Сцена: комната въ домѣ Терихова, съ простою, но опрятною обстановкою. Три двери: по бокамъ и въ задней стѣнѣ.
ЯВЛЕНІЕ I
Любавинъ [входитъ при поднятіи занавѣса, робко озирается и мнетъ въ рукахъ форменную фуражку]. Ахъ!.. всѣ-то у насъ теперь въ казначействѣ по мѣстамъ, а я? Бывало до города версту въ четверть часа промахнешь, раньше городскихъ явишься. А теперь!.. Пріѣдетъ казначей, Иванъ Павлычъ, гдѣ — спроситъ — Любавинъ? Ахъ, здѣсь Любавинъ, вотъ гдѣ!.. Какое ужъ тутъ казначейство! Намедни сѣлъ за кассовую книгу, да вмѣсто дѣла сталъ Федосьѣ Игнатьевнѣ стихи сочинять. Увидалъ бухгалтеръ. «Это что? какая-такая Федосья у тебя тутъ?!» Хохотъ, срамъ! Всѣ теперь «Федосьей» зовутъ; Проходу нѣтъ… Маменька женить собирается. «Какъ женю, говоритъ, такъ всю эту дурь по Федосьѣ Игнатьевнѣ какъ рукой сниметъ»! Какъ же дурь!.. Да я женить и не дамся. Что она, въ самомъ дѣлѣ! [Конфузливо пятится при входѣ маіора].
ЯВЛЕНІЕ II
Любавинъ, Териховъ и потомъ Фена
.
Териховъ. Ты? Отчего не на службѣ? Сегодня какой день? Праздникъ развѣ? Что ты въ самомъ дѣлѣ баклушничаешь!
Любавинъ. Я… я нездоровъ-съ.
[Феня входитъ. Любавивъ не видитъ ея].
Териховъ. Нездоровъ? А сюда бѣгать здоровъ? Иди-ка въ свое казначейство, маршъ!
Феня. Оставьте его! Пойдемъ, Тиша, малину со мной обирать. На столѣ тамъ корзинка стоитъ [указываетъ на правую дверь]. Принесите. [Любавинъ бросается за корзинкой].
Териховъ [вспыльчиво]. Что за глупости, Феня! [Повертывается на каблукахъ и уходитъ въ лѣвую дверь. Феня провожаетъ его насмѣшливымъ взглядомъ].
Любавинъ [входитъ съ корзинкою въ рукахъ и, потупясь, подаетъ ее]. Не идти ли ужъ мнѣ? Максимъ Гаврилычъ маменькѣ скажетъ.
Феня. А по малину со мной не хотите?
Любавинъ. Ахъ, Боже мой! Не только малину, я все, все хочу съ вами, Федосья Игнатьевна!
Феня. А на службу зачѣмъ не ходите, а? [Деретъ его за ухо]. Вотъ-же же вамъ, вотъ!
Любавинъ [схватываетъ ея руку и покрываетъ поцѣлуями]. Ахъ… что-жъ это! Я… я съ ума сойду…
Териховъ [входитъ]. Кхмъ! [Любавинъ вспыхнувъ и не знаетъ, куда дѣваться]. Для жены мой, Федосья Игнатьевна, такъ неприлично-съ, прямо скажу — не прилично. Надо это понять-съ! И если я женился на васъ, такъ это… это не шутка-съ.
Феня [взглянула на мужа и протягиваетъ Любавину руку]. Цѣлуйте, я позволяю. [Любавинъ мнется]. Какой вы! цѣлуйте! [Любавинъ смущенно и неловко цѣлуетъ ея руку].
Териховъ. Изъ рукъ вонъ! [Опять круто повертывается на каблукахъ и съ трескомъ уходитъ въ лѣвую дверь].
Феня. Ха-ха-ха!
Любавинъ [съ тяжелымъ вздохомъ]. Нѣтъ, ужъ я лучше пойду-съ…
Феня. Куда мнѣ вздумается. [Зоветъ]. Максимъ Гаврилычъ! [За дверью выразительный кашель]. Идите же, если зову!
Териховъ [входитъ сердитый и взволнованный]. Ну-съ?
Феня. Я съ Тихономъ Степанычемъ пойду не въ садъ, а въ рощу, подальше отъ васъ.
Териховъ. Да-съ!
Феня. Гулять мы будемъ долго, рука объ руку. За ручей пойдемъ. Тихонъ Степанычъ перенесетъ меня черезъ ручей на рукахъ.
Териховъ. Да-съ!
Феня. Вернемся не скоро. Вы отправляйтесь съ Архипомъ въ садъ и наберите намъ малины. [Подаетъ ему корзинку].
Териховъ. Малины-съ.
ЯВЛЕНІЕ III
Тѣ же и Архипъ [выглядываетъ въ дверь]
Феня. Я вамъ за это принесу мухоморъ. [Териховъ сильно бросаетъ корзинку].
Архипъ. [Въ сторону]. Съѣлъ!
Феня [Любавину, который бросился поднимать корзинку]. Не трогайте. Максимъ Гаврилычъ подниметъ. Поднимите, Максимъ Гаврилычъ!
Териховъ. Я… я… я не китайскій болванчикъ, замѣтьте!
Феня. Поднимите.
Териховъ. Поднять не трудно, но я… Это глупо, дурачество!
Феня. И поднимите, если не трудно.
Териховъ [быстро поднялъ корзинку и съ трескомъ ставитъ ее на столъ]. Вотъ-съ! [Уходитъ въ лѣвую дверь].
Архипъ [входитъ]. Тьфу!
Феня [равнодушно оглянулась на Архипа, Любавину лѣниво и холодно]. А вы, птенчикъ, ступайте въ свое казначейство.
Любавинъ. А какъ же въ рощу-то?
Феня. Э, надоѣли вы мнѣ! [Уходитъ въ правую дверь].
Архипъ [внезапно наступаетъ на Любавина]. А въ карцеръ на хлѣбъ на воду не желательно? Въ рощу! Тоже облизывается, финтикъ этакій. Въ наше время такихъ, какъ вы, начальство къ стульямъ безъ сапогъ привязывало.
Любавинъ [отступая]. Оставь ты…
Архипъ [наступаетъ]. Н-да! А вамъ тутъ нечего. Маршъ на службу, лодырь! Постой, — мать увижу — отлепортую… [Любавинъ, отчаянно махнувъ фуражкой, уходитъ]. Повадился!.. [Глядитъ на дверь маіора]. Вотъ ужъ какъ, мухоморъ!…
ЯВЛЕНІЕ IV
Архипъ, Териховъ [проходитъ мимо Архипа съ трубкой, не глядитъ на него и садится] и потомъ Феня
Архипъ [помолчавъ, сумрачно глядя на маіора]. Какъ же, Максимъ Гаврилычъ… [подходитъ]. Значитъ, теперича [значительно] въ мухоморы попали?
Териховъ. Отвяжись!
Архипъ. Н-да! Вотъ и дожили! Женились и дождались! Вотъ онъ зудъ-то довелъ до чего. Водили насъ, водили, пока подъ вѣнецъ не угодили. Въ мухоморы и попали теперь, хе-хе! [Териховъ показываетъ ему кулакъ]. А въ былое-то времячко! [Подмигиваетъ и прищелкиваетъ языкомъ]. Бывало, эти самыя барыни для насъ все равно, что трынъ-трава. Ужъ какія-раскакія бывали, фу-ты, ну-ты, хе-хе!.. Только глазомъ, бывало, мигнемъ, да усъ такъ-то закрутимъ, кх-ха! — готово! Въ 49 году въ Венгерскую компанію ходили; помните, Максимъ Гаврилычъ, на простыняхъ со втораго этажа спустили одну? Мужъ — шасть!.. «Архипъ, какъ быть, выручи!» [Любовно притрогивается къ плечу маіора]. Сейчасъ мой Архипъ простыни, хе-хе-хе!.. Ищи, шарь теперича!
Териховъ. Что-жъ, пожили, братецъ, правда.
Архипъ. И какъ пожили-то!
Феня [входитъ, покрывшись кисеей и останавливается въ дверяхъ незамѣченная].
Архипъ [наклоняясь къ маіору]. А вы, сударь, много Федосьѣ Игнатьевнѣ воли даете, н-дасъ! Вотъ она въ мухомор…
Феня. Что-о? [Териховъ и Архипъ смущенные расходятся въ разныя стороны. Архипу]. Ты, совѣтчикъ, другъ закадычный, кому воли много дано, а?
Архипъ. Это мы такъ… промежъ себя…
Териховъ. Глупости, Феня… [садится и закрывается газетой].
Феня. Чего-жъ отъ Архипа умнаго ждать!
Архипъ [оправившись]. Тьфу!
Феня [на него презрительно]. Грымза ты этакая! [Архипъ, косясь на нее, продвигается къ двери. Маіору]. Что спрятался, видно, совѣсть зазрила?
Архипъ [въ дверяхъ грозится на Феню, въ сторону]. Погоди! [Уходитъ].
Териховъ. Ничего, а… Не читалъ еще… Новости…
Феня. То-то «новости»! [Уходитъ въ заднюю дверь].
Териховъ [кладетъ газету и тяжело вздыхаетъ]. И что за дуралей этотъ Архипъ! Подведетъ, всякій разъ подведетъ, какъ нарочно! Нѣтъ, я ужъ какъ-то съ толку сбился совсѣмъ. Не то такъ мнѣ съ ней повернуть, не то этакъ… не приладишься… Похудѣлъ даже… Все будто сдѣлать мнѣ что-то нужно, не сидится, не терпится… Будто вотъ бѣгаетъ отъ меня Феня, а я за ней, я за ней. [Взглянулъ на дверь]. Кого еще тамъ принесло? [Закрывается газетой].
ЯВЛЕНІЕ V
Териховъ и Сладневъ
Сладневъ. Максимъ Гаврилычъ, здравствуй, душа!
Териховъ. А-а, Сергѣй Дмитричъ! здравствуй.
Сладневъ. Что ты будто разстроенъ, другъ любезный, а?
Териховъ. Да читалъ вотъ… Хоть въ руки газетъ не бери! Тамъ земство проворовалось, здѣсь банкъ обокрали, тому черепъ разнесли… [Пожимаетъ плечами].
Сладневъ. А-а! [садится]. Не говорилъ я тебѣ, не говорилъ? [Воодушевляется]. Эхъ, Максимъ Гаврилычъ, помнишь ли, mon cher, то чудное время, еще въ началѣ? Помнишь, когда, какъ сказалъ поэтъ, порвалась та великая цѣпь, которая ударила однимъ концомъ по барину, другимъ по мужику?
Териховъ. Ты опять свое! Знаемъ!
Сладневъ. О, что за время! Тогда и я всѣ силы, всего себя отдалъ… Да, я вводилъ, устраивалъ… Помнишь меня посредникомъ?.. Сближалъ интересы и раздѣлялъ… О, mon cher! Лучшіе люди земли шли тогда, и какъ шли! То была дружная рать, провозвѣстники, свѣточъ, душа моя, свѣточъ!
Териховъ. Не мало набѣдокурили. Особенно ты, когда посредничалъ, да либеральничалъ на чужой счетъ. Спасибо! Я, брать, свою «уставную» никогда тебѣ не прощу.
Сладневъ. Ну, вотъ видишь, видишь! И такъ вы всѣ. и это благодарность за тотъ порывъ, за тотъ нравственный подъемъ!.. Мы приняли заушеніе, оплеваніе, пострадали, но ушли съ сознаніемъ, да, mon cher, съ сознаніемъ, что послужили… Мы ушли со скорбью за судьбы, да, со скорбью, и событія не заставили себя ждать! И вотъ началось… Боже мой, что началось! Кто насъ смѣнилъ? Оглянись, mon cher, оглянись и вникни.
Териховъ. Не раздражай ты меня, Сергѣй Дмитричъ. Я плачу и больше ничего. Земство деретъ — плачу, страховка — плачу, школы, попечительства разныя — плачу и плачу! Нате и отвяжитесь. Ясно? Съ меня вотъ десять разъ какія-то «грунтовыя» становой взыскиваетъ. Поясните же, говорю, наконецъ, что это такое? — «А вотъ-съ, предписано», предъявляетъ бумагу. Ну, и плачу!
Сладневъ. Да, все это: и становые, и пристава разные, письмоводители… Боже мой, что за тонъ и какая ужасная, наглая откровенность! Представь, вчера является письмоводитель нашего прелестнаго судьи. Бархатный пиджакъ, pince-nez и… и сивушный запахъ! Aplomb, руку швыряетъ вотъ такъ, и это рукопожатіе!.. Я послѣ вымылся… Мало того — подмигиваетъ… Нѣтъ, ты представь — подмигиваетъ!
Териховъ. Э, говорю — оставь! Знаю, все знаю. Волостной старшина на дворъ, — у меня поросенка рѣжутъ и за водкой въ кабакъ. И довольно. Ради Бога, не раздражай! Карягинъ вотъ съ мельницей пристаетъ. И продашь. Надо же чѣмъ платить и платить. Да что! [Махаетъ рукою].
Сладневъ. Eh bien, что наша прелестная Федосья Игнатьевна? [Потираетъ руки]. Ха-ха-ха! медовый мѣсяцъ, mon cher? Откровенно скажу: завидую. Что хочешь, но очарованъ. [Цѣлуетъ кончики пальцевъ]. Я много видѣлъ, испыталъ, жилъ… да, жилъ… Женщина, про которую въ Аннѣ Карениной такъ удивительно сказано, что она — «винтъ, на которомъ все вертится», я знаю, что такое женщина, о!.. Но этотъ дичекъ, эта — извини меня — Феня съ мельницы распустилась въ такой роскошный цвѣтокъ, съ такою изящною красотой, съ такимъ одурѣвающимъ ароматомъ страсти…
Териховъ. Что ты заврался.
Сладневъ. Нѣтъ, позволь. Ты, mon cher, не понимаешь… Ты циникъ, сатиръ, ха-ха!.. Тебѣ недоступно то обаяніе красоты, которое доводитъ до экзальтаціи, до… до…
Териховъ. До вранья.
Сладневъ. Ну, ясно, не понимаешь, ясно! Ахъ, душа моя… знаешь ты это? [Напѣваетъ дряблымъ фальцетомъ].
Потомъ этотъ ротикъ! свѣжій, какъ лепестки розы, пышный, трепещущій… Ахъ, душа моя, прелестно, восхитительно! Ты положительно счастливецъ. Станъ гибкій, изящный, очерченъ такими роскошными формами… [Ударяетъ маіора по плечу]. Ну, пентюхъ же, варваръ ты, положительно, варваръ!
Териховъ. Какъ? что такое?
Сладневъ. Ну да! Развѣ ты чувствуешь, развѣ ты въ силахъ ощущать то…
ЯВЛЕНІЕ VI
Тѣ-же и Феня [изъ задней двери]
Сладневъ. Ахъ! [Бросается къ Фенѣ]. Очаровательная!.. [Схватываетъ и въ засосъ цѣлуетъ ея руки]. Пре… пре… прелестная!
Феня [снимая съ головы кисейное покрывало]. Что съ вами?
Териховъ [сдвинувъ брови]. Въ угарѣ.
Сладневъ. Ну вотъ, какое грубое объясненіе!
Феня. Похоже.
Сладневъ [ей]. И вы? [Укоризненно качаетъ головою].
Феня. Я первая. Какъ ваша жена поживаетъ? Поздоровѣла?
Сладневъ. Ахъ, Зоя!.. Нѣтъ, все мигрени, эти вѣчные мигрени и нервы, mon bien!.. Есть души… Ну вотъ: вы входите въ старый домъ, заброшенный и… и тамъ стоитъ фортепьяно. Вы подходите, открываете пыльную крышку и берете аккордъ. Боже мой! жалкіе, болѣзненные, дрожащіе звуки и полная дисгармонія. Вы бѣжите прочь. Но представьте, что звуки эти — за вами, не умолкаютъ, не перестаютъ. Представьте, что это не фортепьяно, а живой человѣкъ, который неотвязно, неотступно при васъ, а съ нимъ эта ужасная музыка. Mais c'est horrible!.. Вотъ вамъ Зоя и…
Териховъ. Нѣтъ, Сергѣй Дмитричъ, ты сегодня совсѣмъ зарапортовался.
Сладневъ. Э, mon cher, это, наконецъ, вульгарно!
Феня. Не хитра же ваша барыня! Съ васъ и балалайки довольно.
Сладневъ. Что вы хотите сказать? балалайки!
Феня. Ха-ха-ха! [Беретъ изъ угла гитару и настраиваетъ]. Дудочки-сопѣлочки за глаза, на что музыка немудреная… Ну-ка, Сергѣй Дмитричъ, плясовую. Утѣшьте! [Играетъ на гитарѣ плясовую].
Сладневъ. Ха-ха, что вы!
Феня. Глядите на меня. Вотъ такъ станьте: грудь впередъ, бровью подморгните, вотъ такъ плечомъ, плечомъ поведите-ка, ну!
Сладневъ. Любуюсь, Федосья Игнатьевна, любуюсь!
Феня. Чтобъ ретивое заговорило. И я полюбуюсь. Ну! [Играетъ].
Сладневъ. Заговоритъ, заговоритъ!
Феня. Разверните-ка удаль молодецкую.
Сладневъ [пожимая плечами въ тактъ плясовой]. Охъ пойду, ой пойду.
Феня. Ишь-какой, смотрѣть любо! Ну-ужъ, утѣшьте!.. Ну! [Играетъ. Сладневъ приплясываетъ сначала понемножку, потомъ расходится. Феня смѣется тихо, потомъ громче и громче].
Териховъ. Сергѣй Дмитричъ, опомнись!
Сладневъ [помахивая платочкомъ]. Л-лихо!
ЯВЛЕНІЕ VII
Териховъ, Сладневъ, Феня и Карягинъ
Карягинъ [неожиданно открывая дверь]. Хорошо, баринъ! [Сладневъ останавливается пораженный. Феня перестаетъ играть]. Дайте и намъ посмотрѣть. Мы такихъ видовъ не видывали. Ужъ очень занятно.
Сладневъ [отдуваясь и обмахиваясь платкомъ]. Э, мой милый, ты не понимаешь. Что за «занятно»! что такое «занятно»?
Карягинъ. Какъ Федосья Игнатьевна комедію строитъ себѣ на потѣху. Шутка ли! чуть не горами качаетъ. Ваша милость на что грузны, а и то перышкомъ завертѣлись.
Териховъ [Сладкову]. По дѣломъ тебѣ, по дѣломъ!
Сладковъ. Но, позвольте, господа…
Феня. Слушайте, я что скажу. Перво-на-перво — здравствуй, Андрей Филатычъ. Хозяевамъ поклонъ, а тамъ ужъ и говори.
Сладковъ. Вотъ это такъ! Вѣжливости поучить нс мѣшаетъ, не мѣшаетъ.
Карягинъ [съ поклономъ]. Здравствуйте, Федосья Игнатьевна. За поклономъ, какъ и за рѣчью, дѣло не станетъ. [Кланяется Терихову]. Максиму Гаврилычу! Не осудите. Невѣжа я и мужикъ. Барыня научитъ зато, какъ быть намъ напредки.
Феня. Научитъ. Садись теперь, гостемъ будешь. Сказалъ ты, умный человѣкъ, потѣху себѣ я устроила. Что Сергѣемъ Дмитричемъ тѣшиться? Сергѣй Дмитричъ человѣкъ добрый, веселились мы попросту и сама бы я въ плясъ пошла. Есть потѣха другая, и ужъ точно что потѣха! Ходитъ человѣкъ, высоко голову носитъ, поверхъ глядитъ всѣхъ. И силёнъ-то онъ, и пригожъ, не бабьимъ умомъ живетъ, и подходы къ намъ, дурамъ, у него молодецкіе. Такого возьмемъ, Андрей Филатычъ. А расходится если — дубы ворочаетъ, что твой медвѣдь. Гдѣ, кажется, и совладать съ такимъ? Вѣрно? А глядишь: пробьютъ кольцо въ морду Мишеньки, на цѣпь примкнутъ и будетъ онъ, съ козой деревянною, передъ бабой же плясать вприсядку. Вотъ ужъ это такъ потѣха!
Сладневъ [аплодируя]. Браво, браво! Ха-ха-ха!
Феня. А вамъ, Сергѣй Дмитричъ, послѣ трудовъ закусить не мѣшаетъ. Максимъ Гаврилычъ, угостите. Вотъ ключи. [Даетъ ключи].
Териховъ. А ты, Андрей Филатычъ?
Карягинъ. Нѣтъ-съ, благодаримъ покорно.
Сладневъ. Аппетитъ отбило, ха-ха-ха!
Териховъ. А то приходи. [Уходитъ въ лѣвую дверь].
Сладковъ. Подбодримъ, хе-хе-хе! [Уходитъ за маіоромъ].
ЯВЛЕНІЕ VIII
Феня и Карягинъ
Карягинъ [сумрачно и молча наблюдаетъ Феню, не обращающую на него никакого вниманія]. А кому же это кольцо пробьютъ? Позвольте полюбопытствовать.
Феня. Не знаешь?
Карягинъ. Не знаю-съ. [Молчаніе]. Что же молчите, Федосья Игнатьевна?
Феня. Жду, что ты скажешь.
Карягинъ. Наши рѣчи мужицкія неравно вашей милости не въ угоду будутъ.
Феня. Глупыя — не въ угоду. Намедни пришелъ — научить тебя какъ челомъ бить, просишь, въ холопы покорные набиваешься. Нынче — опять. Все то же и толку нѣтъ. Что съ возу упало, то пропало. Нѣтъ ли новенькаго чего, Андрей Филатычъ?
Карягинъ. Сказалъ бы я… Много про вашу честь припаслось у меня.
Феня. Ну-ка, что? Первое — отъ Паши поклонъ… [Андрей встряхиваетъ волосами и съ подавленнымъ вздохомъ приникаетъ на руку]. Поклонъ и спасибо. Отъ матери тоже — поклонъ и опять же спасибо. Отъ Андрея Филатыча…
Карягинъ [быстро обертывается къ ней]. Что-съ?
Феня. Ха-ха! Скажи что — узнаемъ. Припасено не мало, да въ горлѣ застряло. Бываетъ этакъ-то.
Карягинъ [встаетъ въ сильномъ волненіи]. Не тревожь ты меня, Федосья Игнатьевна, не тревожь! [Отходитъ въ дальній уголъ].
Феня. Жена успо-ко-итъ!
Карягинъ. Жена!
Феня. Еще какъ! «Соколъ мой ясный, ненаглядный Андрюшенька», скажетъ. — «Взгляни мнѣ въ очи любовныя, поцѣлуй! обниму, на грудь бѣлую кудри твои размечу, убаюкаю!»
Карягинъ [медленно подойдя, схватываетъ ее за руку]. Замолчи ты!
Феня. О-о! [Вырываетъ руку]. Близко подошелъ, Андрей Филатычъ! [Встаетъ].
Карягинъ. [Задыхаясь]. Зачѣмъ же ты, змѣенышъ, въ душу ко мнѣ заползла? Зачѣмъ взглянешь, бывало — искры изъ глазъ твоихъ сыпятся? Зачѣмъ между мной и женой усмѣшка твоя черной кошкой проскакивала? А подъ ракитой? Зачѣмъ ты меня словно полымемъ охватила? Я, какъ шальной, потомъ мыкался, покоя не зналъ, и домой летѣлъ, точно ураганомъ несло меня въ твою сторону!
Феня. Вотъ это любо! Хороша твоя рѣчь и стоитъ тебя за нее еще подъ ракитою поцѣловать разокъ; ужъ не за Пашу теперь… забылъ ты, какъ дѣло-то было… а за эту самую рѣчь… Да жаль, одного нѣтъ…
Карягинъ. Чего нѣтъ-то?
Феня. Охоты! [Уходитъ въ лѣвую дверь].
Карягинъ. Какъ же… значитъ, силы на мнѣ ты пытала? Иль того ради, чтобъ на цѣпь, да предъ тобою вприсядку? Ой, Федосья Игнатьевна, остерегись! Пока гнется — не ломится, а коль сломится… [Заканчиваетъ выразительнымъ жестомъ и повернулся уйти].
ЯВЛЕНІЕ IX
Карягинъ и Сладневъ
[входитъ слѣва, пережевывая и отирая салфеткой жирныя губы]
Сладневъ. А, душа моя! на пару словъ.
Карягинъ. Чего вамъ?
Сладневъ. Ха-ха! чего всѣмъ нужно, мой милый, и что такъ трудно достать, — денегъ.
Карягинъ. Какъ?
Сладневъ. Понимаешь ли, я скоро отдамъ… или хлѣбомъ возьмешь… Только пожалуйста, братецъ…
Карягинъ. У меня про васъ денегъ нѣтъ и не будетъ-съ.
Сладневъ. Ну, вздоръ какой, ха-ха! У тебя-то?
Карягинъ. Вѣрно-съ! Да на что проще: попросите у Федосьи Игнатьевны. Онѣ теперь денежны. Опять же выпляску передъ ней задаете, вотъ и должна дать.
Сладневъ. Послушай, любезный, ты… ты, однако, не забывайся!
Карягинъ. Хмъ! эхъ, баринъ! [Уходитъ].
Сладневъ. Грубіянъ!.. мужикъ!.. скотъ!.. Разжирѣли на нашъ счетъ, грабители, и… и… Помилуйте! на что это похоже? Куда мы идемъ?
ЯВЛЕНІЕ X
Сладневъ и Териховъ
Сладневъ. Нѣтъ — я тебя спрашиваю — куда мы идемъ?
Териховъ. А что?
Сладневъ. Представь, сейчасъ этотъ Андрей Филатычъ…
Териховъ. Ты вѣрно денегъ просилъ?
Сладневъ. Ну да-а, но… понимаешь ли…
Териховъ. А онъ тебя обругалъ.
Сладневъ. Хуже! Онъ… онъ посылаетъ меня къ твоей женѣ, къ женщинѣ! У хорошенькой женщины просить денегъ! [Пожимаетъ плечами].
Териховъ. Не въ диковинку.
Сладневъ. Положимъ, теперь не стѣсняются, но это… на что похоже? Помилуй! Я краснѣю, мнѣ стыдно! Представь племянникъ мой, Lucien Сойминъ, у своей Barbe, такой душки, увезъ… увезъ брилліанты! Ну… ну, скажи на милость, развѣ такъ можно? Взять, понимаешь ли, любовь… шутка сказать: любовь!.. и… и еще брилліанты! [Пожимаетъ плечами].
ЯВЛЕНІЕ XI
Тѣ же и Анна Захаровна
Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!
Териховъ. А, сосѣдка!
Анна Захаровна. Шалопай-то мой у васъ, что ли?
Сладневъ. Ха-ха! вы про Тишу?
Анна Захаровна. Да-съ!
Сладневъ. Pauvre garèon! онъ!… онъ у ногъ нашей красавицы Федосьи Игнатьевны.
Анна Захаровна. Да-съ! [Зоветъ]. Тиша!
Териховъ. Да нѣтъ его здѣсь, нѣтъ. Утромъ былъ и ушелъ.
Анна Захаровна. Максимъ Гаврилычъ, что-жъ это такое? [Плачетъ]. Я мать. Малый отъ рукъ отбился; сейчасъ сказывали, опять въ казначействѣ не былъ; службой манкируетъ, вздохи да ахи, не ѣстъ, не пьетъ, того гляди, либо на осину, либо камень на шею, да въ воду.
Сладневъ. Полно, Анна Захаровна, что вы!
Анна Захаровна. Оставьте меня, Сергѣй Дмитричъ, вы не мать!
Сладневъ. Конечно, mon Dieu, но…
Анна Захаровна. Ну, и оставьте! [Всхлипываетъ]. Только вотъ сидѣлъ передъ тобою, глядь — ахнулъ, ужъ нѣтъ! Искать. Туда-сюда — нѣтъ! По саду-то, иль по рощѣ шныришь-шныришь, да все обмираешь. Такъ и мерещится, что виситъ онъ на деревѣ, голубчикъ мой, языкъ высунулъ…
ЯВЛЕНІЕ XII
Сладневъ, Териховъ, Анна Захаровна и Феня [входитъ изъ лѣвой двери]
Феня. Что за голосьба?
Анна Захаровна. Вотъ она, прелестница! Ты что, сударыня, съ моимъ Тишею сдѣлала? Гдѣ онъ? Подай его сейчасъ, подай! [Подступаетъ къ Фенѣ чуть не съ кулаками].
Сладневъ [удерживая ее]. Тише, тише, Анна Захаровна!
Анна Захаровна [вырывается сильнымъ движеніемъ плечъ]. Я мать! Мало тебѣ Андрея Филатыча твоего, мало?!
Териховъ [вспыхнулъ]. Что та-ко-е? вы!
Анна Захаровна. Какъ что такое? Ну, и амурничай она съ нимъ, благо мужъ-старикъ не доглядываетъ.
Териховъ [кричитъ]. Я т-тебя! [Наступаетъ внѣ себя на Анну Захаровну].
Сладневъ [пятитъ ее въ двери]. Съ ума вы сошли! Уйдите!
Анна Захаровна [упираясь]. Въ головѣ еще онъ, слава-те Господи, да! А съ Тишею я эти пассіи разыгрывать не позволю. Я мать!
Териховъ [едва сдерживаетъ себя]. Уведи ее, уведи ради Бога!
Сладневъ [забираетъ Анну Захаровну и протискиваетъ въ дверь]. Тсъ! Тсъ! [Уходятъ вмѣстѣ].
Анна Захаровна [за сценой]. Да ужъ не позволю! Младенца губить выдумала! Срамница! Мельничиха!
ЯВЛЕНІЕ XIII
Териховъ и Феня
Феня [все время спокойно наблюдавшая, что происходило]. Ха-ха-ха-ха!
Териховъ. Что это она… про Карягина?
Феня. Какъ?
Териховъ. Слышали?
Феня. Слышала. Ну?
Териховъ [гнѣвно]. Что-жъ, наконецъ, правда это, или?..
Феня. А вы какъ думаете?
Териховъ. Я… я ничего такого не думалъ. Я спрашиваю, и вы должны дать мнѣ отвѣтъ. Я требую!..
Феня [презрительно]. Чего?
Териховъ. Любите вы этого Карягина? Любовникъ онъ вашъ?
Феня. Захочу — будетъ.
Териховъ. Какъ?!
Феня. Да вы не бойтесь, Максимъ Гаврилычъ. Подушками душить васъ не стану. Зачѣмъ? Брошу васъ, если на то пойду, какъ пылинку съ себя стряхну. Неужели-жъ, думаете, хорониться, да таиться отъ васъ стала бы? Подъ шумокъ, въ кустахъ, милаго цѣловать, а потомъ мужа стараго? Чего ради? Изъ маіорства, иль денегъ? Ха-ха! иль по робости, страшны вы мнѣ, что ли? Нѣтъ для меня ни цѣпей, ни запоровъ и господинъ надо мной не народился еще. Не обмыслили вы этого, Максимъ Гаврилычъ, опростоволосились хуже бабы!
Териховъ. Феня… зачѣмъ такъ?.. Ты не сердись… Прости, если… [Хочетъ взять ея руку].
Феня [отдергиваетъ руку]. Нѣ-ѣтъ, теперь подальше, маіоръ! Было, да сплыло. Цѣнить не умѣлъ, не вѣрилъ — и баста!
Териховъ. Полно же, пожалуйста!
Феня [отступаетъ]. Нѣтъ, кончено. Меня назадъ не откатишь. Не поняли этого, такъ узнайте теперь. Теперь въ домѣ у васъ только хозяйка, а жены больше нѣтъ. [Энергично уходитъ въ правую дверь].
Териховъ [стоитъ, разведя руки, потерянный]. Какъ же такъ? Что же теперь?… [Смотритъ на дверь, въ которую вышла Феня, и начинаетъ всхлипывать]. Я… Я… не могу… жестоко… [ослабляетъ галстухъ], не могу…
ЯВЛЕНІЕ XIV
Териховъ, Архипъ [важно продвигается въ дверь въ унтеръ-офицерскомъ сюртукѣ, который ему тѣсенъ, съ крестомъ и двумя медалями на груди] и потомъ Волжинъ
Архипъ. «Грымза!» [Значительно]. Кха!
Териховъ. Ты?.. ты зачѣмъ? [Тычетъ его въ грудь]. Это что? зачѣмъ?
Архипъ. Кавалеръ, унтеръ-офицеръ, а не «грымза!» Пусть-ка Федосья Игяатьевна взглянетъ. Грымза! Ну-ка, крикни теперь, ругни!
Териховъ. Ахъ ты, каналья!.. Кавалеръ! [Схватываеть чубукъ]. Барыню учить вздумалъ! Р-ракалія! [Гнѣвно замахивается на Архипа, который подъ внезапностью нападенія растерялся и почти присѣлъ на подъ у двери. Въ этотъ моментъ дверь распахивается и появляется Волжинъ, въ дорожномъ платьѣ. Маіоръ роняетъ чубукъ, на мгновеніе стоитъ пораженный, потомъ съ объятіями бросается къ Волжину]. Батюшки! Гриша!
Волжинъ. Извините, дядя, я, кажется, помѣшалъ.
Архипъ [приглаживая волосы]. Покорно благодарю, Григорій Петровичъ! [Кланяется]. Какъ разъ на наше безобразіе Господь васъ принесъ.
Териховъ [отталкиваетъ Архипа]. Убирайся ты! [Архипъ съ внушительнымъ видомъ поднимаетъ чубукъ]. Ахъ, Гриша! Вотъ не ожидалъ! Откуда?
Волжинъ. Прямо изъ Италіи, дядя.
Териховъ. Слышалъ, слышалъ! Въ газетахъ про картину твою читалъ. Батюшки, какъ хвалили! Талантъ… золотыя медали, чего-чего!.. Архипъ, скажи-ка Федосьѣ Игнатьевнѣ, кого намъ Богъ послалъ.
Архипъ. Скажу-съ! [Поставивъ чубукъ въ уголъ, уходитъ въ правую дверь].
Териховъ [усаживаетъ Волжина и еще обнимаетъ его]. Ну, утѣшилъ!.. А мать-то твою Господь взялъ, да!.. что дѣлать, всѣ подъ Богомъ… Праху поклонишься… Спасибо, что вспомнилъ, спасибо! Чай, сюда-то тянуло?
Волжинъ. Да. Хотѣлось на родныя мѣста взглянуть.
Териховъ. Какъ же, какъ же! Помню, какъ ты такимъ еще карапузикомъ бѣгалъ здѣсь. Ахъ ты, молодецъ! [Архипу, который входить съ мрачнымъ видомъ]. Ну что?
Архипъ. Да ничего-съ.
Териховъ. Какъ ничего!? Вотъ бѣситъ меня сегодня!
Архипъ. Точно. Тьфу!
Териховъ. Что сказала-то, говори ты! [Архипъ плутовски почесываетъ за ухомъ и молча смотритъ на маіора].
Волжинъ. Да кто, дядя, кто?
Архипъ [наклоняется къ Волжину и подмигиваетъ на маіора]. Вы, сударь, проказъ нашихъ не знаете. Кхммъ! мы вѣдь женаты!
ЗАНАВѢСЪ.