Сцена: комната второго акта, но приспособленная къ помѣщенію Волжина. Теперь въ ней спальный диванъ, ломберный столъ, замѣняющій туалетный и письменный. Возлѣ, на стулѣ, закрытая полотномъ картина. По положенію вещей Волжина видно, что онъ собирается въ дорогу.
ЯВЛЕНІЕ I
Волжинъ [затягиваетъ ремни сакъ-вояжа] и Архипъ
Архипъ. Дайте, сударь, я помогу-съ! Сами безпокоиться изволите.
Волжинъ. Спасибо! Я всегда самъ.
Архипъ. А то позвольте. Ужъ если «маіоршѣ» служимъ такъ вамъ, барину природному, и Богъ велѣлъ. [Молчаніе]. Григорій Петровичъ!
Волжинъ. Что, милый?
Архипъ. Какъ полагаете, кто такая наша «маіорша» будетъ?
Волжинъ. Какъ «кто!» Дядина жена, конечно.
Архипъ. Жена!.. Жена-то она жена, да что она за птица-съ?
Волжинъ [затянулъ сакъ и отодвигаетъ его къ сторонѣ]. Это меня не касается и ты отлично сдѣлаешь, братецъ, если птицъ оставишь въ покоѣ.
Архипъ [ворчливо, про себя]. Ни пава она, ни ворона. [Молчаніе. Волжинъ кое-что перебираетъ на столѣ]. Григорій Петровичъ!
Волжинъ. Что?
Архипъ. Вы дяденьку своего любите?
Волжинъ. Люблю.
Архипъ. И жалѣете?
Волжинъ. Положимъ. Что же дальше?
Архипъ. Какъ повашему — на человѣка онъ тепереча походитъ, какъ быть должно?
Волжинъ [съ усмѣшкою]. На кого же потвоему?
Архипъ. Да на ту вотъ самую «грымзу», н-да! И всему этому «маіорша» причиной.
Волжинъ. Ха-ха-ха! Ты, Архипъ, врешь жестоко. Нехорошо, любезный.
Архипъ. Да ужъ вѣрно-съ. Спервоначала онъ все еще индюкомъ около нея обхаживалъ, — нѣтъ, нѣтъ, да крылья распуститъ… [Подражаетъ индюку, когда тотъ шуршитъ распущенными до земли крыльями] чукъ! фррръ!.. Ну, и расхорохорится, бывало. А теперь — ни гу-гу! Тьфу! А на меня рычитъ, злющій сталъ, у-у-у! [Молчаніе]. Григорій Петровичъ, нонче вы отъ насъ ѣдете. Увезите насъ съ собою-съ.
Волжинъ. Васъ? ха-ха-ха! Что ты Архипъ!
Архипъ. Сказано: «бѣгай злаго». А «маіорша» пусть себѣ въ одиночку куражится…
Феня [за сценой]. Архипъ!
Архипъ [съежился]. Эхъ! [Проворно приглаживаетъ волосы и оправляется]. Иду-съ! [Убѣгаетъ въ правую дверь].
Волжинъ. Хмъ, оба вы съ дядюшкой хороши. Да, «маіорша» ой-ой! Карягинъ не вамъ чета, друзья мои, а какъ она съ нимъ!.. [Подумавъ]. Но во всемъ этомъ драма какая-то кроется. Что-то есть въ воздухѣ, будто передъ грозою…
ЯВЛЕНІЕ II
Волжинъ и Анна Захаровна
Анна Захаровна. Здравствуйте-съ!
Волжинъ [удивленно]. Здравствуйте. Анна Захаровна. Тиши моего здѣсь нѣту?
Волжинъ. Какого Тиши?
Анна Захаровна. Сына моего-съ. Я Тишина мать.
Волжинъ. Извините, я никакого Тиши не знаю… и здѣсь никого посторонняго нѣтъ.
Анна Захаровна [съ плачемъ]. Да гдѣ же онъ, батюшка, гдѣ? Я, Григорій Петровичъ, вашу маменьку знала и васъ самихъ маленькихъ помню… Куда же мой Тиша дѣвался? Прямехонько изъ города я. Привезли ихъ вѣнчать: Тишу и Анципетрову, отца протопопа дочь… Народу полна церковь. Только къ аналою-то ихъ подвели, а онъ, Тиша то мой, шаферу своему… ихній же, казначейскій: «Голубчикъ, говоритъ, ради Христа, стань вмѣсто меня»… Господи! Становиха Перевертайлова все мнѣ это разсказывала. «Вертится, говоритъ, мечется — срамъ глядѣть»! Казначей Иванъ Павлычъ, дай ему Богъ царствіе небес… тьфу! то-бишь доброе здравіе… ужъ пригрозилъ. Начали вѣнчать. Только начали, а онъ, сударь мой, какъ ахнетъ изъ церкви-то, какъ дастъ стрекача!.. «Держи! держи!» Куда-те, — и слѣдъ простылъ!.. Осрамилъ онъ меня, въ конецъ осрамилъ!.. [Плачетъ, закрывъ глаза платкомъ].
ЯВЛЕНІЕ III
Волжинъ, Анна Захаровна и Териховъ
Териховъ [входя]. Вы зачѣмъ-съ?
Анна Захаровна. Батюшка, Максимъ Гаврилычъ, Тиша мой изъ-подъ вѣнца убѣжалъ!..
Териховъ. Ни до васъ, ни до Тиши никакого мнѣ дѣла нѣтъ-съ. Какъ вы осмѣлились!..
Анна Захаровна. Я мать! Пропалъ вѣдь онъ, батюшка, искали, искали…
Териховъ. Опять свое! [Наступаетъ]. Да какъ вы смѣли носъ сюда показать!..
Волжинъ [удерживая его]. Дядя, дядя, что вы!
Териховъ. Да знаешь ты, кто она, эта женщина, знаешь?
Волжинъ. Не знаю. Но какъ же можно…
Териховъ. Нѣтъ, позволь! Она сплетница, колотырка! У нея на языкѣ шило наточишь!
Анна Захаровна [грубо]. Что-жъ языкъ мой — брусокъ что ли по вашему?
Териховъ. Вонъ! сейчасъ… или я… [Наступаетъ].
Волжинъ [опять удерживаетъ]. Дядя, да полно вамъ!
Анна Захаровна. Хорошо, когда такъ! Только-бъ мнѣ Тишу найти… Ужъ будутъ у тебя дегтемъ ворота вымазаны!
Териховъ [рванулся]. Ахъ ты…
Анна Захаровна [вылетая въ заднюю дверь]. Будутъ, будутъ! Провалиться, если не вымажу!
ЯВЛЕНІЕ IV
Волжинъ и Териховъ
Териховъ [въ изнеможеніи опускается на диванъ]. Охъ, проклятая!
Волжинъ. Какъ можно такъ выходить изъ себя! Успокойтесь пожалуйста. Не дать ли вамъ чего-нибудь… хоть воды съ сахаромъ?..
Териховъ. Воды съ сахаромъ! Какая тутъ, другъ мой, вода съ сахаромъ… эхъ!.. «Дуракъ ты, дядя, — думаешь — дуракъ!» Правда, Гриша?
Волжинъ. Вздоръ какой!
Териховъ. Нѣтъ, вѣрно. Я самъ себѣ опостылѣлъ, Ты Архипа спроси… [Волжинъ отвертывается, чтобы скрыть улыбку] Эта бестія въ глаза мнѣ такія истины высказываетъ… Да я самъ, самъ чувствую… А ты, мой милый, рѣшительно ѣдешь сегодня?
Волжинъ. Да, дядя.
Териховъ. Экій ты, чтобы еще погостить!.. Да нѣтъ, я знаю — тебѣ не нравится… тебѣ все здѣсь не нравится.
Волжинъ. Что скажете! Ужъ это совсѣмъ нехорошо, дядя,
Териховъ. Послушай, а… а Феня?
Волжинъ. Что?
Териховъ. Ну, какъ… какъ она… какова?.. и… и… словомъ, что ты про нее скажешь?
Волжинъ. Кромѣ хорошаго ничего.
Териховъ [тяжело вздохнувъ]. Эхъ, Гришуха!.. [Всталъ, обнялъ Волжина одною рукою, хотѣлъ что-то сказать, но всхлипнулъ и поспѣшно утеръ рукавомъ слезу]. Пойдемъ! Отъ матери твоей кой-какія бумаги остались. Возьми. Волосики твои берегла покойница, какъ ленъ бѣленькіе, каракульки твои — все цѣло. Пойдемъ. [Обнявшись, идетъ съ нимъ въ дѣвой двери, во задерживается]. Гриша! когда умирать стану, позову тебя, не откажи…
Волжинъ. Ахъ, дядя, что вы говорите сегодня!
Териховъ. Не за горами другъ, близко! [Уходятъ].
ЯВЛЕНІЕ V
Феня и Сладневъ
Феня [тихо входитъ справа и озирается]. Собрался. [Подходитъ въ картинѣ, задумчиво откинула полотно, взглянула; опустивъ полотно, ходитъ]. Уѣзжай, уѣзжай… [садится и задумывается].
Сладневъ [входитъ изъ задней двери]. Ma belle! [Цѣлуетъ ея ручки]. Что можетъ быть пріятнѣе, если сразу найдешь, кого ищешь! Ѣду сюда — думаю о васъ. Вхожу — вы первая…
Феня [прерываетъ]. А что, если намъ взять, да въ Москву прокатиться, Сергѣй Дмитричъ?
Сладневъ [озадаченъ]. Въ Москву!.. А чтобы вы думали, вотъ мысль! [Прищелкнувъ пальцами] вотъ блестящая мысль. Знаете-ли, я просто въ восторгѣ.
Феня. Очень рада.
Сладневъ. Да, да!..
Возьмите — эта, эта маститая старина соборовъ. Какія воспоминанія! Тутъ Василій Блаженный. Что за главы, что за поразительныя главы! Спасскія ворота, въ которыя нѣкогда въѣзжалъ Пожарскій и на которыхъ премило играютъ куранты. И какъ разъ — Лобное мѣсто, гдѣ рубили, рубили и рубили! Тамъ сундучный рядъ, пирожки — объяденіе, и что за квасъ!.. Блескъ и великолѣпіе дворцовъ. Малахитъ, бронзы, мраморы… И вездѣ орлы, на рѣшеткахъ, на башняхъ орлы!.. Видъ на Замоскворѣчье приводитъ въ восторгъ… Тамъ пыхтятъ фабрики, здѣсь свистятъ и снуютъ пароходы. Впрочемъ, это по Невѣ, хе-хе! Но и въ Москвѣ — что-то туэрное… Прелесть, прелесть! Я вамъ все покажу. Театры, музеи, галлереи — все! Я буду вдыхать въ себя ароматъ вашихъ впечатлѣній и… и буду блаженствовать.
Феня. Будемъ блаженствовать. Но Максимъ Гаврилычъ надуется.
Сладневъ. Онъ? Пустяки! Ужъ это было бы такъ глупо, такъ глупо!.. Конечно, онъ не понимаетъ. Между нами, онъ-таки порядочный пентюхъ.
Феня. Вотъ какъ! А еще другомъ его называетесь.
Сладневъ. Ну да, я другъ, конечно, но что онъ не умѣетъ цѣнить, не можетъ возвыситься до… до того отношенія къ обожаемому существу, какъ nous autres, которые умѣли служить, такъ это я въ глаза ему говорю. О, мы… мы умѣли! Однако, пора. Я Максиму Гаврилычу скажу, и все будетъ устроено. Будьте покойны. Je connais le mot, [цѣлуетъ ея руку] и все устроиться, какъ нельзя лучше.
Феня. Куда же вы торопитесь?
Сладневъ. А-а… знаете ли, хлопоты по части финансовъ, сборы и все… Съ женщинами объ этомъ не говорятъ, нѣтъ, нѣтъ! И, если женщины стали такъ матеріальны, что даже самому Купидону вручили счеты и записную книжку… бѣдный божокъ!.. то въ этомъ виноваты мы сами и вѣкъ нашъ, грубый, отвратительный вѣкъ желѣза, крови и денегъ. Но я ухожу. [Въ сторону]. Махну къ Карягину.
Феня. Постойте! Я, можетъ, еще не поѣду.
Сладневъ. Какъ такъ?
Феня. Да право! Капризна я стала, какъ ребенокъ больной.
Сладневъ. О-о, прелестная моя! Какъ это дивно идетъ къ женщинѣ! [Цѣлуетъ ея ручки]. Очаровательно!.. Въ такомъ случаѣ, поѣдемъ хоть изъ каприза, но только поѣдемъ. C'est fini! [Быстро идетъ въ двери и грузно наталкивается на входящаго Волжина]. Ахъ!.. pardon, cher ami!.. Какая неловкость, Боже мой! [Уходитъ].
ЯВЛЕНІЕ VI
Феня и Волжинъ
Феня. Уѣзжаете?
Волжинъ. Да.
Феня. Скучно у насъ?
Волжинъ Я нигдѣ не скучаю.
Феня. И всегда вы такой… со всѣми?
Волжинъ. Какой?
Феня. Ну вотъ такой… словно одни вы и нѣтъ около васъ никого.
Волжинъ. А искусство?
Феня. Полотно-то, да краски ваши?
Волжинъ. Не полотно и краски, а это нѣчто такое, чему всю душу надо отдать, Федосья Игнатьевна. Художникъ живетъ всѣмъ, что проникаетъ въ нее, но не можетъ предаться одному, женщинѣ, напримѣръ, будь она само совершенство. Поэтому правда, что художникъ одинокъ и что будто «около меня нѣтъ никого». Такъ и быть должно.
Феня [встряхнувъ головою]. Не надо же! [Рѣзко]. Уѣзжайте, когда такъ. Никто не заплачетъ. Уѣзжайте! [Быстро уходитъ].
Волжинъ. Смѣшная! Красива у нея эта смѣна выраженій: то свѣтъ, то тѣни; то сверкнутъ глаза, то смѣются и дразнятъ, то разомъ потухнутъ, будто вся жизнь въ ней отхлынетъ глубоко, глубоко, и тамъ притаится. Для портрета оригиналъ самый неудобный. [Взявъ со стула картину и папку съ рисунками, уходитъ въ заднюю дверь].
Феня [входитъ]. Что мнѣ въ немъ? Пусть себѣ ѣдетъ… залетный!.. Какъ онъ сказалъ-то? Увидалъ человѣка — и мимо… На минутку занятенъ, а тамъ другіе, еще и еще… Точно облако на облакомъ мимо по вѣтру, а онъ будетъ только посматривать, весь въ себѣ, никому ничего… Эка цаца, сокровище какое! Злость разбираетъ. Охъ, ужъ и замутила бы! Такъ бы замутила, чтобъ въ душу ему ясную тучу вогнать, чтобъ почернѣло въ ней, да молоньей по сердцу жгло, жгло!.. Тогда носъ бы повѣсилъ! А повѣсилъ — не нуженъ, самъ мимо иди, а ужъ я буду посматривать.
Волжинъ [входитъ и собираетъ всѣ остальныя вещи].
Феня [глухо]. Вы въ Москву?
Волжинъ. Да.
Феня. Жить тамъ будете?
Волжинъ. Первое время тамъ.
Феня. Тамъ. А-а… [отвертывается] если я пріѣду, рады мнѣ будете? [Молчаніе. Быстро повертывается въ нему и почти прикрикиваеть]. Говорите же: рады иль нѣтъ?.. Наказанье!
Волжинъ. Отчего же… Но зачѣмъ вамъ въ Москву?
Феня. «Отчего же», «зачѣмъ»!.. Вотъ что: хорошо, что картину вашу убрали, не то — быть бы ей въ клочкахъ. [Отходитъ къ двери].
Волжинъ. Вотъ это прекрасно!
Феня. Глупо, еще какъ глупо-то! [Хотѣла уйти, но задерживается, не оставляя двери]. Такъ я же пріѣду… [Громко]. Слышите вы?
Волжинъ. Пріѣзжайте.
Феня. Хоть для того…
Волжинъ [съ улыбкой]. Чтобъ изорвать картину?
Феня. Да перестаньте меня бѣсить!.. Эхъ!.. [Безпомощно опускаетъ руки и голову]. Развѣ-жъ не видите?.. Подите сюда. [Волжинъ подходитъ]. Глядите мнѣ въ глаза, въ глаза!.. [Беретъ его руку, мнетъ, закусивъ губы, въ своихъ рукахъ и отбрасываетъ]. Нѣтъ!.. А я все-таки пріѣду. [Быстро уходитъ].
Волжинъ [стоитъ молча подъ глубокимъ впечатлѣніемъ]. Нѣтъ, отъ тебя подальше. Опасна!
ЯВЛЕНІЕ VII
Волжинъ, Архипъ, Териховъ и Феня
Архипъ [входитъ]. Лошади готовы, сударь.
Волжинъ. Вотъ и отлично. [Надѣваетъ черезъ плечо сумку]. Забери-ка, голубчикъ, вотъ это. [Архипъ, забравъ сакъ и свертокъ въ ремняхъ, уходитъ]. Кажется, все. [Осматривается].
Териховъ [входитъ изъ дѣвой двери]. Совсѣмъ?
Волжинъ. Готовъ, дядя. Прощайте, милый! [Обнимаются]. Желаю вамъ всего, всего хорошаго.
Териховъ И ты... будь счастливъ, здоровъ… А Феня? Простился? [Зоветъ]. Феня!
Феня [входитъ изъ правой двери, спокойная, холодная]. Что?
Териховъ. Уѣзжаетъ нашъ Гриша. Проститься съ тобою…
Волжинъ [пожимая ея руку]. Прощайте, Федосья Игнатьевна.
Феня [холодно]. Прощайте.
Териховъ. Да развѣ такъ? Родной вѣдь… Богъ знаетъ, когда увидитесь.
Феня [медленно поворачивая голову къ мужу]. Что же?
Териховъ. Гриша, ну!.. [Волжинъ въ замѣшательствѣ]. Ахъ, какой ты!.. Феня!
Феня [съ усмѣшкой пожимаетъ плечами]. Гмъ!
Волжинъ [поспѣшно цѣлуетъ ея руку]. Прощайте!
Териховъ. Какой ты не смѣлый! да вы по родственному, поцѣлуйтесь.
Волжинъ [обнимаетъ маіора]. Прощайте, дорогой мой! (Торопливо уходитъ].
Териховъ [слѣдуя за нимъ]. Чудакъ! [Уходитъ].
Феня. Цѣловаться меня заставляетъ… съ нимъ-то! [Мрачно]. Уѣхалъ!.. Опустѣетъ у насъ… А ты живи тутъ… Скука, досада!.. Не стерплю — уѣду и весь сказъ! [Уходитъ направо].
ЯВЛЕНІЕ VIII
Териховъ и Сладневъ [изъ задней двери]
Териховъ. Проводилъ, въ Москву проводилъ.
Сладневъ. Ахъ, братецъ, знаешь ли: и мы съ Федосьей Игнатьевной ѣдемъ въ Москву.
Териховъ. Вы?!.. въ Москву?!. Перекрестись!
Сладневъ. Ну да, да, въ Москву. Что же въ этомъ удивительнаго? Она хочетъ, она давно хотѣла и ты… неужели ты будешь препятствовать? Смѣшно, глупо, нелѣпо, преступно даже!..
Териховъ. Постой! Трещетка. Откуда ты взялъ Москву, когда я слова отъ Фени не слыхалъ?
Сладневъ. И не услышишь. Совершенно естественно. Какъ ты… какъ ты не хочешь понять, что женщина изъ одной гордости не станетъ говорить о подобномъ, потому что, comprends-tu? для этого нужны, вѣдь, деньги, mon Dieu! Какъ ты до сихъ поръ не постигнешь, что, дѣлая женщинѣ угодное, можно добиться всего? Ты вотъ рядомъ грубыхъ ошибокъ чего добился? Что съ тобою сухи, больше, ха-ха! гораздо больше и… и тебѣ вѣдь скверно, mon cher, очень… очень скверно! А кто виноватъ? Ну, эта ревность, подозрительность… вѣдь все это оскорбительно, унизительно… За это — знаешь? — за это вотъ что… [Показываетъ рожи]. И я это понимаю и… и одобряю, мой милый, вполнѣ.
Териховъ. Что и доказалъ своимъ поведеніемъ относительно жены. Знаемъ!
Сладневъ. Но… но послушай, кто же виноватъ? Если Зоя, когда я былъ вѣренъ, sans tache, если она ревновала меня къ стѣнамъ, къ какой-нибудь Афроськѣ, отъ которой разитъ коровьимъ масломъ и… и…
Териховъ. Понесъ! Не о томъ разговоръ… Ты сказалъ — въ Москву и съ тобою. Хорошо. Но отчего не со мною?
Сладневъ. Ха-ха-ха! отчего не съ нимъ! Это прелестно! И, пожалуй, еще съ Архипомъ? ха-ха-ха!.. [Териховъ дѣлаетъ нетерпѣливое движеніе]. Новое недовѣріе — новое оскорбленіе, милый мой. Какъ ты этого не хочешь понять! Pardon, или ты… можетъ быть, ревнуешь ко мнѣ?
Териховъ. Ну, ты не опасенъ.
Сладневъ. Я… я, конечно, но знаешь, что сказалъ Пушкинъ?
А!.. Наконецъ, опытъ, mon cher, главное — опытъ. [Маіоръ насмѣшливо махаетъ на него рукой]. Но… но я твой другъ, и — c'est tout.
Териховъ. Другъ или прелестникъ — мнѣ все равно. Поѣзжайте, если ужъ ей загорѣлось.
Сладневъ. «Загорѣлось»! Нѣтъ, извини меня, но ты положительно бурбонъ. Ты знать не хочешь, что такое молодыя силы, какая жажда любознательности и все… Тебѣ нужно, чтобы жена, молодая женщина, торчала при тебѣ, какъ твой Архипъ, чубукъ и я не знаю что!
Териховъ [встаетъ]. Э, ничего я не хочу! Поѣзжайте.
Сладневъ Да, но... mon cher, на землѣ все такъ глупо устроено, что прежде всего надо схватиться за карманъ и… и если онъ пустъ…
Териховъ. Другими словами, ты намѣреваешься прокатиться на мой счетъ?
Сладневъ. Фи, вздоръ какой! Ты меня обижаешь. Можно ли быть матеріальнымъ до такой степени! Стыдись, Максимъ Гаврилычъ!
Териховъ. Но денегъ-то все-таки дать?
Сладневъ. Денегъ?.. Видишь ли, cher ami, я хотѣлъ добыть самъ. Былъ сейчасъ у Карягина, у этого архиплута, и предлагалъ… свою мельницу.
Териховъ. Что же онъ?
Сладневъ. Ты, вѣдь, знаешь, какъ эти купцы… Имъ изъ алтына полтину выгадать хочется. — «Зачѣмъ мнѣ, говоритъ, ваша мельница! Въ ней и воды-то курицѣ по колѣно». Представь!
Териховъ. Что-жъ, правду сказалъ.
Сладневъ. Ну, какъ такъ, помилуй!.. Какую же правду, если я въ своемъ пруду купаюсь, а тутъ вдругъ курица!
Териховъ. Значитъ, денегъ-то дать?
Сладневъ. Взаймы, конечно… да, Максимъ Гаврилычъ, ты бы очень меня одолжилъ, очень.
Териховъ. То-то. А Федосьѣ Игнатьевнѣ много на Москву денегъ понадобится?
ЯВЛЕНІЕ IX
Тѣ же и Феня [вошла при послѣднихъ словахъ]
Феня. Ни копѣйки.
Сладневъ. Да-а?!
Териховъ. Отчего же, Феня… я готовъ… Сергѣй Дмитричъ говоритъ — ты въ Москву хочешь… Я готовъ, съ удовольствіемъ… и денегъ…
Феня. Денегъ не нужно. У меня свои есть.
Териховъ. Зачѣмъ свои… и какія?.. Ты меня обижаешь!
Сладневъ. Прекрасно, Максимъ Гаврилычъ, прекрасно! — Не хорошо отказываться, Федосья Игнатьевна. Это дѣйствительно обида.
Феня. Яикакой. Есть деньги, зачѣмъ же мнѣ брать?
Териховъ. Какія у тебя могутъ быть деньги!
Феня. Есть. Крестный подарилъ. Въ банкѣ лежатъ.
Териховъ. Какъ хочешь… А я бы душой радъ… Но отчего ты раньше не сказала? Вотъ Гриша поѣхалъ, вмѣстѣ бы…
Феня. Скучный вашъ Гриша, прескучный. Или съ Сергѣемъ Дмитричемъ поѣду, или одна.
Сладневъ. Зачѣмъ однѣ! Вы со мной, со мной… Я даже сейчасъ [за шляпу]. Сборы и все… чтобы по первому вашему слову летѣть не только въ Москву, на край свѣта. [Цѣлуетъ ея ручки]. Мм… мм… ну, восторгъ! Максимъ Гаврилычъ, до свиданія, душа. Благодарю! [Выразительно трясетъ его руку]. Понимаешь ли, я при первой возможности…
Териховъ. Да хорошо, хорошо!
Сладневъ. Au revoir. Лечу! [Быстро въ двери, но на порогѣ обертывается]. Представьте, моя Зоя… Нѣтъ, вы только представьте, что у насъ будетъ по поводу Москвы, ха-ха-ха! [Уходитъ].
ЯВЛЕНІЕ X
Териховъ и Феня
Териховъ. Феня, отчего же ты не хочешь взять денегъ? [Беретъ ея руку, которую она освобождаетъ и отходитъ].
Феня. Сказано отчего.
Териховъ. И какъ у тебя скоро… вдругъ ѣхать! Поѣзжай, поѣзжай. [Подходитъ]. Я не противъ, поѣзжай. Ты видишь — я все готовъ для тебя… [Опять беретъ ея руку, которую та опять освобождаетъ], а ты…
Феня [насмѣшливо]. А я за это должна съ вами нѣжничать?
Териховъ. Но право же, Феня. я не такъ виноватъ, можетъ быть и совсѣмъ не виноватъ. Помнишь, какъ все это вышло? Эта Анна Захаровна… [Вспыльчиво]. Сегодня она кубаремъ отъ меня выкатила, сплетница гадкая! [Въ прежнемъ тонѣ]. Я вѣдь только спросилъ. [Подходитъ]. Будто ужъ это такая вина?
Феня. Вина не вина, а повернуло меня за это отъ васъ, Максимъ Гаврилычъ. Характеръ у меня такой. Не угадали вы. Потерпите. Впередъ видно будетъ. Можетъ и опять повернетъ къ вамъ. [Уходитъ съ лукавой улыбкой].
Териховъ. Ахъ! «потерпите». [Садится]. Пожалуй, Сладневъ и правъ: любятъ бабы, чтобъ по ихъ дудкѣ плясали. Этой перечь, не перечь, — все равно по-своему сдѣлаетъ, только себѣ навредишь. Пусть ѣдетъ, пусть! [Задумался]. Архипъ!
ЯВЛЕНІЕ XI
Териховъ и Архипъ
Архипъ. Чего изволите?
Териховъ. Трубку! [Архипъ подаетъ трубку на длинномъ чубукѣ и даетъ зажженный лоскутокъ бумаги закурить. Отошелъ къ двери]. Ты здѣсь?
Архипъ. Уйти прикажете?
Териховъ. Торчи, чортъ съ тобой!
Архипъ. Благодаримъ покорно.
Териховъ [помолчавъ и не глядя на Архипа]. Барыня въ Москву собирается.
Архипъ. Н-да-съ!
Териховъ. Ну, такъ вотъ собирается она, братецъ…
Архипъ. Такъ что же?
Териховъ. Ахъ, Боже мой, ну собирается, и все тутъ. Безтолочь!
Архипъ. Гмъ! [Глубокомысленно]. Что-жъ, отпустить ее, пущай ѣдетъ.
Териховъ. Дуракъ! Тебя спрашивали? [Встаетъ]. Ты, ракалія, радъ выпроводить, радъ!
Архипъ. За что же ругаетесь-то?
Териховъ. Молчать!
Архипъ. Тьфу!
Териховъ. Радехонекъ!
Архипъ. И она рада отъ васъ отвязаться.
Териховъ. Пшелъ вонъ! [Архипъ выскакиваетъ]. Вотъ грубая бестія! [Садится и куритъ молча]. Архипъ!
Архипъ [выставляется въ дверь]. Чего-съ?
Териховъ. А… ступай… къ барынѣ. Можетъ распоряженія какія насчетъ отъѣзда дастъ…
Архипъ. Я юбки гладить не умѣю-съ. [Хочетъ уйти].
Териховъ. Стой! Тебѣ говорятъ, болванъ, спросить — не прикажетъ ли чего? Когда ѣдетъ и какъ…
Архипъ. Объ этомъ вамъ самимъ спросить надобно.
Териховъ. Ну, пошелъ вонъ! [топаетъ] вонъ, когда такъ!
Архипъ. Да вы, сударь, не очень…
Териховъ. Ка-акъ?
Архипъ. Да такъ! Уѣдетъ «маіорша» и я отъ васъ уйду, если на то пошло. Что это, въ самомъ дѣлѣ, за манера: ракалія, бестія, дуракъ, дубина! Тьфу! Уйду и оставайтесь себѣ одни тутъ посвистывать.
Териховъ [грозитъ кулакомъ]. Я те… я те — уйду! [Уходитъ въ лѣвую дверь].
Архипъ. Н-да! Видишь какой! Теперь шляндать пошелъ. У насъ ужъ манера такая: какъ сдуримъ, сейчасъ шапку на затылокъ и ну бродить, покуда дурь не выходимъ. Нынче бродить ему до ночи!
ЯВЛЕНІЕ XII
Архипъ [въ началѣ], Андрей и Феня
Андрей. Сладневъ, Сергѣй Дмитричъ, у васъ будетъ?
Архипъ. Уѣхалъ.
Андрей. А Максимъ Гаврилычъ у себя?
Архипъ. Гулять пошли. Дома маіорша. Кхмъ! [Уходитъ].
Андрей. Намъ на руку.
Феня [входитъ справа, нахмурилась]. Ты?!
Андрей (глухо, глядя въ землю]. Я.
Феня. Ну мѣдный же лобъ у тебя, если пришелъ послѣ намеднишняго! [Хочетъ уйти].
Андрей. Постой, Федосья Игнатьевна! Уйти успѣется. Дай сказать дѣло какъ вышло. [Феня останавливается у двери]. Былъ сейчасъ у меня г. Сладневъ.
Феня. Не денегъ ли просить?
Андрей. Угадала.
Феня. Охъ, ужъ этотъ Сергѣй Дмитричъ!
Андрей. Взгомозился онъ въ Москву и присталъ: дай да подай ему денегъ; мельничишку его возми, что хочешь возьми, только дай. Вижу, у барина совсѣмъ голова навыворотъ. Спровадилъ. Да ужъ какъ уходить и сболтни онъ, что не одинъ ѣдетъ, а и ты вмѣстѣ… слѣдомъ за Григоріемъ Петровичемъ въ Москву собираешься.
Феня. А что мнѣ Григорій Петровичъ!
Андрей. По мужу племянникъ покамѣстъ, а тамъ чѣмъ будетъ — не знаю.
Феня. Такъ ты за этимъ? [хочетъ уйти].
Андрей. Да нѣтъ же, дай кончу. Ну, думаю, если такъ, если Феня поѣдетъ, а ты въ провожатые нуженъ, такъ бери, Сергѣй Дмитричъ, сколько требуется. Взялъ, счелъ и вотъ [достаетъ пачку денегъ] принесъ. [Подаетъ деньги]. Отдашь?
Феня. На твои деньги Сергѣй Дмитричъ со мной не поѣдетъ.
Андрей [въ сторону]. Знаю, что не возьмешь! [Ей.] Воля твоя. [Прячетъ деньги]. Пусть на Максима Гаврилычевы ѣдетъ. Своихъ у него не водится, да и были когда — карманъ позабылъ. А для тебя я хотѣлъ…
Феня. Добрый человѣкъ! Мало того, что пускаетъ, еще денегъ несетъ, ха-ха-ха!
Андрей. Мужъ если пускаетъ, такъ я-то тутъ что-жъ? Да какъ тебѣ отъ насъ и не ѣхать! Здѣсь что? — мелюзга люди, дрянь. Взять хоть Любавина — теленокъ, какъ есть; либо Сергѣя Дмитрича нашего — тоже слюнтяй, воробья стараго стоитъ; либо меня — опять же не дороже я орепья. Твое-жъ прозвище. Ну, а въ Москвѣ развѣ то? Тамъ и силу показать есть надъ чѣмъ. Тамъ такой вихрь взовьешь, что въ глазахъ зарябитъ и у самой неравно головка закрутится. Всего одного мы изъ столичныхъ-то видѣли, а и тотъ у насъ — мало людей — русалокъ, и тѣхъ потревожилъ.
Феня [съ негодованіемъ]. Кончилъ ты?
Андрей. За тебя кончилъ, за себя — нѣтъ. Да ты на меня не гнѣвись, Федосья Игнатьевна. Зачѣмъ напослѣдяхъ ссориться? Можетъ и не увидимся больше.
Феня. Ой, заплачу!
Андрей. Сбрось съ себя это, сбрось! Взгляни на меня подушевнѣй. Муку вѣдь я принялъ великую, Федосья Игнатьевна, даромъ что орепей тебѣ. Глубоко ты въ семьѣ моей зачерпнула, изъ души моей взяла все и принять отъ насъ тебѣ ношу тяжелую. Не то, что отъ мужа; отъ Максима Гаврилыча немного осталось, потому онъ съ дороги твоей и сошелъ такъ смирненько.
Феня. А ты не сойдешь? Гмъ!.. Эхъ, Андрей, и слушать бы мнѣ тебя незачѣмъ, да добрѣе я стала… Слушаю, можетъ и жалѣю тебя.
Андрей. Жалѣешь! Еслибъ все, что я вытерпѣлъ, что накипѣло во мнѣ, на тебя да на Волжина глядючи, что за Пашу мою переболѣло во мнѣ, еслибъ вся эта мука и скорбь, словно вѣдьмы, впились бы въ меня и на глазахъ у тебя задушили бы, ты… ты пожалѣешь и мимо пройдешь, за своимъ, своего искать… ха-ха! Что-жъ, иди, Феня… Только простись… простись со мною, какъ я попрошу. Немногаго прошу. Помнишь, было это подъ ракитою?
Феня. Гдѣ обняла-то тебя?
Андрей. Мѣсто мнѣ это завѣтное, пока живъ, помнить буду… Тамъ бы намъ и проститься.
Феня. И опять, что-ль, обнять?
Андрей. Это… на то твоя воля, Федосья Игнатьевна. Только не откажи, приди! Наканунѣ, какъ ѣхать, придешь съ домашними моими проститься… Еще увидитесь ли! А потомъ подъ ракиту. Въ этомъ и вся просьба. Не откажи! [Феня молчитъ]. Или боишься?
Феня. Я? Чего я боюсь! Сказано: добрѣй стала. Жди.
Андрей [съ трудомъ подавляя волненіе]. Вѣрно?
Феня. Вѣдь я сказала, не кто другой! Иль тебя здѣ-ѣсь обнять? [Было раскрыла объятія]. Нѣтъ, лучше подъ ракитой. [Уходитъ].
Андрей. Ну, теперь вымучила до послѣдняго! Тутъ [судорожно третъ себѣ грудь] словно камнемъ скипѣлось, тяжко. Одно осталось: проститься съ тобою, Федосья Игнатъевна; на самомъ томъ мѣстѣ проститься, гдѣ забава твоя, — поцѣлуй, меня въ сердце ударила; на краю того пруда, гдѣ ты Волжина въ лодкѣ катала, «утоплю» грозилась, а потомъ, разметавъ волосы по-русалочьи, говорила про то, какъ цѣлуютъ онѣ… Приходи! [Уходитъ].
ЗАНАВѢСЪ.