Сцена: горница въ домѣ Карягина. Двери въ задней стѣнѣ и направо. Налѣво окно. У правой стѣны простой столъ, накрытый цвѣтною бумажною салфеткою. У лѣвой сундукъ, покрытый ковромъ. Въ лѣвомъ углу шкафъ, верхняя половина котораго стеклянная. На полкахъ видна посуда. Нѣсколько простыхъ стульевъ.

 

ЯВЛЕНІЕ I

Авдотья Ивановна

Авдотья Ивановна [съ черепушкой въ рукахъ, изъ которой бросаетъ за окно кормъ]. Цыпъ-цыпъ-цыпъ!.. Ш-шу, Проклятая! Аксютка, отгони Камагорку-то! хорошенько ее, хорошенько!.. Всѣхъ цыплятъ распугала, хохлатая… У-у ты!.. Цыпинька — цыпъ-цыпъ! Клюйте, батюшки, клюйте… Опять! [Схватываетъ палочку и машетъ ею въ окно]. Ш-шши! пропасти на тебя нѣтъ, шши!.. Ну, И курица! [Выбрасываетъ изъ черепка остатки корма]. Гляди же, Аксютка, чтобъ куры не забижали, да пересчитай цыплятъ-то. Коршунъ, смотри, не унесъ бы, не зѣвай, дѣвка, по намеднишнему! [Отходитъ отъ окна]. Изъ-подъ носа цыпленка уволокъ.

 

ЯВЛЕНІЕ II

Авдотья Ивановна и Карягина

.

Карягина. Маменька, какъ же Феня-то наша?

Авдотья Ивановна. А что?

Карягина. Да какъ же… Прежде, бывало, изъ шалости къ маіору бѣгала, а теперь вотъ ужъ третьи сутки живетъ у него. Развѣ такъ можно? Слышно, хозяйничать остается.

Авдотья Ивановна. Пускай себѣ.

Карягина. Прилично ли дѣвушкѣ ко вдовому въ домъ? Губитъ она себя.

Авдотья Ивановна. Ишь вѣдь что! Себя береги лучше, Паша. Ой, гляди въ оба, мать моя, въ оба гляди! Какъ бы Федосья Игнатьевна тебѣ поперекъ горла не стала!

Карягина. И что Андрей Филатычъ скажетъ, какъ вернется, а ея нѣтъ?

Авдотья Ивановна. Вотъ что! Да я ему въ безстыжіе глаза за нее плюну, посмѣй что сказать! О женѣ думай, жену жалѣй…

Карягина. Развѣ-жъ онъ меня не любитъ, маменька? Богъ съ вами! Онъ и ласковъ со мною, и не таитъ отъ меня ничего…

Авдотья Ивановна. Разсказывай!

Карягина. И не за что ему обижать меня… Никто его больше моего любить не будетъ. Нельзя больше… Какъ уѣзжалъ онъ на прошлой недѣлѣ, обнялъ меня и говоритъ: «Ну, Паша, деньковъ на десять я изъ дому, по помѣщикамъ хлѣбъ буду скупать. Не скучай и чтобы у васъ безъ меня ладно да мирно было. Съ Феней не вздорьте»…

Авдотья Ивановна. Вотъ это пуще всего!

Карягина. «Помни: сирота она, а сироту грѣхъ обижать»…

Авдотья Ивановна. Безъ него забыли!

Карягина. «Пустяковъ въ голову не забирай. Я тебя, люба моя, ни на кого не промѣняю». И поцѣловалъ онъ меня, въ губы и глаза поцѣловалъ. И еще говорилъ, маменька, такъ хорошо! Когда ласковъ, что у него за голосъ! и взглядъ какой ясный да хорошій тогда! Потомъ снялъ картузъ, перекрестился, кудрями встряхнулъ… Волосы у него, что шелкъ, золотомъ отливаютъ. Пошелъ. Статный да сильный… Любо глядѣть, какъ ходитъ онъ, маменька. Я его шаги издали признаю. Вороной у сарая его дожидался. И конь къ хозяину подобранъ — картина! По шеѣ его потрепалъ, сѣлъ въ телѣжку, кивнулъ мнѣ, ударилъ возжей и покатилъ, — только пыль взвилась.

Авдотья Ивановна. Покатилъ, на недалече отъѣхалъ. За амбаромъ ракиту на плотинѣ знаешь? Отсюда ея не видать.

Карягина. Ну?

Авдотья Ивановна. Подъ ракитой другое у Андрея Филатыча прощанье-то было.

Карягина. Что вы, маменька… Богъ съ вами! Ну, зачѣмъ!..

Авдотья Ивановна. Правду зачѣмъ говорить? А хоть-бы затѣмъ, мать моя, чтобъ ты не въ конецъ одурѣла. Подъ ракитою Фенька его дожидалась, да. Ту-то онъ вотъ какъ обнялъ… отъ земли приподнялъ, съ-лету!

Карягина. Перестаньте маменька…

Авдотья Ивановна. Какъ завидѣлъ ее, изъ телѣжки, словно ошпаренный, выскочилъ; а она вскинула руки-то, да какъ обовьетъ, какъ вопьется!

Карягина. Маменька, полно же вамъ… [Плачетъ]. Вѣдь мука!

Авдотья Ивановна. Ага, вотъ-те и не промѣнялъ ни на кого! Лукавилъ онъ, Паша, глаза тебѣ отводилъ, какъ прощался, да цѣловалъ-то въ нихъ.

Карягина [рыдаетъ]. За что же такъ? Зачѣмъ?.. Лучше-бъ не то, что ласкать, а ругалъ, да билъ бы меня… Такъ бы и знать, что постыла я стала… Ну, горе, такъ горе, съ нимъ и вѣкъ коротать, одно-бы… А такъ-то надвое… хуже такъ, маменька, тяжко!

Авдотья Ивановна. Перестань, Прасковья, не плачь. Береги слезы-то. Плачь, когда нужно, въ цѣну слезы ставь, не-то больно дешевы станутъ. Слеза во-время — сила, а безъ времени — докука, мать моя. Особенно при мужѣ этого не забудь. Тебѣ бы все спроста: на, молъ, какова есть — вся тутъ. Въ дурахъ и свѣкуешь.

Авдотья Ивановна. Полно вамъ… по-пустому. [Фенѣ]. Прасковья ничего тебѣ не сказала; если сама ты про «дѣла» говорить начала, тебѣ про нихъ и знать, а намъ не требуется.

Паша [раздражительно]. На ворѣ шапка горитъ.

Феня. Что-о?

Авдотья Ивановна. Прасковья!

Феня. Ну, теперь совсѣмъ поняла.

Авдотья Ивановна [въ замѣшательствѣ]. Говорю — пустое.

Феня. Нѣтъ ужъ, пожалуйста… дуру-то изъ меня не стройте! [Взглянувъ на Пашу]. И безъ меня ихъ довольно. Такъ вотъ что! «Маіорша»-то выходитъ — отводъ, зацѣпка одна, а на самомъ дѣлѣ вся штука въ Андреѣ Филатычѣ! Ха, ха, ха! такъ бы и сказали! Зачѣмъ, мать, хитрить? Вѣдь я тебя насквозь вижу. Какъ вошла, да взглянула на васъ, сразу поняла, за что мнѣ привѣтъ такой ласковый. Къ маіору-то вы давно меня сбыть хотѣли и обѣими крестились, что ушла я отъ васъ. Ты, мать, сама мнѣ въ этомъ потакала, потому что опасна я здѣсь, душу мутить стала. А теперь говоришь, что всякъ на меня пальцемъ указываетъ и сама за это гонишь меня! Такую-то причину тебѣ и Андрею Филатычу выставить можно; а вотъ про наши съ нимъ дѣла, какъ Прасковья Павловна выболтнула, попробуй, скажи! Такъ я-жъ теперь сама ему про это скажу. Пока не дождусь, не уйду отсюда!

Авдотья Ивановна. Полно, кто тебя гонитъ!

Феня. Нѣтъ, матушка, теперь на попятный зачѣмъ же? Я дѣло начистоту поведу. Если у маіора я трое сутокъ была, такъ дурного въ этомъ нѣтъ ничего. Я за нимъ за больнымъ ходила. А всталъ онъ, я — вотъ она. Да съ маіоромъ у меня свои счеты. И вправду еслибъ «маіоршею» стала, Прасковьѣ Павловнѣ обо мнѣ ни печаль, ни забота. Мнѣ ли за себя заступки да береженья просить! За нее ты вотъ выступила, да промахнулась. Примѣтила ты, что Андрея Филатыча тянетъ ко мнѣ, а того понять не хотѣла, что берегла я твою Прасковью Павловну.

Паша. Эхъ, Феня, зачѣмъ обманывать! Не ты ли съ нимъ подъ ракитою цѣловалась?

Феня. Обманывать? Зачѣмъ бы я стала обманывать, еслибъ мужа твоего любить хотѣла? Съ чего ты взяла! Да я-бъ тебя въ прахъ стерла, я-бъ ему при тебѣ ноги велѣла свои цѣловать, и цѣловалъ бы, и ты бы пикнуть не смѣла. Обманывать! Такимъ вотъ, какъ ты, обманывать нужно, а мнѣ… Суди, ряди меня, какъ знаешь, да если я такъ хочу, такъ мнѣ толки-то эти, что пузырь водяной. Обманывать! Я его подъ ракитою, можетъ, за то цѣловала, что съ тобою онъ ласковъ сталъ, послушалъ меня, въ награду его цѣловала…

Паша. Не красна любовь мужа за такіе выкупы.

Феня. Ну, такъ добудь же ее ты безъ нихъ. Я посмотрю! [Уходитъ вправо].

 

ЯВЛЕНІЕ IV

Тѣ же безъ Фени

Авдотья Ивановна. Эхъ, напрасно, Паша, задѣла ее! Остерегала вѣдь… Не говорить бы мнѣ лучше… Дура я, дура!

Паша. Пусть ее, маменька! Въ ногахъ у нея валяться не стану. Пускай они съ Андреемъ Филатычемъ… какъ хотятъ. Пусть смѣются надо мною, коли любо имъ это. Я отойду, горе въ себѣ схороню.

Авдотья Ивановна. Не дури, Прасковья! Ни вѣсть какой твой Андрей-отъ Филатычъ, и къ нему подойти умѣючи можно. Простоту брось, меня слушай.

Паша. Гдѣ ужъ мнѣ! По-моему, лучше горю въ глаза смотрѣть, чѣмъ въ прятки играть съ нимъ. Такъ-то, маменька. (Уходитъ въ заднюю дверь].

Авдотья Ивановна. Ишь, вѣдь! Ну, мать моя, поддаваться — бѣду накликать. — Сердита Федосья теперь, приступу нѣтъ. [Подходитъ къ правой двери]. Потолковать развѣ съ нею? [Отходить]. Нѣтъ, пусть-ка остынетъ.

 

ЯВЛЕНІЕ V

Авдотья Ивановна и Архипъ

Архипъ [входя]. Гдѣ она у васъ тутъ?

Авдотья Ивановна. Кого тебѣ, батюшка?

Архипъ. Да эта гдѣ, умница ваша?

Авдотья Ивановна. Умница? Какой ты нынче сердитый, Ѳомичъ! Вошелъ, хоть-бы здравствуй сказалъ.

Архипъ. Да ужъ нечего, нечего! Гдѣ? говорю.

Авдотья Ивановна. Да кто? Въ толкъ не возьму.

Архипъ [съ удареніемъ]. Маіорша. Кого-жъ намъ еще? Теперь окромя намъ никого не требуется. Всѣ худы стали, въ дураки всѣ попали, н-да! Погибель намъ безъ маіорши пришла. Ни дать, ни взять, какъ въ домѣ умалишенныхъ бываетъ, видали? Ходятъ тамъ такіе-то, да блажатъ.

Авдотья Ивановна. Кто же блажитъ-то, баринъ твой что-ли?

Архипъ. Стыдно, Авдотья Ивановна, срамъ! Всякаго понятія о себѣ рѣшится надо и субординацію всякую позабыть. Поймите вы это! Что, скажутъ, такое на старости лѣтъ съ Максимомъ Гаврилычемъ приключилось? Ну-ка, Ѳомичъ, отлепортуй. А мнѣ что сказать? Зудъ, молъ, други милые, его обуялъ, зудъ. Тьфу!

Авдотья Ивановна. Какой же такой зудъ, Архипъ Ѳомичъ? растолкуй ты мнѣ, батюшка.

Архипъ. А вотъ какой: мѣста себѣ человѣкъ не находитъ, пить, ѣсть пересталъ; по ночамъ зудъ этотъ ворочаотъ, ворочаеть его съ боку-то на бокъ, ажъ злость возьметъ. На глазахъ она — ничего; чуть отвернулась: «Архипъ! гдѣ Феня?»… «Архипъ, куда Фенюшка ушла?»… Тьфу! Хворалъ вотъ, три дня въ постели вылежалъ. Отчего? Думаете, правдашная болѣзнь прикрутила? Ни Боже мой! Тотъ же все зудъ: ссора вышла — цѣловаться вздумалъ.

Авдотья Ивановна. Правда?

Архипъ. А какъ бы вы думали! За то и взбучили-жъ его!

Авдотья Ивановна. Федосья?

Архипъ. О-о! Выскочилъ ко мнѣ красный, точно изъ бани съ полка. — Что, молъ, сударь, попробовалъ?.. Тьфу!

Авдотья Ивановна. Вотъ дѣла-то какія!.. Никакъ Федосья идетъ. [Уходитъ въ заднюю дверь].

 

ЯВЛЕНІЕ VI

Архипъ и Феня

Феня. Тебѣ что?

Архипъ. Максимъ Гаврилычъ прислалъ.

Феня. Зачѣмъ?

Архипъ. Извѣстно — за вами. Мало ругали его, еще хочется.

Феня. Точно что мало. Такъ ты своему Максиму Гаврилычу и скажи.

Архипъ. Н-да!

Феня. Я думала, путный онъ человѣкъ. Живетъ, вижу, въ грязи, ѣстъ Богъ знаетъ какъ, во всемъ у васъ безпорядокъ…

Архипъ. Тьфу!

Феня. Ты чего?

Архипъ. Непорядокъ. А дальше-то что?

Феня. Да все тоже. Одинокій. Отчего, думаю, не помочь старику? Сжалилась, отскребла, отчистила васъ съ нимъ, а онъ чортъ знаетъ что вздумалъ…

Архипъ. За вами присламши. Вѣрно. Слушайте-ка. Въ сорокъ девятомъ году мы съ Максимомъ Гаврилычемъ въ Венгерскую компанію ходили. Было страженіе. Вотъ одинъ черномазый возьми да и всади ему саблю въ это самое мѣсто [указываетъ выше лопатки]. Ну, не вынеси я Максима Гаврилыча на себѣ, тамъ бы ему и косточки сложить. Анъ вынесъ, и святыя Анны съ бантомъ ему повѣсили.

Феня. Такъ что же?

Архипъ. А то же, что никакой при насъ женщины въ то время не состояло, одни управлялись, и по сю пору — слава те Господи — живы. Грязь у насъ точно завелась, когда чистить стали, и безпорядокъ пошелъ, когда порядки вводить начали. Только всего. А вы пожалуйте, потому Максимъ Гаврилычъ приказалъ привести.

Феня. Пошелъ вонъ!

Архипъ [опѣшелъ]. То есть какъ же такъ?

Феня. Значитъ, уходить. Ступай!

Архипъ. Что же я ему скажу? Эдакъ придешь, неравно чубукомъ отгладитъ. Нѣтъ ужъ вы, Федосья Игнатьевна…

Феня. Работниковъ кликнуть, чтобъ вытолкали тебя? Пошелъ!

Архимъ [пятится къ двери]. Хмъ, командеръ какой! А вы вотъ что…

Феня [топаетъ]. Вонъ!

Архипъ. Тьфу! [Быстро вывертывается на дверь].

 

ЯВЛЕНІЕ VII

Феня и Авдотья Ивановна

Феня. Придете еще, накланяетесь!

Авдотья Ивановна [входитъ]. Никакъ ты выгнала Ѳомича-то?

Феня. Выгнала.

Авдотья Ивановна. Звать что ли приходилъ?

Феня. За мною.

Авдотья Ивановна. Рехнулись они съ маіоромъ, право!

Феня. Мать, не лукавь. «Маіорша» я — къ маіору мнѣ и уйти.

Авдотья Ивановна. Ну вотъ!.. Зачѣмъ не дѣло говорить, Феня?

Феня. Не лукавь, говорю. Сказаннаго не воротишь и къ маіору я уйду. Не потому уйду я, что вы съ Пашею этого хотѣли. Лебеду выполоть, да выбросить легко, а объ меня руки, пожалуй, поколешь. Такъ не поэтому; а помню я, мать, ласку и заботу твою, помню, что ты меня, подкидыша, въ дочери къ себѣ приняла…

Авдотья Ивановна [подходитъ съ ласками]. Фенюшка, милая моя, развѣ-жъ я тебя не люблю!…

Феня [отстраняется]. Нѣтъ, оставь это, теперь оставь. Я все помню и что нынче вышло у насъ — не забуду. Слушай же. Ради добра твоего, я уйду. Какъ устроюсь — не ваша забота. Но Андрея Филатыча попрежнему гнать отъ себя не стану; стыдить его, жену ему выхвалять тоже не стану. Это ужъ теперь ваше дѣло будетъ. Такъ ты и Прасковьѣ Павловнѣ отъ меня скажи. [Идетъ къ задней двери, но встрѣчается съ Териховымъ].

 

ЯВЛЕНІЕ VIII

Феня, Авдотья Ивановна и Териховъ

Феня. Вы зачѣмъ?

Териховъ. Я?.. [Осмотрѣлся]. Авдотья Ивановна, здравствуй!

Авдотья Ивановна [съ поклономъ], Здравствуйте, батюшка.

Териховъ. Я-то?

Феня. Ну да, вы-то.

Териховъ. Архипа посылалъ…

Феня. Съ чѣмъ ушелъ вашъ Архипъ, съ тѣмъ и вамъ отправляться. [Заглянула въ окно]. Мать, тебя Провъ на крыльцѣ дожидается.

Авдотья Ивановна. Пойду, матушка, пойду. [Уходитъ]. Феня. Ну?

Териховъ. За тобою я, Феня.

Феня. За мною? Въ умѣ вы, иль нѣтъ?.. Поцѣловщикъ, ха-ха-ха!

Териховъ. Опять свое!

Феня. Конечно. Съ чего-жъ это взяли-то? Иль старина вспомнилась, когда любовь силою бралась, да прихотью барскою? Слышали про васъ разсказы хорошіе, ха-ха! А я-то вамъ въ какія-жъ далась?

Териховъ. Позволь, Феня…

Феня. А то можетъ прельстить меня вздумали?

Териховъ. Довольно тебѣ, довольно!.. Вѣдь было… Что сызнова начинать! Ну, впередъ… не того… не стану. Ты вотъ такая хорошая, что какъ и бранить-то меня?

Феня. Хорошая?

Териховъ. Говорилъ, знаешь…

Феня. Какъ же, какъ же! Такая хорошая, что вамъ дурить позволительно? Резонъ. А потомъ что?

Териховъ. А ты меня пожалѣй, хоть крошечку пожалѣй!.. Какъ же тутъ быть, если я… вотъ не могу безъ тебя, не могу — и баста. Нѣтъ тебя — все не такъ, ну, не глядѣлъ бы… Да что толковать! [Садится].

Феня [лукаво гладитъ его по головѣ]. Бѣдненькій! не можетъ!

Териховъ [схватываетъ ея руку]. Голубушка!

Феня [бьетъ по рукѣ]. Опять! [Отходитъ]. Вотъ бѣдненькій-то! Какъ же, значитъ, Феня отовсюду глядитъ на васъ, куда ни посмотрите? Закрылъ глаза — опять Феня. Заснулъ — Феня-же… ластится, нѣжитъ, голубитъ, дышетъ какъ слышно, а?!

Териховъ. Ахъ, не говори! лучше не говори!

Феня. Ха-ха-ха!.. Хорошо! дрожь пробираетъ, душ-шно! А проснулся, глядь: въ ногахъ лежитъ старый песъ, трубка возлѣ валяется, бабушка съ портрета глядитъ, какъ яблочко печеное сморщилась! Только всего. Вотъ-те и Феня!

Териховъ. Слушай, Феня. Я одинокій. Иди ко мнѣ, все твое будетъ.

Феня [сдвинула брови]. Посулы!

Териховъ. Не посулы… а все же годится. Человѣкъ я не бѣдный… Хорошо тому и оставить, кого любишь. Иди, Феня. Госпожа, хозяйка будешь полная.

Феня. Какая-жъ я у васъ буду хозяйка? Родня я вамъ что ли? Хозяйка-то въ домѣ — жена. А за васъ кто пойдетъ? Ишь сидитъ какой, хорошъ!

Териховъ. Жена… Жена-то хороша, когда мужа любитъ.

Феня [серьезно]. Если выйдетъ, такъ будетъ любить. [Лукаво на него смотритъ]. Ха-ха-ха!

Териховъ. Ну вотъ, тебѣ все смѣшно!

Феня. Конечно! Вдругъ такой-то мужъ, да ластится. Мѣсяцъ взойдетъ [треплетъ его по лысинѣ] — макушка свѣтится; займется заря — жену румянить, у мужа — морщины считать, ха-ха-ха! [Рѣшительно]. Ну, Максимъ Гаврилычъ, вставай, пойдемъ!

Териховъ. Со мной?!

Феня. Я вѣдь… жалостлива! Такъ ужъ и быть!

Териховъ. Голубушка, пойдемъ! Вотъ утѣшила!

Феня. Стой, стой! Мы вотъ какъ пойдемъ [проворно надѣваетъ ему на голову платокъ косыночкой], вотъ какъ. Не смѣть трогать, ни-ни!

Териховъ. Что за дурачество! [Сдергиваетъ платокъ]

Феня [отходить, сухо]. Идите.

Териховъ. А ты?!

Феня. И не подумаю.

Териховъ. Какъ! ты же хотѣла?..

Феня. А теперь не хочу. Отправляйтесь.

Териховъ. Полно, Феня!

Феня. Не хочу.

Териховъ. Э-э, упрямство! Нехорошо. То — иду, то вдругъ…

Феня. Я иди, няньчайся съ вами — пріятно! А вамъ въ пустякахъ трудно по-моему сдѣлать?

Териховъ. Но вѣдь это же капризъ, смѣшно, наконецъ.

Феня. Смѣшно, и ступайте.

Териховъ. Изъ-за глупаго платка… Ребячество. [Оглядывается]. Ну, на… [подаетъ ей платокъ], если тебѣ такъ ужъ хочется… на надѣвай!

Феня. Теперь сами надѣньте.

Териховъ. Фу ты! сами!.. Очень это будетъ красиво! сами!… [Оглядывается]. Глупо! [Въ нерѣшительности, надѣть или нѣтъ]. Маскарадъ какой выдумала!.. Ну! [Надѣваетъ платокъ. Феня хохочетъ].

Авдотья Ивановна [вошла изъ задней двери, всплеснула руками, въ сторону]. Мать моя!

Феня. Гляди, мать: не маіоръ, а баба, ха-ха! [Сдергиваетъ съ него платокъ]. За то я къ нему и пойду. [Беретъ его подъ руку].

Авдотья Ивановна. Федосья, ты это куда?!

Феня. Прощайте, лихомъ не поминайте и къ намъ съ Максимомъ Гаврилычемъ милости просимъ въ гости. А Андрей Филатычъ и безъ зова придетъ. [Уходитъ съ маіоромъ въ заднюю дверь].

 

ЯВЛЕНІЕ IX

Авдотья Ивановна, Паша и Иванъ Хохуля

Авдотья Ивановна. Ну, дѣвка! Не шутя, знать, дѣло задумала.

Паша [входить]. Маіоръ былъ?

Авдотья Ивановна. Какъ же, Федосья бабою его обрядила. Вмѣстѣ ушли. На новоселье звала.

Паша. Неужели, маменька, она въ самомъ дѣлѣ жить у него останется?

Авдотья Ивановна. Того натворитъ, что всѣхъ удивитъ. Какъ вздумается ей, такъ и свертитъ Максима Гаврилыча.

Хохуля [входитъ]. Хозяинъ ѣдетъ!

Авдотья Ивановна. Правда?

Паша. Видѣлъ? Откуда?

Хохуля. Отъ Виногробья, надо быть. Только изъ Дѣвкина яра выѣзжать сталъ, я и примѣтилъ.

Паша [въ волненіи]. Ѣдетъ!.. Маменька!..

Авдотья Ивановна [торопливо достаетъ изъ шкафа чайную посуду]. Нечего попусту метаться, постой! [Хохулѣ]. Самоваръ, чай, поспѣлъ? Тащи-ка, Иванъ, поживѣе! [Хохуля уходитъ]. А ты, Паша, бѣги, сливки неси.

Паша. Сливки?.. Сейчасъ… Нѣтъ ужъ, маменька, я лучше встрѣчать побѣгу. Вы тутъ сами…

Авдотья Ивановна. Да постой, ошалѣлая, куда? Онъ еще за версту.

Хохуля [вноситъ самоваръ]. Еще далече.

Паша. Шибко ѣдетъ?

Хохуля. Такъ и валитъ!

Паша. Нѣтъ, ужъ я побѣгу. За плотиною встрѣчу. [Порывается къ двери].

Авдотья Ивановна. Помни, Прасковья, на плотинѣ ракита стоитъ. [Паша медленно притворяетъ распахнутую ею дверь и тихо отходитъ]. Иванъ, возьми ключъ! [подаетъ ключъ]. На погребѣ сливки въ желтомъ кувшинѣ собраны; принеси. [Хохуля уходитъ]. Что призадумалась? Ну, лети на встрѣчу-то, висни на шею! Чего же? Ты его цѣловать, а онъ по сторонамъ глядѣть: не видать ли гдѣ Фени, не ждетъ ли, какъ намедни, опять подъ ракитою.

Паша. Маменька, лучше ли вы дѣлаете, или хуже? Ужъ и не знаю. Все я забыла, какъ услыхала, что ѣдетъ онъ, все забыла, сердце забилось, въ глазахъ онъ, какъ живой, стоитъ, а вы однимъ словомъ все вышибли. Лучше развѣ? Увидалъ бы, какъ рада ему, какъ ждала, и стыдно бы стало, что не моя ему встрѣча желанна. Онъ добрый, и ласка моя сердечная, да хорошая, въ душу ему вошла бы. А вы… подъ корень рѣжете… [Замѣтивъ мужа въ окно, вспыхнула, встрепенулась]. Вотъ онъ! Во дворъ въѣзжаетъ! Андрюша! [Бросается навстрѣчу въ заднюю дверь].

Авдотья Ивановна. Полетѣла! Не жалѣй себя, въ грошъ и онъ не поставитъ. [Сумрачно смотритъ въ окно. Хохуля вноситъ сливки и уходитъ]. Ишь повисла!.. [Отходитъ]. Эхъ, простота!

 

ЯВЛЕНІЕ X

Авдотъя Ивановна, Андрей Карягинъ и Паша [за нимъ]

Андрей. Ну, какъ васъ тутъ Богъ милуетъ? Здравствуй, матушка! [Подаетъ ей свертокъ]. Вотъ тебѣ изъ города гостинецъ. А это, Паша, тебѣ. [Даетъ свертокъ женѣ. Въ рукахъ у него еще свертокъ. Оглядѣлся и молча кладетъ его на стулъ].

Паша [цѣлуя Андрея]. Спасибо тебѣ, милый! Вспомнилъ.

Авдотья Ивановна. И меня, старую, не забылъ. Благодаримъ покорно. Обѣдать станешь, или чайку?

Андрей [садится]. Нѣтъ, чаю давайте. Обѣдалъ. [Оглядѣлся еще разъ. Жена проворно наливаетъ и подаетъ ему чай]. Такъ все благополучно?

Авдотья Ивановна. Слава Богу!

Андрей. И на мельницѣ?

Паша. Дожди были. Воды прибыло, всѣ поставы работаютъ. — Завозу много.

Андрей [пьетъ чай съ молокомъ въ прикуску]. Ну, и ладно. А я дѣлишки обдѣлалъ — ничего. Денегъ въ банкѣ дали. Пшеницу закупилъ выгодно, по восьми съ полтиною, а то и дешевле. Съ Баландинымъ по семи съ полтиною кончилъ. Жена у него модница; какъ ни какъ, только денегъ давай — наряды шить, а въ земельный платить подойдутъ сроки — не забота. Продадутъ землишку, какъ Богъ святъ. На нѣтъ съѣдутъ, какъ другіе прочіе господа. Кривогузовъ въ городѣ на ихній хуторъ недаромъ нацѣливается. Нацапалъ онъ этой дворянской земли страсть сколько. — Ну-ка, Паша, стаканчикъ еще… Да. Къ Сладневу Сергѣю Дмитричу заѣзжалъ. Маіору нашему пріятель. [Оглядывается опять. Молчитъ. Нахмурился].

Авдотья Ивановна. У Сладнева тоже пшеничку купилъ?

Андрей [уже недовольнымъ тономъ]. Какая у него пшеница! Ширъ одинъ, и тотъ скотина повытолкла. Господинъ Сладневъ не нынче-завтра совсѣмъ пропадетъ. Лѣсъ проѣлъ, земли добрую половину проѣлъ, крохи теперь доѣдаетъ. Не нашему маіору чета. Ужъ сколько я къ этому изъ-за мельницы подъѣзжалъ и деньги давалъ хорошія — уперся. Кряжистъ, шутъ его возьми! [Озирается]. А что же Фени не видать?.. Чего молчите?

Авдотья Ивановна [отходя зачѣмъ-то къ шкафу]. Къ маіору ушла.

Андрей. Къ маіору?!.. Какъ такъ ушла?!

Авдотья Ивановна. Совсѣмъ ушла, жить.

Андрей. А-а! [Встаетъ и сверкающими глазами обводитъ жену и тещу]. Спроворили?!

Авдотья Ивановна. Не маленька она, свой разумъ есть.

Андрей [гнѣвно ударяетъ по столу]. Спроворили, говорю! [Молчаніе]. Знаю, въ чемъ дѣло! Склыки бабьи, сплетни, раздоръ — вотъ это что! [Женѣ]. Не говорилъ я, какъ уѣзжалъ, чтобы ссоръ безъ меня не заводить? Не приказывалъ, чтобы смирно было у васъ? Ну?

Паша [робко]. Мы не ссорились… сама она…

Андрей. Лжешь! Ступай, вороти. Чтобы сейчасъ съ тобою домой шла. Иди!

Паша. Не посылай ты меня, Андрей Филатычъ, ради Господа! Пошли другого кого.

Андрей [схватываетъ ее за руку и ведетъ къ двери]. Нѣтъ, ты!! Сейчасъ идти! Ну!

Авдотья Ивановна. Иди, Паша. Пусть люди скажутъ, что мужъ жену за любовницей посылаетъ.,

Андрей [на старуху]. Молчать!.. О-о, такъ-то вы! [Паша плачегъ]. Хорошо! [Зоветъ въ окно]. Иванъ, подь-ка сюда! [Ходитъ большими шагами]. Хо-ро-шо!

Авдотья Ивановна. На что лучше!

Паша [подбѣгаетъ къ матери]. Маменька, перестаньте! Что вы?

Авдотья Ивановна [отстраняясь]. Твое дѣло ревѣть.

 

ЯВЛЕНІЕ XI

Тѣ же и Иванъ

Андрей. Иванъ! Сходишь сейчасъ къ маіору, къ Федосьѣ Игнатьевнѣ… Скажи, молъ, пріѣхалъ Андрей Филатычъ и приказываетъ ей домой идти. Приказываетъ, такъ и скажи! Противиться будетъ, волокомъ тащи. Безъ нея ворочаться не смѣй.

Иванъ. Слушаю.

Андрей. Скажи — сраму на свой домъ я не потерплю и безчестить себя не дамъ, потому изъ моей она семьи, а не чортъ-вѣсть откуда.

Авдотья Ивановна. Полно, о томъ ли забота, Андрей Филатычъ?

Андрей. Ка-акъ?!

Паша. Маменька, да молчите вы, ради Бога!

Андрей [Ивану]. Иди! Исполнить въ точности! Не то, скажи, я маіорское гнѣздо въ пухъ разнесу. Такъ и скажи. Коли самъ за нею приду, маіору дюжины реберъ не досчитаться. Слышалъ? Противиться будетъ, тащи волокомъ. Ну, живо! [Иванъ уходитъ.]. А васъ, васъ за эту штуку проберу посвоему!

Авдотья Ивановна. Въ томъ вся наша вина, что насъ же ты обидѣлъ.

Андрей. Смутницы вы, выдумщицы! На срамъ дѣвку толкнули… чтобъ васъ!.. [Женѣ]. Худое что видала за нами, что приревновала-то къ ней? Говори! [Старухѣ]. Какая-жъ она мнѣ любовница! Кто что знаетъ?.. Ну, докажи! А я клеветнику ротъ зажму, такъ зажму, что онъ своими-жъ зубами языкъ свой откуситъ поганый. Знаешь ты это?

Авдотья Ивановна. Твоя воля срамиться, Андрей Филатычъ. Пожалуй, бей меня и жену заодно. И маіору ребра пересчитай. Ужъ бить, такъ бить, чтобъ по всему околотку гремѣло, да вой шелъ. За что? скажутъ люди. — Чего расходился такъ Андрей-отъ Филатычъ? А вотъ за что: жена, по дурости, его любитъ, а Федосья, отъ ума, любить не желаетъ, къ маіору ушла. На что лучше причина!

Андрей. Брешешь ты, старая! Не выжили вы ея, ну?

Авдотья Ивановна. И, Андрей Филатычъ! Кто ее выживалъ! Прежде она къ маіору не бѣгала, что ли, при тебѣ-то? Ты, вотъ кипишь, а дѣло уразумѣть не желаешь. А просто оно. Вѣрь мнѣ — не вѣрь, какъ угодно, а мѣтитъ Федосья Игнатьевна тебѣ въ хозяйки, въ заправскія маіорши попасть. По уши въ нее маіоръ-то. А она ему развѣ такъ волю дастъ? Женись… И женитъ, скорешенько. А ты, на что ей нуженъ, чужой мужъ?..

Андрей. Ну, ну, ну! Говори, да не заговаривайся! [Женѣ]. Прасковья, по волѣ Федосья къ маіору ушла? Правду говори, не то…

Паша. Она у него три дня кряду жила… Я маменькѣ говорила… Потомъ пришла, хотѣла тебя дожидаться.

Андрей. Ну?

Авдотья Ивановна [въ сторону]. Прорвется, того и гляди! [Карягину]. За нею маіоръ гонца, а слѣдомъ и самъ припожаловалъ.

Андрей. Самъ!.. Ну?

Авдотья Ивановна. Вмѣстѣ и ушли, только всего.

Андрей [вспыхнувъ опять]. А чего-жъ вы не удержали ея? Зачѣмъ пустили?

Авдотья Ивановна. Теперь въ этомъ виновны. Эхъ, Господи! А самъ бы ты удержалъ? Ну-ка! Не знаешь развѣ, какова Федосья въ хотѣньи своемъ? Чудно!

[Иванъ боязливо выставляется въ двери].

Андрей [Ивану]. Что-жъ ты!.. Одинъ?.. Да входи!

Иванъ [входитъ]. Ничего не подѣлаешь съ нею, Андрей Филатычъ. Сталъ ей все это говорить, какъ приказывали, а она, знай, хохочетъ-те, заливается…

Андрей. Чертъ! Сказано силою привести!

Иванъ. Я было того… ухватилъ, значитъ, ее, а она ляскъ меня [показываетъ на щеку], вывернулась, да бѣчь… Стала на крыльцѣ, да кричитъ мнѣ: «скажи поди, Андрею Филатычу»…

Андрей. Ну?

Иванъ. Да я не смѣю.

Андрей. Говори, не то!..

Иванъ. «Скажи, молъ ему, что онъ меня»…

Андрей. Что «меня», что?

Иванъ. Хмъ! да… «прозѣвалъ».

[Картина: Карягинъ отвертывается и сумрачно глядитъ исподлобья. Паша боязливо засматриваетъ ему въ лицо. Старуха, отвернувшись, усмѣхается. Иванъ съ плутовскою рожей почесываетъ затылокъ].

ЗАНАВѢСЪ.

 

Сцена: комната въ домѣ Терихова, съ простою, но опрятною обстановкою. Три двери: по бокамъ и въ задней стѣнѣ.

 

ЯВЛЕНІЕ I

Любавинъ [входитъ при поднятіи занавѣса, робко озирается и мнетъ въ рукахъ форменную фуражку]. Ахъ!.. всѣ-то у насъ теперь въ казначействѣ по мѣстамъ, а я? Бывало до города версту въ четверть часа промахнешь, раньше городскихъ явишься. А теперь!.. Пріѣдетъ казначей, Иванъ Павлычъ, гдѣ — спроситъ — Любавинъ? Ахъ, здѣсь Любавинъ, вотъ гдѣ!.. Какое ужъ тутъ казначейство! Намедни сѣлъ за кассовую книгу, да вмѣсто дѣла сталъ Федосьѣ Игнатьевнѣ стихи сочинять. Увидалъ бухгалтеръ. «Это что? какая-такая Федосья у тебя тутъ?!» Хохотъ, срамъ! Всѣ теперь «Федосьей» зовутъ; Проходу нѣтъ… Маменька женить собирается. «Какъ женю, говоритъ, такъ всю эту дурь по Федосьѣ Игнатьевнѣ какъ рукой сниметъ»! Какъ же дурь!.. Да я женить и не дамся. Что она, въ самомъ дѣлѣ! [Конфузливо пятится при входѣ маіора].

 

ЯВЛЕНІЕ II

Любавинъ, Териховъ и потомъ Фена

.

Териховъ. Ты? Отчего не на службѣ? Сегодня какой день? Праздникъ развѣ? Что ты въ самомъ дѣлѣ баклушничаешь!

Любавинъ. Я… я нездоровъ-съ.

[Феня входитъ. Любавивъ не видитъ ея].

Териховъ. Нездоровъ? А сюда бѣгать здоровъ? Иди-ка въ свое казначейство, маршъ!

Феня. Оставьте его! Пойдемъ, Тиша, малину со мной обирать. На столѣ тамъ корзинка стоитъ [указываетъ на правую дверь]. Принесите. [Любавинъ бросается за корзинкой].

Териховъ [вспыльчиво]. Что за глупости, Феня! [Повертывается на каблукахъ и уходитъ въ лѣвую дверь. Феня провожаетъ его насмѣшливымъ взглядомъ].

Любавинъ [входитъ съ корзинкою въ рукахъ и, потупясь, подаетъ ее]. Не идти ли ужъ мнѣ? Максимъ Гаврилычъ маменькѣ скажетъ.

Феня. А по малину со мной не хотите?

Любавинъ. Ахъ, Боже мой! Не только малину, я все, все хочу съ вами, Федосья Игнатьевна!

Феня. А на службу зачѣмъ не ходите, а? [Деретъ его за ухо]. Вотъ-же же вамъ, вотъ!

Любавинъ [схватываетъ ея руку и покрываетъ поцѣлуями]. Ахъ… что-жъ это! Я… я съ ума сойду…

Териховъ [входитъ]. Кхмъ! [Любавинъ вспыхнувъ и не знаетъ, куда дѣваться]. Для жены мой, Федосья Игнатьевна, такъ неприлично-съ, прямо скажу — не прилично. Надо это понять-съ! И если я женился на васъ, такъ это… это не шутка-съ.

Феня [взглянула на мужа и протягиваетъ Любавину руку]. Цѣлуйте, я позволяю. [Любавинъ мнется]. Какой вы! цѣлуйте! [Любавинъ смущенно и неловко цѣлуетъ ея руку].

Териховъ. Изъ рукъ вонъ! [Опять круто повертывается на каблукахъ и съ трескомъ уходитъ въ лѣвую дверь].

Феня. Ха-ха-ха!

Любавинъ [съ тяжелымъ вздохомъ]. Нѣтъ, ужъ я лучше пойду-съ…

Феня. Куда мнѣ вздумается. [Зоветъ]. Максимъ Гаврилычъ! [За дверью выразительный кашель]. Идите же, если зову!

Териховъ [входитъ сердитый и взволнованный]. Ну-съ?

Феня. Я съ Тихономъ Степанычемъ пойду не въ садъ, а въ рощу, подальше отъ васъ.

Териховъ. Да-съ!

Феня. Гулять мы будемъ долго, рука объ руку. За ручей пойдемъ. Тихонъ Степанычъ перенесетъ меня черезъ ручей на рукахъ.

Териховъ. Да-съ!

Феня. Вернемся не скоро. Вы отправляйтесь съ Архипомъ въ садъ и наберите намъ малины. [Подаетъ ему корзинку].

Териховъ. Малины-съ.

 

ЯВЛЕНІЕ III

Тѣ же и Архипъ [выглядываетъ въ дверь]

Феня. Я вамъ за это принесу мухоморъ. [Териховъ сильно бросаетъ корзинку].

Архипъ. [Въ сторону]. Съѣлъ!

Феня [Любавину, который бросился поднимать корзинку]. Не трогайте. Максимъ Гаврилычъ подниметъ. Поднимите, Максимъ Гаврилычъ!

Териховъ. Я… я… я не китайскій болванчикъ, замѣтьте!

Феня. Поднимите.

Териховъ. Поднять не трудно, но я… Это глупо, дурачество!

Феня. И поднимите, если не трудно.

Териховъ [быстро поднялъ корзинку и съ трескомъ ставитъ ее на столъ]. Вотъ-съ! [Уходитъ въ лѣвую дверь].

Архипъ [входитъ]. Тьфу!

Феня [равнодушно оглянулась на Архипа, Любавину лѣниво и холодно]. А вы, птенчикъ, ступайте въ свое казначейство.

Любавинъ. А какъ же въ рощу-то?

Феня. Э, надоѣли вы мнѣ! [Уходитъ въ правую дверь].

Архипъ [внезапно наступаетъ на Любавина]. А въ карцеръ на хлѣбъ на воду не желательно? Въ рощу! Тоже облизывается, финтикъ этакій. Въ наше время такихъ, какъ вы, начальство къ стульямъ безъ сапогъ привязывало.

Любавинъ [отступая]. Оставь ты…

Архипъ [наступаетъ]. Н-да! А вамъ тутъ нечего. Маршъ на службу, лодырь! Постой, — мать увижу — отлепортую… [Любавинъ, отчаянно махнувъ фуражкой, уходитъ]. Повадился!.. [Глядитъ на дверь маіора]. Вотъ ужъ какъ, мухоморъ!…

 

ЯВЛЕНІЕ IV

Архипъ, Териховъ [проходитъ мимо Архипа съ трубкой, не глядитъ на него и садится] и потомъ Феня

Архипъ [помолчавъ, сумрачно глядя на маіора]. Какъ же, Максимъ Гаврилычъ… [подходитъ]. Значитъ, теперича [значительно] въ мухоморы попали?

Териховъ. Отвяжись!

Архипъ. Н-да! Вотъ и дожили! Женились и дождались! Вотъ онъ зудъ-то довелъ до чего. Водили насъ, водили, пока подъ вѣнецъ не угодили. Въ мухоморы и попали теперь, хе-хе! [Териховъ показываетъ ему кулакъ]. А въ былое-то времячко! [Подмигиваетъ и прищелкиваетъ языкомъ]. Бывало, эти самыя барыни для насъ все равно, что трынъ-трава. Ужъ какія-раскакія бывали, фу-ты, ну-ты, хе-хе!.. Только глазомъ, бывало, мигнемъ, да усъ такъ-то закрутимъ, кх-ха! — готово! Въ 49 году въ Венгерскую компанію ходили; помните, Максимъ Гаврилычъ, на простыняхъ со втораго этажа спустили одну? Мужъ — шасть!.. «Архипъ, какъ быть, выручи!» [Любовно притрогивается къ плечу маіора]. Сейчасъ мой Архипъ простыни, хе-хе-хе!.. Ищи, шарь теперича!

Териховъ. Что-жъ, пожили, братецъ, правда.

Архипъ. И какъ пожили-то!

Феня [входитъ, покрывшись кисеей и останавливается въ дверяхъ незамѣченная].

Архипъ [наклоняясь къ маіору]. А вы, сударь, много Федосьѣ Игнатьевнѣ воли даете, н-дасъ! Вотъ она въ мухомор…

Феня. Что-о? [Териховъ и Архипъ смущенные расходятся въ разныя стороны. Архипу]. Ты, совѣтчикъ, другъ закадычный, кому воли много дано, а?

Архипъ. Это мы такъ… промежъ себя…

Териховъ. Глупости, Феня… [садится и закрывается газетой].

Феня. Чего-жъ отъ Архипа умнаго ждать!

Архипъ [оправившись]. Тьфу!

Феня [на него презрительно]. Грымза ты этакая! [Архипъ, косясь на нее, продвигается къ двери. Маіору]. Что спрятался, видно, совѣсть зазрила?

Архипъ [въ дверяхъ грозится на Феню, въ сторону]. Погоди! [Уходитъ].

Териховъ. Ничего, а… Не читалъ еще… Новости…

Феня. То-то «новости»! [Уходитъ въ заднюю дверь].

Териховъ [кладетъ газету и тяжело вздыхаетъ]. И что за дуралей этотъ Архипъ! Подведетъ, всякій разъ подведетъ, какъ нарочно! Нѣтъ, я ужъ какъ-то съ толку сбился совсѣмъ. Не то такъ мнѣ съ ней повернуть, не то этакъ… не приладишься… Похудѣлъ даже… Все будто сдѣлать мнѣ что-то нужно, не сидится, не терпится… Будто вотъ бѣгаетъ отъ меня Феня, а я за ней, я за ней. [Взглянулъ на дверь]. Кого еще тамъ принесло? [Закрывается газетой].

 

ЯВЛЕНІЕ V

Териховъ и Сладневъ

Сладневъ. Максимъ Гаврилычъ, здравствуй, душа!

Териховъ. А-а, Сергѣй Дмитричъ! здравствуй.

Сладневъ. Что ты будто разстроенъ, другъ любезный, а?

Териховъ. Да читалъ вотъ… Хоть въ руки газетъ не бери! Тамъ земство проворовалось, здѣсь банкъ обокрали, тому черепъ разнесли… [Пожимаетъ плечами].

Сладневъ. А-а! [садится]. Не говорилъ я тебѣ, не говорилъ? [Воодушевляется]. Эхъ, Максимъ Гаврилычъ, помнишь ли, mon cher, то чудное время, еще въ началѣ? Помнишь, когда, какъ сказалъ поэтъ, порвалась та великая цѣпь, которая ударила однимъ концомъ по барину, другимъ по мужику?

Териховъ. Ты опять свое! Знаемъ!

Сладневъ. О, что за время! Тогда и я всѣ силы, всего себя отдалъ… Да, я вводилъ, устраивалъ… Помнишь меня посредникомъ?.. Сближалъ интересы и раздѣлялъ… О, mon cher! Лучшіе люди земли шли тогда, и какъ шли! То была дружная рать, провозвѣстники, свѣточъ, душа моя, свѣточъ!

Териховъ. Не мало набѣдокурили. Особенно ты, когда посредничалъ, да либеральничалъ на чужой счетъ. Спасибо! Я, брать, свою «уставную» никогда тебѣ не прощу.

Сладневъ. Ну, вотъ видишь, видишь! И такъ вы всѣ. и это благодарность за тотъ порывъ, за тотъ нравственный подъемъ!.. Мы приняли заушеніе, оплеваніе, пострадали, но ушли съ сознаніемъ, да, mon cher, съ сознаніемъ, что послужили… Мы ушли со скорбью за судьбы, да, со скорбью, и событія не заставили себя ждать! И вотъ началось… Боже мой, что началось! Кто насъ смѣнилъ? Оглянись, mon cher, оглянись и вникни.

Териховъ. Не раздражай ты меня, Сергѣй Дмитричъ. Я плачу и больше ничего. Земство деретъ — плачу, страховка — плачу, школы, попечительства разныя — плачу и плачу! Нате и отвяжитесь. Ясно? Съ меня вотъ десять разъ какія-то «грунтовыя» становой взыскиваетъ. Поясните же, говорю, наконецъ, что это такое? — «А вотъ-съ, предписано», предъявляетъ бумагу. Ну, и плачу!

Сладневъ. Да, все это: и становые, и пристава разные, письмоводители… Боже мой, что за тонъ и какая ужасная, наглая откровенность! Представь, вчера является письмоводитель нашего прелестнаго судьи. Бархатный пиджакъ, pince-nez и… и сивушный запахъ! Aplomb, руку швыряетъ вотъ такъ, и это рукопожатіе!.. Я послѣ вымылся… Мало того — подмигиваетъ… Нѣтъ, ты представь — подмигиваетъ!

Териховъ. Э, говорю — оставь! Знаю, все знаю. Волостной старшина на дворъ, — у меня поросенка рѣжутъ и за водкой въ кабакъ. И довольно. Ради Бога, не раздражай! Карягинъ вотъ съ мельницей пристаетъ. И продашь. Надо же чѣмъ платить и платить. Да что! [Махаетъ рукою].

Сладневъ. Eh bien, что наша прелестная Федосья Игнатьевна? [Потираетъ руки]. Ха-ха-ха! медовый мѣсяцъ, mon cher? Откровенно скажу: завидую. Что хочешь, но очарованъ. [Цѣлуетъ кончики пальцевъ]. Я много видѣлъ, испыталъ, жилъ… да, жилъ… Женщина, про которую въ Аннѣ Карениной такъ удивительно сказано, что она — «винтъ, на которомъ все вертится», я знаю, что такое женщина, о!.. Но этотъ дичекъ, эта — извини меня — Феня съ мельницы распустилась въ такой роскошный цвѣтокъ, съ такою изящною красотой, съ такимъ одурѣвающимъ ароматомъ страсти…

Териховъ. Что ты заврался.

Сладневъ. Нѣтъ, позволь. Ты, mon cher, не понимаешь… Ты циникъ, сатиръ, ха-ха!.. Тебѣ недоступно то обаяніе красоты, которое доводитъ до экзальтаціи, до… до…

Териховъ. До вранья.

Сладневъ. Ну, ясно, не понимаешь, ясно! Ахъ, душа моя… знаешь ты это? [Напѣваетъ дряблымъ фальцетомъ].

Потомъ этотъ ротикъ! свѣжій, какъ лепестки розы, пышный, трепещущій… Ахъ, душа моя, прелестно, восхитительно! Ты положительно счастливецъ. Станъ гибкій, изящный, очерченъ такими роскошными формами… [Ударяетъ маіора по плечу]. Ну, пентюхъ же, варваръ ты, положительно, варваръ!

Териховъ. Какъ? что такое?

Сладневъ. Ну да! Развѣ ты чувствуешь, развѣ ты въ силахъ ощущать то…

 

ЯВЛЕНІЕ VI

Тѣ-же и Феня [изъ задней двери]

Сладневъ. Ахъ! [Бросается къ Фенѣ]. Очаровательная!.. [Схватываетъ и въ засосъ цѣлуетъ ея руки]. Пре… пре… прелестная!

Феня [снимая съ головы кисейное покрывало]. Что съ вами?

Териховъ [сдвинувъ брови]. Въ угарѣ.

Сладневъ. Ну вотъ, какое грубое объясненіе!

Феня. Похоже.

Сладневъ [ей]. И вы? [Укоризненно качаетъ головою].

Феня. Я первая. Какъ ваша жена поживаетъ? Поздоровѣла?

Сладневъ. Ахъ, Зоя!.. Нѣтъ, все мигрени, эти вѣчные мигрени и нервы, mon bien!.. Есть души… Ну вотъ: вы входите въ старый домъ, заброшенный и… и тамъ стоитъ фортепьяно. Вы подходите, открываете пыльную крышку и берете аккордъ. Боже мой! жалкіе, болѣзненные, дрожащіе звуки и полная дисгармонія. Вы бѣжите прочь. Но представьте, что звуки эти — за вами, не умолкаютъ, не перестаютъ. Представьте, что это не фортепьяно, а живой человѣкъ, который неотвязно, неотступно при васъ, а съ нимъ эта ужасная музыка. Mais c'est horrible!.. Вотъ вамъ Зоя и…

Териховъ. Нѣтъ, Сергѣй Дмитричъ, ты сегодня совсѣмъ зарапортовался.

Сладневъ. Э, mon cher, это, наконецъ, вульгарно!

Феня. Не хитра же ваша барыня! Съ васъ и балалайки довольно.

Сладневъ. Что вы хотите сказать? балалайки!

Феня. Ха-ха-ха! [Беретъ изъ угла гитару и настраиваетъ]. Дудочки-сопѣлочки за глаза, на что музыка немудреная… Ну-ка, Сергѣй Дмитричъ, плясовую. Утѣшьте! [Играетъ на гитарѣ плясовую].

Сладневъ. Ха-ха, что вы!

Феня. Глядите на меня. Вотъ такъ станьте: грудь впередъ, бровью подморгните, вотъ такъ плечомъ, плечомъ поведите-ка, ну!

Сладневъ. Любуюсь, Федосья Игнатьевна, любуюсь!

Феня. Чтобъ ретивое заговорило. И я полюбуюсь. Ну! [Играетъ].

Сладневъ. Заговоритъ, заговоритъ!

Феня. Разверните-ка удаль молодецкую.

Сладневъ [пожимая плечами въ тактъ плясовой]. Охъ пойду, ой пойду.

Феня. Ишь-какой, смотрѣть любо! Ну-ужъ, утѣшьте!.. Ну! [Играетъ. Сладневъ приплясываетъ сначала понемножку, потомъ расходится. Феня смѣется тихо, потомъ громче и громче].

Териховъ. Сергѣй Дмитричъ, опомнись!

Сладневъ [помахивая платочкомъ]. Л-лихо!

 

ЯВЛЕНІЕ VII

Териховъ, Сладневъ, Феня и Карягинъ

Карягинъ [неожиданно открывая дверь]. Хорошо, баринъ! [Сладневъ останавливается пораженный. Феня перестаетъ играть]. Дайте и намъ посмотрѣть. Мы такихъ видовъ не видывали. Ужъ очень занятно.

Сладневъ [отдуваясь и обмахиваясь платкомъ]. Э, мой милый, ты не понимаешь. Что за «занятно»! что такое «занятно»?

Карягинъ. Какъ Федосья Игнатьевна комедію строитъ себѣ на потѣху. Шутка ли! чуть не горами качаетъ. Ваша милость на что грузны, а и то перышкомъ завертѣлись.

Териховъ [Сладкову]. По дѣломъ тебѣ, по дѣломъ!

Сладковъ. Но, позвольте, господа…

Феня. Слушайте, я что скажу. Перво-на-перво — здравствуй, Андрей Филатычъ. Хозяевамъ поклонъ, а тамъ ужъ и говори.

Сладковъ. Вотъ это такъ! Вѣжливости поучить нс мѣшаетъ, не мѣшаетъ.

Карягинъ [съ поклономъ]. Здравствуйте, Федосья Игнатьевна. За поклономъ, какъ и за рѣчью, дѣло не станетъ. [Кланяется Терихову]. Максиму Гаврилычу! Не осудите. Невѣжа я и мужикъ. Барыня научитъ зато, какъ быть намъ напредки.

Феня. Научитъ. Садись теперь, гостемъ будешь. Сказалъ ты, умный человѣкъ, потѣху себѣ я устроила. Что Сергѣемъ Дмитричемъ тѣшиться? Сергѣй Дмитричъ человѣкъ добрый, веселились мы попросту и сама бы я въ плясъ пошла. Есть потѣха другая, и ужъ точно что потѣха! Ходитъ человѣкъ, высоко голову носитъ, поверхъ глядитъ всѣхъ. И силёнъ-то онъ, и пригожъ, не бабьимъ умомъ живетъ, и подходы къ намъ, дурамъ, у него молодецкіе. Такого возьмемъ, Андрей Филатычъ. А расходится если — дубы ворочаетъ, что твой медвѣдь. Гдѣ, кажется, и совладать съ такимъ? Вѣрно? А глядишь: пробьютъ кольцо въ морду Мишеньки, на цѣпь примкнутъ и будетъ онъ, съ козой деревянною, передъ бабой же плясать вприсядку. Вотъ ужъ это такъ потѣха!

Сладневъ [аплодируя]. Браво, браво! Ха-ха-ха!

Феня. А вамъ, Сергѣй Дмитричъ, послѣ трудовъ закусить не мѣшаетъ. Максимъ Гаврилычъ, угостите. Вотъ ключи. [Даетъ ключи].

Териховъ. А ты, Андрей Филатычъ?

Карягинъ. Нѣтъ-съ, благодаримъ покорно.

Сладневъ. Аппетитъ отбило, ха-ха-ха!

Териховъ. А то приходи. [Уходитъ въ лѣвую дверь].

Сладковъ. Подбодримъ, хе-хе-хе! [Уходитъ за маіоромъ].

 

ЯВЛЕНІЕ VIII

Феня и Карягинъ

Карягинъ [сумрачно и молча наблюдаетъ Феню, не обращающую на него никакого вниманія]. А кому же это кольцо пробьютъ? Позвольте полюбопытствовать.

Феня. Не знаешь?

Карягинъ. Не знаю-съ. [Молчаніе]. Что же молчите, Федосья Игнатьевна?

Феня. Жду, что ты скажешь.

Карягинъ. Наши рѣчи мужицкія неравно вашей милости не въ угоду будутъ.

Феня. Глупыя — не въ угоду. Намедни пришелъ — научить тебя какъ челомъ бить, просишь, въ холопы покорные набиваешься. Нынче — опять. Все то же и толку нѣтъ. Что съ возу упало, то пропало. Нѣтъ ли новенькаго чего, Андрей Филатычъ?

Карягинъ. Сказалъ бы я… Много про вашу честь припаслось у меня.

Феня. Ну-ка, что? Первое — отъ Паши поклонъ… [Андрей встряхиваетъ волосами и съ подавленнымъ вздохомъ приникаетъ на руку]. Поклонъ и спасибо. Отъ матери тоже — поклонъ и опять же спасибо. Отъ Андрея Филатыча…

Карягинъ [быстро обертывается къ ней]. Что-съ?

Феня. Ха-ха! Скажи что — узнаемъ. Припасено не мало, да въ горлѣ застряло. Бываетъ этакъ-то.

Карягинъ [встаетъ въ сильномъ волненіи]. Не тревожь ты меня, Федосья Игнатьевна, не тревожь! [Отходитъ въ дальній уголъ].

Феня. Жена успо-ко-итъ!

Карягинъ. Жена!

Феня. Еще какъ! «Соколъ мой ясный, ненаглядный Андрюшенька», скажетъ. — «Взгляни мнѣ въ очи любовныя, поцѣлуй! обниму, на грудь бѣлую кудри твои размечу, убаюкаю!»

Карягинъ [медленно подойдя, схватываетъ ее за руку]. Замолчи ты!

Феня. О-о! [Вырываетъ руку]. Близко подошелъ, Андрей Филатычъ! [Встаетъ].

Карягинъ. [Задыхаясь]. Зачѣмъ же ты, змѣенышъ, въ душу ко мнѣ заползла? Зачѣмъ взглянешь, бывало — искры изъ глазъ твоихъ сыпятся? Зачѣмъ между мной и женой усмѣшка твоя черной кошкой проскакивала? А подъ ракитой? Зачѣмъ ты меня словно полымемъ охватила? Я, какъ шальной, потомъ мыкался, покоя не зналъ, и домой летѣлъ, точно ураганомъ несло меня въ твою сторону!

Феня. Вотъ это любо! Хороша твоя рѣчь и стоитъ тебя за нее еще подъ ракитою поцѣловать разокъ; ужъ не за Пашу теперь… забылъ ты, какъ дѣло-то было… а за эту самую рѣчь… Да жаль, одного нѣтъ…

Карягинъ. Чего нѣтъ-то?

Феня. Охоты! [Уходитъ въ лѣвую дверь].

Карягинъ. Какъ же… значитъ, силы на мнѣ ты пытала? Иль того ради, чтобъ на цѣпь, да предъ тобою вприсядку? Ой, Федосья Игнатьевна, остерегись! Пока гнется — не ломится, а коль сломится… [Заканчиваетъ выразительнымъ жестомъ и повернулся уйти].

 

ЯВЛЕНІЕ IX

Карягинъ и Сладневъ

[входитъ слѣва, пережевывая и отирая салфеткой жирныя губы]

Сладневъ. А, душа моя! на пару словъ.

Карягинъ. Чего вамъ?

Сладневъ. Ха-ха! чего всѣмъ нужно, мой милый, и что такъ трудно достать, — денегъ.

Карягинъ. Какъ?

Сладневъ. Понимаешь ли, я скоро отдамъ… или хлѣбомъ возьмешь… Только пожалуйста, братецъ…

Карягинъ. У меня про васъ денегъ нѣтъ и не будетъ-съ.

Сладневъ. Ну, вздоръ какой, ха-ха! У тебя-то?

Карягинъ. Вѣрно-съ! Да на что проще: попросите у Федосьи Игнатьевны. Онѣ теперь денежны. Опять же выпляску передъ ней задаете, вотъ и должна дать.

Сладневъ. Послушай, любезный, ты… ты, однако, не забывайся!

Карягинъ. Хмъ! эхъ, баринъ! [Уходитъ].

Сладневъ. Грубіянъ!.. мужикъ!.. скотъ!.. Разжирѣли на нашъ счетъ, грабители, и… и… Помилуйте! на что это похоже? Куда мы идемъ?

 

ЯВЛЕНІЕ X

Сладневъ и Териховъ

Сладневъ. Нѣтъ — я тебя спрашиваю — куда мы идемъ?

Териховъ. А что?

Сладневъ. Представь, сейчасъ этотъ Андрей Филатычъ…

Териховъ. Ты вѣрно денегъ просилъ?

Сладневъ. Ну да-а, но… понимаешь ли…

Териховъ. А онъ тебя обругалъ.

Сладневъ. Хуже! Онъ… онъ посылаетъ меня къ твоей женѣ, къ женщинѣ! У хорошенькой женщины просить денегъ! [Пожимаетъ плечами].

Териховъ. Не въ диковинку.

Сладневъ. Положимъ, теперь не стѣсняются, но это… на что похоже? Помилуй! Я краснѣю, мнѣ стыдно! Представь племянникъ мой, Lucien Сойминъ, у своей Barbe, такой душки, увезъ… увезъ брилліанты! Ну… ну, скажи на милость, развѣ такъ можно? Взять, понимаешь ли, любовь… шутка сказать: любовь!.. и… и еще брилліанты! [Пожимаетъ плечами].

 

ЯВЛЕНІЕ XI

Тѣ же и Анна Захаровна

Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!

Териховъ. А, сосѣдка!

Анна Захаровна. Шалопай-то мой у васъ, что ли?

Сладневъ. Ха-ха! вы про Тишу?

Анна Захаровна. Да-съ!

Сладневъ. Pauvre garèon! онъ!… онъ у ногъ нашей красавицы Федосьи Игнатьевны.

Анна Захаровна. Да-съ! [Зоветъ]. Тиша!

Териховъ. Да нѣтъ его здѣсь, нѣтъ. Утромъ былъ и ушелъ.

Анна Захаровна. Максимъ Гаврилычъ, что-жъ это такое? [Плачетъ]. Я мать. Малый отъ рукъ отбился; сейчасъ сказывали, опять въ казначействѣ не былъ; службой манкируетъ, вздохи да ахи, не ѣстъ, не пьетъ, того гляди, либо на осину, либо камень на шею, да въ воду.

Сладневъ. Полно, Анна Захаровна, что вы!

Анна Захаровна. Оставьте меня, Сергѣй Дмитричъ, вы не мать!

Сладневъ. Конечно, mon Dieu, но…

Анна Захаровна. Ну, и оставьте! [Всхлипываетъ]. Только вотъ сидѣлъ передъ тобою, глядь — ахнулъ, ужъ нѣтъ! Искать. Туда-сюда — нѣтъ! По саду-то, иль по рощѣ шныришь-шныришь, да все обмираешь. Такъ и мерещится, что виситъ онъ на деревѣ, голубчикъ мой, языкъ высунулъ…

 

ЯВЛЕНІЕ XII

Сладневъ, Териховъ, Анна Захаровна и Феня [входитъ изъ лѣвой двери]

Феня. Что за голосьба?

Анна Захаровна. Вотъ она, прелестница! Ты что, сударыня, съ моимъ Тишею сдѣлала? Гдѣ онъ? Подай его сейчасъ, подай! [Подступаетъ къ Фенѣ чуть не съ кулаками].

Сладневъ [удерживая ее]. Тише, тише, Анна Захаровна!

Анна Захаровна [вырывается сильнымъ движеніемъ плечъ]. Я мать! Мало тебѣ Андрея Филатыча твоего, мало?!

Териховъ [вспыхнулъ]. Что та-ко-е? вы!

Анна Захаровна. Какъ что такое? Ну, и амурничай она съ нимъ, благо мужъ-старикъ не доглядываетъ.

Териховъ [кричитъ]. Я т-тебя! [Наступаетъ внѣ себя на Анну Захаровну].

Сладневъ [пятитъ ее въ двери]. Съ ума вы сошли! Уйдите!

Анна Захаровна [упираясь]. Въ головѣ еще онъ, слава-те Господи, да! А съ Тишею я эти пассіи разыгрывать не позволю. Я мать!

Териховъ [едва сдерживаетъ себя]. Уведи ее, уведи ради Бога!

Сладневъ [забираетъ Анну Захаровну и протискиваетъ въ дверь]. Тсъ! Тсъ! [Уходятъ вмѣстѣ].

Анна Захаровна [за сценой]. Да ужъ не позволю! Младенца губить выдумала! Срамница! Мельничиха!

 

ЯВЛЕНІЕ XIII

Териховъ и Феня

Феня [все время спокойно наблюдавшая, что происходило]. Ха-ха-ха-ха!

Териховъ. Что это она… про Карягина?

Феня. Какъ?

Териховъ. Слышали?

Феня. Слышала. Ну?

Териховъ [гнѣвно]. Что-жъ, наконецъ, правда это, или?..

Феня. А вы какъ думаете?

Териховъ. Я… я ничего такого не думалъ. Я спрашиваю, и вы должны дать мнѣ отвѣтъ. Я требую!..

Феня [презрительно]. Чего?

Териховъ. Любите вы этого Карягина? Любовникъ онъ вашъ?

Феня. Захочу — будетъ.

Териховъ. Какъ?!

Феня. Да вы не бойтесь, Максимъ Гаврилычъ. Подушками душить васъ не стану. Зачѣмъ? Брошу васъ, если на то пойду, какъ пылинку съ себя стряхну. Неужели-жъ, думаете, хорониться, да таиться отъ васъ стала бы? Подъ шумокъ, въ кустахъ, милаго цѣловать, а потомъ мужа стараго? Чего ради? Изъ маіорства, иль денегъ? Ха-ха! иль по робости, страшны вы мнѣ, что ли? Нѣтъ для меня ни цѣпей, ни запоровъ и господинъ надо мной не народился еще. Не обмыслили вы этого, Максимъ Гаврилычъ, опростоволосились хуже бабы!

Териховъ. Феня… зачѣмъ такъ?.. Ты не сердись… Прости, если… [Хочетъ взять ея руку].

Феня [отдергиваетъ руку]. Нѣ-ѣтъ, теперь подальше, маіоръ! Было, да сплыло. Цѣнить не умѣлъ, не вѣрилъ — и баста!

Териховъ. Полно же, пожалуйста!

Феня [отступаетъ]. Нѣтъ, кончено. Меня назадъ не откатишь. Не поняли этого, такъ узнайте теперь. Теперь въ домѣ у васъ только хозяйка, а жены больше нѣтъ. [Энергично уходитъ въ правую дверь].

Териховъ [стоитъ, разведя руки, потерянный]. Какъ же такъ? Что же теперь?… [Смотритъ на дверь, въ которую вышла Феня, и начинаетъ всхлипывать]. Я… Я… не могу… жестоко… [ослабляетъ галстухъ], не могу…

 

ЯВЛЕНІЕ XIV

Териховъ, Архипъ [важно продвигается въ дверь въ унтеръ-офицерскомъ сюртукѣ, который ему тѣсенъ, съ крестомъ и двумя медалями на груди] и потомъ Волжинъ

Архипъ. «Грымза!» [Значительно]. Кха!

Териховъ. Ты?.. ты зачѣмъ? [Тычетъ его въ грудь]. Это что? зачѣмъ?

Архипъ. Кавалеръ, унтеръ-офицеръ, а не «грымза!» Пусть-ка Федосья Игяатьевна взглянетъ. Грымза! Ну-ка, крикни теперь, ругни!

Териховъ. Ахъ ты, каналья!.. Кавалеръ! [Схватываеть чубукъ]. Барыню учить вздумалъ! Р-ракалія! [Гнѣвно замахивается на Архипа, который подъ внезапностью нападенія растерялся и почти присѣлъ на подъ у двери. Въ этотъ моментъ дверь распахивается и появляется Волжинъ, въ дорожномъ платьѣ. Маіоръ роняетъ чубукъ, на мгновеніе стоитъ пораженный, потомъ съ объятіями бросается къ Волжину]. Батюшки! Гриша!

Волжинъ. Извините, дядя, я, кажется, помѣшалъ.

Архипъ [приглаживая волосы]. Покорно благодарю, Григорій Петровичъ! [Кланяется]. Какъ разъ на наше безобразіе Господь васъ принесъ.

Териховъ [отталкиваетъ Архипа]. Убирайся ты! [Архипъ съ внушительнымъ видомъ поднимаетъ чубукъ]. Ахъ, Гриша! Вотъ не ожидалъ! Откуда?

Волжинъ. Прямо изъ Италіи, дядя.

Териховъ. Слышалъ, слышалъ! Въ газетахъ про картину твою читалъ. Батюшки, какъ хвалили! Талантъ… золотыя медали, чего-чего!.. Архипъ, скажи-ка Федосьѣ Игнатьевнѣ, кого намъ Богъ послалъ.

Архипъ. Скажу-съ! [Поставивъ чубукъ въ уголъ, уходитъ въ правую дверь].

Териховъ [усаживаетъ Волжина и еще обнимаетъ его]. Ну, утѣшилъ!.. А мать-то твою Господь взялъ, да!.. что дѣлать, всѣ подъ Богомъ… Праху поклонишься… Спасибо, что вспомнилъ, спасибо! Чай, сюда-то тянуло?

Волжинъ. Да. Хотѣлось на родныя мѣста взглянуть.

Териховъ. Какъ же, какъ же! Помню, какъ ты такимъ еще карапузикомъ бѣгалъ здѣсь. Ахъ ты, молодецъ! [Архипу, который входить съ мрачнымъ видомъ]. Ну что?

Архипъ. Да ничего-съ.

Териховъ. Какъ ничего!? Вотъ бѣситъ меня сегодня!

Архипъ. Точно. Тьфу!

Териховъ. Что сказала-то, говори ты! [Архипъ плутовски почесываетъ за ухомъ и молча смотритъ на маіора].

Волжинъ. Да кто, дядя, кто?

Архипъ [наклоняется къ Волжину и подмигиваетъ на маіора]. Вы, сударь, проказъ нашихъ не знаете. Кхммъ! мы вѣдь женаты!

ЗАНАВѢСЪ.

 

Сцена: въ глубинѣ часть пруда съ берегомъ, поросшимъ камышемъ. Слѣва фасадъ дома Карягина съ крылечкомъ (безъ навѣса). Передъ домомъ садикъ, въ которомъ двѣ-три цвѣточныя клумбочки и нѣсколько небольшихъ плодовыхъ деревьевъ. Садикъ обнесенъ изгородью сзади и справа, спереди же (къ зрителямъ) остается открытымъ. Въ боковой сторонѣ изгороди калитка. Правѣе изгороди лужайка, обрамленная справа деревьями. Подъ однимъ изъ нихъ большой жерновный камень.

 

ЯВЛЕНІЕ I

Паша [сидитъ на крылечкѣ] и Провъ Безуглый [чинитъ рыболовную сѣть]

Паша. Все-то ты знаешь, дѣдушка. Люблю я разсказы твои слушать.

Провъ. Много гдѣ бывалъ, хозяюшка, много чего видалъ. Отъ Бѣломорья изъ Соловокъ вплоть до Афонской горы край-отъ прошелъ. Изъ моря въ море уперся. Былъ ходокъ, а теперь видишь, каковъ сталъ! Согнуло, да скрючило… Только и мочи, что на ребятъ ворчать, помолъ бы не воровали у Андрея Филатыча, да отъ дѣла-бъ не бѣгали.

Паша [разсѣянно слушала его]. Вотъ что, дѣдушка Провъ. Знаешь ли ты, что горемъ-тоской называется?

Провъ [усмѣхаясъ]. Вона, какъ этого не знать!

Паша [воодушевляясь, съ горечью]. Знаешь ли, какъ по ночамъ оно глазъ не смыкаетъ; какъ къ утру, забудешься если, разбудитъ, да въ сердце ударитъ тебя? Голову что свинцемъ нальетъ… свѣту не радъ!.. [Закрываетъ лицо руками].

Провъ. Эхъ, матушка, гдѣ его, этого горя, нѣту? Приникни ты ко сырой землѣ, поспрошай, да послушай, что станетъ она разсказывать. Терпитъ она все, все въ себя принимаетъ. Горемъ она полнымъ полна, кровью вездѣ улита, а слезами ужъ такъ-то смочена!.. Вотъ что хозяюшка! А ты не грусти. Я-те про ту же землю другое скажу. Не все горе въ ней, а много и добра всякаго, злата, и серебра, и камней дорогихъ, на Господній храмъ и людямъ на украшеніе. Тѣ, что какъ жаръ горятъ — слезки-то людей праведныхъ; тѣ, что краснѣются — изъ крови честной, мукой пролитой; въ тѣхъ, что синѣются — синева небесъ, въ золотѣ — солнышко, въ серебрѣ — мѣсяцъ ясный во землѣ свѣтятъ, спрятавшись. [Встаетъ, собирая сѣть]. А вотъ и сѣти мои готовы.

Паша. Стой-ка! Про горе ты сказывалъ. А скажи, дѣдушка, какъ сдѣлать, чтобъ легче стало?

Провъ. Сердца своего слушай. Какъ тебѣ Господь на душу положитъ, такою и будь.

Паша. А мать учила — разумомъ, говоритъ, больше живи.

Провъ. Знаю, про что ты, хозяюшка, про горе какое и все… И вотъ тебѣ сказъ мой, коли слушать меня въ такихъ дѣлахъ вздумала. Хитрымъ разумомъ въ иномъ дѣлѣ только напортишь, коль дѣло-то не разумомъ однимъ, а и душою живетъ. Правда всегда перетянетъ, матушка, а если когда желаннаго и не дастъ, все же худа не сдѣлаетъ. Правда — человѣку береженье. Отъ горя ни она и никто, кромѣ Господа, не оборонитъ; но не то горе, что отъ людей, а то, что отъ себя, матушка. Сама ты права — совѣсть покойна, ничто тебя не сосетъ и не точитъ. А это первѣе всего. Такъ-то! Ну, я пойду теперь. [Уходитъ съ сѣтями черезъ калитку вправо].

Паша. По-моему дѣдушка разсудилъ. [Задумывается].

 

ЯВЛЕНІЕ II

Паша и Андрей [выходитъ изъ дома]

Андрей [добродушно]. Что носъ повѣсила?

Паша. Ахъ ты? [Встаетъ]. Задумалась… такъ про себя…

Андрей. Не веселая какая, а? [Садится на скамью подъ деревомъ и указываетъ ей сѣсть рядомъ].

Паша. Нѣтъ, я ничего, Андрей Филатычъ… О чемъ мнѣ? [Садится]. Все слава Богу.

Андрей. Эхъ, Паша!.. Лучше ругай ты меня. Легче! Не вижу развѣ, какъ ты слезы хоронишь? Не гляжу я — горюешь, глянулъ — веселою кажешься. Легко ли тебѣ радость эту казать, когда на сердцѣ… Ну-ка, люба, скажи! [Обнимаетъ ее за плечи].

Паша [низко опускаетъ голову]. Право же, Андрей Филатычъ…

Андрей. Нѣтъ, ты скажи!.. Эхъ, Паша, жаль мнѣ тебя!

Паша. Вотъ… и спасибо.

Андрей. Есть за что!.. Сердце болитъ, какъ посравнишь, поразмыслишь, да… замолчитъ въ тебѣ кипѣнь этотъ. И люба ты мнѣ станешь И жалка! [Кладетъ ея голову себѣ на плечо и ласкаетъ].

Паша. Развѣ не спасибо за это, Андрюша? [Обнимаетъ и нѣжно цѣлуетъ его]. Милый ты мой!

Андрей. А увидишь ту, Феню… [Паша осторожно отстраняется и потупляется опять]. Взглянетъ она этакъ искоса, усмѣхнется, ну и подымется въ тебѣ, забурлитъ, и самъ ужъ не знаешь: ненавистна-ль она, иль мила, такъ мила, что все за нее, и душу отдать готовъ. [Пауза. Энергично провелъ по лицу рукой]. Инымъ человѣкомъ станешь… смѣется, да дразнитъ какъ слышишь… Эхъ, отлечи меня, Паша, отворожи! Забери ты меня всего, чтобъ только и думы, что ты, чтобъ тебя миловать, да въ твою бы душу глядѣть мнѣ хорошую!

Паша. Рада бы… да видно… [Плачетъ].

Андрей. Что, голубушка, ну?

Паша [рыдаетъ]. Силъ… моихъ… мало… [Обрываетъ рыданія и быстро отираетъ глаза]. Да обо мнѣ ты не думай, Андрюша [встаетъ], не думай, хорошій мой! Одно только, ради Господа: милый, береги ты себя! тебѣ-то горше, чѣмъ мнѣ; твою душу на клочья рветъ, мутитъ въ ней, мутитъ… чернѣе омута въ иной часъ она, и на себя ты тогда непохожь, и ужъ вотъ тогда-то мнѣ тяжко, охъ, какъ тяжко, Андрюша!..

[Обнимаетъ его склоненную голову. Тихо, таинственно]. А ты молись, милый. У Него всего много. И силъ, и спокойствія дастъ, только молись.

 

ЯВЛЕНІЕ III

Паша вначалѣ, Андрей, Феня и Любавинъ

Феня [у забора]. То ли дѣло, какъ мужъ съ женою да ладно живутъ! [Андрей встаетъ. Паша торопливо идетъ къ дому]. Паша, здравствуй!

Паша [обертывается въ дверяхъ]. Здравствуй, Феня! [Уходитъ].

Феня. Было въ гости къ вамъ шла… [Входящему Любавину]. Ну, птенчикъ, Григорія Петровича видѣли?

Любавинъ. Нѣтъ-съ.

Андрей [стоя у забора]. Милости просимъ, Федосья Игнатьевна, коли вспомнили насъ. [Отворяетъ ей калитку].

Феня. Успѣется. [Отходитъ. Андрей захлопываетъ калитку и уходитъ въ домъ]. Ну, птенчикъ, нынче совсѣмъ вы кислятина. [Садится на жерновъ].

Любавинъ. Маменька…

Феня. То-то «маменька!» Намедни маменька ваша того наболтала у насъ, что будь она чуточку поумнѣе — досталось бы ей отъ меня. Все за васъ, птенчикъ вы неразумный. А я чѣмъ виновата, что неразумный-то вы?

Любавинъ. Я… я несчастный, Федосья Игнатьевна, ужъ такой-то несчастный, что другого, какъ я, и на свѣтѣ нѣтъ. Казначей, Иванъ Павлычъ, вчерась призвалъ, пудрилъ-пудрилъ!.. Тутъ маменька… настоящій она коршунъ, такъ вотъ и вьется вокругъ тебя, съ глазъ не спускаетъ… Архипъ вашъ, и тотъ… Пошелъ было я къ вамъ… Прямо-то не смѣлъ, въ садъ черезъ заборъ лѣзу, думаю — гуляете вы, такъ хоть-бы глазкомъ… Только перелѣзъ, а Архипъ какъ изъ земли выросъ. «Ты зачѣмъ? кричитъ. — Отъ матери твоей знаешь, какой приказъ? Какъ явился, сейчасъ-те за шиворотъ, да крапивой»… Что-жъ это, Господи! Да все бы еще ничего. А то хуже-съ. Когда-бишь?.. Ну да, въ среду… повезли меня, Федосья Игнатьевна, въ городъ, къ отцу-протопопу Анципетрову…

Феня. Что за бѣда?

Любавинъ. Ахъ! у него дочь…

Феня. Хорошенькая?

Любавинъ. Хмъ… хорошенькая только одна-съ… только вы-съ…

Феня. А поповна?

Любавинъ. Полнолуніе въ календаряхъ изображаютъ какъ, знаете? Ну такъ вотъ-съ. И все-то она ѣстъ, только и дѣла, что ѣсть. Посадили насъ рядомъ, разговаривать оставили вдвоемъ… Она мнѣ стручья гороховые вывалила изъ кармана — ѣшьте, говоритъ, а сама хряпъ-хряпъ! «Вѣдь вы, говорить, мой женихъ», и придвигается. Палитъ отъ нея, точно отъ печки. Я — дралка. Только въ дверь, а маменька: «куда?» Повернула, да назадъ [дополняетъ жестомъ]. А тетеха Анципетрова [жеманно]: «какой вы, говоритъ, конфузливый!», и придвигается. Боже мой! Озлился я тутъ. Увезли. Дорогою маменька и объявляетъ, что черезъ недѣлю наша свадьба… Такъ вотъ-съ… [Становится на колѣни и плачетъ]. Прощайте, Федосья Игнатьевна, прощайте-съ!..

Андрей [выходитъ изъ дома и останавливается у крыльца; про себя]. Комедія!

Феня. У, срамъ какой! [Кладетъ голову Любавина себѣ на колѣни и гладитъ, какъ ребенка]. Перестаньте, полно же, полно!.;

Любавинъ [съ рыданіемъ]. Да вѣдь я… не дамся… Они — какъ хотятъ, а я… Прощайте! [Цѣлуетъ ея руки, захлебываясь отъ слезъ].

Андрей [выходитъ изъ калитки]. Тихонъ Степанычъ, васъ маменька ищетъ.

Любавинъ [вскакиваетъ въ испугѣ]. Мам… Гдѣ? гдѣ она? [Бѣжитъ вправо]. Скажите — не видѣли, не былъ я здѣсь, никто меня не видалъ! [Убѣгаетъ].

 

ЯВЛЕНІЕ IV

Феня, Андрей [вначалѣ] и потомъ Волжинъ

Андрей. Ну, зачѣмъ мучаешь малаго, вѣдь не любишь!

Феня. А если люблю?

Андрей. Ты-то? Никого ты не любишь, не таковская, а играешь ты, Федосья Игнатьевна, тѣшишься. Любо тебѣ людей мутить, да дураковъ строить!

Феня. Любо.

Андрей. То-то. Да не ожгись, смотри!

Феня. Не о тебя-ль? ха-ха-ха!

Андрей. Ладно! Мы тоже зрячіе. [Мрачно взглянулъ на Феню и уходить вправо].

Феня. Что-жъ это, ни матери, ни Паши… [Встаетъ]. Попрятались! [Идетъ къ калиткѣ. Слѣва входитъ Волжинъ съ папкою въ рукѣ]. Григорій Петровичъ, гдѣ были?

Волжинъ. На томъ берегу, возлѣ кургана.

Феня. Рисовали?

Волжинъ. Набросалъ кое-что. Оттуда видъ не дуренъ.

Феня. Покажите-ка! [Сама беретъ у него папку, раскрываетъ и смотрятъ рисунокъ]. Ахъ, мельница наша! Какъ хорошо!.. Вотъ Андрея Филатыча домъ, кузница… Похоже. [Бойко и кокетливо]. Нарисуйте меня, Григорій Петровичъ, такъ, чтобы я, какъ живая, глядѣла. Хотите? [Отдаетъ папку].

Волжинъ. Я портретовъ не пишу.

Феня. А какъ же я у васъ видѣла разныя лица нарисованы, — мужчины и женщины?

Волжинъ. То этюды!

Феня. Ну, вотъ такъ и нарисуйте.

Волжинъ. Вы не подходите. Для этюда художникъ беретъ такія лица, въ которыхъ есть что-нибудь привлекательное, вѣрнѣе, характеристичное.

Феня. Кому что нравится, конечно! Да и зрячимъ не всякій бываетъ, ха-ха! Ну, мельничиху нашу нарисуйте. Красавица!

Волжинъ. Не красавица, но лицо у нея славное. Цвѣта хороши. Линіи рта даже изящны.

Феня. У меня хуже?

Волжинъ. Не вглядѣлся. Вообще, мельничиха довольно типична и особенно, когда грустна. Брови тогда у нея очень выразительны и складочка на лбу ложится — прелесть!

Феня. А когда она нюни распуститъ, не видали? Вотъ полюбуйтесь! Тогда ужъ прямо ее на картину.

Волжинъ. А вы никогда не плачете?

Феня. Конечно, никогда.

Волжинъ. То-то у васъ такой сухой блескъ въ глазахъ.

Феня. Не хорошо?

Волжинъ [съ улыбкой]. «Кому что нравится». [Идетъ вправо].

Феня. Куда же вы?

Волжинъ. А вонъ Провъ съ бреднемъ меня дожидается. Хотимъ рыбу ловить. [Уходить].

 

ЯВЛЕНІЕ V

Феня и Паша

Феня. Злитъ! И на него, и на себя досадно.

Паша [выходя изъ калитки]. А я думала — къ намъ зайдешь, Феня. И мать дожидаетъ.

Феня. Ужъ не рады-ль мнѣ будете? Такъ-ли-сякъ, шла было, да Григорій Петровичъ заговорилъ. [Оглядывается на прудъ вправо]. Вонъ они, рыболовы!

Паша. Хорошій какой этотъ Григорій Петровичъ!

Феня [беретъ ее подъ руку]. Чудной онъ, Паша. Заглядится на прудъ, на деревья, на то, какъ тростникъ вѣтеръ качаетъ, гуси плывутъ какъ, и лицо станетъ у него доброе, взглядъ ласковый, улыбается, словно близкаго человѣка завидѣлъ.

Паша. Да, онъ добрый.

Феня [досадливо]. Только ни до кого ему дѣла нѣтъ. На тебя смотритъ, съ тобой говоритъ, а замѣтно, что дума совсѣмъ о другомъ, да и видитъ-то онъ тебя будто не видитъ.

Паша. Что мудренаго! Не такихъ, какъ мы, видывалъ. Въ насъ, поди, и замѣтнаго для него нѣтъ ничего.

Феня. Ой-ли! Мельничиха, говорилъ, такая у васъ раскрасавица, хоть сейчасъ пиши!

Паша. Ну-у… для себя хороши, а тамъ смѣйся не смѣйся какое дѣло!

 

ЯВЛЕНІЕ VI

Феня [вначалѣ], Паша и Андрей [незамѣтно входитъ справа и слушаетъ]

Феня [вспыльчиво]. Э, съ тобой говорить — все равно, что тальки мотать. Смиренница! Я вотъ такъ не могу. Иное слово въ ухо влетитъ — всю тебя взбаломутитъ; на языкъ отвѣтъ просится, такой отвѣтъ, чтобъ ожгло имъ, даромъ, что виды видывалъ, да не такихъ, какъ мы — деревенщины, въ памяти держитъ… Ну, я къ матери пойду. [Быстро уходитъ въ домъ].

Андрей. Чего она? Иль поссорились?

Паша. Нѣтъ. Такъ вспыхнула, досадуетъ.

Андрей. На кого?

Паша. Да на Волжина, Григорія Петровича.

Андрей. Ну?

Паша [съ улыбкою]. Не дивимъ мы его. Сказала ей: ему, молъ, въ насъ и примѣтить нечего — вспыхнула.

Андрей [значительно сдвинувъ брови]. Отъ этого. Гмъ!

Паша [робко]. Да вѣдь къ слову пришлось про Волжина-то, Андрей Филатычъ. Она и прежде была неспокойна.

Андрей. Будетъ!

Паша. На нее какъ найдетъ, самъ знаешь… [Застѣнчиво]. Опять же, насъ вмѣстѣ видѣла… приласкалъ ты…

Андрей [съ горечью]. Нужны мы ей, какъ же! [Паша испуганно смотритъ на мужа]. Нѣтъ, Прасковья, у меня пелена съ глазъ спадать стала. Видѣлъ я вчерась, какъ Федосья Игнатьевна господина Волжина въ лодкѣ катала, сама гребла. Взмахнетъ веслами — грудь на выкатѣ, сама извивается, брызгами его обдаетъ, смѣется… Пѣсню потомъ затянула. И пѣла-жъ! По водѣ понеслось, въ лѣсу откликалось, въ тростникахъ замирало, заслушаться надо! А выплыли на стремнину, какъ вскочитъ, да ну лодку качать! «Утоплю, — кричитъ. — Что, боитесь?! Бойтесь меня, Григорій Петровичъ, я страшная»! — Это что-жъ будетъ такое, а?… Нѣтъ, Паша, у меня на эти дѣла глазъ зорокъ. [Отходитъ и смотритъ на прудъ].

Паша [про себя]. Господи, опять бѣда!.. Какъ говорилъ-то! [Печальная тихо идетъ къ калиткѣ].

Андрей. Паша!

Паша [останавливаясь]. А?

Андрей. Волжинъ съ Провомъ сюда гребутъ. Чай пить позову. Накрой-ка въ саду. Федосья у матери?

Паша. Къ ней пошла.

Андрей. Ну, такъ живѣе. [Паша уходитъ въ домъ]. Сюда гребите, ко мнѣ! Берегъ крѣпкій, не вязко.

 

ЯВЛЕНІЕ VII

Андрей, Волжинъ и Провъ [подъѣзжаютъ въ лодкѣ]. Паша и Иванъ Хохуля

Андрей. Накатались? [Киваетъ на бреденъ на лодкѣ]. Иль рыбу ловили?

Волжинъ. Нѣтъ, Прова разсказы слушалъ.

[Андрей помогаетъ Волжину выйти на берегъ. Паша выходитъ изъ дона съ чайнымъ приборомъ на подносѣ и скатертью. За нею Хохуля несетъ самоваръ].

Паша. Пособи-ка, Иванъ. Такъ. Стульевъ изъ горницы вынеси. [Приготовляетъ чай. Хохуля уходитъ въ домъ].

Андрей. Старикъ у насъ мастеръ разсказывать, Милости просимъ, Григорій Петровичъ, чайку попить съ нами. А ты, Провъ, погляди-ка на мельницѣ. Виногробскіе, видѣлъ я, возы подвезли.

Провъ. Пойду, батюшка. [Привязавъ лодку, уходитъ].

Андрей. Мужикъ добрый. Про что-жъ онъ вамъ?

Волжинъ. Все про курганъ.

Андрей. Вонъ энтотъ? [Указываетъ черезъ прутъ влѣво]. Костянымъ называется. Каждый годъ изъ него по овражкамъ страсть костей вымываетъ. Просимъ покорно! [Идутъ съ Волжинымъ къ калиткѣ]. Сѣча въ татарщину была тутъ великая. [Пропускаетъ Волжина въ калитку]. Пожалуйте! По веснѣ нонче кувшинчикъ съ монетками вымыло, да копье мурзамецкое.

Паша [на поклонъ Волжина]. Здраствуйте, Григорій Петровичъ!

Андрей [Ивану, выносящему стулья]. А Федосья Игнатьевна? Проси чай, молъ, кушать. И матушку зови. [Иванъ уходитъ. Подавая Волжину стулъ]. Просимъ покорно. [Пашѣ]. Искрестилъ баринъ нашъ прудъ вдоль и поперекъ, всѣ мѣста, чай, спозналъ. Вчерась съ маіоршею… [Волжину], то бишь, тетенькой вашей… кататься изволили?

 

ЯВЛЕНІЕ VIII

Андрей, Волжинъ, Паша, Фена и Авдотья Ивановна

Феня [въ дверяхъ, съ распущенными волосами]. Каталась. Глядите, какова! [Встряхиваетъ годовой]. Точно русалка.

Авдотья Ивановна [входитъ]. Велѣла мнѣ, старухѣ, волосы себѣ расчесывать, хе-хе! [Волжину]. Здравствуйте, баринъ! — Сызмальства это любила. Нѣтъ-нѣтъ, да скажетъ, бывало: ну-ка, мать, возьми гребень, побалуй. [Обѣ садятся къ столу. Феня рядомъ съ Волжинымъ. Паша проворно наливаетъ и подаетъ чай].

Андрей. Такъ-то пригляднѣе будетъ.

Феня [Волжину]. На русалку похожа?

Волжинъ [улыбаясь]. Не совсѣмъ.

Феня. А какія же русалки бываютъ?

Авдотья Ивановна. И, матушка, кто ихъ видалъ!

Феня. Да Григорій Петровичъ первый тебѣ. Говоритъ, я не похожа, значитъ, настоящихъ видалъ.

Волжинъ [разсѣянно слушавшій, вынимаетъ сигару]. Курить позволяется?

Авдотья Ивановна. Кури батюшка, кури. Мы не старой вѣры. [Волжинъ закуриваетъ].

Андрей. Ха! [Волжину]. Только было Федосья Игнатьевна разошлась, про русалокъ вамъ, пригожа-ль такъ, а вы… ха-ха! о табакѣ!

Паша [робко] Между рѣчью-то отчего-жъ? [Андрей сурово взглянулъ на жену].

Феня [Пашѣ]. Заступка не къ мѣсту, что въ косу дурманъ.

Авдотья Ивановна [съ ироніей]. Да тебѣ, матушка, въ косу теперь ничего не воткнешь: расплетенная, хе-хе-хе!

Андрей [съ ироніей]. Что-жъ, и отъ ума, матушка, обмолвка случается. На-ка, Паша, налей! Григорій Петровичъ, сливочекъ не угодно ли? Федосья Игнатьевна… Просимъ покорно! Въ старину разсказывали, когда русалки эти водились, сидятъ въ тростникахъ онѣ, волосы зеленые чешутъ, на мѣсяцъ глядятъ, пѣсни поютъ заунывныя, да молодца, что пройдетъ иль поѣдетъ, къ себѣ поджидаютъ. А завидѣли — хохотъ, игра пойдетъ у нихъ, плещутся, зовутъ молодца къ себѣ въ рѣку идти. Тѣломъ что молоко бѣлы, изумрудами очи горятъ, красивы на диво! А не стерпитъ молодецъ, кинется, — ко дну, какъ топоръ, пойдетъ. Больше не надобенъ. Вотъ каковы эти русалки, Федосья Игнатьевна, были. Можетъ и нонѣ между насъ онѣ водятся, не въ водѣ живутъ только. Знавали такихъ-то, Григорій Петровичъ? [Выразительно взглянулъ на Феню и пьетъ чай].

Волжинъ. Да или нѣтъ — не интересно. А за разсказъ спасибо. Хорошъ.

Феня [смотритъ передъ собою, облокотившись на руки]. Хорошъ да не полонъ. Про то, какъ цѣлуютъ, милуютъ русалки молодца — умолчалъ Андрей Филатычъ. А затѣмъ онъ имъ, молодецъ этотъ, и надобенъ.

Андрей [вспыхнулъ, но сдержался]. Такъ и знать будемъ.

Авдотья Ивановна [значительно]. Отъ лишняго знатья разумомъ будешь богаче, Андрей Филатычъ.

Паша [съ мольбой и укоромъ]. Маменька!

Волжинъ [съ недоумѣніемъ]. Странно, господа, почему этотъ разговоръ о русалкахъ повліялъ на васъ какъ-то… особенно?

Андрей [злобно взглянувъ на Феню]. И вамъ, Григорій Петровичъ, слово въ немъ выпало, хорошее, да вы не примѣтили, иль примѣтить не захотѣли. А вѣдь это обида.

Волжинъ. Кому? Что вы! Вотъ ужъ далекъ отъ всякой обиды!

Паша [подавая ему чай, ласково]. И, полноте, шутки все. Шутитъ Андрей Филатычъ.

Андрей. Шучу я, Федосья Игнатьевна?

Феня [кусая губы, гнѣвно]. Вздоръ мелешь! [Сильнымъ движеніемъ руки отбрасываетъ волосы назадъ, проворно собираетъ ихъ и закалываетъ въ косу].

Андрей. Ха-ха! и русалкой вамъ быть не охота больше!

Паша [въ смущеніи наклоняется къ мужу]. Перестань, Андрюша.

Андрей [досадливо]. Постой! [Фенѣ]. Волосы-то скрутили. И зачѣмъ, если не требуется, хе-хе! Не къ мѣсту если!

Феня [поблѣднѣла и встала]. Андрей!

Волжинъ [вставая, Фенѣ]. Что съ вами?

Феня. Оставьте. [Отходитъ. Андрею]. Къ мѣсту, или не къ мѣсту — не твоего ума дѣло.

Андрей. Моего вышло, коль вашу честь съ мѣста подняло.

Феня. Каковъ бы онъ ни былъ тамъ, умъ-то твой, все-же выше головы своей ты не прыгнешь, дальше круга своего не заѣдешь. Твое — все тутъ! [Киваетъ на Пашу, робко опустившую голову]. И больше тебѣ взять нечего. Вотъ какъ: еслибъ въ тебѣ демонъ сидѣлъ, такъ и тотъ объ меня рога обломаетъ.

Андрей. Та-акъ-съ! [Порывисто всталъ и шагнулъ къ Фенѣ. Паша въ испугѣ схватываетъ его за руку. Онъ такъ тряхнулъ ею, что Паша падаетъ].

ПАША. Ой!

Волжинъ [бросается къ ней и заботливо помогаетъ ей встать]. Ушиблись?.. Больно?..

Паша [оправляется]. Нѣтъ… Я сама… оступилась… Ничего.

Авдотья Ивановна [подходя къ Пашѣ, Андрею]. Звѣрь!

Феня. Ха-ха-ха! Поди, вонъ жерновъ подъ дубомъ лежитъ, свороти его, а жена вѣдь хрупка. Ха-ха-ха! Григорій Петровичъ, пойдемте отсюда по добру по здорову, а то здѣсь колья изъ забора повылетятъ, черепки зазвенятъ, кости трещать начнутъ! Какъ расходится Андрей Филатычъ-Бова, всѣ лягушки въ болотѣ со страху попрячутся. Ха-ха-ха!

[Уходитъ черезъ калитку. За нею слѣдуетъ Волгинъ. Андрей, сжавъ кулаки и стиснувъ зубы, смотритъ на уходящихъ. Авдотья Ивановна около Паши, которая горько плачетъ].

ЗАНАВѢСЪ.

 

Сцена: комната второго акта, но приспособленная къ помѣщенію Волжина. Теперь въ ней спальный диванъ, ломберный столъ, замѣняющій туалетный и письменный. Возлѣ, на стулѣ, закрытая полотномъ картина. По положенію вещей Волжина видно, что онъ собирается въ дорогу.

 

ЯВЛЕНІЕ I

Волжинъ [затягиваетъ ремни сакъ-вояжа] и Архипъ

Архипъ. Дайте, сударь, я помогу-съ! Сами безпокоиться изволите.

Волжинъ. Спасибо! Я всегда самъ.

Архипъ. А то позвольте. Ужъ если «маіоршѣ» служимъ такъ вамъ, барину природному, и Богъ велѣлъ. [Молчаніе]. Григорій Петровичъ!

Волжинъ. Что, милый?

Архипъ. Какъ полагаете, кто такая наша «маіорша» будетъ?

Волжинъ. Какъ «кто!» Дядина жена, конечно.

Архипъ. Жена!.. Жена-то она жена, да что она за птица-съ?

Волжинъ [затянулъ сакъ и отодвигаетъ его къ сторонѣ]. Это меня не касается и ты отлично сдѣлаешь, братецъ, если птицъ оставишь въ покоѣ.

Архипъ [ворчливо, про себя]. Ни пава она, ни ворона. [Молчаніе. Волжинъ кое-что перебираетъ на столѣ]. Григорій Петровичъ!

Волжинъ. Что?

Архипъ. Вы дяденьку своего любите?

Волжинъ. Люблю.

Архипъ. И жалѣете?

Волжинъ. Положимъ. Что же дальше?

Архипъ. Какъ повашему — на человѣка онъ тепереча походитъ, какъ быть должно?

Волжинъ [съ усмѣшкою]. На кого же потвоему?

Архипъ. Да на ту вотъ самую «грымзу», н-да! И всему этому «маіорша» причиной.

Волжинъ. Ха-ха-ха! Ты, Архипъ, врешь жестоко. Нехорошо, любезный.

Архипъ. Да ужъ вѣрно-съ. Спервоначала онъ все еще индюкомъ около нея обхаживалъ, — нѣтъ, нѣтъ, да крылья распуститъ… [Подражаетъ индюку, когда тотъ шуршитъ распущенными до земли крыльями] чукъ! фррръ!.. Ну, и расхорохорится, бывало. А теперь — ни гу-гу! Тьфу! А на меня рычитъ, злющій сталъ, у-у-у! [Молчаніе]. Григорій Петровичъ, нонче вы отъ насъ ѣдете. Увезите насъ съ собою-съ.

Волжинъ. Васъ? ха-ха-ха! Что ты Архипъ!

Архипъ. Сказано: «бѣгай злаго». А «маіорша» пусть себѣ въ одиночку куражится…

Феня [за сценой]. Архипъ!

Архипъ [съежился]. Эхъ! [Проворно приглаживаетъ волосы и оправляется]. Иду-съ! [Убѣгаетъ въ правую дверь].

Волжинъ. Хмъ, оба вы съ дядюшкой хороши. Да, «маіорша» ой-ой! Карягинъ не вамъ чета, друзья мои, а какъ она съ нимъ!.. [Подумавъ]. Но во всемъ этомъ драма какая-то кроется. Что-то есть въ воздухѣ, будто передъ грозою…

 

ЯВЛЕНІЕ II

Волжинъ и Анна Захаровна

Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!

Волжинъ [удивленно]. Здравствуйте. Анна Захаровна. Тиши моего здѣсь нѣту?

Волжинъ. Какого Тиши?

Анна Захаровна. Сына моего-съ. Я Тишина мать.

Волжинъ. Извините, я никакого Тиши не знаю… и здѣсь никого посторонняго нѣтъ.

Анна Захаровна [съ плачемъ]. Да гдѣ же онъ, батюшка, гдѣ? Я, Григорій Петровичъ, вашу маменьку знала и васъ самихъ маленькихъ помню… Куда же мой Тиша дѣвался? Прямехонько изъ города я. Привезли ихъ вѣнчать: Тишу и Анципетрову, отца протопопа дочь… Народу полна церковь. Только къ аналою-то ихъ подвели, а онъ, Тиша то мой, шаферу своему… ихній же, казначейскій: «Голубчикъ, говоритъ, ради Христа, стань вмѣсто меня»… Господи! Становиха Перевертайлова все мнѣ это разсказывала. «Вертится, говоритъ, мечется — срамъ глядѣть»! Казначей Иванъ Павлычъ, дай ему Богъ царствіе небес… тьфу! то-бишь доброе здравіе… ужъ пригрозилъ. Начали вѣнчать. Только начали, а онъ, сударь мой, какъ ахнетъ изъ церкви-то, какъ дастъ стрекача!.. «Держи! держи!» Куда-те, — и слѣдъ простылъ!.. Осрамилъ онъ меня, въ конецъ осрамилъ!.. [Плачетъ, закрывъ глаза платкомъ].

 

ЯВЛЕНІЕ III

Волжинъ, Анна Захаровна и Териховъ

Териховъ [входя]. Вы зачѣмъ-съ?

Анна Захаровна. Батюшка, Максимъ Гаврилычъ, Тиша мой изъ-подъ вѣнца убѣжалъ!..

Териховъ. Ни до васъ, ни до Тиши никакого мнѣ дѣла нѣтъ-съ. Какъ вы осмѣлились!..

Анна Захаровна. Я мать! Пропалъ вѣдь онъ, батюшка, искали, искали…

Териховъ. Опять свое! [Наступаетъ]. Да какъ вы смѣли носъ сюда показать!..

Волжинъ [удерживая его]. Дядя, дядя, что вы!

Териховъ. Да знаешь ты, кто она, эта женщина, знаешь?

Волжинъ. Не знаю. Но какъ же можно…

Териховъ. Нѣтъ, позволь! Она сплетница, колотырка! У нея на языкѣ шило наточишь!

Анна Захаровна [грубо]. Что-жъ языкъ мой — брусокъ что ли по вашему?

Териховъ. Вонъ! сейчасъ… или я… [Наступаетъ].

Волжинъ [опять удерживаетъ]. Дядя, да полно вамъ!

Анна Захаровна. Хорошо, когда такъ! Только-бъ мнѣ Тишу найти… Ужъ будутъ у тебя дегтемъ ворота вымазаны!

Териховъ [рванулся]. Ахъ ты…

Анна Захаровна [вылетая въ заднюю дверь]. Будутъ, будутъ! Провалиться, если не вымажу!

 

ЯВЛЕНІЕ IV

Волжинъ и Териховъ

Териховъ [въ изнеможеніи опускается на диванъ]. Охъ, проклятая!

Волжинъ. Какъ можно такъ выходить изъ себя! Успокойтесь пожалуйста. Не дать ли вамъ чего-нибудь… хоть воды съ сахаромъ?..

Териховъ. Воды съ сахаромъ! Какая тутъ, другъ мой, вода съ сахаромъ… эхъ!.. «Дуракъ ты, дядя, — думаешь — дуракъ!» Правда, Гриша?

Волжинъ. Вздоръ какой!

Териховъ. Нѣтъ, вѣрно. Я самъ себѣ опостылѣлъ, Ты Архипа спроси… [Волжинъ отвертывается, чтобы скрыть улыбку] Эта бестія въ глаза мнѣ такія истины высказываетъ… Да я самъ, самъ чувствую… А ты, мой милый, рѣшительно ѣдешь сегодня?

Волжинъ. Да, дядя.

Териховъ. Экій ты, чтобы еще погостить!.. Да нѣтъ, я знаю — тебѣ не нравится… тебѣ все здѣсь не нравится.

Волжинъ. Что скажете! Ужъ это совсѣмъ нехорошо, дядя,

Териховъ. Послушай, а… а Феня?

Волжинъ. Что?

Териховъ. Ну, какъ… какъ она… какова?.. и… и… словомъ, что ты про нее скажешь?

Волжинъ. Кромѣ хорошаго ничего.

Териховъ [тяжело вздохнувъ]. Эхъ, Гришуха!.. [Всталъ, обнялъ Волжина одною рукою, хотѣлъ что-то сказать, но всхлипнулъ и поспѣшно утеръ рукавомъ слезу]. Пойдемъ! Отъ матери твоей кой-какія бумаги остались. Возьми. Волосики твои берегла покойница, какъ ленъ бѣленькіе, каракульки твои — все цѣло. Пойдемъ. [Обнявшись, идетъ съ нимъ въ дѣвой двери, во задерживается]. Гриша! когда умирать стану, позову тебя, не откажи…

Волжинъ. Ахъ, дядя, что вы говорите сегодня!

Териховъ. Не за горами другъ, близко! [Уходятъ].

 

ЯВЛЕНІЕ V

Феня и Сладневъ

Феня [тихо входитъ справа и озирается]. Собрался. [Подходитъ въ картинѣ, задумчиво откинула полотно, взглянула; опустивъ полотно, ходитъ]. Уѣзжай, уѣзжай… [садится и задумывается].

Сладневъ [входитъ изъ задней двери]. Ma belle! [Цѣлуетъ ея ручки]. Что можетъ быть пріятнѣе, если сразу найдешь, кого ищешь! Ѣду сюда — думаю о васъ. Вхожу — вы первая…

Феня [прерываетъ]. А что, если намъ взять, да въ Москву прокатиться, Сергѣй Дмитричъ?

Сладневъ [озадаченъ]. Въ Москву!.. А чтобы вы думали, вотъ мысль! [Прищелкнувъ пальцами] вотъ блестящая мысль. Знаете-ли, я просто въ восторгѣ.

Феня. Очень рада.

Сладневъ. Да, да!..

Возьмите — эта, эта маститая старина соборовъ. Какія воспоминанія! Тутъ Василій Блаженный. Что за главы, что за поразительныя главы! Спасскія ворота, въ которыя нѣкогда въѣзжалъ Пожарскій и на которыхъ премило играютъ куранты. И какъ разъ — Лобное мѣсто, гдѣ рубили, рубили и рубили! Тамъ сундучный рядъ, пирожки — объяденіе, и что за квасъ!.. Блескъ и великолѣпіе дворцовъ. Малахитъ, бронзы, мраморы… И вездѣ орлы, на рѣшеткахъ, на башняхъ орлы!.. Видъ на Замоскворѣчье приводитъ въ восторгъ… Тамъ пыхтятъ фабрики, здѣсь свистятъ и снуютъ пароходы. Впрочемъ, это по Невѣ, хе-хе! Но и въ Москвѣ — что-то туэрное… Прелесть, прелесть! Я вамъ все покажу. Театры, музеи, галлереи — все! Я буду вдыхать въ себя ароматъ вашихъ впечатлѣній и… и буду блаженствовать.

Феня. Будемъ блаженствовать. Но Максимъ Гаврилычъ надуется.

Сладневъ. Онъ? Пустяки! Ужъ это было бы такъ глупо, такъ глупо!.. Конечно, онъ не понимаетъ. Между нами, онъ-таки порядочный пентюхъ.

Феня. Вотъ какъ! А еще другомъ его называетесь.

Сладневъ. Ну да, я другъ, конечно, но что онъ не умѣетъ цѣнить, не можетъ возвыситься до… до того отношенія къ обожаемому существу, какъ nous autres, которые умѣли служить, такъ это я въ глаза ему говорю. О, мы… мы умѣли! Однако, пора. Я Максиму Гаврилычу скажу, и все будетъ устроено. Будьте покойны. Je connais le mot, [цѣлуетъ ея руку] и все устроиться, какъ нельзя лучше.

Феня. Куда же вы торопитесь?

Сладневъ. А-а… знаете ли, хлопоты по части финансовъ, сборы и все… Съ женщинами объ этомъ не говорятъ, нѣтъ, нѣтъ! И, если женщины стали такъ матеріальны, что даже самому Купидону вручили счеты и записную книжку… бѣдный божокъ!.. то въ этомъ виноваты мы сами и вѣкъ нашъ, грубый, отвратительный вѣкъ желѣза, крови и денегъ. Но я ухожу. [Въ сторону]. Махну къ Карягину.

Феня. Постойте! Я, можетъ, еще не поѣду.

Сладневъ. Какъ такъ?

Феня. Да право! Капризна я стала, какъ ребенокъ больной.

Сладневъ. О-о, прелестная моя! Какъ это дивно идетъ къ женщинѣ! [Цѣлуетъ ея ручки]. Очаровательно!.. Въ такомъ случаѣ, поѣдемъ хоть изъ каприза, но только поѣдемъ. C'est fini! [Быстро идетъ въ двери и грузно наталкивается на входящаго Волжина]. Ахъ!.. pardon, cher ami!.. Какая неловкость, Боже мой! [Уходитъ].

 

ЯВЛЕНІЕ VI

Феня и Волжинъ

Феня. Уѣзжаете?

Волжинъ. Да.

Феня. Скучно у насъ?

Волжинъ Я нигдѣ не скучаю.

Феня. И всегда вы такой… со всѣми?

Волжинъ. Какой?

Феня. Ну вотъ такой… словно одни вы и нѣтъ около васъ никого.

Волжинъ. А искусство?

Феня. Полотно-то, да краски ваши?

Волжинъ. Не полотно и краски, а это нѣчто такое, чему всю душу надо отдать, Федосья Игнатьевна. Художникъ живетъ всѣмъ, что проникаетъ въ нее, но не можетъ предаться одному, женщинѣ, напримѣръ, будь она само совершенство. Поэтому правда, что художникъ одинокъ и что будто «около меня нѣтъ никого». Такъ и быть должно.

Феня [встряхнувъ головою]. Не надо же! [Рѣзко]. Уѣзжайте, когда такъ. Никто не заплачетъ. Уѣзжайте! [Быстро уходитъ].

Волжинъ. Смѣшная! Красива у нея эта смѣна выраженій: то свѣтъ, то тѣни; то сверкнутъ глаза, то смѣются и дразнятъ, то разомъ потухнутъ, будто вся жизнь въ ней отхлынетъ глубоко, глубоко, и тамъ притаится. Для портрета оригиналъ самый неудобный. [Взявъ со стула картину и папку съ рисунками, уходитъ въ заднюю дверь].

Феня [входитъ]. Что мнѣ въ немъ? Пусть себѣ ѣдетъ… залетный!.. Какъ онъ сказалъ-то? Увидалъ человѣка — и мимо… На минутку занятенъ, а тамъ другіе, еще и еще… Точно облако на облакомъ мимо по вѣтру, а онъ будетъ только посматривать, весь въ себѣ, никому ничего… Эка цаца, сокровище какое! Злость разбираетъ. Охъ, ужъ и замутила бы! Такъ бы замутила, чтобъ въ душу ему ясную тучу вогнать, чтобъ почернѣло въ ней, да молоньей по сердцу жгло, жгло!.. Тогда носъ бы повѣсилъ! А повѣсилъ — не нуженъ, самъ мимо иди, а ужъ я буду посматривать.

Волжинъ [входитъ и собираетъ всѣ остальныя вещи].

Феня [глухо]. Вы въ Москву?

Волжинъ. Да.

Феня. Жить тамъ будете?

Волжинъ. Первое время тамъ.

Феня. Тамъ. А-а… [отвертывается] если я пріѣду, рады мнѣ будете? [Молчаніе. Быстро повертывается въ нему и почти прикрикиваеть]. Говорите же: рады иль нѣтъ?.. Наказанье!

Волжинъ. Отчего же… Но зачѣмъ вамъ въ Москву?

Феня. «Отчего же», «зачѣмъ»!.. Вотъ что: хорошо, что картину вашу убрали, не то — быть бы ей въ клочкахъ. [Отходитъ къ двери].

Волжинъ. Вотъ это прекрасно!

Феня. Глупо, еще какъ глупо-то! [Хотѣла уйти, но задерживается, не оставляя двери]. Такъ я же пріѣду… [Громко]. Слышите вы?

Волжинъ. Пріѣзжайте.

Феня. Хоть для того…

Волжинъ [съ улыбкой]. Чтобъ изорвать картину?

Феня. Да перестаньте меня бѣсить!.. Эхъ!.. [Безпомощно опускаетъ руки и голову]. Развѣ-жъ не видите?.. Подите сюда. [Волжинъ подходитъ]. Глядите мнѣ въ глаза, въ глаза!.. [Беретъ его руку, мнетъ, закусивъ губы, въ своихъ рукахъ и отбрасываетъ]. Нѣтъ!.. А я все-таки пріѣду. [Быстро уходитъ].

Волжинъ [стоитъ молча подъ глубокимъ впечатлѣніемъ]. Нѣтъ, отъ тебя подальше. Опасна!

 

ЯВЛЕНІЕ VII

Волжинъ, Архипъ, Териховъ и Феня

Архипъ [входитъ]. Лошади готовы, сударь.

Волжинъ. Вотъ и отлично. [Надѣваетъ черезъ плечо сумку]. Забери-ка, голубчикъ, вотъ это. [Архипъ, забравъ сакъ и свертокъ въ ремняхъ, уходитъ]. Кажется, все. [Осматривается].

Териховъ [входитъ изъ дѣвой двери]. Совсѣмъ?

Волжинъ. Готовъ, дядя. Прощайте, милый! [Обнимаются]. Желаю вамъ всего, всего хорошаго.

Териховъ И ты... будь счастливъ, здоровъ… А Феня? Простился? [Зоветъ]. Феня!

Феня [входитъ изъ правой двери, спокойная, холодная]. Что?

Териховъ. Уѣзжаетъ нашъ Гриша. Проститься съ тобою…

Волжинъ [пожимая ея руку]. Прощайте, Федосья Игнатьевна.

Феня [холодно]. Прощайте.

Териховъ. Да развѣ такъ? Родной вѣдь… Богъ знаетъ, когда увидитесь.

Феня [медленно поворачивая голову къ мужу]. Что же?

Териховъ. Гриша, ну!.. [Волжинъ въ замѣшательствѣ]. Ахъ, какой ты!.. Феня!

Феня [съ усмѣшкой пожимаетъ плечами]. Гмъ!

Волжинъ [поспѣшно цѣлуетъ ея руку]. Прощайте!

Териховъ. Какой ты не смѣлый! да вы по родственному, поцѣлуйтесь.

Волжинъ [обнимаетъ маіора]. Прощайте, дорогой мой! (Торопливо уходитъ].

Териховъ [слѣдуя за нимъ]. Чудакъ! [Уходитъ].

Феня. Цѣловаться меня заставляетъ… съ нимъ-то! [Мрачно]. Уѣхалъ!.. Опустѣетъ у насъ… А ты живи тутъ… Скука, досада!.. Не стерплю — уѣду и весь сказъ! [Уходитъ направо].

 

ЯВЛЕНІЕ VIII

Териховъ и Сладневъ [изъ задней двери]

Териховъ. Проводилъ, въ Москву проводилъ.

Сладневъ. Ахъ, братецъ, знаешь ли: и мы съ Федосьей Игнатьевной ѣдемъ въ Москву.

Териховъ. Вы?!.. въ Москву?!. Перекрестись!

Сладневъ. Ну да, да, въ Москву. Что же въ этомъ удивительнаго? Она хочетъ, она давно хотѣла и ты… неужели ты будешь препятствовать? Смѣшно, глупо, нелѣпо, преступно даже!..

Териховъ. Постой! Трещетка. Откуда ты взялъ Москву, когда я слова отъ Фени не слыхалъ?

Сладневъ. И не услышишь. Совершенно естественно. Какъ ты… какъ ты не хочешь понять, что женщина изъ одной гордости не станетъ говорить о подобномъ, потому что, comprends-tu? для этого нужны, вѣдь, деньги, mon Dieu! Какъ ты до сихъ поръ не постигнешь, что, дѣлая женщинѣ угодное, можно добиться всего? Ты вотъ рядомъ грубыхъ ошибокъ чего добился? Что съ тобою сухи, больше, ха-ха! гораздо больше и… и тебѣ вѣдь скверно, mon cher, очень… очень скверно! А кто виноватъ? Ну, эта ревность, подозрительность… вѣдь все это оскорбительно, унизительно… За это — знаешь? — за это вотъ что… [Показываетъ рожи]. И я это понимаю и… и одобряю, мой милый, вполнѣ.

Териховъ. Что и доказалъ своимъ поведеніемъ относительно жены. Знаемъ!

Сладневъ. Но… но послушай, кто же виноватъ? Если Зоя, когда я былъ вѣренъ, sans tache, если она ревновала меня къ стѣнамъ, къ какой-нибудь Афроськѣ, отъ которой разитъ коровьимъ масломъ и… и…

Териховъ. Понесъ! Не о томъ разговоръ… Ты сказалъ — въ Москву и съ тобою. Хорошо. Но отчего не со мною?

Сладневъ. Ха-ха-ха! отчего не съ нимъ! Это прелестно! И, пожалуй, еще съ Архипомъ? ха-ха-ха!.. [Териховъ дѣлаетъ нетерпѣливое движеніе]. Новое недовѣріе — новое оскорбленіе, милый мой. Какъ ты этого не хочешь понять! Pardon, или ты… можетъ быть, ревнуешь ко мнѣ?

Териховъ. Ну, ты не опасенъ.

Сладневъ. Я… я, конечно, но знаешь, что сказалъ Пушкинъ?

А!.. Наконецъ, опытъ, mon cher, главное — опытъ. [Маіоръ насмѣшливо махаетъ на него рукой]. Но… но я твой другъ, и — c'est tout.

Териховъ. Другъ или прелестникъ — мнѣ все равно. Поѣзжайте, если ужъ ей загорѣлось.

Сладневъ. «Загорѣлось»! Нѣтъ, извини меня, но ты положительно бурбонъ. Ты знать не хочешь, что такое молодыя силы, какая жажда любознательности и все… Тебѣ нужно, чтобы жена, молодая женщина, торчала при тебѣ, какъ твой Архипъ, чубукъ и я не знаю что!

Териховъ [встаетъ]. Э, ничего я не хочу! Поѣзжайте.

Сладневъ Да, но... mon cher, на землѣ все такъ глупо устроено, что прежде всего надо схватиться за карманъ и… и если онъ пустъ…

Териховъ. Другими словами, ты намѣреваешься прокатиться на мой счетъ?

Сладневъ. Фи, вздоръ какой! Ты меня обижаешь. Можно ли быть матеріальнымъ до такой степени! Стыдись, Максимъ Гаврилычъ!

Териховъ. Но денегъ-то все-таки дать?

Сладневъ. Денегъ?.. Видишь ли, cher ami, я хотѣлъ добыть самъ. Былъ сейчасъ у Карягина, у этого архиплута, и предлагалъ… свою мельницу.

Териховъ. Что же онъ?

Сладневъ. Ты, вѣдь, знаешь, какъ эти купцы… Имъ изъ алтына полтину выгадать хочется. — «Зачѣмъ мнѣ, говоритъ, ваша мельница! Въ ней и воды-то курицѣ по колѣно». Представь!

Териховъ. Что-жъ, правду сказалъ.

Сладневъ. Ну, какъ такъ, помилуй!.. Какую же правду, если я въ своемъ пруду купаюсь, а тутъ вдругъ курица!

Териховъ. Значитъ, денегъ-то дать?

Сладневъ. Взаймы, конечно… да, Максимъ Гаврилычъ, ты бы очень меня одолжилъ, очень.

Териховъ. То-то. А Федосьѣ Игнатьевнѣ много на Москву денегъ понадобится?

 

ЯВЛЕНІЕ IX

Тѣ же и Феня [вошла при послѣднихъ словахъ]

Феня. Ни копѣйки.

Сладневъ. Да-а?!

Териховъ. Отчего же, Феня… я готовъ… Сергѣй Дмитричъ говоритъ — ты въ Москву хочешь… Я готовъ, съ удовольствіемъ… и денегъ…

Феня. Денегъ не нужно. У меня свои есть.

Териховъ. Зачѣмъ свои… и какія?.. Ты меня обижаешь!

Сладневъ. Прекрасно, Максимъ Гаврилычъ, прекрасно! — Не хорошо отказываться, Федосья Игнатьевна. Это дѣйствительно обида.

Феня. Яикакой. Есть деньги, зачѣмъ же мнѣ брать?

Териховъ. Какія у тебя могутъ быть деньги!

Феня. Есть. Крестный подарилъ. Въ банкѣ лежатъ.

Териховъ. Какъ хочешь… А я бы душой радъ… Но отчего ты раньше не сказала? Вотъ Гриша поѣхалъ, вмѣстѣ бы…

Феня. Скучный вашъ Гриша, прескучный. Или съ Сергѣемъ Дмитричемъ поѣду, или одна.

Сладневъ. Зачѣмъ однѣ! Вы со мной, со мной… Я даже сейчасъ [за шляпу]. Сборы и все… чтобы по первому вашему слову летѣть не только въ Москву, на край свѣта. [Цѣлуетъ ея ручки]. Мм… мм… ну, восторгъ! Максимъ Гаврилычъ, до свиданія, душа. Благодарю! [Выразительно трясетъ его руку]. Понимаешь ли, я при первой возможности…

Териховъ. Да хорошо, хорошо!

Сладневъ. Au revoir. Лечу! [Быстро въ двери, но на порогѣ обертывается]. Представьте, моя Зоя… Нѣтъ, вы только представьте, что у насъ будетъ по поводу Москвы, ха-ха-ха! [Уходитъ].

 

ЯВЛЕНІЕ X

Териховъ и Феня

Териховъ. Феня, отчего же ты не хочешь взять денегъ? [Беретъ ея руку, которую она освобождаетъ и отходитъ].

Феня. Сказано отчего.

Териховъ. И какъ у тебя скоро… вдругъ ѣхать! Поѣзжай, поѣзжай. [Подходитъ]. Я не противъ, поѣзжай. Ты видишь — я все готовъ для тебя… [Опять беретъ ея руку, которую та опять освобождаетъ], а ты…

Феня [насмѣшливо]. А я за это должна съ вами нѣжничать?

Териховъ. Но право же, Феня. я не такъ виноватъ, можетъ быть и совсѣмъ не виноватъ. Помнишь, какъ все это вышло? Эта Анна Захаровна… [Вспыльчиво]. Сегодня она кубаремъ отъ меня выкатила, сплетница гадкая! [Въ прежнемъ тонѣ]. Я вѣдь только спросилъ. [Подходитъ]. Будто ужъ это такая вина?

Феня. Вина не вина, а повернуло меня за это отъ васъ, Максимъ Гаврилычъ. Характеръ у меня такой. Не угадали вы. Потерпите. Впередъ видно будетъ. Можетъ и опять повернетъ къ вамъ. [Уходитъ съ лукавой улыбкой].

Териховъ. Ахъ! «потерпите». [Садится]. Пожалуй, Сладневъ и правъ: любятъ бабы, чтобъ по ихъ дудкѣ плясали. Этой перечь, не перечь, — все равно по-своему сдѣлаетъ, только себѣ навредишь. Пусть ѣдетъ, пусть! [Задумался]. Архипъ!

 

ЯВЛЕНІЕ XI

Териховъ и Архипъ

Архипъ. Чего изволите?

Териховъ. Трубку! [Архипъ подаетъ трубку на длинномъ чубукѣ и даетъ зажженный лоскутокъ бумаги закурить. Отошелъ къ двери]. Ты здѣсь?

Архипъ. Уйти прикажете?

Териховъ. Торчи, чортъ съ тобой!

Архипъ. Благодаримъ покорно.

Териховъ [помолчавъ и не глядя на Архипа]. Барыня въ Москву собирается.

Архипъ. Н-да-съ!

Териховъ. Ну, такъ вотъ собирается она, братецъ…

Архипъ. Такъ что же?

Териховъ. Ахъ, Боже мой, ну собирается, и все тутъ. Безтолочь!

Архипъ. Гмъ! [Глубокомысленно]. Что-жъ, отпустить ее, пущай ѣдетъ.

Териховъ. Дуракъ! Тебя спрашивали? [Встаетъ]. Ты, ракалія, радъ выпроводить, радъ!

Архипъ. За что же ругаетесь-то?

Териховъ. Молчать!

Архипъ. Тьфу!

Териховъ. Радехонекъ!

Архипъ. И она рада отъ васъ отвязаться.

Териховъ. Пшелъ вонъ! [Архипъ выскакиваетъ]. Вотъ грубая бестія! [Садится и куритъ молча]. Архипъ!

Архипъ [выставляется въ дверь]. Чего-съ?

Териховъ. А… ступай… къ барынѣ. Можетъ распоряженія какія насчетъ отъѣзда дастъ…

Архипъ. Я юбки гладить не умѣю-съ. [Хочетъ уйти].

Териховъ. Стой! Тебѣ говорятъ, болванъ, спросить — не прикажетъ ли чего? Когда ѣдетъ и какъ…

Архипъ. Объ этомъ вамъ самимъ спросить надобно.

Териховъ. Ну, пошелъ вонъ! [топаетъ] вонъ, когда такъ!

Архипъ. Да вы, сударь, не очень…

Териховъ. Ка-акъ?

Архипъ. Да такъ! Уѣдетъ «маіорша» и я отъ васъ уйду, если на то пошло. Что это, въ самомъ дѣлѣ, за манера: ракалія, бестія, дуракъ, дубина! Тьфу! Уйду и оставайтесь себѣ одни тутъ посвистывать.

Териховъ [грозитъ кулакомъ]. Я те… я те — уйду! [Уходитъ въ лѣвую дверь].

Архипъ. Н-да! Видишь какой! Теперь шляндать пошелъ. У насъ ужъ манера такая: какъ сдуримъ, сейчасъ шапку на затылокъ и ну бродить, покуда дурь не выходимъ. Нынче бродить ему до ночи!

 

ЯВЛЕНІЕ XII

Архипъ [въ началѣ], Андрей и Феня

Андрей. Сладневъ, Сергѣй Дмитричъ, у васъ будетъ?

Архипъ. Уѣхалъ.

Андрей. А Максимъ Гаврилычъ у себя?

Архипъ. Гулять пошли. Дома маіорша. Кхмъ! [Уходитъ].

Андрей. Намъ на руку.

Феня [входитъ справа, нахмурилась]. Ты?!

Андрей (глухо, глядя въ землю]. Я.

Феня. Ну мѣдный же лобъ у тебя, если пришелъ послѣ намеднишняго! [Хочетъ уйти].

Андрей. Постой, Федосья Игнатьевна! Уйти успѣется. Дай сказать дѣло какъ вышло. [Феня останавливается у двери]. Былъ сейчасъ у меня г. Сладневъ.

Феня. Не денегъ ли просить?

Андрей. Угадала.

Феня. Охъ, ужъ этотъ Сергѣй Дмитричъ!

Андрей. Взгомозился онъ въ Москву и присталъ: дай да подай ему денегъ; мельничишку его возми, что хочешь возьми, только дай. Вижу, у барина совсѣмъ голова навыворотъ. Спровадилъ. Да ужъ какъ уходить и сболтни онъ, что не одинъ ѣдетъ, а и ты вмѣстѣ… слѣдомъ за Григоріемъ Петровичемъ въ Москву собираешься.

Феня. А что мнѣ Григорій Петровичъ!

Андрей. По мужу племянникъ покамѣстъ, а тамъ чѣмъ будетъ — не знаю.

Феня. Такъ ты за этимъ? [хочетъ уйти].

Андрей. Да нѣтъ же, дай кончу. Ну, думаю, если такъ, если Феня поѣдетъ, а ты въ провожатые нуженъ, такъ бери, Сергѣй Дмитричъ, сколько требуется. Взялъ, счелъ и вотъ [достаетъ пачку денегъ] принесъ. [Подаетъ деньги]. Отдашь?

Феня. На твои деньги Сергѣй Дмитричъ со мной не поѣдетъ.

Андрей [въ сторону]. Знаю, что не возьмешь! [Ей.] Воля твоя. [Прячетъ деньги]. Пусть на Максима Гаврилычевы ѣдетъ. Своихъ у него не водится, да и были когда — карманъ позабылъ. А для тебя я хотѣлъ…

Феня. Добрый человѣкъ! Мало того, что пускаетъ, еще денегъ несетъ, ха-ха-ха!

Андрей. Мужъ если пускаетъ, такъ я-то тутъ что-жъ? Да какъ тебѣ отъ насъ и не ѣхать! Здѣсь что? — мелюзга люди, дрянь. Взять хоть Любавина — теленокъ, какъ есть; либо Сергѣя Дмитрича нашего — тоже слюнтяй, воробья стараго стоитъ; либо меня — опять же не дороже я орепья. Твое-жъ прозвище. Ну, а въ Москвѣ развѣ то? Тамъ и силу показать есть надъ чѣмъ. Тамъ такой вихрь взовьешь, что въ глазахъ зарябитъ и у самой неравно головка закрутится. Всего одного мы изъ столичныхъ-то видѣли, а и тотъ у насъ — мало людей — русалокъ, и тѣхъ потревожилъ.

Феня [съ негодованіемъ]. Кончилъ ты?

Андрей. За тебя кончилъ, за себя — нѣтъ. Да ты на меня не гнѣвись, Федосья Игнатьевна. Зачѣмъ напослѣдяхъ ссориться? Можетъ и не увидимся больше.

Феня. Ой, заплачу!

Андрей. Сбрось съ себя это, сбрось! Взгляни на меня подушевнѣй. Муку вѣдь я принялъ великую, Федосья Игнатьевна, даромъ что орепей тебѣ. Глубоко ты въ семьѣ моей зачерпнула, изъ души моей взяла все и принять отъ насъ тебѣ ношу тяжелую. Не то, что отъ мужа; отъ Максима Гаврилыча немного осталось, потому онъ съ дороги твоей и сошелъ такъ смирненько.

Феня. А ты не сойдешь? Гмъ!.. Эхъ, Андрей, и слушать бы мнѣ тебя незачѣмъ, да добрѣе я стала… Слушаю, можетъ и жалѣю тебя.

Андрей. Жалѣешь! Еслибъ все, что я вытерпѣлъ, что накипѣло во мнѣ, на тебя да на Волжина глядючи, что за Пашу мою переболѣло во мнѣ, еслибъ вся эта мука и скорбь, словно вѣдьмы, впились бы въ меня и на глазахъ у тебя задушили бы, ты… ты пожалѣешь и мимо пройдешь, за своимъ, своего искать… ха-ха! Что-жъ, иди, Феня… Только простись… простись со мною, какъ я попрошу. Немногаго прошу. Помнишь, было это подъ ракитою?

Феня. Гдѣ обняла-то тебя?

Андрей. Мѣсто мнѣ это завѣтное, пока живъ, помнить буду… Тамъ бы намъ и проститься.

Феня. И опять, что-ль, обнять?

Андрей. Это… на то твоя воля, Федосья Игнатьевна. Только не откажи, приди! Наканунѣ, какъ ѣхать, придешь съ домашними моими проститься… Еще увидитесь ли! А потомъ подъ ракиту. Въ этомъ и вся просьба. Не откажи! [Феня молчитъ]. Или боишься?

Феня. Я? Чего я боюсь! Сказано: добрѣй стала. Жди.

Андрей [съ трудомъ подавляя волненіе]. Вѣрно?

Феня. Вѣдь я сказала, не кто другой! Иль тебя здѣ-ѣсь обнять? [Было раскрыла объятія]. Нѣтъ, лучше подъ ракитой. [Уходитъ].

Андрей. Ну, теперь вымучила до послѣдняго! Тутъ [судорожно третъ себѣ грудь] словно камнемъ скипѣлось, тяжко. Одно осталось: проститься съ тобою, Федосья Игнатъевна; на самомъ томъ мѣстѣ проститься, гдѣ забава твоя, — поцѣлуй, меня въ сердце ударила; на краю того пруда, гдѣ ты Волжина въ лодкѣ катала, «утоплю» грозилась, а потомъ, разметавъ волосы по-русалочьи, говорила про то, какъ цѣлуютъ онѣ… Приходи! [Уходитъ].

ЗАНАВѢСЪ.

 

Сцена — въ глубинѣ наискось возвышается плотина, на которой справа мукомольный амбаръ съ наливными колесами, частью замаскированными растущими внизу, по сю сторону плотины, деревьями. Слѣва, на самой плотинѣ, развѣсистая ракита. За амбаромъ, вдали, высится курганъ.

 

ЯВЛЕНІЕ I

Провъ и Иванъ [сидятъ внизу на камняхъ]

Иванъ. Дяденька, сказывали нынче ночью изъ Костяного бугра бочки съ деньгами выкатывали.

Провъ. Съ какими такими деньгами?

Иванъ. А татарскими. Дядя Лявонъ сказывалъ. Завсегда, говоритъ, какъ бѣдѣ быть, загудитъ-загудитъ этта въ курганѣ и ну бочку за бочкой оттоль выпирать.

Провъ. Ну?

Иванъ. Ну и выпретъ рядышкомъ цѣлыхъ двѣнадцать бочекъ, дяденька, деньгами полнымъ-полны. Вотъ онѣ и стоятъ. Подступиться ни-ни! Костяки стерегутъ. И по всему-то какъ есть кургану разсядутся они, ажъ побѣлѣетъ весь. Рыла у нихъ безглазыя, на головахъ ермолки татарскія, ребра наперечетъ, одно слово — смерть. Сидятъ они, дяденька, да зубами щелкъ-щелкъ! ляскъ-ляскъ! Страсти! А только, значитъ, пѣтухъ закричитъ, сичасъ опять загудитъ-загудитъ, костяки взмечутся, а бочки энти дружка за дружкой — назадъ. Глядь-поглядь и нѣтъ ничаво! Какъ виденъ таперь этотъ бугоръ съ мельницы, такимъ и стоитъ.

Провъ. Коль бы дядя Лявонъ винища поменьше лопалъ, и ты, парень, пустяковъ бы не вралъ.

Иванъ. Не одинъ Лявонъ, и другіе видали. А еще, дяденька, сказывалъ онъ — кладъ у насъ тутотка гдѣ-то зарытъ, бо-ольшущій!

Провъ. Что мудренаго: отъ татарвы прятали. А ты бы, Иванъ, откопалъ.

Иванъ. Ишь ты! Я бы радъ, да вѣдь онъ дяденька, съ зарокомъ кладенъ.

Провъ. Вотъ то-то, другъ и обида, что съ зарокомъ. Слышь-ка, что я те про кладъ разскажу. Какъ ходилъ я лѣтось въ Кіевъ, мѣсто одно мнѣ указывали — пустырь, бурьянъ, тернъ корявый растетъ и слѣда не видать человѣчьяго. А въ старину мѣсто это людьми, что муравейникъ, кишѣло. Послѣднимъ изъ рода свово жилъ тамъ князь богатѣйшій. И былъ онъ столь же богатъ, сколько лютъ, кровь людскую деньгою копилъ, слезы жемчугомъ низалъ и богатства собралъ такъ что царскія. Люди мрутъ — у князя сундуки казной полнятся. Какъ полонъ сундукъ, онъ его въ землю. Всѣ люди примерли, всѣ сундуки въ землю пошли, остался всего одинъ. Только открылъ князь этотъ сундукъ, какъ поднимется оттуда вой, крики, скрежетъ зубовный! Не взвидѣлъ князь свѣта бѣлаго и въ сундукъ ничкомъ палъ. Только упалъ онъ, крышка сама захлопнулась за нимъ, и пошелъ этотъ сундукъ въ землю самъ и сталъ съ прежними къ рядышку. Сотни лѣтъ съ того время прошли, а князь все живымъ въ сундукѣ лежитъ и до тѣхъ поръ не помереть ему, пока не отмучаетъ онъ все горе людское, что въ сундукѣ его накопилось. Ты охочь клады искать, поди, откопай князя-то!

 

ЯВЛЕНІЕ II

Тѣ же и Андрей [выходитъ на плотину слѣва]

Андрей. Эй, что тутъ разсѣлись!

Иванъ [вскакивая]. Охъ испужалъ! [Провъ медленно поднимается].

Андрей. Провъ, сходи на село къ Левону Лахину, скажи, чтобы завтра непремѣнно везъ осьмину ржи, что по веснѣ занималъ. Скажи, добрые люди не берутъ безъ отдачи; Андрей Филатычъ, молъ, ждать больше не станетъ.

Провъ [уходя]. Вотъ-те, Левонъ, и бочки татарскія!

Андрей. А ты, Иванъ, садись на чалаго, поѣзжай въ Виногробье къ бондарю Хряку, спроси, скоро-ль мы отъ него посуды дождемся? Кончалъ бы да везъ. Кабакъ, молъ, не уйдетъ. [Иванъ пошелъ]. Слушай! [Останавливается]. Ты воронъ не считай, сейчасъ поѣзжай, а то будешь до завтра сбираться!

Иванъ. Зачѣмъ! я сичасъ. Андрей Филатычъ; какъ, значитъ, обратаю яво, чалаго-то, сичасъ и махну.

Андрей. То-то!

Иванъ. Я духомъ! [Въ притруску уходитъ].

 

ЯВЛЕНІЕ III

Андрей. Потемнѣло, туча какая заходитъ! [Смотритъ влѣво]. Не видать еще… Что бы мнѣ сдѣлать такое? Мочи нѣтъ дожидаться! Словно земля подъ тобою горитъ. Тяжко!.. Давно ли подъ этою ракитой обожгла ты меня, опалила… Ну, Григорій Петровичъ, не къ добру ты у насъ побывалъ! Какъ ни тяжко до тебя было — терпѣлось. Ну, вырвалась она, ушла отъ меня, все же на глазахъ оставалась. Мужа, какъ башмакъ сбросила, только случай ей выпалъ, и стала ничья, хоть не моя, да ничья! И стерегъ бы я ее, какъ ни замкамъ, ни мужьямъ не устеречь никогда. А ты пришелъ. Григорій Петровичъ, ничего брать не хотѣлъ, а выхватилъ все! [Опять смотритъ влѣво]. Все нѣтъ! Ужъ не обойти-ль меня вздумала, Федосья Игнатьевна? Тогда-а!.. Фу, душно какъ!.. Не должно того быть. Къ моимъ — самъ видѣлъ — прошла… [Разстегиваетъ воротъ]. Въ груди точно смола кипитъ! [Опускается на плотину, закрывая руками лицо].

 

ЯВЛЕНІЕ IV

Андрей и Феня

[тихо входитъ слѣва на плотину и останавливается подъ ракитою]

Феня. Ну, вотъ я и пришла.

Андрей [вскакиваетъ]. Пришла!

Феня [весело]. Да.

Андрей [почти задыхаясь]. Пришла!.. проститься?!

Феня. Обѣщала и пришла.

Андрей. Проститься?!

Феня. Какой ты! Ну да же, да. Заладилъ одно!

Андрей. Въ Москву?.. ѣдешь?.. завтра?

Феня. Въ Москву.

Андрей [тономъ мольбы]. Феня, не ѣзди!.. Знаю, зачѣмъ… Брось это, брось!.. Не ѣзди!

Феня. Хмъ! Самъ же въ путь меня снаряжалъ, денегъ приносилъ… Что ты? Аль не знаешь меня? Что задумаю — не отдумаю. Не въ новость тебѣ.

Андрей. Эхъ, не ѣзди ты, ради Господа! Отдумай!

Феня. Пустое говоришь, Андрей.

Андрей. Ну, коли такъ, коль назадъ у тебя сверту нѣту, вотъ же что: ѣдемъ со мной!

Феня. Ты дома нужнѣе.

Андрей. Слушай! Все брошу: жену, домъ, хозяйство, — все! Не плевка стоитъ мнѣ бросить Пашу. Совѣсть грызть будетъ. Да я задушу эту совѣсть, все подъ тебя пригну, будешь и въ мысляхъ и въ душѣ моей ты одна!

Феня. Вотъ какъ! Теперь, чай, поймешь, про кого было сказано, что на цѣпь примкнутъ, да въ плясъ передъ бабою пустятъ. А потѣхи этой я не искала, Андрей. Самъ напросился; нуженъ ли мнѣ, нѣтъ ли — только возьми. А думаешь — нуженъ? Ха-ха! Пашу свою и ту бросить хочешь. Шутка ли! И позволь я — тѣмъ же орепьемъ пристанешь, какъ тебя называла; прицѣпишься и волочи я тебя куда какъ хочу — не отцѣпишься, бѣдный. Вотъ такъ люба, значитъ! А все-таки… прощай! Слышишь? И проститься съ тобой «подъ ракитою» я не сробѣла. [Указываетъ на ракиту]. Знакома? И мѣсто это не простое, «завѣтное». Правда? Ну… и прощай!

Андрей [поблѣднѣлъ, глухимъ голосомъ]. Стой-ка! [беретъ ее за руки и привлекаетъ въ себѣ] мѣсто точно «завѣтное», и куда-куда, а въ Москву съ него тебѣ нѣтъ дороги! [Вдругъ схватываетъ ее въ объятія]. Зачѣмъ! За Волжинымъ даромъ!!

Феня [испуганно]. Что ты!.. Пусти!.. Пусти, говорю!

Андрей. За Волжинымъ не къ чему! Русалка ты и… ступай въ воду! [Сбрасываетъ ее съ плотины въ прудъ. Всплескъ].

Феня. Ай! Помогите! помогите!!

 

ЯВЛЕНІЕ V и ПОСЛѢДНЕЕ

Андрей, Феня и Паша

[въ испугѣ вбѣгаетъ на плотину слѣва]

ПАША. Что здѣсь?! [Взглянула на прудъ, въ ужасѣ]. Феня!

Феня. Тону! Помоги… и!…

Паша. Андрей, ты?

Андрей. Я.

Паша [схватываясь за голову, какъ безумная]. Господи!.. Опомнись! Прыгай въ воду, спасай! Утонетъ! Плавать не умѣетъ… Спасай! [Андрей молчитъ, глядя на прудъ]. Господи, что-жъ это! [Бѣжитъ по плотинѣ къ амбару]. Провъ! Иванъ!

Андрей. Усланы, нѣтъ никого.

Паша. Охъ горе мое! [Бросается мужу въ ноги]. Спаси ее, Андрюша, хоть ради меня! голубчикъ!

Андрей [все глядя на прудъ]. Руки вскинула, бьется…

Паша [вскакиваетъ]. Такъ Я же сама! [Хочетъ броситься въ воду. Андрей ее схватываетъ]. Пусти! ради Христа, пусти! [силится вырваться]. Я плавать умѣю, вытащу! Пусти!!. [Послѣ тщетныхъ усилій]. Охъ-охъ-охъ!

Андрей. Пузыри пошли. Кончено! [Освобождаетъ жену и поникаетъ годовой].

Паша [припадая къ нему]. Что ты надѣлалъ, родной мой! О-охъ-охъ-охъ!

Андрей [покачнулся и отступилъ отъ жены. Упавшимъ, дрожащимъ голосомъ]. Не стерпѣлъ, Паша… Погубилъ… и тебя, и себя погубилъ… Прости!

ПАША. Охъ, Андрюша! [Въ рыданіяхъ бьется у него на груди].

ЗАНАВѢСЪ.