Часть первая
Вторая половина дня. На перекладине висит дохлая кошка. Из подворотни показывается Старуха с кошелкой. Из кошелки сочится кровь.
Старуха. Мурка, Мурка, кисуля! Иди, моя золотая, иди, моя кисанька! Кис-кис-кис! (Ставит кошелку у двери, ищет ключ.) Иди, притащила я твое лакомство! (Вносит кошелку, чуть погодя выходит.) Куриные головы-то подтаяли — видать, заморозили кое-как — но ты не подумай, они не протухшие — слышишь, Мурка, я нюхала — теперь дней на десять хозяйка тебя обеспечила. (Короткая пауза.) Ты бы знала, какую я очередь отстояла — уже и не чаяла, что достанется — я уж бога молила, чтобы досталось мне — а хватали-то как — мешками — по двадцать кило — думала, все — не достанется — однако досталось — слышишь, Мурка, счастливые мы с тобой! Вот только дорога не ближний свет — пока ехала, все растаяло — кровь течет — даром что в двух пакетах — течет все одно — в трамвае народ косится — ну, иди, угощу, пока свежие — потом разделю все на порции — уберу в морозилку — и будешь хрупать деликатес свой — не житье у тебя, а малина — ты такого и не заслуживаешь — Мурка, Мурка! (Идет по двору, ищет кошку.) С утра ведь не жравши — да где тебя черти носят? — поди, живот подвело — я пока что все в раковину положила — получишь пару голов — остальное размолочу топором — изнутри-то еще не оттаяло — и в морозилку — деликатес твой — теперь на полмесяца хватит — или дней на двенадцать по крайней мере — заживешь опять припеваючи — где ты, Мурка? (Обмирает, заметив кошку. Пауза. Издает нечленораздельный крик, с содроганием приближается к перекладине, трясущимися руками хватается за веревку, дергает ее, обрывает. Подхватив кошку, бросается в дом, откуда какое-то время еще слышны ее вопли.)
Пауза. Из подворотни показываются Мальчишка с Приятелем. Мальчишка подходит к двери Отца, дергает ручку. Дверь заперта.
Мальчишка. Вот бляха!
Приятель. Что, еще не пришел?
Мальчишка. Какого хрена!
Приятель. Что ли, нету?
Мальчишка колотит в дверь. Пауза.
Никого, что ли?
Мальчишка. Какого хрена его нет дома! Куда он, бляха, девался?!
Приятель. Да рано еще.
Мальчишка. Ну чего его нету! Я что, каждый день приезжаю?! (Барабанит в дверь, пинает ее.)
Приятель. А чего у тебя ключа-то нет?
Мальчишка. Откуда он у меня?! Дубина!
Приятель. А чо, не дают?
Мальчишка. Через плечо, вот чо!
Приятель. Мне так фатер дает.
Мальчишка. Ну ладно. Ему дает. Иди на хрен!
Приятель. А тебе чего не дает?
Мальчишка. Заткнись, бляха! Не возникай!
Приятель. Ну пошли, что ли?
Мальчишка. Куда пошли-то? Куда?
Приятель. А хрена ли здесь отсвечивать?
Мальчишка. Тебе не один, что ли, где торчать?
Приятель. Попозже зайдем.
Мальчишка. Эх, бляха! А я представлял себе! Приезжаю — он дома — тыщу раз себе представлял, как будет клево, когда я приеду — как мы с папаней пойдем на футбол — пива дернем — и все такое.
Приятель. Какой на хрен сегодня футбол!
Мальчишка. Представлял, говорю.
Приятель. Да никто не играет сегодня.
Мальчишка. Отгребись ты. Я представлял — тыщу раз — я ведь помню все — как все было — ну чего его нету дома?!
Приятель. Так попозже зайдем.
Мальчишка. А ну сядь! Счас как врежу!
Приятель. Ну ты чо, ну ты чо в самом деле!
Мальчишка. Ничо, мля. Козел!
Приятель. Да придет он, куда он денется.
Мальчишка. Заткнись, говорю.
Пауза.
Приятель садится.
Ночью, бляха, все спят — а я лежу, представляю, будто я уже дома — будто я уже здесь — что захочешь, то и представишь себе — у меня там свое было — вот этот наш двор — я его представлял — все храпят — хрен заснешь — дежурный все время заглядывает — чтобы под одеялом никто не того.
Приятель хихикает.
Это запрещено — хотя всем плевать — делают, что хотят — одну лампочку на ночь не вырубают, чтоб дежурному видно было — мне-то счас хорошо — я на нижней кровати сплю — мне в рожу не светит…
Приятель. Я бы верхнюю занял, если на то пошло.
Мальчишка. Он бы занял! Придурок.
Приятель. На верхотуре-то лучше, я думаю.
Мальчишка. Ладно, мля. Много ты понимаешь. Ты бы попробовал верхнюю-то заправить — на первый ярус наступишь, сразу вниз загремишь — да я тоже всех скидываю, кто мне наступает — да еще в две минуты заправить надо — дежурный придет, мля, узрит, что заправлено не по ниточке — такую плюху закатит, что челюсть проглотишь. На верхотуру он, мля, захотел! (Короткая пауза.) Думаешь, там тебе выбирать дадут? Будут спрашивать, чего ты, мля, хочешь? Чуть что, сразу как залимонят! Шнурок на ботинке порвался — хоп по морде. В столовой суп расплескал — хоп еще раз. А эти сучары нарочно под локоть толкают, когда ты тащишь поднос или ложку ко рту несешь — вот так вот — а вздумаешь настучать, так такую заделают темную — ни один лазарет не возьмет.
Приятель. Ху-у, сурово, мля.
Мальчишка. Или это, напильник твой уведут да и жиром намажут — кто намазал, хрен догадаешься — ну, ты потом тоже мажешь — через пару недель мажешь, бляха, на всю катушку.
Приятель. Чего мажешь?
Мальчишка. Напильник, «чего»!
Приятель. Свой, что ли?
Мальчишка. Идиот. На какого мне свой-то мазать?
Приятель. А-а…
Мальчишка. Там порядки, мля: выбираешь кого послабей и давишь его — так положено — потому что тогда ты свой парень — а иначе тебя самого уррботают — если ты не такой, то хана тебе, понял?
Приятель. Я думаю, все равно — лафа.
Мальчишка. Что — лафа?
Приятель. Ну, у вас там.
Мальчишка. Лафа, ёшь твою!
Приятель. Там хоть что-то — хоть что-то, мля — а тут что? — Ни хрена же.
Мальчишка. Воспитатели что хотят, то и делают. Мы там на заводе ишачим. Материалы воруем и мастерим, что им надо — а они потом загоняют — мы сами же и выносим — а вздумаешь рыпаться, так уделают — и при этом еще речуги толкают — что мы еще благодарны должны быть — такой треп идет — мы большая семья, а они нам родители — и эти, ну как их — наставники — и вообще должны радоваться, что они за людей нас держат.
Приятель. Ну и что, треп везде идет — у нас тоже — везде одинаково.
Мальчишка. У меня ж, кроме этого, ничего — кроме этого вот двора, мля — я его тыщу раз представлял — только он мне большим казался — ну куда он девался, бляха!
Приятель. На что он тебе? Он писал тебе?
Мальчишка. Заткнись на фиг. Дубина.
Приятель. Ты же сам говорил, что он не писал даже — говорил?
Мальчишка. Счас как врежу, мля, будешь зубы считать.
Приятель. А чего тебе надо от фатера-то? Он даже не знает, где ты.
Мальчишка внезапно закатывает Приятелю оплеуху.
(Хватается за щеку, смотрит на него ошарашенно.) Ну ты чо, опупел, что ли?
Мальчишка. Заглохни. (Короткая пауза.) Козел. Будь доволен, что я тебе слабо врезал. Чо базаришь? Придурок. К нам бы тебя — поумнел бы — я хоть предупредил — а там с ходу бьют, понял? Воспитатель киряет по-черному — и выгнать его не могут, работать-то некому — у него не знаешь за что схлопотал — просто так пацанов бьет — потому что не любит — а работает из-за квартиры только — им служебные там дают… А это чего?
Приятель. Где?
Мальчишка. Ну вон. (Показывает на гараж.)
Приятель. Гараж, что, не видишь?
Мальчишка. Какой еще на фиг гараж?!
Приятель. Ну, такой.
Мальчишка. Здесь же не было! Сроду не было гаража!
Приятель. А счас есть.
Мальчишка. Гараж? Какой гараж?! На фига он здесь?!
Приятель (после короткой паузы). Ну пошли, что ли? Хрена ли здесь торчать? Пошли выйдем на площадь.
Мальчишка. Ну и что там? Чего там такого-то? А?
Приятель. Да ничо — поторчим — поглазеем — я все время там ошиваюсь — думаю, вдруг увижу кого — тебя вон сегодня увидел. Гляжу, хмырь идет, вроде как на тебя похожий. Потом ближе подходит, гляжу — точно. Он самый. Я обрадовался — чо руками-то сразу махать — я обрадовался, когда увидал, думаю, счас мы отмочим чего-нибудь. А то скукота — сидишь там, глазами хлопаешь — а ты сразу в морду — я ж тебя не закладывал никогда, ни разу — не так, что ли?
Мальчишка. Что не так-то? Чего?
Приятель. Я же помню. Все помню, как было! Тебя забрали, а я тут один остался, без кореша, так и не понял, чего тебя увезли-то. И с тех пор ни фига, мля, прихожу, мля, спрашиваю — никто ничего, но я все равно тебя не забыл!
Мальчишка. Когда это было-то! Я с тех пор семь спецшкол прошел — счас в восьмой уже — на меня счас не очень-то — я ученый — на понт меня не возьмешь, мля. Счас не-е. Я сразу вижу, перед кем надо польку-бабочку танцевать — и передо мной кто должен, тоже соображаю, мля — глаз наметанный. А что воспитатели нам толкают, так это мура все, старик — и вообще, они нас боятся, даже самые лютые — не смеют с любым-то связываться — со мной тоже не очень, мля.
Приятель (после короткой паузы). А где кошка-то? Где кошатина?
Мальчишка. А?
Приятель. Во, мля! Удрала. (Смеется.) Упрыгала! Кошка-то! (Показывает обрывок веревки.)
Мальчишка. Сняли.
Приятель. Старуха сняла! А? (Смеется.) Обалдела, наверно. Как пить дать. Эх, жаль не видали! Кошатина хренова. А как она дрыгалась-то! Все цапнуть меня норовила, падла. (Смеется.) Жаль, нас не было, не видели, как снимала.
Мальчишка подходит к двери Отца, стучит.
Ну ты чо, думаешь, фатер уже пришел? Какого ты барабанишь?
Мальчишка. Куда он девался? Бляха! Я приехал! А он не мог дома побыть?!
Приятель. Брось ты на фиг. Попозже зайдем. Пошли.
Мальчишка. Со мной теперь все что угодно, что ли?! Вашу мать! Что угодно?!
Приятель. Ну ладно тебе, пошли.
Из подворотни появляется Соседка с сумками в обеих руках.
Мальчишка. Здрасьте.
Соседка. Привет. (Ставит сумки, ищет ключи, отпирает закрытую на два замка дверь. Оглядывается, Мальчишке.) Это ты, что ли? (Короткая пауза.) Тебя что, отпустили?
Мальчишка. Ага.
Соседка. Ну и вырос же ты.
Мальчишка. Еще бы.
Соседка. И сестру отпустили?
Мальчишка. Не зна-а.
Соседка. Как не знаешь? А где же она?
Мальчишка. Не зна-а.
Соседка. Мы ее тоже уж сколько лет не видели.
Мальчишка. И я не видал.
Соседка. И что, теперь будешь дома жить?
Мальчишка. Не-е — меня только на три дня — отца не видали?
Соседка. Не видела. (Берет сумки.) Ну и вымахал. Поди, от девчонок отбою нет? Ну, бывай.
Мальчишка. До свидания.
Соседка уходит, закрывает дверь.
Приятель (после короткой паузы). Во, мля-а.
Мальчишка. Ты чего?
Приятель (смотрит на дверь). Видал буфера? Ничо, мля.
Мальчишка. Да ну на фиг. Старуха.
Приятель. Какая она старуха?
Мальчишка. Не, баба не очень. Эта?
Приятель. А по-моему, так ничо. Ты не трахнул бы, что ли? Нет, что ли?
Мальчишка. Ну, иди, иди, трахни, мля. Поздороваться-то боишься, трахало.
Приятель. А чего мне здороваться, я с ней никогда не здороваюсь, что я, знаю ее?
Мальчишка. А то будто не знаешь. Сколько лет тут живешь.
Приятель. На фига мне здороваться? А? На фига? Да пошла она. (Короткая пауза.) Ну ладно, идем — чо тут делать-то — попозже зайдем — или иди, мля, и трахни — ну, пошли, мля?
Мальчишка. Вашу мать, ну куда он девался — ничего — никогда — по-людски — вашу мать!
Приятель. Ну, пошли, мля.
Мальчишка с Приятелем удаляются. Входит Старуха, плачет. Идет к двери Учителя, стучит.
Учитель (выходит в халате и тапочках, останавливается на пороге). Целую ручки.
Старуха всхлипывает.
Что с вами?
Старуха. Она еще тепленькая была! Еще тепленькая! Приди я на десять минут пораньше — так трамвай задержался — как мне жить-то теперь?! Как жить?! (Плачет.)
Учитель. Простите…
Старуха. Прихожу я домой, господин учитель — приношу ей с рынка — куриные головы приношу — полчаса стояла — потом трамвая ждала — думала, мне вообще не достанется — я стояла, ждала — они растаяли — народ смотрит — и вот прихожу, зову ее, кличу, а ее нет — где ее, думаю, черти носят — с утра ведь не евши — потом вижу… (Навзрыд.) Висит — повесили — вон, на стойке — зачем она здесь, железяка эта — зачем — а на шейке — на шейке — веревка. (Рыдает.)
Учитель. Какой ужас. (Короткая пауза.) Но все-таки хоть пожила хорошо.
Старуха рыдает.
Чего вы только ни делали для нее. Это главное. Да. Что тут скажешь. Красивая была кошечка, чистое, ласковое, обаятельное существо. Я тоже ее любил.
Старуха рыдает.
А я отдохнуть прилег на часок — перед уроком — сожалею, что это могло случиться — и осуждаю — но что же теперь поделаешь…
Старуха рыдает.
Но жизнь у нее была прекрасная, это главное, для кошки лучшей жизни нельзя и представить.
Старуха. Мерзавцы — убийцы последние — все убийцы…
Учитель. Извините, я должен к уроку готовиться — с утра пять уроков провел — и всего лишь одно окно — очень жаль…
Выглядывает Соседка, наблюдает, стоя в дверях.
Старуха. Сколько я по очередям-то стояла — на рынке — в лечебнице — когда она заболела — когда ее взяли в стационар — я бога молила, носила ей головы — а когда голов не было — они не всегда ведь бывают — их на корм часто мелют — когда не было, я печенку носила — говяжью — потому как свиную-то им нельзя — я лекарства ей доставала, которых в лечебнице не было — уж я ее холила — шерстка бархатная была — на прививку водила — и вдруг взяли ее — животинку невинную — на шею веревку — и вздернули — наверно, звала меня, когда ее, бедную — а меня не было — не могла ей помочь — что она думала про меня — что думала… (Рыдает.)
Учитель. Но ведь вас дома не было — вы ушли — как раз ей покупали…
Старуха. А ведь утром-то — я подумала — на два дня еще хватит ей — зачем было идти — я как чувствовала — будто голос какой мне шепнул: на два дня еще хватит — не надо сегодня — уцелела бы Мурка — но я не послушалась голоса…
Соседка. Кошка сдохла?
Учитель. Ну да.
Соседка. Что, повесили?
Учитель. Похоже… Простите, что я по-домашнему…
Старуха рыдает взахлеб.
Как бы ей плохо не сделалось.
Соседка. Где повесили-то?
Учитель. Не знаю… — на перекладине — простите, я не одет. (Старухе.) Я принесу валерьянки — вы слышите?
Соседка. На перекладине?
Учитель (Старухе). Я прошу вас — нельзя так — вы сердце себе угробите — нельзя так…
Соседка. Я знаю, это мальчишка сделал.
Учитель. Какой мальчишка?
Соседка. Ну этот — его отпустили — я только что его видела. Иду домой — полчаса простояла в продмаге — навьючилась — а он здесь, вымахал, здоровенный…
Учитель. Не надо так убиваться. Я сейчас принесу валерьянки, если позволите…
Соседка. Прямо на перекладине?
Учитель (Старухе). Я прошу вас, послушайте…
Старуха. Бандиты — убийцы последние — все их племя…
Соседка. Его работа — наверняка — я иду — нагрузилась — вдруг вижу — они тут болтаются — он и дружок его — я его сразу-то не узнала, потом думаю: да ведь времени-то прошло уж порядочно — вымахал, не узнать — я дверь отпираю и вдруг думаю: чего это он явился — ведь он же в спецшколе — наверно, удрал.
Учитель. Тут все время какие-то люди шляются.
Соседка. Никто тут не шляется. Откуда вы взяли?
Учитель. Мужчины какие-то шляются без конца.
Старуха. Беззащитную животинку — за что — разве можно — да они уродились такими — зверье!
Учитель. Я прошу вас, не говорите так, нельзя давать волю подобным чувствам, это неправильно.
Старуха. Вы меня не учите, как мне вести себя!
Учитель. Тысячу извинений, но все-таки…
Старуха. Вы меня не учите. Хоть вы и ученый, а меня учить нечего! Я сама разберусь, что мне чувствовать!
Учитель. Помилуйте, я не хотел — но посмею заметить — убийцами называть — всех подряд — из-за кошки — хотя, разумеется, она была прелесть — но все же это несправедливо.
Старуха. А тварь беззащитную убивать — справедливо?! Единственную мою, единственную… (Рыдает.)
Соседка. Зачем вы ее обижаете!
Учитель. Я вовсе не обижаю. Я и кошку не обижал, что вы, право. Прелестная была кошечка. И очень прискорбно — очень прискорбно, что так получилось.
Старуха рыдает.
Соседка. Вы ее видели? Как висела?
Учитель. Не видел.
Старуха рыдает.
Мне жаль, но, по-моему, я ничем не могу помочь — если понадобится валерьянка, позовите меня — мне нужно к уроку готовиться. (Уходит к себе.)
Старуха. Тоже мне — заладил — нельзя да нельзя — что нельзя-то? Была бы кошка его — так узнал бы!
Соседка. По вечерам домой страшно идти — такая темень — на такси денег не напасешься — откуда их взять? Уж и так домой приношу работу, но столько не заработаешь — что за типы тут шляются, жуть…
Старуха. Чего он встревает? Лезет во все! Подумаешь, он ученый! Все равно не встревай!
Соседка. Не знаешь, куда деваться от страха…
Старуха. На что мне его валерьянка — я очередь отстояла на рынке — народ толкается — я стою, чтобы ей принести голов — прихожу, а она тут висит, и меня еще успокаивают! Никакого сочувствия в людях! Ни капли!
Соседка. Прямо за шею подвесили? Так и висела?
Старуха. Кто?
Соседка. Ну, Мурка ваша. Неужто так и висела?
Старуха плачет.
Она теперь где? В квартире?
Старуха показывает, рыдает.
Наверное, выглядит жутко — глаза, поди, выкатились?
Старуха рыдает.
Вы заройте ее. Да поскорее. Чего ей лежать-то?
Старуха. До чего славная была кошка-то — понятливая — мы с ней разговаривали — а как обижаться умела — отвернется, бывало, к стене и сидит — полдня могла просидеть — мол, не хочет со мной общаться — а любила меня — любила — никто меня так не любил — сколько лет мы с ней прожили — целых двенадцать — двенадцать годков — из них девять вдвоем — последние девять — в постели спала у меня — в ногах — свернется калачиком — спит — а как доверяла мне — доверяла как, господи — во сне повернется на спину — и лапкой глаза прикроет — совсем, как ребенок — лежит, беззащитная — знает, что не обидят ее — ни разу, никто ее пальцем не тронул — мою животинку — и вот на тебе — на тебе… (Плачет.)
Соседка (после паузы). Да — хорошо, у вас кошка была — наверное, кошка — это неплохо.
Пауза. Из подворотни появляется Отец.
Отец. Здрасьте. (Идет к своей двери, ищет ключ.)
Соседка. Полюбуйтесь, что ваш мальчишка устроил, видите?!
Отец. Чо такое?
Соседка. До чего человека довел, вы видите?! А все щенок ваш! Да, да! Я о нем говорю!
Отец (недоуменно смотрит на Старуху). Чо такое?
Соседка. Он ее кошку повесил! На перекладине вон. Это ваш сын устроил, ваш сын! Слава богу, пока только кошку.
Отец. Какую кошку? Чо надо? Какой еще сын? Что вам надо опять? Какого вам надо?
Соседка. Не видите, плачет?
Отец. Ну, плачет. И что?
Соседка. Да, удивляться тут нечему. Нечему удивляться. Понятно, кто из него мог вырасти — только безмозглый садист!
Отец. Да вы чо? Какого вам, в бога мать, надо? Где мой сын-то? Ну, где? В спецшколе! Не так, что ли? Тогда чо вам надо? Болтают хрен знает что. Все время. Чо вам надо опять? Не она, что ли, его в спецшколу укатала? Не она? Мало этого? Я что, не работаю? Работаю или нет? Я же вкалываю! Чего еще надо? А? Что я сделал? Какая кошка? Чо вам надо все время? Идите вы на фиг!
Соседка. Ваш сын убил ее кошку, понятно? Убил!
Отец. Молодец. Так и надо. Да его же нет дома! Или, думаете, он здесь? Сколько времени уж прошло. Где он? Здесь, что ли? (Отпирает дверь, распахивает.) Ну, ищите, раз здесь. Прошу. Загляните. Ну что? Где он? И старуха пускай посмотрит. Ну где он? Мля, на фиг.
Учитель (выглядывает в рубашке, в пиджаке, но еще без галстука, в тапочках). Я вас очень прошу, не кричите. Будьте любезны.
Отец. Как тут не кричать? Все время меня сношают. Все время! За что? А? Вот вы — человек ученый, так объясните мне: чо им надо?
Учитель. Настоятельно вас прошу, не кричите. Вы мешаете мне работать. (Исчезает за дверью.)
Отец. Он, значит, ученый! Поэтому надо меня все время! Я что, виноват? Дубина. Что толку, что он ученый. Тоже с нами живет. Хмырь болотный. (Уходит, хлопая дверью.)
Соседка. Разбогатею — уеду отсюда ко всем чертям. Почему я должна здесь мучиться?
Старуха тихонько плачет.
Ну полно вам. Идите к себе. И заройте ее где-нибудь, хорошо? Идемте. Вот так. Осторожно. Прошу вас, как можно скорее ее заройте.
Старуха уходит, Соседка прикрывает за нею дверь, подходит к гаражу, осматривает замок, уходит к себе. Из подворотни появляются двое милиционеров, останавливаются, смотрят по сторонам.
Старшина. Ну и длинная подворотня, мля.
Новичок. Ага.
Старшина. Тут когда-то на лошадях заезжали.
Новичок. Ага.
Старшина (после паузы). Ты, смотри, тут пошаливают. По вечерам. Потому как темно.
Новичок. Ага.
Старшина. Днем-то тихо. При свете. Только по вечерам. Темень, мля. Фонарь не горит. Да и нету его.
Новичок. Ага.
Старшина. Будешь ночью входить — спиной к стенке жмись. Понял?
Новичок. К которой?
Старшина. Чего — к которой?
Новичок. Ну к стенке. Их же две — вон одна, вон другая.
Старшина. Один хрен. Либо к той, либо к этой. Спиной к стенке. Чтоб сзади кто не напал, ты понял? Вот так вот. Осторожненько.
Новичок. Ага.
Старшина. А лучше вообще не входи. Видишь — темень стоит, ну и хрен с ним.
Новичок. Ага.
Старшина. Потом в кабак — заходишь туда — заходите — потому как вдвоем ты, — заходишь — ничего не делаешь. Тебя на хрен и так боятся. Побыл малость и вышел. Понял? Предложат поддать — отказывайся. Они всегда предлагают — давай, мол, чего ты — в компашку затягивают — потому как боятся. Понял? Ты, мля, виду не подаешь, что тоже в штаны наложил. Документы у них не спрашиваешь. Только тех проверяешь, которые не торчат там все время.
Новичок. А откуда я знаю?
Старшина. Чего?
Новичок. Что они не торчат там?
Старшина. Кто?
Новичок. Ну, которые не торчат там все время. Откуда я знаю, что они не торчат?
Старшина. Потому что ты там торчишь. И видишь, которые там торчат.
Новичок. Ага. (Пауза.) А чего мы тут делаем?
Старшина. Исполняем, что делаем. Делать тут ничего не надо.
Новичок. Ага.
Старшина. Оглядимся тут. Как-никак все же наш участок, пусть видят. И дальше пойдем.
Новичок. Да нас тут никто не видит.
Старшина. Потому что их дома нету. А может, попрятались все. Оглядимся и двинем дальше.
Новичок. А счас чо мы делаем?
Старшина. Исполняем, мля. Это и есть работа.
Пауза.
Новичок. Ух ты, перекладина.
Старшина. Ага.
Новичок. У нас тоже такая была.
Старшина. Такая?
Новичок. Ага. Точь-в-точь.
Старшина. Ну, перекладина.
Новичок. А потом куда-то пропала.
Старшина. Кто?
Новичок. Ну перекладина. Еще дома. В деревне. Когда я у мачехи жил. А потом куда-то пропала, не помню.
Пауза. Входит Отец.
Отец. Здорово.
Старшина. Привет.
Отец. Довели, бляха. Все время чего-нибудь.
Старшина. Чего пылишь?
Отец. Приходишь со смены — работа досталась говно — как всегда — ни зажать, ничего — разрываешься между двумя станками — патроны говно — потом на автобусе — давка — приходишь домой — а тут эти вцепились, подняли хай — не поймешь, чо им надо — все время меня сношают — ну все время, сучары.
Старшина. Ага.
Отец. Его дома-то нет — сколько времени — забрали обоих — его и сеструху — и на меня же клепают — совсем довели, сучары. Пить будете?
Старшина. Счас не можем.
Отец. По маленькой, ну.
Старшина. Да не можем мы.
Отец. Чо не можете, когда можете.
Старшина. Счас никак.
Отец. Я серьезно вам говорю — куда это на хрен — никаких нервов не хватит, бляха — приходишь домой — а тут это — чо, правда не будете? Домашняя.
Старшина. Не, спасибо.
Отец. Прихожу, понимаете — закручен уже до предела, мля — а тут это. Мало того, что и так ни хрена никогда — так тут еще это.
Входит Старуха, в черном платке, с дохлой кошкой на руках, останавливается посередине. Все оборачиваются к ней.
Старуха. Не знаю. Надо зарыть. (Медлит.)
Новичок. Кошка. Дохлая.
Старшина. Точно.
Старуха. Не знаю — даже не знаю — была еще теплая — а теперь зарывать — не знаю… (Кладет кошку на землю, стоит, потом уходит к себе.)
Отец. Вот чего она мне навешивает. Кошку, мля.
Старшина. Чего?
Отец. Говорит, будто это пацан мой — когда его дома-то нету давным-давно — курва старая.
Старуха входит с лопатой.
Старуха. Надо похоронить. (Оглядывается.)
Отец. Куда на фиг! Тут сад! Не хватало тут падаль еще зарывать. (Пауза.) Еще чего — падаль сюда — чтоб тут мухи плодились.
Старуха. Сказали похоронить — а куда?
Старшина (после паузы). По-моему… Я не знаю. Но думаю, можно.
Отец. Пусть хоронит — мне что — но не здесь же — это мой сад.
Старшина. Ты, что ли, один тут? Двор общий.
Отец. Не важно — пусть разрешение принесет — из этого — исполкома.
Старуха плачет.
Старшина. А ну живо, бери лопату.
Новичок. Давай помогу, мамаша.
Старуха. Не дам! Отойди! Отойди от меня!
Новичок пожимает плечами. Пауза. Старуха копает яму. Выглядывает Соседка, наблюдает за происходящим, стоя в дверях. Старуха берет кошку на руки, прижимает к груди, гладит, целует, опускает в яму.
Новичок. А гроб где? (Смеется.)
Старуха оглядывается на него, потом начинает засыпать яму руками, все смотрят. Старуха, стоя на коленях, разравнивает землю, застывает. Пауза.
(Вполголоса.) За упокой, что ли, молится?
Старшина. Заткнись.
Старуха стоит на коленях, возможно, молится, поднимается, уходит к себе.
Отец. Во дает, а? Совсем шизанулась — оплакивать кошку сраную.
Старшина (Новичку). Ты чего балабонишь? У нее горе, мля. Это бывает.
Новичок. Да я ничего.
Старшина. Ты на фиг с людями работаешь. Гиблое дело. Тут понимать надо, когда балабонить.
Старуха входит с кошелкой. Из сумки сочится кровь.
Старуха. А с этим теперь что делать? Куда теперь это? (Подходит к могиле.) На две недели — думала, хватит — на две недели — очередь отстояла — трамвая сколько ждала — куда их теперь? А блюдечко-то ее — в кухне стоит под раковиной — блюдечко-то ее… (Бросается в дом.)
Новичок. Чего это?
Старшина. Наверно, жратва ее.
Старуха (входит с пластмассовым блюдечком). Вот блюдечко-то ее — куда его? (Пауза.) Сижу в кухне — смотрю на него, реву. Нельзя мне смотреть на него — на блюдечко — нельзя оставлять его. Она все двенадцать лет — из этого блюдечка — стояло все время под раковиной — а она еду выхватит — и таскает по кухне — только пол подтирать успевай — и так все двенадцать лет — сколько я ее костерила! (Пытается сломать блюдце, не получается, кладет его на землю, уходит в дом.)
Отец. Ненормальная. Я серьезно вам говорю — с приветом — а они ее слушают — нет бы меня послушали — донесла на меня — и поверили, вот этой вот ненормальной! А этого исполком не видит?! Вот этого?! А?!
Старуха выходит с топором. Подходит к блюдечку, бьет по нему топором, колошматит, пока оно не раскалывается. Потом колошматит по сумке с мерзлыми куриными головами. Все смотрят.
Старуха. Вот тебе — получай жратву — вот тебе — вот тебе — получай!
Учитель появляется в дверях — уже в туфлях, но еще без галстука. Смотрит.
(Лопатой, потом ногами вбивает крошево в землю.) Для моей жратвы — места не было — в морозилке — теперь будет — теперь в морозилке — моя жратва — лежать будет — я тебя по врачам таскала — когда ты лапу себе пропорола — лекарства тебе доставала — импортные — чтобы я для кого-нибудь — хоть когда-нибудь… (Топчет землю.) Вот тебе — получай. (Задыхается, свирепо оглядывается по сторонам, швыряет лопату рядом с топором, бросается в дом, хлопает дверью.)
Пауза.
Отец. Говорю — ненормальная — ее надо в психушку — нет? Совсем шизанулась — еще на меня писала — а эти приходят — вынюхивают — говорят, беспорядок — детей не кормлю — а они мне квартиру дали? И еще, мля, приходят — дескать, старуха — вот эта — что она, их к себе возьмет — малахольная — просили ее? Чо ей надо? И еще приходят — чуть сквозь землю не провалился — что я с ними один-то — да еще на больничном сидел, так ведь было? Скажите им, господин учитель! Приходят — вынюхивают тут — в душу мать — котелками своими качают — да таких ненормальных в психушку надо.
Учитель уходит, закрывает дверь. Пауза.
Соседка уходит, закрывает дверь. Пауза.
Старшина. Ну, мы пошли. Заглянем еще.
Отец. А что ли нормальная? Пришли и забрали обоих — из-за нее, мля — я что, виноват?
Старшина. Ладно, пошли.
Новичок. Перекладина-то — точно такая была — куда ее дели потом? Не помню.
Старшина. Ну ладно, бывай.
Отец. Бывай. Бывайте.
Новичок. Пока.
Старшина и Новичок направляются к выходу.
Отец. Говорю — ненормальная — кошку тут зарывать — серьезно вам говорю…
Старшина и Новичок исчезают в подворотне.
Бывайте! (Короткая пауза.) Кошку тут зарывать… (Уходит к себе.)
Входит Старуха, направляется к двери Соседки, останавливается, идет к двери Учителя, останавливается, стучит. Учитель открывает — еще без галстука, с книгой в руке.
Старуха. Извините меня, господин учитель, простите, что потревожила…
Учитель. Ничего, ничего. Правда, я тут к уроку готовлюсь…
Старуха. Уж вы не серчайте, но уж больно мне…
Учитель. Ради бога. (Вздыхает.) Хотя я готовлюсь к уроку, но ничего. Проходите, пожалуйста.
Старуха. Нет, нет — но уж дело такое, ну просто никак — вы не бойтесь, я успокоилась — я не буду — я уже не такая — уже не такая — чокнутая — как только что — вы, наверно, подумали, я и правда…
Учитель. Ну что вы.
Старуха. Но я успокоилась — вы не думайте — я вовсе не потому сейчас — хотя горе ужасное — но вы не бойтесь, господин учитель — я плакать не буду — хотя, знаете, как это больно…
Учитель. Еще бы. Конечно.
Старуха. А ведь знала я — боялась все время этого — думала, что со мной будет, ежели вдруг… (Борется со слезами.) Я не плачу, господин учитель, не бойтесь — я-то все за себя боялась — и думала, может, бог даст, я раньше умру — может, она меня переживет — нехорошо это было с моей стороны — я знаю — ведь что тогда с ней-то было бы — кто кормил бы ее — хотела легко отделаться — не мне чтобы Мурку оплакивать — а ей меня — как не совестно было?..
Учитель. Да, да — все мы так…
Старуха. Я даже себе представляла — если она — что будет — если сперва она — даже плакала наперед — чтобы — как вам сказать — понимаете — представляла, будто она уже — а она живая была — я ее наперед оплакивала — грех ведь это — или просто мне пореветь хотелось — вот я себе и придумывала — чтобы плакалось слаще — иногда человеку ведь нужно поплакать — но теперь это все по-другому — не знаю, но по-другому — скажите мне — только не гневайтесь, господин учитель, — разве знала я, что это так страшно — скажите — бог существует?
Учитель. Почему вы об этом спрашиваете?
Старуха. Потому, если нету — не знаю, но если нету его — тогда — тогда это все — не понять. Ничего не понять, господин учитель. А если он есть — то, значит — если есть, значит, видимо, я где-то в чем-то — тогда это Он — понимаете — Он меня покарал — и тогда — все в порядке — потому, если Он, значит, я заслужила — я все заслужила, даже такое. (Короткая пауза.) Не может его не быть, господин учитель. И все это мне по заслугам, потому что грешила много. Да, да, так и надо — значит, должна терпеть — коли я заслужила. Я и в церковь-то не ходила — в детстве только — а потом уж нет — даже и не задумывалась о таком — хотя бывало — позднее — но это не то — не совсем — бывало, в лечебнице — когда в приемной сидишь — народу там много — с попугаями, с кошками, с хомячками — с собаками да морскими свинками — люди всякие там попадались — собак бродячих сдавали — отлавливали и сдавали на опыты — за двадцатку — таких живодеров — их за версту видать — я таких отличала — но по большей-то части там были люди порядочные — стариков много — я гляжу на них, думаю: не дай бог мне такой судьбы — на старости лет вдвоем с кошкой остаться — не дай бог — и ведь люди-то все хорошие — добрые — я и думала: ну за что им такая судьба? Понять не могла. Как-то встретила там старушонку — славная, лет восьмидесяти наверное, девяноста — вся в морщинах — кошечку принесла — одна с ней осталась, с кошечкой — их две было, вроде как сестры — но одна умерла — и другая больная сделалась — как она испугалась, старушка-то — рассказывала, у них раньше сорока жила — умная была птица — все понимала — так вот, когда умер старик, муж ее — сорока есть перестала — так с голоду и подохла. Очень умная, говорит, была птица. Я там часто сидела — у нее то одно, то другое — у Мурки-то — да и славно там было — разговоры — все жалуются — на жизнь сетуют — все равно хорошо — сидишь думаешь — отчего это люди такие несчастные — ну, не все — только те, которые одинокие — но уж больно их много таких — больно много — вон и вы — не в обиду будь сказано — бобылем живете — отчего, думаю, это так? — прожил жизнь — и один как перст — страшно это — страшнее и нет ничего — помрешь, и оплакать некому — отчего это так получается? Хотя всерьез-то — как надо бы, я об этом тогда не задумывалась — у меня, слава богу, хоть кошка была…
Учитель. Да, да.
Старуха. Уж простите, что помешала вам, господин учитель. Понимаете, пока человек молод, он думает, все у него впереди — даже если надеяться не на что, все равно он не может без веры — вон, когда у меня в войну умерла дочурка — совсем кроха еще — тогда ведь не то что нынче — мерли люди как мухи — так я думала, будет еще у меня — но не вышло — не повезло мне, господин учитель, с мужем-то — но я все равно надеялась, думала, все впереди — а впереди ничего и не было — как началася у мужа гангрена — вы тогда еще здесь не жили…
Учитель. Нет, не жил.
Старуха. У него диабет был — началась гангрена — с пальца ноги началась — дальше больше — отняли ногу ему до колена — на костылях стал ходить — я долго за ним ухаживала — а ведь я его не любила — но ухаживала, по обязанности — думаю, ежели не люблю, так должна хоть ухаживать — потом ногу ему совсем отняли — я ухаживала. Пришло время — похоронила как полагается — но и тогда еще ни о чем не задумывалась, — потому что забот хватало — потому что еще надеялась неизвестно на что — думала, быть не может, чтоб вот так все и кончилось. А как вышла на пенсию, худо стало, хоть волком вой — вот когда меня кошка-то выручила — а еще я надомничать стала — тоже отдушина — платили, правда, гроши — возмущалась я — но хоть не надо было задумываться ни о чем — не может его не быть, господин учитель — бога-то — это он меня так покарал!
Учитель. Да, да.
Старуха. А знаете, за что он меня? Доброты во мне не было, вот за что! Мужа я не любила. Я вам как на духу говорю, потому что так надо. Не умела любить — да и не задумывалась об этом — только когда он сказал мне однажды — дескать, кошку я больше мужа люблю — а он уж безногий был — когда он сказал, до меня дошло, что и правда ведь — я кошку-то больше люблю — но ему соврала: ну и дурень, мол, ты — хотя он как раз не дурак был — понял все — однако прикинулся, будто ему приятно — я затем и сказала — ну а кошку я правда любила больше — а его не любила. Ходила за ним — готовила — а любить не любила. Это грех был. Я знаю — не говорите. И что толку, что на могилу к нему хожу, плачу деньги, чтобы присматривали, — хотя за могилой-то все одно не смотрят… И еще был грех, пожалуй, что пострашней — в войну, когда фашисты тут лютовали — пришли ко мне люди просить убежища — а я испугалась — не пустила их — тогда все ведь боялись — а людей этих, как потом выяснилось, схватили — ни один не остался в живых. Отказала я им, испугалась — у меня еще дочка жива была — а они пропали из-за меня — вот какой случай-то, господин учитель — я о нем никому не рассказывала — но был такой случай…
Учитель. Еще неизвестно, из-за чего они…
Старуха. Из-за меня, господин учитель, я знаю — я потом и не вспоминала про это — но все равно это грех-то большой был. Раз господь меня так наказывает, значит, тяжкий был грех. И были еще грехи — много — всего и не перечтешь…
Учитель. Видите ли…
Старуха. В сорок шестом я беременность прервала — тогда все с голодухи пухли — но все же можно было достать продуктов — почему же я не достала? Почему? Ведь можно было достать, даже когда голодал весь город! И был бы ребенок. Между прочим, аборты тогда уже запретили, но я сделала, потому что мы так решили — муж тогда зарабатывал мало — я и подумала — время тяжелое — теперь-то я знаю, какой это грех был — великий грех — потому как время — оно завсегда тяжелое — завсегда — да и не от него мне хотелось ребенка — а от кого, и сама не знала…
Учитель. Видите ли, подобных грехов совершают великое множество, все совершают, однако же бог карает не одинаково. Я полагаю, у каждого — свой бог. У каждого свой, понимаете? Потому что он здесь, внутри. Хотя многие и не ощущают его. Значит, в них его нет. Но это отнюдь не значит, что они не люди — они просто другие — и мы не должны презирать их. Именно потому, что он есть в нас. Есть некто у нас в душе. И оттого мы способны к страданиям и глубоким чувствам, что делает нас богатыми. Несказанно богатыми. Это дар, которым Он нас отличает за наши страдания.
Старуха. Уж не знаю — но, видно, и впрямь он за нами следит, ежели так наказывает. Ничего от него не скроешь — так оно и должно быть — иначе что толку от наших мучений нечеловеческих — а так, глядишь, хоть какой-то — хоть какой-то из этого, так сказать…
Учитель. Урок.
Старуха. Вот именно. Урок и наука! Ведь верно я говорю, господин учитель? Уж простите, что отвлекаю вас.
Учитель. Ну что вы, ничуть.
Старуха. Я вот что подумала — мне теперь исправляться надо — как, по-вашему, господин учитель?
Учитель. По-моему — по-моему, вы и так жили правильно, ну а что до грехов, о которых вы тут говорили, не такие уж тяжкие это грехи.
Старуха. Как — не тяжкие?! Тогда за что же меня господь наказывает?!
Учитель. Мда — быть может, и правда — быть может, грехи были настоящие — тяжкие.
Старуха. Я и говорю! И теперь мне — теперь мне надобно — искупать их — вот-вот, искупать! Делать людям добро — и если хоть что-то сумею сделать — то, может, не все потеряно — может, жизнь моя еще повернется к лучшему…
Учитель. В жизни все поправимо.
Старуха. Не знаю, как мне теперь — встану завтра — и что буду делать? Ехать на рынок? Ради себя не поеду, а для кошки теперь ничего покупать не нужно, встану утром — и что буду делать? Но если творить добро — тогда дело другое — верно ведь, господин учитель?
Учитель. Разумеется.
Старуха. Ну так вы подскажите мне, что бы такое доброе сотворить?
Учитель. Так сразу не скажешь.
Старуха. Что-нибудь этакое, чтобы надолго. Что-нибудь — ну, такое, чтоб трудно было.
Учитель. Да-да. Понимаю.
Старуха. Право слово, не знаю… хотите, стану квартиру вам убирать — каждый день — просто так.
Учитель. Благодарю вас, но я обожаю делать уборку.
Старуха. Да я же ведь даром!
Учитель. Дело не в этом, я действительно люблю убираться сам.
Старуха. Все ясно — не знаю… Тогда, может, этим — супружница-то его все равно ведь смотается.
Учитель. Этим?! Ну нет! Он все время ее прощает. Другой проучил бы ее как следует, а он прощает — и поделом ему. Этим не стоит, но мы непременно придумаем. Непременно придумаем что-нибудь. Я к вашим услугам, можете на меня положиться, мы придумаем. К сожалению, я готовлюсь сейчас к уроку, но потом мы придумаем что-нибудь. И, пожалуйста, успокойтесь, ибо даже само намерение вам зачтется.
Старуха. Как вы сказали?
Учитель. Доброе намерение зачитывается само по себе. Мы непременно придумаем что-нибудь. Мне пора — всего хорошего, до свидания. (Исчезает за дверью.)
Старуха (постояв, стучится к Соседке, та открывает.) Извини, помешала тебе.
Соседка. Нет, нет.
Старуха. Хочешь, буду квартиру тебе убирать — бесплатно, конечно — каждый день — ив магазин ходить буду — у меня теперь времени хоть отбавляй — плохо разве — сходить в магазин — прогуляться — в очереди постоять — все же лучше, чем ничего — хоть люди кругом.
Соседка. Спасибо, не надо — мне и так хорошо.
Старуха. Тогда скажи, что мне делать! Что мне делать? Скажи!
Соседка. О, господи!
Старуха. Ты чего одна-то живешь — молодая — красивая — а живешь одна — тебе мужик нужен — хочешь, найду тебе? Я найду.
Соседка. Еще чего! Мало у меня мужиков, что ли?
Старуха. Знаю я кобелей твоих. Они тебя после первой ночи бросают. Думаешь, я не вижу?
Соседка. Ну, бросают. Какая мне разница. Меня и такие устраивают.
Старуха. Быть не может, чтоб не нашлось для тебя человека порядочного — для тебя — быть не может.
Соседка. Вот и может.
Старуха. Не годится так жить — уж кто-кто, а я знаю — я этак-то жизнь себе загубила — лучше рожай — все равно, от кого — вместо того, чтобы жрать таблетки — семью заводи — ладно, я тебе помогу.
Соседка. Да где вы его найдете? Старуха. Кого?
Соседка. Мужика. У меня их за год по двадцать сменяется. Как минимум. По пятнадцать уж точно. Где вы его найдете?
Старуха. Ничего, поищу — время есть — уж найду как-нибудь — да вон господин учитель хотя бы.
Соседка. Учитель! Сказали! Он из себя старика корчит, хочет выглядеть лет на десять старше — нарочно сутулится, когда мимо идет — учитель! Спасибо за помощь — вы лучше новую кошку себе найдите.
Старуха. Ну уж нет! Чтобы я — никогда — я Мурке не изменю — даже если — даже если ее — нет в живых — никогда — сколько я мужу ни изменяла — всегда плохо было — хотя не любила его — а плохо было.
Соседка. Хорошо, когда есть кому изменять! (Короткая пауза.) Да вы успокойтесь, я понимаю, вы так переволновались, но это пройдет, вот увидите, все образуется.
Старуха. Понимаешь? Ничего ты не понимаешь! Ты думаешь, я оттого, что она погибла — да нет же — не понимаешь ты — и учитель не понимает — даром что образованный.
Соседка. Что он может понять? Ничего. Может, зайдете? У меня коньячок есть, подарил один на работе. Все хочет со мной переспать, а я и не собираюсь, во всяком случае, пока он коньяк дарит. Заходите, выпьем по рюмочке — помогает.
Старуха. Да что же это деется — да неужто совсем — человеку приткнуться некуда — пока он не околел еще.
Соседка. А что, я вон тоже — приду вечером — и опять за расчеты да чертежи — а что делать? Если на дом не брать работу? Что тогда? Ну к подруге схожу, ну напьемся. Но не каждый же день к ней ходить. Или она зайдет — посидим поревем, напьемся, но тоже не каждый день ведь — так никаких сил не хватит — ну мать навестишь в субботу, отметишься — мы тут с одноклассниками встречались в прошлом году — все с фотокарточками — детишек показывают — многие развелись уже! Сижу тут по вечерам одна — даже лучше без мужиков — от них же воняет — грибки на ногах — трихомонады — чужие все — сижу тут, пластинки слушаю — напиваюсь — уже и уснуть не могу без выпивки.
Старуха. Не знаю — я когда не в себе — я дрова колю — да что же это такое, ведь до всего человек додумался — до всего — а вот жить как — как жизнь устроить, когда ты уже не молод…
Соседка. Или молод.
Старуха. У меня старший брат был — если б он не погиб — верно, было бы у него много друзей — а у меня кавалеров — так нет же — послушай — я тут денег скопила на черный день — по крохам откладывала — еще надомничала когда — и с пенсии тоже откладывала — выгадывала как могла — сидела на супчиках — думала, вдруг расхворается не на шутку — деньги большие понадобятся — а они не понадобились — на самом-то деле — много-то не понадобилось — или, думала, может, поедем куда — чушь, конечно, не любила она переездов — хотя я корзинку даже купила — перехватила ее ремешком — да разве она усидит, вырвалась из-под крышки — ох и сильная была кошка — а плакала как… в корзинке-то — но я все же думала, вдруг поедем куда, дура старая — на что они мне теперь?
Соседка. Пригодятся, не беспокойтесь, вон цены-то как растут.
Старуха. Да зачем они мне — не нужны — отдать бы их надо — поди, хватает нуждающихся.
Соседка. Мне не надо. У меня деньги есть. Сами видите, я не бедствую — вон даже гараж имеется — еще недавно сказали бы — не поверила — что квартира будет, гараж — и вот пожалуйста — заимела — заимела. (Плачет.)
Старуха. Да что случилось-то?
Соседка. Что мне, кошку теперь заводить? С кошкой нянчиться? А если помрет? Или, может, собаку? Это еще успеется. (Плачет.)
Старуха. Боже мой!
Соседка. Кому рассказать — не поверят — с работы приду — и мечусь по квартире — своей — она ведь моя теперь — дождалась — но я же не виновата, что умер хозяин — я же ухаживала за ним — вонь его нюхала — к нему и глаз никто не казал.
Старуха. Ну уж прямо! Я ему яблоки приносила.
Соседка. Никто — я одна — вонью его дышала — но разве я виновата — что мне смерть его помогла — я же не убивала его! Я за ним как родная ухаживала — похоронила его — оплакала — а комната его мне досталась — но я в маленькой так и живу — по ночам просыпаюсь — все мерещится, будто пол скрипит — шкаф тоже скрипит — хотя я его-то шкаф выбросила — новый купила — а он все равно — почти каждую ночь мне является — как будто я отравила его — или мстит мне, что я до сих пор живу — вот и глотаю снотворное — мужиков привожу, только чтобы не слушать одной этот скрип — не могу без снотворного — хотя в мои годы еще рановато — жаль, что нет сейчас монастырей — вот где хорошо-то, наверно. Да ну это все! Не сердитесь, пожалуйста. Вы на меня не сердитесь.
Старуха. А я так на кухне сижу — все же кухня поменьше — отапливать легче — я плиткой ее отапливаю.
Соседка. Я отсюда уеду — поменяю квартиру — нормальную получу, двухкомнатную — за эту малометражку с гаражом впридачу — даже машину отдам — куплю мебель, обставлю комнату — и вторую обставлю — чтобы, если кто попадется — чтобы комната у него была — лишь бы только подальше отсюда — может, и утрясется все. Не сердитесь, пожалуйста. И поверьте, я тоже кошку вашу любила. Клянусь вам. Я для вас — честное слово — все, что смогу — клянусь вам.
Старуха. Ну, хочешь — я буду спать у тебя — и никто не будет скрипеть.
Соседка. Нет! Не надо! Я терпеть не могу никого с собой рядом. Духа чужого не выношу. Это мой, это мой дом!
Старуха. Ладно, ладно — не буду — а то хочешь — ко мне приходи — у меня-то уж точно он не появится.
Соседка. Еще чего — я эту квартиру обставила — всю мебель — я рамы красила — никуда я не собираюсь идти — приду с работы, двери запру и идут все к чертовой матери — мне телефон хотели поставить — уламывал меня один, телефон обещал — а на какого он мне? Чтобы ползали всякие тут — со всей округи — звонить — еще чего не хватало!
Старуха. Ладно, ладно, не буду.
Соседка. Завидуют мне, вот и все — готовы лопнуть от зависти, что мне удалось — а что удалось-то, к дьяволу? И потом, я же вкалывала — уж будьте уверены, никто мне не помогал — пальцем не шевельнули — пускай тоже вкалывают. Ишь, придумали что! Пусть только попробует сунется кто ко мне — пусть попробует — подселенцев мне не хватало.
Старуха. Да ты что — ты чего это, милочка? Я, что ли, к тебе набиваюсь? Выживаю тебя? Чтоб ты сдохла в своей квартире, в гараже своем! Чтоб ты околела! (Убегает к себе, хлопая дверью.) Соседка. Да пошли вы все к дьяволу! Оставьте меня в покое! Мне все надоело! (Исчезает, хлопая дверью, гремит цепочкой.)
Выглядывает Учитель, смотрит по сторонам, что-то бормочет, исчезает. Появляются Девчонка и Девица, останавливаются у двери Учителя.
Девица. Этот Лаци счас с Марой ходит, но она ему пудрит мозги, мне Ильди сказала. Ильди в трансе, она в него по уши втрескалась, а он на нее положил, хотя Мара ему только мозги пудрит, он даже ее не лапает. Хотя пятерня у него ничего! Как лопата.
Девчонка (листая конспект). Ага.
Девица. Ну чего ты воткнулась, зачем тебе?
Девчонка. Погоди, не мешай. (Читает.) «Достоверность образа в символизме обусловлена его многозначностью, ибо символ тяготеет к сущности бытия, тогда как поверхность вещей однозначна». (Подняв голову.) «Тогда как поверхность вещей однозначна… Тогда как поверхность вещей однозначна». (Читает.) «Символизм отвергает упрощенно-наивные представления позивити… позитиви… по-зи-ти-визма о причинно-следственных отношениях… причинно-следственных отношениях…».
Девица. Слышь, что я говорю? Пятерня-то у Лаци ничего, а? Наверно, и член большой?
Девчонка. Наверно. (Читает.) «…о причинно-следственных отношениях. Символисты не отрицают реальность человеческого бытия, однако, лишенный истоков и предпосылок, мир кажется им таинственно-предопределенным. (Подняв голову.) Таинственно-предопределенным… таинственно-предопределенным…».
Девица. На месте Мары ты бы ему дала?
Девчонка. Отстань, не мешай. (Читает, перевернув несколько страниц.) «Мотив парти… пар-ти-ку-лярности, мотив личного, индивидуально сотворенного бога парадоксальным образом служит для выражения всечеловеческих чувствований».
Девица. Чего?
Девчонка (пожимает плечами, читает). «Ядро этого противоречия…». (Подняв голову.) «Ядро этого противоречия, ядро этого противоречия…». (Читает.) «…связано с сущностью эстетического полагания предмета». (Подняв голову.) Эстетическое полагание предмета — это что?
Девица. Чего?
Девчонка. Полагание предмета — это что, по-твоему?
Девица. Хрен знает. Вон Лаци на Ильди положил свой предмет. И все дела.
Девчонка (читает). «Свидетельством общечеловеческой отзывчивости его поэзии, ответственности поэта за судьбы всего человеческого рода является то, что идея бога соединяется у него с такими типично общечеловеческими мотивами, как мотив исторического времени». (Отрывается от конспекта.)
Пауза.
Девица. Слышь, у Мары-то еще и груди нет. Ну разве же это грудь? У Мары?
Девчонка. Отстань, говорю.
Девица. Ты как думаешь, у нее еще вырастет? А по-моему, так не вырастет ничего. Зато у меня будет мальчик с машиной — с «Тойотой» как минимум — я волосы распущу на ветру, вот тогда и посмотрим.
Девчонка (читает) «…идея бога соединяется у него с такими типично общечеловеческими мотивами, как мотив исторического времени». (Короткая пауза. Плачет.)
Девица. Ну ты чего в самом деле?
Девчонка (вытирая слезы, всхлипывая). Я старалась… выписывала зачем-то… зачем выписывала?.. (Читает.) «…Вся совокупность символов прямо или опо… опосредованно характеризует личность, стоящую в центре художественного универсума. Калькирование и нагромождение имен и глаголов свидетельствует, что, взятые по отдельности и даже все вместе, они не способны выразить ее без остатка…».
Девица. А ну-ка! (Берет конспект, листает.) Ни фига себе навыписывала! Это все из учебника?
Девчонка. Не только. Еще из какой-то книги. Из толстой.
Девица (читает). «Произошло раздвоение человека на природное и духовное существо…». (Отрывается, вздыхает, читает дальше.) «…и чем более осознавалась биологическая несвобода первого, его скованность узами смерти и секса…» (Хихикает.) «…его скованность узами смерти и секса, тем божественнее представлялось второе, духовное лицо человека». (Отрывается.) Ну ты малахольная. (Читает.) «Любовь к божеству воплощала в себе уважение к человеку, гуманистическую устремленность к Проме… к Про-ме-теевой цели человечества». (Отдувается, продолжает читать.) «Через нее, хотя и в религиозной форме, хотя и поставленное с ног на голову…». (Прыскает, читает.) «…находило свое выражение глубоко земное чувство ан-тро-по-ло-гического оптимизма». (Пауза. Наморщив лоб, еще раз прочитывает текст про себя.) Ничего такого. Просто здесь говорится, что есть человек, существующий и несчастный, и есть создание счастливое, но не настоящее, выдуманное, то есть бог. (Продолжает читать про себя, прыскает со смеху.) Ты послушай! (Читает.) «Поэт осознал земное, по-сю-сто-роннее бессмертие человека как социально-исторического, духовного существа. Его общественную и родовую субстанцию. Своеобразным по-э-ти-ко-грамматическим показателем этого не в последнюю очередь явился прирост прилагательных…». (Прервавшись, восклицает.) Прирост прилагательных! Во дает! (Продолжает, крича.) «…явился прирост прилагательных средней степени. Если в сборнике „Наша любовь“ на каждые сто стихов приходилось сорок семь и восемь десятых употреблений сравнительной степени, то в поздних произведениях их число неожиданно увеличивается до пятидесяти шести и шести. Возросшая употребительность, как это часто наблюдается в лирике, была обусловлена изменением внутреннего, сущностного содержания». (Отрывается, с усмешкой.) Ты смотри, а?! Прирост прилагательных! Так и было написано?
Девчонка. Ну да.
Девица. Прирост прилагательных! Не слабо!
Девчонка. Ну пошли.
Девица. Куда торопиться-то? Во балда.
Девчонка. Мне поступить надо! Поступить, хоть ты тресни! Я не могу, я уехать хочу — и уеду, потому что я поступлю в провинции, поняла? С тобой старики цацкаются, а я не могу, я закручена до предела — мать дубина, отец идиот…
Девица. Ну ладно, раздухарилась! Дура! (Пауза.) Мозги им уже не вправишь. Хоть с ног на голову их поставь. (Пауза.) Прирост прилагательных! (Гогочет, стучит в квартиру Учителя.)
Входит Учитель — в костюме, при галстуке.
Девица, Девчонка (вместе). Мое почтение, господин учитель!
Учитель. Целую ручки! Прошу! Проходите. (Исчезает за дверью.)
Гимназистки идут следом. Входит Старуха с листком бумаги в руке. Поколебавшись, подходит к двери Соседки, стучит. Соседка приоткрывает дверь, насколько, позволяет цепочка.
Соседка. Это вы?
Старуха. Тут дело такое — послушай-ка…
Соседка. Ради бога, простите меня, не сердитесь.
Старуха. Что такое?
Соседка. Не гневайтесь, говорю — что я тут устроила…
Старуха. А, пустое.
Соседка. Я не хотела — у меня просто нервы сдали.
Старуха. Сделай милость, взгляни — может, тут что не так…
Соседка. А что это?
Старуха. Завещание.
Соседка. Завещание?
Старуха. Взгляни — все ли так — сделай милость — а то я не знаю…
Соседка снимает цепочку, выходит, берет бумагу, читает.
Вот и заглавие: завещание.
Соседка. Ага. (Читает.)
Старуха. Пришла я — сижу плачу опять — потом вроде как подтолкнуло меня — на колени — ну, я встала на кухне — чудно, почему на кухне-то? Молюсь, плачу — как вдруг — будто голос раздался — не знаю откуда — но точно был голос — надоумил меня, что и как — и кому…
Соседка. «Шкаф платяной зеркальный, стул, кровать…».
Старуха. Двуспальная — на пружинах — мы на заказ делали — уж лет сорок тому, а то и поболе — но кровать еще справная — потому что из дерева — тогда еще ДСП не знали.
Соседка. И кому это все достанется?
Старуха. Ну ему — он мальчонкой-то славный был — бедняжка — любил меня — а за отцом как ухаживал — за скотиной за этой — помню, греться ко мне приходил — придет, станет у двери — радешенек — а в комнату ни ногой — топчется у порога — от холода синий весь — вот и ладно — я на коленях стою — и вдруг вроде шепот какой — ей-богу — услышала — голос был — и сразу так на душе светло сделалось — успокоилась я — поняла, как мне быть. Перво-наперво список составила — все учла — ничего не забыла — квартиру всю обошла — проверила…
Соседка. Ну и что я должна?
Старуха. Скажи, все ли так, или, может, еще что требуется — дело-то доброе — право слово — вот и надо, чтобы комар носа не подточил.
Соседка. Все тут правильно, только, не знаю… По-моему, это он — вашу кошку-то…
Старуха. Я и название написала — «завещание» — видишь?
Соседка. Да, да, но, по-моему — как раз не ему бы надо…
Старуха. И дата в конце — сегодняшняя — и место, где писано — и подпись вон — не знаю, может, какая печать нужна?
Соседка. Да нет, я не думаю.
Старуха. Может, мало — в одном экземпляре?
Соседка. Не думаю — это же от руки.
Старуха. Тогда подпиши.
Соседка. Я?
Старуха. Нужны двое свидетелей — я знаю — слыхала, что в любом деле нужны двое свидетелей.
Соседка. Мне не трудно, я подпишу — и что дальше? Допустим, он все унаследует после вашей кончины, хотя, я надеюсь, вы еще долго жить будете.
Старуха. Год-другой, может, и протяну.
Соседка. А потом все ему?
Старуха. Ну, ясно — потом мне самой-то уж ничего не понадобится.
Соседка. Да-да — хорошо, мне не трудно — но куда торопиться-то? Время есть, еще можно сто раз передумать.
Старуха. Еще чего? Как сказано, так и будет. Я на коленях стояла — на кухне — и вдруг — до меня — как мне быть. Так и будет.
Соседка. Я прямо не знаю — я свидетелем не была ни разу — подпишу — а на вас кто-нибудь нападет — а я подписала…
Старуха. Кто нападет? С какой стати?
Соседка. Да нет, это я так…
Старуха. Ты будешь подписывать или нет?
Соседка. Я подпишу — но ведь надо двоих…
Старуха. Двоих так двоих.
Соседка. Может, учителя попросить? (Стучит в квартиру Учителя, короткая пауза, снова стучит.)
Учитель (открыв дверь). Да-да?
Соседка. Тут, господин учитель, такая проблема…
Учитель. Я занят. Зайдите попозже.
Соседка. Нам только спросить, насчет свидетелей — сколько их нужно?
Учитель. Повторяю вам, я работаю. Извольте зайти попозже. (Захлопывает дверь.)
Соседка. Не будем ему мешать. А вы тем временем еще раз обдумаете — и если не передумаете, то тогда уж…
Старуха. Не пойму я никак! Почему ничего никогда нельзя запросто! Нельзя вовремя, когда нужно!
Соседка. Да успеется ведь…
Старуха. Ничего не успеется! Сколько я в жизни откладывала на потом — ничего не сбылось! Мне откладывать теперь недосуг! Времени не осталось!
Соседка. Господи, да что вы, право…
Старуха. Тебе не понять — я тоже долго не понимала — человек и не знает, пока есть время — что времени у него нету!
Соседка. И здоровье у вас еще, слава богу…
Старуха. В том и дело — что я еще в добром здравии — а все ж помирать придется… (Плачет.)
Соседка. Да что вы в самом-то деле, господи?
Старуха. И не было ничего — и жила, ничегошеньки не понимая — жизнь пустая была, тоскливая — ну разве что две-три минуты — я их вижу во сне — так вижу, будто это сейчас — часто вижу — как я по саду бегаю — ребенком еще — и матушка тут — и отец — и думаю — это во сне-то — что все у меня впереди — целая жизнь — а самой страшно — что вдруг умрут они — родители-то мои — и на матушку все заглядываю, не больна ли — уже знаю, что она сляжет — она здорова еще — а меня страх забирает, что захворает она — а отец-то молоденький — не погиб еще — не пойму — откуда я помню его — мне тогда сколько — четыре было — а я уже наперед знаю — чего наперед знать не следует — ив толк не возьму — как проснусь — не знаю — то ли радоваться, что повидала их, то ли это кошмар какой-то. (Рыдает.)
Соседка (переминается с ноги на ногу). Может, зайдете? У меня коньяк есть…
Старуха (в ярости). Почему ты не хочешь подписывать?! Что за люди — пустяк попросить? нельзя — на бумаге имя черкнуть!
Соседка. Дело не в этом…
Старуха. Живет человек, старается — другим помогает — всю жизнь — а как ему что понадобится — так нате вам!
Соседка. Вовсе это не так…
Старуха. А что? Тебе трудно? Боишься, рука отсохнет?
Соседка. Все равно ведь двое нужны…
Старуха. И учитель тоже хорош! Образованный, а как помощь нужна, так тоже! (Бросается к двери Учителя, колотит в нее.)
Учитель (выскакивает с разъяренным видом). Оставьте меня в покое! Это же безобразие!
Старуха. Вот именно, безобразие! Человек умоляет о помощи, а ему — а ему…
Соседка машет Учителю.
Потому что вам наплевать, что тут человек подыхает — у вас на глазах! А вы — одно слово не можете — вам всем наплевать!
Девчонка и Девица показываются в дверях, хихикают.
Ну ладно — всю жизнь я мучилась — ладно — страдала — но чтобы такое! Вы мне скажите — когда в моей жизни было? Скажите, когда? И вот написала — хоть поздно — но все-таки — доброе дело — ну, хоть какое-то — под конец — так нет же — еще чего — они даже этого — подпись поставить не могут — даже это им трудно. (Плачет.)
Гимназистки тихонько хихикают.
Соседка. Она завещание написала, нужны подписи двух свидетелей.
Учитель. Позвольте. (Берет у Старухи бумагу, читает; короткая пауза.) И все это вы ему оставляете? Этому?
Старуха кивает, всхлипывает, сморкается.
Ну что ж, я не против. Сейчас мы подпишем, и все будет в полном порядке. (Ищет в кармане ручку.)
Девчонка (протягивает ему ручку). Пожалуйста, господин учитель.
Учитель. Благодарю. (Подписывает бумагу, протягивает ее Соседке.)
Соседка. Не знаю — наверно, и номер паспорта нужен.
Учитель. Извольте. (Берет бумагу, пишет.)
Соседка. Я свой наизусть не помню. Минутку. (Уходит к себе.)
Учитель. Ну вот видите, все можно решить по-хорошему. И незачем в дверь барабанить.
Старуха. Я на коленях стояла — на кухне — стояла и к богу взывала — о помощи — и он мне помог, сами видите. Это он ведь меня надоумил.
Учитель. Вот и ладно. Значит, все разрешилось как нельзя лучше.
Старуха. Я вам так благодарна.
Учитель. Не стоит.
Старуха. Хорошо, есть на свете добрые люди. Как вы, господин учитель. Я всегда знала, что вы добрый.
Учитель. Вот и ладно. Прошу прощения, у меня урок. (Вталкивает гимназисток в квартиру, входит, закрывает дверь.)
Старуха. А все-таки хорошо — что добрые люди на свете есть. (Ждет, потом стучит в квартиру Соседки.)
Соседка (открывает). Не знаю, куда он делся…
Старуха. Да бог с ним. Найдется, тогда и поставишь номер.
Соседка. Тогда и поставлю.
Старуха. На, подпиши. (Протягивает бумагу.)
Соседка (после паузы). Может, все-таки вам передумать? Зачем же ему, к чему это приведет? Старуха. Что?
Соседка. Да они отберут у него все, пропьют, устроят тут пир… Они не будут и ждать, пока вас бог призовет, знаю я их, терпеть не могу… Уж лучше бы вам не связываться. Довелось мне однажды в суде побывать — не приведи господь еще раз — подпишешь вот так, а потом затаскают. И зачем вы это затеяли, ни к чему это, говорю вам. Или уж отправляйтесь к этому самому… ну, к нотариусу, есть такой, нотариус называется, он печать вам поставит, и никто ни во что не впутается. А вообще я готова вам в чем угодно, в любое время, поверьте. (Короткая пауза. Закрывает дверь, гремит изнутри цепочкой.)
Старуха (рвет бумагу, бросая клочки у порога Соседки). Ах ты гадина — вот тебе — вот тебе — подметай!
Убегает к себе, хлопает дверью.
