Следуя в неизвестном направлении, Скотт остановился у бежевого кирпичного здания милбернской районной больницы, которое стоит само по себе за северной окраиной города. В детстве он был здесь всего один раз, когда Оуэн свалился с крыши и сломал руку. В памяти сохранилась убогая приемная на экране камеры наблюдения. Сейчас на стоянке меньше десятка машин и «скорая» перед центральным подъездом.

Войдя в раздвижные стеклянные двери, по-прежнему держа в карманах израненные руки, он подошел к столу, за которым крупный дежурный в чистом халате просматривал электронную почту.

— Чем могу помочь?

— Не знаю, — сказал Скотт. — Где сестра Энни Тонкин?

— В рентгеновском кабинете. Дайте проверить. — Дежурный взглянул на расписание, пришпиленное над телефоном, снял трубку, набрал номер. — Привет. Энни вернулась? Тут кто-то ее хочет видеть.

Скотт прошел к ларьку с сувенирами, перебрал поздравительные открытки и воздушные шарики.

— Эй! — воскликнул женский голос. — Это вы меня спрашивали?

Перед ним стояла женщина лет тридцати в голубых больничных штанах с белым верхом. Главное место на ее лице занимали карие глаза с золотистыми блестками, темные, пристальные, и ему в голову на мгновение пришла невероятная мысль, что она его узнала по неким приметам.

— Я Скотт Маст… Возможно, вы знаете нашу семью.

— Сын Фрэнка?

— Совершенно верно, — подтвердил Скотт. — Меня, собственно, интересует ваш дальний родственник Майрон Тонкин…

Энни нахмурилась, а потом улыбнулась, словно догадалась, что стала жертвой несмелого розыгрыша.

— Ох, боже. — Он на расстоянии уловил запах табака и карамели. — Значит, вы говорили с Полиной Макгуайр?

Она предупредила дежурного, что пойдет покурить, вышла из здания вместе со Скоттом, повернулась спиной к ветру, сложила чашечкой ладони, умело поднесла огонек к сигарете «Кэмел».

— Что бы вам ни наболтала прелестная старая летучая мышка, прапрадед Майрон был тот еще типчик. Настоящий плевел. Родственники до сих пор вспоминают, как он мочился на маленькую сестренку, хотя с тех пор прошло сто с лишним лет. — Энни взглянула на Скотта, оценивая реакцию. — Не скажу, что Майрон заслуживал такого конца, но, судя по тому, что слышала, он в любом случае шел к плохому концу.

— Сколько ему было лет, когда он ослеп? — спросил Скотт.

— Дайте подумать. — Энни прикусила губу, припоминая даты. — По-моему, тринадцать-четырнадцать. — Она вновь затянулась сигаретой, задержала дыхание, выпустила идеальное кольцо дыма, которое на долю секунды зависло, а потом растаяло. — Догадываюсь, что Полина Макгуайр убедила вас, будто его ослепил мистер Карвер, старый школьный учитель.

— Не совсем убедила.

— Нет абсолютно никаких доказательств. Хотя это было в темные времена, когда здешние жители приносили в жертву кроликов и вороньи яйца ради доброго урожая. Я не шучу — мы с вами выросли в самом суеверном уголке страны. Впрочем, нечего напоминать вам об этом.

— Значит, рассказам не верите?

Энни улыбнулась.

— Не отрицаю, хороший сюжет для рассказа. Но разве я должна верить, что некий колдун применял в девятнадцатом веке черную магию к неподатливым ученикам? Действительно, мой прапрадед в детстве ослеп то ли в результате воспаления зрительного нерва, то ли из-за дегенерации желтого пятна. Как ни жестоко, это, возможно, уберегло его от дальнейших преступлений.

— Что с ним было потом?

— Ничего интересного. Насколько я слышала, он до конца жизни прятался от родных, редко выходил из дому, никогда не учился жить в слепоте. Умер довольно молодым, похоронен на семейном участке.

— А другие? — спросил Скотт.

— Вы имеете в виду девочку, которая начала заикаться, и мальчика, заболевшего полиомиелитом?

— По словам Полины, его затоптала лошадь.

Энни опять улыбнулась, как бы подтверждая, что ей приятнее всего на свете стоять рядом с районной больницей маленького городка при двадцатиградусной температуре, курить и излагать семейные предания.

— Полина всегда готова добавить драматизма в нужных местах. — Она взглянула на часы. — Я должна вернуться к работе. Действительно не желаете показать врачу руки?

— Ничего страшного, — сказал Скотт и понял, что это правда. Боль давно прошла. Фактически в ходе беседы он совсем про нее позабыл.