Богатства Сьерра-Леоне составляют железная руда, кофе, какао и прежде всего алмазы. До 1955 года концессией на эксплуатацию месторождений алмазов владело исключительно англо-американское общество. Позже, в результате забастовок и волнений, правительство было вынуждено выдать лицензии на разведку залежей отечественным фирмам.

В 16 милях от местечка Бо мы встречаем промывателей алмазов. Их инструменты так же примитивны, как и методы работы. Вблизи старого русла реки, в том месте, где опытный искатель предполагает выход алмазов, снимают верхний слой почвы. На глубине четырех-пяти метров наталкиваются на так называемый голубой грунт. Эта похожая на глину, тяжелая земля на воздухе быстро принимает голубоватую окраску. Двое или трое мужчин стоят сгрудившись в яме и сильными взмахами лопат выбрасывают землю наверх. В бадьях и корзинах ее относят к реке. Несколько блестящих от пота мускулистых африканцев заходят по пояс в воду и перемешивают эту массу в больших ситах. От вымытой глины вода становится мутной на целый километр. Через четверть часа в отверстиях сита остается несколько горстей кварца. Их заботливо просматривают и наконец выбрасывают в отвал — пустая порода. Тяжела, изнурительна работа под тропическим солнцем, и очень незначительна добыча. Редко-редко когда в ячейках сита оказывается алмаз. Никто из частных старателей еще не разбогател своим трудом. Во всех случаях прибыль получает южноафриканский концерн Оппенгеймера, которому по законам Сьерра-Леоне принадлежит право закупки алмазов .

Мы спрашиваем одного из рабочих, какую сумму заплатят ему за небольшой камень, который он держит кончиками пальцев. Он пожимает плечами и снова прячет найденный алмаз.

— Обществу мы продаем только часть алмазов. Есть другие пути… — Он загадочно улыбается и тут же меняет тему разговора.

Мы знаем, что, несмотря на все меры предосторожности и угрозу наказания, 30 процентов добытых алмазов перевозят через границу контрабандным путем в Республику Либерия.

Алмазы Сьерра-Леоне пользуются наибольшим спросом на мировом рынке. Благодаря крупным размерам им можно придать любую форму и использовать для украшений. В 1955 году здесь был найден алмаз в 770 каратов — третий по величине в мире.

В 160 километрах от столицы Фритаун мы снова выезжаем на асфальтированную дорогу, и у нас вырывается вздох облегчения. Спасение приходит как раз вовремя. Вилку и руль мопеда Вольфганга уже нельзя назвать единым целым. За время поездки по ребристым, как гофрированное железо, дорогам Нигерии, где мы целыми днями двигались со скоростью пешехода, у обоих мопедов сломались вилки передних колес. Но трубку вилки у Рюдигера удалось с успехом закрепить приваренным куском проволоки, тогда как переднее колесо в машине Вольфганга полностью вышло из подчинения своему водителю. Проявляя чудеса ловкости, ему еще удавалось осторожно балансировать и таким способом управлять машиной, но при малейшей излишне резкой остановке переднее колесо мопеда каждый раз падало в кювет, после чего его с трудом приходилось водружать на место.

Напрасно мы ищем ремонтную мастерскую со сварочным аппаратом. Остается одно: положиться на судьбу и ехать еще 500 километров, рискуя сломать себе шею. В столице Гвинеи Конакри нас ждет хорошо оборудованная мастерская фирмы «Симсон» со всеми необходимыми запасными частями. Понятно поэтому, что мы радуемся каждому пройденному километру и становимся нетерпеливыми и раздражительными, когда возникают споры с пограничными властями.

И все же временами нам приходится нарушать свой график.

— Дай мне, пожалуйста, аптечку, у меня сильный озноб.

До сих пор с нашим здоровьем все было в порядке. Кроме нескольких расстройств желудка, мы еще ничем не болели. И что самое главное: нас миновала малярия. На всякий случай мы с железной последовательностью дважды в неделю принимали таблетки.

Изрядно осунувшийся Вольфганг сходит с мопеда и закутывается в спальный мешок. Лучше нам остаться здесь, в этом небольшом сарайчике, и переждать дождь.

Проходят часы, а дождь все еще монотонно барабанит по крыше.

— Есть у нас какая-нибудь еда?

Рюдигер с сожалением качает головой. Последняя банка консервов опустошена еще в обед, а бананы в этой местности пока не поспели. И хотя сушеные кукурузные початки выглядят весьма соблазнительно, они пока что тоже несъедобны.

— Едем дальше. Может быть, доберемся до деревни.

Дождь кончился, но солнце уже садится. Через несколько часов Вольфганга вновь начинает лихорадить, и мы выбираем для ночлега опустевший сарай. Заставляем дверь мопедами, стелим на полу спальные мешки, и вскоре ночную тишину нарушает только немелодичный стук зубов Вольфганга. Ночи здесь не очень приятны даже для здорового человека, а насквозь промокшая одежда греет довольно-таки слабо.

Однако на следующее утро солнечные лучи и тройная доза таблеток от лихорадки совершают подлинное чудо. И к полудню, после того как мы лихо промчались несколько часов подряд, до гвинейской столицы остается всего лишь 82 километра.

Тут у Рюдигера уже вторично с шумом лопается передняя камера. Разрыв в покрышке длиной в палец приходится наспех затянуть двумя кожаными ремешками. Но кожа оказывается менее крепкой, чем резина наших покрышек из Хейденау. Через 50 километров снова авария. На месте повреждения вздувается пузырь, он держится какое-то мгновение, затем с громким треском лопается, и из покрышки, словно длинный красный язык, вылезает порванная камера.