стажа и триумфальные победы одна за другой.

Убедить американцев в том, что Пири покорил полюс, а доктор Кук не сумел этого сделать, сторонники Пири не смогут. Для того чтобы недоверчивые соотечественники поверили в сверхъестественное, потребуются не отчеты соперников о ледовых маршрутах, а нечто иное, посущественнее – сногсшибательное, убийственное. Много пакостей пойдет в ход, и главной из них станет афера – «Кук не был на Мак-Кинли».