Любовь и жизнь

Шпинькова Татьяна Михайловна

Рассказы

 

 

Чёртов гроб

Этот каверзный случай произошёл у Ивана Петровича на производстве на стыке социализма и капитализма. Работал он тогда на материальном складе начальником. Весь город его знал в лицо, низко кланялись, здоровались за ручку и непременно спрашивали:

— Как здоровьице, Иван Петрович?

Он был человеком мягким, покладистым, всем старался угодить, поэтому в городе слыл нужным и важным. А как же без него? В магазинах пусто, а на складе всё есть. Через Ивана Петровича можно и ремонт в квартире недорого сделать и вещь нужную приобрести. А он всем помогал, никому не отказывал, а особенно начальству. А им всегда всё нужно.

А в тот раз дело произошло перед самым Новым годом, 31 декабря. Штат у него на складе небольшой: Митька — экскаваторщик, Васька-шофёр, бухгалтер Клавдия Михайловна, две работницы складов и двое подсобных рабочих. Так вот в то утро одна из работниц склада со слезами на глазах подошла и сказала Ивану Петровичу:

— Мама моя совсем плоха, при смерти, вот-вот помрёт. Придётся в новогодние праздники хоронить.

— Да, почесал затылок Иван Петрович. Дела. А кто же гроб на новогодние выходные делать будет?

Мужики все пьяные будут, а с бабами только кашу варить. Задачку ты мне, Аня, задала.

В то время ритуальных услуг не было. Все обращались за помощью на предприятие, где работали. И в коллективном договоре чёрным по белому было написано, что предприятие обязано сделать гроб и тумбочку. Да и как отказать своему работнику? Негоже.

Ещё раз почесал затылок Иван Петрович и велел позвать к себе в кабинет Митьку и Ваську. Как только они появились, приказал:

— Берите в помощь подсобных рабочих и начинайте делать гроб Аниной маме.

Аннушка вытерла слёзы и благодарная побежала домой присмотреть за уходящей в мир иной.

Мужики тут же взялись за дело. Сколотили отличную домовину старушке, оббили красным материалом, который принесла работник склада, вырезали чёрный крест и тоже прибили к крышке гроба. И тумбочка ладная получилась. Даже крестик вверху приделали и покрасили. Звёзды уже к тому времени не в почёте были. Христиане, знать, надо, с крестом.

— Иди, Иван Петрович, принимай дела, — сообщил Митька уже к полудню.

Довольный начальник осмотрел сделанное и приказал поставить всё в подсобку.

— Вот теперь будем гулять спокойно. Молодцы, встречайте Новый год, как полагается.

Прошёл Новый год, Рождество, отгуляли праздники, пора честь знать и на работу выходить.

Первое, что бросилось в глаза Ивану Петровичу, когда проходил в свой кабинет, это гроб и тумбочка, поставленные в подсобку напротив. Дверей там не было. Закуток в коридоре вроде ниши. Там веники стояли, вёдра, швабры. Уборщицу на складе не держали, не было в штатном расписании. Прибирались сами.

Тут и Аня сияющая появилась со словами благодарности и радости в голосе:

— Ой, Иван Петрович, маме лучше стало, поднялась уже, кушать стала и даже на улицу попросилась.

— Да-а-а, — только и сказал многоуважаемый Иван Петрович, — здоровья твоей маме.

Потянулись дни один за другим. Стоит гроб, как неприкаянный, глаза мозолит, кто посторонний приходит в кабинет к Ивану Петровичу, шарахаются и крестятся. Да и ему самому это соседство неприятно было. А куда поставить? Склад вроде большой, а некуда.

Слава Богу, где-то к весне прибежала на склад женщина, представилась внучкой Анастасии Фёдоровны, бывшей работницы склада, а ныне на пенсии. Вид у дамочки был какой-то помятый. Словом, не понравился Ивану Петровичу. Но, когда горе в доме, кто красивый бывает?

— Померла бабушка, помогите хоронить, у неё только и родственников, что я, внучка, — пролепетала она со скорбью в голосе.

Как полагается в этом случае, выписал Иван Петрович денежную помощь и добавили, сбросившись, кто, сколько смог, с коллектива. Побежала внучка за продуктами, чтоб потом помянуть покойную. А Иван Петрович призвал Митьку и Ваську:

— Грузите гроб с тумбочкой, и я с вами поеду поклониться покойной. Ведь всю жизнь на складе проработала. А на месте узнаем, когда помогать хоронить.

Подъезжают к дому, занесли крышку и тумбочку во двор, приставили в веранде. А гроб Васька и Митька прямо в дом понесли. Иван Петрович следом. Заходят и видят — сидит Анастасия Фёдоровна на кровати и ест кашу, которую ей подносит ко рту сердобольная женщина.

Иван Петрович раскрыл рот от удивления, Митька с Васькой стоят и не знают, что с гробом делать.

Первой опомнилась женщина:

— Вот, Дашка — алкашка, значит, и вас обманула. Довела бабушку до обморочного состояния, не кормила невесть сколько, и живую решила похоронить. И мне ж сказала, что померла. Я потрогала, а она живая, тёпленькая. От голода в обморочном состоянии. Вот привела в чувство и кормлю. А она сбежала. Теперь пока не напьётся и не нагуляется, домой не жди.

Митька с Васькой быстренько вынесли гроб, погрузили в машину. Иван Петрович извинился и бочком следом. Уважаемая Анастасия Фёдоровна перекрестилась и давай кашку доедать, что-то шепча из Отче Наша.

Сконфузившийся Иван Петрович долго не мог придти в себя, а Митька и Васька от смеха чуть не падали.

— Что за чёртов гроб? — тут впервые произнёс Иван Петрович, а вскоре был не рад, что так его назвал.

Каждую ночь ему стал сниться странный сон, что он сам летает в этом гробу у себя в спальне под потолком, а чёрт сидит на кровати и посмеивается:

— Будешь знать, как живым людям перед Новым годом и Рождеством гробы делать. Будешь сам в нём жить, пока хозяина не найдёшь.

С криком и в поту стал просыпаться Иван Петрович. Весь извёлся вконец. Тут жена стала расспрашивать, что ему снится такое страшное и посоветовала:

— Обратись к Якову Петровичу. У него производство большое. Люди чаще умирают. Вот там хозяин и найдётся.

Так и сделал Иван Петрович. Наконец-то гроб был востребован. А тут и 90-е годы подошли. Все предприятия закрылись, некого стало хоронить. Так что он вовремя гробу хозяина нашёл. А теперь в городе на каждом шагу Ритуальные услуги, одни магазины и рынок. Склад работает, только Иван Петрович уже на пенсии и про этот чёртов гроб с юмором рассказывает.

 

Любовь или ревность

Дружно жили Алексей и Анна. Двоих детей вырастили, внуков дождались. На пенсию вышел Алексей в 55 лет по горячей сетке, отработав всю жизнь машинистом. Сначала на паровозе водил составы, а потом пересел на тепловоз.

Был он мужчина видный. Женщины всё время на него заглядывались. Стройный, высокий, широкоплечий, облысел, правда, малость с годами. Но какого мужчину лысина портит? Наоборот, женщины всегда с улыбкой какой-нибудь комплимент выскажут и чуть погладят по голове со словами:

— Дурные волосы покидают умную голову.

Или наоборот. А чаще на такой маленький казус во внешности мужчины вообще не обращают внимания. Словом, пользовался Алексей Степанович женским вниманием всю жизнь. Жена это знала, порой, ревновала, но умела прощать все похождения мужа на стороне. А если проще сказать, закрывала на всё глаза и делала вид, что ничего не произошло. И на самом деле ничего не происходило. Семья для него была самым главным в жизни, а остальное как приходило мгновенно, так и уходило. Детей он очень любил, да и к Анне всю жизнь относился с уважением, словом не обидел.

И хозяином в доме был хорошим. Всё в руках Алексея спорилось, за что ни брался, получалось быстро и красиво.

А, выйдя на пенсию, что-то затосковал Алексей Степанович. Вроде, дома уже все дела по мужской части переделал. Вот и решил вспомнить молодость и порыбачить немного.

Собрал заброшенные снасти на чердаке, кое-что прикупил в магазине, накопал червей и даже пару «телевизоров» сплёл из лески для ловли плотвы и карасей.

Рано утром рабочим поездом отправился в Витемлю. Десна там широкая, мост невдалеке и даже охранная зона есть, ведь рядом граница с Украиной. Раньше водил он поезда через мост до Хутора — Михайловска, а дальше другая бригада уже вела составы до Харькова и Донецка. Нет сейчас ни железной дороги в этом направлении с Украиной, ни поездов. Разобрали украинцы этот участок пути в 90-е годы прошлого столетия. Хотя не народ виноват. Они с удовольствием везли в Россию и вкусное украинское сало, и сахар, и подсолнечное масло. Выживали, как и русские, после развала Союза. А потом железной дороги не стало и исчезло на рынке «смачное», как говорил народ, украинское сало. Теперь вот ходит головка мотрисы только до станции «Селецкой», а дальше граница и тупик.

У рыбаков мотриса пользуется спросом. Набивается народу битком. Рыба в Десне в этих местах знатная водится, рыбаков притягивает как магнитом. Вот и Алексей Степанович одно время очень увлекался рыбалкой, а потом всё некогда стало, и забросил своё страстное занятие.

А теперь, усевшись на бережку, вдохнул полные лёгкие воздуха, и устремил взор вдаль по реке. Возле берега в прозрачной воде мелкие рыбёшки плели свой хоровод, привлекая внимание множеством красок и отражений.

— Как мураши в муравейнике, — подумал Алексей, доставая свои нехитрые приспособления и спиннинг.

«Телевизоры» ставить не стал. Побросал спиннинг, надеясь выловить щуку, здесь они водились в избытке всяких размеров. Но, видно, не его день был. Поэтому нацепил на крючок червя и застыл в ожидании с удочкой в руках. Рябь перед глазами в виде небольших волн на воде вызвала сонное состояние. Глаза слипались, и какое-то томительное состояние заставило Алексея Степановича всунуть удочку в землю, а самому прилечь тут же и окунуться в дрёму под убаюкивающие звуки природы.

Проснулся от дождя, набирающего силу и быстро намочившего его с ног до головы. Глянул на удочку, поплавка на поверхности не было. Подтянул ближе к берегу свою добычу, и восторг рыбака выплеснулся бурной радостью от увиденной на крючке рыбы. Не задумываясь, зашёл в воду по пояс и вытащил крупного сома.

Дождь усиливался, тёмные тучи повисли над речкой, молнии с протяжными разрядами, осветив небо, как стрелами уходили глубоко в воду. Грозовые раскаты с ливневым дождём вмиг преобразили реку и окружающую природу. Бурлящие потоки, смывая всё на пути, несли свою добычу в виде камней, песка и травы в Десну. Вода в реке, казалось, кипела радужными пузырьками и вмиг превратилась в мутный омут.

Заворожённый Алексей стоял и смотрел на картину бушующей природы. Это состояние так сочеталось с его внутренним нерастраченным потоком энергии, которую он последнее время не знал куда выплеснуть.

Мокрый и в предчувствии чего-то важного в своей жизни он побрёл в посёлок на станцию, куда всегда заходил после рыбалки в дом к своему старому знакомому в ожидании поезда.

Во дворе его встретил Трезор. Виляя мокрым хвостом, он радостно заскулил, когда Алексей, как старого друга, потрепал его за уши.

Из сеней выглянула молодая женщина и приветливо спросила:

— Вам кого?

— Да к Ивану я. А Вы, кто будете?

— Ивана Николаевича сын забрал к себе в Белоруссию. А я купила у них этот дом. Вы проходите. Я Вас горячим чаем напою. А то Вы весь мокрый.

Зайдя в дом, Алексей увидел возле печи ведро, в которое с потолка капала вода.

— Не обращайте внимания. Это где-то на крыше шифер отошёл, вот и течёт, когда дождь. А мужа у меня нет. Надо кого-нибудь попросить из мужиков слазить и залатать дыру.

— А давайте я Вам помогу, — тут же предложил Алексей.

Обрадованная хозяйка указала, где стоит лестница, и Алексей быстро прибил новый лист шифера, давно стоявший возле окна дома. А потом с удовольствием пообедал и даже выпил по рюмочке с улыбчивой хозяйкой за знакомство.

Женщину звали Верой. Она тут же поведала:

— С мужем развелись. В городе дом купить дорого, таких денег нет. Вот и приобрела жильё на станции, устроившись работать здесь же у фермера. Дочка в областном центре учится в институте.

Вере не было ещё и сорока, почти на двадцать лет моложе Алексея. Но с первой встречи с этой женщиной, что-то до сих пор дремлющее в сердце Алексея заныло и не давало покоя. Непреодолимо тянуло вновь и вновь съездить в Витемлю на рыбалку и зайти в дом на станции, чтоб увидеть манящий взор голубовато-серых глаз новой знакомой.

Через некоторое время он уже чувствовал, что Вера не уходит у него из головы ни на минуту. Задумываясь, он улыбался и невпопад отвечал жене на её вопросы.

Анна сразу заметила, что муж стал какой-то чумной. Случалось раньше с ним такое, но быстро проходило. А тут затянулось надолго.

— Что-то ты зачастил на рыбалку, муженёк, — съязвила она, — не поймал ли ты там золотую рыбку?

Не смог Алексей ничего ответить Анне. Жалко было ему жену, ведь жизнь вместе прожили. Но с рыбалки на этот раз он домой не вернулся.

Жаркие объятия Веры отшибли прочь все приличия, разум. Хотелось раствориться навсегда в бездне манящих глаз молодой женщины. Мужская сила мощно вырвалась наружу. Все женщины, которых он до сих пор знал, казались мимолётным видением. Даже Анна, его жена, родившая ему двоих детей, никогда не захватывала его так сильно, не притягивала так мощно, что не хотелось ни на минуту выпускать Веру из своих объятий.

Время остановилось для них в порыве жгучей страсти, которую Алексей всю жизнь сдерживал, а теперь мощным потоком отдавал женщине. А она трепетно отзывалась на его ласки и неутомимо их принимала.

А тем временем Анна, оставшись без мужа, почувствовала, что силы покидают её. Щемящая боль сковывала все движения, слёзы рекой лились из глаз. Нет, она никому не жаловалась. Если бы смогла это сделать, возможно, душа немного освободилась бы от давящего груза. Но она не могла никому жаловаться на мужа и даже детям. Не могла Анна есть, исхудала, а потом и слегла. Сын и дочка на семейном совете решили съездить к отцу и уговорить приехать домой.

Для них Вера была просто молодухой, соблазнившей их отца, развратницей, сманивающей чужих мужей.

Когда они приехали в Витемлю и зашли в дом, то поразились испуганному взгляду отца. В них было желание защитить любимую женщину, страх, что они причинят ей какую-то боль.

Все слова, приготовленные по дороге, сразу улетучились и казались жестокими и ненужными.

— Папа, мама совсем плохая, — первая заговорила дочка, — ты должен вернуться домой, иначе, мы не простим тебя никогда, если она умрёт.

Алексей попрощался с Верой и вернулся домой вместе с детьми.

Перемена в жене поразила его так, что долго не мог придти в себя. Он кормил её с ложечки, как ребёнка, говорил нежные слова, просил прощения. Постепенно Анна возвращалась к жизни, дети успокоились, и жизнь потекла в том же русле, как и раньше.

Алексей больше никогда не ездил на рыбалку, но мучился и продолжал любить в душе Веру.

Недавно он умер. Дети со страхом смотрели на мать, ожидая, что ей опять будет плохо, как и тогда. Но Анна никак не выражала своей тоски по мужу. И даже как-то смутила их словами:

— Ушёл, а на душе спокойно, как будто его и не было.

Дети только переглянулись и ничего не сказали маме.

А сами подумали:- Что с ней было раньше? Что её мучило? Любовь или ревность?

 

Умная Людочка

Эту историю я слышала ещё в далёкие советские времена. Возможно, что-то было выдумано. Но рассказывали её весело и радовались счастью молодых.

Людочка уже достигла того возраста, когда на работе её с уважением стали величать Людмилой Алексеевной. Но в душе она всегда оставалась маленькой маминой доченькой и всегда помнила её наставления.

— Людмила, — учила она, — говори только по существу, лучше многозначительно помалкивай с умным видом. При этом в зависимости от обстоятельств либо делай серьёзное лицо, либо мило улыбайся.

Мамочка была совершенно права. Людочка так и делала и слыла на работе умной и степенной. Никто никогда не слышал от неё собственного мнения, но все старались довериться Людмиле Алексеевне, поплакаться на придирки начальства и рассказать домашние неурядицы. Так что она всегда была в курсе всех событий и знала, как их применить с пользой для себя.

В отношениях с мужчинами мамочка тоже внушила дочурке полезную точку зрения:

— Врут, что путь к мужчинам лежит через их желудок. У сильного пола есть другой важнейший орган, и находится он совсем в другом месте. И недаром их называют сильным полом, а женщин — слабым. Вся сила и достоинство у мужчин именно там. Уметь основным органом управлять, научиться показывать свою слабость — это и есть величие женщины, которое мужчины всегда ценят. И, если основной орган мужчины всё время будет сыт и доволен по горло, то пожирать чужие прелести, ходить на сторону, у него не будет сил и желания. А о желудке он позаботится сам.

Людочка на жизненном опыте уже давно была согласна и в этом со своей мамочкой, и чётко внедряла в жизнь её наставления. Так что её муж, Анатолий, как только приходил с работы, сразу же торопился на кухню и к приходу жены всегда успевал приготовить что-нибудь вкусненькое для любимой жены. И, непременно, с её появлением в прихожей опускался на колени и с нежностью обнимал её прелестные ножки, расстегивал замочки в сапожках по последней моде и снимал с её плеч норковую шубку, подаренную им же на день рождения. А благодарность за тёплую встречу получал чуть позже после приятного ужина.

Полная гармония в отношениях нравилась обоим, но тяготила одна проблемка, которой они старались касаться как можно реже, чтобы не расстраивать друг друга.

За десять лет совместной жизни и страстных объятий Людочка никак не могла забеременеть. Мамочка и по этому поводу давно нашептывала доченьке, что и как надо сделать, чтоб муж ни в чём не заподозрил. Она уже пробовала и не раз, но всё безрезультатно. А молодой гинеколог, к услугам которого она прибегала, каждый раз страстно обещал, что всё у них получится на высшем уровне. Опыт у него по этой части большой, и промахов за свою практику ещё не было.

Людочка верила и всё чаще записывалась на приём, уверяя мужа, что лечение идёт по плану.

А между тем Анатолий, работая в солидном предприятии инженером по охране труда, решил тоже проверить свои мужские способности более доступным и приемлемым методом, предпочитаемым мужчинами. Обратиться к врачам он как-то не решался.

Ему давно улыбалась с явной симпатией разведенная молодая особа из цеха. Её длинные и красивые ноги так напоминали несравненные ножки жены. И, вызвав коллегу в свой кабинет для очередной сдачи экзаменов по технике безопасности, тут же на длинном столе не только с блеском принял зачёт, но и поделился своим богатым опытом под позвякивание графина с водой, отодвинутого впопыхах на край стола.

Результат этих творческих познаний не заставил ждать. Вскоре округлившиеся части тела молодой дамы бурно обсуждались в коллективе, терявшемся в догадках и причинах этих щекотливых изменений.

А между тем Людочка тоже вскоре сообщила мужу радостное известие о беременности. Анатолий был не только рад, но и обескуражен. Таких одновременных событий он никак не ожидал. На работе он, как мог, успокаивал молодую даму, обещая что-нибудь придумать, а дома страстно обнимал жену и носил её на руках.

Разрядка этих событий близилась к концу. В один и тот же день в одном и том же роддоме с утра молодая дама подарила Анатолию двух сыновей-близнецов, а к вечеру Людочка разрешилась прелестной девчушкой.

Молодой папа был в шоке от счастья, рассматривая под окнами роддома сморщенные личика своих чад. Хорошо, что родильное отделение было большим и мамочки не попали в одну палату.

Но выписка малышей и рожениц была назначена на один день.

Анатолий закупил три комплекта для новорождённых деток и приготовил два букета цветов, надеясь и здесь на счастливый случай.

Но получилось так, что первой вышла молодая дама, и медсестра вручила счастливому папаше два голубых конвертика. А мамочка, всунув ему в карман справку о рождении деток, съязвила:

— Принимай результат экзаменов и радуйся.

А затем выбросила букет в урну и тут же покинула роддом под удивлённые взгляды присутствующих.

Следом появилась Людочка с розовым конвертиком на руках. От удивления она раскрыла рот, но наученная мамочкой скрывать свои эмоции, степенно уселась в такси, приняв на руки все три кулёчка. По пути домой выслушала запоздалое признание Анатолия. А так как гинеколог, боясь потерять семью, отрицал своё волшебное начало в рождении дочери, то Людочка не стала зацикливаться на грехе мужа.

Дома их ждала мамочка, приехавшая утром из другого города. От удивления она тут же присела и хорошо, что зять успел подставить ей стул.

А умная доченька тут же сообщила:

— Мамочка, мы готовили тебе сюрприз, поэтому сообщили об одном ребёнке.

Когда детки стали подрастать, то счастливая бабушка неустанно и с удивлением нашептывала Людочке:

— Доченька, ты у меня как кошка. Леночка — вылитый гинеколог. А Лёшка с Лёнькой как две капли воды похожи на Анатолия. Никогда бы не подумала, что такое бывает. Надо же!

Оказалось, что бывает.

 

Наташа

 

Глава 1

Наташа была маленькой, худенькой и с курносым носиком. С одноклассниками связей не поддерживала, на вечера встреч не ходила. Школьная жизнь как-то особенно не привлекала даже в детские годы. Не было в классе того коллектива, который обычно складывается при любимом учителе.

Классным руководителем у них была простоватая и несколько грубоватая Анна Афанасьевна. Преподавала она черчение и математику. В классе на её уроках всегда было шумно, и никто её не слушал. Казалось, что учительница объясняет сама себе, иногда покрикивая то на одного, то на другого. А потом вдруг срывалась на брань:

— Бараны вы необтёсанные, я кому объясняю, завтра я вас это спрошу и наставлю кучу двоек.

К «баранам» уже все давно привыкли и не обращали внимания на брызжущую слюной учительницу. Все знали, что никаких двоек не будет, а очередной урок пройдёт так же, как и сейчас.

Знали, что Анна Афанасьевна добрая сердцем, отходчивая, просто не было у неё призвания работать с детьми. Это тоже, как талант, даётся свыше.

Вот так и прошли Наташкины школьные годы в «бурных» воспитательных речах своей классной руководительницы. Но очень запомнились слова:

— Какие родители сволочи, такие и детки.

— Если родители — нормальные, то и дети — нормальные.

— Сколько баранов не учи, всё равно баранами останутся…

Вот с этим воспитательным багажом школу и покинули. Мало кто из класса поступил в высшие учебные заведения, больше в техникумы и училища подались.

Наташа долго думала, а потом тоже решила поступить в техникум на экономический факультет. Математики боялась, как огня, но экзамены, слава Богу, сдала на четвёрки.

В группе учились в основном девушки, многие приехали из деревни, жили в общежитии дружно и весело. Наташа тоже выросла в небольшом районном городке, так что не отличалась от своих сокурсниц ни в чём.

Делились друг с другом, иногда, нарядной кофточкой к коротенькой юбочке, когда бегали на свидания к парням, а по вечерам в одной из комнат устраивали чаепития. Доставали из форточек сало, вывешенное на морозец в пакетах, ели его с чёрным хлебом с аппетитом, запивая чаем с вареньем.

Сало и варенье были всегда главным продуктом питания. Все привозили эти «лакомства» в избытке, посещая родной дом по праздникам.

Стипендия в двадцать рублей разбегалась быстро на оплату общежития, многочисленные тетрадки и капроновые чулки, которые пускали стрелы через пару дней.

Родители тоже присылали деньги, но и их хватало в обрез. Все жили бедно, дома росли ещё другие дети, так что излишек не было.

Но молодость на то и молодость, никто из девушек не унывал, жили в общежитии коллективом, сало и варенье всегда помогало в трудные дни.

Вот так и пролетели незаметно три года, оставив тёплый след в душе. И классная руководитель группы стала дорогим и родным человеком. С ней они на каникулах ездили в Ленинград, посетили «Хатынь» в Белоруссии и даже побывали на Чёрном море, посетив Одессу и Очаков.

Много любительских фотографий поселилось в Наташкин альбом за студенческие годы.

И всюду рядом с девушками улыбающаяся Валентина Ивановна со своим мужем Александром Павловичем. В техникуме он не работал, но всегда помогал жене в организационных вопросах, всюду сопровождал их, и это он своим «Зенитом» сделал многочисленное число фотографий на память.

А потом настало время расставаний. Многие плакали на выпускном вечере, обещали Валентине Ивановне каждый год приезжать на вечер встреч выпускников. Плакала и Наташка, хотя уже знала, что из Ташкента приехать не сможет.

Распределяли их по всему Советскому Союзу, и ей достался Ташкент-город хлебный.

Так с гордостью она сообщила своим родным.

 

Глава 2

При сборах в дальнюю дорогу отец нервничал и допекал мать своим недовольством:

— Мало того, что фамилию перевели, так теперь внуки непонятно какой веры растут. У людей, как у людей, за русских парней дочки замуж повыходили. А твои красавицы за кого?

Один — еврей вылитый. Филолог он, видите ли, поэтому топора в руках не держал.

А другой, твой любименький Рашидик, татарчук, что ни на есть басурман. Тьфу, и выпить не с кем. Татарин твой ни свинины не жрёт, ни водку не пробует. А о филологе и говорить нечего.

И эта к узкоглазым собралась. Что ей, на распределении других городов не было? Привезёт узбека, выгоню и тебя вместе с ними. —

Мать помалкивала, знала, что молчание в данном случае на вес золота. Поворчит отец и успокоится. А Наташа не унывала. За три года учёбы она уже отвыкла от дома, тяготила опёка родителей, хотелось воли и увидеть необъятные просторы советской страны.

— От Москвы до Ташкента на поезде трое суток ехать, пусть лучше летит, — внёс своё предложение Рашид, старший зять, — через четыре часа будет на месте.

Решено было купить транзитный авиабилет, чтоб не мучиться с багажом, так посоветовали в кассе аэрофлота.

Провожали всей семьёй на местный аэродром. В начале 70-х годов прошлого столетия в областной центр ежедневно летали самолёты АН-2, прозванные «Кукурузниками».

Мама плакала, отец был хмурый, но больше не выражался. Племянники Мишка и Сашка прижались к Наташе и с завистью смотрели на самолёт. Им тоже хотелось прокатиться на такой машине.

Сёстры тоже украдкой смахивали слезу. Все знали, что увидятся только через год. С такой дали в гости не наездишься. Только Наташа улыбалась, была многословна, стараясь каждому сказать что-то хорошее.

И вот она уже в воздухе, лиц дорогих людей не видно. Они смотрят вверх и машут руками. Наташка впервые летела на самолёте. «Кукурузник» болтало из стороны в сторону, немного стало подташнивать, но так интересно было наблюдать в иллюминатор родные просторы: лес, поля, людей…

Через сорок минут она была уже в аэропорту областного центра. С облегчением вздохнула, что перелёт оказался необременительным. А вскоре объявили посадку на самолёт в Москву.

Салон Як-40 ей понравился. Было удобно сидеть в кресле и наблюдать белые облака внизу самолёта. Вспомнилась картина, где ангелы с крылышками восседали на небе и управляли грешной землёй.

Через час в аэропорту Быково вместе с другими пассажирами её перевезли в Домодедово, где была пересадка на ещё больший самолёт ТУ-114.

Впечатлений от полёта осталось много. Стюардессы любезно покормили пассажиров, постоянно предлагали напитки. В кресле было уютно, и Наташа, расслабившись, даже вздремнула часок.

Ташкент встретил знойным жарким воздухом. Открытое окно в такси несколько освежило ветерком на ходу. Таксист — узбек был вежливым и предупредительным, помог загрузить и выгрузить чемодан с вещами возле текстильного комбината, где предстояло Наташе отработать по распределению три года.

В направлении было написано, что ей будет предоставлена должность экономиста и место в общежитии. Все эти условия были выполнены с одной оговоркой, что пока она поработает в бухгалтерии, вникнет во все дела, а потом займёт должность согласно записи в трудовой книжке.

Так началась Наташкина трудовая деятельность, а Ташкентский текстильный комбинат стал не только первым рабочим местом, но и проложил дорогу к практическим знаниям.

Сначала очень трудно было общаться с коллегами по работе, она никак не могла запомнить их имена, с подозрением посматривала, когда слышала узбекскую речь, чужую и непонятную. Свою непосредственную начальницу Сафият Нухбековну, Наташа про себя назвала Софией, а потом так и звала, когда познакомились ближе и подружились. Она была на семь лет старше, имела солидный опыт в работе и, главное, мягкий и добрый характер. Так что Наташке сразу повезло с наставниками.

И в общежитии её поселили с узбекской девушкой, скромной и чистоплотной. Её красивое имя — Руфина, Наташе было созвучно с рубинами, прекрасными и яркими.

Вот так она познавала чужие имена и непривычную культуру, которая вызывала в её душе уважение.

 

Глава 3

Руфина была родом из Бричмуллы Ташкентской области и по выходным уезжала домой. Наташа боялась без подруги бродить по незнакомому городу, предпочитая уединение в комнате общежития.

Первые месяцы жизни в «хлебном городе» прошли в тоске по дому. В мыслях она уже проклинала себя за сделанный выбор. Ведь можно было остаться в центральной России, так как училась она хорошо, и шла по распределению в первой десятке. Но в последний момент передумала, и своим гордым видом ввела в шок даже Валентину Ивановну, выбрав Ташкент.

— Наташенька! Ты хорошо подумала? — с волнением спросила она, — ведь это мусульманский мир, там люди живут своими обычаями, где женщины не имеют таких же прав, как мужчины.

Наташа обвела глазами комиссию и решительно заявила:

— Ташкент!

А теперь вот впервые задумалась:

— Зачем отправилась в Среднюю Азию? Начиталась про комсомольскую стройку в Мангышлаке? Романтика потянула? А оказалась в бухгалтерии какого-то текстильного комбината. Тоска!

Эти мысли постоянно докучали, появилось желание всё бросить, сесть на первый поезд до Москвы и укатить подальше от пёстрой публики в различных неевропейских одеяниях в чужом городе. И тоска до того взяла верх, что Наташа собрала свой чемодан и пошла на приём к директору комбината.

Камиль Шамилович, выслушав просьбу молодого специалиста, заявил:

— Государство Вас бесплатно учило, выплатило подъёмные. Мы Вам дали работу по специальности, койку в общежитии, выполнив все условия договора. Вы обязаны отработать три года. Мы не имеем права Вас увольнять.

— Идите и работайте, — категорически закончил свою речь директор.

Наташа понуро уселась на своё рабочее место, но цифры не лезли в голову, не покидала мысль бросить всё и самовольно вернуться в родной город.

После работы съездила на железнодорожный вокзал и купила желанный билет до Москвы.

А ночью сильная боль в животе сковала и не отпускала до утра. Скорая помощь доставила её в хирургическое отделение больницы текстильного комбината. Сейчас это — Центральная поликлиника Якка-Сарайского района.

Вот так судьба остановила Наташу от решительных действий распрощаться навсегда со Средней Азией.

После операции по поводу аппендицита её пыл несколько угас, билет был выброшен из-за ненадобности в мусорный бак, а безденежье до получки дало о себе знать на некоторое время. Благо, что, находясь на диете, больших затрат не требовалось.

Вот и спорь тут по поводу судьбы. Она, судьбинушка, всё расставила на свои места.

Руфина, улыбаясь, наливала по узбекскому обычаю неполную пиалу ароматного чая, тем показывая Наташке, что она очень рада ей и будет ещё и ещё угощать свою добрую русскую подругу, желанного гостя на её родной земле.

И как только Наташа окрепла, пригласила съездить в Бричмуллу, в гости к её родителям.

Красота Чарвакского водохранилища так поразила Наташкино воображение, что восхищаясь изумительным и неповторимым озером, она чуть не пропустила очередное таинство природы в виде многовековых деревьев под названием чинары.

— Семь человек не могут обхватить эти деревья, — с гордостью сообщила Руфина подруге, — им по 600 лет. Они стоят со времён Тамерлана.

Посёлок Бричмулла, расположенный в долине трёх рек, также был величаво красив. Выросшая на равнине, Наташа восхищалась красотой гор Западного Тянь-Шаня.

Легенда, рассказанная тут же Руфиной, вызвала в Наташкином сердце ответный отклик благодарности к священному служителю, вымолившему прощение у Всевышнего за грехи жителей этого края.

«Долг священника» — так переводится «Бричмулла», восхитил своим призывом сохранять на земле духовные ценности, блюсти нравственный образ жизни, не нарушая заповедей Аллаха. И тогда долгожданный мир и спокойствие будет даровано людям навечно.

Но, время от времени, люди нарушают свой обет, Аллах всё видит и шлёт за это наказания свыше. Так гласит народное предание.

Родители Руфины встретили Наташу с почестями, от которых ей стало даже неловко. Большая семья из нескольких поколений собралась за длинным столом, уставленным сладостями для чаепития и многочисленными закусками.

Наташа угостила детвору привезёнными шоколадками, вызвав улыбки одобрения на лицах взрослых, и присела на стул возле двери. Но тут же была приглашена пересесть на место во главе стола с другой стороны.

— Так у нас принято, — шепнула ей Руфина, — желанный гость должен сидеть подальше от двери.

Наташа покраснела, совсем засмущалась, не зная чужих обычаев, но вскоре успокоилась, отведав из пиалы необыкновенно вкусный чай.

 

Глава 4

То, что в узбекских семьях пунктуальность на первом плане, Наташа узнала чуть позже. А в тот день не обратила внимания на опоздание брата Руфины. Он пришёл в самый разгар застолья, извинился, поздоровался со всеми и чуть кивнул головой Наташе и сестре, приложив руку к сердцу.

— Это мой брат, Рустам, — с гордостью сообщила Руфина, — это о нём я тебе рассказывала. Он задержался в больнице, принимая больных.

Наташа с интересом посмотрела на молодого человека. Высокий, тёмноволосый, с выразительными узбекскими глазами, он выделялся своей национальной красотой.

При знакомстве простота и приветливость, воспитанность и лёгкое смущение Рустама оставили в душе приятный след.

Первое общение длилось недолго, молодой человек вскоре распрощался и ушёл в больницу.

А Руфина повела подругу показать посёлок и живописный берег реки Коксу.

Для европейского человека было непривычно видеть переулочки между тесно стоящими домами, архитектура которых тоже выделялась своей самобытностью.

Животные в виде козлов, баранов, коров, куриц и ишаков мирно бродили по улочкам с журчащими небольшими ручьями.

Живописный берег реки Коксу, горы завораживали и вызывали в душе восхищение.

Не смотря на то, что в Бричмулле в основном проживали таджики и узбеки, русский язык знали все. Приветливость населения, их доброжелательность, видны были сразу по улыбчивым лицам, встречающимся на пути.

При возвращении в Ташкент тёплое чувство к семье Руфины согревало сердце, придало замкнутой общежитской жизни новизну и какое-то тревожное ожидание. И Наташа не ошиблась.

Вскоре Рустам перевёлся на работу в больницу текстильного комбината и поселился в общежитие, где жили девушки.

В свободное время он часто наведывался к ним в комнату, съедал всё, что ему предлагали, а потом долго компанией бродили по Ташкенту, показывая Наташе его достопримечательности.

После землетрясения 1966 года город расстраивался и хорошел. Излюбленное место отдыха жителей в центре с многочисленными фонтанами ей очень понравилось. Площадь Амира Тимура с музеем и знаменитыми Ташкентскими Курантами, мечети, базар «Чорсу» запомнились на всю жизнь.

Но главным во всём этом был чарующий и таинственный взор Рустама, когда он смотрел и разговаривал с Наташей. Сердце замирало, краска смущения появлялась на лице, она поняла, что влюбилась в этого парня с раскосыми глазами.

Тут же вспомнилась напутственная речь отца, провожающего её в нерусскую землю. Но все его слова вызывали бунт в душе, неприятие тем законам природы, к которым он призывал.

Она любила и хотела быть любимой именно этим парнем.

И вскоре он предложил ей стать его женой.

Свадьбу отметили скромно в Ташкенте, не смотря на протесты родителей Рустама. Правда, не обошлось без застолья, когда молодые приехали в Бричмуллу, но к тому времени Наташа уже не испытывала такого смущения от узбекских обрядов.

А потом годы пронеслись своей чередой сначала в Ташкенте, где она родила двух прекрасных сыновей, а затем в Москве, куда был переведен муж в одну из столичных онкологических клиник, будучи хирургом-онкологом высшей квалификационной категории, доктором медицинских наук.

Сыновья также пошли по стопам отца.

Русский дед с гордостью рассказывал всем про своего знаменитого зятя. Всегда с почестями и вниманием принимал его в своём доме. А перед смертью сказал Наташе:

— Шутил я, дочка, разве можно судить о людях по их национальности. У нас хорошая, интернациональная семья. Я рад, что мои дочки выбрали себе достойных мужей.

Наташа часто приезжает с внуками на лето в дом родителей, где сейчас живёт старшая сестра.

Она осталась такой же милой, скромной и симпатичной женщиной. Общаться с ней приятно и просто, как и много лет назад. Хороших людей не портит ни время, ни положение в обществе, ни деньги.

О Ташкенте всегда вспоминает с теплом, хвалит народные обычаи и их доброжелательность. Любит бардовскую песню в исполнении Татьяны и Сергея Никитиных о Бричмулле.

Сладострастная отрава — золотая Брич-Мулла,

Где чинара притулилась под скалою, —

Про тебя жужжит над ухом вечная пчела:

Брич-Мулла, Брич-Муллы, Брич-Мулле,

Брич-Муллу, Брич-Муллою.

Был и я мальчуган, и в те годы не раз

Про зеленый Чимган слушал мамин рассказ,

Как возил детвору в Брич-Муллу тарантас —

Тарантас назывался арбою.

И душа рисовала картины в тоске,

Будто еду в арбе на своем ишаке,

А Чимганские горы царят вдалеке

И безумно прекрасны собою.

Но прошло мое детство, и юность прошла,

И я понял, не помню какого числа,

Что сгорят мои годы и вовсе дотла

Под пустые, как дым, разговоры.

И тогда я решил распроститься с Москвой

И вдвоем со своею еще не вдовой

В том краю провести свой досуг трудовой,

Где сверкают Чимганские горы.

Сладострастная отрава — золотая Брич-Мулла,

Где чинара притулилась под скалою, —

Про тебя жужжит над ухом вечная пчела:

Брич-Мулла, Брич-Муллы, Брич-Мулле,

Брич-Муллу, Брич-Муллою.

Мы залезли в долги и купили арбу,

Запрягли ишака со звездою во лбу

И вручили свою отпускную судьбу

Ишаку — знатоку Туркестана.

А на Крымском мосту вдруг заныло в груди,

Я с арбы разглядел сквозь туман и дожди,

Как Чимганские горы царят впереди

И зовут, и сверкают чеканно.

С той поры я арбу обживаю свою

И удвоил в пути небольшую семью.

Будапешт и Калуга, Париж и Гель-Гью

Любовались моею арбою.

На Камчатке ишак угодил в полынью,

Мои дети орут, а я песни пою,

И Чимган освещает дорогу мою

И безумно прекрасен собою!

Сладострастная отрава — золотая Брич-Мулла,

Где чинара притулилась под скалою, —

Про тебя жужжит над ухом вечная пчела:

Брич-Мулла, Брич-Муллы, Брич-Мулле,

Брич-Муллу, Брич-Муллою.

 

Трюмо и привидение

Старинное трюмо, украшенное резными украшениями и встроенным вверху барометром, досталось Игорю по наследству.

— Выбрось ты эту рухлядь, — съязвила жена, когда они переселялись в новый дом, возведенный на том самом месте, где недавно стояла мазанка на украинский лад, построенная дедушкой перед самой войной.

— Ничего ты не понимаешь в искусстве. Этому трюмо и буфету цены нет. Они же ручной работы из дуба. Я их сам отреставрирую, и посмотришь потом на эту красоту.

— Да, руки твои золотые. Занимайся, раз есть охота. Только очень уж громоздкие и тяжёлые эти вещи. Мне больше по нраву современная мебель, — нехотя согласилась хозяйка дома.

Мальчишкой Игорь часто присматривался, как дед из кусков дерева изготавливал всякие поделки, мастерил резные ставни и наличники на окна, сам делал дубовые бочки для квашения капусты, огурцов и помидор.

Дед делился своим мастерством и всегда нахваливал работы внука. Запах дерева Игорю очень нравился. Он помогал наносить узоры, а потом с интересом пытался сам вырезать их. Вот и калитка во двор нового дома хранит их совместное творчество, выделяясь своеобразным колоритом. Кажется, что открыв её, сразу попадёшь в мир добрых сказок с Эльфами и Феями.

И на самом деле, переступив порог, взору пришедшего во двор открывался чарующий вид цветов, насаженных ещё руками бабушки. Весной высоченное дерево черёмухи в палисаднике первое будоражило своим чудным запахом и белоснежными кистями. А потом на смену приходили многочисленные сорта цветов, названий которых Игорь не знал, но при строительстве дома сохранил, помня, как бабушка с любовью выкапывала клубни георгин, перевязывая каждый цветной тряпочкой соответствующей окраски. Она была неграмотной и вот так отмечала каждый кустик, раскладывая их на завалинке в подполье. А потом при посадке уверенно чередовала, приговаривая, какой цветок ожидать на этом месте во второй половине лета.

Бабушкина любовь к цветам нередко вызывала у дедушки желание пошутить. Так ещё в детстве Игорь знал, что в подполье у бабушки два сорта картошки, которые не мудрено попутать. И первый сорт и самый важный — георгины.

А теперь нет ни дедушки, ни бабушки. И Игорь сам выкапывает клубни и также любовно складывает, но уже в новый погреб, не перевязывая цветными тряпочками и даже не подписывая. Жена же совсем не интересуется цветами. Ей просто некогда заниматься огородом с двумя маленькими детьми.

Старую мебель, когда разбирали ветхий дом, определили в сарай. Там же стояло трюмо и массивный дубовый буфет. И Игорь с видом знатока критически стал осматривать в свободное время доставшийся раритет.

Прикупив морилки и различных лаков, стал потихоньку удалять дефекты с поверхности буфета, отложив работу с трюмо на потом. Постепенно поблекший с годами дуб засиял неповторимой красотой, радуя глаза мастера.

А когда вдруг вычитал в книжках, что мебель из дуба оздоровляет человека, улучшая кровообращение, нервную систему и полезна при болезнях внутренних органов, жена тут же согласилась поставить старинный буфет в спальню детей.

Необычные узоры при реставрации трюмо увлекли Игоря, занимали его воображение. Тонкость работы утомляла и притягивала. Обнаружив, что ножки побил древоточец шашель, он решил заменить их. Но никак не мог понять, как их отделить от тумбочки, чтоб не повредить массивный низ с уникальной отделкой.

Во время работы отблески в зеркале заставили его внимательно посмотреть на своё изображение. Ему вдруг показалось, что за спиной кто-то стоит. Мгновенно обернувшись, и никого не увидев, продолжил изучать крепление резных ножек. Но через несколько минут опять почувствовал пристальный взгляд со стороны зеркала и те же отблески, скрывающие тень на гладкой поверхности.

— Что за чёрт! Заработался, надо заканчивать на сегодня, а то так можно и свихнуться, — подумал Игорь, внимательно осмотрев все уголки своего нового сарая.

Не сказав ничего жене о своих ощущениях, в следующий раз решил обработать низ трюмо купленным антисептиком для древесины. Посмеиваясь сам над собой, показал отражению в зеркале язык и любовно погладил ладошкой резной шедевр.

Жена с восхищением поставила в супружескую спальню изумительное трюмо и на полочке в тумбочке расставила свои многочисленные тюбики с кремами и парфюмерию.

А через несколько дней ночью растолкала мужа и с ужасом прошептала:

— Там, в зеркале, на нас смотрит какой — то лысый дед.

Игорь тут же вспомнил о своих тревогах в сарае, бросил взгляд в сторону трюмо и, никого не увидев, успокоил жену:

— Спи! Тебе приснилось. Мне рано вставать на работу, а ты сказки рассказываешь.

После этого с неделю жена спала в спальне с заболевшими детьми. А Игорь сладко похрапывал один на супружеском ложе, позабыв о привидении.

Но как только она опять перебралась под бок к мужу, пришлось среди ночи включать свет и успокаивать плачущую жену, показывая, что никого в спальне нет.

— Как нет, я проснулась, а он, лысый, в белой рубашке и чёрном костюме смотрит на нас из зеркала и ничего не говорит, — всхлипывала вся дрожащая молодая женщина.

И тут Игорю пришло на ум, что дед-то был лысым и хоронили его в чёрном костюме и белой рубашке, которые при жизни он терпеть не мог. А всегда носил гимнастёрки и галифе с неизменными яловыми сапогами, не снимая их ни зимой, ни летом.

А трюмо стояло напротив дивана, на котором дед умер. И его забыли завесить вовремя. Только соседка, что-то пробурчав о нерадивости молодых, накинула на зеркало скатерть, когда гроб с телом покойного стоял среди зала.

Эти подробности тут же всплыли и целый день не давали покоя на работе. А когда в очередную ночь уже сам проснулся в поту от пристального взгляда деда, решил порыться в сарае среди вещей, вынесенных из старого дома.

Совсем новенькая стальная гимнастёрка (бабушка где-то умудрялась их покупать) сразу попалась на глаза, а вскоре под старым матрасом нашёл и синее галифе. Отложил вещи в сторону, а в выходной отвёз их на кладбище и зарыл деду в могильный холмик, извинившись перед ним, что сапоги так и не нашёл.

А потом погрузил в коляску мотоцикла всю оставшуюся одежду дедушки и бабушки и спалил в ближайшем лесу.

По совету родственников привёз священника, и батюшка освятил новый дом.

С тех пор, периодически поминая деда, Игорь считает, что выполнил его желание правильно. Душа дедушки успокоилась и больше не блуждает.

А трюмо и буфет с красивыми резными украшениями по-прежнему стоят в доме Игоря. Они — настоящие произведения искусств.

 

Измена

 

Глава 1

— Мама, а тётя Вера с папой спит, — с удивлением собщил Серёжка, первым забежав в комнату.

Любочка чуть не выронила из рук годовалую дочку, увидев на кровати мужа и соседку с пятого этажа.

Вся взъерошенная, явно нетрезвая, Верка, открыв глаза, опешила, но быстро сообразила, что срочно надо удирать, пока Люба в шоке не может вымолвить ни слова. Натянув на себя халат и скомкав в руках своё нижнее бельё, пулей выскочила из открытой двери.

А Толик спросонья что-то пробурчал недовольное и, не открывая глаза, перевернулся на другой бок.

На столе в их коммунальной комнате стояла пустая бутылка из-под водки, остатки еды и полная пепельница окурков. Недопитое пиво в бутылке и копчёная рыба наполняли воздух стойким запахом нетрезвости и вызывали удушающую брезгливость.

— Папа, мы приехали от бабушки, вставай, — затормошил пятилетний Серёжа отца, радостно осматривая свои игрушки.

Совершенно голый Толик вскочил с кровати и, не понимая, откуда появились жена с детьми, испуганно уставился на забытый лифчик его блудливой партнёрши.

И тут только Любочка поняла весь ужас происходящего:

— Её муж, её любимый и дорогой человек, ей изменил. И с кем? Со старой, неряшливой, выпивающей бабой.

Эта информация пульсировала в голове, тормозила движения, болью отзывалась где-то внутри, отдаваясь в живот.

Посадив годовалую Ирочку в детскую кроватку, она обхватила голову руками и упала в кресло. Слёзы ручьём хлынули из глаз. Сквозь рыдания, Любочка со стоном выдавила:

— Толечка, как ты мог, как ты мог…

Напялив на себя трусы и спортивные брюки, Толик, пошатываясь, отправился в ванную комнату. А когда появился оттуда весь мокрый и взъерошенный, жена также сидела в кресле не в состоянии что-то говорить и делать.

Тяжёлая голова после похмелья плохо соображала, но где-то в подсознании тревога и ужас своей виновности подсказали опуститься рядом на колени и уткнуться головой в её подол.

Мгновенно она оттолкнула мужа и с ненавистью закричала:

— Пошёл вон! Не прикасайся! Я тебя ненавижу! Уматывай к ней!

Ирочка, испугавшись криков мамы, тут же расплакалась. Серёжа бросился к маме, потом к папе и тоже захлюпал носом. Он не понимал происходящего, но чувствовал, что что-то страшное нарушило уют в их доме, принесло боль и горе.

Плач детей заставил Любочку немного успокоиться. Надо было их накормить, помыть, уложить спать с дороги.

Не было сил выходить на общую кухню, не хотелось оставлять детей в комнате одних с понуро сидящим на полу мужем.

Вскипятив тут же электрический чайник, приготовила детям кашу, добавила туда мясное пюре и в кормлении на время отвлеклась от постигшего её предательства.

Через некоторое время дети, уставшие с дороги, уже сладко посапывали во сне, а Любочка, не обращая внимания на мужа, сгребла в мусорный пакет всё стоящее на столе. Рюмки, вилки, тарелки были выброшены туда же вместе с едой и бутылками. Брезгливое чувство к мужу и ко всему, к чему они прикасались, не покидало её. Она уже не плакала. Каменное лицо и решительность внутри на этот момент помогали ей перенести нанесённое оскорбление, подсказывали, что жизнь не кончилась, что дети, и только они, являются для неё главным смыслом в настоящем и будущем.

Потом сняла всё с постели и бросила на пол рядом с мужем…

Эту ночь они так и провели: он на полу, а она на кровати.

Вспомнились слова мамы:

— Доченька, я боюсь таких красивых мужиков, слишком он хорош собой. Не чета ты ему. Проще надо выбирать, по себе.

Но не слышала она тогда слов мамы, с ума сходила от любви к своему Толечке, верила, что и она ему нравится.

А потом вдруг вспомнила, как соседка по коммуналке намекала:

— Верка глаз положила на твоего мужа. — Не поверила. Пропустила мимо ушей.

Но что-то подсказало не предупреждать его о своём возвращении домой из деревни. Наверно, всё же закралось это щемящее чувство тревоги внутри, раз не попросила встретить на вокзале. С двумя детьми добралась сама. Вот и нарвалась. А может, лучше было предупредить и не знать всего этого?

 

Глава 2

На следующий день Толик поднялся рано и тихонько выскользнул из комнаты. Заглянув на кухню в поисках чайника, но, столкнувшись с соседкой по коммуналке, тут же юркнул в ванную комнату.

На душе было мерзко, голова трещала после вчерашнего, но внутри кто-то нашептывал:

— Ну и что такого произошло. Мужики и не такое себе позволяют. Перебесится Люба и простит. Куда ей с двумя детьми деваться. Кому она нужна.

Приняв душ и приведя себя в надлежащий вид перед работой, он уверенно пришёл на кухню.

Сварил себе крепкого кофе и с наслаждением выпил две чашки без сахара. Есть не хотелось, сделанные бутерброды с сыром и колбасой поставил назад в холодильник.

— Любаша съест утром, — подумал он, почти успокоившись, и уверенный в том, что всё будет нормально, отправился на работу.

Любочка не спала, но не в силах была подняться и что-то говорить мужу. После нескольких часов тяжёлого сна чувствовала себя больной и разбитой. Казалось, что всё произошло не с ней, а с кем-то чужим и далёким. Зла не было никакого. Безразличие и пустота заполняли всё внутри, сдавливающие ощущения тормозили сознание, не хотелось двигаться.

Но тут захныкала в кроватке Ирочка. Тревога за ребёнка волной отозвалась в теле, и она мгновенно ответила этому зову трепетной материнской любовью.

— Солнышко моё ясное, проснулась, лапочка, — зашептала она дочурке, обнимая её крохотное тельце, — иди к мамочке, полежи со мной, пусть Серёжа ещё поспит.

А вскоре проснулся и сынишка.

Дети и забота о них отодвинули случившееся на задний план. Она не хотела пока думать ни о муже, ни о Верке, ни о своей дальнейшей жизни.

Серёжка катался на машине, Ирочка топала рядом, пытаясь нажать на все кнопки, а она жевала что-то съедобное и запивала чаем. Хлопнула входная дверь, Любочка вздрогнула, но тут же успокоилась, услышав шаги соседки.

Алла Павловна была одинокой женщиной, вела скромный образ жизни и не докучала молодым. Особенно не дружили, но и не ругались. Был в коммуналке ещё третий жилец, но комната его пока пустовала, а он переселился к даме сердца.

Но на сей раз соседка, увидев бледное лицо Любочки, вдруг заговорила первая:

— Да не переживай ты, Любаша, так. Все они — кобели. Это всё стерва Верка виновата. Как ты в деревню, так она с бутылкой к нему. Я уже её стыдила не раз. А ей мужика подавай и всё тут. Она без них жить не может. А твой оказался падким. А что с ним случилось? Чай, не стёрлась у него машинка. И тебе хватит.

И вот тут-то после этих слов у Любочки опять на душе стало так тошно, что мгновенно пришла мысль, что простить подобное она никогда не сможет. Не говоря ничего Алле Павловне, забрала детей с кухни и закрылась в своей комнате.

— Гордая, — вздохнула соседка и тоже скрылась за своей дверью.

Днём, уложив детей спать, Любочка собрала все вещи мужа и выставила их возле двери.

Вечером Толик, не ожидая такого поворота событий, заискивающе заговорил с сыном:

— Сыночек, ты папу любишь?

И, получив утвердительный ответ, стал жаловаться:

— А, мама меня выгоняет.

Ребёнок, не вникая в разговоры родителей, уселся на руки к папочке и потребовал купить велосипед как у Димки во дворе.

Кричать, ругаться, драться, как часто умеют в других семьях снимать свой стресс, а потом жить как ни в чём не бывало, Любочка не умела. Толик хорошо знал свою жену и надеялся, что, успокоившись, она всё же простит его, и всё у них наладится.

Но он не понял главного: она любила и верила ему, летала в облаках от счастья, а он это светлое чувство просто предал.

И потянулись томительные дни в одной комнате двух людей, связанных маленькими детьми.

После длительного развода, где их хотели помирить, откладывая каждый раз дело, Любочка всё же настояла на своём.

Коммуналки в Москве расселяли, предоставляя отдельное жильё в новом микрорайоне — Бирюлёво. И она с детьми получила двухкомнатную квартиру, категорически отказавшись от предложенной трёхкомнатной для совместного проживания с отцом семейства. Так все надежды Толика рухнули окончательно.

Без работы, с мизерными деньгами в виде алиментов она начала новую жизнь в пустой квартире, где из мебели была старая кровать, старенький холодильник и кухонный стол.

 

Глава 3

Район Москвы Бирюлёво Восточное в начале 80-х годов прошлого столетия представлял собой сплошную строительную площадку без развитой инфраструктуры.

Получив квартиру, Любочка радовалась, что наконец-то отдельное жильё избавило её от тяготивших общений с бывшим мужем. Он остался в коммуналке один, а она с детьми тут же заселила пустую квартиру. В переезде помогли сестра и зять, проживающие в районе станции метро «Сокол».

О выходе на бывшую работу после отпуска по уходу за ребёнком не могло быть и речи. Завод находился в центре Москвы, а улица Лебедянская, где она теперь проживала с детьми, на южной окраине столицы. Радовал дендропарк почти рядом с домом, и приводила в ужас сплошная грязь вокруг строившихся домов. До автобусной остановки было рукой подать, а до метро «Царицыно» приходилось ехать довольно долго.

Посовещавшись с сестрой, она решила подальше спрятать свой диплом об образовании и устроилась работать нянечкой в рядом расположенный детский сад, определив туда же Серёжу и Ирочку. Так началась её новая жизнь с детьми без поддержки Анатолия. С этого момента он прекратил общение не только с Любочкой, но и с сыном и дочкой.

Серёжа скучал без папы, постоянно спрашивал о нём, хотел съездить к нему в гости. И Любочка уступила просьбам сына.

— Беги к папочке, — сказала она сыну, зайдя в подъезд своего бывшего жилья.

Проследив, когда Серёжа скроется в открытой Толиком двери, сама зашла с дочкой в гости к подруге в том же доме.

А через некоторое время к ним прибежал весь расстроенный сынишка.

— Я больше к нему не пойду, — всхлипывая выдавил мальчик, — там чужая тётенька и папа сказал, что я больше не его сын.

Больше Серёжа никогда не спрашивал об отце, и даже уходил из комнаты, когда кто-то из гостей затевал разговор про Анатолия.

Ирочке было проще. Она просто его не помнила. Годовалый ребёнок тянулся к мамочке и не ощущал отсутствия папы.

Незаметно дети подрастали. Серёжа пошёл в школу, подросла дочка. На лето бабушка с удовольствием забирала внуков к себе в деревню под Загорском.

Любочка уже не работала в детском саду, а устроилась в бухгалтерию местного хлебокомбината.

Казалось, что все беды супружеской жизни остались позади, но спокойная жизнь мгновенно оборвалась страшным известием об исчезновении сестры Маши.

Через неделю её тело нашли в озере. Так и осталось невыясненной причина её ухода из жизни. На берегу лежали снятое летнее платье, полотенце и часы. А сама Маруся, стройная русская красавица с толстой косой, зацепившись за корягу на дне водоёма, навсегда покинула мужа и своего шестилетнего Павлушу.

В морге при опознании Любаше стало плохо. На мгновение ноги подкосились, и кто-то рядом подхватил её под руки и уложил в соседней комнате на диван.

Похороны, крики мамы, плач пьяного мужа Маруси она помнила с трудом. А потом забрала сынишку сестры к себе в квартиру, и стал он для неё третьим ребёнком.

Отец изредка наведывался к сыну, но не изъявлял желания его забирать, постоянно уходя в длительные запои. Как он жил и за что жил, Любочка не выясняла, так как видела, что помощи просить не у кого.

— Сынок, Павлик, — сиротинушка моя ненаглядная, — тянул пьяный папаша, поглаживая сына по головке, — на конфеток, нету у нас с тобой мамки, слушайся тётю Любу, она хорошая.

Вот так проходило общение любящего папы с сыном. Потом он исчезал надолго, появляясь всё реже и реже.

А маленький Павлуша через некоторое время стал называть Любочку мамой, хотя она об этом и не просила. Сходство с сестрой у них было разительное, и, наверняка, у ребёнка со временем образ мамы слился с образом тёти.

Большим подспорьем в те годы для Любочки и её детей была деревня и мама с её больными скрюченными пальцами на руках. Всю жизнь отработавшая дояркой в колхозе, она, уйдя на пенсию, продолжала обрабатывать большой огород, держала подсобное хозяйство даже тогда, когда похоронила мужа, отца Любочки.

На выходные часто ездили к бабушке и привозили от неё и молоко, и творог, и яйца, а летом овощи и фрукты. Естественно, помогали бабушке управляться с хозяйством и на приусадебном участке.

— Мама, переезжала бы ты к нам жить, — часто уговаривала Любаша мать.

— Нет, доченька, я со своего дома никуда, только вот к деду рядом под бочок, — всегда отвечала сельская труженица, — машинально поправляя больными пальцами цветастый платок на голове.

Такая и осталась она в памяти внуков и Любочки, всё время куда-то спешащая и проворно управляющаяся возле русской печки.

 

Глава 4

От станции Арсаки до деревни Иваньково, что за Загорском, рукой подать. Раньше дорога шла полем, засеянным зерновыми. А сейчас там выросли многочисленные особняки небедных людей столицы.

Как-то Любочка, приехав с детьми к маме, неторопливо шла, любуясь созревающим урожаем.

Серёжа и Павлуша помогали нести сумки с гостинцами бабушке. Чуть отстав, двигался к деревне молодой мужчина. За пригорком он поравнялся с ними и радостно заговорил:

— Любаша, ты ли это? Сколько лет, сколько зим. Иду следом и гадаю, кто идёт в нашу деревню.

Любочка с трудом узнала в высоком мужчине милого и вихрастого друга детства Андрея с забавной фамилией Соловейчик. В школе все звали мальчишку Соловушкой, игнорируя настоящее имя.

Андрей тут же забрал у Любочки тяжёлую сумку, и остальной путь они проделали незаметно, делясь новостями и воспоминаниями детства.

Платоновна, мать Андрея, жила через несколько дворов от Любочкиного родительского дома. Её дочки обосновались в Москве и часто навещали маму. А вот сын, как призвался служить во флот на Дальний Восток, так и остался там, обзаведясь семьёй.

— Сколько же лет ты не был дома, Соловушка? — спросила с улыбкой Люба.

— Давно меня так никто не звал, — засиял Андрей, подсчитывая время разлуки с родными местами. — Ездил вот в Москву устраиваться на работу. Поблудил по белому свету и хватит.

— А жена как? Дети?

— Дети уже большие. А жена достойнее меня нашла, за капитана замуж вышла, — нехотя и с иронией сообщил Андрей.

— А у тебя, Любушка, вижу — полный порядок. Молодец! Трое деток. А муж твой кто?

Тут Любаше пришлось вкратце рассказать свою недолгую супружескую жизнь и судьбу сестры…

В воскресенье в Москву уезжали вместе, договорившись вечерком на лавочке.

А потом Андрей стал частым гостем в Бирюлёво. На купленном «Жигулёнке» катал детей, вместе ходили на прогулки в парк, помогал Любочке в быту. Она сначала подшучивала над ухаживанием Андрея, а потом вдруг почувствовала, что постоянно думает о нём и ждёт с нетерпением его прихода и телефонных звонков.

И вскоре Андрей навсегда остался у неё в квартире. Мягкий и ласковый, он как-то сразу стал своим и родным для мальчиков. А маленькая Ирочка не слазила с колен дяди Андрея, шепча ему на ушко свои тайны. Вот так, казалось бы, чужой мужчина быстро смог найти контакт с детьми и их мамой.

Сначала жили без росписи, а когда Любочка сообщила, что беременная, скромно зарегистрировали свой союз.

Милая доченька, названная в честь бабушки Сашенькой, ещё больше скрепила и без того уже крепкие и тёплые отношения в семье.

Годы пронеслись быстро. Все дети уже выросли. Живут в Москве. Заботливые бабушка с дедушкой помогают всем по мере возможности, присматривают за внуками.

Летом часто съезжаются в деревне, отремонтировали и обновили постройки, превратив усадьбу в уютную дачу.

Вот таким был путь к счастью этих двух добрых и хороших людей.

 

Боря

— Я пошёл, — радостно улыбаясь, крикнул Боря маме в открытый проём двери.

— Хорошо, сынок. Только недолго. Помоги пастуху прогнать коров по улице за лес в поле и возвращайся.

Боря что-то промычал в ответ и, повесив сумку с приготовленным обедиком через плечо, тут же бросился догонять стадо.

Петро, так звали пастуха местные жители, уже привык к своему добровольному подпасычу и с приветливой ухмылкой доверил ему пугу собственного изготовления.

На деревянную рукоятку он прикрепил полоски из нарезанных шин метра четыре в длину с утончением к концу, что позволяло легко извлекать характерный хлопок резким движением рукояти.

Боре очень нравился звук хлопков, но стегать непослушных коров, как делал это дядька Петро, жалел. Он всех их называл одним ласковым именем: Му-у-у, притяжно и гортанно.

Стадо было голов под сорок, хотя ухаживать за крупным рогатым скотом молодёжь уже не хотела. А вот пенсионеры продолжали этот нелёгкий труд, вставая ни свет ни заря в четыре часа утра на ранки, чтоб успеть с дойкой и выгнать бурёнышек вОвремя, когда раздавался призыв рожка возле дома.

В это время Боря спал сном младенца. А вот после обеда уже не отходил от калитки, поджидая отдохнувших в сараях от полуденного зноя и оводов коровушек. И сам Петро, пообедав и вздремнув пару часов, с неизменной самокруткой, довольно выпускал дым изо рта, похваливая свой табак:

— Дал бы тебе попробовать, Бориска, да мамки твоей боюсь. Училка она правильная. Вон даже из тебя такого послушного хлопца вырастила. Труд нелёгкий.

Боря улыбался в ответ, радуясь за свою мамочку. Он тоже любил её больше всех на свете, знал, что лучше её никого нет.

— Заходи вперёд, смотри, чтоб на колхозное поле не ринулись, — сразу же за околицей скомандовал Петро.

Боря бегом, опередив стадо, умело направил коров в сторону Мадьярщины. Так со времён войны назывался лес по левую сторону дороги. А по правую до самой деревни Нежданово колосилось колхозное поле.

— Молодец, Борька, — подхвалил Петро подпасыча, — теперь пусть немного по лесу побродят, а там и жара спадёт.

Боря вслух говорил мало. Как ребёнок выражал свои эмоции возгласами, довольно высунув язык изо рта.

— Да, брат, скучно тебе одному без друзей. Пацаны все на речке в это время купаются. А ты вот со мной и коровушками. Дитя природы. Бывает и такое, что ж поделаешь.

И на эти слова пастуха Боря протяжно засмеялся и уселся на кочку под берёзой, вытаскивая и разворачивая обедик, заготовленный мамкой.

— Ты ешь, Бориска, не торопись. Посматривай с этой стороны за нашими Му-Му, а я чуть вперёд пройду, чтоб не разбрелись в сторону железной дороги.

Часа через два, выгнав стадо из леса на поле, Петро, пересчитав поголовье скота несколько раз, закурил свою очередную цигарку и по деловому скомандовал:

— Ну, всё, Бориска, беги по асфальту домой. Мамка тебя уже заждалась. Молодец! Ты хороший подпасыч!

Борька все команды выполнял чётко. Знал, что хорошо, что плохо. И слова дядьки Петро, как всегда, принял к исполнению и вприпрыжку заторопился к своему дому.

— Я пришёл, — немногословно доложил он маме и тут же принялся таскать воду из колодца для полива огорода в большую металлическую бочку.

— Пошли ужинать, труженик, потом наполнишь, — позвала мама своего неугомонного сыночка.

Уплетая с апетитом всё, что было на столе, Боря по-своему рассказывал мамочке про коров и проведённом времени с дядей Петей.

Всё лето и до поздней осени он считал себя важным помощником пастуха. Пропускал только те дни, когда мама болела и надо было помогать ей. Тогда Боря сам ходил в магазин, крепко зажав в руке деньги с запиской, в которой мама писала продавцу тёте Зине, что нужно купить.

Все в округе знали и Борю, и его маму, бывшую учительницу. Уважали её и никто не смел обижать её сына — инвалида детства. Ему было уже за тридцать, а выглядел, как подросток. Время как бы остановилось для этого спокойного человека. Он жил по своим законам, делая только добро. Так его воспитала мама, с детства приучая к труду.

Муж умер, два старших сына, получив университетское образование, жили в столице, изредка наведываясь к престарелой матери. И только Боренька всегда был рядом, её опорой в старости.

Наверно, именно он и боязнь за него продлили её годы. Ушли они почти разом. Сначала Боря, а следом мама.

 

Губная гармошка

Анастасия уже неделю лежала на полатях за печкой. Силы с каждым днём покидали её исхудавшее до изнеможения тело. Тринадцатилетняя Вера управлялась по дому, топила печь и варила скудную похлёбку на всю семью.

Маленький Колька, сильно стукнув входной дверью, с порога радостно сообщил:

— Мам, дядька Вася с войны вернулся. Рассказывал мне про папку и передал от него вот это. Анастасия со стоном повернулась к сыну и увидела у него в руках губную гармошку. Скупая слеза медленно скатилась к потрескавшимся губам. Она облизала их таким же языком и прошептала:

— Дай водички, сынок.

Колька проворно зачерпнул алюминиевой кружкой воды из бачка и, придерживая своими ручонками голову матери, помог ей сделать несколько глотков.

— Да, Коленька, это папина гармошка. А как дядя Вася?

— Страшный, мам, у него нос оторвало и всё лицо в ранах. Сказал, что скоро зайдёт к нам и расскажет про папку.

Увлечённый забавной вещицей, издающей звуки, Колька совсем забыл, что обещал сестре натаскать дров. А Вера, всегда сердитая в таких случаях, на этот раз ничего не сказала Кольке и сама отправилась в сарай.

А вечером и сам Василий переступил порог дома своего закадычного друга Степана.

— Прости, Настасьюшка, один я живой остался. Длинный нос спас меня. В первом же бою под Гомелем оторвало его, и всё лицо изрешетило. Когда меня в госпиталь увозили, Степан и передал мальцу свою гармошку со словами:

— Ты, Шнобель, счастливый, жить будешь. А мы в этом адском котле все сгинем.

— Давно не называл меня так, а на прощание опять вспомнил эту детскую кличку. А теперь вот вместо шнобеля одни рваные куски остались. Но живой.

Анастасия улыбнулась и протянула руку, пытаясь погладить щеку Василия.

— А ты, Настюша, совсем хворая. Что врачи говорят?

— Была летом в Стародубе в больнице. Вон бумажка лежит под образами. А что там написано я не разобралась. Но и так вижу, что не жилец я. Кольку жалко. Малец совсем, весной только пять годков будет, а рассуждает уже как взрослый. Отца не помнит, а всё про него спрашивает.

— Все они на берегу Сожа захоронены, Настюша. И Степан там. Где же ещё ему быть. Напутали что-то с бумажками, вот и прислали тебе, что без вести пропал. Там не только земля, но и вода горела. Ад сплошной, да и только. Ладно, мы в своё время обучены были в армии. А сколько восемнадцатилетних пацанов полегло, пороха не нюхавших. Освободили брянские города, мобилизовали подросших юнцов и бросили на освобождение Белоруссии. По ходу учились из винтовки стрелять.

Анастасия уже не раз слышала, какой кровью далось освобождение осенью сорок третьего. Почти все похоронки в село пришли в то время. А ей и совсем непонятное сообщение — о пропавшем без вести Степане. Третий год ком давил на сердце и не давал покоя.

Колька, увлечённый губной гармошкой, со всей силы дул в дырочки и радовался непонятным звукам.

— Дядь Вась, а ты умеешь играть?

— Да, Коля, батька твой немного обучил. Покажу тебе это ремесло. Лучше Степана никто на селе не играл. Он и на двухрядке так меха тянул, что даже старики плясать пускались.

Так стал Колька бегать к Василию на обучение и заодно расспросить ещё что-нибудь о войне. И вскоре простенькая мелодия «Жили у бабуси гуси» веселила не только самого исполнителя, но и всех вокруг.

— Музыкантом будет, — смахивая слезу, улыбались деревенские бабы.

Но музыкантом Колька не стал. Ему шёл шестой год, когда Анастасия, отвернувшись к стене, тихо отошла в мир иной. Верка заплакала и побежала звать соседей. Написала в армию старшему брату Михаилу. А Колька до последнего не понимал, почему маму положили на лавку посреди комнаты, и почему не разрешали ему сыграть ей на гармошке. А ему так хотелось, чтоб мама его послушала.

А потом дядя Василий, единственный на селе молодой мужчина, вместе с дедом Игнатом сколотили во дворе ящик и туда положили маму.

Колька спрятался за сараем, когда процессия двинулась к деревенскому кладбищу. Страшно ему стало, когда бабы настойчиво толкали его к мамке со словами:

— Подойди, Коленька, попрощайся.

Он подошёл, но тут же с рёвом вырвался из чьих-то обнявших рук, и забился в своём укромном уголке.

А на следующий день приехал из армии брат Миша, и Верка привела их к холмику с деревянным крестом.

Прошли годы. Лицо мамы стёрлось из памяти. Жена брата, заменившая Кольке мать, часто в подсознании соединяется с её образом. А губную гармошку отца Николай Степанович хранит до сих пор.

Нет уже Решетинского посёлка Стародубского района Брянской области. И только среди поля, где некогда колосились зерновые, а сейчас бурьян, сохранилось деревенское кладбище. Там и покоится Анастасия рядом со своими односельчанами. А Николай Степанович часто приезжает поклониться этой могилке и с трудом узнаёт место, где была деревня, и стоял родительский дом.

 

Валюшка и сестрёнка

Валюшке было два годика, когда вдруг откуда-то появился в доме конвертик, перевязанный розовой ленточкой. Мама положила его на кровать и сказала:

— Это твоя сестричка, доченька. Она совсем маленькая. А когда подрастёт, будете вместе играть.

Валя с интересом заглянула внутрь и увидела сморщенное красное личико.

— Не буду с ней играть, она некрасивая. Принеси лучше братика. Ты же его обещала.

— Вот видишь, Галочка, не я один обманут в ожиданиях, — засмеялся папа и высоко поднял Валю над головой. От удовольствия она тут же забыла о сестрёнке и, обхватив крепко голову папочки, уселась на его плечи.

Обиженная мама развернула одеяльце и пелёнки. И вдруг с высоты Валя увидела живую куколку с розовыми пяточками и зевающим ротиком.

— Папа, — заявила она с удивлением, — у меня такая кукла Таня и мама себе тоже Таню принесла.

Заёрзав от нетерпения, она, спустившись вниз, тут же принесла с другой спальни свою любимую куклу и положила рядом.

— Нет, доченька, это у тебя кукла Таня, а сестричку мы назовём Люсей, — возразила мама.

Валя надула недовольно губки и с обидой в голосе пожаловалась любимому папочке:

— Какая же это Люся, если она точь в точь как Таня!

Вскоре пришли дедушка с бабушкой навестить дочку с новорожденным ребёнком.

Валя и им радостно сообщила:

— Бабушка, дедушка, мама купила живую Таню. Теперь у нас две Тани.

Маме почему-то не нравилось имя Татьяна, и она никак не хотела новорожденную дочку называть этим именем. Папе же было всё равно. Вторая девочка в семье никак не входила в его планы. И если после рождения первой он активно помогал жене по уходу за ребёнком, то теперь практически уделял внимание только обиженной Вале.

И она вдруг всем стала заявлять:

— У меня нет больше мамы. Есть только папа. А мама теперь у Тани.

Как-то оставив на минутку ребёнка вдвоём с Валюшкой, мама ужаснулась от увиденного.

— Представляешь, — сообщила она вечером мужу, — Валя положила на лицо плачущей девочке подушку и твердила:

— Не кричи!

— Тут папа недовольно съязвил:

— Галочка, сколько же ты дочку будешь девочкой называть? Давай документы, завтра же зарегистрирую её Татьяной.

— Не надо Татьяной, — опять запротестовала мама.

— Но Валя её уже три месяца так зовёт, — недовольно ответил папа, — и ребёнок не примет другого имени. Так что хочешь ты, или не хочешь, а у нас с тобой вторая дочка будет Татьяной.

И на следующий день свидетельство о рождении закрепило навсегда нежеланное для мамы имя.

А Валюшка вплотную занялась воспитанием подрастающей сестрёнки Тани, не забывая и о кукле Тане. Только первая, живая, никак не хотела ей подчиняться.

Но это не помешало сёстрам вырасти очень близкими людьми.

 

Наволочка с конфетами

Восьмилетняя Таня лежала с братом на печи и, свесив голову, наблюдала как старшая сестра Валя гольником драила некрашеные полы на кухне. Сначала она мокрой тряпкой хорошо смачивала доски, а потом босой ногой старательно прижимала старый веник без листьев и водила его взад-вперёд. Потом смывала опять это место мокрой тряпкой, выкручивала её, и вытирала пол насухо.

— Смотри, лодырь, и учись, — приговаривала при этом сестра, — сколько ты ещё будешь маленькой. Я в твоём возрасте уже всё делала по дому. А ты только на печи лежишь да книжки свои читаешь.

Таня молчала. Брат Вова причмокивал губами во сне рядом, и она боялась шевельнуться, чтоб не разбудить его. В душе она соглашалась с Валей, что лодырь, но мыть так чисто полы не умела.

Все её попытки сестра тут же браковала и постоянно недовольно обзывала её всякими словами.

То она у неё была неуклюжей бочкой, то тюфяком с непотребным содержанием, которое бывает в туалете. Танюшка, конечно, обижалась, шмыгала носом, иногда плакала, но никогда не жаловалась никому, даже маме. Она понимала, что Валя загружена домашней работой, а ей тоже хочется погулять с подругами и заняться чем-нибудь интересным.

Папа был на работе, мама пошла в поле доить в обед корову, а сестра, как самая старшая, осталась в доме за хозяйку.

— Валь, а зачем ты каждый день драишь этот пол. Всё равно к вечеру он будет грязным. Чугуны с картошкой вытащит мама с печки, пока управится с хозяйством и весь твой пол опять будет такой же.

— Умная ты очень, давай зарастём в грязи и так будем жить, — начала свою воспитательнуь полемику чистоплотная Валя.

Но тут послышался шум открываемой щеколды в коридоре, и на пороге появился дедушка.

Таня из разговоров старших слышала, что он бросил куда-то бабушку Шуру, а нашёл молодую и красивую. А где нашёл и как, она не разобралась.

Дед с детьми был всегда приветливым, любил пошутить с каждым, и Таня от счастья, что он нашёлся, заулыбалась.

Но Валя, нахмурив брови, вдруг бесцеремонно стала выпроваживать его из дома со словами:

— Ты нам больше не дед. Чего пришёл? Иди к своей крале, на которую бабушку променял.

Дедушка сначала покраснел, потом нерешительно попятился к двери, пытаясь отдать Вале большую наволочку, которую надевают на подушку, до верху чем-то наполненную и сверху завязанную.

— Не нужны нам твои подачки, — тут же отрезала Валя.

— Внученька, — забормотал дед, — это я вам конфет принёс.

— Корми ими свою новую жену, а нам от тебя ничего не надо.

Валя упорно отвергала принесённый подарок, а Тане так стало жалко деда, что она тут же спустилась с печки и бросилась его обнимать.

— Дедушка, не слушай её, мы тебя любим, — лепетала Танюшка и сильнее прижималась к рыдающему деду.

Он сел на табуретку, вытер пятернёй слёзы и развязал наволочку с конфетами.

Таня тут же засунула в рот мятный леденец и, довольная, потащила тяжёлую ношу в сторону печки, где стоял шкаф.

Валя стояла как вкопанная с веником в руке, но уже не пыталась выгнать деда.

А через несколько минут пришла мама и тоже расплакалась, увидев с порога своего отца.

— Папа, как ты мог? — эти слова, сказанные мамой, Танюшка запомнила на всю жизнь.

Потом они что-то говорили о бабушке. Из услышанного, Таня поняла только одно, что дед вернулся насовсем. Её маленькое сердечко радовалось, что бабушка перестанет плакать и не будет больше помирать. Последнее время все только об этом и говорили.

Но больше всего запомнились конфеты. Лёжа на печи, они с удовольствием уплетали разноцветные леденцы. Не отказывалась и Валя, она в детстве была большой сладкоежкой.

А фантики любовно собирались, обменивались на другие картинки с детьми и складывались в коробочки-сюрпризы.

 

Кошачий батька

— Степанович, что это ты всё котов кормишь, а сам худющий стал как щепка, — проронила на ходу соседка, а потом добавила, — жениться бы тебе надо, Аннушка, царствие ей небесное, не обидится. Мужик ты добрый, хороший, за тебя любая пойдёт.

— А мне любая не нужна, — пробурчал себе под нос Степанович, подзывая котов и насыпая им корм, только что купленный в магазине.

После смерти жены тоска никак не уходила из сердца. Пробовал каждый день ездить на кладбище, но легче не становилось.

Кошка Царапка, названная так женой за строптивый нрав, тёрлась постоянно у его ног и жалобно мяукая, просилась на улицу.

— Нет там твоей хозяйки, не суетись. Одни мы с тобой остались, — прихлёбывая невкусный чай с такой же колбасой, горевал Степанович, вспоминая блинчики и любимые котлеты.

Готовить себе тоже не хотелось. Так и питался всухомятку, а Царапке стал покупать корм в магазине, хотя помнил, что жена Kitekat не признавала.

Кошка долго себя не упрашивала, ела всё, чем хозяин кормил. И даже облизывалась от удовольствия. Но постоянно бродила из комнаты в комнату, явно, разыскивая любимую хозяйку.

А к весне загуляла, и призывные вопли со стонами совсем вывели из себя Степановича.

Ночью не вытерпел и выпустил её на улицу. А назад она не пришла.

Долго Степанович бродил между домов, пытаясь найти беглянку, но так и не нашёл.

И впервые обратил внимание на большое количество бездомных котов, ютившихся в подвалах пятиэтажек.

В своём доме и соседних стал каждый день возле этих окошечек в подвал насыпать сухой корм, надеясь, что так отыщется и Царапка.

Все соседи стали подшучивать над Степановичем, называя его кошачьим батькой. Но он не обращал внимания. Эта забота отодвинула куда-то щемящую боль по Аннушке. Каждый день утром и вечером он обходил свой микрорайон и кормил бездомных животных. Даже собаки приветливо виляли хвостами, завидев ссутулившуюся фигуру уже немолодого мужчины.

— Степанович, ты квартиру меняешь? — спросила та же сердобольная соседка, увидев объявление на двери.

— Меняю! Зачем мне одному трёхкомнатная.

— А сын как?

— А что сын? У него и квартира, и дача в Москве. После похорон ни разу не появился.

— За наследством появится, вся молодёжь такая.

— Вот и хватит ему однокомнатной, — обрезал словоохотливую соседку Степанович.

Мысли о том, что растущая квартплата отнимала половину пенсии, не давали покоя. Бросить кормить котов он тоже уже не мог. Для себя оставались считанные копейки, на которые покупал скудное пропитание. И решил обменять с доплатой свою роскошную квартиру. Тут же нашлись желающие в соседнем доме.

— Прости, Аннушка, — произнёс тихо Степанович, в последний раз поглаживая шкафчики на кухне, которые так нравились жене.

На полученную доплату немного обновил свой скудный гардероб и учинил пир любимым питомцам.

Прошло несколько лет. Вырученные деньги не то обесценились, не то быстро растаяли в водовороте растущих цен.

Степанович также на последние гроши с пенсии покупает ежедневно Kitekat и рассыпает возле окошек в подвалы. Стая бездомных животных с утра поджидает своего спасителя, чувствуя до минут его приход.

Потёртый костюм, худые башмаки, измождённый вид говорят о том, что он жертвует последним ради своих любимцев.

— Степанович, за что ты их так любишь? — спросил как-то новый сосед.- У них мозгов нет. Тебя они не пожалеют и не накормят. Лучше бы женщину к себе привёл и жил припеваючи.

— Припеваючи можно жить с женщиной, которую любишь, — улыбнулся в ответ Степанович, — я так и прожил почти пятьдесят лет. И не замечал даже, что вокруг столько обездоленных животных. А теперь я такой же, как и они.

И поковылял дальше кормить своих питомцев.

 

Женщина при муже

— Не знаю как у вас в деревне, — начал дед Матвей, — а у нас все замужние женщины величались по фамилии мужа с интересной концовкой.

— Вот я от рождения Цывкун, а моя покойная Настюша всю жизнь была Цывкуниха.

— А что сделаешь, раз так принято, свои законы не пропишешь. И всё равно бабы стремились после войны замуж за любого мужичка, будь он даже Дюньдиковым.

— Дюньдичиха ещё звучит, грех жаловаться. А вот был у нас хохол с фамилией Сиваякобылка, так его бабу для сокращения прозвали Кобылихой.

— Обижалась, бедная, всё пыталась на свою фамилию перейти и перешла. Она у неё красивая была — Дубравина. Но так и осталась до конца дней своих Кобылихой. Народ-то непонятливый, раз мужняя жена, значит, носи то, что полагается.

— Фамилии в нашей местности чудные. Вот Мишка Ноздря, когда женился, то его Валька никак не хотела Ноздрихой быть. А он ей отрезал по-мужски:

— Не хочешь, как хочешь, дорогая! Можешь ждать принца с расчудесной фамилией, а я женюсь на той, кто пожелает мою фамилию родовую с гордостью носить.

— А что ей оставалось делать, Ноздрёнок уже в чреве ворочался, вот и стала Ноздрихой.

— И ничего, хорошо живёт, трёх Ноздрят вырастила, один другого краше.

— А у моего двоюродного брата ещё смешнее получилось. Мужичок он щупленький, маленький, а после ранения ещё и прихрамывает на одну ногу. Она у него стала кривоватой и чуть короче другой.

— Сам метр с кепкой, а женщин любил дородных и на голову выше себя. Такую и присмотрел в городе в мясной лавке. У нас все девки были худосочные после войны. Откуда телесам-то взяться, когда с голоду пухли. А его ненаглядная Марфуша — кровь с молоком. Сама пышная, розовощёкая и росточком Бог не обидел.

— Федька на неё снизу вверх заглядывает, по ручке поглаживает, до лица дотянуться не может. Приехал с города и скорее с батькой назад, чтоб никто не опередил его такую красоту сосватать.

— И что вы думаете, пошла Марфуша за плешивого Федьку Пичужкина и стала, вы только подумайте, Пичужкой. Тут народ даже не позволил ей быть Пичужихой. Пичужка, да и только!

— Каких только чудес не бывает! — вздохнул дед Матвей. В городе у вас всё не так, как у нас в деревне. Все женщины хотят, чтоб их по имени — отчеству величали. Назови кого из соседей, как у нас кличут, тут же оплеуху получишь. Не понимают они, что должны гордиться своим высоким статусом мужней жены. А вековух и в деревне по именам зовут. И что в этом хорошего.

— Каждая женщина должна быть при муже! Факт!

 

Про ум и мудрость

— Надо же, восемьсот миллионов украла, куда такие деньжищи девать, — запричитала баба Маня, тыча пальцем в местную бесплатную газету «Экспресс реклама».

Каждую субботу им с дедом и другим соседям бросают в почтовый ящик это современное чудо, позволяющее, не выходя из дома, выбрать всё, что душа пожелает. Но баба Маня уже ничего не желает, кроме спокойствия и отдыха. За неделю так умается с внуками, что в субботу впору только целый день лежать и радоваться тому, что у неё уже есть.

Правда, в последнем номере её заинтересовало, чем отличается мудрая женщина от умной. Там написали, что умная на работе всегда старается быть лучше других и не совершает ошибок. При этом большинство коллег относится к ней очень настороженно. А мудрая женщина стремится создать в коллективе атмосферу любви и тепла.

— Надо же, — опять выдохнула баба Маня, не переставая удивляться, — знать умным в коллективе трудно живётся. А где эту мудрость взять, когда ума маловато.

До сих пор баба Маня считала, что эти два качества дополняют друг друга. А выходит, что нет. Ум только осложняет и без того нелёгкую жизнь.

— Дед, надо Ленке сказать, чтоб меньше на рожон лезла со своими умными мозгами. Пусть лучше мудрость проявляет.

— А откуда у неё мудрости взяться, — съязвил дед, — кто её воспитывал своими куриными мозгами?

— И то, правда, — вздохнула баба и отложила газету в сторону, — пойду лучше борщ сварю.

А вечером Маня опять наткнулась на ту же «Экспресс рекламу» и решила дать прочитать дочке.

— Пусть уму-разуму набирается. Не помешает!

Ленка, зная любовь матери к нравоучениям, тут же хотела занять её другой темой разговора. Но не тут-то было. Маня чётко помнила, зачем пришла и что принесла.

Раскрыв газету на нужном месте, приговаривая, стала проверять холодильник, выясняя способна ли Ленка слыть мудрой женщиной.

— Нет, доченька, мудрости у тебя ещё маловато, а то и нет совсем. Вот придёт Димка, чем его кормить будешь? Твой отец давно бы сбежал от меня, если бы три раза в день ел геркулесовую кашу. А у тебя опять только она и никчемные сосиски.

— Некогда мне, мам, видишь, только управилась со стиркой и детьми. А Димка яичницу с помидорами любит жарить. Так что не переживай за зятя. Поест, что есть. Он неприхотливый в еде.

— Если так, доченька, размышлять, то нечего тогда на мужа жаловаться. Что даёшь, то и получаешь. Где это видано, чтоб мужик от понедельника до воскресенья один овёс ел. Так и лошадью не мудрено стать.

— Мам, что это ты сегодня так разошлась? Что случилось?

— А вот почитай. Умная ты, или мудрая? Что-то не пойму никак.

Ленка, прочитав семь пунктов отличия, тут же весело засмеялась:

— Мамочка, про ум — всё про тебя. А я — самая мудрая! Улыбаясь, всё выслушаю и сделаю по-своему, с любовью к тебе.

— И то правда, доченька. Никогда ты мне не перечишь. Знать, ты у меня самая мудрая!

— Вот видишь, сама признала, — с иронией в голосе добавила Ленка и нежно обняла мать, — а Димка у меня и умный, и мудрый. Всегда делает вид, что не замечает моих недостатков. Я ему всякая нравлюсь. А вот и он с рыбалки идёт.

Баба Маня, кивнув зятю, заторопилась домой кормить деда.

— Умная у меня тёща! — с уважением в голосе изрёк Дмитрий, как только захлопнулась входная дверь.

— И мудрая! — смеясь, добавила Ленка, — не мешает нам самим набираться жизненного опыта.

 

Светкино детство

У Светки была самая длинная коса в классе. Всегда аккуратно заплетенная, с бантом на конце, она болталась из стороны в сторону, мешая ей на переменках носиться наперегонки вместе с мальчишками. С девочками она почти не дружила. Только к отличнице Тане с первого класса относилась по-особенному.

Таня собирала фотографии артистов. И Света постоянно пополняла её коллекцию, доставая какими-то путями звёзд кино. Её смешные записки, через посыльных, вызывали улыбку:

— Танюшка, это тебе фотка Шурочки, а ты передай мне обязательно тетрадь по алгебре с домашней контрольной. И по геометрии у меня ничего не получается, так что надеюсь только на тебя.

Вот так Галина Польских заняла своё место в Таниной коллекции. На экранах кинотеатров шёл фильм «Журналист», где она сыграла главную роль в образе Шурочки. И Светка запомнила именно это имя.

После развода родителей жила она у бабушки в деревне. В городскую школу ходила вместе с деревенскими ребятами, преодолевая немалое расстояние в любую погоду. Но мало кто знал о её трудном детстве: об отце-алкоголике, о постоянном страхе за маму и брата, когда пьяный отец по ночам выгонял их на улицу.

В доме всегда пахло лекарствами и травами. Мама часто болела. И вечно пьяный отец с ненавистью кричал на неё:

— Не нужна мне такая жена, которая стог сена съела.

И всякий раз хватался за топор, грозясь истребить хилое семя

Худенькие Светкины плечики содрогались от сдерживаемых слёз. Она пыталась простить все эти издевательства своим добрым сердцем, но с каждым днём всё больше и больше убеждалась в том, что такое отношение прощать нельзя.

Соседка тётя Паша укладывала её на тёплую печь, приговаривая:

— Спи спокойно, деточка! Я найду управу на этого ирода. Пусть только сунется ко мне.

А брат с мамой плелись среди ночи то к старшей маминой сестре на другой конец города, то в деревню к бабушке. Так продолжалось несколько лет, пока родители окончательно не поставили точку в своих отношениях.

Дом продали. Отец даже жильё не согласился оставить детям. Свои деньги быстро спустил в пьяном угаре. А мать вступила в жилищный кооператив, который оказался долгостроем. Светка не любила об этом говорить. Могла все жизненные трудности приукрасить, скрывая ото всех горькую правду сиротской жизни при живых родителях.

Она хорошо пела, неплохо рисовала, любила литературу, но никак не могла понять теорем по геометрии. И к требованиям Валентины Георгиевны по подготовке к экзаменам за восьмой класс относилась панически.

Все билеты муштровали вместе с Таней, не забывая поделиться впечатлениями от прочитанной между делом повести «Олеся» А.И.Куприна, томик которого раздобыла Светка в сельской библиотеке.

Обе с трудом переключались на математический лад, зная, что путь в жизнь лежит через неё, родимую. И влюблённая в свой предмет учительница потребует достойной отдачи от своих учеников.

В самый разгар экзаменов новое испытание свалилось на Светкины плечи. Отец пожаловал к бабушке и умолял жену простить и принять под свою крышу.

Бабушка с мамой выгнали его, не поверив ни единому слову. А через день в лесочке напротив грибники наткнулись на труп повешенного человека. Им оказался Светкин отец.

Но, несмотря на все переживания, восемь классов были позади и без троек.

— Ну, Тань, — сказала Света, — буду поступать в педучилище на воспитателя детского садика. Песни петь умею, танцевать тоже. Жить мне всё равно негде, а там общежитие дадут.

Затем сходила в парикмахерскую и постриглась под мальчишку. Таня заплакала, увидев, что нет больше косы-красы, которая делала Светку особенной, не похожей на всех.

— Коса требует ухода, и мне она надоела, — просто ответила Света, обняв на прощание подругу.

Вот так в пятнадцать лет и закончилось Светкино детство, да и Танино тоже.

 

Неродной папа

— Танька, что сидишь одна, — спросила девочку, сидящую на скамейке возле дома, проходившая мимо соседка.

— А мама где?

— Мама дома, я ей обещала сидеть смирно и никуда не уходить.

— Молодец! Уже большая девочка, — добавила соседка, усаживаясь рядом, — отдохну рядом с тобой и пойду делами заниматься.

Таня подвинулась, уступая место тётеньке. Она росла немного замкнутой, но на все вопросы всегда отвечала обстоятельно, как и многие дети.

— Это сколько тебе лет, Танюшка?

— Я уже большая. Мне пять лет. — С гордостью сообщила девочка.

— Вот сколько! — И показала пальчики на руке.

— Да, большая. А твой родной папенька за эти годы так ни разу и не появился.

— Тётя Лена, мой папа сейчас приедет и куклу голышку мне привезёт, — с удивлением сообщила девочка.

— Неродной он тебе, Танечка. Миша тебя усыновил. Вот вырастешь и поймёшь всё это.

— Я люблю папу. Он мне самый родной! —

Возмутилась Танюшка и со слезами на глазах добавила:

— Неправда! Он мой папа!

Сердобольная соседка, увидев, как девочка расстроилась, тут же поднялась со скамейки и с гордым видом отправилась к калитке своего дома. Через минуту она уже забыла и о Танечке, и о своих доводах ребёнку, переключившись на дела в огороде.

А Таня сидела и никак не могла понять своим детским умом, что же такое она сейчас узнала и верить ли тёте Лене, хотя она взрослая и большая. Вот её ровесник и друг Юрка — большой фантазёр. Таня ему уже не верит. Может, и тётя Лена всё выдумала.

Тревожно билось её маленькое сердечко, протестуя и защищая своего любимого папочку Мишу.

Медленно она сползла со скамейки и зашла во двор. Постояла рядом с Булькой, погладила его и тихонько сообщила собачке:

— Неправда. Папа — мой папа. И я его люблю!

— Танюшка! Что ты там разговариваешь с собакой? Иди в дом. Сейчас папа на обед приедет. Будем кушать.

— Мама! А тётя Лена сказала, что папа — не мой папа. — Разревелась девочка и уткнулась в подол маминой юбки, обхватив её ноги ручками. Всё маленькое тельце вздрагивало, слёзы мешали ей говорить.

— Понятно… — Только и смогла вымолвить молодая женщина.

— Сердобольная. Кто её просил?

— Успокойся, доченька, ты же знаешь, как папа тебя любит. А вот и он сам подъехал. Беги его встречай.

Шмыгая носом, Таня мгновенно преобразилась. Она тут же вытерла пятернёй слёзы и побежала к калитке.

— Танюшка! Посмотри, какого голыша я тебе купил. Будешь наряжать его и спать укладывать. — Доложил папа, подхватывая на ходу дочку на руки.

— А что это ты вся в слезах?

— Что случилось, доченька?

— Ой, папочка, какой красивый голыш! Я такого и хотела.- Обхватив за шею отца, девочка прижалась к его щеке, сияя от счастья. А потом вдруг оторвалась, серьёзно посмотрела ему в глаза и спросила:

— Папочка! Правда ты мой родной и самый любимый, а тётя Лена неправду сказала.

Миша взглянул на жену и тут же всё мгновенно понял.

— Доченька, ты меня любишь?

— Люблю, папочка!

— И я тебя люблю. Значит, мы с тобой и есть самые, что ни на есть родные. И не слушай никого. Они ничего не знают, не понимают, вот и выдумывают всякое… Пойдём умоемся и будем кушать. А то у папки обед короткий и надо всё успеть. А вечером мы с тобой ещё всё обсудим и поговорим. Договорились?

— Договорились, папочка!

За обедом Танюшка не выпускала из рук голыша, он ей мешал, но родители, посматривая друг на друга, не мешали ребёнку насладиться счастливым впечатлением от полученного подарка.

Вот так Таня впервые услышала от «доброжелательной» соседки, что папа Миша ей неродной. Но девочка так любила своего папочку, а он взаимно отдавал всю душу своему приёмному ребёнку, что этот мимолётный довод соседки скоро стёрся в памяти ребёнка и не мешал им и дальше быть родными и нужными друг другу.

А вскоре у молодой пары появился и свой общий ребёнок — тоже девочка. Танюшка помогала мамочке ухаживать за сестрёнкой, а папа всегда был одинаково ровным с двумя дочками. Таня никогда не чувствовала обделённости в любви родителей, и папочка всегда оставался для неё самым родным.

Потом, уже лет в четырнадцать, она узнала от мамы историю своего рождения, но душевной травмы никакой не испытала. Тот, незнакомый ей мужчина, не вызвал в душе интереса. Сердце молчало. Оно всегда любило и продолжало любить папу Мишу, который всегда был рядом и дарил тепло своей души.

Фото автора.

 

Настойка мухомора

— Ой, доченька, ой, миленькая, — прямо с порога запричитала бабка Нюра, — отравила я папку. Пошли скорее к нам, не знаю, что делать.

Оторопевшая от такой новости Катя помчалась следом за матерью, на ходу одеваясь.

Вбежали в дом. Тихо. Лежит отец на кровати и сладко похрапывает. Катя с недоумением смотрит на мать.

— Вот, видишь, одни мухоморы на дне банки остались, а настойки нет. Выпил её отец. Я ж эту растирку приготовила для своих суставов. Мухоморы сначала в землю зарывала, завернув в фольгу, затем водкой залила и настаивала в тёмном месте по рецепту. Яд, да и только. А он целых пол литра оприходовал. Что теперь делать?

— Пап, нерешительно позвала Катя отца, дотронувшись до руки.

— Иван нехотя приоткрыл глаза, что-то буркнул и перевернулся на другой бок. Через минуту храп с новой силой донёсся до слуха женщин.

— Мам, не похоже, чтоб умирал. А точно это он выпил?

— Да кто ж ещё. Захожу на кухню, на столе пустая банка с одними мухоморами на дне, рядом открытая банка с солёными огурцами. И вот лежит недоеденный огурец. Значит, закусывал отец. Они с соседом Митькой вчера хорошо отметились, у того день рождения был. Так что отец сегодня с утра вчерашний день искал. Пока я сходила в магазин, он и выпил этот яд, опохмелился. Я только один раз вчера вечером растёрла свои ножечки и поставила в тумбочку. Он видел, хоть и нетрезвый был. Что ж теперь будет, — ещё громче запричитала со слезами на глазах Нюра.

Иван тем временем, услышав плач жены, проснулся, спустил ноги с кровати и в недоумении спросил:

— Нюр, что случилось? Кто тебя обидел?

— Ой, Ванечка, никто меня не обижал. Старая стала, всё болит, вот и плачу. Ты бы шёл да поел, щей я наваристых приготовила, вот и доченька пришла. Вставай, миленький.

— Щей можно, только голова трещит. Ты б, Нюрок, подправила её немного. Винцо, чай, у тебя должно быть.

— Есть, есть, Ванечка, сейчас налью.

Удивился Иван, что жена сегодня такая сговорчивая, ласковая. Выпил пару стаканчиков вина, похлебал щей и совсем повеселел:

— Нюр, а Нюр, а чего ты сегодня такая добрая?

— Ой, Ванечка, я так испугалась за тебя. Смотрю, лежишь и лицо такое серое и дышишь прерывисто.

Иван с подозрением посмотрел на себя в зеркало, на жену и молча сидящую дочку:

— Ну и бабы. С чего бы мне не дышать. И лицо у меня, как всегда. Краской я никогда не отличался. Пойду лучше ещё подремлю часок.

Переглянулись мать с дочкой, решили подождать и посмотреть, что дальше будет.

А Иван вечером проснулся, как ни в чём не бывало, допил винцо, а потом чаю потребовал. За чаепитием Нюра решилась и спросила у мужа:

— Ванечка, это ты выпил настойку мухомора?

— Ты что, Нюра, выдумала тоже, я ж знаю, что у тебя ноги болят, и ты для растирки себе настойку сделала. Я вон рассолом огуречным опохмел снимал. А твою вытяжку перелил в бутылку и поставил назад в тумбочку в тёмное место. У тебя банка пластмассовой крышкой была закрыта. А в журнале написано, чтоб сосуд был закрыт плотно. Вот я тебе в бутылку перелил и пробкой закрутил. Теперь надёжно, не будет испаряться. А мухомор надо выбросить, он уже всё отдал. Так написано в журнале «Здоровье». Его сегодня нам в почтовый ящик вбросили и там этот рецепт. Я даже страницу открытой оставил. Вон на столе в зале лежит.

— Ой, Ванечка, родненький, а я уж думала, отравила тебя.

Катя засмеялась, допила чай с родителями и пошла домой.

А дед долго потом потешался над бабкой за её доброту.

 

Помирать — так вместе

1941год. Лето выдалось тёплое. Набирались посаженные в огороде растения, надо было начинать прополку, трава бурно пошла по всем грядкам. Но Анна ходила на сносях, вот-вот должна была родить. Большой живот давил, ноги стали опухать, и она как уточка еле переставляла ими, так что было не до огорода.

— Вот рожу, тогда и наведу порядок, — вслух мечтала она, управляясь на кухне.

Рядом держался за подол юбки трёхлетний Виталик, а пятилетний Миша мастерил аэроплан из фанеры, нарезанной отцом для этих целей.

— Куда эту ораву девать, когда роды начнутся, ума не приложу. Жила бы мама поближе, то вызвала бы её к себе. Надо будет соседку Наумовну просить, чтоб приглядела за сынками, а потом я ей помогу управляться с огородом, картошку покопаю. Вася точно не сможет взять отпуск на работе, — эти мысли крутились в голове Анны, а вечером начались схватки, и муж еле довёл её до больницы.

Две девочки — близняшки появились на свет одна за другой так быстро, что обрадованный отец ещё не успел покинуть приёмный покой.

— Папаша! С дочками вас, — сообщила, весело улыбаясь, молоденькая санитарочка, видя, что мужчина, доставивший роженицу, ещё сидит и рассматривает плакаты на стенках коридора.

— Девочки, — засиял отец, — это хорошо, мальчики у нас уже есть. И даже две, поэтому так тяжело ходила Аннушка. Тогда я побежал домой, обрадую сынков, что у них сестрички появились.

А через неделю 22 июня началась война. И Васю призвали на фронт уже в первых числах июля. На вокзале провожала мужа Анна с двумя сыновьями. Дочек покормила и оставила на попечение соседки.

— Береги деток, Аннушка, а если что, обращайся в депо к Егоровичу, он поможет, — дал наказ плачущей жене Василий. И осталась она одна с четырьмя малолетними детками. Только и помощи было, что Ида Наумовна. Она была одинокой и всегда с удовольствием помогала приветливой молодой чете соседей.

Немец в 41 году молниеносно захватил все приграничные территории и к августу месяцу стал бомбить Унечу. 17 августа город был сдан. Начались тяжёлые голодные годы оккупации.

Тут же стали попадать в чёрный список полицаев семьи евреев и коммунистов. Ида Наумовна принесла Анне страшную весть:

— Аннушка, надо срочно нам ночью уходить, завтра придут и за мной, так как я еврейка, и за тобой с детьми. Партбилет мужа сыграл злую шутку над вами. Вера, жена Митьки-полицая, шепнула мне, что видела нас в списках. Плакала, что её сбесившийся ирод даже детей не жалеет. Ведь мог бы вас пощадить. Так нет, перешёл ему Вася где-то дорогу в депо. Вот и мстит.

Заплакала Анна, четверо детей один другого меньше и зима на носу. Куда деваться? Что делать?

— Двинемся в сторону Лав, — решительно заявила соседка, — у меня там подруга есть, думаю, что не откажет нам первое время побыть у неё, пока всё уляжется. А потом видно будет. Собирай, Анечка, необходимые вещи. Как стемнеет, так и двинемся. Положи детей пораньше спать, чтоб перед дорогой выспались, и накорми хорошенько. Узелок с едой я тоже соберу. Не реви, слёзы плохой помощник.

Решительность Иды Наумовны немного успокоила, придала сил.

Вечером они благополучно добрались до деревни Нежданово, свернули вправо в Займище.

— Здесь опасно оставаться, город близко и полицаев в этих деревнях много. А Лавы далеко, вот туда и двинем, — с уверенностью в голосе сообщила Наумовна.

— Что бы я без неё делала, — с благодарностью подумала Аня, неся двух младенцев на руках.

Виталик и Миша, держась за руки, шли рядом и молчали. Даже дети, чувствуя тревожное положение, не задавали лишних вопросов.

Ида Наумовна несла их небольшой скарб из вещей и продуктов. Много ли унесёшь в такую даль? Взяли самое необходимое.

Позади слышен был лай собак, а впереди глухой стеной вдоль дороги стоял дремучий брянский лес.

— Как бы волков нам не встретить, — подумали обе женщины, — но промолчали, чтоб не вселять страх.

К полуночи добрались до заветной деревни, и Ида Наумовна тихонько постучала в окно, чтобы не напугать хозяйку дома.

— Кто там? — послышался вопрос.

— Это я, Марьюшка, Ида, открывай, не бойся.

С шумом открылась дверь, и хозяйка дома радостно обняла и поцеловала Наумовну, называя её Идушкой.

Вот так Мария приняла в свой дом свою старую подругу и многочисленную семью Аннушки. Своим соседям сообщила, что из Белоруссии добралась к ней в потоке беженцев родная сестра Иринушка со своей дочкой и внуками. И наказала Иде не называться своим именем, чтобы не накликать беду.

— Помирать — так вместе, — обнимая, и тем успокаивая подругу, сказала Марьюшка, — смолоду я люблю тебя, Идушка, таких как ты больше людей не встречала.

Несколько раз полицаи из Нежданово наведывались в деревню, вынюхивали, проверяли каждый дом. Заходили и к Марии, но видя старух и кучу детей, так ничего и не заподозрили.

Иду Марьюшка переодевала в свои деревенские «саяны» (юбки), приказала низко на лоб натягивать «хустку» (платок) и в таком виде она совсем не отличалась от местных жителей в большей части белорусской национальности.

Подсобное хозяйство: козы, куры, гуси и огород помогли большой семье выжить в голодные годы оккупации.

Немцы боялись заглядывать в деревню через дремучий лес, а вот городские жители постоянно находили там пристанище особенно во время бомбёжек железнодорожного узла при освобождении Унечи в 1943 году. Жители деревни Лав снискали благодарность за своё дружелюбие и приветливость. Принимали всех, кто пытался спастись от бомбёжек. Налёты в основном совершались ночью, земля стонала, а жители города покидали свои дома, не надеясь утром вернуться в них. Город стоял весь в руинах.

Дом Аннушки остался цел, а Иды Наумовны уничтожен, от него осталось одно пепелище.

После освобождения Унечи вернулись они все из деревни и поселились в доме Анны.

Василий не вернулся с войны. Пришло Аннушке сообщение, что погиб он на Курской дуге.

Вместе с Идой Наумовной подняли они детей.

Так две женщины разных национальностей и разного возраста соединились по жизни в одну крепкую семью, стали друг другу дороже родных.

 

Зять и тёща

Еду в пригородном поезде, подсаживается ко мне уже немолодой мужчина, но очень приятной наружности. Разговорились. Он, как и я, ездил на пасху проведать могилки родителей. В нашей местности обычно это делают на радуницу, но в один день всюду не поспеть, когда живёшь в другом городе. Вот и он в первую очередь поклонился родителям, а потом решил посетить ещё два кладбища уже в поминальный день.

Оказалось, что мой попутчик в советское время работал в милиции. За три часа пути столько рассказал мне интересного из своей профессиональной деятельности, что захотелось записать один случай, который меня очень поразил и привёл в шок.

— Случилось это в моём районе, где я начинал работать участковым, — не торопясь начал рассказывать мужчина. — Часто мне приходилось посещать эту семью вроде непьющих людей, но постоянно пишущих друг на друга жалобы. В двухкомнатной квартире проживали семья из пяти человек. Дети были уже подросткового возраста, жена с мужем работали на машиностроительном заводе, а тёща, пенсионного возраста и хозяйка этой квартиры, занималась домашним хозяйством и вечно скандалила с зятем. Обзывала его никчемным, мямлей, не способным получить даже отдельное жильё для семьи.

Часто жена заступалась за мужа, просила мать хоть один день помолчать и дать спокойно отдохнуть дома после работы.

Но ненависть к тихоне зятю так росла в душе тёщи, что она перестала контролировать своё поведение. Её злой язык привёл к тому, что зять как-то не выдержал и грохнул об пол чайный сервиз. Она тут же прибежала к нам в участок и потребовала оградить её от вандала вплоть до привлечения к уголовной ответственности за избиение её особы. Причём на теле жалобщицы никаких следов побоев не было, и дочка в слезах просила маму сбавить свой пыл и не кляузничать.

Естественно, по роду службы мне пришлось часто заходить в эту семью и беседовать со всеми. Зять больше молчал и уходил на кухню, явно не желая выносить сор из избы. А вот тёща постоянно находилась на взводе, всё ей было не так.

Доходы семьи были небольшими, так что снимать квартиру они не могли. Вот так и терпели друг друга до поры до времени, пока не произошёл случай, сразивший не только всех нас в милиции, но и потрясший всю округу.

Тихоня зять, когда не было никого дома из членов его семьи, а тёща пошла в магазин, вырезал в столе дырку, просунул туда свою голову снизу, предварительно намазав её кровью. Специально палец порезал для этого. Закрыл глаза, открыл рот и высунул язык в ожидании тёщи.

Та, придя из магазина, зашла на кухню, а потом хотела присесть и отдохнуть в кресле в зале и тут увидела на столе окровавленную голову зятя. И вдруг эта голова издала громкое: Гав!

Женщине тут же стало плохо, и она упала без сознания. А следом, оказалось, шла жена. Увидев мужа, вылезающего из-под стола и мать в обмороке, всё поняла и в истерике стала вызывать скорую.

Через неделю тёща умерла в больнице от поразившего её инсульта.

Зятя судили. На суде в своё оправдание он только и мог сказать:

— Я двадцать лет терпел её гавканье и ничего. А на неё только раз гавкнул и померла.

 

Дочки и сыночки

Очень уж хотелось Павлу сына. Хотелось, да и всё тут. У всех мужиков в округе были продолжатели рода, росли сыночки, которые унаследовали фамилию отца и продолжат её далее в своём поколении. А у Павла уже две девчонки подряд через два года родились, а теперь вот жена опять беременная, а кого она на сей раз подарит ему, неведомо.

— Маня, ну роди мне сына. Сколько можно девок плодить. Изведём фамилию.

— Кого сделал, того и рожу, — обрывала мужа Мария, — ей и так было нелегко управляться по дому с двумя малолетними детьми на последних месяцах беременности.

Четырёхлетняя Надя росла шустрой, выпустит мать во двор погулять, пока в доме управляется с двухлетней Верой, а она раз под подворотню и ползком на улице уже в луже сидит мокрая и грязная.

И вдвоём с Верой оставить их нельзя, обязательно подерутся, и тогда не успокоишь целый час. А у Мани ещё хозяйство: корова, свинья в сарае и куры. Всех надо накормить, Бурёнку рано утром подоить и в стадо отправить, да и за курами глаз нужен, так и норовят в чужой огород залезть, тогда соседи с обидами и жалобами донимают.

Целый день Мария трудится, а Павел придёт с работы и пристаёт со своими глупыми просьбами.

— Откуда мне знать, кто родится на этот раз. Хочется угодить мужу, но если опять девочка, то, что делать, знать судьба такая. Будет три сестры расти, — размышляла она, примостившись бочком под коровой для вечерней дойки.

Живот мешал уже всё делать, а помощи никакой. Надо успеть ещё картошку докопать. Сентябрь на носу, появится младенец, совсем туго будет.

На следующий день выпустила она в огород дочек, копаются они рядом в земле, а сама корзину картошки накопает, выпрямит спину и отнесёт её в сарай, чтоб просыхала. Так потихоньку и выкопала всю картошку. А ночью схватки начались. Думала до утра дотянуть, чтоб мужа не тревожить. Но нет, сильно взяло, не отпускает.

— Паша, вставай, схватки у меня, — сообщила она, превозмогая боль.

Павел спросонья еле сообразил, что от него хочет жена. А потом, как током по всему телу прошибло:

— Сыночек на свет просится, — забормотал он и бросился к соседке, чтоб та присмотрела за детьми.

Еле дошли вдвоём до больницы, отдыхали всякий раз, когда схватки начинались. Скорую не вызовешь, да и нет машин в больнице. На лошади с телегой приезжает фельдшер на вызова, так что еле добрались к утру пешком.

Сдал Павел жену в приёмный покой в родильное отделение и бегом на работу. Опаздывать нельзя, хоть и уважительная причина у него, да кто разбираться будет. Строго с этим на работе. Могут осудить и врагом народа сделать.

А тем временем акушерка осмотрела Маню, отвела в палату и сказала:

— Полежи, отдохни, я сейчас перекурю и займусь тобой.

Рядом лежала женщина, стонала и, порой, что-то причитала.

Мария осмотрелась, но нестерпимая тяжесть внизу живота, не располагала к общению. Взявшись двумя руками за железные прутья кровати, она поднатужилась, и ребёнок мгновенно освободился из лона матери. От крика новорожденного, женщина, лежащая напротив, подхватилась, и с бранными словами в адрес медперсонала бросилась на их поиски:.

— Вы тут курите, а женщина в кровати родила.

— Что орёшь? Кричишь тут уже два дня и никакого толку. Учись вот, как надо рожать, — молвила акушерка, беря на руки младенца.

— Кто у вас дома?

— Две девочки.

— Поздравляю, мамочка, и это девочка. И какая девочка! Красавица! Сейчас я дочкой твоей займусь, а потом тебя перевезём в родильное отделение. Молодец!

Это было в сентябре 1952 года. Павел с работы позвонил в больницу и, узнав, что опять родилась дочь, совсем опечалился. Мужики на работе подшучивают:

— Бракодел ты, Пашка. Может, подсобить тебе надобно.

От этих слов ещё хуже стало на душе у Павла. Дома с детьми управляется тёща, приехала из деревни помочь дочери. Говорит зятю:

— Павел, ты бы сходил в больницу, надо отнести Мане поесть и проведать.

— Не пойду.

Так встретил Павел свою третью дочку. И даже в больницу не пошёл забирать. Поохали женщины, и отправилась за Маней и новорожденной соседка Полина.

Обиделась на мужа Мария. Пришла домой, старшие дочки обрадовались маме, с интересом рассматривают живую куколку в конвертике, а Павел к дочке не подходит. Долго ходил хмурый. А потом как-то жена насильно всунула подержать дочку на руки, и улыбка озарила лицо отца. Тут же сходил и зарегистрировал её. Назвали девочку Любочкой.

Вот так сначала появилась в семье Надежда, что следом будет сын. Потом — Вера, с верой, что всё же он появится. А потом семью объединила Любовь, третий и последний ребёнок.

Больше Бог детей им не дал, и Павел со временем смирился, и души не чаял в своих дочках.

Выросли дети, замуж вышли одна за другой. Опять размечтался Павел:

— Мань, может, дочки мне внука подарят?

Но природа неумолимо посылала им только девочек. Совсем расстроился дед. Как-то, выпив, даже речь за столом произнёс перед зятьями:

— Кто подарит мне внука, премию выплачу и дом отпишу.

Старались зятья, но не получилось.

Старые стали Мария с Павлом. Сначала долго лежала и болела Маня, дочки трепетно ухаживали за мамой. И тут только Павел впервые начал часто говорить жене:

— Маня, как хорошо, что у нас дочки, разве б сынки так бегали за нами.

Улыбалась Мария, напоминая мужу, как он печалился, когда рождались девочки.

— Глупый я был, Маня, прости меня.

Ушла Мария первая, а затем и Павел.

А теперь у внучек рождаются одни мальчики. Вспоминают они деда, смеются по поводу обещанной премии и сожалеют, что дед не дожил и не увидел мужского продолжения рода. Тем более, что у одной из внучек растёт сын с его фамилией.

 

Галлюциногенные грибы

Субботник в советские времена воспринимался каждым работником предприятия с положительной стороны, особенно, ко дню рождения В. И. Ленина.

И на этот раз с утра собрались всем коллективом во дворе в смешных рабочих одеяниях, получили в кладовой инструмент в виде лопат и граблей, женщины вооружились мётлами, и начался трудовой процесс.

— Лёня, обойди всех, собери по рублю, — засуетился многоуважаемый председатель профсоюзного комитета.

— Будет сделано, Владимир Игнатьевич, я мигом, — тут же отозвался Леонид и с важным видом отставил в сторону свой инструмент.

Через некоторое время в его руке была внушительная стопка денег, а лицо расплылось в довольной улыбке:

— Как всегда, все — «за», против — «нет», доложил он, передавая месткому собранные рубли.

— Тормозки с едой из дома прихвачены у каждого. Поехали со мной на базу, привезём основной продукт, чтоб было чем отметить в конце такой важный день.

Водка в магазинах продавалась только по талонам, поэтому умение достать столь необходимый продукт Владимиром Игнатьевичем в коллективе ценили.

И когда к концу субботника в красном уголке был накрыт стол, где в изобилии красовались бутылки «Столичной», все с довольным видом и праздничным настроением стали занимать места.

Под звуки музыки из магнитофона вскоре весь «продукт» был выпит. Женщины, как всегда, заторопились домой к детям, а мужчины начали «соображать» как быть далее.

Особенно не хотелось заканчивать «мероприятие» Лёне. Слыл он в коллективе весёлым балагуром, шуточки прибауточки так и сыпались в его лексиконе, завораживая окружающих своим тонким юмором. Рассказчиком он был отменным, верилось во всё, о чём он так убедительно рассказывал. А на сей раз его любимой темой была рыбалка на Десне, куда он съездил в прошлые выходные.

— Не поверите, подходим с сыном к реке, а там лежит такой сом, что мы по нему перешли на другой берег, а он не шелохнулся. Мы опять вернулись назад как по мосту. Только тогда этот великан проснулся, и у нас на глазах, как подводная лодка, погрузился в воду и скрылся.

— Лёнь, хватит сказки рассказывать, так мы тебе и поверили. Лучше думай, где ещё можно выпить на посошок, — почесал затылок его закадычный приятель Миша.

— А что тут думать, пошли ко мне. У жены моей есть настойка — пальчики оближешь.

Лёня жил через дорогу, друзей это очень устраивало.

— А твоя нас не выгонит? — засомневался по пути Миша.

— Да нет её дома, сегодня у Лиды дневная смена, придёт после восьми вечера.

Дома Лёня где-то полазил в прихожей и поставил на кухонный стол пол-литра коричневатой настойки. Достал из холодильника сырых яиц, пару солёных огурцов и пригласил приятеля отведать свой необыкновенный трофей, увиденный на днях в руках жены, когда она ставила бутылку в шкаф.

Весёлое настроение после выпитой настойки вскоре сменилось непонятным для них обоих явлением. Лёне вдруг стало чудиться, что Мишка стал не Мишкой и сидит он не за столом, а где-то на потолке. Попробовал снять его оттуда, уцепившись за штанину, но не тут-то было. Мишка скалил зубы и уплывал от него в другую часть кухни. Рассердившись, Лёня решил оставить приятеля «баловаться» одного, а сам пошёл прилечь отдохнуть в спальню. По дороге ему вдруг показалось, что вещи в квартире раздвоились и движутся вместе с ним.

В спальне, протянув руку к спинке кровати, чтоб опереться, он не смог её поймать. Кровать, как и Мишка, уплывала в сторону, и он никак не мог на неё лечь.

Обессилев в поисках желанного ложа, Лёня упал на пол и провалился в мир грёз, где птички щебетали в райском саду и вызывали на его губах радостную улыбку.

А тем временем Михаил, потеряв приятеля, решил отправиться на его поиски. Попытался встать, но тут же опять сел на свой стул и уцепился крепко за край стола. Всё плыло перед глазами, а сам он, своей персоной, стоял напротив в какой-то неестественной позе. Ужас и страх исказил лицо, в голове промелькнула мысль, что потусторонний мир встречает его на том свете…

Лида, придя домой после работы, нашла двух приятелей лежащими на полу. Муж похрапывал и улыбался, причмокивая губами. А Миша махал руками, бормоча угрозы.

Вместе с сыном с трудом разбудила выпивох и привела в чувство.

Придя в себя, Лёня поинтересовался у жены:

— А что мы выпили, Лидок?

— Это настойка галлюциногенных грибов была. Мне Фёдоровна передала для лечения. Надо было пить по столовой ложке, а вы пол-литра оприходовали.

Да… только и мог сказать Лёня.

А потом он долго эту историю рассказывал на работе, но ему никто не верил.

 

Судьба одной женщины

 

Глава 1. Остарбайтеры

— Schnell — Schnell, — покрикивает солдат с автоматом, загоняя подростков в вагон.

Оля, споткнувшись о край деревянного намоста, на мгновение обернулась и увидела рыдающую маму и сестру. Но тут же, почувствовав удар в спину, ухватилась за хлястик Петькиного пальто и бегом за ним очутилась в товарном вагоне.

Присев на корточки, заливаясь слезами, которые сами катились из глаз, она с тоской поглядывала в проём двери на толпу провожающих. Немцы оцепили их кольцом и не пускали близко к вагону. Женщины, старики и дети что-то кричали, махали руками. Но всё это слилось в ужасный вопль. Лица людей выражали нестерпимые муки и страдания. Никто не верил, что когда-нибудь опять встретятся со своими детьми.

За полгода оккупации немцы и местные предатели полицаи учиняли зверские расправы над населением, не щадя никого за непослушание. Палач Алексей Рубановский лично составил списки подростков для отправки в Германию. Кругом висели указы, что если будут учинены саботаж и уклонение для отправки молодёжи для работы в Великий Вермахт, то все члены семьи будут расстреляны.

Мария, узнав, что младшая дочь Ольга, попала в эти списки, заметалась от горя.

— Ведь ей пошёл только семнадцатый годок, — плача, говорила она подруге и соседке Анне.

— В лес надо уходить всей семьёй, или обвенчать с Петькой, хоть они ещё и маловаты. Нашего Петьку тоже забирают, — горько проронил дед Степан, тяжело опираясь на костыль. Раненая нога его ещё с Гражданской была кривовата и короче другой. Говорят, немец женатых не берёт.

— Раньше об этом думать надо было. А теперь Рубановский до седьмого колена всех уничтожит, — молвила баба Настя, жена деда Степана, — а в лес куда идти, поговаривали о партизанах, а где они? Мороз под тридцать градусов, снежища сколько кругом, лютый февраль на дворе.

Вот так и пришлось Оле с Петькой прибыть на вокзал для отправки в Германию. Полицай громко сверил по списку присутствующих и, откозыряв перед немецким офицером, стал кричать и угрожать провожающим.

Когда погрузка закончилась, двери наглухо закрыли на засовы. В соседних вагонах слышен был рёв скота. Заблаговременно немцы погрузили в такие же вагоны коров для отправки в Вермахт.

Они мычали, заглушая плач и крики кругом. Вскоре состав тронулся.

Дети от холода сгрудились в одну кучу. Дома одели их во всё тёплое, что только было. На дорогу дали скудной еды в виде вареной картошки и сала, которое ещё в начале 1942 года не вывелось в семьях с мирного времени. А вот хлеба давно ни у кого не было. Хлебопекарня в городе не работала с конца августа 1941 года. Как город был сдан немцам 17 августа, так всё и остановилось. Каждая семья выживала, как могла.

У кого была мучица, растягивали её, сколько могли, а потом и она закончилась. Многие семьи уже голодали. Пытались ходить по окрестным деревням и менять вещи на зерно. Но у кого были эти вещи? Жили до войны простые люди бедно, драгоценностей и тряпок не имели. Так что быстро проели последнее, что было припрятано из одёвок в сундук на случай смерти или праздника.

Так что и Оле и Петьке в узелки досталось немного из еды, что наскребли им мамы. Они засунули их за пазухи, боясь потерять в темноте и тесноте вагона.

В жутком холоде ехали несколько дней. На каких-то станциях двери открывали, выгоняли всех из вагонов по надобностям, а потом загоняли назад и бросали несколько буханок хлеба. Кто был поближе, мгновенно их разламывали и съедали. А остальные только по запаху слышали, что это был хлеб.

Петька понял, что надо находиться ближе к двери. Шепнул это Оле, и на одной из остановок им тоже удалось ухватить по кусочку. Голод и холод мучил и день и ночь. Немного вздремнув, пытались больше шевелиться, ноги стыли и казались не своими. На остановках особенно пытались разогреться, подпрыгивая и пританцовывая на непослушных ногах.

Давно позади остались Гомель, Брест. Вся Белоруссия была оккупирована немцами. Изредка раздавались, как эхо, взрывы снарядов или автоматная очередь. Кругом шныряли на станциях немецкие солдаты. Порой, слышалась родная речь при осмотре состава машинистом и кочегаром. В вагоне значительно потеплело. Не было уже тридцатиградусной стужи и такого обилия снега, как в родных краях.

Поезд внезапно остановился. Через некоторое время двери вагона с шумом отворились, всем было приказано вылезать. Их, как собак, пиная дулами автоматов, чтоб поторапливались, прогнали по территории вокзала и загнали в холодный барак. Там продержали до вечера. Слышалась польское «пшеканье». Молодёжь поняла, что пересекли границу. Никто их не кормил, нужду тоже справляли на месте в металлический бак в углу барака.

Затем всех загнали в другой вагон, но уже предназначенный для перевозки людей. Можно было прилечь на полках для сидения. Свой скудный домашний паёк Оля с Петькой уже давно съели. Чтобы как-то согреться, обнялись и сидели рядышком, вспоминая родной город, и робкие взгляды друг на друга, когда поняли, что влюблены.

А теперь Оля доверчиво склонила голову на плечо Пети. Он единственный родной человек был в этой страшной действительности. И что их ждёт завтра, они не знали.

А завтра была Германия. Их загнали в какое-то помещение, заставили раздеться наголо. Молодые люди, стесняясь друг друга, хотели остаться в разных частях комнаты. Но их грубо согнали в одну кучу и со шланга с ног до головы облили какой-то вонючей жидкостью. Она попадала в глаза, в уши, вызывая жжение и слезоточивость.

Затем парней построили в одну шеренгу и выдали им полосатые робы и какую-то обувь, не соответствующую сезону. На грудь каждому прикрепили железные бирки «Ost». Поступила команда всем строем выходить и грузиться в машину. Оля стояла совершенно голая, подойти к Пете не было возможности не только из-за нагого состояния, но рядом стоящей охраны. Молодые люди поняли, что наступил момент прощания.

— Оленька, я тебя обязательно найду. Жди меня, — услышала Оля последние слова Петьки.

Таким она и запомнила его на всю жизнь. Попал её друг на работы в шахты, а оттуда мало кто вернулся на родину.

Остарбайтеры, так называли немцы восточных рабочих, жили в нечеловеческих условиях, как заключённые. Кормили их раз в сутки скудной едой. В котёл на 300 литров бросали ведро картошки, несколько вёдер очистков с брюквой и пачку маргарина. Скудная еда и тяжёлая работа быстро изматывали силы подростков. Остался её друг Петя, сосед и первая любовь на чужбине навечно. Даже могилки от него не осталось. Зарыли его во рву вместе с другими умершими на шахте.

А девочкам после санобработки разрешили надеть свою одежду и распределили к хозяевам в поместья. Попала Оля к немецкому барону. Там уже работало три девушки из оккупированной Украины. Это и спасло ей жизнь.

В дом, где жили хозяева, их не пускали. Спали в отдельном помещении рядом с сараями, где содержался скот. Там была гора старых матрасов и перин, специально сброшенных в угол для прислуги. Помещение не отапливалось, но под этим тряпьём было тепло.

Ели то, что готовили свиньям, вытаскивая нечищеную картошку перед тем, как её толкли и запаривали потрохами от зерновых. А при дойке коров пили молоко. Девушки за пазухой носили в хлев металлические баночки, которые выбрасывали с хозяйского дома. Оля увидела это и тоже нашла себе маленькую черёпку.

Фрау Эльза, хозяйка поместья, порой присылала с кухни оставшуюся еду. Но как-то увидел это барон и обругал её:

— Russisch schwein должны жить и есть, как свиньи.

За три долгих года, проведённые в Германии, Оля выучилась немецкому языку, поэтому слова хозяина хорошо поняла.

— Оля! Если мы выживем и вернёмся на Родину, приезжай ко мне обязательно на Черниговщину. Ведь ты тоже оттуда родом, хотя и выросла в России, — как-то пригласила подругу Вера.

— Обязательно приеду к тебе и посмотрю места, где родилась.

Девушки сдружились и помогали друг другу, мечтая о встрече с родными и вспоминая жизнь до войны. Они жили в полной изоляции, ничего не зная, что делается на их Родине. Но по злому состоянию хозяев они догадывались, что не сладко приходится немцам в России. А когда фрау Эльза попалась им на глаза во всём чёрном и опухшей от слёз, девушки поняли, что в семье барона траур.

Это было начало 1945 года. Советские войска уже год, как двигались на Запад, освобождая свою землю и всю Европу. И где-то в Польше погиб единственный сын барона.

С этого момента жизнь девушек стала невыносимой. Всю ненависть на Russisch schwein, барон выплёскивал на них. Куда-то исчезли коровы, а за ними срочно были заколоты почти все свиньи. Явно, хозяева к чему-то готовились. Девушки догадывались из разговоров немецкой прислуги в доме, что русские войска на подступах к Германии.

В последний месяц перед взятием Берлина хозяева покинули имение, бросив прислугу одних. Девушки впервые за три года увидели внутренние убранства комнат, нашли небольшой запас круп и консервов. Отощавшие от одной картошки, они с жадностью попробовали нормальной пищи. Болели животы, мучило ужасное головокружение. Но вскоре это прошло. А когда советские солдаты появились на пороге дома, с удивлением услышали русско-украинскую речь худющих и ревущих от счастья девчат.

Вернулась Оля в свой город в начале июня 1945 года. Когда подошла к дому, увидела большую воронку и груду того, что осталось от их дома и дома, где жил Петька и его родные. Это случилось ещё в 1943году, когда в сентябре освобождали железнодорожный узел советские войска.

Оля тяжело опустилась на колени и заплакала.

— Оленька, ты ли это? — вдруг услышала она знакомый голос. И тут же увидела Петькину маму.

— Не плачь, жива твоя мама, у Шуры живёт. Нас с ней дома не было. Немцы согнали копать окопы, а вот дед Степан и баба Настя дома были, тут они и остались.

— Оленька, а как же Петя? Где он?

— Не знаю, тётя Аня, Петя с другими парнями были отправлены куда-то в другое место.

Долго ждала мама Петю, писала запросы, и только через несколько лет ей прислали ответ из архивов, что умер он в Германии.

А родственники Оли уже не чаяли увидеть её живой и здоровой. И когда она переступила порог дома старшей сестры Шуры, маме на радостях стало плохо. Она день и ночь просила Бога за меньшую дочь, и он услышал её молитвы.

 

Глава 2. Ольга

Мама Оли и Шуры была удивительной женщиной. Природа наделила её какими-то способностями чувствовать человека. Она этим не пользовалась для своего блага, но все вокруг знали, что если заболеет ребёнок или скрутит вконец самого, надо обратиться к Марии. И она помогала. Кому-то выводила бородавки, лечила за несколько сеансов заикание у детей, энурез. К ней бежали мамочки с неспокойными грудными детьми. Лечила грыжу — последствия этих криков. Она говорила, что этот дар ей передала её мать.

Жили и до войны и после войны бедно. С 1933 года, как сбежали с Украины от голодомора, снимали квартиры до 1938 года. Как говорили в то время: ходили по квартирам. И только в 38 году семья старшей дочери Александры перешла в свой дом-мазанку, построенный на украинский лад. В 1943 году при освобождении области от оккупантов, от города остались одни руины. А вот дом — мазанка по счастливой случайности уцелел. Мария перебралась жить к старшей дочери, когда в дом, где они жили с Ольгой, попала бомба.

Шура была на 14 лет старше своей сестры Ольги. Поэтому, когда Оля вернулась в июне 1945 года из Германии, дочь Шуры Галина была уже 15-летним подростком. Ольга доводилась Гале тётей, но тёте было 20 лет, а племяннице 15. Так что по жизни они всё время были, как сёстры.

Война, оккупация, а потом рабство в Германии, затянувшееся более чем на три года, прервали обучение Оли. До войны она закончила 8 классов. Вернувшись из плена в 20 лет, в школу уже не пошла. Устроилась на работу в депо. По своим способностям она выделялась среди окружающих её людей. Очень любила читать книги, знала немецкий язык. Годы, проведённые в Германии, способствовали этому. Возможно, если бы в их маленьком городе было какое-то учебное заведение, то она нашла бы туда дорогу.

Но город стоял в руинах, нужно было его восстанавливать. И она, как тысячи её сверстников, оставшихся в живых, влилась в ряды рабочего класса. Два года Оля вместе с тётей Аней пытались отыскать Петю. Разговаривали с парнями, которые вернулись из Германии. Но никто ничего не знал. А потом пришла официальная бумага на запрос, что Петя умер в феврале 1943 года. Ровно год он вынес ад каторжных работ.

Безразличие, тяжесть на душе долго мучили Ольгу. Что-то внутри уничтожила эта проклятая война. Не было светящейся радости в глазах. В 22 года она была утомлена жизнью. Счастье и всё, что делает человека счастливым, она считала, не для неё.

И когда соседи сосватали её за Макара, она с безразличием согласилась выйти за него замуж. У Макара вся семья в войну погибла в Белоруссии, поэтому, демобилизовавшись, он приехал к дяде в Россию. На фронте Макар был ранен в голову. Выжил, но последствия ранения давали о себе знать. Порой, он начисто всё забывал, а потом по крупицам память возвращалась к нему.

Эта странность вызывала поток шуток вокруг. Например, придя с работы, он мог сказать:

— Ольга, как тебя зовут? У меня спрашивали, а я забыл.

— Но ты же сам только назвал меня.

— Когда? Я не помню.

— Ольга меня зовут, Ольга!

— А, вспомнил!

Вот с таким человеком Оля связала свою судьбу. Макар не нужен был в большой семье дяди. А Оля с мамой напротив строили дом, чтоб отделиться от семьи Шуры, где было двое детей. Муж старшей сестры помогал им и материально и физически. Присоединился и Макар. Собрали они небольшой домик, и перешли туда жить Оля с Макаром и мама Мария.

А вскоре у молодых один за другим родились Лида и Витя. А чуть позже уже в 1953 году на женский праздник 8 марта подарила им судьба Алёшу.

Дети маленькие, уволилась с работы Ольга, завела корову, поросят стала держать. В магазинах пусто, а семью кормить надо. Так что решили, что Макаровой зарплаты хватит вполне на одёжки. А питаться лучше натуральным хозяйством. Мама Мария уже слабая была, больше лежала, ноги переставали слушаться.

— Оленька, отведи меня к Галине, — порой, говорила она дочке, мне у них легче дышится, люблю я Галинку.

— Хорошо, мама, и Алёшу и тебя отправлю сегодня к ней. Погуляете, а я этим временем травы корове накошу, а придёт вечером Макар с работы, на тачке привезём и дома высушим.

От чрезмерной, видимо, работы пропало у неё молоко. Вместо лошади на тачках всё лето возили с Макаром сыроватое сено и досушивали дома, чтоб коровушку зимой кормить. А Алёша грудь пососёт и в крик.

— Галина, попробуй ему свою грудь дать, с мольбой в глазах выдохнула Оля, когда в очередной раз подбрасывала ей посмотреть Алёшу и маму.

— Хорошо, Ольга, Валя маленькая ещё, не высасывает всё, приходится сцеживать молоко, может и возьмёт мою грудь Алик.

Пятимесячный Алёша внимательно посмотрел в глаза Галине, улыбнулся, лизнул языком сосок и, почувствовав что-то вкусное и родное, не заставил себя долго уговаривать. Так Галина долго кормила и дочку Валю и сына Ольги. Кроме родственных отношений стали дети молочными братом и сестрой.

Вскоре похоронили Марию. А потом и другая беда пришла в дом.

Ещё вечером пятилетний Витя просил отца:

— Папа, дай вубан, буду ствугать (дай рубанок, буду строгать).

Не выговаривая буквы, он мило картавил, такой и остался у всех в памяти.

Скосила его за несколько дней страшная болезнь — дифтерия. Похоронили его рядом с Марией.

Тяжело перенесла смерть сына Ольга. Маленький Алёша и восьмилетняя Лидочка вернули её к жизни. Надо было заботиться о них.

Опять съедающая тоска и пустота заполнили душу. Тяжёлая работа, дети, хозяйство и так каждый день. Макар при всём желании не мог снять с её плеч этот груз одиночества и безысходности. Нет, он не обижал её. Работал тоже, как вол. Тяжело жили, запряжённые в тачку, как ломовые лошади. А изменить этот жизненный круг не могли. Он в силу своей травмы головы не мог понять её внутреннего мира, не мог приласкать и утешить, сгладить и заполнить пустоты, которые всё больше, как рок судьбы, посылала ей жизнь.

Она, как машина, жила и тянула лямку. Ей жалко было детей, жалко мужа. Она во всём была выше его, но, настрадавшись в Германии, понимала, что не он виной тому, каким его сделала война. Мама всё чаще стала приходить к ней во сне. Пыталась сказать что-то. Бегала Оля на кладбище, просила у неё сил всё вынести, просила заботиться на том свете о Витеньке.

И вдруг её как осенило:

— Мама, я поняла, надо родить ещё ребёнка. Он восполнит утраты жизни и внесёт новое и светлое. Так появился ещё один сын — Сергей.

И на самом деле на некоторое время глаза Ольги заблестели искорками надежды. Дети подрастали. Устроилась она опять на работу в локомотивное депо вызывной. Бегая по городу, вызывая машинистов и помощников, могла проверить, как дела дома, заскочив на минутку.

Но вскоре Галина узнала, отчего так светятся глаза Оли. Она просто влюбилась. Влюбилась в человека, который лет на 15 старше её. Где она его встретила, как он смог пробудить её сердце, так и осталось для всех загадкой. Она никому ничего не рассказала. Она не изменяла мужу, не забывала о семье, но всё чаще надевала своё самое красивое платье, подкрашивала губы, брала в руки сумочку и отправлялась на свидание в парк. Они бродили, сидели, о чём-то разговаривая, потом долго не могли распрощаться…

Он был тоже женат, имел детей. Городок маленький, его жене быстро это донесли, Макару, естественно, тоже. Но он хоть и раненный был в голову, оказался намного порядочнее и культурнее других, кто пытался внести разлад в семью.

— Ольга, говорили, что ты влюбилась. А почему такая же, как и прежде. Я этого не заметил. Хотя ты похорошела, вон завивку сделала, наряжаться стала… Врут, или правда?

— Конечно, врут, кому я нужна с оравой детей. И тебя, куда я дену.

Больше к этому разговору они не возвращались, тем более что «доброжелатели» сумели вывести из себя жену Максима, так звали мужчину, который пробудил чувства в душе Оли.

Свидания прекратились и опять на долгие годы быт, работа, дети заполнили жизнь Ольги. Два раза судьба подарила ей всплеск в виде лучика счастья. Но два раза она только поманила её на горящий уголёк, который тут же потух, не сгорев и не превратившись в пепел.

— Почему другим всегда хочется видеть только плохое в общении двух людей, с горечью думала она, — почему в душах близких тут же загорается ревность собственника, а не желание быть интереснее и лучше, чтоб привлечь внимание на свою сторону. Почему люди думают, что злобой и руганью можно восстановить утраченное. Да, можно вернуть угрозами в семью, но нельзя заставить человека любить. Его оболочка будет маячить каждый день рядом, но сам он будет, ох как далеко в своих мечтах и стремлениях…

Думы о Боге тоже не раз приходили на ум. Мама вселяла в душу веру, но не вселила прочно ни одной из дочерей. Она пыталась передать им своё мастерство, как когда-то передала ей мать. Но ни Шура, ни Ольга не приняли её дар. У Шуры были небольшие способности, но не было никакого желания их развивать. Оля же совсем не воспринимала, как подобает, мамин дар. У неё был свой круг знаний, свои мышления. Она, как и в молодости, не выпускала из рук книги. Читала всюду, когда была свободная минута. Хотя в возрасте всё чаще думала о Боге. Но не могла для себя решить этот вопрос. Не находила в душе тяги, а без этого думы оставались думами.

— А ведь другие находят свой путь к Богу, — не раз размышляла она, — обращаясь к нему, успокаиваются душой. Ходят в церковь, молятся, просят прощения… Возможно, это тоже от душевного одиночества. Там вокруг люди, человек чувствует себя занятым и нужным, заполняет свой быт молитвами и разговорами о ВЕЧНОСТИ и ЦЕННОСТИ своего существования. Несколько раз пробовала общаться с верующими, не пропускающими ни одно служение в храме. Но холод и пустота осталась в душе. Ей нужен был живой человек, к которому бы тянулась душа, чтобы тепло и понимание согревали сердце. Ведь для чего-то была она рождена на этот свет. Все свои силы она отдаёт близким людям, работе, а тоска гложет внутри, не даёт покоя.

Возможно, так СУДЬБА готовила её к самому страшному, что предстояло ещё пройти на своём жизненном пути.

 

Глава 3. Трагедия

Юрку провожали в армию. По этому поводу накрыли стол, пригласили близких родственников и друзей. В начале мая выдалась тёплая солнечная погода, поэтому танцы организовали во дворе. Баянист умело и задорно исполнял русские плясовые.

Танцы были в самом разгаре, когда к калитке дома подвалила толпа знакомых мальчишек. Одни были чуть моложе Юрки, учились в выпускном классе, другие его возраста. На проводы приглашены не были, но так было заведено вокруг, что местные ребята сами приходили и провожали приятелей в армию.

Юрка подошёл к матери, они вместе организовали для пацанов стол. Угостившись прямо во дворе, ребята весело разговаривали, желая виновнику торжества хорошей службы. Танцы их как-то особенно не увлекали. Девочек почти не было, поэтому подёргавшись кружком, они скоро удалились, обещая завтра придти и проводить Юрку на вокзал.

Мама Юры из последних сил старалась, как полагается, отправить меньшего сына в армию. Последнее время она очень плохо себя чувствовала, сильно исхудала, обошла всех врачей, но ничего не помогало.

Родственники знали, что болезнь её неизлечима, но от неё скрывали страшный диагноз, который им сообщили врачи. Она сама уже давно догадалась, но молчала, не хотела лишний раз расстраивать мужа и сыновей. Разговаривая как-то с соседской девочкой, с которой рос Юрка, она напрямую ей сказала:

— Таня! Меня скоро не будет. У меня рак желудка. Как ты думаешь, может мне съездить в область и удалить опухоль? Поможет ли? Юру с армии я уже не дождусь, душа чувствует.

В свои 18 лет Таня впервые слышала обречённое признание, внутри всё похолодало, горячим потоком жалость к тёте Поле пронзила сердце:

— Тёть Поль, не отчаивайтесь. Вам обязательно надо съездить в онкологический центр. Вам помогут. Всё будет нормально, и Юрку мы встретим с армии вместе.

Тётя Поля всегда разговаривала с Таней, как со взрослой. Наверно потому, что она была очень серьёзной и отличалась от других, даже взрослых людей, какой-то надёжностью и не свойственной юности рассудительностью.

С Юркой с детских лет они всегда были вместе. Его отец был двоюродным братом Таниной бабушки. Но не только родство сближало их. Оба были заядлыми грибниками, любили лес и всё свободное время старались проводить в Мадьярщине.

Так назывался с времён войны лес, прилегающий к их району. Там стояли венгры, воевавшие на стороне Германии. И на футбольном поле, которое находилось там же, всегда собирались и проводили свободное время подростки. Таню мама отпускала туда спокойно только с Юрой.

А сейчас Таня завершала учёбу в техникуме, приехала на майские праздники домой. Уже состоялось распределение, в июле ей тоже предстояло на три года отправиться на край земли. Договорились с Юркой писать друг другу, делиться впечатлениями.

Родственники чинно разговаривали, усевшись на лавки во дворе. Молодёжь, окружив Юрку, весело смеялась, слушая рассказы Алёши, который только что пришёл весной из армии. Он служил на севере в Апатитах, ещё не совсем освоился к жизни после дембеля. После майских праздников собирался устраиваться на работу.

Рядом с братом крутился Серёга. Он был на четыре года моложе, заканчивал 10 класс. С гордостью посматривал на Алёшу, его весёлые воспоминания об армейской службе Серёжа уже не раз слышал, но увлечённо принимал участие в разговоре.

Ему недавно купили мопед, это, конечно, не мотоцикл. Но всё же не велосипед. Ни у кого из ребят такой техники в своём распоряжении не было. Всем очень хотелось с ветерком прокатиться и покрасоваться перед девушками.

Некоторым дружкам Серёга позволял опробовать свою технику, но только в своём присутствии, наставляя и контролируя.

Тут во двор залетел соседский мальчик Димка и крикнул Сергею:

— Санёк украл твой мопед со двора и катается с друзьями возле леса.

Серёга тут же покинул компанию и побежал за Димкой. На ходу он вспомнил, что забыл закрыть сарай на замок, куда обычно ставил технику. Вот Санька, его одноклассник, который часто приходил к нему домой и воспользовался его халатностью: самовольно залез в сарай и взял без разрешения мопед.

Когда Сергей подбежал к ребятам, катающимся на его мопеде, Санёк и пару его друзей постарше, ни с того ни с сего стали избивать Серёгу, обзывая скрягой и нецензурными выражениями. Мопед они отдавать не желали, нанося приятелю побои.

Димка, видя, что Сергею не справиться одному с компанией, со всех ног помчался звать на помощь Алёшу. Прибежав во двор, где провожали Юрку в армию, он закричал так, что баянист сразу прекратил игру:

— Там Серёгу избивают! Мопед не отдают, а его бьют.

Алёша тут же побежал спасать брата. Он был рослым, сильным, красивым. Отслужив в армии, и ещё не привыкнув к жизни на гражданке, все его движения выдавали в нём солдатскую подтянутость и дисциплину. Увидев толпу ребят, избивающих брата, он побежал ещё быстрее, на ходу бранясь в их адрес.

Когда до клубка дерущихся осталось пару шагов, Санёк вскочил, молниеносно выхватил из кортика финку и вонзил её в грудь Алёши. Ещё не поняв, что случилось, Алексей сделал несколько шагов и упал замертво. Лезвие попало прямо в сердце.

Этот самый кортик подарил Саньку брат военный. Он всюду носил его и хвастался подарком. Как потом рассказывали ребята на суде, закалывал этим холодным оружием собак и котов, демонстрируя свою «храбрость».

Драка тут же прекратилась. Санёк с окровавленной финкой бросился убегать, но оторопевшие ребята стояли молча, с изумлением смотря на безжизненное тело Алёши. Побитый и весь в крови Сергей опустился на колени перед братом, и слёзы градом посыпались у него из глаз.

Первым опомнился тот же Димка. Он с воплем принёс эту страшную новость родителям Алёши Ольге и Макару, которые тоже были на проводах Юрки в армию. Вызвали скорую помощь, но всё было поздно.

Мгновенная смерть унесла Алёшку, так и не дав ему привыкнуть к гражданской жизни. Он ушёл в 21 год. День рождения отметил ещё в армии, все ребята подшучивали, что родился он в женский праздник 8 марта.

Ольга не хотела верить, что сын не живой. Она просила:

— Сыночек, вставай, у тебя только маленькая дырочка в груди, вставай, Алёшенька, почему ты лежишь?

С трудом оторвали её от сына, но оставлять одного она его не желала. Пришлось скорой посадить и её в машину рядом с телом Алёши. Макар тоже поехал вместе. Всю дорогу до морга Ольга трогала всё тело сыночка, ещё надеясь, что он оживёт. Но чуда не произошло.

Эта трагедия произошла в 1974 году.

 

Глава 4. Последний путь

После трагической смерти Алёши Ольга уже не жила, а существовала. Она машинально что-то делала дома, ходила на работу, что-то ела, пила, но что не могла ответить. Макар тоже, понурив голову, копошился рядом, ничего не говорил и ничего не желал. Жизнь в доме просто остановилась. Старшая дочь Лида была замужем и жила отдельно. Сергея вскоре забрали в армию. Хозяйство всё сбыли, Ольга уже не хотела ни коровы, ни поросят, ни курей…

Отработав смену, она садилась на велосипед и ехала на кладбище. Сначала были душераздирающие истерики, а затем она замолчала, ушла в себя.

Приходили письма с Украины от Веры, с которой свела судьба в Германии. Они несколько раз встречались, а теперь подруга, узнав её горе, звала к себе. Ольга подумала, поговорила об этом с Галиной, взяла отпуск и отправилась на Украину.

Вера жила в Чернигове. После возвращения из Германии, она, работая, окончила вечернюю школу, а затем пединститут. Замуж так и не вышла, а вот детям посвятила всю свою жизнь. Ольга для неё в душе оставалась родным человеком, слишком много они пережили вместе в доме немецкого барона. Связывала и какая-то ниточка тепла, идущая от их взглядов на жизнь, интересов. Она всегда говорила Ольге:

— Оля, хорошо, что ты у меня есть. У меня не осталось никого из родных, но я знаю, что ты меня любишь, знаю, что всегда помнишь обо мне. Это помогает жить, и одиночество не кажется столь тягостным.

Встретила Вера подругу на вокзале. Ей сразу бросилось в глаза, как она постарела. В маленькой однокомнатной квартирке они провели несколько дней, никуда не выбираясь. Вспоминали свою молодость, прожитые годы, но ни разу не коснулись трагической гибели Алёши.

Оля много рассказывала о дочери, о её замужестве. Зять ей сразу не понравился. Она пыталась отговорить Лиду связывать с ним судьбу.

— И знаешь, Вера, что она сделала, — с горечью рассказывала Ольга, — собралась и ушла к нему, когда меня не было дома. Теперь у них родилась дочь, моя внучка. Ничего хорошего там нет, как я и думала, но Лида сама выбрала свою судьбу. Хотя судьбу мы не выбираем, она сама выбирает нас.

— Вот, Алёша, — Ольга впервые заговорила о сыне, — разве думала я, что вот так он уйдёт. Знаешь, Вера, я бы поняла и смирилась, если бы он погиб в Армии. Но эта нелепая смерть… Почему так случилось? Чем я в своей жизни провинилась? Что я сделала не так? Почему судьба так безжалостна ко мне? Сначала Витя умер в 5 лет, Алёша тогда только родился. Я не была к нему ещё так привязана, как к Вите. Но мне был оставлен именно Алёша, чтоб я его вырастила и тоже похоронила. За что? И зачем я жила и живу?

После тягостного молчания, Ольга вдруг сказала:

— Я хочу побывать в Киево-Печерской лавре. Давай съездим, Вера.

— Давай.

На следующий день они поехали на автобусе в Киев. Бродя по подземным кельям святых, Ольга молчала, на нетленные мощи она смотрела с отрешённым взором, думая о чём-то своём. А вот в храме, где шла служба, она как-то ожила, взор её что-то искал. А потом стремительно пошла, не обращая внимания на молящихся, к иконе святой Божьей матери. Вокруг недовольно зашептали, что идёт служба, надо молиться, а не ходить. Но Ольга не слышала. Она вся была уже во власти своего горя, на неё с иконы смотрела тоже мать с ребёнком на руках. Она была вместе с ней в своём восприятии Бога. Всю жизнь у неё почему-то Всевышний представал перед глазами в женском обличье.

— Возможно в женщине ВЕЧНОСТЬ, начало всех начал, — не раз думала Ольга.

Поставив свечи, она ещё долго бродила от одной иконы к другой. У неё был свой путь к Богу, она никому этого не рассказывала. Да и, наверняка, никто бы не понял её, попытайся она рассказать свои душевные порывы. Бог был внутри её. Но служить ему, преклоняться она не умела.

Выйдя из храма, она вдруг сказала Вере:

— Я знаю, мне недолго осталось. Сегодня я прочла это в глазах Божьей матери. Она постоянно притягивает меня, не даёт покоя. Я не знала почему? А теперь знаю.

— Поехали, Вера, к тебе, я больше никуда не хочу.

Через неделю Ольга вернулась домой и помчалась на кладбище. Она не могла оторваться от могилы сына, должна была быть рядом.

Лицо осунулось, голова стала почти белой, хотя ей было только 49 лет. К осени, когда в лесу пошли грибы, всё свободное время она стала проводить там. Грибов собирала много, раздавала родственникам, соседям. Сама делать из них ничего не хотела. Но лес на какое-то время успокаивал её, боль в груди отпускала, и становилось легче дышать.

Посменная работа вызывной в Локомотивном депо, оставляла много свободного времени, а она не знала, куда его деть. Кладбище и лес, лес и кладбище. А потом наступила зима. Долгие зимние вечера совсем истерзали душу, постоянно не хватало воздуха, ком подкатывал к горлу, болело в груди, голова наливалась свинцовой тяжестью.

Книги, её любимые книги, тоже уже не интересовали. Больше она не читала. Но было видно, что она постоянно о чём-то думает и не решается в слуг высказать свои мысли.

И вдруг она решилась и выдохнула:

— Галина! А Бога нет. Если бы он был, он не позволил бы такое. Его просто нет.

Галина не знала, что ей отвечать. Не было лекарства и слов, чтобы снять боль матери. Этот душераздирающий крик, сказанный тихо без плача и истерик ещё больше вызывал сострадание.

После года по Алёше Ольга прожила ещё месяц. Умерла она от инсульта почти мгновенно.

Сергей с армии приезжал на похороны матери, а потом присматривал за отцом. Макар доживал свою жизнь с сыном и его семьёй.

 

Юра

 

глава 1

— Мама, я не приду сегодня домой, — взволнованно сообщил Юра по телефону.

— Что случилось, сынок?

— Представляешь, прихожу к Витьке, дверь не заперта, захожу, а он повесился прямо в комнате, где крючок для люстры. Я не растерялся и обрезал его. Во время успел. Он живой. Мы сидим и разговариваем. Я переночую с ним.

— О, Господи, а что случилось?

— Не знаю, он молчит. Ещё толком не пришёл в себя.

— Может, скорую надо вызвать?

— Не надо. Он в норме и не хочет никого видеть. Не волнуйтесь за меня. Я завтра от Витьки на работу пойду.

— Хорошо, сынок, позвони потом с работы.

— Хорошо!

С Витькой Юра познакомился в армии. Вместе служили после окончания машиностроительного института. Сдружились, а потом стали общаться на гражданке, так как жили в одном городе.

Общительный Юра и замкнутый Виктор были совсем разные. Но, как говорят, что противоположные полюса притягиваются, так получилось и с ними.

Юра рос в благополучной семье, с медалью окончил школу, без труда поступил в институт.

Витя, наоборот, с раннего детства был предоставлен сам себе, так как рос с бабушкой. Родители развелись, а потом завели другие семьи, а сына отдали на попечение дедушки с бабушкой.

Учился он средне, но в институт поступил и окончил его в один год с Юрой. В институте они не были знакомы, учились на разных факультетах, и дороги не пересекались.

А вот в армии привязались друг к другу и были неразлучными.

Отслужив положенный год, они устроились вместе в одну организацию и продолжали тесно общаться друг с другом.

У Витьки вскоре умерли дедушка с бабушкой, и он оказался один в двухкомнатной квартире.

Девушек в их жизни долго не было. Застенчивый Виктор, побаивался противоположного пола, а Юра обжёгся ещё в институте, влюбившись в однокурсницу. Она сначала притянула к себе нецелованного парня, позволила познать близко женщину, а потом предпочла его более взрослому и опытному молодому человеку. Юра мучился, пытался отвлечься встречами с другими девушками, но Маринка всегда стояла перед глазами и не уходила из сердца. И он с облегчением вздохнул, когда после окончания института, их дороги разошлись.

На работе у него завязались отношения с молодой разведенной женщиной. Она сама часто приглашала его в гости, отправляя на время своего пятилетнего сына к бабушке.

Вечером она накрывала стол, при этом всегда они сначала выпивали бутылку коньяка, а потом до утра сгорали в страстных объятиях.

Юрка понимал, что это только секс, а ему очень хотелось чувств, горения души, как с Маринкой.

А когда он не приходил домой, родители долго вычитывали его, мама плакала, что не спала ночь. Поэтому Юра стал избегать встреч с Олей, предпочитая уединения с Виктором.

Дружба двух парней незаметно переросла в какое-то до сих пор неведомое им чувство привязанности. Их тянуло друг к другу так сильно, что всё свободное время они стали проводить вместе.

Маме Юры нравился тихий и застенчивый Виктор. Она считала, что он положительно влияет на сына и всегда с удовольствием принимала его дома, старалась накормить и расспросить о работе, о которой Юра никогда не любил рассказывать.

И вот Юра просто успел по какой-то случайности спасти жизнь друга.

Потрясённый он, как мать, гладил его по голове, просил успокоиться и рассказать, что произошло.

Витя молчал. Отсутствующим взором он смотрел куда-то в сторону. А потом заплакал, как ребёнок, и уткнулся Юрке в плечо.

— Не спрашивай, ты меня не поймёшь, — выдавил он уже захлёбываясь от рыданий.

— Поплачь, будет легче, потом расскажешь.

— Давай выпьем, — вдруг предложил Виктор, — у меня есть бутылка водки, — хочется отпраздновать моё несостоявшееся убытие в мир иной.

— Давай! Где она у тебя стоит? Я так есть хочу. Ты полежи, я сам всё приготовлю.

Юра начистил картошки, умело нарезал её ломтиками и через несколько минут по всей квартире вкусно запахло. Золотистые жареные ломтики он красиво разложил на тарелки, нарезал солёных огурцов и с сияющим видом произнёс:

— Кушать подано!

— Садитесь жрать, — добавил Виктор и впервые улыбнулся.

Юра таких слов никогда не произносил. В их семье блюлись законы интеллигентности, чистота русского языка соблюдалась неприкосновенно. Особенно мама с детства много говорила ему о «великом и могучем». По жизни много приходилось постоянно слышать всяких выражений, которые вызывали в его душе отторжение. Но словечки Витьки у него всегда вызывали какое-то чувство простоты и близости в общении.

— Ладно, уж, садись за стол, будем праздновать. Скоро мне будет 26 лет. Вроде, уже немало, а я всё ещё чувствую себя маленьким мальчиком.

— А я не чувствую, а на самом деле маленький и не приспособленный к жизни, — отозвался в тон Виктор.

— Да, ладно, на работе тебя вон как хвалят. У тебя к технике талант от рождения. А я — клерк, мне только начальником надо быть. Ты заметил, какие они у нас все тупые?

— Заметил. Поэтому и не хочется с ними близко сталкиваться.

— Всё, хватит умных рассуждений. Давай за тебя по полной и будем есть, пока картошка не остыла.

Приятное расслабляющее чувство теплоты почувствовали они после нескольких рюмок водки, захотелось поговорить, поделиться сокровенным.

Раскрасневшийся Виктор вдруг сказал:

— Юра! Хорошо, что ты пришёл. В последнюю минуту я сам пожалел, что сделал это. Но было уже поздно.

— Глупый ты, Витька! Ведь жизнь — самое ценное, что у нас есть. Обещай, что ты больше этого не сделаешь.

— Обещаю!

А утром Юра с Виктором были на работе.

 

глава 2

В обеденный перерыв Юра отправился в цех проведать Виктора и пригласить на обед в кафе напротив. В бытовке, где переодевались женщины, слышался смех и голос Катьки, громко рассказывающей о своих очередных приключениях на любовном фронте:

— Промучилась с нашим горем-бригадиром, я и так и этак, а у него никак, — заливисто делилась она с подругами.

— Хватит, Катька, трепаться, тебя уже и жеребец не удовлетворит. Каждый день мужиков меняешь, — оборвал её чей-то голос.

Из услышанного Юра тут же понял вчерашнее состояние Вити и про себя подумал:

— Ну и нашёл с кем опыта набираться.

Ему стало обидно за скромного и чистого друга. Катькины похождения на заводе всем были известны. Умела баба охмурить любого мужика. Начальство с ней никогда не связывалось, боясь огласки любовных утех. Мало кто устоял от чар этой Екатерины 2, как в шутку величали её в своём кругу.

Тут из цеха появился Виктор, на ходу снимая с себя рабочий халат.

— Пойдём быстрее, пока толпа не подвалила, а то в очереди будем стоять. Я всегда есть хочу.

— Растёшь, — похлопал Виктор по плечу друга, — поэтому и голодный.

— Куда ещё расти, итак под два метра.

— Вот рост и требует питания.

Перебрасываясь новостями, они плотно пообедали и договорились вечером сходить в парк к озеру.

— Может, встретим там кого-нибудь, — подмигнул другу Юра, — а то мы с тобой уже засиделись в красных девицах. Мама говорит, что нам пора жениться.

— Тебе, да, пора, а я никогда не женюсь.

Настроение Виктора сразу пропало, и Юра понял, что не ошибся.

— Ладно, вечером продолжим эту тему. А сейчас пошли работать. У моего отца скоро юбилей, уходит на пенсию. Мама решила устроить торжество дома. Так что поможешь мне с музыкой.

— Хорошо. У меня для них много записей есть на дисках. Я бабушке собирал её любимые песни.

— Вот и хорошо! В выходные пересмотрим всё, послушаем и выберем. И под гитару мы с тобой споём нашу любимую, солдатскую. Помнишь, как мы с тобой в части пели?

— Помню, — заулыбался Виктор, — нас с тобой все ребята любили слушать.

— Вот именно, так что не вешай нос, дружище! Мы с тобой как запоём, так все девчонки у наших ног будут.

— Они итак все у твоих ног. Мне бы твою энергию и уверенность в себе.

— Да, нет, Витька, это только бахвальство. Я тебе не рассказывал, как влюбился в институте, и как она бросила меня. До сих пор в душе горит от воспоминаний. А Ольга — это баловство.

Всё. До вечера. Заскочу домой, чтоб мама не волновалась, а потом встретимся.

А вечером в парке Юра рассказал Витьке, как страдал, мучился от неразделённой любви к Маринке, как пытался вернуть её, поджидая возле института после занятий и пытаясь провожать до общежития. А потом всё понял, когда увидел её в комнате в кровати с другим. И прекратил все ухаживания, хотя сердце продолжало ныть.

— Так что, Вить, не переживай, не один ты неоценённый. Это только быки и кобели с любой встречной могут. А с твоей душой надо любить и дарить эту любовь девушке. Тогда всё получится нормально. Секс не для каждого, да и след он оставляет внутри грязный, несколько дней хочется смыть с себя эту нечисть, — засмеялся Юрка, — ты думаешь меня тянет к Ольге. Нет. Несколько раз видел её сынишку. Вот его мне жалко, что из-за меня мама отправляет ребёнка на ночь к бабушке. И каждый раз сначала пьём. Ничего хорошего в этом нет, поверь мне.

Долго они бродили по парку, потом присели на скамейку на берегу старого озера. Сосновый бор в лучах заходящего солнца отражался в тёмной воде, создавая картину таинственности и величия. Некогда чистое и ухоженное, озеро возле берегов стало зарастать камышами, поверхность затянуло ряской, чуть вдалеке виднелись всплески, значит, рыба ещё здесь водилась.

— А помнишь, какой ухоженный парк был в советские времена? И лодочная станция была. А вот здесь стояло кафе «Поплавок». Сейчас и фундамента не осталось. Всё разобрали, ни одного кирпичика не осталось. А каким вкусным казалось мороженое, которое в нём продавали.

— Да, помню. В ночь после выпускного бала мы катались здесь на лодках и купались. Весело было.

— Вот видишь, Витя, как в жизни бывает хорошо. Не всё же будут и у нас тёмные полосы. Вспоминаем хорошее, значит, и впереди нас ещё ждёт счастье. Встретим своих девушек, нарожаем детей и заживём, как полагается, в любви и согласии. Ведь мы с тобой так молоды!

— Молодец ты, Юра! С тобой всегда легко. Твоя жизнерадостная энергия помогает и мне. Пошли по домам. Твоя мама вчера волновалась за тебя, так что на сегодня хватит.

— Пошли.

 

глава 3

На юбилей отца были приглашены близкие родственники, соседи и коллеги по работе.

Юра с Виктором заранее расставили столы в зале и, пока женщины занимались приготовлением холодных закусок, включили любимую папой и мамой песню в исполнении Анны Герман «Надежда».

— Знаешь, Вить, мой папа родом из Приморья. Есть там посёлок «Таёжный». Мама отрабатывала по распределению во Владивостоке, а папа учился в Политехническом институте. Вот они там и встретились. А потом после моего рождения переехали в наш город на родину мамы. Пока были живы папины родители, мы всей семьёй летали на самолёте в Приморье. Теперь в «Таёжном» в основном дачи с особняками.

— Сейчас и у нас вокруг одни коттеджные посёлки. Вокруг больших городов скуплены все земли и застроены теремами с высокими заборами. «Долины бедных» растут как грибы, — добавил Виктор, — и откуда у людей такие деньги? Нам на заводе копейки платят, еле хватает концы с концами сводить. А работаем как лошади. К вечеру еле плетёшься домой от усталости.

— А скоро и такого заработка не будет. Я слышал, что готовятся документы на банкротство завода. Нас всех сократят и отправят на улицу. Уже есть покупатель из Москвы. Должны на днях приехать представители для осмотра и оценки, что мы из себя представляем. Хорошо, что папа на пенсию уходит. Он всю жизнь на заводе отработал, переживает, что развалили производство. Мы с тобой пришли работать, когда еле наскребли оборудования из всех цехов для выпуска продукции. А он помнит, каким был завод в советские времена, сколько людей работало, и какие мощности были.

— Значит, и мы с тобой скоро будем ездить на заработки в Москву?

— Да, Вить, видимо, всё к этому идёт. Будем и мы с тобой гастарбайтерами, если не устроимся в какой-нибудь магазин менеджерами.

— Какой из меня менеджер? Я не пойду ни в какие магазины. Это ты у нас можешь красиво говорить. А я буду на заводе работать, пока не выгонят.

— Тебя, я думаю, не выгонят. Где они ещё такого наладчика оборудования найдут? Твой талант к технике встречается не часто, но оплачивается копейками. Пашут хозяева на таких, как ты, Витька. А я со своего техотдела точно буду сокращён.

— Ладно, будет видно. Лучше расскажи, кто та девушка, что маме твоей на кухне помогает?

— Понравилась? — заулыбался Юра, — это моя двоюродная сестра из Гомеля приехала, Машенькой зовут. Она университет окончила, работает в школе, преподаёт русский язык и литературу. Я тебя потом познакомлю.

Вскоре начали приезжать гости, папа с мамой были заняты ими. Они вспоминали свою молодость, как всегда, разговор шёл о последних подорожаниях продуктов, о мизерных пенсиях, а дядя Коля, брат мамы, рассказал всем, как не мог найти крайнего в ЖКХ, когда потекла крыша в их десятиэтажном доме.

Юра тем временем подозвал к себе Машеньку и представил другу.

— Вить, моя сестра самая красивая девушка и, учти, самая умная, — и тут же добавил, — вы оба прилетели к нам, смертным и тупым, с другой планеты.

Маша засмеялась, хорошо зная своего братца и его постоянные шуточки, а Витя покраснел и неуверенно назвал девушке своё имя.

В это время мама пригласила всех к столу, и молодые люди сели рядом поближе к музыкальному центру.

— Я думаю, папа скоро возьмёт в руки баян и выдаст весь свой репертуар, — шепнул Юра друзьям, — он редко сейчас берёт его в руки, но гостям показать своё мастерство любит. У меня голос по наследству от папы. Поёт он классно.

И точно, папа вытащил баян и сразу все гости заулыбались и замолчали.

— Начну с любимой песни нашей мамочки. Она в детстве обожала её слушать. У дедушки с бабушкой была пластинка песен из кинофильма «Карнавальная ночь», так моя несравненная жена днями заставляла её крутить на проигрывателе и при этом хорошо кушала и отменно себя вела.

Ах, Таня, Таня, Танечка,

С ней случай был такой:

Служила наша Танечка

В столовой заводской.

Запел папа, тихонько подыгрывая на баяне. А потом поток старинных мелодичных песен приятно окутал всех гостей. Все с замиранием сердца слушали, как он пел свою любимую песню «По диким степям Забайкалья». А потом вместе с хозяином подпевали ставшие родными белорусские песни «Касiy Ясь канюшыну», «Берёзовый сок», «Мои года», вспоминая свою молодость, дискотеки, поездки в колхоз на картошку, где выплясывали по вечерам в сельских клубах под раскатистые звуки баяна. Всё куда-то ушло вместе с социализмом, разучился народ радоваться, веселиться вместе.

А когда Юра с Витей запели под гитару свою армейскую строевую «Не плачь девчонка», Машенька уже не сводила глаз с Виктора. А он на словах:

Hемного пpошагал, пока не генеpал

Hо может быть я стану стаpшиной,

Пpости, что не сумел, сказать что буду смел

И то, что будешь ты моей женой…

совсем покраснел и засмущался. Голоса у ребят были отменные. Аплодировали им стоя.

Вечер в папину честь удался на славу. Старшее поколение ещё долго отмечало юбилей за столом, кто-то танцевал, а дядя Коля увлечённо рассказывал соседу о своих приключениях на рыбалке. Молодые же решили прогуляться по парку у любимого всеми озера. По субботам там собиралась молодёжь на танцплощадке и прогуливалась по тропинкам соснового бора.

 

глава 4

Отношения Виктора и Машеньки складывались стремительно и вызывали в окружающих родственниках положительное одобрение. Глаза девушки светились счастьем. Встречи по выходным, когда Виктор мчался в Гомель, оборвали близкое общение двух друзей.

Теперь Юра всё чаще заглядывал к Ольге, домой являлся под утро, вызывая тем всплеск эмоций со стороны родителей. Маме очень не нравилось, что с приходом сына, разящие запахи спиртного разносились по всей квартире.

— Юра, что ты делаешь? — не раз взывала она к разуму сына, — ведь так и спиться недолго. Когда кончатся твои ночные похождения?

— Не знаю. Завод закрывают. Витька собрался жениться и переезжать жить в Гомель. А я пока не определился.

— Вот видишь, Витя — молодец, встречается с Машенькой, а ты, говорят, проводишь время с женщиной, которая старше тебя лет на десять.

— Мам, ну и пусть говорят, куда хочу, туда и хожу. Не волнуйся, спи спокойно. Жениться я на ней не собираюсь.

Отец с укором смотрел на сына и помалкивал, не смотря на призывы жены поговорить с ним по — мужски.

Вскоре Виктор уволился, продал квартиру и переехал жить в Белоруссию. С Машенькой они расписались, скромно отметив торжество в кругу семьи. Своя однокомнатная квартирка в Гомеле, купленная Виктором, стала уютным гнёздышком для молодожёнов. С работой у него тоже всё сложилось удачно. Производственное объединение «Гомсельмаш» (белорусский производитель сельхозтехники) приняло молодого инженера на работу без всяких препятствий.

Институт транспортного машиностроения по специальности «Металлорежущие станки и инструменты» и стаж на заводе послужили Виктору хорошей рекомендацией.

При встрече он уговаривал Юру тоже попытать счастье в Белоруссии, а не в Москве, но он категорически отказался и, как всегда, с иронией заявил:

— Витёк, ищи мне сначала красавицу белоруску с квартирой и машиной, вот тогда я сразу готов буду на всё. А пока поеду в столицу-матушку своей ненаглядной России. Ещё не знаю, когда и куда, но уже решил.

Вскоре завод досрочно отправил на пенсию всех, у кого возраст подошёл к этому рубежу, массово были уволены по сокращению штата сотни работников. В их числе был и Юра.

С месяц он скитался дома без дела, а потом заявил родителям, что уезжает туда, куда все едут, в Москву.

Первое время Юра жил у родственников. Его двоюродная сестра жила в двухкомнатной хрущёвке вместе с мужем и дочкой. Оба они работали преподавателями в горном институте. Пытались помочь ему устроиться на работу, но без московской прописки это, увы, не удавалось.

Почти месяц он скитался по Москве, но так и не нашёл себе постоянного места работы по специальности. Стыдно было возвращаться в дом к родственникам, чувствовал, что пора и честь знать. Поэтому согласился поработать на частном предприятии по изготовлению искусственного облицовочного камня.

Бригаду молодых парней, таких же, как Юра, привезли в Московскую область и поселили в вагончики прямо на территории завода.

С первых дней каторжный, тяжёлый и непривычный труд привёл молодых людей в удручающее состояние. Рядом трудились выходцы из Средней Азии. Их выносливости можно было позавидовать. Они безропотно тянули тяжкое бремя, переговариваясь между собой на своём родном языке. С русскими не вступали в контакты и делали вид, что не понимают языка, когда к ним обращались. По вечерам из вагончиков, где они жили, раздавались вкусные запахи готовившейся пищи.

Юра же со своими русскими собратьями без сил падал на свою двухъярусную кровать и засыпал тяжёлым сном, и снился ему один и тот же кошмар, будто кто-то давит его за горло, он пытается вырваться, но никак не получается. На этом месте он всегда просыпался в поту, ломота в теле и неприятный осадок в душе, мучили его, не давали покоя.

Сначала он хотел бросить всё и вернуться домой. Но чувство своей никчемности терзало его, гордость не позволяла сесть на шею родителей пенсионеров. И он подчинился безропотно судьбе, влача своё существование. Жизнью назвать свой быт и непосильный для него труд он не мог. Постепенно водкой они стали снимать усталость и стресс. А утром с перепоя грязные и чумные опять выполняли надоевшую и однообразную работу.

Все заработанные деньги уходили на еду и спиртное. Из симпатичного и весёлого парня Юра превратился в человека без возраста, хмурого и с потухшим взором.

А вскоре хозяева их уволили, наняв ещё бригаду мужчин из Средней Азии.

На билет до родного города денег у него хватило. Приехал он рано утром. На улице было темно. Родители ещё спали, в доме свет не горел. Посидев на скамейке, он понуро пошёл в сторону парка. В кармане у него лежала бельевая верёвка, прихваченная в вагончике. На ней они сушили постиранное бельё. Ловко перекинул её через сук берёзки и сделал петлю.

Когда рассвело, женщина из пятиэтажки напротив вышла на прогулку с собакой, она и нашла бездыханное тело Юры. Ноги его почти касались земли.

Это случилось 6 апреля 2002 года. На похоронах учителя и одноклассники Юры говорили его родителям, что умнее и талантливее парня не было в школе. Всегда жизнерадостный, умный, весёлый и приветливый он мог поднять настроение каждому, всегда спешил на помощь и так умел её оказать, что у человека всегда оставалось в душе тепло к этому мальчику. А вот ему никто не смог помочь. Так и ушёл Юра из жизни, оставив кровавый след в душах своих родителей.

Они страдают и не могут понять, почему это произошло. Кто в этом виноват? И почему так случилось?

 

Юбилей

Михаил Леонидович был в приподнятом настроении. Завтра день рождения, 60 лет.

— Наконец-то! — говорил он коллегам по работе, — 40 лет отработать на одном месте — это вам не шуточки.

Зашёл в кадры предприятия, написал заявление об увольнении в связи с наступлением пенсионного возраста, пригласил на торжество к себе домой. День рождения совпал с субботним днём, поэтому многие обещали навестить юбиляра.

Лето, начало августа, погода стояла хорошая, многим хотелось отдохнуть и побыть на природе. А Михаил Леонидович жил в живописном месте недалеко от города, всего пятнадцать минут езды на электричке.

На работе купили ему в подарок большой телевизор «Фотон». Сам начальник переговорил с начальником промтоварной базы, и там выделили это сокровище из уважения, конечно, не к юбиляру. Но какая разница, ведь за цветным телевизором надо простоять в очереди минимум полгода, отмечаться в списках.

А тут такой подарок купили сразу. Юбиляру пока не показывали. Решили осчастливить завтра. А главное, собранных денег хватило, хотя немного подкинул местком. Но их решили отдать в конверте, по пустякам не стали тратить.

Михаил Леонидович тоже весь день провёл в закупках. И здесь помог начальник, переговорив с начальником продовольственной базы. В магазинах ведь почти ничего не купишь. Так что выделили машину на несколько часов и привезли всё с базы прямо домой, облегчив тем юбиляру поиски.

Собирались погулять коллективом, тем более на следующий день в воскресенье будет День Железнодорожника и День города. С одного праздника в честь юбиляра сразу попадали в другой, профессиональный. Поэтому заодно закупили всё необходимое на базе и для воскресенья.

К концу дня в цехе появился сам начальник предприятия. Увидев Михаила Леонидовича, подошёл, пожал ему руку со словами:

— Леонидович! Может, передумаешь и поработаешь ещё. Что ты так сразу решил уйти. Других не выгонишь, а ты бежишь с родного предприятия.

— Устал, Николай Алексеевич! Хочется отдохнуть и всё тут. Сорок лет отпахал. Хватит!

— Ну что ж, раз так решил, желаю на пенсии всех благ. Отдыхай!

— Спасибо!

После вечерней планёрки все разошлись по домам, а Михаил Леонидович поехал на электричке на свою станцию, где он жил в своём доме. Были у него жена и два сына. Но как-то так сложилось, что они уже давно обитали врозь. Сыновья выросли и жили с матерью в квартире в городе, а он после смерти мамы не захотел продавать дом на станции. Вот и переселился сюда, чтоб ухаживать за домом и заодно за садом и огородом.

Жила у него во дворе собака Булька. Дворняжка, но умный пёс, вырастил его с маленького щенка. Встречал Булька хозяина радостным повизгиванием, становился на задние лапы, протягивая передние Михаилу Леонидовичу. Так они здоровались. Держал кур, раньше и поросёнка, но в этом году не стал заводить, поросята последние годы болели и не велись. Решил повременить.

В выходные приезжали жена, порой, с сыновьями. Возьмут, что им нужно и опять в город. Но в огороде жена помогала сажать и овощи и фрукты. Так что всего хватало всем. В саду тоже урожай был всегда: и яблоки, и груши, и вишни, и сливы. Смородина и малина вокруг забора была посажена ещё мамой. Она всё своё время проводила, ухаживая за садом и огородом. Так что Михаил Леонидович в основном только поддерживал порядок заведенный ещё ей. Сына она приучила к труду на земле. Именно она научила его любить ЗЕМЛЮ. Вот он к ней и прикипел.

В квартире в городе жить не любил. Тесно было ему там, не хватало воздуха, простора… А здесь ему было хорошо. Возле гаража смастерил себе стол под навесом и всё свободное время что-то пилил, строгал по хозяйству. Своими руками сделал наличники на окнах в доме, с красивыми рисунками. Все заглядывались на его дом, когда проходили мимо. Делал табуретки, скамеечки, столики. Нравилось ему работа по дереву. Потом с любовью дарил свои поделки друзьям и родственникам.

Любил Михаил Леонидович посидеть с удочкой на берегу реки, речка рядом, за пригорком. А надо съездить куда — мотоцикл Днепр на подспорье. Поэтому и тянуло его на пенсию, чтоб вольно заниматься любимыми делами. Жена уже давно привыкла к такому образу жизни и не приставала с какими-то требованиями. Вот и завтра в субботу пообещала приехать с сестрой и подругой, чтоб всё приготовить для встречи гостей. Научились они понимать друг друга, общались, как и положено мужу и жене.

Сам же Леонидович уже с вечера вместе с соседом расставили столы в зале, на табуретки положил приготовленные доски для сидения, так все делали, когда собиралось много народа. Получалось вместительно, больше человек сядет, чем на стулья. Накрыл столы вышитыми ещё мамой скатертями, доски тоже застелил. С буфетов достал мамины тарелки, рюмки, вилки, ложки — всего должно хватить.

Сел на диване, окинул взором портреты родителей, которые висели на стене рядом с мамиными иконами. Вспомнил себя мальчиком, было ему в 1940г девять лет. Именно этот день рождения запомнился ему на всю жизнь.

Внезапно ему показалось, что мама погладила его по голове и сказала:

— Ну что, сынок, пригорюнился?

Тогда папа подарил ему сумку к школе через плечо. У многих ребят были такие сумки и ему очень хотелось. Он папе говорил об этом. Это было последнее лето перед войной и казалось потом самым счастливым в жизни. Папа так и запомнился с сумкой в руках, которую повесил Мише через плечо и с улыбкой пригладил торчащие вихры на голове.

Эту сумку он бережёт до сих пор, как подарок отца, не вернувшегося с войны. Погиб он в 1943 году при освобождении Гомеля, похоронен в братской могиле. Нашли они с мамой после войны могилу отца, ездили не раз поклониться ему в п. Победа.

Так и остались с мамой вдвоём. На портретах родители оба молодые, счастливые. От воспоминаний заныло в груди. Не придал значения этой щемящей боли Михаил Леонидович. Здоровьем не жаловался. По врачам не бегал. Наверно, устал. Работая электромехаником, ежегодно проходил медицинские комиссии. Медики писали, что здоров, хотя кардиограммы, порой, были не совсем, да и давление подскакивало. Но в таком возрасте у всех так. Но боль что-то не уходила.

Вышел во двор, присел на крылечко, подышал свежим воздухом, вроде легче стало. Небо звёздное, луна светит, созвездие Большой Медведицы над домом. Перед сном ему всегда нравилось смотреть именно на эти звёздочки. Полюбуется на свой «ковшик» и пора спать. Так и в этот вечер.

Завтра предстоял трудный день. Пора уже отдыхать. Подошёл к будке с собакой, Булька заскулила, лизнула хозяину руку, потрепавшую её за ушами. Калитку закрывать не стал, да и дом на крючок тоже. Ведь утром первой электричкой должны приехать Надюшка с помощниками.

Долго не мог уснуть Михаил Леонидович. Что-то тревожное сдавливало сердце, не мог понять, отчего это. А потом задремал. И снится ему старый довоенный дом, который стоял тогда чуть правее нового. А в этом доме, видит, живут и дедушка с бабушкой, и отец с мамой. Он зашёл к ним, с радостью бросился обнимать всех. Папа крепко прижал его к себе. Даже во сне Михаил Леонидович почувствовал, как резкой болью отдалось внутри грудной клетки это объятие. Но счастье встречи так переполняло его, что радостная улыбка застыла на губах…

А утром в семь часов приехала жена Надя с сестрой и подругой. Булька встретил их протяжным воем, вместо радостного повизгивания. Войдя в дом, увидели в спальне на кровати Михаила Леонидовича с улыбкой на лице и широко раскрытыми глазами. Они сразу даже не поняли, что хозяин мёртв.

Он умер во сне от обширного инфаркта.

А в обед приехали гости с цветным телевизором и другими подарками.

Но юбиляр этого уже ничего не видел. Его уход до сих пор вспоминают в коллективе, в котором Михаил Леонидович проработал сорок лет.

 

Боль

— Елена Николаевна! Что сказал уролог? Как Ваши анализы?

— Ничего, Оленька, как всегда, шалят мои камни в желчном пузыре. Вот подлечат, и всё будет нормально.

Оля стала замечать, что Елена Николаевна стала худеть на глазах, часто жаловалась на усталость. Она недавно похоронила маму, жила одна, некому было позаботиться о её здоровье. Оля ежедневно разговаривала с ней по телефону, часто забегала домой, принося что-нибудь вкусненького, что готовила дома сыну и мужу.

Близкие отношения их связывали давно. Елена Николаевна как-то постепенно стала родным и близким человеком. Сын тоже считал её бабушкой с маленького возраста. Как все дети, он любил посчитать, сколько у него дедушек и бабушек. Бабушка Лена, приносящая постоянно книжки и игрушки, была на первом месте.

Жили они далеко друг от друга, в разных концах города. Но Оля любила ездить на велосипеде, так что преодолевала это расстояние за 20 минут. И частенько, вечерком, навещала Елену Николаевну, чтоб она не скучала и заодно помогала ей в быту. Так и жили. Но последнее время что-то тревожно Оля посматривала на состояние Елены Николаевны. Та отмахивалась, но всё же согласилась обратиться к врачам.

Время шло, посещение кабинета уролога не приносило никаких результатов. Елена Николаевна таяла на глазах.

— Давайте съездим в областную больницу, — предложила Оля.

— Хорошо, давай съездим.

На приёме в областной больнице взяли анализы и отправили в онкологию.

Они сидели в приёмном покое стационара, ожидая оформления документов. Елена Николаевна вся дрожала. Оля взяла её руки в свои, слегка прижала к себе, пытаясь мысленно передать ей часть своей энергии и тепла. Постепенно успокаивающий Олин голос привёл Елену Николаевну в нормальное состояние.

Медсестра спросила адрес и телефон родственников. Елена Николаевна нерешительно посмотрела на Олю. Она же, не задумываясь, сообщила все свои данные и назвалась племянницей. Ведь родственников у Елены Николаевны не было. Она была одинока.

— Я завтра позвоню, а через два дня отработаю смену и приеду сама. Всё будет нормально.

С этими словами они расстались. На душе у Оли было тревожно, но она не хотела, чтобы Елена Николаевна видела это. Только на улице она дала волю своим чувствам. Наревевшись, отправилась к автобусной остановке, надо было возвращаться домой к семье, на работу.

А через три дня, её как родственницу, позвали в кабинет врача и сообщили диагноз — рак.

— Её нужно срочно оперировать. Уговорите её. Она не соглашается. Процесс уже зашёл слишком далеко.

От этих слов хирурга зашумело в голове, отдало щемящей болью в груди.

Очень тяжело брать на себя ответственность за жизнь другого человека. Тяжелее этого, наверно, нет ничего на свете. Оле 36 лет, Елене Николаевне — 59. По возрасту они, как мать и дочь.

Возможно, именно такие чувства они и питали друг к другу. У Оли есть родная мама, но и Елена Николаевна ей тоже очень дорога. В мыслях она и называла её второй духовной мамой. А теперь вот предстояло уговорить близкого человека на операцию.

Долго они сидели в коридоре возле отделения, где лежала Елена Николаевна. Разговаривали, что-то вспоминали.

— Оля, может, не будем делать операцию. Я хочу дожить до 60 лет. Хочется мне отметить эту дату. Я, наверно, протяну ещё год. А больше мне не надо. — Эти слова Елены Николаевны потом несколько лет не выходили из головы Оли, камнем лежали на сердце.

— Елена Николаевна! Моей маме сделали такую операцию в 50 лет. Без этого органа женщины живут нормальной жизнью. Вас пролечат, и всё будет нормально, — уговаривала Оля.

Хирург гинеколог именно такие слова говорил Оле в кабинете, уверял, что риск, конечно, есть, но оперировать нужно обязательно.

Елена Николаевна уступила уговорам, видимо, жалко ей стало Олю. Она так и сказала:

— Мне жалко твоих забот обо мне, сколько ты время на меня тратишь…

Через неделю Елену Николаевну прооперировали. Оля находилась в больнице. Через два дня, отработав смену, она ездила в областной центр, забросила семью на попечение сестры. И во время операции она была рядом.

Хирург позвал в кабинет и, не глядя в глаза, сказал:

— Я очень сожалею, но всё было слишком поздно. Мы не смогли ничего сделать. Метастазы кругом.

Ноги не хотели идти, на душе было пусто и холодно. Какая-то безысходность сковала душу. Молча, она вышла из кабинета и пошла в палату к Елене Николаевне. Та спала от наркоза. А когда пришла в себя улыбнулась и протянула руку.

Долго они сидели, держась за руку, и молчали.

Это было 14 октября 1991 года.

А 4 декабря 1991года Елена Николаевна умерла на руках у Оли.

И потребовались годы, чтобы Оля успокоилась. Она винила себя, что уговорила Елену Николаевну на операцию, что взяла на себя ответственность за жизнь другого человека. Эта боль до сих пор живёт у неё в душе.

Возможно, Елена Николаевна дотянула бы до желанных 60 лет.

 

Вот так и жили

— Ольга Михайловна, колбаски хочешь?

— Хотеть — то хочу, но где её взять? — с ухмылкой ответила Ольга коллеге.

— А мы сейчас дельце провернём и заработаем не только колбасы, но и по курочке в придачу.

Оля заинтересовано посмотрела на Дмитрия Павловича, стараясь понять, не шутит ли он.

— Да мы и раньше с Олегом так делали, удачно получалось. Я уже выключил термички на кроссе. Только что звонила заведующая столовой, жаловалась, что телефон отказал. Я пойду туда «ремонтировать», а ты минут через 40 включи линию.

— Ну, ты даёшь, Павлович! — с изумлением произнесла Ольга Михайловна, удивляясь находчивости своих подчинённых.

— Не пошевелишь мозгами, с голоду помрёшь. Вон они, работники столовой, все на «Жигулях» ездят при зарплате в восемьдесят рублей. А мы вдвое больше получаем, а концы с концами еле сводим. Ничего страшного, если за наши же деньги продадут нам что-нибудь вкусненькое. В магазинах ведь хоть шаром покати. Одни консервы и макароны.

— Ладно. Так и быть, включу, — с сомнением в голосе выдавила Ольга, — надеюсь, что ты не будешь всем рассказывать, что даже начальницу втянул в такое сомнительное мероприятие.

— Могила! — заверил Дмитрий Павлович и, прихрамывая, расторопно засеменил в сторону столовой с инструментом для ремонта телефона.

— Здрасте, Валентина Петровна! Опять ваши пышные работницы своими формами в провода не вписались? — с улыбкой и заискивающе начал Павлович свой диалог с заведующей.

— Не говорите, Дмитрий, одна беда с ними. А в ночь оставлять столовую без телефона нельзя. Вы, уж, постарайтесь. Мне же под охрану объект сдавать надо.

— Знаю, знаю! Я даже сам прибежал к Вам, не дожидаясь монтёров местной связи. Они кабелем занимаются, так что некого прислать, — словоохотливо добавил Дмитрий Павлович, просматривая внимательно проводку из «лапши» с многочисленными скрутками.

— Я вот немного освобожусь и переделаю вам весь этот бардак, и длинный шнур к телефону подключу.

— Да, это было бы желательно, а то телефон стоит в подсобке, а с кухни плохо слышно, когда звонят.

Тем временем Павлович с видом знатока уже раскручивал телефонный аппарат, прижав трубку к уху. И, услышав, долгожданный гудок «ответа станции», радостно сообщил:

— Дело мастера боится! Готово! Проводок в телефоне отошёл в сторону линии. Видно, ваши дамочки не рассчитали силу.

— Ой, Димочка, Вам цены нет, — запричитала обрадованная заведующая, — к нам колбаска вкусная поступила и курочек только вот завезли. Пойдёмте, я прикажу Вам продать.

Словоохотливый Дмитрий Павлович, как только удалилась заведующая, с улыбкой на лице тут же переключился на разговор с кладовщицей, которой было приказано отпустить ему вожделенный приз за работу:

— Машенька, солнышко, у меня торжество небольшое дома намечается. Надо палочки две колбаски и курочек, сколько сможешь.

— Не вопрос! — бросив на весы две палки колбасы, тут же с видом собственного достоинства произнесла кладовщица, подсчитывая на счётах сумму за отпускаемый товар.

За колбасой на весах появились вожделенные цыплятки с синюшным оттенком, но такие желанные в домашнем обиходе.

Обрадованный Дмитрий Павлович на ходу поблагодарил Машеньку и засеменил дальше выполнять свой производственный долг.

Вот так мы и жили, кто как мог, в достопримечательные восьмидесятые прошлого столетия.

 

Бычки

Ида не знала, чем заняться. Душу переполняли эмоции, не давали покоя. Бросилась к телефону и позвонила хорошей знакомой. Уж она—то поймёт, посочувствует:

— Ало! Здравствуйте, Белла Моисеевна! Хочется рассказать Вам последние новости.

— Здравствуй, Идочка, я так рада тебе! Ты давно не звонила. Как Изя? Как Ромочка?

— Вот, поэтому Вам и звоню, что Рома с Изей меня скоро с ума сведут.

— Представляете, Белла Моисеевна, Рому с работы на две недели посылают на подсобное хозяйство ухаживать за быками. Рому и за какими-то быками. И что он с ними делать будет?

— За какими быками, Идочка?

— Вы же слышали, что на всех больших предприятиях выполняется программа партии обеспечить работающих мясом. Закупили бычков, и по очереди посылают всех мужчин косить им траву и кормить. Подошла очередь Ромы. Сегодня с Изей они купили косу. Долго собирали её в квартире, махали ей по очереди, чуть меня не порезали. А теперь пробуют под окнами квартиры косить траву. Я с ума сойду, Белла Моисеевна! Как можно Ромочку отпускать с косой. Мальчик никогда в руках её не держал.

— Я же говорила тебе, Идочка, мальчика пора женить. Моя племянница им заинтересовалась. Жених завидный. Зачем держишь его здесь. Будет жить в Москве, работать инженером, а не каким-то скотником.

— Вы правы, Белла Моисеевна. Но Ромочка так молод, только в прошлом году институт закончил.

— Ничего страшного, наша Розочка всего на два года его старше. Девочка тоже с образованием и квартира у неё отдельная, осталась от бабушки. Ты же, Идочка, всё знаешь.

Белла Моисеевна своё предложение посоветовала ещё раз хорошо обсудить с Ромочкой. Разговор женщин закончился наилучшими пожеланиями друг другу, так как в это время в дверях появились папа с сыном и косой.

Довольные, они сообщили маме, что завтра вдвоём пойдут на подсобное хозяйство и опробуют свой инструмент на серьёзном деле, благо Изя находился в очередном отпуске.

На следующий день Рома в 8 утра принял у сторожа (своего же коллеги, отдежурившего ночь по охране скота) всех бычков в целости и сохранности и приступил к незнакомому для него делу. Папа появился чуть позже, чтобы не скомпрометировать сына.

В загоне стояло десять молодых бычков. Голодные они издавали звуки похожие на рёв. Луг находился рядом. Сочная молодая трава стояла стеной, только коси и корми. Попробовал Рома, маханул несколько раз косой, только макушки срезал.

Взял в руки косу Изя — тот же результат. Слышали он, что косу надо отбивать, точить, но сам этого никогда не делал. Не приходилось.

С трудом накосили они немного травы в кормушки, где косой, где руками. Взмокли, а бычки ревут, есть хотят. Стали думать, как им быть и придумали: надо по очереди выпускать бычков из загона на луг и пусть сами едят.

Но отпускать не привязанных страшно, а вдруг сбегут. Решили воспользоваться верёвками, которые висели здесь же на заборе. Ими увязывали стог соломы на машине, которую привозили для подстилки.

Верёвка оказалась длинной, набросили на головы двум бычкам с двух концов и вывели их на луг. Голодный молодняк начал есть сочную траву, бежать не собирался. Видно, сил не было. Решили выпустить ещё двоих с другой верёвкой.

Изя держал две верёвки посредине, на привязи у него было четыре бычка. Рома же с трудом, но сумел покормить остальных шестерых, которые остались в загоне. Работали добросовестно. Отец с сыном всегда работали на совесть, по- иному они не умели. Вот только работа эта им была не знакома.

Устали у папы ноги, решил присесть на лугу. Намотал верёвки на руки, чтоб надёжнее было держать. Так прошло пару спокойных часов. Быки себе довольные пасутся. Изя отдыхает, глаза даже стали слипаться, в сон потянуло.

Бычки этим временем, наевшись сочной травы, вдруг набрались молодой резвости и решили пробежаться. Кто из них первый побежал, Изя не увидел.

Все четыре быка понесли его так за собой, что он уже не успевал бежать следом и удержать тоже не мог. Не мог сбросить и намотанные на руках верёвки. В результате бычки бежали и волокли по полю за собой бедного Изю.

На крик папы выскочил Рома. Бросился догонять молодняк. С трудом ухватился за одну из верёвок, вместе с папой пропахал носом землю, но бычков остановил и загнал в загон.

Всё лицо у Изи было в крови, брюки порваны, колени в ссадинах, но ноги и руки вроде шевелились, значит, были целы. А вот Рома корчился от боли в правой руке возле кисти.

Обратился к врачам, сделали снимок, оказался перелом. Утром следующего дня Роме оформили на работе бытовую травму, чтобы производственная не портила показатели работы коллектива.

Так закончилось дежурство Ромы, а на смену ему заступил Виктор. Косить он умел хорошо, вырос ведь в деревне. Но, оказавшись один на свежем воздухе, решил сначала перекусить и глотнуть горячительного, чтоб веселее работалось.

Так и сделал. Но у него была слабость, как попробует, начинался запой ровно на две недели, которые ему требовалось отработать на подсобном хозяйстве.

Но он был человек деревенский, в отличие от добросовестного Ромы, хорошо знал, что голодная скотина и солому будет есть. Поэтому, наложив бычкам в кормушки соломы, привезенной для подстилки, спал спокойно возле того же стога целый день, просыпаясь только для того, чтоб глотнуть из горлышка своей любимой жидкости.

Через несколько дней начальник прислал в помощь Виктору молодых женщин. С граблями и вилами для сбора накошенной травы прибыли они на подсобное хозяйство.

Витёк мирно спал, рядом лежало недоеденное сало с луком и бутылка. А бычки, окружённые лугом с сочной травой, жевали солому, ревели. Впалые боки наглядно говорили об их плачевном состоянии.

Без слёз нельзя было смотреть на молодняк скота. Женщины растолкали Виктора, заставили его накосить травы. Наложили полные кормушки душистого сочного корма.

Кое- как выдержали этих бычков до 7 ноября. До Нового года оставлять не решились, нечем было кормить. А в холода мог начаться падёж скота. Забили всех сразу и продали кости, обтянутые кожей, работникам предприятия к праздничному столу.

Но программу партии и лично генерального секретаря Горбачёва М. С. выполнили.

Рома же вскоре женился на Розочке и переехал жить в Москву. Видно, не решился к весне приобрести ещё специальность строителя.

Ведь уже была разработана программа партии по вводу жилья хозяйственным способом для своих работников, и предстояло её выполнить.

Но это другая история и не менее героическая, чем выращивание бычков на мясо.

 

Старость бывает всякая

— Горим! — запричитала баба Шура и, ухватив из гардероба свёрток одежды, с любовью приготовленный для погребения, выскочила во двор.

— Бабушка, это я печку затопила, чтоб тебе теплее было, — оправдывалась внучка, ничего не понимая и со страхом поглядывая в бегающие от ужаса глаза бабки.

— А это что? — тараторя про пожар и тыча пальцем на дым из трубы, продолжала бабушка.

Но вдруг внезапно как-то сникла, задрожала и присела на край скамейки возле колодца.

— Зачерпни, Танюшка, водички холодненькой и кружку мою с кухни принеси. Что-то во рту пересохло и жар по телу.

Таня быстро набрала полное ведро воды и напоила бабушку. Раньше никто не замечал ничего подобного в её поведении. Всегда тихая и внимательная, она даже голоса не повышала в разговорах, соглашаясь с собеседником и произнося своё любимое слово «клопот». Никто не задумывался, что оно означало в её понятии. Каждый переводил по-своему. Вертелось в голове, что «клопот» — всё нормально и пусть будет так. Это изречение из уст бабули всегда успокаивало и придавало уверенности в своих действиях. Звучало оно как одобрение. Если же она не соглашалась, то краткое: «Не бузи!» — тоже имело вес и к нему прислушивались.

Когда был жив дед, энергии у бабушки было непочатый край. Она целыми днями хлопотала на кухне, а летом содержала в идеальном порядке пятнадцать соток огорода. Но вот уже четыре года, как вместе с мужем были захоронены и сноровка, и желание что-то делать.

Теперь нормой в жизни стало то, что раньше отвергалось, а любимый огород был передан на попечение невестки. Мгновенно полнота не замедлила появиться в её стройном до старости теле. Все баночки с едой, которую готовила дочка дома и вовремя приносила внучка, опорожнялись с аппетитом и с каким-то безразличием. Быстро исчез задорный огонёк в её весёлых всегда глазах. Немощность тут же сковала движения, сделав походку неуклюжей и заторможенной.

И буквально через несколько дней после «пожара» новая волна затуманила разум бабы Шуры.

— Бабуль, ты что? — с изумлением выдавила Таня, переступив утром порог дома любимой бабушки.

Выдвинутый диван на середину комнаты, перебитая посуда, порванные фотографии и уничтоженные альбомы валялись вокруг. А, главное, бабуля со шваброй в руке среди этого разгрома вызывала шоковое состояние.

— Пчёлы, Танюшка, всю ночь мешали спать. Рой залетел, вот я с ним и воевала, — потупив голову, сообщила бабушка.

— Устала и есть хочу. Быстрей наливай, что принесла. Поем и отдохну, — тут же добавила с улыбкой и уселась за стол.

С трудом отыскав целую тарелку, Таня покормила труженицу и уложила спать. А сама принялась наводить порядок в доме.

Отпуск заканчивался, ежедневная работа, семья, больная мама, а теперь и бабушка вызывали в душе тяжёлые чувства, надо было искать выход и, прежде всего, у врачей.

— Это старость, склероз, — был вердикт специалиста и куча прописанных успокаивающих средств. Но одни лекарства затормаживали до того сознание, что вялость делала бабусю лежачей, а другие наоборот вселяли силу и агрессию.

Чтобы легче было ухаживать, Таня забрала бабушку к себе домой. Но в первую же ночь её семья осталась без сна.

— Гады по мне ползают, не дают покоя, — причитала баба Шура, пытаясь сбросить с себя что-то невидимое для других.

— Отведи меня домой, мне здесь плохо, — до утра твердила она, не желая спать на новом месте.

Пришлось через пару дней вместе с бабушкой переселиться на ночь в её дом. Но тут очередной кошмар спутал все планы и действия. Среди ночи цепкие руки бабули так вцепились в её горло, что с трудом Таня смогла оттолкнуть налитое силой и агрессией тело.

— Бабушка, ты же меня чуть не задушила, — плакала внучка, растирая больные места.

Бессонные ночи с включенным светом быстро выбили её из сил, и надо было что-то решать, находить выход из создавшегося положения.

На семейном совете принято было решение по очереди забирать к себе бабульку и ухаживать. Но от невестки с сыном она сбежала сама в ту же ночь и, не попав в свой запертый дом, провела ночь в сарае. Больная дочка через неделю тоже слегла, так что все заботы о бабушке свалились на плечи внучки.

— Бабусь, ну что ты творишь, — обнимая бабушку и поглаживая её по голове, как ребёнка, ласково журила Танюшка.

— А они меня в дурдом грозятся отправить, — жаловалась со слезами на глазах баба Шура, — и пенсию всю забрали, а мне денег не дают.

— Но ты же в магазин не ходишь. Зачем тебе деньги?

— Гроши всегда нужны, — с важным видом добавила бабка и тут же очередная несуразица в разговоре прервала общение.

Подчинялась баба Шура только внучке. С ней с удовольствием ходила на прогулки и, повиснув на её руке, рассказывала чётко про свою молодость и трудную жизнь. Настоящее её совсем не волновало, а вот прошлое вызывало потухшие всплески радости в глазах и, порой, напевала забытые мелодии старых песен.

Баню и все водные процедуры принимала тоже только с Таней, никому не позволяя прикасаться к своему телу. А по выходным часто просила отвести её к соседке Ивановне, у которой глаза совсем ослепли от катаракты, а годочки перевалили за сто лет. Жила она с сыном, как высушенный сморщенный цветок. При встрече две бабульки со слезами на глазах обнимались и радостно усаживались рядком на диване, крепко держась за руки. Пару часов они восторженно делились друг с другом своими новостями, поэтому никто их не тревожил.

А Танюшка за это время успевала навести порядок в доме и приготовить что-нибудь вкусненькое для своей любимой бабушки.

Всего полгода длилась болезнь с ужасными приступами помутнения в сознании. Тяжело было переносить все бытовые неурядицы, а ещё тяжелее смотреть, как с каждым днём бабушка Шура становилась неузнаваемой.

В тот день, 22 апреля 1988 года, после Ленинского субботника Таня принесла бабульке обед, но она к нему не притронулась. Ясный умный взгляд, усталая улыбка и забота о внучке тут же были замечены Таней.

— Танюшка, ноги мои как свинцом налитые и холодные совсем. Разотри их водкой. Она в шкафчике на кухне.

Таня нашла в уголке кухонного стола распечатанную бутылку и долго пыталась согреть теплом своих рук ноги бабушки. Но они оставались восковыми и холодными.

А потом она тихо сказала: «Хватит! Я так устала, — и добавила, — старость бывает всякой…»

Отвернулась к стене, в горле что-то заклокотало и мгновенно затихло.

Не дожила бабушка Шура всего один день до своего Дня рождения.

 

Таруса и Паустовский

В марте 1974 года мы с подругой приехали в Калугу на преддипломную практику. В июне нам предстояла защита, а сейчас сбор материалов по темам нового в те времена типа АТС координатной системы. В больших городах, в том числе и Калуге, эксплуатировались декадно-шаговые АТС, поэтому нас направили в Тарусу. Железной дороги туда не было. Несколько часов добирались на рейсовом автобусе, обозревая природу Калужской области.

Таруса предстала перед нами маленьким городком сплошь заселённым частными домами. Только в центре, где находился узел связи, стояли двухэтажные дома и кинотеатр. Определили нас на постой в одном из домиков на уютной улочке. Но так как была ранняя весна, то вокруг всё было серо и мрачновато. Чуть позже мы увидим весеннее цветение и завораживающую природу, ведь город располагается на берегу Оки, в месте впадения в неё реки Таруски.

Удивительно и то, что денег за квартиру мы не платили. Все эти услуги оплачивало управление связи. Питались в центре города в ресторане. Но не потому, что у нас было много денег, а просто других объектов, где можно было поесть, в округе не было. Кормили в этом ресторанчике недорого. В пределах рубля можно было неплохо пообедать. Помню, в меню в изобилии была местная рыба, выловленная в Оке. Так что один раз в день мы ели там, а утром и вечером хватало чая со сладостями.

Первые дни мы с Любочкой скучали, не зная чем заняться после работы и в выходные. В кино, естественно, ходили на все фильмы. Местной молодёжи было мало, как сказала хозяйка, что все съедутся на лето на каникулы. Она и сообщила нам о достопримечательных местах города. Рассказала, что недалеко находится музей-усадьба художника Василия Поленова, а в Тарусе похоронен Константин Георгиевич Паустовский.

И, что очень интересно и непривычно, что Таруса относится к Калужской области, а на противоположном берегу Оки уже Тульская земля, и музей-усадьба В.Д.Поленова находится в Тульской области. Зимой местные жители ходят к соседям через Оку прямо по льду и даже, порой, ездят на машинах.

Мы тут же загорелись посетить эти знаменитые места. В один из выходных побывали в Поленово и познакомились с музеем, а потом сходили поклониться могиле К. Г. Паустовского.

Ожидали увидеть грандиозный памятник художнику слова, и были поражены скромному кресту и камню на могиле с высеченным именем и годами жизни Константина Георгиевича. Вместо ограды место захоронения было огорожено обтёсанными от веток белоснежными берёзками. Простота и скромность так тронула наши сердца, что я зарисовала увиденное таинство соединения природы и последнего пристанища писателя. Этот рисунок послала своей классной руководительнице учительнице русского языка и литературы, с которой переписывалась.

Недалеко на обрывистом берегу реки Таруски стояла скамейка. Как нам рассказали местные жители, на ней-то и просиживал часами К. Г. Паустовский, любуясь природой и делая наброски своих произведений.

Нашли мы и дом, в котором жил писатель, думая, что попадём в музей. Но оказалось, что на бревенчатом доме на две половины с мемориальной доской на одной из них, висела табличка. Как сейчас, помню её содержание:

— В доме К. Г. Паустовского музея нет. Просим родственников не беспокоить.

Молча, постояли мы возле святого места и тихо удалились. Ведь к тому времени не прошло шести лет со дня смерти писателя. Он умер 14 июля 1968 года в возрасте 76 лет.

С 1991 года 31 мая в день рождения К.Г.Паустовского ежегодно проходят праздники в Тарусе, куда приезжают писатели, поэты, журналисты, музыканты — российские и зарубежные. А тогда этого ещё не было. Только такие поклонники, как мы, посещали его могилу и подходили к дому, где продолжали жить родственники. Видимо, когда не станет жены и умрёт трагически в 26 лет сын писателя Алексей, дом станет музеем.

Здесь же в Тарусе была дача М.И.Цветаевой. Есть камень, на котором высечено, что она хотела бы быть похороненной здесь. На скульптуре во весь рост на берегу Оки М. Цветаева смотрит в сторону своей усадьбы и вызывает бурю чувств в душе поклонников её таланта.

В Тарусе похоронен художник В. Э. Борисов-Мусатов, стоит памятник генералу Михаилу Ефремову, подвигу которого во время войны преклонялись даже сами немцы.

Эта земля и красота края притягивали Николая Крымова, Николая Заболоцкого, Беллу Ахмадулину, режиссёра Андрея Тарковского, музыканта Святослава Рихтера.

Притянула навек Таруса и душу К.Г.Паустовского. Сейчас его как-то стали забывать. Это непростительно. Ведь К. Г. Паустовский был номинирован на Нобелевскую премию по литературе в 1965 году, хотя получил не он, а Михаил Шолохов.

К.Г.Паустовский прожил трудную жизнь, пройдя войны и годы сталинских репрессий. О Сталине никогда не писал, в партию тоже не вступал, честь писателя сохранил чистой и светлой.

«Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно», —

сказала Марлен Дитрих, познакомившись с ним незадолго до его смерти. В театре она стала перед ним на колени, не в силах выразить на русском языке свои чувства в душе к К.Г.Паустовскому.

Через два дня после смерти писателя 17 июля 1968 года М. Алигер написала:

Паустовского Таруса хоронила,

На руках несла, не уронила,

Криком не кричала, не металась,

Лишь слеза катилась за слезою.

Все ушли, она одна осталась

И тогда ударила грозою.

Камень на могиле писателя величаво стоит на обрывистом берегу реки Таруски, скорбя и увековечивая память Константина Георгиевича Паустовского.

 

Самородок русской глубинки

В дверь квартиры кто-то назойливо названивал. Я лежала с высокой температурой, и не было сил подняться и посмотреть в глазок, кто пожаловал ко мне в столь раннее время. На часах было всего без четверти восемь утра. Я никого не ждала и была крайне удивлена, что кому-то так необходимо непрерывно звонить. Подъезд наш оборудован домофоном, но кто-то продолжал нажимать на кнопку звонка.

— Наверно, что-то случилось у соседей, — пришло в голову, и я с трудом добралась до двери.

— Вам кого? — спросила я, заглянув в глазок и увидев незнакомую бабушку.

— Я к Вам, Татяна Михалавна, — ответила женщина с явным местным диалектом и растягивая слова.

Пришлось открыть дверь и поговорить с назойливой посетительницей.

— Я Вас что-то не припомню? Мы знакомы?

— А, як же, знакомы, знакомы, — засуетилась бабушка и бесцеремонно переступила порог моей квартиры. В руках у неё была палка и хозяйственная сумка, из которой выступало что-то завёрнутое в газету.

— Ой, извините, я болею и не могу сегодня Вас принять, — преградила я путь гостье.

— А я Вас не задяржу, Татяна Михалавна, — решительно заявила бабушка и вытащила из сумки свёрток. Коробка шоколадных конфет была протянута мне со словами, выражающими благодарность моей персоне:

— Як же я Вам благодарна, Татяна Михалавна, мне ж без вашего телефона было так плохо. А теперь могу звонить и не так одиноко на душе.

Тут же я вспомнила посетительницу несколько недель назад с просьбой оставить у неё на квартире телефон избирательной связи, подключённый на центральную телефонную станцию в коммутатор М-60.

На участке уже шла модернизация с заменой магистрального кабеля на оптику. По всем станциям аналоговая аппаратура демонтировалась и устанавливалась цифровая. И старший электромеханик участка отключил промпункты пенсионеров, опережая события.

Выслушав бабушку, я приказала включить наших заслуженных пенсионеров, предупредив, что это временное явление и скоро не будет возможности им помогать.

Но это будет потом, а на тот момент телефонистки набирали ветеранам нужных им абонентов, предоставляя бесплатную связь. Тем более что на перегонах сотовая связь работала крайне неудовлетворительно, и мне самой было жалко обездоленных пенсионеров, считающих каждую копейку.

— Как Вас зовут? — спросила я у бабушки, протянувшей мне коробку конфет.

— Ольга Фёдоровна я, Дубинина, — тут же услышала имя гостьи. Мобильник мне племянник подарил, но ён же у нас не работая. Ляжить бяз дела. А вот ваш телефон нам сейчас с сестрой крайне необходим. Скорую вызвать и то негде.

— Ольга Фёдоровна! Я не возьму ваши конфеты. Съедите с сестрой сами. Я ведь Вам ничего такого не сделала, чтоб так меня благодарить. Звоните, пока есть возможность. Я Вам прошлый раз объясняла, что скоро коммутаторов не будет, телефонисток тоже, и мы не сможем обеспечить вас связью.

— Хорошо! Я всё поняла, но я Вам так благодарна, Татяна Михалавна, — опять засуетилась посетительница, и мне с трудом удалось с ней распрощаться.

Выйдя после болезни на работу, я тут же узнала, кто снабдил Ольгу Фёдоровну моим домашним адресом.

И тут же услышала:

— А зря Вы с ней не пообщались. Это такая бабушка, которая бы Вам тут же помогла и вылечила. Я к ней постоянно сына своего вожу, — добавил уважаемый коллега.

А вскоре Ольга Фёдоровна опять рано утром прямо с поезда пожаловала ко мне в день моего рождения. На сей раз она пришла с букетом цветов и самодельным тортом. Как она узнала мой день, она не призналась. Так же решительно зашла в квартиру и тоном, не принимающим никаких отказов, протянула свои подарки.

До обеда, до её поезда, мы разговаривали, выпили вина, угостившись моими приготовлениями и с чаем ели её вкусный торт собственного приготовления.

Вот так состоялось моё знакомство с Ольгой Фёдоровной Дубининой.

15 июля 2014 года ей исполнилось 86 лет, но она продолжает удивлять меня своей энергией, жизнерадостностью и непосредственностью в общении. А больше всего поразили её способности, которые она ненавязчиво постоянно проявляет. Точно, она оказалась неплохим врачевателем, способным вылечить у детей энурез, заикание и различные другие болезни. Может помочь молодым женщинам разрешить проблему бесплодия. Даже удивила меня точными высказываниями, когда и сколько будет детей у одной дамы, которая долго не могла забеременеть.

— Ольга Фёдоровна! Как Вы это узнали? — с восхищением спросила я, после того, как все её предсказания сбылись.

— А, ня знаю, — скромно ответила мне бабушка, — видится мне так и всё. Колись, в молодости, я заметила, что вижу ня так, як другие. Рабила я тогда на радиозаводе. Одна шустрая бабёнка посмеивалась над другой, что её мужик дома поколачивает. А я поглядела на неё и вижу у самой под глазом кровоподтёк и говорю:

— Прекрати, Паша, сама завтра такая будешь. И точно. На завтра пришла Прасковья с таким фингалом под глазом, что стеснялась голову поднять. Подошла ко мне и говорит:

— Ну, и ведьма ты, Ольга. Накаркала. Мужик пьяный вчера вечером ни с того ни с сего кулачищем мне прямо в глаз заехал.

— А я заранее увидела этот синяк у неё под глазом. А почему так, я сама ня знаю.

А потом ещё одно удивительное видение Ольги Фёдоровны поразило не только меня, но и мою родственницу, которая пожелала встретиться с бабушкой. Намеченную операцию в гинекологии отложили на несколько недель до исчезновения герпеса на губах.

Ольга Фёдоровна решительно заявила, поработав своими методами с посетительницей:

— Операцию ня делай. Фиброма сама рассасется. Всё будя нормально.

Через некоторое время родственница опять обратилась к врачам. Обследовав её заново, они констатировали, что матка в нормальных размерах и действительно, оперироваться ей уже не нужно.

Несколько раз была и я в гостях у Ольги Фёдоровны в деревне. Чистота и порядок в доме удивительные. В большой комнате, называемой залом, у неё справа весь угол в иконах. Они и висят на стене и стоят на оборудованном столике, где она молится Богу. Рядом на другом столе лежит целая стопка вырезок с информацией о различных травах. Их хозяйка собирает сама, разбирается в их предназначении.

К ней обращаются многие люди с различными недугами, поздравляют с праздниками, звонят по телефону.

По жизни Ольга Фёдоровна одинока. Она из большой семьи. Две сестры уже умерли недавно, умер и брат. Осталась одна сестра и её семья. Они живут на Урале, но постоянно приезжают к ней в гости и хотели забрать её к себе. Но Ольга Фёдоровна категорически отказалась, заявив:

— А кто ж за могилками будя ухаживать? Пока жива, я их не оставлю.

А мне очень захотелось написать о своей удивительной знакомой. Вот такие самородки ещё встречаются в русской глубинке. Их феномен остаётся загадкой, но помогает многим на жизненном пути.

 

Букет пионов

Это сейчас цветы можно купить на рынке и в цветочных магазинах. А в наши школьные годы в провинциальном городке их никто не продавал. Зимой практически нельзя было достать букет живых цветов, а летом жители сами выращивали их на своих приусадебных участках. А тех, кто всё же пытался заработать копейки от продажи изумительно пахнущей красоты, с укором обсуждали и называли скрягами.

— Она же цветами торгует. Разве для этого они предназначены? Как можно продавать цветы? — можно было услышать, как неуважение о человеке, стоящем с букетами на рынке среди рядов, заполненных помидорами, огурцами и различной зеленью.

Наш городок славился изобилием клубники. В центре, возле двух вокзалов, вёдрами на каждом углу продавали эту сочную и вкусную ягоду. Милиция постоянно разгоняла торговцев, отправляя на рынок. Но они всё равно ежедневно выстраивались в длинный ряд возле автостанции.

Напротив находился неуютный, сыроватый тополиный парк. Он тянулся от старого хлебозавода до универмага. И уже в девяностые годы, когда торговля стала главным источником доходов для многих, потерявших работу, был облагорожен парк и построен новый рынок с многочисленными павильонами и обустроенными рядами. А главное, место было выбрано правильно — напротив железнодорожный вокзал и автостанция.

Аллея героев и фонтан со скамейками придали городу новизну и уют. Памятник Николаю Александровичу Щорсу утопает в цветах, несмотря на перемены произошедшие в нашей стране. Этот легендарный полководец Гражданской войны всегда вызывал и вызывает симпатии местных жителей всяких возрастов. Именно в нашем городе Щорс сформировал знаменитый Богунский полк. До сих пор можно услышать под звуки баяна песню нашего земляка композитора Матвея Блантера, поэт Михаил Голодной, посвящённую тем временам. Впервые она зазвучала в 1936 году, прошла через годы и продолжает жить.

Шёл отряд по берегу, Шёл издалека, Шёл под красным знаменем Командир полка. Голова обвязана, Кровь на рукаве, След кровавый стелется По сырой траве. «Хлопцы, чьи вы будете, Кто вас в бой ведёт? Кто под красным знаменем Раненый идёт?» «Мы сыны батрацкие, Мы за новый мир, Щорс идёт под знаменем — Красный командир. В голоде и холоде Жизнь его прошла, Но недаром пролита Кровь его была. За кордон отбросили Лютого врага, Закалились смолоду, Честь нам дорога». Тишина у берега, Смолкли голоса, Солнце книзу клонится, Падает роса. Лихо мчится конница, Слышен стук копыт, Знамя Щорса красное На ветру шумит.

При входе на рынок сразу же утопаешь в рядах всевозможных цветов, воспринимаешь их продажу как обыденное явление. Так устроена наша жизнь сегодня. Никто никому ничего не даст без денег. И букеты цветов стоят дороже тех самых помидор, огурцов и даже клубники.

А в начале семидесятых годов прошлого столетия к выпускным экзаменам мы просили букеты даже у незнакомых людей, присмотрев в палисаднике необыкновенные цветы. И нам срезали самые лучшие, с улыбкой желая хороших результатов при сдаче экзаменов.

И я запомнила на всю жизнь букет бордовых пионов, подаренных мной любимой учительнице русского языка и литературы. Мало у кого в то время были такие красивые цветы. Пионы только появлялись на приусадебных участках в нашей местности, привлекали внимание.

Как сейчас помню небольшого и улыбчивого дедушку. Он жил один, говорили, что жена его давно умерла. Но весь двор у него благоухал в цветах. Трудно среди мужчин найти фаната-цветовода. А вот он был таковым. Он с нежностью срезал мне пять божественных цветков. И такая доброта светилась в глазах, что она невольно передалась мне, а потом и моей учительнице. Во время экзамена она не отводила взора от моего букета, нас как бы навечно он объединил в единое целое.

Всё дедушкино тепло и любовь при выращивании цветов, как магнитом, притянулось нашими сердцами и запомнилось навсегда.

Прошли годы учёбы, мои скитания по стране вплоть до Владивостока, потом были годы зрелости, когда я постоянно общалась со своей учительницей до её ухода в Вечность. Я именно так называю её местопребывание, так как она всегда в моей душе, всегда со мной.

И однажды мы заговорили с ней о цветах. Оказалось, что она тоже запомнила тот необыкновенный букет пионов и после экзаменов именно его унесла к себе домой.

Так что дедушкина душа вложила в те цветы всё самое доброе, что может дать человек, а я оказалась проводником необыкновенного тепла.

 

Маленковский стакан

Лёня по части выпивки был не промах. Весь день у него был направлен на поиски, где раздобыть чарку спиртного, чтоб душу согреть и сил набраться. Хоть жена и ругается, трутнем обзывает, но какая может быть работа, когда руки трясутся, немощь своё берёт. А вот, как выпьешь, совсем другой ориентир. Молоток точно в гвоздь попадает без промаха. Лёня это давно знает, его организм не проведёшь. Поэтому, чтоб успокоиться и привести себя в норму, он тайком от жены брал гранёный стакан с ободком сверху, что в народе называют маленковским, садился на свой пост на лавку возле дома и не спускал глаз с магазина, что напротив.

А к магазину целый день тянется вереница мужиков таких же жаждущих выпить, как и Лёня. Денег мало у кого хватает купить сразу то, что требуется. Вот они и изнывают в ожидании сброситься на троих. Компаньоны через некоторое время находятся, заветная бутылка уже в руках. С горла делить как-то не с руки, вот тут-то Лёня со своим маленковским стаканом вовремя поспевает. И мужикам хорошо, и Лёне за стакан перепадает. Сразу жизнь веселее становится, и руки перестают трястись.

За день другой раз так зарабатывает за стакан, что заснёт возле лавки от переутомления. И гранёный уже без спроса и отдачи уплывает с очередными пайщиками на троих. Поэтому число их в домашнем обиходе всё уменьшалось и уменьшалось. Но Лёня не горевал, и только усмехался про себя, когда жена удивлялась, куда стаканы исчезают. А кто ей признается, что стакан — источник заработка и такого важного.

Что греха таить, жена другой раз к празднику и сама нальёт, а потом так спрячет остатки, что Лёня целый день голову ломает, как найти её заначку.

Однажды след привёл, не поверите, в будку к Шарику. Весь огород Лёня вилами проверил, все подозрительные места обнюхал, еле нашёл. Будка тяжёлая, переставлять не стал. На четвереньках залез туда, досточки с краю приподнял, пошарил в земле руками и выполз с двумя бутылками в обнимку. Рад был, слов нет. Тут же их сразу и порешил в прикуску с огурцом, что жёнушка на грядке вырастила. Заснул вместе с Шариком возле будки. Сквозь сон что-то слышал, как жена кричала. Пытался руками махать, а потом куда-то полетел в блаженном состоянии праведника, вокруг жужжание и птички поют, так что никакой ругани не было. Это Лёня точно помнил, когда очухался.

Вышел в огород, заглянул к соседке через забор:

— Соседушка, сыворотки не найдётся у тебя, оладьи хочу испечь.

— Сейчас дам, — поняла соседка жажду просящего, и принесла целое ведро живительной влаги, — только творог сделала, свеженькая.

Обрадованный Лёня тут же осушил чуть ли не полведра. На душе сразу полегчало. Посмотрел в зеркало, что попалось на дороге, и удивился:

— Что это за физиономия такая к нам пожаловала, какая-то небритая, опухшая и чумазая. Ухмыляется и даже подмигнула ему. С такими он общаться не привык.

Оглянулся, в доме больше никого нет. Тут услышал во дворе голос жены и обрадовался, что с незнакомцем общаться и любезничать некогда. Лёня тут же поспешил к своей родненькой жёнушке сообщить, как он по ней соскучился. А сил не рассчитал, голову повело, споткнулся и упал плашмя прямо к своей Пашеньке в ноги. Обхватил их и давай целовать, в любви клясться.

А жена, не разобравшись и давно не слыша подобных слов, вдруг расплакалась и тоже на колени рядом опустилась, гладя по голове своего ненаглядного муженька.

В этой позе их и застала родная сестра Лёни, заглянувшая по просьбе невестки, чтоб пожурить брата и наставить его на путь истинный в супружеской жизни.

— Слава, Богу, вы тут и без меня разобрались, — с облегчением выронила она и тихонько вышла за калитку, чтоб не мешать супругам.

— Муж да жена — одна сатана, а третий лишний, — улыбнулась она народной мудрости.

 

Султан

Филька на селе был первый парень. Хоть и ростом не вышел, но мужик. Метр с кепкой, но горячий и весёлый. Филя никогда не спорил, хохотал на смешинки вокруг, страстно обнимая девчат по вечерам возле клуба. Они липли к нему, как мухи на сладкое. После войны в деревню живыми явились только он и сосед Митька, у которого на войне оторвало левую руку.

А девушки к этому времени подросли, кровь загуляла, замуж хочется, но парни на войне погибли. Вот Филька и стал всеобщим вниманием пользоваться. Уже не одну девку испортил, а жениться не хочет.

— Рановато ещё, — говорит он Митьке, — давай погуляем вдоволь за всех своих дружков, которые сложили головы.

— Девок жалко, — отвечает Митька, — вон Манька вся извелась, на тебя поглядывая, а ты, кобель, с Нюркой крутишь.

— Так жалко-то. И Маньку жалко и Нюрку, а какая из них лучше, никак не разберусь.

— Конечно, не разберёшься, когда на сеновал таскаешь их по очереди. Все девки сладкие в постели. Вот обрюхатишь обеих сразу, так разберёшься в миг. Что делать тогда будешь?

Филька на минуту призадумался, а потом засмеялся:

— Обеих к мамке приведу и буду с ними, как султан в гареме.

— Дурак ты, Филька, делай, что хочешь, а я жениться надумал.

— На Тоньке?

— Да, на ней. Душа у меня к ней лежит. На таких, как ты, Филя, она и в ту сторону не смотрит.

— Девка серьёзная, та прав, хорошая и ладная. Попляшем на твоей свадьбе. Я на гармошке Ваньку, брата своего, обучил играть. Так что буду свободен, а братец пусть задаёт огонь в танцах, растягивая меха.

— А ты видел новую фельдшерицу?

Нет, ещё не видел.

— А Тоня с ней уже подружилась. Её на постой к ним определили.

— Так сегодня в клубе танцы, вот и познакомимся.

Вечером крутили фильм в клубе. Собралось почти всё село. Сначала показали хронику войны. Всплакнули бабы по своим мужикам, вытирая слёзы кончиками платков, покрывающих головы. А потом со смехом смотрели «Весёлых ребят» о беззаботной и радостной жизни до войны.

После фильма старшее поколение заторопилось домой спать, уводя с собой детей, которым тоже очень хотелось остаться на танцы.

Подростки, Митька с Филькой и девчата быстро убрали стулья с середины зала на края, готовя площадку для плясок.

Филя ещё до фильма увидел новенькую. Высокая, худенькая и, главное, не такая, как местные девушки. Русая коса лежала спереди на груди, голубые глаза смотрели внимательно, оценивая всё вокруг. Но какие-то чёртики играли в них, притягивая своей добротой и задорной молодостью.

Филька усадил Ваньку на стул, вручил гармошку, что-то шепнул ему на ухо и, когда полилась музыка, выдавая «Страдание», как петух пронёсся мимо Маньки и Нюрки, остановившись возле Полины. Так звали молоденькую фельдшерицу.

Она, явно, оказалась почти на голову выше Фили. Но его это нисколько не смутило. Вот такой он и представлял себе в душе русскую красавицу. Она должна быть статной и привлекательной, с толстой русой косой.

Девушку тоже не очень-то огорчил столь неказистый рост жениха, ведь других-то не было. А этот хоть и маловат, но на лицо красив. Карие глаза на смуглом лице Фильки и тёмные волосы придавали ему вид жгучего сердцееда, напористого и смелого.

После этих танцев Филя уже не отходил от Полины, забыв о Мане и Нюре. Вскоре сыграли на селе две свадьбы. И дни потекли своим чередом.

Полина работала в медпункте, была уважаемым и востребованным человеком в округе. Все величали её Полиной Ивановной. А Филя в совхозе крутил баранку на полуторке. Подряд, через два года, родились у них мальчики: Лешка и Мишка.

Подрастало поколение молодёжи. Больше свадеб стало в округе. Появились по распределению молодые специалисты, техника работала на полях. Так что народу прибавлялось, и жизнь стала кипеть вокруг.

А вскоре Полина родила ещё дочку, Ниночку. Аборты по сталинскому указу были запрещены, так что бабы пополняли население, уничтоженное войной.

Как-то с города через родственников обратилась к Полине женщина, у которой было уже пятеро детей. Муж бросил семью и ушёл к другой, оставив её беременной. Не хотела женщина рожать этого ребёнка. Долго уговаривали фельдшерицу сделать аборт и уговорили.

Всё, вроде, обошлось нормально. Уехала женщина домой к детям, отлежавшись пару часов у родственников. А дома ночью у неё открылось кровотечение. В городской больнице сделали чистку, сообщив в органы.

Вот так жалость подвела Полину. Заложила её женщина, и осудили Полю на пять лет колонии. Остался Филя с малолетними детьми один. Мать недавно умерла, помочь было некому. Месяца три маялся, еле управляясь дома с детьми и хозяйством. А потом уговорил Маню и привёл к себе в дом. Да и крепко уговаривать не пришлось. Жила Маня одна и ещё не забыла крепкие Филькины объятия. Всякий раз краснела, когда встречалась с ним.

Ниночка только начала говорить и сразу признала в Марии маму. Протянет ручонки и лепечет:

— Мама, мама…

Маня добрая, сердце не каменное, своих детей Бог не даёт, вот и прикипела к девочке. Сложнее было с семилетним Лёшкой и пятилетним Мишкой. Они-то мамку хорошо знали. Но вскоре привыкли, видя, что Маня их не обижает.

Да и Филька был мужиком покладистым. Пять лет прошло незаметно, дети подросли. Полина писала письма, отвечали ей всей семьёй. Филя решился и сообщил в одном из них, что сейчас в доме мамкой живёт Маня.

Расстроилась сначала Полина, а потом решила, что детям так лучше:

— Приду домой, всё станет на свои места, — думала она.

И вот настал этот долгожданный день. Переступила порог своего дома Поля, сердце бьётся в груди, чуть не выскочит.

— Тётя, вы к кому? — говорит шестилетняя белокурая девчушка, — мама с папой на работе.

— К тебе, доченька, к тебе. А Лёша с Мишей где?

— В школе, тётенька.

Расплакалась Полина, не признала её родная дочь. Спряталась за угол комода и не выходит.

Вскоре пришли со школы сыновья.

— Мамка, мама приехала, — и бросились в её объятия.

Сыночки маму не забыли. Письма, которые читал отец, всегда ждали. Маню называли тётей. Ниночка же на все уговоры братьев не реагировала, насупилась и не подходила.

Вечером явились с работы Филя и Маня. Обрадовался Филька жене, хоть и смутился больно.

Нина, уткнувшись в подол Мане, обнимала её и шептала:

— Ты моя мамочка, правда?

Вот так оказался Филя в положении султана, как когда-то в шутку посмеялся другу Митьке.

Обе женщины стали жить в одном доме, ожидая его решения. И главное, не ругаются между собой, спокойно управляются с хозяйством и детьми.

Филе не хочется обидеть Маню, ведь помогла она, как мать, поднять ему трёх ребятишек. Никого не обижала. А Полина законная жена, мать его детей. Не сама она от них съехала, жизнь их разлучила надолго. Тянет его и к одной женщине и к другой. Что грех таить, приласкает и сейчас по очереди то одну, то другую в укромных местечках, наговорит им ласковых слов, какие только знает…

Время шло. На селе уж посмеиваться стали о его многожёнстве, а Филя не знает, как разрешить сложившуюся ситуацию.

Ниночка стала привыкать к родной матери, видя, что братья называют её мамой. Тоже стала звать одну мамой Маней, а другую мамой Полиной.

— Маня, дети мои, муж мой, пора тебе уходить, — решила Поля сама поставить точку в их странной семейной жизни, когда они оказались вдвоём дома.

Заплакала Мария и уступила. Собралась и ушла в свой дом, пока не было Фили и детей.

Ниночка скучала и постоянно бегала к маме Мане. Всю жизнь у неё так и было две мамы. Поговаривали, что и Филя не забывал её. Полина знала всё это, но молчала.

Так сложилась у них судьба.

 

Опять про любовь

Зазвонил мобильный телефон, нарушая послеобеденную тишину в больничной палате.

Лариса, тут же проснувшись, начала в шутливом тоне рассказывать мужу о своём самочувствии и расспрашивать о домашних делах. Убедившись, что хозяйство в деревне муж содержит в полном порядке, дала ему несколько женских советов и, отключившись, с улыбкой произнесла:

— Мужика надо на контроле держать, а то вдруг сбежит к другой.

— Твой не сбежит, — с уверенностью сказала Аня, — уважает тебя, всё названивает, консультируется.

— Не уважает, а любит, — поправила Лариса.

— Любит? А есть ли вообще эта любовь? Я вот 57 лет прожила и не знаю, что означает это слово. Двоих мужей похоронила, сейчас с третьим живу, но не скажу, что я к ним питала какие-то пламенные чувства.

Лариса, не зная, что ответить соседке, вдруг посмотрела на меня, ища поддержки.

— Любовь — это горение души, — вдруг сказала я первое, что пришло в голову.

— Ну, а как она горит? — скептически продолжила развивать эту тему Аня.- Вот за первого я вышла замуж в двадцать лет. А знаете, как мы познакомились? Я училась в медучилище, и он пришёл к нам в общежитие к моей подруге. Вида был невзрачного: маленький, гнутый какой-то и на лицо никакой. Столкнулся со мной в вестибюле у вахтёрской комнаты и просит:

— Позови мне Людмилу, пусть спустится ко мне, а то я паспорт забыл, и вахтёр не пропускает.

А у Люды женихов было немерено, я ей передала, что Витька ждёт, а она только усмехнулась:

— Нужен он мне больно. У меня и красивее парни есть.

А я, как добрая дурочка, спустилась вниз и сообщила Виктору, чтоб не ждал. Такая я была по воспитанию обязательная.

— Ну, раз не хочет, вдруг засмеялся Витя, — значит, я к тебе, Аня, пришёл. Пойдём, погуляем.

Я фыркнула и убежала от новоявленного жениха. А он стал меня преследовать, всюду встречал, проходу не давал. От нечего делать стала с ним встречаться, а потом и замуж пошла. Вроде, все выходили, и я вышла.

Жили плохо. Нервный был какой-то, вечно кричал, всем недовольный был. Мой отец помог дом хороший построить. А когда дочка родилась, и забот прибавилось, вместо радости в доме одна нервотрёпка началась. Всё не так, и я не такая. Чахнуть стал на глазах и умер в двадцать семь лет от лёгких. Надо было лечиться ему, а он только нервничал и никуда не хотел обращаться.

Похоронила его, Витьку, и стала жить одна в доме. А дом большой построили, 120 кв. м., хозяин нужен, а что я могу с маленьким ребёнком? Начали мне все подруги на работе очередного мужа подыскивать. И что вы думаете, нашли. Привели ко мне верзилу под два метра, на вид симпатичный. Я сама маленькая, во мне только полтора метра с небольшим. Под мышку ему достаю, а потом голову к верху задираю и смотрю, как на колокольню.

Не разобралась, приняла его в дом, а потом выгнать не могла. Боялась его страшно. И бил, и издевался, как хотел. Сына ему родила, а он ещё злее стал. Пил беспробудно, а в пьяном угаре зверем становился. Спьяну в кругу своих дружков сам себя в белой горячке и зарезал. Ножом дырку в глотке проковырял и кричит:

— Не подходите! Кто подойдёт, того прирежу. Вызвали дружки скорую, но спасти не удалось. Так и умер.

Детей вырастила одна. Слава, Богу, в отцов не удались. И дочка, и сын у меня хорошие. Поженились, осталась одна в своём большом доме. Скучно стало. Опять подруги нашли мне хозяина. Очередного мужика знакомиться привели. У него жена алкоголичка была, намаялся с ней по жизни, пока не умерла. Детям своим был и мамкой и папкой. И с ней вечно пьяной нянчился. Судьба у мужика тоже тяжёлая была.

Глянула я на него: два зуба во рту и волосы болтаются до плеч космами. Не понравился, но хозяин в доме нужен. Приняла. Зубы вставить заставила, волосы подстриг, как полагается мужчине, вроде, ничего стал. Вот пятнадцать лет с ним и живу. Главное, не обижает. Хорошо живём. Жалеет меня, заботится. И мне его жалко. Хороший человек. С детьми общаемся, приезжают к нам и его дочка с сыном и внуками и мои тоже.

Вот и в больницу меня привёз, очень переживал, как я операцию эту на желчном перенесу.

Надо позвонить ему и успокоить, что всё нормально.

Вот так и живём с Колей. Уважаем друг друга. А что такое любовь, я не знаю.

Может, у кого она и есть, раз горят душой. А мы живём тихо, без пламени.

 

Случай в роддоме

Оля задержалась в столовой и пришла чуть позже Гали. Зайдя в палату, увидела, что новорожденных деток уже принесли кормить. Посмотрела на малыша, который лежал на её кровати, и с изумлением увидела, что это не её ребёнок, а Галин. Этот мальчуган родился большим, по весу более четырёх килограмм, хотя она была самой молодой мамой в палате. Остальные детки были по три килограмма и немного больше.

Мальчик был круглолицый и беленький, губки пухленькие, волосики светленькие. Он, явно, проголодался и искал мамину грудь, поворачивая личико то в одну, то в другую сторону, при этом смешно открывая ротик. Глазки он не открывал, но, видимо, чувствовал, что мама где-то рядом, а почему не берёт его, никак не мог понять.

А Галя этим временем выражала недовольство по поводу медсестёр:

— Надо же! Красный какой-то, наверно, накричался, совсем на себя не похож, — и пыталась дать грудь ребёнку.

Но малыш отворачивался и не брал сосок в рот. Он ещё больше покраснел, гримаса недовольства готова была выплеснуться в плач.

— Галь! Это ж мой ребёнок, а твой вон лежит на моей кровати, — тут же поняла в чём дело Оля.

— Не может быть. Мне этого положили.

— Значит, перепутали. Посмотри бирки с надписями.

Галя тут же прочитала и забрала своего младенца с кровати Оли.

— Правда, вот мой. А я думала, что накричался и покраснел.

— Неужели за три дня ты ещё не изучила, где твой ребёнок, а где чужой? Ведь твоего, ни с кем нельзя перепутать. Он же — богатырь!

— А мне они все на одно лицо, — со вздохом вымолвила Галя.

— Иди моё солнышко, иди ко мне, мой Серёженька, — ласково забрала Оля сына с кровати соседки.

Его сморщенное красное личико выразило удовольствие. Серёжа, почувствовав родной запах мамы, улыбнулся и тут же стал жадно сосать, временами захлёбываясь, но очень довольный. За свою ещё такую коротенькую жизнь, он уже мог отличить маму от чужой тёти. Его очень встревожил незнакомый запах и голос. Но хорошо, что мама так скоро нашлась. И теперь насосавшись её вкусного молочка, он спокойно уснул рядом, радостно причмокивая во сне.

Галя же, угнетённая случившимся, продолжала недоверчиво рассматривать своего сынишку. Не смотря на запреты медиков, развернула его и прочитала надпись на бирке, которая была прикреплена к ручке ребёнка.

— Господи, мой, а какие ножки по соломинке, не на что смотреть. Как мне его теперь запеленать. Я не умею.

Завернув кое-как сынишку, она наконец-то стала его кормить. Мальчик, утомлённый всеми этими процедурами и ожиданием, немного пососал и уснул.

Долго малышей в палатах с мамочками не оставляли. Вскоре пришла медсестра забирать их в детскую комнату. Галя тут же бросилась ей вычитывать:

— Кого ты мне положила? Вот так и детей путают. Остальные мамы тоже её поддержали.

Все уже проверили надписи на бирках своих детей, хотя не сомневались, что малыши их.

Как только деток унесли, Галя спросила:

— Оль, а почему ты своего мальчика Серёжкой зовёшь? Ты уже выбрала имя?

— А мне и выбирать не пришлось. В первый же день после родов пришла проведать сестра с четырёхлетним сыном Сашей, и он говорит:

— Тётя Оля, покажи Серёжку. Я с удивлением посмотрела на сестру, на племянника и решила, что пусть будет Сергей. Раз ребёнок назвал, говорят это хорошо.

— Оль, я своего тоже назову Сергеем, раз нам с тобой их попутали, то пусть и мой будет Серёжка. Они у нас в один день родились, 16 июля. Вот и пусть два Сереньких растут.

Так случай в роддоме сблизил двух мам. Мальчики подрастали. Очень общительная Галя не забывала забежать к Оле и похвастаться успехами своего сына. Оля с сыном делала ответные визиты. Мальчиков, конечно же, никто не перепутал. Оба они похожи на своих пап.

Сейчас им по 34 года. Высокие (1м 90 см), стройные и красивые мужчины. Они уже сами папы. У Галиного Серёжки растёт один сын, а у Олиного — два сына.

А случай в роддоме при встречах они всегда вспоминают.

Хорошо, что есть бирки, а то молодые мамы не всегда бывают внимательными.

 

Похороны деда Митяя

Дед Митяй был заядлым курильщиком. Жили они с бабкой вдвоём в своём доме. Огород был большой, 12 соток, вот и сажал табак в огороде. Листья срывал, высушивал сначала на солнышке, а потом в доме возле печки. Затем резал специальным резаком, который сам смастерил.

Процесс приготовления табака был долгим, но дед Митяй свой рецепт соблюдал, никому не доверял, даже бабке своей Матрёне, Моте, как он её называл. Долго в ступе перетирал сухие листочки, а потом садился во дворе возле колодца, доставал свою трубку, подаренную внучкой на день рождения, набивал её свежеприготовленным табаком и с наслаждением затягивался.

По всему двору распространялся запах крепкого табака, был в нём какой-то свой аромат, который дед нахваливал:

— Хороший табачок получился. На славу! Будет что курить зимой, а зима длинная, много надо.

Захаживал к Митяю «стрельнуть» табаку сосед Иван. Он тоже был не прочь покурить, а сигарет, которые давали по талонам, как и водку, хватало на пару дней. Процессом выращивания и изготовления табака он не занимался. Митяй ему говорил:

— Лодырь ты, Иван, — но с соседом делился.

Доставал свой кисет с табаком, отрывал от газеты небольшой кусочек, насыпал туда табаку и передавал гостю. Тот ловко скручивал, склеивал слюной, получалась цигарка. Так они называли сделанную сигарету. А потом на пару дымили во дворе и делились новостями.

Полученный по талонам Беломор, Мотя складывала в печурку, специально сделанную дедом в печке шире, именно для этих целей. Табак там не отсыревал, не терял своего аромату.

Печи Митяй клал сам. Ещё в детстве отец его научил этому ремеслу. Передал это мастерство и Митя своему сыну Витьке. Наследственность соблюдал, приучал сына трудиться.

— Мало ли что в жизни может пригодиться, — так рассуждал.

И был прав. Всем знакомым и родственникам Митяй раньше помогал класть печи, а когда силы стали не те, Витька, в свободное время от работы, не хуже отца выполнял эти работы. Печи, сложенные отцом и сыном, хвалили все в округе. А когда газ протянули в их район, неплохо стояки под газовые котлы стали делать. Отец командовал, а сын мастер был на все руки. Так зарабатывали иногда лишнюю копейку к семейному бюджету.

С цигаркой или трубкой дед никогда не расставался. Дымил, как паровоз, день напролёт.

— Мотя, когда я помру, обязательно положи мне в гроб под подушку Беломору и спичек, чтоб и на том свете мне было чем заниматься.

Не раз говорил жене Митяй, может, в шутку, но Матрёна воспринимала всё сказанное, как наказ. Возраст уже требовал серьёзного подхода к данному вопросу.

В субботу дед вытопил баньку, помылись всей семьёй и молодые и старые. Утром в воскресенье плохо почувствовал себя Митяй. Чтоб не тревожить бабку, тихонько оделся и вышел во двор подышать свежим воздухом. Авось, полегчает. Но не отпускало, в голове стоял шум и была какая-то тяжесть. Вернулся в дом, хотел лечь на диван, но только одну ногу положил, другую не дотянул.

Услышала Матрёна возню мужа, включила свет, запричитала — бездыханный полулежал муж на диване. Позвала сына, вызвали с ним скорую помощь. Медсестра констатировала смерть.

Стали готовиться к похоронам. В поликлинике по вызову скорой выдали справку о смерти, по ней в органах ЗАГС получили свидетельство, на кладбище получили место для захоронения.

Сообщили младшей сестре Мити, та дала телеграмму, чтоб не хоронили до её приезда.

На дворе лето, жарко, сестры всё нет. Бабка от слёз еле ходит, и решили дети отвезти Митяя на кладбище, но могилу не зарывать. Так практиковали некоторые в ожидании родственников.

Так и сделали. Процессия с ритуалом захоронения прошла, как полагается. Крышку гроба чуть прибили гвоздями, опустили его в ямку. Сверху могилу прикрыли досками и еловыми лапками. Как положено, собрались за столом на поминки. Выпили за упокой раба божьего Дмитрия по три рюмки, помянули его добрым словом.

Утром следующего дня побыли на кладбище, опять помянули, а к ночи приехала наконец-то сестра из Сибири.

Люди, живущие недалеко от кладбища, ночью слышали какие-то странные крики, но не поняли, откуда они идут.

Когда к обеду третьего дня после похорон родственники вместе с сестрой Мити и мужиками с лопатами пришли на кладбище, сняли с могилы лапки и доски, в ужасе увидели в могиле Митяя, сидящего в гробу с папиросой Беломора во рту. В ногах лежало много окурков и сгоревших спичек.

Мотя упала в обморок. Невестка в страхе молилась и причитала. Сестру тоже еле привели в чувства. Мужики, опомнившиеся и пришедшие в себя, с верёвкой спрыгнули в могилу, чтоб вытащить оттуда деда.

Митяй же от крика охрип и только шептал что-то пришедшей в себя Матрёне. Как потом все поняли, благодарил за сигареты, что не забыла ему положить.

Свой гроб дед забрал и поставил его на чердак для следующего раза. А случай этот долго не сходил с уст в округе. Все боялись хоронить родственников, ушедших внезапно в мир иной, страшило явление летаргического сна.

А дед Митяй прожил ещё 7 лет. Хоронили их с бабкой в один год.

Только сигареты ему под подушку положила уже невестка. Матрёна ушла чуть раньше его.

 

Парашютистка

 

Глава 1

Была глубокая ночь, село спало, где-то вдалеке раздавался лай собачонки. Превозмогая острую боль в ноге, Мария доковыляла до крайней хаты и нерешительно постучала в окно. Никто не отозвался. Девушка тяжело опустилась на скамейку возле крыльца и ощупала одеревеневшую ногу.

— Да, с такой ногой я не боец и тем более не разведчик в тылу врага, — с горечью подумала Мария и опять попыталась встать. Со стоном упала на землю, доползла до окна и опять постучала уже настойчивее и громче. В сенях послышались чьи-то шаркающие шаги и тревожный голос спросил:

— Кого там черти носят по ночам? Что надо?

— Откройте, — взмолилась девушка, — я ногу сломала, идти дальше не могу.

— А кто ты такая? — опять послышалось за дверью.

— Да из беженцев я, откройте. Помощь мне нужна. Не бойтесь. Я одна.

— Ходють тут всякие, — заворчала старуха, открывая засов.

Мария с трудом заползла на крыльцо и поднялась, уцепившись за входную дверь. Доковыляв кое-как до лавки возле стола в прихожей, села и осмотрелась. Рядом продолжала бормотать пожилая женщина. Ранний летний рассвет тускло освещал печь со стоявшими на загнете чугунами.

Вкусно пахло печеной картошкой и кислыми щами. Мария непроизвольно проглотила слюну и почувствовала, как заныл от голода желудок.

После неудачного приземления на парашюте она уже несколько дней ничего не ела. Днём отсиживалась в зарослях леса, а ночью пробиралась в пункт назначения, где у неё был явочный адрес. Готовилось освобождение территории от немцев, и Центр направил её в город для разведки и налаживания связи с партизанами. Рацию ей удалось спрятать недалеко от деревни. А вот парашют предательски зацепился за верхушку сосны, с трудом она сама освободилась от его пут, но спрыгнув на землю, повредила ногу.

— Бабушка, а как называется ваша деревня? — поинтересовалась девушка.

— А табе чаво енто надобно? Як называется, так и называется, — опять недовольно пробормотала старуха, — утречком разбярёмся, что ты за цаца. А тяперяча ложись на лавку и ляжи.

— А вы мне картошечку не дадите одну. Я голодная, а у вас так пахнет аппетитно.

— Всих не накормишь. Самим жрать нема чаво, — ответила старуха, но открыла чугун и вытащила пару картошек сваренных в мундире.

Мария жадно всё проглотила, зачерпнула воды алюминиевой кружкой из ведра, тут же стоящего на деревянной табуретке, и напилась.

Старуха удалилась в комнату, послышалось, как она укладывается на скрипучую кровать и что-то отвечает другой женщине, но с молодым голосом.

Мария провалилась в тяжёлый сон. Снился ей дом, мама, бабушка с подносом испеченных пирогов, а потом много цветов, которые они любовно высаживали на грядки и почему-то плакали.

Проснулась девушка от шагов и пристального взгляда молодой женщины

— Брэшишь ты всё. Якая ты бяглянка, — на таком же диалекте как и у старухи заговорила молодуха.

— Тут наши полицаи нашли на опушке парашют на днях. Ищут парашютиста. Не ты ли им будешь?

— Да, нет же. Я — беженка.

— Да якие тяперяча бягляцы, не 41 год. Эта тады вси бегли, — опять вмешалась старая.

— Помогите мне стать на ноги. У вас фельдшер есть в деревне?

— Ё, тольки якая табе помощь будя, ня знаю.

— А вы позовите его, пусть он мне ногу посмотрит, и, может, шину какую наложит.

Старуха с дочкой вышли во двор и что-то долго обсуждали. В окно Мария видела, что они спорили и даже молодая ругала мать. Если бы не нога, девушка не осталась бы в этом доме. Поведение женщин, особенно молодухи, ей очень не нравилось. Но делать было нечего. Передвигаться она не могла, и надо было терпеть.

В дом вернулась одна старуха. Затопила печь и опять положила на стол перед девушкой пару картошек.

— А откель ты будешь? — вдруг спросила она, — и ё у табе родные?

— Есть, бабушка, и родные у меня и дом есть, но немец там хозяйничает, как и у вас. Но скоро их погонят, и будем опять жить свободно, как и до войны. А у вас немцы в деревне есть?

— Нема. А вот полицаев богато, комендатура ихняя, туда и немец каждый день из города приезжает. Город-то рядом.

— А вы послали за фельдшером?

— Послала, — сказала старуха и замолчала. Видно было, что она что-то хочет сказать и не решается.

Тут послышался грохот открываемой с силой двери и несколько мужских голосов. В дом зашли трое молодых парней одетых в форму полицаев и с автоматами в руках. За ними вскочила молодуха и затараторила:

— Забирайте, мы с мамкой из-за неё помирать не собираемся. Пришла тут, помощи просит. Её вы, видимо, и ищите.

 

Глава 2

— Так вот ты где прячешься, стерва, — с матами и бранью накинулся на Марию полицай, который был чуть старше остальных, — а мы ноги бьём, ищем тебя в лесу, парашютик подвёл, зацепился, значит. Вставай и давай топай с нами, там мы тебя хорошенько спросим, кто тебя и зачем сюда скинул.

Девушка попыталась встать, но тут же упала на скамейку. Опухшая нога не слушалась, боль как стрела пронзила и отозвалась в сердце.

— У ней нога, видать, сломана, — послышалась реплика старухи из соседней комнаты, где она истово молилась возле образов, прося прощения у Господа за грех, что взяла дочка на свою душу.

А молодуха тем временем заискивающе улыбалась полицаям и советовала, как доставить парашютистку в комендатуру:

— Вы её берите под мышки и тащите. Хлопцы вы дюжие, забирайте скорее с нашего двора, пока немцы не пожаловали. Страсть боюсь их, они-то не будут разбираться, как она у нас оказалась. Постреляют и нас с мамкой.

Полицаи выволокли девушку из дома и потянули в свою контору. В деревне не было видно ни детей, гуляющих на улице, ни жителей. Казалось, что село вымерло, хотя было лето, и в такую погоду до войны народ копошился в огородах, старики сидели на лавочках, а куры беспрепятственно бродили, разгребая кучи и прислушиваясь к протяжному и звонкому зову петухов, стороживших своё непоседливое хозяйство. Даже собак не было слышно. Народ боялся лишний раз высовываться из своих домов на оккупированной немцами территории.

Но весть о девушке-парашютистке мгновенно облетела все дворы. Полицаи были местными хлопцами, у каждого была здесь семья, родители. Власть, установленная немцами, всех пугала, а особенно зверствовали вот такие, казалось, свои парни, которые только вчера бегали босиком, пятернёй вытирали сопли под носом, а сегодня куражились и показывали своё превосходство в силе над своими же односельчанами.

И если приезжающие немцы долго не задерживались в деревне, боясь дремучего леса вокруг, не знали, кто есть кто, то полицаи наоборот знали про всех всё и выливали свою злость, считай, что на родственников. Ведь в селе давно все были то сватами, то крёстными, то вообще близкими людьми по крови.

— Слушай, Васька, а она ничего, смазливая, может, побалуемся с ней по очереди, пока рожу не разрисовали, — предложил один из полицаев.

— Немцы нагрянут скоро, не успеешь штаны подтянуть, тебе всё бабы снятся, своей мало, — огрызнулся Васька, — лучше неси свои цацки и начинай пытать эту красотку. У неё такие глазки, что, видно, ничего не скажет просто так.

— Кто будешь и откуда? С какой целью тебя сбросили на парашюте? — начал допрос полицай, ловко сворачивая цигарку из табака — самосада.

— Девушка молчала. Она поняла, что бесполезно прикидываться беженкой, а рассказывать этим фашистским прихвостням что-то не имело смысла.

Послышался шум возле конторы и в комнату зашли ещё трое полицаев.

— Да, их тут целая деревня таких молодчиков, — с горечью подумала Мария, — надо же мне было забрести именно сюда. Город где-то совсем рядом, а я попала в самое логово предателей.

— Ну, что молчишь, стерва, — пнул Васька девушку по больной ноге, — рассказывай, а то и вторую ногу сейчас сломаю.

Зашедшие полицаи заржали от предвкушения дальнейших издевательств.

— Значит, Вась, больше не ищем парашютиста. Можно отдохнуть, есть, что немцам доложить.

— Гляди и крест тебе сегодня Ганс на грудь повесит, — добавил другой, явно, подтрунивая над своим начальником.

— Хватит ржать, умники. Помогайте лучше допрашивать. Стёпка, смажь ей пару раз в рыло. Ты охочь бабам фингалы на рожах ставить. Твоя Таська вечно разукрашенная ходит.

— Это мы сейчас, с превеликой охотой, — отозвался Стёпка, нанося удары огромными кулаками по лицу девушки.

Через несколько минут лицо Марии превратилось в кровоточащее месиво, из носа полилась кровь. Но она только вздрагивала от побоев и продолжала молчать.

Но самое страшное было ещё впереди.

 

Глава 3

— Да, орешек нам крепкий попался. Видать, комсомолка. Сейчас пообедаем, немцы приедут и дадут указания, что нам с ней делать. Я бы поставил к стенке и расстрелял, но для неё это будет большая честь, — нецензурно выражаясь, сквозь зубы выдавил Васька, а потом вытащил окурок изо рта и затушил его на оголённом теле девушки, — Стёпка, сторожи. Мы скоро будем. Больше её не трогай. Потешишься чуть позже.

Полицаи удалились. Мария лежала на полу и не могла пошевелиться. От тяжёлых ударов по голове всё расплывалось перед глазами, шумело в ушах. С трудом немного вытерла кровь из разбитого носа и губ краем блузки. На ум опять пришёл сон, увиденный накануне:

— Поэтому и плакали мама и бабушка, высаживая цветы на грядки, — мелькнула догадка, — плакали они по мне. Будут ждать весточки, но так и не дождутся. И никто им не расскажет, где я, что случилось со мной и где моя могила. Я даже сама не знаю, как называется эта деревня. Да и какая теперь разница. Земля-то наша, родная. Вынести бы всё, вытерпеть, не показать свою слабость перед этими подонками…

После обеда в деревню приехал немецкий офицер с переводчиком и взводом солдат. Полицаи, выстроившись в шеренгу, откозыряли приветствие на немецкий лад. Переводчик тоже был из местных, по фамилии Трушинский. Плохого он никому никогда не делал, старался при переводе смягчить сказанное, чтоб не навредить людям. Но его служба у немцев на оккупированной территории в дальнейшем сказалась на его судьбе. Советская власть всех сравняла под одну гребёнку, признав врагами народа. Так что знание языка для этого пожилого человека закончилось трагедией: лагерем и смертью. Но это будет чуть позже. А в тот момент ему пришлось помогать в разговоре немецкого офицера с полицаями и задавать вопросы девушке-парашютистке.

Ганс брезгливо посмотрел на Марию, что-то забормотал на своём языке. Трушинский переводить это не стал. Но по лицам немца и переводчика было видно, что они из тех, кому трудно смотреть на истерзанные тела людей, и к пыткам они тем более не склонны.

Полицаи в присутствии немецкого офицера тоже вели себя тихо, ждали его приказаний. Но Ганс, задав пару вопросов девушке и не получив на них ответов, засобирался в город, предоставив полицаям самим разобраться с парашютисткой. В их преданности рейху он не сомневался. Что и перевёл им Трушинский.

— Чистюля этот Ганс, — тут же заметил Васька, — когда машина с немцами отъехала и скрылась из виду, — ручки свои марать не хочет. А мы сейчас разберёмся с этой гадюкой. Бери Стёпка инструмент и начинай. И вы помогайте, чтоб заговорила эта красавица.

Несколько дней полицаи терзали девушку. Они озверели рядом, не могли понять, как эта хрупкая, совсем ещё девочка, парашютистка может терпеть их издевательства. Они напивались от злобы, что не могут выдавить из неё даже крика. В беспамятстве она стонала, а приходя в себя, молчала и смотрела на них с ненавистью своими голубоватыми как чистое небо глазами.

От увечий Мария скончалась. Они отбили ей все важные жизненные органы, превратили тело в сплошное месиво, на котором не было живого места. Два дня она лежала мёртвая, а они продолжали пинать её ногами, вымещая свою злобу уже на безжизненном теле.

Отрезвев, выбросили девушку на улицу и разрешили местным жителям захоронить её на деревенском кладбище.

Так и осталась она в памяти народа безвестной парашютисткой. Местные жители стали называть её Марией. А может она так и назвалась той бабушке, когда постучалась и зашла в дом за помощью. Теперь это никто не узнает. Наверно, она числится как без вести пропавшая. Видимо, такое извещение получили её родители. Возможно, где-то живут её родственники и не знают, что она приняла смерть мученицы. Вся страна знает имя Зои Космодемьянской. Такой же героической смертью погибла девушка — парашютистка в деревне с красивым названием «Нежданово» на Брянщине.

Жители деревни ухаживали за её могилой. В 1957 году на месте захоронения был установлен памятник в виде усеченной пирамиды с красной звездой на конце и мемориальной табличкой на лицевой стороне. А 2.10.1985г было открытие обелиска состоящего из плит белого мрамора, с левой стороны которого изображена пятиконечная звезда, справа — надпись: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен». Ниже — изображение раскрытого парашюта с надписью: «Славной дочери Родины от благодарных жителей Унечского района».

 

Встреча

— Иван, как там жизнь в Германии? — спросил Матвей соседа, возвратившегося оттуда из заработков.

— А не так, как у нас. Немцы хозяйственный народ, порядок любят. Всё у них поминутно расписано, трудолюбивый народ… И живут не к нашему…

Вот такие слова сказал вечером Иван соседям, сидя на лавке возле дома и отдыхая после рабочего дня.

А ночью подъехал к его дому чёрный Ворон, постучали в дверь люди в форме, перепугали жену и двоих малолетних детей. Перерыли всё в доме, но ничего не нашли.

Голосила на весь дом Марфа, плакали спросонья дети, но люди в погонах оттолкнули их, запихали Ивана в машину и увезли.

— Береги детей! — только и успел сказать Иван рыдающей жене.

Ждала Марфа весточки от мужа, пыталась в органах что-то узнать о нём, но бесполезно. Умные люди подсказали ей, чтоб не ходила больше узнавать об Иване:

— Побереги детей, а то хуже будет, как бы тебя не арестовали.

И затаилась Марфа. К семье и так пристало клеймо врагов народа, на работу её нигде не брали. Осталась она с сыном и дочкой без средств к существованию.

Стала Марфа подрабатывать у людей, помогая им по хозяйству. Соглашалась на любую оплату. Где продуктами, где копейкой какой, чтоб прокормить детей.

В огородике возле дома старалась вырастить картошку, капусту, кое-какие овощи, чтоб было подспорье семье. Очень бедно жила Марфа с детьми. Все в округе видели это и удивлялись, как она концы с концами сводит. И другие не жировали, но такой бедноты ни у кого больше не было.

Вскоре началась война. Не до Марфы стало. Все пухли с голоду в оккупированной немцами Унече. Выживала она вместе со всеми.

Голодные и босые дети подрастали. Сыну, Антону, к началу войны тринадцатый годок пошёл. Машеньке десять стукнуло. Вместе с соседскими детьми промышляли бегать в лес по грибы и ягоды.

Немцы выгнали семьи из домов в сараи, а офицеры с денщиками расселились в комнатах.

Марфе с детьми тоже пришлось перебраться в сарай. Немец попался Марфе культурный, чистоплотный. Каждый день заставлял мыть в доме, стирать его исподнее бельё. Что-то говорил ей, но она, кроме «я, я, гут» да пару слов благодарности и приветствия, ничего не понимала.

Порой немец подзывал к себе детей, поглаживал их по голове, улыбался и показывал Марфе фотографию, где были изображены его жена и дети.

Офицер охотно менял ягоды, собранные детьми, на хлеб, иногда на банку тушёнки или внутренностей приносил от забитых поросят. Видно немцу жалко было детей. Не обижал он их. Но вскоре их часть куда-то перебросили, семья переселилась назад в дом.

На фронте русские одерживали победы, немец стал лютовать. Кругом стояли виселицы с повешенными. Стали сгонять всех жителей на рытьё траншей, готовились к обороне. Марфа тоже обязана была ходить копать окопы. Только беременных и кормящих женщин немцы не трогали. Видно, и у них были какие-то моральные устои.

С августа 1943 года стали русские бомбить Унечу, шло освобождение Брянщины. Всё вокруг горело. Крупный железнодорожный узел пытались отстоять и немцы. В небе шли ожесточённые бои, особенно ночью. Земля стонала, жители разбегались на ночь за пределы города. А утром многие возвращались к пепелищу.

Марфа с детьми и соседями тоже бегала в Лавы, соседнюю деревушку. А 23 сентября русские освободили Унечу, призвали в армию подросших восемнадцатилетних парней и двинулись в сторону Гомеля.

Повсеместно шло освобождение советских территорий от захватчиков. Кругом стояли руины после боёв. Надо было начинать восстанавливать железнодорожный узел и паровозное депо.

Антону было уже пятнадцать лет. Мужских рук не хватало, поэтому не смотрели уже на клеймо, повисшее над семьёй, как врагов народа. Пацанов охотно брали в депо подсобными рабочими, учениками. Взяли и Антона.

Рада была Марфа за сына, сама тоже ходила разбирать кирпичи в округе. А карточки на хлеб, которые стал получать Антон, спасали семью от голода.

Сама же на постоянную работу она смогла устроиться только во второй половине 50-х годов. Устроилась техничкой в школе. Было ей уже тогда почти пятьдесят.

Сын женился, построил дом рядом на своей усадьбе. Обзавёлся семьёй, родились у него две дочки и сын. Вышла замуж и Машенька за соседнего парня, жили молодые с матерью в одном доме. Скоро у них родилась дочка Ниночка.

Кажется, теперь только жить бы да жить. Но что-то стала чахнуть Маруся, кашлять с кровью. Определили врачи у неё туберкулёз, страшная эта хворь косила в те времена людей.

Схоронила Марфа Машеньку, осталась без матери трёхлетняя Ниночка.

Зять вскоре встретил другую девушку, женился, пошли у него дети от новой жены. Пробовал забрать к себе и Ниночку, но она постоянно убегала к бабушке. А мачеха не перечила. У неё своих детей было уже трое один за другим.

Вот так Марфа вырастила внучку Ниночку. Рядом жил сын с семьёй, помогал матери, так что бывшему зятю она не докучала. Ничего у него не просила никогда для внучки, хотя и обязан он был помогать дочери.

В брежневскую оттепель все жили одинаково, потихоньку уходил страх из людских сердец. Так что Марфа, не смотря на пенсионный возраст, работала техничкой в школе, растила внучку, пока она не уехала учиться в техникум в другой город.

Годы шли, здоровье уходило, глаза стали плохо видеть. Катаракта поразила глаза Марфы, пелена застилала глаза. Бросила работать, стала потихоньку заниматься домашними делами. Стаж полностью не успела выработать, но пенсию, хоть небольшую, но получила. Из этих копеек посылала и Ниночке, чтоб училась.

Сидит как-то Марфа во дворе, перебирает сорванную с грядок фасоль. Скрипнула калитка:

— Здравствуй, Марфа!

— Здравствуй, мил человек!

— Можно водички напиться?

— Пей, вон кружка и ведро.

Напился гость, присел рядом на лавку. Разговорились. Слышит Марфа в голосе знакомые нотки. Смутно видит своими больными глазами седого мужчину в возрасте. А признать никак не может, спросить стесняется.

— Как живёшь, Марфуша, как дети?

— Да сынок вот рядом живёт. А доченька, уж, сколько годков прошло, как умерла. Уж внучка взрослая.

Рассказала Марфа пришельцу про всю свою родню. Посетовала на своё здоровье.

Выслушал её человек, поблагодарил за водичку и пошёл себе.

И вскрикнула тут Марфа:

— Это ж Иван был!

Выглянула на улицу, никого не увидела, бросилась к невестке:

— Ой, Варенька, это же мой Иван приходил! — запричитала Марфа невестке.

Та выскочила на улицу, но никого уже не было. Три дороги от их дома расходились в разные стороны. Куда бежать и кого искать она не знала.

Заголосила Марфа, запричитала:

— Значит выжил мой Ванечка. Видать семья у него другая, вот и не открылся мне. А я—то думаю, почему он всех моих знает, обо всех расспрашивает. Знать потянуло проведать. Не мог так уйти на тот свет, мой Ванечка, не узнав о нас ничего.

Долго причитала Марфа, не могла успокоиться.

Умерла она в 1986 году, немного не дотянула до 80 лет.

До конца своих дней всем рассказывала:

— Это Ванечка, муж мой, ко мне приходил. Встретились мы. Я его сразу не признала.

— Сколько лет прошло. Глаза подвели.

— А голос Ивана моего был!

— Его, родненького!

 

Наши шесть соток

— Коля, иди к нам! — Позвала я соседа по даче, накрыв стол под навесом привезёнными продуктами и поджарив сковородку мяса на костре.

Сосед тут же пришёл в калитку, которую мы специально сделали между нашими дачами, чтоб удобнее было общаться. Он босиком, коленки в земле, мужчины не умеют, как женщины, полоть, наклонившись, вот он и ползал на грядках на четвереньках.

Наш сосед — удивительный труженик. Оставшись один, без жены, он продолжает сам ухаживать за дачей, что-то сажает, прививает на яблонях новые сорта, разводит крупную смородину и малину. И, главное, разбирается, как сорта называются и кто их вывел.

Как-то несколько лет назад сосед пришёл и сам предложил привить на нашей яблоньке яровые сорта яблок. Побеги прижились, и теперь первые плоды Колиного мастерства, крупные и сочные, радуют взор и притягивают своим ароматным сладким вкусом.

Раньше Коля с женой Валей вместе работали в огороде, ходили в лес собирать грибы и ягоды, ночевали на даче, готовили вкусный грибной суп на костре и угощали нас.

В огороде у них был идеальный порядок. Я ещё работала, а они уже были на пенсии и всё свободное время проводили на даче.

Возле дома Валя разбила красивый цветник, любовно посаженный хозяйкой. Каких только цветов там не было! По весне расцветали жёлтые и белые нарциссы, их сменяли тюльпаны и пионы. Радовали взор розовые и белые ромашки, а затем гладиолусы и георгины. А между грядками прямо в огороде до поздней осени цвели бархатцы, настурция и календула. Хозяйка говорила:

— Эти лапочки-цветочки защищают растения от вредителей.

Веранда кирпичного домика вся в виноградных лозах. Он так расплёлся, что пошёл к нам, лежит на заборе и забросил свои побеги на навес возле нашего домика.

— Собирай его сама, Таня, он мне теперь не нужен. Я с него ничего делать не буду.

Эти слова я слышу от Коли теперь каждую осень, когда созревает виноград. У меня и своего много, но собираю и Колин, чтоб его не обижать и чтобы урожай не пропал. А потом угощаю его виноградным вином, которое сама делаю.

Вот и сейчас я поставила на стол бутылочку своего божественного напитка.

Выпили, поели и начали вспоминать:

— А помнишь, Таня, как мы все с энтузиазмом строили свои дачи в 1992году?

— Конечно, помню, Коля.

— А что теперь вокруг? Через дачу бурьян, в домиках выбиты окна, сломаны двери, внутри всё разворовано и разбито.

— Да, Коля, помрём мы, и наши участки зарастут бурьяном.

— Помнишь, как Ивановна спорила о меже, — говорит Коля, — мало было ей земли, а теперь сколько лет никто не появляется на её даче. Забор снесли, домик весь без окон и дверей. Вот такой наш русский народ! Стоит. Не твоё. Чего лезть? А всё равно лезут, всё воруют и ломают. А Ивановна жива, встречал её дочку на рынке, разговаривал, слабая уже.

— Да, Коля, такой у нас народ! Вот была я на даче у родственницы под Ригой в Саулкрастах. Там многие дачи не закрыты, никаких замков. И дачи не к нашим, а никто туда чужой не лазит. Народ там другой. А почему мы, русские, такие?

— От бедности, — говорит Коля, — всё от бедности. Можно я у тебя кочан капусты срежу? Вас вчера не было, я у тебя щавеля нарвал.

— Бери, Коля, что тебе надо. У тебя опять ведь всё залило дождём, притянуто и плохо растёт. Надо грядки выше делать, поднимать за счёт борозд.

— На следующий год ничего сажать не буду. Не стало Вали и огорода не стало. Сколько работаю, а толку мало.

Вот так посидели, повздыхали, пообщались.

Хороший, добрый у нас сосед!

И жена у него была хорошая, но рано умерла от рака. Скучает Коля, дети разъехались, одному тяжко дома, вот и спешит каждый день на дачу. Земля притягивает, отвлекает, даёт силы жить.

Но Землю надо любить! Только тогда она становится тебе другом и помощницей. Наработавшись, к вечеру от усталости забываешь о бедах, быстрее сон приходит, меньше в голову лезут воспоминания и плохие мысли.

Я тоже часто думаю о ЗЕМЛЕ. Нравится ходить босиком по огороду. Земля как бы наполняет тебя своей силой. Энергия жизни идёт от ступней ног вверх, наполняя душу чем-то прекрасным и вечным.

Но это тогда, когда человек любит ЗЕМЛЮ и любит на ней работать. Почему-то это уходит. Молодёжь предпочитает всё купить готовое. Поэтому и стоят дачи, заброшенные и растянутые, когда старшее поколение уходит.

А ведь любили же землю наши предки! Коллективизация отбила эту любовь, она стоила жизней. В 90-е годы нам наделили по шесть соток. Как ринулись тогда все работать на своих дачах.

Нравилось! Но опять всё ушло.

Теперь возле больших городов ЗЕМЛЯ дорогая, скупается и стала предметом наживы.

Строятся особняки, но её хозяева землю не любят и на ней не работают сами. У них другая любовь.

А она живая, как и мы с вами! ЗЕМЛЯ — наше начало, наша ЖИЗНЬ!

 

Про сестёр и одного жениха

Жили-были три сестры. Старшая была жадная и некрасивая. Ей всегда казалось, что все хотят её обмануть и не додать то, что ей причитается по справедливости и по закону. Эти два слова она очень любила и в любом разговоре употребляла. Отец с матерью всех дочек обожали, предпочтений не делали и своей старшенькой всё прощали, называя Законницей.

Средняя дочь уродилась красивой, но хитрой. Уже с младенчества она знала, как угодить родителям и добиться того, чего очень хотелось. И за это все прозвали её Хитрушей.

А младшенькая очень отличалась от своих старших сестёр: на вид маленькая и курносенькая, красотой она не блистала, но всегда улыбка не сходила с её лица и в обращении с людьми была простой и обходительной. А так как мяса она с детства не ела, а предпочитала рыбку, то и все домочадцы стали величать её Рыбонькой.

Росли Законница, Хитруша и Рыбонька в заботливом и ласковом окружении. Пришло время, старшенькая Законница по вечерам уже в клуб стала бегать. Парень ей там приглянулся высокий и стройный, но не из местных. В своей деревне ему девушки не по нраву были, решил счастье своё на стороне поискать. Нанялся батраком к самому богатому мужику на селе. Зарабатывал хорошо и одевался прилично.

Весельчак и балагур от природы, он каждый вечер стал собирать вокруг себя толпу молодёжи. И по очереди отплясывать со всеми девушками подряд, напевая частушки и многозначительно подмигивая то одной, то другой. Выбор же делать не спешил.

Да вот беда — даже не смотрит он на некрасивую и всегда серьёзную Законницу. Стоит она одинёшенька у стены, никем не замеченная и не востребованная. Ни подружек у неё нет, ни кавалеров.

Больше года и простояла, пока средненькая, Хитруша, тоже следом на танцы не прибежала. А так как на лицо она была красивая и хитренькая от рождения, то тут же привлекла внимание всех парней в клубе. Они наперебой приглашали Хитрушу на очередной танец, не замечая злобных взглядов сестры. И пуще всех обхаживал её тот молодец, глаз с которого не спускала старшая сестра. А потом толпа парней провожала девушку до калитки, не обращая внимания на плетущуюся следом Законницу.

Хитруша всем улыбалась, со всеми мило разговаривала, целый вечер выплясывала, но предпочтение никому не делала. Ей очень нравилось быть в центре внимания, а толпа поклонников приводила в восхищение.

Так пролетел ещё год. Многие парни уже переженились, так и не добившись любви Хитруши. На смену подросли другие и пришли в клуб вместе с Рыбонькой.

Курносенький носик, небольшой росточек, плоские женские прелести — ничего особенного не было в облике девушки. Только обворожительная улыбка и задорный огонёк в глазах сразу бросались в глаза и манили к себе.

Злобно отодвинулась от неё Законница, когда Рыбонька попыталась рядом постоять и посмотреть на веселье, в центре внимания которого была Хитруша. И надо же было случиться, что приглянулся ей в толпе тот же парень, в которого была влюблена старшая сестра и за нос водила средняя.

Сердечко у Рыбоньки было доброе и мягкое. Она давно знала о тайной мечте Законницы, понимала и свою среднюю сестру, для которой внешний блеск был выше всего. Но сердцу не прикажешь. Именно оно своим сильным биением и краской в лице выдавало все чувства влюблённой девушки. И так получилось, что молодец, столкнувшись с ней в танце, услышал этот стук и сам почувствовал внутри непонятное томление и тревогу. И уже через пару дней понял окончательно, что встретил свою единственную и неповторимую.

Казалось бы, совет да любовь молодым со свадебкой и кучей детишек. Жениху бы сватов в дом засылать, день венчания назначать, не выпуская из своей руки ручку суженной.

Но не тут-то было. Ночь не спала Законница и решила, что раз она первая выбрала жениха, то по закону он должен быть непременно её мужем, а не какой-то Рыбоньки.

И Хитруша вдруг остановилась в танце, не досчитав в своём окружении главного кавалера, умеющего зажечь её неуёмный темперамент. Скучно ей стало, и как ножом по сердцу пришёлся факт, что давний поклонник сестре достаётся. Решила она бессонной ночью парня колдовскими чарами к себе привлечь.

Не сговариваясь, Законница и Хитруша по очереди побывали у бабки Сводницы, снабдившей их любовным приворотом из семи трав. И колдовским заговором та долго посылала сигналы в душу ничего не ведающего жениха.

Но и девицы сами не дожидались, когда Амур пронзит сердце избранника. Неожиданно Законница после клуба повисла на руке молодого человека и всю дорогу, не давая опомнится, шептала ему на ушко страстные обещания. И незаметно, отстав от толпы, сманила его на луг за околицей, где стояли скирды душистого сена.

А на следующий вечер то же самое проделала Хитруша, не ведая, что старшая сестра уже сумела покорить недоступного жениха.

Завороженный ласками, забыл молодец про своё сердечное влечение к Рыбоньке. Перестал на танцы ходить, а только чуть стемнеет, бежал за околицу, где поджидали его по очереди две сестрицы.

В деревне долго такое не утаишь. Тут же вскоре отцу пришлось срочно калитку менять, обмазанную дёгтем. А округлившиеся животы двух старших дочек их матушке стоили здоровья. Батюшка винил её в недогляде, стал горькую попивать и жену поколачивать. Не вынесла она такого позора и отошла тихо в мир иной ещё до рождения внучек.

Тут и пелена заговора бабки Сводницы вдруг спала с затуманенных глаз несостоявшегося жениха. В одно мгновение исчез он в неизвестном направлении, оставив двух влюблённых девиц самим разрешать все проблемы.

Бабка повитуха подряд приняла роды, радуясь появлению на свет двух девочек, как две капли воды похожими друг на друга.

Рыбонька после этих событий совсем исчезла из села. Поговаривали, что в город подалась и там замуж вышла за того молодца, всё простив ему. Но в деревню она больше не появлялась, поэтому слухи остались слухами.

А Законница и Хитруша всю жизнь прожили врагами. Не сблизили их даже дочки красавицы. Придут сёстры на Радуницу на могилку к матери, сядут друг к другу спинами, выпьют за упокой, поедят и, не разговаривая, разойдутся.

На селе такое не забывается, хотя времени уже немало прошло. И мамочки часто предостерегали своих ненаглядных дочек:

— Парней много. На одного зенки свои не пяльте и вольностей не позволяйте!

 

Свет к жизни

Созвездие Большой Медведицы хорошо было видно на чистом небе. Оля с детства любила находить этот ковшик над головой и всегда, улыбаясь, разговаривала со звёздочками. Порой, просила у них помощи, а чаще просто приветствовала:

— Привет, Медведица! Ты — моя сила, мой талисман!

И верила, что это так. И накануне вечером, выйдя на балкон своей квартиры, порадовалась хорошей погоде и звёздному небу, приятному состоянию души, что два дня назад ушла в долгожданный отпуск. Как всегда, улыбнулась, найдя на небе любимый ковшик, мысленно провела линию в сторону Полярной звезды и помахала ей рукой. Сладко потянувшись, отправилась спать.

В выходные начинались майские праздники, а её день рождения был накануне. Приезд дочек и зятя радовал, и предстоящие хлопоты о праздничном столе занимали мысли, пока сон не прервал думы, какие продукты надо закупить для торжества.

Утром, как всегда, приготовила кофе и растолкала спящего мужа:

— Валерка, хватит дрыхнуть. Пойдём на рынок. Поможешь сумки нести, а то мне тяжело одной будет.

— Пешком идти далековато, — пробурчал недовольно Валерий, — давай на скутере съездим.

— Как хочешь. Только шлем у нас один. Ты — жадина, другой так и не купил. А по новым правилам без шлемов ездить нельзя.

— Тут близко. Проскочим.

Позавтракав, Валерий выкатил из гаража новенький скутер, подаренный детьми в прошлом году маме на юбилей. Уж очень ей хотелось самой управлять этим видом транспорта в поездках на дачу. Надоела толкучка в автобусах, и тяжело было таскать в руках собранный урожай.

На этот раз Оля уселась сзади, а муж, надев единственный шлем, уверенно тронул в сторону рынка. Возле сбербанка России дорожные службы ремонтировали асфальт. Засмотревшись, как примитивно латают дыры, тут же потерял ориентацию и чуть не сбил фишку ограничения.

— Куда прёшь, — вдруг услышал крик жены, — и внезапно сработавший рефлекс заставил его затормозить. Мгновенный толчок сзади опрокинул скутер на бок. Ещё не понимая, что произошло, Валерий вскочил на ноги и увидел жену со страшной черепно-мозговой травмой и неестественно поджатой под себя рукой. Левая нога выше колена до бедра зияла сплошной раной без кожи.

Кровь и рваные раны шокировали его сознание. А рядом уже собиралась толпа людей. Шофер машины с прицепом, стоящей чуть вбок, матом кричал на него, обзывая водилой и дураком.

— Скорую, вызывайте скорую, — кричали в толпе.

Тело Оли билось в конвульсиях, а потом обмякло и не подавало признаков жизни.

Врачи реанимации тяжело вздыхали, когда оказывали необходимую помощь красивой и ещё нестарой женщине и не надеялись вернуть жизнь так изувеченному телу.

Муж отделался небольшим синяком, а Оля сорок дней находилась в коме.

Иногда какая-то гримаса в виде улыбки появлялась на неузнаваемом лице, и из глаз катились слёзы.

И первое, что пришло в полусознательном состоянии — это созвездие Большой Медведицы на чистом небе и яркий свет Полярной звезды, осветившей ей узкую дорожку из мрака в светлое пространство впереди.

Оля открыла глаза и на потолке увидела светильники, освещающие реанимацию.

Жизнь возвращалась к ней.

 

Мать и сын

С некоторых пор в жизни Павла круто изменилось отношение к матери. Его раздражали все её слова, нравоучения. В голову лезли навязчивые мысли, что именно она мешает ему и в семейной жизни, и в стремлении быть свободным и независимым. Каждое её слово он воспринимал в штыки, грубо одёргивал при всех, не желая слушать и не замечая, что своими бестактными высказываниями глубоко оскорбляет её, приводит в состояние тяжёлой депрессии.

Каждый раз после встречи с сыном мать плакала, пыталась вспомнить, что же она сделала не так, когда потеряла своего единственного родного человека.

Рос он спокойным, ласковым ребёнком. Постоянно тянул домой бездомных собак, котов и другую живность. Она всех принимала, кормила, ухаживала, понимая, что его тянет к этому общению с животными. Учился хорошо, поступил в институт, закончил с отличием.

Запомнился его патриотический настрой при выборе дальнейшего пути.

— Пойду на завод, — гордо заявил он, — надо же кому-то поднимать промышленность.

— Сынок, все заводы стоят, денег там не платят, может, попытаемся устроить тебя к нам на предприятие? Наша отрасль пока государственная и, слава Богу, работает.

— Нет, к вам не пойду. Лучше по своей специальности буду работать в частной фирме.

— Как знаешь.

И тут она ему не перечила. Он выбрал частную фирму и стал неплохо зарабатывать.

Загорелся купить машину, отдавал ей деньги на сохранение.

Первая старенькая чёрная «Волга» была его гордостью. Он всем заявлял, что лучше этого класса машин нет.

А потом появилась машина французской марки «Peugeot 408». Он купил её в салоне в Москве и первое время сиял от счастья. Они на ней проехали через всю Россию, отдыхали на Кавказе.

Деньги всё больше становились для него смыслом жизни. Машины уже менялись каждый раз на более престижные, появились квартиры и незаметно разгульный образ жизни стал засасывать Павла всё больше и больше.

Он уже не звонил матери, не интересовался её жизнью, здоровьем. Она просто перестала для него существовать.

При встречах нервное напряжение мешало нормальному общению. Он тут же срывался на крики, унижая её при всех. И к тому же всё чаще при этом был нетрезв после нескольких дней запоя и развлечений.

Натыкаясь на непробиваемую стену непонимания и какой-то тупости, она молча уходила и пыталась в слезах осмыслить происходящее. Надеялась, что протрезвев, сын поймёт, что был неправ, пожалеет и позвонит.

Но проходили дни за днями, а раскаяния никакого не было, как и долгожданных звонков.

Душевное одиночество терзало её душу, она опять появлялась в семье сына, надеясь найти отдушину и понимание. Своими добрыми делами пыталась вернуть хотя бы его уважение. Но он просто её не замечал, или раздражался всё больше и больше.

После очередной такой встречи она пришла домой, чувствуя в грудной клетке нестерпимую сжимающую боль. Прилегла на диван, но тут вспомнила, что не вытащила ключ из двери. Она последнее время всё время его вытаскивала на всякий случай, чтоб не ломали дверь, если вдруг с ней что-то случится.

Встала и, держась за стенки, добралась до входной двери и вытащила ключ…

Через неделю, встревоженные соседи, услышав трупный запах, сообщили сыну.

Открыв дверь своими ключами, он увидел на полу тлеющее безжизненное тело матери.

Во время траурной церемонии не проронил ни слезинки. Смотрел на закрытый гроб с тупым безразличием чужого человека. На опухшем и несколько дней небритом лице было выражение какой-то гримасы, что он вынужден тратить своё время на это непредвиденное и лишнее в его жизни событие.

Прошли годы. Сын ни разу не побывал на могиле матери. Заброшенная, вся заросшая травой, с облупившейся краской на ограде, она с трудом была найдена близкой подругой молодости, которая вернулась доживать в родные края.

Мельком несколько раз она встречала в городе раздобревшего сына подруги, выходившего из дорогой иномарки. Сначала хотела подойти к нему, поговорить о матери, о неухоженной могиле. Но так и не решилась. За свою небольшую пенсию сделала всё сама.

И теперь скромный памятник с фотографией улыбающейся женщины всегда утопает в букетах живых цветов. А миловидная пожилая женщина присаживается рядом на скамейку и что-то рассказывает своей подруге. Тепло их дружбы в молодые годы она пронесла через всю жизнь.

 

Чужие дети

Крепко любил Лизоньку Анатолий. Приглянулась она ему ещё до армии. На пятачках, которые устраивала молодёжь в деревне под гармошку и пляски, он только посматривал на неё. Пригласить на танец не решался. Вокруг неё всегда была толпа ребят. Они бойко выплясывали с ней, то гопака, то барыню, то русскую…

Толик стеснялся, особенных способностей к танцам у него не было. А чувство, которое заполняло душу нежным трепетом, придавало робости, мешало начать общение с девушкой.

Так и ушёл в армию, не раскрыв своего сердца перед Лизонькой, не проводив до калитки…

Служить Анатолий попал в Тихоокеанский округ, в войска связи. Часть базировалась на острове Русском. Часто ребята звонили и знакомились с девушками во Владивостоке. Назначали свидания, потом встречались и весело проводили время в увольнительных.

Анатолий первое время и тут робел, но потом друг дал телефон и сказал:

— Позвони обязательно, она тебя будет ждать. Её зовут, Любой, подруга моей Вали.

Позвонил, и закрутилось вдруг такое в жизни Толи, что не знал уже, кого он любит больше, Лизоньку или Любочку.

Сразу всё свалилось на голову бедного Анатолия. Люба за неделю так приворожила парня своими молодыми чарами, что жгучая страсть и ревность не давали ему покоя.

Он понимал, что Любочка с ним играет, но ничего не мог поделать с собой. Её молодое тело притягивало, как магнитом. Все увольнительные проводил у неё дома, без сил возвращался в часть, падал и засыпал с блаженной улыбкой на губах.

Но вскоре всё кончилось так же неожиданно, как и началось. Любочка по телефону сказала:

— Больше не приходи. Извини, с тобой было хорошо, но я замужем. С дальнего плавания завтра приходит корабль мужа.

Сразу всё стало на свои места. Понял причину своей ревности Анатолий, недосказанность в разговорах своей страстной подруги. Она просто проводила с ним время в отсутствие мужа.

Друг рассмеялся и сказал:

— А ты что, сразу не понял? У многих жён моряков такой образ жизни. И мужья не очень-то отличаются верностью. Гуляют по кабакам, отводят душу после длительных плаваний…

Вот так познав близко женщину и её коварство, Толя не хотел больше ни с кем знакомиться.

Отслужил два года, вернулся домой. Лизоньки в деревне уже не застал. Уехала она в город, устроилась работать на радиозавод, жила у тётки.

Подался в город и Анатолий. Устроился работать в электротехнический узел связи монтёром, поступил заочно в техникум.

Как-то на танцах в местном доме культуры случайно на выходе столкнулся с Лизой. Обрадовались друг другу, нежное чувство к девушке, как током прошло по телу. Пошёл её проводить и понял, что дороже Лизоньки нет никого на свете.

Стали встречаться, счастье переполняло души, Лиза тоже поняла, что Толя для неё тот, о ком она так мечтала. Вскоре они поженились. Получил Анатолий квартиру, хоть без удобств, но свой угол. Окончил техникум, стал работать механиком связи. Лизонька завершила учёбу в радиотехническом техникуме, стала мастером в цехе на заводе.

Всё в жизни уже наладилось, в доме достаток, а вот детей Бог не даёт. По этому поводу начались ссоры, стал обвинять жену Анатолий, что не может понести ребёнка. Лизонька всех врачей обошла, всюду ответ:

— У вас всё нормально, дети должны быть.

Анатолий не хотел признавать за собой вину. Так и распалась семья.

Женился второй раз Анатолий по совету матери. Нежных чувств не испытывал, но очень хотел детей и решил, что с Надей они у них будут. Но опять несколько лет прошло, а пополнения в семье не предвиделось.

Лизонька же поплакала и назло Анатолию тоже вышла замуж. Вскоре у неё родились один за другим два мальчика. В городке эта весть быстро дошла до Толи. Понял, что сам является причиной бездетности. Решился провериться у врачей и получил подтверждение, в котором и сам уже догадывался:

— Детей у вас своих не будет из-за перенесённой инфекции в молодости.

И вспомнилась ему Любочка, их бурные свидания, результатом которых стала бездетность.

Молча, Толя пережил эту новость, с женой делиться этим не хотелось. Пусто было в душе, не знал, что делать.

А в это время у Лизоньки муж погибает в аварии, остаётся она вдовой с двумя малолетними детьми.

Тоска взяла Анатолия, не выходит из души Лизонька, тянет к ней. Стал захаживать в гости, познакомился с её сыновьями. И так к ним привязался, что не мог дня прожить. Стали Анатолию Степановичу чужие дети, как родные. А от Лизоньки глаз не может оторвать. Чувство снова сблизило их одинокие души.

Развёлся Анатолий со второй женой Надей, оставил ей свою квартиру и переселился к Лизоньке.

Вырастили они мальчиков. Жили, душа в душу, с любовью и пониманием. Когда сыновья вступили в полосу зрелости, только им открылся Анатолий Степанович. Сказал чужим сыновьям, которые стали ему родными:

— Избегайте случайных связей. Они могут стать вашим несчастьем на всю жизнь.

Анатолию Степановичу и Елизавете Александровне уже давно за шестьдесят.

У них трое внуков, которые всё лето гостят у бабушки с дедушкой.

Сыновья с невестками почитают Степановича, как родного. А он и есть для них родной. Вместе с мамой растил их, учил уму разуму, как отец.

А главное глаза бабушки и дедушки светятся нежностью, когда они смотрят друг на друга.

Этот свет и есть главное счастье в их жизни.

 

Подвиги Лёни

Любил Лёня прихвастнуть перед коллегами по работе о своих подвигах у дам. И сейчас, занимаясь регулировкой приборов, развлекал всех вокруг своими необыкновенными похождениями, не забывая похвастаться своими победами. Женщины при этом посмеивались, а Сергей резко оборвал:

— Хватит врать, герой, басни твои уже надоели.

Лёня на минуту замолчал, а потом нашёл другую тему не менее смешную и интересную.

— Вот поехал я как-то, — говорит он, — на станцию для замены приборов и попал «на поляну», которую устраивал Николай после работы по случаю рождения сына. Хорошо посидели, выпили немало. Как они меня в поезд затолкнули, не помню. Проснулся, поезд стоит, проводница трясёт меня за плечо и просит покинуть вагон.

— Конечная, вылезай! Поезд дальше не идёт.

— Вышел на платформу и обомлел. Оказалось, я в областном центре. Пять часов проспал, родной город проехал. Темно уже, ночь на дворе. Голова трещит. Пошёл в буфет. Слава Богу, рубль в кармане завалялся. Попил кофейку и стал дожидаться ночного поезда в свою сторону. А он только в четыре часа под утро отправляется. Ну, думаю, на работу к восьми успею.

— Мужчина, не спите, — это милиция при обходе зала ожидания не дала мне подремать и скоротать время.

— Еле дождался своего пригородного, забрался на вторую полку и уснул. Просыпаюсь, поезд стоит. В вагоне светло и последние пассажиры выходят в тамбур. Глянул в окно и в душе ёкнуло. Я опять приехал на станцию, где вчера менял приборы.

Что делать? Захожу в цех. Николай и Михалыч на меня с удивлением смотрят.

— Ребятки, спасайте, никак домой не попаду.

Рассмеялись они, позвонили моему начальству, что нужен я им ещё по замене приборов. Мне трубку передали. Я подтвердил, что поработаю тут ещё денёк.

Вечерним поездом приехал в родной город, вылез на платформу и такая радость в душе, что наконец-то я дома. Сутки не мог добраться, совсем обессилел.

Побежал домой, жена ведь, наверняка, заждалась. Это сейчас мобильники у всех, а раньше их не было. Она, как увидела меня всего помятого, так схватила швабру и замахнулась не на шутку.

— Опять, кобель, развлекался. Сколько можно испытывать моё терпение?

— Пытаюсь объяснить, что не гулял вовсе. Не верит. Уселась со шваброй на стул и, как воин с копьём, целится ударить по моей роже и без того опухшей и немытой. Еле угомонил супругу. Ну, думаю, больше никогда ездить пьяным не буду. Помылся и уснул мгновенно на диване, не до ужина было, так обессилел.

А неделю спустя явился Лёня на работу с синяком под глазом, прихрамывая и в спортивном костюме, чего раньше за ним не замечалось. Обычно, он за собой следил, одевался со вкусом и пользовался приятной по запаху парфюмерией.

Женщины с удивлением уставились на него, а Сергей язвительно заметил:

— Ну, что, доигрался, герой?

— Не говори, доигрался. Отходила меня пьяного Маринка, сесть не могу. И главное не помню, как это произошло. Помню, где был, с кем был, а вот как домой добрался и как эти синяки получил, не помню.

— Пора работать, садись уже, хватит на жалость давить.

— Сесть не могу. Не верите, сейчас покажу.

Не успел Сергей слово сказать, как Лёня оттянул спортивные брюки на резинке вниз, а вместе с ними ненароком попались трусы. Перед взором всех предстали его мужские достоинства и сплошной черноватый синяк на всей правой стороне. Женщины со смехом побросали рабочие места и выскочили в коридор. Долго не могли придти в себя. Вроде, жалко человека, и заодно юмор произошедшего не давал успокоиться.

После этого случая, как только Лёня начинал свои байки про женщин и свои победы, тут же в лоб получал слова со смехом кого-нибудь из коллег:

— Лёнь, хватит врать, мы твои достоинства видели…

 

Сплетни

— Лен! Сколько тебе лет?

— 58 уже стукнуло.

— Ты ещё молодая, а мне уже 60.

— Какая ж я молодая? Посмотри сколько морщин.

— Да разве это морщины? Тебя ещё хоть замуж выдавай.

— Да никто не берёт.

— Да, уж, мужика сейчас порядочного не найдёшь. Всё им девочек молоденьких подавай. Вон, Васильевич, пень старый, а туда же. После смерти жены двадцатипятилетнюю в квартиру привёл и даже прописал.

— А ты откуда знаешь?

— Так у меня старший по дому на одной площадке живёт, подписывал ему бумажки на прописку и штампы ставил.

— Так сейчас прописка ничего не даёт. Квартира ведь в собственности.

— Посмотришь, он на неё и квартиру переделает. Она, молодуха, ещё та. А мужик он есть мужик. В лысину чмокнет, он и растает, думает, что любит.

— Да, ты права. Ведь раньше такого не было. Все женились по возрасту. А сейчас у кого денег много, старых жён по боку, а молоденьких в дом. Так что мы с тобой, точно, никому не нужны.

— Что, правда, Нина, то, правда!

— А какая может быть любовь между молодой красивой девушкой и старым мешком с деньгами?

— Любовь, конечно, есть, но не к нему, а к богатству.

— Неужели тот же Васильевич этого не понимает?

— Может и догадывается, но она своим бюстом и раскрашенным изображением весь свет ему затмила. Ты видела, как он на неё смотрит?

— Да, видела. Может, это и есть его счастье, раз так смотрит. Хоть на старости лет почувствует пыл души. Ведь на свою Петровну он так не смотрел. Покрикивал часто, раздражался.

— Так он тогда был простым инженером. А теперь стал бизнесменом. Видела, какие мордовороты его привозят?

— Видела. Скоро привозить не будут в наш дом. Он особняк свой в «Долине бедных» достраивает. Так что с молодухой туда переселится. А квартира для него, что капля в море. Вот молодая девчонка и прилепилась. Не она, так другая.

— Вот такая жизнь сейчас, подруга. Что деньги с людьми делают. Ведь и Васильевич раньше не такой был. Сумки с дачи таскал с женой на своих двоих, детей в садик водил… А теперь паном стал. Он ли это?

— Да, он. У него теперь другая жизнь. Вот и поменялся человек.

— А как ты думаешь, счастлив ли он?

— Я думаю, нет. Раз мордовороты сопровождают всюду, значит, не счастлив. Боится он за свою жизнь. А разве может быть человек счастлив, когда страх в нём живёт?

— Да, Ниночка, ты права. Нам с тобой такой жизни не надо и мужиков таких не надо.

— Точно, не надо. Лучше на пенсию жить, но спокойно.

— Такие нас и не возьмут. Старые мы уже. Хотя Васильевич на десяток лет старше нас с тобой.

— Бог им судья. Хочется молодого тела за деньги, пусть берут. А мы с тобой ждём в жизни любви и понимания. Но ни того, ни другого не дождёмся.

После этих слов две подруги рассмеялись, пожелали друг другу здоровья и разошлись по своим квартирам.

 

Ведьма

Мать с отцом уже были пенсионного возраста, когда купили дом в районном центре. Их все в округе стали величать Антонович и Антоновна. И была у них взрослая дочка. Про таких, обычно, говорят: «Засиделась в девках…»

Поговаривали, что Антонович был из богатого рода, родственники у него учителя и крупные начальники в области. Да и сам он не вписывался в контингент мужчин, которые жили рядом. Антонович, хоть и на пенсии был, вёл образ жизни далеко не такой, как соседские мужики, имел интеллигентный вид.

Антоновна была проще, общительная, она быстро сошлась с соседками, с одной даже подружилась. Этой своей новой подруге она и рассказала, что долго у них не было детей. А потом Господь подарил им девочку. А так как они долго не теряли надежду, так и назвали долгожданную дочку — Надеждой.

Сначала не было заметно, что Бог обидел их дочурку. Стала подрастать, поняли родители, что с речью у дочки что-то не так. Годы 30-е были тяжёлые, потом война, про логопедов никто не слыхивал. Так и осталась их Наденька сильно картавой.

Дефект в речи был большой, поэтому с образованием ничего не получилось. Больше занимался с ней сам отец дома, так как учителя её плохо понимали.

Дети дразнили часто, она обижалась и плакала. Поэтому девочка выросла замкнутой, ни с кем не общалась.

Устроилась работать в столовую, мыла посуду, убирала. На вид Надя была такая, как многие. Красотой не блистала, но и уродства никакого не было.

Так и пролетели годы, жили втроём.

Но очень уж хотелось родителям, чтоб их Наденька обзавелась семьёй. Они уже были не молоды, хотелось выдать дочку замуж.

А тут и случай подвернулся. Сваха нашлась, сосватала Надю за своего племянника Виктора, который развёлся с женой и приехал к матери в деревню. Надежде было уже 39 лет, жениху немногим больше.

Расписались молодые, приняли зятя Антонович и Антоновна в свой дом. Но вскоре все стали замечать, что обычно в тихом доме соседей по вечерам стало шумно. Пьяный зять скандалил, ломал мебель, не стеснялся в выражениях.

После очередной бойни Антонович выгнал Виктора и больше в свой дом не пустил. Развелись молодые, но через девять месяцев Наденька родила мальчика, пухленького, хорошенького и совершенно здорового. Ей уже было 40 лет, а дедушке с бабушкой далеко за 70.

Мальчика назвали Андреем. Дедушка с бабушкой были очень рады, что у Нади растёт сын, что не останется она одна. Пока они были живы, бывший зять их не беспокоил, родительских чувств не проявлял. Пару раз всё же приходил, но в трезвом виде. Так что сына своего видел. Андрея природа наделила чертами отца. Мальчик рос, на радость, умным и симпатичным.

Но вскоре Бог призвал сначала Антоновну, а потом Антоновича. Похоронила Надя родителей и осталась одна с сыном. Виктор вдруг вспомнил о них и зачастил в гости, пытаясь опять начать совместную жизнь с бывшей женой. Но приходил чаще всего в нетрезвом виде. Кричал, орал, пугал ребёнка. А однажды, среди зимы, похитил его, и пришлось прибегнуть к помощи милиции, чтоб найти горе-отца с сыном в очередном притоне.

По совету родственников Надя через суд лишает его родительских прав и переводит ребёнка на свою фамилию, отказывается от алиментов. Виктор ещё пару раз появлялся у них дома, а потом заболел туберкулёзом и умер.

Трудно, на свою нищенскую зарплату, Надежда поднимает сына. В 1992 году он заканчивает школу. Мать уже пенсионного возраста. В армию его не забирают, так как единственный сын в доме по уходу за престарелой мамой.

Работы в это время тоже нет, но влиятельные родственники в области помогают 18-летнему парню устроиться. Поступает на заочное отделение в институт по специальности. Оканчивает институт, на работе всё складывается удачно, продвигается по служебной лестнице.

Приходит пора жениться. Андрей приводит в свой дом к матери молодую жену.

С первых же дней не сложились отношения у свекрови с невесткой. Возможно, из-за сильного дефекта в речи Надя не смогла правильно объяснить что-то молодой хозяйке.

Её страшное, непонятное бурчание вызвало у той негативное отношение к матери мужа.

Невестка закричала ничего не понимающей Наде: «Ведьма!» — схватила вещи и переселилась к своим родителям.

Андрей сначала метался между женой и мамой. Потом тоже обозвал мать тем же словом и исчез в том же направлении.

Уже 14 лет преуспевающий сын не переступал порог родного дома. За это время у него родилась дочь. С бабушкой она не знакома.

Соседи, как могут, помогают 79-летней «ВЕДЬМЕ», считают, что ТАМ ЗАЧТУТСЯ их добрые дела.

А сын с невесткой по-прежнему опасаются, как бы мама-ведьма не испортила их счастливую жизнь.

Только не думают они, что всё в этом мире возвращается по кругу своему.

 

Бомж

Вася уже давно не имел своего жилья. С первой женой развёлся, оставил ей и сыну квартиру, сам же переселился к матери. А потом встретил другую женщину. У неё была своя 2-х комнатная квартира. Замужем она никогда не была, очень хотела детей, но у них с этим почему-то никак не получалось.

Вася был уверен, что он тут не виноват, ведь у него есть сын — Колька. Но вторая жена требовала и даже злилась, чтобы он проверился у врачей. Он же отнекивался, а потом и совсем перестал ходить домой, не хотелось слушать нравоучения. Стал выпивать, на работе долго не задержался — попросили написать заявление по собственному желанию. Написал. Вот так и очутился в подвале многоэтажного дома без работы и жилья.

Мать к этому времени умерла, в её квартире поселилась семья сестры. Вася там никому не был нужен. Да он и не мешал сестре. Врал при встрече, что у него всё нормально. А потом и совсем затерялся в большом городе. На многолюдных улицах сестра его уже не узнавала. Из привлекательного мужчины вскоре превратился в старого, сморщенного и никчемного старика. А ведь ему не было ещё и 50 лет.

Документы кто-то украл, хотя Вася хорошо помнил, что они были при нём, когда уходил от второй жены. И диплом об окончании строительного техникума, и военный билет, и паспорт исчезли куда-то. Как и когда, он уже не знал. Приятели по подвалу посмеивались над ним, величали прорабом.

А Вася и на самом деле многие годы проработал прорабом на стройках Кемерово. Возводил вот этот многоэтажный дом, в подвале которого живёт теперь сам.

Всю сантехнику в подвале, естественно, хорошо знал. Помог таким же бездомным, как сам, наладить подачу воды в оборудованную комнату для жилья. Её и комнатой не назовёшь. Просто топчаны и матрасы поближе к трубам отопления и горячей воды, чтоб не замёрзнуть в лютые сибирские зимы.

А зимой мороз в Кемерово всегда сильный, холода начинаются рано. Уже в октябре минусовая температура нарушила ритм жизни. От холода не хотелось выбираться из-под тряпья и отправляться на поиски пропитания. Шапку ещё совсем приличную Вася нашёл себе возле контейнера с мусором. Обрадовался, опустил уши, чтоб было теплее. А вот туфли на нём были ещё летние. Старые валенки за лето кто-то украл, а других пока не раздобыл.

А без валенок зимой здесь совсем пропадёшь. Это Вася хорошо знал. Родился, вырос в Сибири. Родной край, но не нужен он, оказалось, в своём городе никому. Мама одна жалела его, плакала, когда жизнь его с жёнами не складывалась. А теперь и мамы нет.

Первая жена замуж вышла, родила второго ребёнка от нового мужа. Колька, сын, окончил военное училище и служит где-то на Дальнем Востоке. Так что им Вася, точно, не нужен. Сестра, конечно, пожалеет, но у неё муж и двое детей. Зачем им обуза? Всё это понятно.

Идти проситься назад к Антонине, второй жене, не хотелось. Как-то посмотрел на себя в осколок зеркала и ужаснулся. Сам себя не узнал. А Тоне, конечно, он такой не нужен. Вроде, и не пьяница, водка его как-то особенно не тянет. Так только иногда употребляет, когда удаётся раздобыть, ради обогрева.

А вот оказался рядом с такими же бездомными в подвале. Не хочется думать об этом. Надо вспомнить что-то хорошее, чтоб быстрее заснуть и не заострять внимание на том, что готовит предстоящая зима.

Но в голову лезет только настоящее. Куртку тёплую где-то надо раздобыть. Завтра в первую очередь надо отправиться на поиски одежды и обуви. Резкий ветер и мороз уже дают о себе знать.

Бомжи из соседнего квартала вчера на рынке предупредили, что будет облава милиции, всех выгонят из подвалов и чердаков. Поступил указ сверху закрыть все подсобные помещения на замки. После войны в Чечне кругом по стране взрывы, гибнут люди. Вот милиция и будет производить чистки.

Эта новость всех взволновала не на шутку. Впереди зима, куда податься пока никто не знал. Тут, вроде, всё обжито, привыкли друг к другу. Днём все разбредались по своим точкам, а вечером опять сходились, принося каждый что-то, что добыл за день. Так друг дружке и помогали. Ведь надо как-то выживать.

Народ у них в подвале подобрался смирный. Никаких блатных нет. Все бывшие труженики. Есть даже тётя Катя. Ей уже под 70. Она оборудовала себе ночлег за углом. Вася очень жалел её. Дочка с зятем просто — напросто выжили её из квартиры, отправив жить на дачу. А дачи кто-то подпалил. Поговаривали, что специально. На том месте построили местные богатые люди особняки. Тётя Катя домой назад не вернулась, а дочка даже не поинтересовалась, куда мама делась.

Так что Вася всегда подкармливал тётю Катю, когда удавалось заработать на рынке. Тягать ящики с овощами и фруктами его часто нанимал Арсэн. Правда, последнее время подозрительно смотрел на его наряд, что-то говорил по-армянски и качал головой. Но платил исправно и фрукты с овощами давал.

Хороший человек Арсэн. Армяне всегда Васе нравились. Приветливый народ, жалостливый. Говорили, что при землетрясении в Спитаке у него вся семья погибла. Не смог жить там, уехал в Россию. Теперь женат на русской, и у него растёт сын. Он не жмот, нормальный человек. Вася это чувствовал и всегда подходил на рынке именно к нему.

Вот и сегодня Арсэн дал ему работу, а потом позвал к себе и вытащил из шкафа тёплую куртку, ещё совсем приличную:

— Переоденься! И приходи в нормальном виде!

Вася мигом скинул свою видавшую виды одёжку и надел меховую ещё почти новую куртку. Улыбнулся, поблагодарил:

— Спасибо, Арсэн!

Так что день был удачный. И оделся и заработал на обед. Вечером поделился радостью с тётей Катей. Поели, поговорили, разошлись по своим местам на ночлег.

А на следующий день пришёл Вася к своему подвалу, а он закрыт на замок. Это было самое страшное. Дверь поменяли на новую. Выломать её не было возможности, да и связываться с милицией никто не хотел. Постояли бомжи возле своего жилища и стали разбредаться, кто куда, по соседним подвалам. А там тоже кругом замки.

Кое-как Вася с тётей Катей нашли незакрытый вход в подъезд в старой пятиэтажке. Кодовые замки стояли уже по всем подъездам. А тут ещё не закрыли на их счастье. Обосновались под лестницей на первом этаже ближе к батарее. Она была горячая, прислонили свои спины к ней, перекусили, что было в карманах, и задремали.

И снилась Васе уютная комната дома, мама с её ласковыми руками, нежно поглаживающая по голове и щекам. Открыл глаза, а рядом стоит собака, лижет его и скулит. Понял Вася, что бездомный пёс тоже проник от холода в подъезд и жмётся, как и они с тётей Катей, к батарее. Достал кусочек недоеденного батона, дал собаке и прижал его к себе. Собака не сопротивлялась.

Так в его жизни появился ещё один друг — Дик. Пёс был красивый, крупный, похож на среднеазиатскую сторожевую овчарку. Вася в собаках не разбирался, но видел, что она породистая и удивлялся, почему нет хозяина у такого пса.

Ещё некоторое время ютились они в незакрытых подъездах. Жители ругались, пытались вызвать милицию. Приноровились заходить поздно, когда все спали, а уходили рано утром. Тётя Катя быстро изнемогла от такой жизни и слегла. Жители вызвали скорую, и её увезли. Что с ней стало, Вася не знал. Остался вдвоём с Диком.

Он уже не ходил на заработки к Арсэну. Промышлял с собакой по мусорным ящикам. Пёс быстро находил съестное, ели, что попадалось. Так прошёл декабрь. Настали самые морозные дни. В начале января перед Рождеством мороз под 40 градусов. Нашёл Вася старые валенки, но ни они, ни куртка Арсэна не согревали душу. Ночью ещё находили они с Диком, где пересидеть, а днём люди выгоняли с подъездов, затыкали носы и кричали:

— Уходи вон со своей собакой! Провонял всё вокруг! Сейчас милицию вызовем!

Молча, уходил Вася, он был смирным по характеру, никогда не ругался, понимал, что запах от него отнюдь не приятный…

Пробовал заходить в магазины погреться, но и оттуда его гнали в шею с теми же словами. Пёс при этом стоял у входа и ждал его. При виде Васи жалобно скулил и лизал ему руки. Только Дик продолжал любить хозяина, не мог без него жить.

Небритый, грязный, давно без горячей пищи, Вася уже еле переставлял ноги. Они опухали, плохо слушались. Но он всё ходил и ходил с Диком по родному городу. Прохожие шарахались от него, как от прокажённого. А ему так хотелось сказать им:

— Я же такой, как вы, человек, но некуда мне пойти, никому я не нужен. А почему так получилось, люди, я не знаю. Помогите мне! — закричал Вася и упал.

Но никто не слышал его крика. Эти слова кричала его душа, а губы только прошептали просьбу о помощи. Дик лизал безжизненное лицо хозяина и скулил. Прохожие бежали по своим делам. И только одна бабушка остановилась, посмотрела и сообщила на перекрёстке милиционеру, что возле магазина умер бомж.

Подъехавшая скорая забрала покойника и повезла в морг.

А следом за машиной долго бежала собака, красивая сторожевая среднеазиатская овчарка.

 

Они завоевали победу

Наш брянский лес уникален по своей природе и красоте. Про него сложено много песен. Одна из них «Шумел сурово брянский лес…» — советская героическая песня времён Великой Отечественной войны. Стихи — А. В. Софронова, музыка — С. А. Каца, написанная в 1942 году.

Прославилась Брянщина в годы войны своим партизанским движением. Страх вселял в души немцев наш лесистый край. Война, которую вели партизаны, это подвиг народа, второй фронт. В песне поётся:

…Шумел сурово брянский лес,

Спускались синие туманы,

И сосны слышали окрест,

Как шли с победой партизаны.

Лес у нас тянется вдоль железных и автомобильных дорог. Все города и населённые пункты располагаются в лесополосе.

Во время войны Брянщина была оккупирована немцами. Зверствовал в наших краях вместе с фашистами предатель, оберпалач, как его называли, Рубановский. Много человеческих жизней загубил этот зверь.

С партизанами вести борьбу было сложно, поэтому он уничтожал наиболее незащищённых людей: семьи коммунистов, евреев, партизан до третьего колена.

После войны этот палач удрал в США и стал священником. Видимо, душа требовала прощения у Господа за свои кровавые дела на Родине.

И мне хочется рассказать о своём земляке, чтобы люди знали о нём и помнили — Евгении Мосине.

Мать Жени, Наталья Михайловна, не могла оставаться с семьёй на оккупированной немцами территории. Рубановский уже занёс их в список коммунистов, поэтому не уйди они вовремя в лес, семье грозила смерть.

Женя Мосин, не смотря на свой юный возраст, стал неуловимым разведчиком, за голову которого немцы и сам Рубановский назначали награду. Храбрость Жени обросла легендами. Он пускал под откос эшелоны с немцами и боеприпасами, которые шли на фронт. Взорвал путепровод, чем на неделю остановил продвижение войск немцев.

Летом 1943 года по приказу из штаба партизанской бригады участвовал в выводе из строя цехов паровозного депо в Унече. При этом всегда вовремя скрывался от преследователей.

Погиб Женя Мосин всего за три дня до освобождения своего родного города 20 сентября 1943года. В неравном бою, наткнувшись на немцев у деревни Малая Гута, был смертельно ранен. Захоронен он на унечском воинском кладбище.

Пока жива была мама Жени Мосина, она хранила вырезки из военных газет, где писали о подвигах и храбрости её сына. Наталья Михайловна была частым гостем в школе, где мы учились. Эта мужественная женщина рассказывала школьникам не только о своём сыне, но и о войне, о партизанском движении.

Их довоенный дом до сих пор стоит в Унече, проживает в нём семья младшего брата Жени, Владимира. Остановка автобуса рядом с домом носит имя Жени Мосина. В этом же районе города есть улица имени Жени Мосина.

В Унече все знают юного героя партизанского движения Женю Мосина, чтут его память.

 

Карьера

Аркадий Петрович человек очень успешный. Всегда ему в жизни везло. Талантов и выдающихся способностей, особенных, у него не было. Хватки к делам тоже не наблюдалось. Но вот так как-то складывалось, что знакомства и дружба с нужными людьми способствовали его карьерной лестнице.

Начинал он свою трудовую деятельность в маленьком провинциальном городке. Время в стране было бурное. Горбачёвский клич, брошенный на всю страну, что все мы должны перестраиваться, не давал покоя многим умам. То, что должны перестраиваться, поняли все. Но вот как? Это был сложный вопрос для каждого, но не для Аркадия Петровича.

Ещё в студенческие годы в Москве в институте, куда поступил по направлению от предприятия, Аркаша особенно не морочил свою голову науками. Стипендию предприятие платило исправно и за тройки, так что нужды грызть вершины наук не было. Можно было заняться чем-нибудь интереснее, например, пообщаться с неформалами, посетить молодёжные тусовки…

Именно в Москве Аркадий осознал, что Ленин и коммунистическая партия — голубая муть. Что срочно надо избавляться от мешающей жизни молодому человеку социалистической ориентации. А коммунизм в его душе вообще вызывал бурю протеста. Всё внутри требовало нового и только нового. Но главное, что Аркаша понял в Москве это то, что свою точку зрения надо не стесняясь вносить немедленно в массы, отстаивать стойко и бороться до конца, не отступая ни на шаг.

Закончилось время учёбы, очень хотелось остаться в Москве. Но не тут-то было. Учёба от предприятия требовала возвращения в провинцию. Рушились многие надежды, но делать было нечего. Закон есть закон.

Прибыв на место работы, Аркадий Петрович, дипломированный инженер, вдруг оказался простым механиком на маленькой станции под названием МУХОТАРАКАНСК. Сначала он прозвал её более неприлично, но потом решил сжалиться над землёй взрастившей его и дал родному городу название более деликатное. Он твёрдо знал, что только мухи и тараканы живут и размножаются в этой местности.

Аркаша очень любил слушать радио, когда занимался на рабочем месте обслуживанием аппаратуры. Он включал его громко. Звуки, которые издавал репродуктор, помогали его творческой натуре сосредоточиться на весёлый лад. Ведь надо было как-то отбыть положенные три года в этой «таракании» и не сойти с ума, вспоминая московскую жизнь.

Старший механик Александр Николаевич, непосредственный начальник Аркадия, наоборот терпеть не мог радио, тем более громкой музыки. Она мешала ему сосредоточиться во время работы, вызывала чувство раздражения.

Сначала он терпел и думал:

— Пусть потешится молодой человек.

Но раздражение росло, терпение кончилось, он подошёл к репродуктору и выключил его.

Всё в душе Аркаши запротестовало:

— Какой-то там недоучка, с техническим образованием, будет мешать ему, инженеру, работать нормально.

Аркадий Петрович включил радио ещё громче. Александр Николаевич выключил опять. Аркаша опять включил…

Кончилась эта история дракой. И предстал Аркадий Петрович перед собранием коллектива за недостойное поведение на рабочем месте. Начальник и рад бы уволить его, но не мог. Три года надо воспитывать и обучать молодого специалиста. Таков закон.

После бурных дебатов дали слово этому молодому специалисту. Аркадий Петрович понял сразу, что массы перед ним и надо свою линию немедленно в них вселять. Такого подходящего случая больше может и не быть. Тут все впервые услышали передовые взгляды, привезенные Аркашей из столицы:

— Ваш Ленин — это идол коммунистической партии. Никакого шалаша, где он скрывался, не было. И как может человек, живущий за границей, руководить революционным движением в России. Всё это обман народа. Всех коммунистов надо разогнать, — уверенно говорил Аркадий Петрович.- Поэтому не надо меня воспитывать. Не нравлюсь, увольняйте.

Присутствующие открыли рты от изумления. Таких речей на периферии ещё никто не слышал. Где-то послышался смешок, начальник же не рад был учинённому собранию, не знал, что ответить умному молодому специалисту. Он только и вымолвил:

— Он же антисоветский человек. Разве можно в нашем обществе жить с такими взглядами?

Но Аркадий Петрович был очень доволен произведенным впечатлением на окружающих, понял, что все обратили на него внимание. Теперь он на производстве не маленькая букашка, а ЧЕЛОВЕК.

Собрание кончилось тем, что коллектив осудил Аркадия за проявленную несдержанность со старшим механиком с решением перевести его в другой цех, дабы инцидент с радио больше не повторился. На том и разошлись, обсуждая только что услышанные речи антисоциалистического направления.

Аркашу данное решение не устраивало. Очень уж надеялся, что уволят его по собственному желанию. Но делать нечего, в Москву хочется, друзья зовут, помогут, но надо отрабатывать. Дальше потекли ничем не примечательные будни до 1991года.

И оказалось, что Аркадий Петрович был прав. Ленин и партия сами собой перестали существовать. Все ринулись в новую жизнь, манящую своим демократическим началом. Трёхлетний срок отработки у Аркаши закончился и совпал со знаменитым августом 1991года. Так что оковы были сброшены сразу и в личной жизни и в стране. Сокрушался Аркадий о потерянных годах, что оказался последним отрабатывающим. Но такова была его судьба.

А жизнь его только начиналась. И начиналась с желанной свободы. Но что-то душа перестала хотеть этой свободы, когда съездил в Москву и пообщался с друзьями. Никто его туда уже не звал. Сами выживали, как могли. Не до Аркаши стало. Хорошо, что в родном Мухотараканске ещё не уволился. Зарплату хоть задерживали, но выплачивали.

Так ещё несколько лет прошло. Не находил себе места от тоски Аркадий Петрович, но терпел. И его счастье пришло к нему. Начальника забрали в область, а на производстве объявили демократические выборы. К этому времени Аркаша уже был Аркадием Петровичем, занимал подобающее ему место инженера, руководителя участка. Так что решение выдвинуть свою кандидатуру на выборы пришло молниеносно.

Народ его помнил и уважал. Надо же, такой смелый, против самого Ленина пошёл. Так что правильно в своё время Аркаша сделал ставку на народ. Выбрали его большинством голосов. Стал Аркадий Петрович молодым руководителем предприятия. А вскоре, после укрупнения, предприятие объединили с областной структурой, и Аркадий Петрович стал его руководителем. Перебрался жить в областной центр.

Женился. С женой познакомился в Москве на совещании. Отец её был начальником структуры, которой подчинялся Аркадий Петрович. Поэтому служебная лестница пошла быстро в гору.

Сейчас Аркадий Петрович занимает высокий пост, живёт в Москве, отец двоих детей.

А мы с юмором вспоминаем то собрание, когда впервые услышали и не поверили, что Ленин и партия недолговечны.

 

Как мы перестраивались

Задумал наш начальник, Максим Максимович, только что выбранный демократическим путём, посадить вокруг производственного здания яблоневый сад.

Время было бурное, вся страна перестраивалась, так велела партия и её вождь Горбачёв М. С. Отставать и нам от страны не хотелось. Перестраиваться, так перестраиваться, решили все единогласно на партийном собрании и в первую очередь решили навести порядок вокруг производственного здания, а потом уж и за себя возьмёмся.

— Жить надо красиво, — сказал Максим Максимович, мы поддержали единогласно.

На следующий день после обеда все вышли во двор и принялись за работу. В первую очередь разобрали доску почёта, как старый элемент, мешающий жить и давно не обновлявшийся. На оставшемся постаменте решили сделать возвышающуюся клумбу из вьющихся цветов, чтоб радовала глаза всех гостей и комиссии.

Туалет на улице, состоящий из выгребной ямы, в которой жидкость после дождя поднималась на уровень досок, и ходить ни по какой нужде было невозможно, решили забить. В помещении были два туалета, но они тоже выходили в эту выгребную яму, поэтому использовались только по малой нужде. А по остальным потребностям можно и потерпеть, дома у всех удобства есть.

Вот так быстро два основных вопроса были решены, главное никаких затрат, а комиссии не будут писать замечания.

Дальше взялись за вырубку кустов и деревьев, хорошо затеняющих окна здания во время жары. Ведь надо было посадить саженцы яблонь, приобретённые в питомнике, для будущего сада. Липы, акации, каштаны быстро были срезаны бензопилой, особенного труда это не составило. Пеньки, оставленные под корень, сами сгниют, а площадка под саженцы сразу получилась внушительных размеров.

Выкопали ямки, положили туда компост, посадили яблоньки. Всё по науке сделали. Консультантов было много, дачи у всех есть, так что своим опытом делился каждый. При этом всех интересовал сорт яблонь. Максим Максимович гордо сам отвечал на все вопросы подчинённых, ведь идея была его, и закупать он лично ездил сам.

Между яблонями вскопали клумбы, посадили цветы. Красиво, ничего не скажешь!

— Прав, Максим Максимович, надо только идею подать, а выполняющих у нас много и заживём, как в той песне про Марс, где «будут яблони цвести».

Довольные и с этими мыслями все разошлись по цехам.

На следующее утро взору каждого, зашедшего во двор производственного здания, бросалась картина отсутствия половины посаженных вчера яблонь. За ночь они точно переселились на Марс, радовать цветущим садом марсиан.

Срочно было собрано производственное собрание, на повестке дня которого стоял главный вопрос: МЫ И ПЕРЕСТРОЙКА. Оказалось, к главному вопросу жизни в нашей стране мы подошли не с той стороны. Надо исправляться.

Был выдвинут ряд предложений, как защитить сад, чтобы сделать всё же жизнь красивой. Но и тут Максим Максимович своей идеей и смекалкой поразил всех. Предложение его состояло в следующем:

— Ворам мы поставим заслон в виде сигнализации, проведенной под каждое молодое деревцо.

Специалистов у нас своих много. Приступим сегодня же. Все провода выведем в цех круглосуточного дежурства, так будем охранять сад.

Незамедлительно был собран штаб, в который вошли ГЛАВНЫЕ И САМЫЕ ТАЛАНТЛИВЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ, был включён в этот список сварщик, для выполнения работ по обручу вокруг маленькой яблоньки. Дело закипело. Кто рыл ямы для проводов, кто сверлил дырки для ввода их в здание, кто подключал сигнализацию в цеху. К концу дня и этот вопрос был решён.

Пару дней все наблюдали и были довольны:

— Заслон точно сработал. Оставшиеся яблоньки сидели на месте. А вдруг и зацветут!

Но русский народ на то он и русский! Уж этого гордого звания у нас не отнять. Никто не может сравниться с русским человеком по смекалке. Мы всех обойдём, ночь не будем спать, но придумаем.

Через неделю исчезла ещё часть яблонь. Срочно провели расследование во главе с Максимом Максимовичем. Провода под деревьями были перекусаны, а яблоньки с обручами исчезли опять на Марс. И на месте одной из яблонь были найдены забытые бокорезы с надписью цеха стоящего на страже. А в ночь дежурил земляк и друг нашего начальника, муж высокопоставленной особы.

Слов у Максима Максимовича не было.

Вот так мы перестраивались.

 

Небольшие жизненные проблемы

На производстве, когда всё ещё работало, и не было безработицы, стоял в гараже вместе с ГАЗ-66, УАЗ, который называют «буханкой», а у нас почему-то «таблеткой», старенький трактор.

ГАЗ-66 и «Таблетка» были постоянно востребованы, особенно последняя для всех нужд и доставки механиков к месту повреждения. А вот трактор давно стоял без надобности и в нерабочем состоянии. Что-то в нём сломалось, запчастей не нашли, а потом и забыли этот вид транспорта. Но тракторист при тракторе числился.

Лёня-тракторист, так его все звали, был мастером на все руки. Он в своё время отсидел срок за непристойное поведение, так что, видимо, в тех местах всем профессиям обучают.

Обучили его также лексикону, в котором не было русских слов, но был таким красочным и так беспрекословно действовал на всех, что любой начальник позавидует. Когда Лёня говорил, все открывали рты, глаза на лоб лезли и невероятные гримасы появлялись на лицах в зависимости от чувства юмора и воспитания.

Выпить Лёня тоже был не промах. Аромат от него всегда шёл смешанный: запах чеснока вместе с тем, что остаётся после употребления, а точнее, с перегаром. Пил Лёня всё подряд, что мог раздобыть вокруг и около. В магазине водка была по талонам, так что пользовался в основном услугами сердобольных жриц самодельного напитка. А сердобольными их прозвали жёны, так как эти «мамочки» спасали мужей от явной смерти в запое. Они отпускали работающим мужчинам своё зелье под запись. Вот и Лёня был у одной из них постоянным клиентом.

Точка находилась совсем рядом с работой, так что в любой момент, в случае плохого самочувствия, здоровьице можно было подправить. В день зарплаты вереница мужиков шла отдавать «долг чести», туда же бежал и Лёня-тракторист, пока деньги были в кармане, и голова точно помнила, что должен. А сколько? Этого он сосчитать за месяц не мог. Сколько написала «мамочка», столько и надо отдавать. Иначе, следующий месяц со здоровьем будет совсем плохо.

Был у Лёни закадычный друг, соратник по тяжёлому непосильному труду, и звали его Санькой. Он тоже числился в каком-то цехе, но работал с Лёней по хозяйственным нуждам. А таких дел в здании было много. Чего только стоила выгребная яма с туалетом на улице. Там постоянно пол проваливался, того и гляди, что «клиент» окажется плавающим в дерьме. Этот объект был номер один. Лёня с Санькой это помнили всегда и в случае приезда высокого начальства, тут же бежали забивать двери и вешали табличку, что туалет временно не работает в связи с ремонтом.

Местное начальство уже привыкло и знало, что в кустах за туалетом есть укромное местечко, и без проблем можно справить малую нужду, а если уж срочно понадобится «по серьёзному делу», то чуть дальше и ямочка есть, вырытая сердобольными друзьями.

А вот москвич не догадался. Захотелось представителю власти посетить домик на улице, подбежал, а там чёрным по белому — ремонт. Пробежал, вроде как с проверкой, два этажа большого здания, надеясь найти желанный кабинет, но не тут-то было. Пот на лбу выступил, а нашёл только умывальник в комнате, где, вроде, должно находиться и всё остальное. Совсем расстроился начальник, по ходу накричал на всех, кто попался под руку, и написал в каждом цехе кучу замечаний. А потом, как гаркнет:

— Где ваш туалет? Вы куда свою нужду справляете?

Побежали искать Лёню и Саньку. Они тут же вытащили гвоздь, которым временно забили дверь и услужливо повесили объявление на ручку, пригласив важного гостя в нужный кабинет.

А что было дальше, не каждый поймёт правильно. Доски в туалете грузноватого начальника выдержали, но вот жижа с водой стояла так высоко, что была на уровне пола. Поэтому, когда пришлось извергнуть из себя то, что нестерпимо просилось наружу, как у всякого нормального человека, оно фонтаном и с брызгами вернулось назад. Что было потом, не поддаётся никакому описанию. Надолго была закрыта дверь в комнату, где в двухэтажном здании находился умывальник. Глубокоуважаемый московский начальник уже не рискнул больше проверять цеха, опасаясь, видимо, «приятного запаха» одеколона с ароматом чистоты и жизни.

После этого случая месяц на всех планёрках свыше не сходили мы с повестки дня. Но «процесс пошёл», как любил говорить руководитель государства Горбачёв М. С. Два туалета были сделаны на первом и втором этажах, но с местной канализацией в ту самую выгребную яму с пользованием только по малой нужде.

А весной начались другие проблемы: из туалета на первом этаже поплыло содержимое ямы через край. Ассенизационная машина не помогала. Грунтовые воды тут же поднимались на уровень досок в туалете на улице, и потоп снова не давал покоя, и ароматные запахи распространялись по всему зданию.

И по сей день двухэтажное здание стоит без центральной канализации, хотя она проходит рядом, с выгребной ямой и туалетом для серьёзных нужд на улице. Денег на цивилизацию даже в 21 веке никак не найдут наши многоуважаемые руководители.

Правда, Лёня с Саньком уже не работают и не следят бдительно за своими важными объектами.

 

Лесть и хитрость

Максим Максимович, был выбран на пост начальника крупного предприятия, так как сверху вдруг поступили директивы выборности органов управления. Так мы пытались перестраиваться.

Новый руководитель был прост в поведении, знал свою работу и вообще был хорошим человеком. Но Максима Максимовича очень волновал вопрос, кто за него голосовал, а кто предпочёл его конкурента. При назначении на должности своих заместителей и непосредственных руководителей цехов, он из этого и исходил. Раз поднимал руку за него, будешь управлять, не поднимал — работай и подчиняйся.

Но тут встал другой вопрос: «своих» людей с высшим образованием и умеющих руководить не хватало, пришлось назначать «сомнительных». В большом скоплении народа в зале при выборах он не успел разглядеть точно «своих» и «врагов».

Но тут оказалось вокруг много помощников, которые, улыбаясь, помогали новому начальнику в этом вопросе. Поэтому он вскоре точно знал, кто его человек, а кто нет.

На одном предприятии с Максимом Максимовичем работала его жена, которая заняла тоже пост в управленческих кадрах мужа. Но в отличие от него она терпеть не могла хитрых и умеющих лебезить перед начальством людей. Она тут же предупредила супруга:

— Берегись, когда сталкиваешься по жизни с хитрым человеком. Порок это или достоинство, кто его знает. Но если ты прямолинеен, справедлив и честен, встреча с такой личностью ничего доброго не предвещает.

Хитрый всегда думает только о себе. Тебе же наговорит столько лестных слов, влезет тебе в душу, что может внезапно появиться даже симпатия к нему. Будешь страдать, мучиться, ожидать взаимного притяжения, не понимая, что хитрому человеку такие чувства не свойственны.

На первом плане у него личные амбиции, ради которых он с тобой общается. Но тут же забудет о тебе, как только ты исполнишь свою миссию в его плане действий. Ты сразу становишься для него неинтересным и не нужным.

Максим Максимович жену уважал, прислушивался к её словам, но ничего не мог с собой поделать. Другой раз он даже хорошо видел, что Анна Петровна и есть такой человек, о котором предупреждала жена, но не мог ей ни в чём возразить. И, не особенно вдаваясь в подробности, молниеносно подписывал все бумаги, которые ложились на стол, заготовленные ею.

— По глазам всегда можно определить хитрых людей, — продолжала наставлять жена, — такой человек в глаза не смотрит, его взор направлен мимо тебя, разговаривая с тобой, либо куда-то поверх тебя с необыкновенной ухмылкой, напоминающей приятную улыбку.

Именно эта улыбка и приятные слова, часто вводят в заблуждение. Такой человек никогда не говорит плохих слов, его личного мнения ты тоже никогда не услышишь. Он очень хорошо знает, что можно говорить, а что нельзя. Знает, что ему выгодно, а что лучше обойти стороной.

Максим Максимович слушал всё это, но делал, как велела ему гордость, а не здравый смысл. В результате после всех назначений приходилось многие вопросы предприятия решать самому. «Свой» заместитель был далеко не специалистом, но умел в глаза говорить одно, а за глаза совсем другое. Хотя со стороны могло показаться, что это самый преданный не только коллега, но и друг.

— Он лебезит перед тобой пока ты начальник, — говорила жена, -если тебя снимут, он первый забудет, кто ты такой. Он человек с амбициями, умеет лавировать во всех жизненных ситуациях, хотя знаниями и талантами не блещет. Не надо бояться прямолинейных людей, они могут высказать свою точку зрения не за твоей спиной и помогут, когда надо. Берегитесь именно льстецов, хитрых людей.

Но так уж получалось, что Максим Максимович слушал одно, а делал другое. В результате начальство сверху было не совсем довольно обстановкой на предприятии. На бумагах, подписанных Максимом Максимовичем, работа шла очень хорошо, а на деле многое существовало только на бумаге. Финансировалось всё исправно, а деньги уплывали невесть куда…

Трудные были 90-е годы, очень трудные. Одни взлетели очень высоко, что не достать. А умный и честный Максим Максимович вскоре был снят вышестоящими органами с занимаемой должности за несколько дней до своего 50-летия.

На юбилей у него уже были приглашены те, кто казался ему самыми преданными. Но они к нему просто не пошли, чтобы ненароком не навредить карьере, лобызая уже нового патрона. Вот только тогда Максим Максимович оценил своё окружение, которое его и подставило.

— Права ты была, моя милая жёнушка, — со вздохом вымолвил он, — глупый был, что мало тебя слушал.

 

Заочная школа

— Баб Нюр, сколько у тебя классов образования?

— Один класс и коридор, внучок.

— А как это коридор?

— А кто ж его знает? Все так говорили, и я так отвечаю. В церковно-приходской школе училась до революции, всего-то и научили расписываться да деньги считать вот умею. В этом ты бабку не проведёшь. До копеечки всё разложу по своим закромам, от деда спрячу, чтоб за самогоном к авантюристке Таське не бегал. Всех мужиков, стерва, спаивает, не боится гнева Господнего за свои чёрные дела.

— Да, дела, — задумчиво покачал головой Лёшка, а ныне Алексей Александрович, директор заочной средней школы по району.

— Баб Нюр, а давай я тебя в свою школу запишу, гляди, и аттестат о среднем образовании получишь. Будешь у меня грамотной и при дипломе.

— А на кой ляд мне, внучок, энтот диплом. Пенсию я заработала и без твоих наук, а теперь мне корове Зорьке предъявлять его что ли, когда в сарай иду доить её?

— Да понимаешь, бабусенька, мне к 1 сентября надо учеников набрать, чтоб работы не лишиться. Как — никак я назначен РОНО директором этой заочной школы, где и учеников-то нет. В вечерней школе сейчас три калеки обучаются, а в заочной совсем никого. Вот уважь внука и запишись. Будешь у меня первой и самой главной.

— Так ты деда запиши. Он три класса закончил, знать, и три коридора. Газетки вон шпарит по вечерам шибко. И мне зачитывает новости, а то «радио» мне некогда слушать, на скамейках с бабами не рассиживаюсь. Дел по горло и с коровой, и в огороде. Вот с дедом и обсуждай свои проблемы. Сейчас он с сенокоса явится. Жара стоит, вишь, какая, надо успеть сено Зорьке заготовить до дождей. Чем дурью маяться, лучше бы помог деду по хозяйству. Ему уже тяжело, а ты вон какой вымахал.

— Да я косить не умею, баб Нюр.

— И кто ж это вам дипломы выписывал, раз не научились простому хозяйскому делу.

— Этому, бабушка, в институте не обучают, — засмеялся Лёшка, увидев деда, возвращающегося с луга с косой на плечах.

Деда он уважал с детства. По-мужски пожав ему руку, тут же предложил свою помощь по сушке сена.

— Вот привезти мне поможешь и уложить на сеновал через пару деньков, — улыбаясь в усы и радуясь внуку, сказал дед, — усаживаясь на скамейку возле дома. — Вынеси нам, Нюра, кваску холодненького, умаялся я совсем в эту жару.

— Значит, теперь ты у нас образованный, первый в нашем роду при дипломе. Уважил деда. Молодец! Ну и где теперь будешь обучать детишек своим иностранным языкам? Куда тебя направили?

— В городе, дедусь, оставили. Буду директором заочной школы.

— А гдей-то у нас такая? Что-то всю жизнь тут прожил, а о такой школе не слыхивал.

— Да за мостом, в здании вечерней школы будет мой кабинет.

— А-а-а, значит ты кабинет будешь обучать французскому и немецкому языкам, вдруг с иронией вымолвил дед, сообразив по смущённому виду внука, что учительствовать он не собирается.

— Понимаешь, дедушка, не хочется после Москвы ехать в глухую деревню. И наш городок не весть что, но всё же не село. Три года как-нибудь перекантуюсь, и отправлюсь опять в столицу жить.

— Понятно, внучок. Шибко больно грамота мозги тебе набекрень справила. Выправлять я тебе их не буду. Сам справишься.

После разговора с дедом Алексей не решился пригласить его к себе в ученики. И так было понятно, что деду не по нраву было его «высокое» назначение.

Но время шло, и уже август поджимал своими сроками по набору учеников в заочную школу.

Алексей Александрович записал в 9 класс всех своих приятелей, окончивших техникумы на базе 8 классов. Они хоть и получили там среднее образование вместе с выбранной профессией, но как такового аттестата об окончании средней школы не имели. Просто в дипломе стояли оценки и за полный курс средней школы. Поэтому Лешка без труда уговорил их через пару лет, не прилагая сил, получить ещё одну корочку об образовании. И заодно совесть у него была чиста, полагая, что данное мероприятие вполне допустимо и оправдано. Заодно прошёл по своей улице, где вырос, и все его знали, и в списке добавилось ещё несколько фамилий некогда нерадивых учеников, оказавшихся без среднего образования.

Так что к 1 сентября работа в кабинете директора «закипела».

«К обучению» были привлечены по совместительству учителя средних общеобразовательных школ с определённой оплатой. Писались планы и регулярные отчёты. А сам директор ежедневно в обеденный перерыв посещал своих обучающихся приятелей с целью информации их успехов. При этом в цеху, где они работали, к приходу многоуважаемого директора жарилась картошка. Срочно накрывался стол всевозможными яствами, а потом из шкафчика скромненько и незаметно доставалась бутылка водки и мгновенно разливалась по чашкам для чая перед столь обильным обедом. Несколько порозовевшие лица учителя и учеников выражали полное довольство обучающему процессу. Такое получение знаний всех явно устраивало.

Положенные три года отработки пролетели комфортно, но слишком быстро. Несколько учеников с благодарностью пожали руку директору, выдавшему аттестат о вожделенном среднем образовании. Но не всем повезло. В начале 80-х годов были закрыты в городе и вечерняя и заочная школы, а Алексей Александрович вынужден был перейти в среднюю школу учителем немецкого и французского языков. О Москве он уже не помышлял, женившись на одной из своих учениц с техническим образованием.

Теперь многоуважаемый бывший директор на заслуженном отдыхе. Умеет с юмором рассказать о своей неудавшейся карьере и при этом по-французски добавляет:

C’est la vie. (Такова жизнь).

 

Воспитание и гены

Выросла Валя в деревне, закончила 8 классов и приехала к тётке в город, чтоб продолжить обучение в местном строительном училище. Тётка, родная сестра матери, уже немолодая была сосватана и выдана замуж за Володю.

Переболев в детстве менингитом, он стал несколько странным. Суставы рук скрутило, речь тоже была неразборчивой, но воспитание Владимир получил хорошее. После смерти родителей жил с одинокой сестрой.

А потом родственники решили, что необходимо определить его в хорошие руки, так как Марии по состоянию здоровья сложно было ухаживать за братом. Она работала учительницей в школе, ездила на работу в деревню, в которой и присмотрела трудолюбивую чистоплотную и одинокую Настю.

Так тётка Вали оказалась в городе, в хорошем доме, где быт был налажен тихий и скромный. Настя на самом деле оказалась тем человеком, который нужен был Володе. Мария была ей довольна. Она теперь спокойно уезжала на работу, а приезжала ко всему готовому.

В доме всегда всё вымыто и постирано, в огороде работа кипела, на грядках росли овощи и фрукты. Настя успевала и пополоть, и обед сготовить, и принести необходимое с магазина. Довольный Володя, всегда сияющий, что-то стремился помогать жене. Видно было, что Настя ему очень понравилась.

Так они прожили счастливо втроём несколько лет, пока племянница не поселилась к ним на правах родственницы. Мария Николаевна не могла отказать Насте, когда та попросила разрешения на проживание вместе с ними Вали. Дом был большой, места всем хватало.

Но Валя оказалась во всём противоположностью своей тётки. Неряшливая, ленивая и недалёкая, она с первых же дней перевернула в доме всё. Настя сколько ни старалась прибрать за ней разбросанные вещи, они непроизвольно опять валялись всюду.

Нечистоплотность новой жилички начала раздражать Марию, но она была учительницей. Моральные устои не позволяли ей выгнать новую родственницу, пыталась её воспитывать, научилась терпеть все её выходки.

В 17 лет Валя вдруг сообщила, что беременная. Об отце ребёнка Мария узнала только то, что он учился в одном училище с Валентиной. Но уже закончил и уехал по распределению куда-то в Подмосковье. О замужестве речи не шло, связь была случайной. Молодой человек позабавился с девушкой, которая сама всё разрешала и не только ему.

С некоторых пор у Валентины появился нездоровый интерес к противоположному полу. Глуповатая от рождения, она не задумывалась над моральными устоями. Парни липли к ней, так как знали, что она удовлетворит их физиологическое влечение.

Так в семье вскоре появилась маленькая Наташа. Мария Николаевна к этому времени ушла на пенсию. Замужем она никогда не была, своих детей тоже не было. Вот и привязалась она к крохотной девочке, мама которой продолжала разгульный образ жизни и не уделяла дочери никакого внимания.

Валя устроилась работать на радиозавод уборщицей, получила в общежитии комнату. Переселилась жить туда, а дочку оставила Марии и Насте. Мужчины продолжали быть у неё на первом плане. Вскоре она родила двух неполноценных мальчиков. С больницы не стала забирать, потом они попали в специализированный дом для таких детей.

Но какой-то инстинкт тянул её к этим детям. Летом в свой отпуск она забирала их с детского дома, привозила к Марии Николаевне и Насте. И те занимались недоразвитыми мальчиками, пытались их чему-то научить. Володя что-то мычал им, игрался. По развитию они были очень похожи, хотя он был взрослым. Затем дети опять на год до следующего лета отправлялись в детский дом.

Валя же опять понесла, невесть от кого, и родила Людочку. Девочку она не бросила. Всем, ещё будучи беременной, сообщила:

— Если рожу девочку, то заберу, а мальчика оставлю в больнице.

Бог дал девочку. Её воспитанием занялась сама Валентина. В это время Володя сильно болел, Настя ухаживала за ним, а Мария Николаевна растила Наташу. Так что Людочку к себе забрать не могли.

Маленькая Люда подрастала, Наташа тоже, окружённая заботой, училась в школе. Девочки росли совсем в разных условиях и при разном воспитании. Наташа получила любовь двух женщин Марии и Насти. Людочка росла на самотёке, как придётся.

Порой сёстры встречались, но не питали друг к другу никакой привязанности. Наоборот, Наташа терпеть не могла сестру. А Люда со всей своей непосредственностью тянулась в уютный дом к родственникам.

Володя поболел и умер. Мария Николаевна тоже сильно болела, так что на плечи Насти ложились все заботы о доме и ребёнке. А вскоре не стало и Марии.

В это время и в стране всё пошло другим ходом. Заводы стали, работы у Вали не стало. Переселилась она к тётке в дом вместе с Людочкой. Сюда же привезла свою престарелую мать. На плечи Насти работы прибавилось. Без Марии Николаевны ей стало совсем худо. Валя, не стесняясь, забирала у неё всю пенсию, прогуливала её с цыганами, с которыми связалась в последнее время.

Наташа подросла, окончила школу, на работу нигде не устроилась. По примеру мамы тоже загуляла с молодым цыганом. Ненависть к сестре у неё росла. Как—то пригласила её в соседнюю деревню на танцы и подговорила молодых парней изнасиловать пятнадцатилетнюю девочку.

После группового изнасилования Людочка чудом осталась жива. Врачи долго боролись за её жизнь. А после выздоровления её определили в детский дом.

Наташу вместе с парнями посадили. В тюрьме она побыла недолго, пришла, опять попалась с цыганом на какой-то краже и отправилась в места уже знакомые.

Валя же, похоронив тётку и мать, ещё некоторое время появлялась в районе рынка с неполноценными мальчиками, прося подаяние. Одеты они были в отрёпье, пиджаки на вырост. С содроганием люди смотрели на эту троицу и удивлялись, как можно отпускать из детского дома детей с такой мамой.

Отправив детей назад в детский дом, она продолжала гулять с цыганами, стала пить. Осенью босиком с опухшими ногами часто валялась пьяная возле рынка. Там её и нашли мёртвой, отправили в морг. Захоронили на окраине кладбища, где хоронят невостребованных покойников.

Хорошо, что Мария Николаевна не дожила и не увидела всего этого. Да и Настя тоже.

 

Стефан и Анастасия

Родилась Анастасия в Холмской губернии, некогда принадлежащей Польше, а потом отошедшей к России. Отец её Ян Густов стал затем Иваном на русский лад, и Анастасия стала величаться Ивановной.

Отгремела Гражданская война, и судьба забросила молодую девушку в центр России. Она просто вышла замуж за полюбившегося ей парня по имени Стефан. Он был рабочим на заводе маленького провинциального городка.

Семья Стефана сгинула во время Революции и Гражданской войны. Старший брат Пётр воевал в рядах батьки Махно и пропал где-то в южных степях Украины. Средний — Иван воевал на стороне Белой гвардии и был убит красными в своём же городе. Мать с отцом умерли. И остался один Стефан, младшенький, в родительском доме, куда и привёл молодую жену. Сам он был убеждённым коммунистом. За мужество и храбрость имел наградные часы от Дзержинского, рано вступил в партию.

Здесь в родном доме родились у молодых первые дети, но они умерли в младенчестве от ходивших в те времена эпидемий.

И только в 1925 году у них появилась на свет дочь Александра и в конце 1927 года сын Михаил. Эти дети росли здоровыми и крепкими на радость родителей. Затем родились сын Иван и доченька Вера. Трудно было в те времена, и голодно и холодно, но Анастасия и Стефан были счастливы. Подрастали дети, родители заботились о них. Все люди тогда жили трудно, но с верой в будущее.

Но вот в начале 30-х годов Стефана, как коммуниста, направляют с завода организовывать колхозы. Он оказался в рядах тех 30-тысячников, которых воспел в своём романе Михаил Шолохов «Поднятая целина».

Семья рассталась с привычной городской жизнью и переселилась в село, где была центральная усадьба и большой посёлок.

Коллективизация, руководимая партией, прошлась бедами по многим семьям в те годы. Ненависть к людям, проводившим её, в народе росла. Не обошла она стороной и Стефана. Он выполнял свой долг, как он считал, перед партией. В организованном колхозе он стал председателем. Но в деревне семья не стала «своей», их называли «городскими», принёсшими беды, отобравшими корову-кормилицу, хлеб, землю…

Стефан и Анастасия были умными и хорошими людьми. Они понимали, что счастья у них не будет в этой деревне, не будут счастливы и их дети… В семье их было уже пять, появился на свет сын Владимир.

А тут стали звать переселенцев на Байкал, и Стефан принимает решение поехать туда, обосноваться и перевезти семью.

Он добивается освобождения от председательства в колхозе, и с другими переселенцами уезжает пока один в неизведанный край. Каким образом шло строительство дома на Байкале сведений у детей не сохранилось, не знают, где это было. Но знают, что дом отец построил и летом 1941 года собирался перевезти туда семью.

В апреле 1941 года в семье родился ещё один сын — Николай.

Но тут грянула война. В первые же дни войны Стефан был призван на фронт, а Анастасия осталась одна с детьми, их было уже шестеро.

После сражения на Курской дуге ей пришло сообщение, что Стефан пропал там без вести. Она выла, как все русские бабы, возможно, от этого заболела.

Немцев в селе не было, не дошли. От города село находилось далеко, и по бездорожью немцы туда не добрались.

Поэтому в войну семья не голодала. Держали корову, ели то, что выращивали в огороде. Но в сентябре 1943 года район был освобождён от немцев, и свои же, которых так ждали, всё забрали. Начался голод.

А так как Стефан пропал без вести, на семью легло клеймо, как на семьи предателей. Это совсем подорвало здоровье Анастасии. Шесть голодных ртов тоже постоянно тревожили её. Ей становилось всё хуже и хуже, а врачей в деревне не было.

Сын Михаил рвётся на фронт. С такими пацанами, как он сам, отправляется на крышах вагонов в Москву. Там их, 16-летних, определяют в танковое училище. На фронт он так и не попал, но получил специальность механика. Эта специальность стала ему хлебом на всю жизнь. До конца войны их подростков продержали в училище, а потом призвали на срочную службу на три года. Вот так армейской службе он отдал шесть лет.

А в это время Анастасии совсем плохо со здоровьем. В 1946 году она слегла и уже не поднялась.

Маленькому Коле было всего пять лет. Он помнит, как мать лежала на лавке, было много народа, все плакали, а он очень хотел играть на гармошке, которую ему подарили незадолго до этого. Смутный образ матери сохранился у него где-то в подсознании, а вот это, когда мать лежала в гробу, а ему хотелось играть, он хорошо запомнил. А отца он не знает совсем.

Старшая сестра Александра к этому времени была уже замужем, уехала к мужу в другую область. Михаил был в армии. Осталось дома четверо детей. Чтобы выжить, они научились катать валенки, спрос на которые в те времена был большой. Но кто-то заявил, пришли какие-то люди и всё забрали, оставив детей на произвол судьбы.

Михаил, демобилизовавшись, возвращается домой, хотя в Люблино ему предлагали работу на заводе. Служа в Кантемировской дивизии, он зарекомендовал себя хорошим специалистом по технике, моторам. А таких специалистов в то время не хватало, их ценили. Но он не мог остаться. Братья и сестра ждали его домой. Вернувшись, он устраивается в городе на работу и помогает семье в деревне. А затем женится и всех забирает к себе.

Старшие окончили ремесленное училище, вскоре стали работать и обзавелись своими семьями. А младшенький Коля считает второй мамой жену Михаила, вырос в их семье. Пенсию за пропавшего отца платили ему мизерную. А вот о тех, чьи отцы погибли и пришла похоронка, страна заботилась. Их определяли в Суворовские училища и другие учебные заведения, получали нормальную пенсию.

Потом, когда прошли годы, Михаил и Николай пытались найти следы отца, но так ничего и не узнали. В деревне не сохранилось никаких документов. Они долго даже не знали, что они Стефановичи, а не Степановичи, как были записаны, восстанавливая документы. В деревне отца звали Степан, а он оказался Стефаном.

Из всей семьи сейчас живой один Николай, ему 72 года, живёт в Белоруссии.

Вот так сложилась судьба одной семьи. А сколько таких семей, разрушенных войной, в России!

Сначала по судьбам людским прошлась Революция и Гражданская война, а затем Великая Отечественная.

И на Курской дуге, 70-летие которой исполнилось в этом году, сколько солдат разорвало в клочья и сравняло с лицом земли!

Так имеет ли право наше государство считать, что они пропали без вести?

 

Наш друг баба Зена

С детства помню одну бабушку, которую все звали бабой Зеной. Настоящее её имя было Зинаида, но все почему-то звали именно так.

Была она одинокая, жила одна в стареньком рубленом домике. Его и домом-то не назовёшь. Именно домик с маленькими оконцами, без фундамента. На зиму мы, дети, помогали бабе Зене обсыпать землёй нижние брёвна. Она говорила, что так теплее будет в доме и под полом, где хранилась картошка.

Она с трудом передвигалась на костылях. Возможно, ей было не так уж и много лет, но из-за своей болезни выглядела измождённой и старой. Одна нога у неё была постоянно перебинтована и замотана какими-то тёмными тряпками, и на ней и зимой и летом была надета неизменная резиновая калоша. Другая обувь просто не подошла бы к столь укутанной и обмотанной ноге. Взрослые говорили, что нога у неё гниёт с молодости, врачи занесли какую-то инфекцию, и рана в виде свища не заживает. Ампутировать ногу она отказалась, вот так и живёт, еле передвигаясь и занимаясь самолечением.

Дружила баба Зена только с нами, с детьми. Мы постоянно подсаживались к ней на скамейку возле дома, где она часто сидела, и просили:

— Баб, Зен, расскажи что-нибудь.

И она начинала рассказывать нам про какие-то земли, где живут богато, ходят в оперу, ездят на каретах… Мы слушали, как сказку, не верили, а потом приходили и просили то же самое:

— Баб, Зен, расскажи что-нибудь.

В огороде она, как и все, выращивала немного картошки, овощей. Высаживала и полола всё это на коленках. Порой, просила нас, детей:

— Порвите вон ту травку.

Давала нам ведро, и мы старательно выполняли её просьбу. Отказать бабе Зене было как-то совестно, хотя и хотелось погулять. Мы считали её своей, нашим другом.

В кармане у неё всегда была баночка с леденцами. Она доставала её, открывала, и как-то особенно, с любовью, давала нам по одной и себе клала в рот только одну. А потом мы сидели, болтали ногами, сосали эти леденцы и разговаривали.

Никто из взрослых не уделял нам столько внимания, как баба Зена. Мы были детьми улицы.

Родителям всегда было некогда. То они на работе, то дома по хозяйству. Мы же были предоставлены сами себе.

Магазин был недалеко, но бабе Зене и в него было трудно добраться. Она давала деньги, писала на бумажке, что надо купить, и мы приносили ей всё, что она заказывала. Сдачу отдавали всю до копейки, хотя она её не считала. В те времена кино нам крутили за 10 копеек. Но и эти деньги мы с трудом выпрашивали у родителей. Никто нас не баловал, жили все бедно. Но с бабой Зеной мы были честными. К ней было какое-то особенное отношение.

После восьми классов я уехала учиться. Приехав на зимние каникулы, вдруг узнала, что баба Зена умерла. Когда сносили её дом, под полом нашли кубышку с золотыми, серебряными и бумажными деньгами царской России. И впервые я услышала, что она была из богатого рода, которому принадлежали все земли нашего города. Она была единственной наследницей, в молодые годы жила за границей. А потом вот так распорядилась судьба, прожить ей всю оставшуюся жизнь больной и никому не нужной.

 

Русские украинцы

Есть такое красивое большое село Великий Щимель Щорского района Черниговской области на Украине. Вот в этом селе и жили две крестьянские семьи Самойлы и Ганны, да Филиппа с Марией.

Дружили мужики между собой, вместе ловили рыбу в реке Снов, помогали друг другу по хозяйству. И женщины тоже общались, приходили друг другу на помощь в воспитании детей. Мария обладала каким-то природным даром, помогала детям, когда они болели, знала многие лечебные травы и снадобья. Все в округе тянулись к ней, ведь врачей не было, а болезни донимали многих.

Но вот началась первая Мировая война. Самойло и Филипп были призваны на войну, и остались бабы одни с детьми. Вскоре пришла похоронка Ганне, что погиб Самойло, и осталась она одна с тремя сыновьями Марком, Гордеем и Трофимом и дочерью Марией.

Филипп же в 1917 году вернулся домой больной, травленный газом, который применяли немцы на полях сражений. Он и так был маленький, щупленький, а пришёл совсем доходягой. Постоянно душил кашель, бледный, но Мария не находила себе места от счастья. Какой никакой да мужчина в доме. Ведь у неё была только одна дочка Шурочка 1911г рождения. Рождались и сыновья, но умирали при родах.

Филипп слыл заядлым рыбаком. В те времена много было в реке рыбы, да и ловить он её умел лучше всех на селе. Бывало, возами возил в Сновск (ныне Щорс) на продажу, а на вырученные деньги покупал семье всё необходимое. Не забывал и о семье друга не вернувшегося с фронта.

Ганна с четырьмя детьми бедствовала. Гордея отдала с семи лет в батраки пасти скот, тем и зарабатывал себе кусок хлеба. Старший Марк управлялся с матерью по хозяйству, а Трофим с Марией были совсем маленькие. Трудно жили, но выжили в те страшные голодные годы.

В 1925 году у Филиппа с Марией родилась ещё одна дочь — Ольга. Шурочке было уже четырнадцать лет, и она во всём помогала матери. Филипп продолжал ловить рыбу и вот однажды отправился на реку и не вернулся домой. Нашли его на берегу реки Снов утопленным, без рыбы и без снастей.

Расследованием никто не занимался, так и осталось тайной, что произошло. Но на селе поговаривали, что утопили его местные мужики, чтоб не переловил всю рыбу в реке. Народ был тёмный, завистливый, не нравилось им, что Филипп жил от своего промысла.

Вот так и Мария осталась вдовой. Ещё крепче они сдружились с Ганной. А когда подросли дети, решили они поженить Гордея и Александру. В семье Марии не было мужчин, нужен был хозяин. А Гордей в свои девятнадцать лет был красивым, статным, хорошим тружеником. У молодых никто не спрашивал, а перечить родителям не принято было. Сыграли свадьбу, и пошёл Гордей в примаки к тёще. А через год у молодых родилась дочка Галина.

В 1933 году случилась на Украине страшная засуха. Урожай был скудный, всё погорело от солнца. Хлеба не было на пропитание своих семей, а тут ещё власти забрали почти всё в виде налогов. И начался страшный голод. Страна ликовала от побед в индустриализации, а о том, что вымирает украинский народ, умалчивали и скрывали от всех.

Начал народ бежать из сёл в города, задумал это и Гордей. В это время молодые парни уезжали в соседние районы России, устраивались на железную дорогу. Поехал и он. Устроился кочегаром паровоза в депо и успел перевезти всю свою семью. Видно, судьба им помогала, что успели выехать. Потом выезд из сёл Украины был запрещён. Страшный голодомор скосил много человеческих жизней.

Долго бездомные скитались по чужим квартирам. Только к концу тридцатых годов построили свой первый дом в России, который по счастливой случайности остался цел в войну во время бомбёжек.

Гордей выучился сначала на помощника, а потом и на машиниста паровоза. В войну возил эшелоны к фронту. В 1943 году у них с Александрой родился сын Борис.

Вот так пошли российские корни этой украинской семьи.

Мария доживала свою жизнь в семье дочери Ольги. Вся семья до сих пор, посещая её могилку на кладбище, низко ей кланяется и просит у неё, как у святой, здоровья.

Ганна и её сыновья Марк и Трофим вернулись на Украину и прожили всю жизнь там. А вот дочка Ганны, Мария, погибла во время войны. У неё остался сын, которого вырастила Ганна.

Народы Украины и России тесно переплелись в своём горе и радости, смешалась кровь этих братских народов. И когда слышишь по телевизору выступления националистов Украины, всегда хочется сказать, что мы такие же УКРАИНЦЫ, как и вы РУССКИЕ. Мы — ЕДИНЫЙ НАРОД!

 

Владивосток в душе на всю жизнь

Владивосток далеко, но ведь город — то нашенский!

Эти слова, сказанные Лениным, не устарели и сейчас. В 1974 году они украшали здание почтамта, и все приезжающие на железнодорожный вокзал видели, что Владивосток — нашенский.

Это город моей юности, начала трудовой деятельности. Нельзя не любить этот город. Порой он снится, во сне ищу свою АТС-3 и почему-то не нахожу. Хотя общаясь теперь по интернету со своими коллегами по работе, знаю, что она есть и находится в том же здании.

Владивосток — своеобразный по своей красоте. Он располагается на сопках и кругом вода.

В те годы Владивосток был закрытым городом. Главная улица называлась Ленинской, теперь ей вернули старое название — улица Светланская. Она выходит к памятнику Борцам за власть Советов на Дальнем Востоке. Каждый свой день я начинала с этой улицы, по ней ехала на работу.

Говорят, что нужна одна минута, чтобы выделить человека из окружающих и один час, чтобы оценить его достоинства! Наверняка, это так. Ведь кто-то нам нравится с первого взгляда, а с другими общаешься в меру необходимости. В каждом коллективе есть люди «ТВОИ» и «ЧУЖИЕ».

Как в любви, так и в общении есть свои невидимые тонкие ниточки, связывающие души. Вот такой ниточкой душевного притяжения связала меня по жизни девушка из Хабаровского края из порта Ванино, звали её Алька. Судьба свела нас на АТС-3 Владивостокской городской телефонной сети, куда я попала по распределению после окончания техникума связи.

Прилетев из центральной России на край земли, в далёкий и чужой край, первое время чувство одиночества и оторванности от всех близких преследовало постоянно. Поэтому мне очень хочется сказать немного о дальневосточниках. Это в большинстве своём поразительно добрые и отзывчивые люди.

В центральной России, где все дороги для вас открыты и всё рядом, люди отвыкли замечать друг друга в беге по жизни. Всего и всех хватает, не станет тебя, придёт другой. Не ценится ни человек, ни специалист, никому ты не нужен.

Во Владивостоке же всё было иначе. Там и сейчас кадры умные и приносящие отдачу нужны, потому что их мало. А может быть потому, что на Дальний Восток попал цвет нашей нации в период Сталинских репрессий? Ведь все знают, что порт Ванино — это пересыльной пункт в Магадан, на Колыму. А Уссурийская тайга и удивительной красоты город Владивосток притягивал и притягивает романтиков.

Не буду что-то утверждать, но дальневосточники — народ особенный! Я это почувствовала сразу. Оторванность от Москвы, центральной России, тоже очень чувствовалась. Чтобы прилететь в отпуск домой надо было заплатить за билеты туда-назад 280 руб. А зарплата была 120 руб. Вот и посудите сами, все наши возможности передвижения. А сейчас ещё хуже. Простые люди из-за дороговизны билетов, не могут никуда съездить. Остаётся только Приморье, если есть к кому поехать.

И мы ездили к дальневосточникам в Уссурийск, в Находку, ездили отдыхать на Санаторную, что недалеко от Владивостока. Часто на выходные брали палатки на прокат и отправлялись на остров Песчаный, который находится в Амурском заливе и виден из Спортивной гавани. По ночам нас там пугали бурундуки, но мы опять и опять отправлялись туда, завороженные бескрайним простором мелководья на этом острове.

Особенно запомнилась поездка в пригород Владивостока, Артур, где начинается выход в Японское море. Меня с подругами свозила туда Аля. Скалистый берег, вода в море прозрачно-лазурная, видно как плещется рыба. А невдалеке две скалы, которые и называют воротами в море. Поразительная красота того места помнится всю жизнь. Аля так и сказала:

— Я знала, что тебе понравится!

И на работе рядом всегда была Аля! Именно она научила меня работать, передала азы своего мастерства. Эта девушка была очень талантлива, у неё был и есть технический склад ума. В те годы эксплуатировались декадно-шаговые АТС. Связисты знают, как трудоёмко их обслуживать. А регулировка приборов не каждому давалась, надо иметь большой опыт и терпение. Такой человек тоже был на АТС, асом в регулировке была Людмила. Потом по жизни, когда я окончила институт и сама стала руководителем, я всегда своим кадрам рассказывала именно о них.

Аля стала для меня в те годы самым близким человеком и осталась таким на всю жизнь. Мы с ней по-детски даже породнились. Разрезали пальцы и приложили друг к другу, как бы кровь наша смешалась, и мы стали сёстрами. Не знаю, может нынешнему поколению это покажется смешным, но мы были вот такими.

И я не потеряла свою названную сестру по жизни. Хотя мы давно не живём во Владивостоке. Я вернулась домой, в центральную Россию. Она же уехала с мужем в Красноярский край, а потом обосновалась в Приморье. Дороги наши разошлись. Но я всегда и всю жизнь помню её.

Говорят, что если тебя любит и помнит хотя бы один человек, то жизнь прожита не зря. След твоей души живёт в другом человеке, а это прибавляет ему здоровья и лет жизни. Хочется верить в это.

 

Цивилизация и мы

У соседки тёти Веры муж погиб на шахте в Воркуте. Сначала она привезла и похоронила его на Родине. Затем и сама с двумя детьми приехала в родительский дом. А вскоре пришёл контейнер с мебелью, соседские мужики помогли разгрузить всё, занести в дом.

Так вместе с креслами и диванами приехал из Воркуты телевизор в наш провинциальный маленький городок. Раньше его никто не видел, поэтому вечером посмотреть диковинку набилось народу целый дом.

Взрослые уселись на стулья, диван, а мы, дети, на пол. Сколько радости и восторга было у всех на лицах! Маленький экран чёрно-белого телевизора был чудом из чудес. По очереди вскакивали из мест, подходили и заглядывали сзади, удивляясь, что ящик, как живой, не только говорит, но и показывает.

Взрослые посмотрели и больше не надоедали соседке своим любопытным посещением. Дети же ежедневно занимали свои «плацкартные» места на полу и смотрели всё подряд. Верины дети Таня и Саша стали нашими лучшими друзьями. От общения с ними зависело вечернее развлечение.

Это было начало 60-х годов, этот телевизор ещё долго оставался единственным в нашем районе и манил к себе детские сердца. Потом постепенно он пришёл почти в каждый дом. Но тот, первый, запомнился на всю жизнь. У нас тоже появился маленький Рекорд, на экране которого крепили специальную плёнку, чтоб сделать изображение цветным.

Очень ярко запомнился приход в наш дом стиральной машины. Семья была большая. Стирали в корыте, тёрли бельё намыленное мылом на специальной доске. В выварке кипятили белое, чтобы лучше отстирать, постельное подкрахмаливали. Процесс стирки отнимал много времени.

У соседей начали появляться стиральные машины, заговорил о ней и отец. Мама долго отказывалась, денег лишних не было, стоила машина дорого.

Отец был более прогрессивным человеком. Видимо, жалко было ему жену, и как-то с зарплаты, ничего не говоря, привёз это стиральное чудо домой.

Машина была в виде бочки с валиком для выкручивания. До сих пор помню первую стирку. Нагрели три ведра воды, стиральную машину поставили в зал, чтоб всем было видно, как она стирает.

Порошки тогда были простые: Лотос, Нептун, Кристалл… Залили горячую воду в машину, насыпали порошка, вбросили первую партию белого белья. В машине был часовой механизм, который надо было завести на определённое число минут. Завели, включили, колесо мотора закрутилось, приводя в движение воду и бельё. Сидим, ждём. Мы отдыхаем, а машина работает. Когда она остановилась, специальными деревянными щипцами достали по очереди белое бельё и выкрутили, пропустив через валик.

Загрузили следующую партию, включили машину снова. А в это время мама уже с восхищением давала оценку постиранному, предварительно всё развернув и просмотрев:

— Надо же! Чисто! Так быстро и хорошо постирала! Ну и глупая я была, что отказывалась от такой важной вещи.

Вот так и это чудо прогресса появилось в нашем доме. Это был 1967 год.

Телефон в нашем доме был всё время, сколько я себя помню. Он был служебный, его поставили папе. Но он был единственный в округе, поэтому звонить к нам шли все, кому было надо. Вызывали скорую, постоянно заходила вызывная из локомотивного депо, чтоб позвонить и взять фамилии машинистов и помощников, которых требовалось вызвать на работу.

Частым гостем из-за телефона была детский врач Елизавета Соломоновна. Машин в те годы почти не было. По участку она ездила на подводе запряжённой лошадью. С нашего телефона Елизавета Соломоновна докладывала в детскую консультацию кого она посетила и брала другие вызова. Мама всегда угощала её молоком. У нас была своя корова. Эта пожилая врач никогда не отказывалась перекусить, вела себя скромно и доброжелательно.

При снятии трубки с чёрного массивного аппарата слышен был голос телефонистки и номер, который был ей присвоен. Например:

— Центральная, пятый.

А дальше телефонистка вручную с коммутатора соединяла с помощью шнуров с нужным абонентом. Только в 1968 году в нашем городе была пущена первая декадно-шаговая АТС, и мы смогли автоматически набирать номера.

Люди в те времена были общительные и внимательные друг к другу. Многие дела делали коллективно. Когда кто-то строился, часто собирали толоку и помогали соседу или родственнику. Откликались на помощь все, знали, что, когда надо будет, и к тебе придут. Это было законом жизни.

Когда чистили общественный колодец, тоже собирались коллективно. По договоренности с Водоканала приезжала машина с насосом-помпой. Вода выкачивалась, а потом самый маленький и худенький из мужиков забирался в колодец, обмазывал кольца бетонным раствором, вычищал дно колодца.

Сверху стоящие всё это вытаскивали и еле успевали вытащить наверх привязанного к верёвке человека, находящегося в колодце. Ключи были сильные, вода прибывала мгновенно. После такой чистки вода в колодце была, как родниковая.

Коллективная работа сближала людей. Потрудившись, накрывали стол, угощались, пели песни, кто-то пускался в пляс. Дети бегали рядом, смеялись. Настроение было праздничное, много было радости и задора.

Газа в те времена не было. Электричество тоже подавали с большими перебоями. Свет часто отключали. Поэтому у каждой семьи была керосиновая лампа с фитилём, который можно было подкрутить, чтобы сделать свет ярче. При свете керосиновой лампы часто делали уроки в длинные, зимние вечера, а мама и бабушка, даже, вышивали. Вышитые ими скатерти гладью сохранились у нас до сих пор. Они как произведение искусства. Очень красивой и уникальной работы.

Готовили тоже на керогазах и керосинках. В городе было несколько точек по продаже керосина. Его запасались впрок в большие канистры. Баллонный газ появился где-то в конце 70-х годов, а природный в начале 90-х.

Цивилизация приходила в каждый дом. Провели по улицам водопровод, кто-то вырыл свой колодец во дворе, поэтому уже никто не обращал внимания на общественный. Его уже не чистили и не замазывали дыры между кольцами. Вода стала рыжей, и колодец со своей кристально-чистой водой ушёл в прошлое.

Почти исчезло печное отопление домов. Природный газ быстро пришёл в быт, облегчил жизнь людей.

Коммунальные квартиры тоже расселили, люди стали жить отдельно. Исчезло общение. Сейчас, порой, не знаешь, кто живёт с тобой на одной площадке. Мелькает человек, а кто он, как его зовут и как ему живётся, никто не знает.

Все стали жить богаче, спрятались за высокими заборами возле своих телевизоров, а теперь и компьютеров.

Всё это порождает душевное одиночество. Даже богатые далеко не счастливы при дефиците общения.

Дети и те сейчас не гуляют на улице в игры. Все сидят возле компьютеров, родители боятся выпустить их во двор.

Вроде цивилизация должна улучшить жизнь людей, сделать её легче и счастливее, а получается всё наоборот.

Она давит, уничтожает человека как личность, превращая его в своего раба.

 

Воспоминания мамы

Белец — это район города Унеча на Брянщине. Когда-то рабочие посёлки Белец и Решающий первые появились среди дремучего леса. И только тропинка, протоптанная работниками паровозного депо, соединяла жителей. Потом депо построило домики-близнецы на улицах Локомотивной и Мира. Двухэтажные кирпичные дома выросли возле Дома Коммуны, преобразив развивающуюся железнодорожную станцию.

Всюду был лес, и дети собирали грибы вокруг своих домов. В сезон белых грибов было так много, что Галя, заразившись азартом их собирания, засыпала маму красавцами боровиками.

— Галина! Прекрати приносить грибы, — стонала мама, не зная, что с ними делать.

Вязанки сухих грибов висели на кухне в таком количестве, что их хватило бы на несколько зим.

На некоторое время девочка успокоилась, а потом азарт грибника опять брал верх.

Заканчивалось бабье лето. Солнечная тёплая погода, как магнитом притягивала детей. Управившись с уроками и немного покопавшись с мамой в огороде, Галя побежала к своим друзьям Толику и Насте. Толик от рождения был глухонемым, поэтому сестра Настя, хоть и была моложе его на два года, всюду сопровождала брата и оберегала его.

Толик радостно замычал, увидев девочку. Врождённый дефект так не вписывался с видом этого светловолосого, крупного и красивого мальчика.

— Мама сказала, чтоб мы сегодня были осторожны в лесу, — гордая своими познаниями, сообщила Галя, — праздник сегодня такой — Воздвиженье. В этот день ни змея и никакой гад по земле сырой не движется! Все собираются в кучу.

— Ладно, хватит тебе выдумывать. Сколько ходим по лесу, кроме зайцев, никого не видели, — скороговоркой выпалила Настя, собирая обедик из сала, хлеба и лука.

Дети любили посидеть в лесу, перекусить и рассказать друг другу какие-нибудь страшилки. При этом Толик всегда улыбался, казалось, что по губам он понимает, что говорят девочки.

И на этот раз, насобирав полные корзины боровиков, уселись на солнышке под большим кустом, чтоб перекусить и отдохнуть.

Быстро и с аппетитом прикончив свои нехитрые съестные запасы, дети разлеглись на сухой траве, блаженно посматривая на чистое голубое небо. Глаза слипались в приятной дрёме.

Но тут Толик мгновенно подскочил, страшно мыча и показывая на куст, под которым они лежали. Глаза девочек расширились от ужаса, с визгом они сорвались со своих мест, увидев над собой клубки висячих на ветках змей. Долго дети не могли прийти в себя, их трясло от страха.

Возвращаясь домой, они с опаской рассматривали каждую веточку на дороге. Шуршание в траве вызывало панический страх. Больше в эту осень они грибов не собирали.

А на следующий год началась война. Город был в августе оккупирован немцами. Одиннадцатилетняя Галя и её друзья уже не боялись чёрненьких маленьких змей. Страшнее их был голод и виселицы с болтающимися на них по неделям людьми с табличками — ПАРТИЗАН.

Детства у Гали и её друзей больше не было.

 

Сны и жизнь

Не знаю, как вы, а я верю снам, всегда пытаюсь понять, что на сей раз хочет мне сказать потусторонний разум, общаясь со мной.

Одну часть жизни мы проводим в активной фазе, преодолевая жизненные препятствия и наслаждаясь жизнью. Хватает и того и другого.

Другую часть мы спим. Про тех, кто любит понежиться в постели, часто говорят:

— Вставай, а то всё проспишь!

Нехотя, кряхтя, начинается подъём и порой человек упрекает вас:

— Не дал досмотреть самое интересное. Такой сон снился, а ты пробудил!

Почему природа наделила нас этими двумя состояниями? Понятно, всё живое на этом свете должно не только трудиться, но и отдыхать.

Но почему, отдыхая, наш мозг продолжает активно работать? Творческие люди не раз замечали, что занимаясь разработками той или иной темы, часто во сне получали ответ на казалось бы неразрешённые задачи.

Я не философ, не психолог. У меня техническая специальность. Приведу пример сказанному. В 1994 году я занималась монтажом АТС, пуском аппаратуры АОН (автоматического определения номера). Надо было связать воедино АТС и эту аппаратуру. Активных знающих помощников не было. Несколько дней я билась безрезультатно над одним узлом. Устала, хотела уже искать помощи у друзей-коллег в других городах.

Но тут ночью во сне я увидела эту схему. Проснулась уверенная, что вариант правильный. Пришла на работу, тут же сделала так, как увидела. И всё пошло.

Все мы знаем ещё со школы, что Менделеев, свою таблицу элементов тоже увидел во сне.

Но это относительно работы, творчества…

Но есть ещё более интересная сторона нашей жизни — это личная жизнь.

Когда-то накануне свадьбы, мне приснился страшный сон, происходило всё в церкви, со всех сторон смотрели на меня лики святых, лилась божественная протяжная музыка. Проснулась я в больном состоянии, рассказала сон ещё живой тогда бабушке. Она сказала:

— Внученька, это скорбь тебе на всю жизнь! Плохой сон. Может, не надо тебе сейчас замуж?

И надо было прислушаться к словам моей милой бабушки. Но молодость, есть молодость. И была эта скорбь, и она до сих пор во мне.

А потом по жизни я не раз замечала, что надо очень внимательно анализировать сон, чётко врезавшийся в память.

Наша мама очень болела в последние годы жизни, у неё был сахарный диабет, ампутировали ногу, когда газовая гангрена скоротечно распространилась выше колена.

После операции она была очень тяжёлая, но сестре ночью во сне пришёл некто и сказал:

— Это ещё не её час! Она будет жить ещё три года.

Жизнь подтвердила это.

А ещё более интересную историю и заодно трагическую, мне пришлось пережить два года назад. На скутере попала в аварию с мужем моя подруга детства. Она сидела сзади без шлема. Муж впереди в каске. Он резко затормозил, увидев препятствие впереди, а сзади шёл грузовик с прицепом на поворот. Шофёр не ожидал, тоже резко свернул влево, но прицепом сбил скутер.

Муж отделался лёгким испугом, весь же удар пришёлся на подругу. С тяжелейшей черепно-мозговой травмой, переломами и ранами с левой стороны она была доставлена в реанимацию.

Для нас это был шок. Мы вместе выросли, активно общались по жизни. Её дочь приехала из Москвы и жила у меня в Брянске, пока мать лежала в реанимации в областной больнице.

Поэтому вместе с ней я посещала палату реанимации и видела всё, казалось, безнадёжное состояние. Ночью во сне подруга пришла ко мне, как наяву. Я спросила:

— Нина, ты придёшь в себя?

— Приду, — ответила она.

— А когда?

— Через 22 дня, — а потом подумала, посчитала и назвала цифру, — 41.

Этот сон я боялась рассказать дочке, но мужу рассказала. У него появилась искорка надежды, он ждал от меня чуда, постоянно расспрашивал, что Нина ещё говорила… И чудо произошло, которого не обещал никто.

На 22 день я специально посетила её в реанимации, взяла её руку в свою и стала говорить:

Нина! Не уходи! Тебе ещё рано, скоро родится внук. Ты ведь так его ждала. Как же ты уйдёшь, не понянчив его?

Слеза выкатилась из одного глаза, и рука чуть шевельнулась.

Медленно жизнь возвращалась к ней. И только через 41 день она стала реально понимать, сознание вернулось к ней. Она выжила, преодолела, казалось бы, безнадёжное состояние.

Ничего этого она не помнит, искорка жизни сначала тлелась без присутствия разума, а потом постепенно всё возвращалось. И победила тяга к жизни, умирать было рано, да она и не хотела.

И ещё я верю, что у каждого из нас есть ангел хранитель в потустороннем мире. Я знаю своего ангела хранителя. Обычно, это кто-то из близких, кто вас очень любил и вы взаимно тоже.

Этот ушедший в другой мир человек оберегает вас, предупреждает о плохом. Только надо внимательно вспомнить и понять, что хочет вам сказать пришелец во сне. Чаще, когда уже случится, мы вспоминаем, что знак был. Если бы мы прислушивались, то смогли бы избежать многих бед.

Мне кажется, что во сне наша оболочка (тело) отделяется от разума (души). Тело спит, отдыхает. Оно материально, устаёт за день, требуется отдых. А вот разум начинает самую активную жизнь, переселяясь на большие расстояния, возможно, даже другие миры.

Просыпаясь, часто не помним, что снилось, как бы стирается кем-то информация, чтобы не мешала жить в нашем мире. Кто-то считает её лишней и удаляет.

Но порой информация остаётся, иногда конкретная, в другом случае через образы, показывая нам, что где-то мы не нужны пока, но забота о нас идёт.

Очень интересно рассказывают своё состояние люди, пережившие клиническую смерть. Они видят одно и то же. Свет в конце тоннеля, маняще притягивает туда какая-то сила блаженным состоянием души, а потом вдруг резко возвращает назад со словами:

— Тебе ещё рано, доделай свои дела здесь!

Волна потока выбрасывает человека назад, сознание возвращается, а вместе с ним и жизнь бренному телу.

Есть очень хороший в этом плане фильм «Призрак». Самый кассовый фильм 1990 года. В нём фантазия и любовная драма слились воедино. Через весь фильм проходит истина:

— Когда любовь настолько сильна, ничто не может её оборвать, даже смерть…

Поэтому люди любящие даже в разных измерениях чувствуют присутствие души ушедшего.

Это выше материального тела!

В этом наша жизнь и продолжение…

 

Фотография

Часто думаю, что если внимательно посмотреть на фотографию человека, можно даже без профессиональных навыков сказать, что это за человек, описать его характер, чем он занимается.

Конечно, приблизительно. Точно не скажет даже профессионал.

На днях в интернете случайно увидела новую фотографию человека, с которым я лично не знакома, а общаюсь перепиской, иногда по мобильному телефону. Фотография, которую я видела ранее очень стандартная, когда человек позирует как бы для какого-то документа или для прессы.

А эта, домашняя, снимали в непринуждённой обстановке, рядом привычные вещи и все родные.

Поразительно, но у меня в душе все представления об этом человеке сразу в корне поменялись.

Внутри что-то кольнуло, и волнующая энергия обожгла сердце. Поток тепла заполнил грудную клетку и долго не уходил. Так бывает, когда поражает внезапно, когда не ждёшь.

На меня смотрели добрые, внимательные, чуть растерянные глаза, которые любят и ждут ответного от окружающих.

Глаза человека, который что-то не дополучает в жизни, в них тоска и боль вместе с нежностью к близким людям.

Это глаза человека, которого легко ранить словом, хотя он мнит себя сильным, всё умеющим.

Все слова, что он говорил ранее:

— Перешагну и пойду дальше, если что-то не так, — вызвали в душе сомнения.

Нет, этот человек легко не перешагнёт, глубокая рана останется внутри и будет кровоточить.

И вместе с тем очень захотелось позвонить этому человеку и сказать ему что-то приятное.

В жизни мы так часто не понимаем друг друга, порой стесняемся хороших добрых слов, а надо говорить их как можно чаще, нам всем очень не хватает внимания.

Много друзей, знакомых, приятелей не снимают чувства одиночества внутри нас.

Для этого нужен один человек, самый близкий и самый родной, к которому тянет душой.

Дети — наша жизнь, наша постоянная тревога, так заложен человек. Поэтому глаза на фотографии, обращённые к детям, выражают любовь и нежность.

Но у них своя жизнь. Дать нам ответно всё то, что даём им мы, они уже не могут в бурном потоке времени. Так устроен мир. Они уже заняты своими семьями, своими детьми, своими мыслями и переживаниями. Они рядом, если даже далеко. Но не так близко, как бы хотелось. Это нормально.

Поэтому растерянность, поиск своего жизненного начала, внимания глубоко чувствуется во взгляде на фотографии.

Я знаю, что этот человек много работает, знаю, чем он занимается, поэтому писать об этом не буду. Хотя по фотографии видно, что профессия у него связана с умственным трудом. Эти люди светятся особым благородным светом, несущим в массы познание. А любовь к физическому труду неотъемлемое целое. Это от сильного, волевого характера. Слабый не будет столько работать. Но и сильным людям нужна отдушина, нужно внимание… Это так. Таковы все мы.

 

Размышления о чувствах

Часто слышим по жизни, что ЛЮБОВЬ мы выдумали, а в жизни получается всё куда банальнее и проще…

Хотя большинство женщин всё же верят в эту злосчастную и счастливую любовь, хотят испытать её, но, порой, глубоко ошибаются, и тогда начинают понимать, что простое стёклышко на небольшое время засверкало алмазом. А потом блеск его потух и начались однообразные будни, когда за работой, детьми и прочей суетой жизни уже начинаешь задумываться:

— А этого ли ты хотела в жизни? Где та нежность и томление души?

Но годы идут. Если рядом два хороших человека, появляется родство душ, вместо пламенных страстей и любовных томлений молодости. Появляется привычка, человек, живущий рядом, становится близким и своим. Без него уже не мыслишь своего существования, зная, что только он в трудную минуту подставит своё плечо, на которое можно опереться.

Он, этот человек, становится близким и родным. Уже не задаёшь себе вопрос:

— Люблю ли я его?

На него в душе появляется ответ другой и с большим чувством и смыслом:

— Я не могу без него жить! Он мой самый родной человек! Он — мой человек!

Тогда и только тогда ты не ошибся в молодости и правильно выбрал свою половинку.

И блеск глаз, и нежность души при первых свиданиях и первых годах жизни, продолжает глубокое чувство привязанности и родства душ в зрелые годы.

А дети и внуки ещё больше сближают, и делают жизнь богатой чувствами и содержанием.

В них твой смысл жизни, твоё продолжение!

 

Странные собаки

Фото автора. Наши собаки

Случилась такая напасть, захотелось Куннурке любовь познать всласть, щенят наплодить и заботами себя наделить.

Скучно стало одной в вольере, хорошо бы пожить при деле.

Радж — красавец пригожий, на Куннурку очень похожий, тоже целый день скулит, будто у него что-то болит.

Хозяин засмеялся и за голову взялся. Решил всё же помочь, отгоняя сомнения прочь.

Помнил он, как в прошлый раз целовались не один час.

Дальше дело не сдвинулось с места, не пришлась по душе невеста.

Раздобрела сучка на двойных харчах, а кобель за неделю зачах.

Всю еду уступал девице, сам лакал из ведра водицу.

С тех пор прошёл год. Радж не раз продлевал свой род.

Был активным и знал своё дело, покрывая всех сучек смело.

А с Куннуркой картина всё та же, Радж несмело сидит на страже.

Пока сучка — царица при нём, продолжает худеть с каждым днём.

В чём причина нам не понятна, но картина эта занятна.

Знать, в природе загадок много, и законы блюдутся строго.

 

Встреча с лисой

Внезапно фары машины осветили рыжего зверька с пушистым хвостом, перебегающего дорогу.

— Лиса! Видела, вон остановилась под кустом, — взволновано сказал Сергей и остановил машину.

С левой стороны тянутся дачи, а с правой речка Снежка и прилегающая к ней лесополоса.

В декабре рано темнеет, поэтому, не смотря на то, что было около семи вечера, густая тьма окутала всё вокруг.

Два светящихся, как фонарики, лучика пронзили тьму ослепительным блеском.

— Ночной хищник, глаза светятся, — с восторгом произнёс Серёжа.

Он любитель животных, и встреча с ними всегда вызывает в его душе всплеск эмоций.

У него на даче четыре собаки: сибирская лайка, две среднеазиатских овчарки и смешной пёс на длинных ногах и с бородой. Все собаки взяты в добрые руки. Последний был худющий, никак первое время не мог наесться, а теперь весёлый и жизнерадостный пёс.

Ежедневно Сергей ездит на дачу, чтоб их накормить.

— Видел как-то двух косуль, перебегающих дорогу. А весной надо осторожно ехать, так как можно раздавить ёжика. Именно в это время они интенсивно передвигаются и выползают на дорогу. А теперь вот эта неожиданная встреча с лисой. Значит, не перевелись ещё звери на Брянщине, раз даже совсем рядом с Володарским районом областного центра появляются так часто.

— А несколько дней назад в центре Советского района застрелили лиса, — продолжает Серёжа, — представляешь, он примкнул к стае бездомных собак и бегал с ними, питаясь по помойкам. Кто-то позвонил властям, и организовали его отстрел.

— Животное пришло к людям, чтобы выжить, — говорю я, — а человек его истребил.

— Да, так и получается. Лис сейчас много развелось. А вот почему он пришёл в город? Это вопрос. Именно лис, самец. Так передали в новостях.

— Интересный вопрос, ответить сложно. Что-то ж привело.

И мы поехали дальше на дачу кормить животных. Позади остались огни Большого Полпина, а справа переливалась множеством красок иллюминация большого города. И это ни сколько не беспокоило зверька, притаившегося в кустах.

А восторг в душе от встречи с лисичкой сменился жалостью из-за только что услышанной истории о застреленном лисе. В городе очень много бездомных собак, котов и обездоленных людей, которых называют бомжами.

Неужели и у лесных жителей из-за тяжёлых условий существования появляются изгои, ищущие другие пути выживания?

И, главное, собаки приняли лиса в свою стаю, а мы, люди, нет.

 

Пёс по кличке Рик

Фото автора. Рик

Очень хочется поговорить о собаках. Кто-то называет их братьями меньшими, кто-то видит в них преданных друзей, а другие просто отгоняют от себя прочь, как ненужную обузу, не желая тратить своё драгоценное время на животных.

А я вот хочу рассказать вам о Рике. Собачка оказалась немецкой жесткошёрстной легавой — порода охотничьих собак дратхаар.

Сын привёз её на дачу из чувства жалости. У него итак уже три собаки. У меня есть стихотворение «Наши собаки» в разделе «Стихи для детей» и там их фото.

А тут появился ещё Рик. Он был тощим, натуральным скелетом. Как бы побывал в немецком концлагере, хотя он и собака.

По виду пёс очень смешной на своих длинных ногах и с бородой, украшающей его мордашку. Постоянный голод мучит собаку до сих пор. Он никак не может наесться, хотя уже сейчас набрался в теле и выглядит царственно в своём великолепии. А вначале тощие бока и ходячий скелет вызывали чувство жалости к собаке и что-то тоскливое к людям, которые довели его до такого состояния. Прежний хозяин кормил щенка только очистками от картофеля и то не регулярно. Поэтому он совсем обессилел и еле передвигал ногами.

Теперь же Рик ест всё: от каши с куриными лапами до педигри для щенков, не брезгует и хлебушком насущным. Он ещё не наелся, но превратился в породистого красивого пса. То, что он ещё ребёнок, видно по его поведению. Рик с благодарностью опускается на задние лапы, а передние протягивает для общения, пытаясь лизнуть руку или лицо. При этом его преданные глаза выражают такую благодарность, которую мы очень редко видим от окружающих нас людей. Невольно задаёшь себе вопрос:

— А кто нас больше любит?

Рик ещё свободно бегает по даче, окружённой высоким забором. Поэтому встречает нас радостным повизгиванием. С приходом весны он, как и другие собаки, будет жить в вольере. А сейчас у него вольное счастливое детство. Он как ребёнок играет с палками, грызёт их и передвигает лапами с места на место, наблюдает за стаями птичек, прилетающих на дуб, разговаривает со своими сородичами, живущими в вольерах. Наблюдать за его забавным поведением очень интересно, а в душе появляются мысли, что Господь создал всех тварей по паре специально для нас, людей, чтобы учились у них благородству, любви и преданности.

 

Хорёк

Моя первая встреча с хорьком состоялась где-то в конце 80-х годов прошлого столетия. Жила я тогда в своём доме в небольшом районном городке. Сыну было десять лет. Он очень любил и собак, и кошек, и морских свинок, и рыбок. Словом, всю живность тянул домой. И даже попугая мы привезли из Николаева, посетив родственников на Северном Буге.

Как-то сын купил маленького горбатого поросёнка. Из колхоза привезли продавать свиней, машина стояла напротив нашего дома возле магазина. Всех раскупили быстро, а горбатенькая свинка осталась одна.

Серёжа тогда собирал юбилейные советские рубли. Он любил коллекционировать значки, марки, старые монеты… Увидев свинку, долго стоял возле неё. Жалость взяла верх. Достал из копилки 15 рублей и прижал к себе трепетно это сокровище. Продали ему со скидкой, за дефект в спине.

Когда я пришла с работы, сын гордо сообщил:

— Я купил поросёнка, настоящего! Буду его растить.

Держали мы его долго, но так и не вырастили…

Затем Серёже очень уж захотелось посмотреть процесс появления на свет цыплят. У нас был курятник, где содержались куры-несушки. Когда одна из куриц требовательно заявила о своей готовности обзавестись потомством, я посадила её на яйца.

Каждый день сын наблюдал за процессом и, когда этот день настал, радостно сообщил:

— Мам, иди, скорее, посмотри, в одном яйце уже клювик появился.

На свет появилось один за другим 11 цыплят. Они прятались под мамиными крылышками, курица волновалась, а сын заботливо ухаживал за потомством.

Но вот однажды утром, открыв сарайчик, я увидела страшную картину. Цыплята валялись на полу с перерезанными горлами, только двое остались живыми. Курица металась по сараю и жалобно кудахтала. В норе под стеной тоже лежали мёртвые цыплятки.

Плакали мы с сыном на пару. После этого случая муж забетонировал пол в сарае. Купила я на рынке маленьких цыплят и подсадила к курице. Она их приняла и вырастила вместе со своими.

А через несколько дней я увидела своими глазами виновника этих бед. Это был хорёк. Я застала его на крыльце дома рядом с кошачьей миской. Холодок пробежал по телу. В первый миг я испугалась, а потом схватила таз и накрыла зверя. Но не догадалась сверху прижать чем-нибудь тяжёлым.

Мои родители жили рядом. Привела отца, подняли таз, а там никого. Удрал! Больше я его не видела. Но соседи стали жаловаться, что зверёк посещает их сараи и режет цыплят.

А вот сегодня на даче я опять встретилась с хорьком. Перекапывала грядки и вдруг вижу, как из-под забора с соседнего заброшенного участка вылез чёрный зверёк. На миг мы оба застыли в неподвижности. Он смотрел на меня, а я на него. Затем, не видя опасности, он проворно пересёк мой участок и скрылся в зарослях вдоль естественного водоёма на левой стороне нашей дачи.

Шерсть хорька смолянисто-чёрная, был он довольно крупный и с умными глазами. Мне даже показалось, что зверёк нисколько не испугался встречи с человеком. Скорее, на какой-то миг испугалась опять я.

Питается лесной хорёк мышами и лягушками. Лягушек в водоёме сколько хочешь. День был солнечный, они на берегу грелись, издавая свои лягушачьи песни. Вот и вылез ночной хищник среди бела дня за пропитанием. Видно, очень проголодался!

Летом видела под кустом в пруду дикую утку с маленькими уточками. При моём приближении мама-утка издала тревожные звуки, видимо, предупреждала деток об опасности и быстренько спряталась с выводком в зарослях.

Теперь решила брать с собой на дачу фотоаппарат. Буду носить его в кармане, чтоб успеть снять эти незабываемые встречи.

 

Собака по кличке Катя

Катя — это дворняжка, рыжая и очень добрая собака. Хозяина у неё нет. Вернее был, но потом куда-то пропал. Она долго его искала, но так и не нашла. Но, главное, исчез и двор, где находилась её уютная будка. А на месте дома, который она преданно стерегла, появилось высокое здание уже без забора и сада, где жужжали пчёлки, перелетая с цветка на цветок. Хозяин умер, а наследники всё продали. Новый владелец построил большой супермаркет «Магнит», но собака этого не понимала и, очутившись на улице, продолжала стеречь уже новый дом, надеясь, что появится её любимый хозяин. Она наблюдала, что в новое здание целый день заходят и выходят люди, что-то выносят в больших пакетах. Некоторые сразу садятся на машины и уезжают куда-то, а другие проходят рядом с ней и не спеша уходят на соседнюю шумную улицу. Она пыталась пройти и посмотреть, куда они идут, в надежде, что найдёт хозяина. Но видела беспрерывный поток машин больших и маленьких. Эти люди в них садились и тоже куда-то исчезали.

Катя всякий раз возвращалась на место своего бывшего дома. Как-то даже хотела войти в открытую дверь, проскользнув мимо ног неторопливой бабушки. Но тут же её выгнал молодой красивый парень и даже больно ударил.

Поджав свой рыжий хвост, она опять уселась на прежнее место напротив и продолжала наблюдать за вереницей людей и машин, подъезжавших на площадку рядом.

Чуть в стороне находились ящики, покрашенные в зелёный цвет и какими-то написанными буквами. Туда каждый день приносили вкусные косточки, а порой даже неплохие котлетки. Кто-то выбрасывал прямо в ящики, а одна девушка, молоденькая и красивая, всегда клала это рядом и подзывала Катю, мило улыбаясь.

Так хотелось лизнуть её в красивое личико, отблагодарить за обед, как когда-то своего хозяина. Но девушка быстро исчезала за той же дверью, не задерживаясь, пока собака поест.

Возле зелёных ящиков часто появлялись другие её сородичи, выискивая еду. Но они вскоре куда-то убегали, насытившись и отдохнув. Катя не могла отправиться вместе с ними, хотя не раз умные псы, обнюхав и познакомившись с ней, предлагали общение, игриво виляя хвостами.

Нет, она должна ждать хозяина. Ведь не мог он её бросить. Он обязательно должен прийти за ней, и заживут они с ним опять дружно, как и раньше.

Прошло несколько лет. Но для Кати время ничего не изменило. Она продолжала охранять двор и ждать своего заботливого друга. После тёплых дней, наступила осень, а затем зима. На улице стало холодно. Порой, шёл снег, но хозяин так и не появлялся. Для ночлега Катя выбрала кучу из облетевшей листвы. Убирая двор, заботливая женщина нагребла её прямо на теплотрассу и даже показала граблями, что сделала это специально.

Катя её поняла и теперь по ночам, а другой раз и днём, свернувшись калачиком, сладко спала здесь, сделав уютное гнёздышко. Напротив находятся четыре многоэтажных дома с арками, и там есть ступеньки вниз. Поэтому, когда идёт дождь или совсем холодно, она прячется под навесом, поглядывая за своей заветной дверью. Пару лет назад и здесь стояли частные домики, но потом их снесли, и выросли, как грибы, высотные здания. Всё это происходило на глазах Кати, она лучше любого сторожа охраняла возводимые объекты, а в награду получала косточки, а, порой, и немного супа. Строители жалели собаку и подкармливали её.

А затем и жильцы домов привыкли к рыжей доброй собаке. Дети прозвали её Катей. Возможно, это имя легко произносится и запоминается в детском лексиконе, поэтому кличка быстро прижилась, и, главное, собака стала отзываться на неё.

И вот как-то подъехал на машине парень. Выйдя из магазина с пакетами и положив их в багажник, он вдруг подошёл к Кате и ласково потрепал её за уши, как когда-то это делал хозяин. Эта мимолётная ласка отозвалась в душе собаки не забываемым блаженством. Она с благодарностью лизнула руку и с тоской посмотрела в глаза молодого мужчины.

— Умная псина. Скучаешь и ждёшь кого-то. Я за тобой давно наблюдаю, — сказал парень, — поехали со мной, будешь жить у меня на даче.

Катя прониклась к нему доверием, ещё раз лизнула в руку и поднялась со своей кучи. Ей очень захотелось, чтоб этот молодой человек с добрыми глазами стал её новым хозяином.

Парень открыл дверцу машины и пригласил рукой занять место сзади. Катя больше ни о чём не думала. Она проворно впрыгнула на сидение и высунула язык, блаженно ощущая себя нужной после томительного одиночества и ожидания.

Так началась у неё новая жизнь.

 

Кошка Ксеня

Кошка Ксеня досталась мне уже в зрелом кошачьем возрасте. Ей было три года. До этого жила она в Москве в квартире. Маленькую её пожалела и купила на рынке прежняя хозяйка, но потом внезапно умерла и Ксеню подарили мне, не зная куда девать.

Ночь везли её в поезде в корзинке, она притаилась и на радость хозяину не издала ни единого звука. Хотя отличалась норовом, к себе никого не подпускала и царапалась. Любила и понимала только свою прежнюю хозяйку.

Мы прозвали Ксеню Москвичкой. Дама она городская. Ест только кошачьи корма. Других продуктов не признаёт. У меня коты всегда ели то, что я ем сама. А эта нет, не приучена. Понюхает и отойдёт. Не ест даже мясо. И молока не понимает. Наливаю в блюдечко воду. Пьёт.

Живу я в квартире со всеми удобствами, которыми Ксеня умеет пользоваться. Она сама забирается в туалет, приспосабливается и делает свои дела. Только не может смыть. Такие способности я увидела впервые и была крайне удивлена.

Медленно, но Москвичка привыкла к новой квартире, а главное признала во мне хозяйку. Теперь я для неё главный человек. Старается забраться на меня, когда я лежу, закрывает глаза, тихонько мурлычет и перебирает лапками. Все говорят, что она меня лечит, старается снять негативные явления у меня внутри. Я верю.

Летом я вывожу её на дачу, когда сама туда еду. Для Ксени это стресс. Она ползком, по пластунски крадётся по огороду, боясь каждого шороха днём. А ночью в ней просыпается зверь, она охотится на кротов. Как она выслеживает и уничтожает их, я никак не пойму.

Она приносит их на веранду, с гордостью мяукает, показывая мне добычу. С десяток таких подарков в виде чёрненьких кротов принесла мне Ксеня за это лето. Вот бы научилась ещё медвёдок уничтожать! Сколько развелось их последнее время на участке!

Время от времени природный инстинкт берёт своё. Ксеня начинает гулять. Покоя тогда нет. Она мурлычет в мучениях, всем своим телом волнуется, заставляет нервничать и меня. В Москве ей не позволялось это делать. Снимали процесс какими-то каплями и гормональными добавками. Я же считаю, что мучить животное нельзя и предоставляю этот процесс природе. Кавалеров на даче много. И Ксеня их находит, когда надо.

Котята у неё красивые, большей частью пушистые, как она сама. Всех удаётся раздать приятелям и знакомым. Особенно хорошо берут в частные дома, где надо ловить мышей и крыс.

Вчера прихожу домой, открываю дверь и вижу мечущуюся по квартире Ксеню. Сразу поняла, что у неё схватки. Помогла, как смогла, три маленьких чуда появились на свет. Два пушистых, но другой расцветки, чем мама-кошка, а третий дымчатый, как Ксеня, но шерстка короткая.

Постелила ей с котятами постельку в коробке. Она довольная спряталась там и сидит. Утром сегодня встала, подошла посмотреть, а в коробке пусто. С трудом нашла их в диване с задней стороны стенки. Спрятала своё богатство от посторонних глаз. За шиворот перетянула в укромное место ночью, которое выбрала сама для надёжности. Умна, ничего не скажешь.

— Ксеня! Разве можно так делать. Ведь им холодно на голой фанере лежать. В коробке тепло, подстелена тёплая постелька, а ты туда их затянула.

В ответ протяжное:

— Мяу у у…

Стала переносить её богатство назад в коробку. Ксеня заволновалась, бегает рядом. Но быстро успокоилась. Видимо, поняла, что котятам ничего не угрожает. Переставила коробку под стол, чтоб меньше света падало на них. Мама Ксеня довольная улеглась рядом со своим потомством, кормит.

Вот так и живём.

Дружно живём!

 

Лесная находка

— Как-то весной муж с сыном по очереди пасли коров. Стадо в деревне маленькое, пастухов постоянных уже не найти. Не выгодно ни хозяевам, ни им. Поэтому два раза в месяц попадает выполнять этот нелёгкий труд, — начала рассказывать Лариса очередную историю деревенской жизни. — Коров пасти сложно в нашей лесистой местности, того и гляди, что какая из них затеряется. Вечером ноги собьёшь, бегая в поисках. А она, эта гулёба-одиночка, пасётся себе и домой не торопится. Так было и в тот день. Прибежала бабка Варка и кричит на мужа:

— Что ты уселся за стол, Зорьки моей нет, куда ты её девал, иди, окаянный, ищи.

Переглянулись отец с Владиком, спорить бесполезно, надели опять сапоги и пошли в сторону леса к опушке, где последний раз пересчитывали всех коров.

Зорьку нашли быстро, она свернула в сторону речки, видимо, пить хотела и продолжала пастись на сочном лугу. Услышав характерные хлопки пуги, которой муж специально несколько раз резким движением руки стрельнул в воздухе, корова тут же помчалась по тропинке в сторону деревни. Коровы хорошо понимают пугу и боятся её. Сразу становятся шёлковыми.

Муж с сыном отправились следом, радуясь, что долго бегать не пришлось.

Но тут Владика заинтересовало что-то под кустом. Отвернул ветки, а там зайка малюсенький сидит и дрожит и никуда не убегает. Взял он его на руки, прижал к себе и принёс домой.

— Мам, посмотри, кого я нашёл, — гордо показал Владик свою находку и посадил в клетку к двум небольшим кролятам.

Через некоторое время, покормив мужа и сына, я пошла посмотреть, как чувствует зайчонок на новом месте, и пришла в ужас от увиденного. Кролики ободрали ему весь зад, пух валялся кругом, а заяц, спасаясь от свирепых соседей, с головой зарылся в траву.

Я бережно вытащила бедняжку оттуда и посадила одного, не решаясь больше подселять дикого зверька к кроликам.

Через несколько дней наш питомец окреп, стоял возле кормушки на задних лапах, ожидая очередного питания. Ел, как и кролики: и траву, и морковку, и капустный лист, и сухие корочки хлеба. Словом, всё, что давали.

За лето вырос большим, шубка отросла серая и густая. Красавец, да и только.

— Дом наш, — продолжала Лариса, — стоит на краю деревни. Огород пятнадцать соток, но огорожен только двор со стороны улицы, а остальная усадьба с соседями отделена межой, а в конце спуск к озеру и тропинка через луг в лес.

Как-то в начале осени я взяла за уши зайца, вытащила из клетки, чтоб полюбоваться на него. Не успела присесть на скамейку, стоящую рядом возле сарая, как зверёк мощным толчком вырвался у меня из рук и умчался в сторону озера и леса. Природа взяла верх, не смотря на то, что вырос зайчишка в неволе. Догнать я его, естественно, не смогла.

Ради интереса выпустила из клетки двух кролей. Они топтались тут же возле сарая, даже не пытаясь никуда убегать. И, явно, были довольны, когда посадила их назад в привычную клетку.

Сын радовался больше всех, когда узнал, что заяц убежал. Ему очень не хотелось, чтоб лесной гость, как кролики, был пущен на мясо.

 

Мухтар

Это было зимой. Сын поехал покататься на лыжах. Слышу, что-то быстро вернулся назад и зовёт меня:

— Мам, скорее иди сюда! Посмотри, кого я нашёл!

Вышла на веранду дома и увидела в снятой связанной шапочке двух щенят, маленьких, слепых и беспомощных.

— Еду на лыжах в сторону шестого километра, а возле Южного Поста под кустом лежат прямо на снегу и пищат. Я забрал и бегом домой. Видно недавно выбросили, не успели замёрзнуть.

— Да, — говорю я, — ну и люди. Не надо, могли бы другой вариант выбрать, но не бросать же на мучения вот так.

Соорудили с сыном тёплую постельку этим малышам и поместили возле отопительной батареи.

Свернулись клубочком и лежат. Один совсем никакой, слабенький, видно, всё же досталось бедному в мороз на снегу. А другой, чёрненький, с рыжими пятнышками, попискивает, ищет мордашкой, видно есть хочет.

В малюсенькую бутылочку налили молока, надели пипетку и стали пробовать кормить. Шустренький сразу понял и стал сосать. А с другим щенком ничего не получилось, сколько мы не старались. Был он вялым и неживым. Спасти его не удалось.

Так у нас появился Мухтар. Постепенно он научился есть и превратился в весёлого озорного пса, но с характером. Сделали ему будку во дворе, стали приучать к ошейнику. Он скулил и пытался снять с шеи мешающий обруч, но потом привык. Стал Мухтар настоящим охранником дома.

Во дворе у нас колодец с прозрачной и чистой водой. Вылит он сплошной трубой, поэтому ключевая вода привлекает соседей, часто наведываются во двор с ведёрком, чтоб зачерпнуть живительной влаги.

Одних Мухтар пропускает к колодцу спокойно, повиливая хвостом. А вот соседа напротив не любит, лает на него, рвётся с цепи и отношение к этому человеку со стороны собаки не меняется. Невольно задумываешься, что Мухтар чувствует душу соседа.

— Ну и зверь у вас во дворе появился! Не даёт воды набрать!

Выражается каждый раз Виктор, но продолжает ходить за водой с палкой, на всякий случай.

Когда ходим в лес, берём Мухтара с собой. Как он рад! Бегает вокруг, катается по траве, ложится под кусты рядом и с явным удовольствием посматривает, как мы собираем чернику, или грибы.

Как-то сын привёл домой свою девушку для знакомства. Мухтар встретил её повизгиванием, с радостью. Позволил погладить себя, лёг у её ног с смирным и преданным выражением на мордашке. Этого с чужими людьми он себе никогда не позволял.

Эта девушка стала женой сына, мамой моих внуков. Потом выяснилось, что она очень любит животных, кошки и собаки её друзья. Мухтар это сразу почувствовал. Умный и хорошо разбирающийся в людях наш пёс.

Чтобы узнать человека, надо пригласить его к себе в гости. Пёсик подскажет, кого мы привели в дом. Он не ошибается. В этом я убедилась уже не раз.

Однажды в наше отсутствие во двор зашел подвыпивший человек. Что ему было надо, так мы и не поняли. Вперёд он прошёл, но назад не вышел до нашего прихода. Мухтар преградил ему путь со двора. Так и сидели оба, собака и гость, созерцая друг друга. Каждую попытку пошевелиться, собака воспринимал, как покушение на его собственность, лаял и не разрешал пришельцу сделать шаг.

Вот такой у нас сторож! Человека с плохими намерениями он не пустит.

Умный у нас Мухтар!