Сартр сказал: «Ад — это другие люди», а Стрейзанд пела: «Люди, которым нужны люди, — самые счастливые люди на свете». С кем вы согласны?

Амхерст колледж

Не знаю, на что я надеялся, но одно я знал точно: пойти на бал было большой ошибкой.

Я не мог вспомнить, какой именно теме посвящается бал, но в афише точно говорилось что-то о «социальном дарвинизме под звездами». Прожекторы и зеркальные шары преобразили спортзал школы в кипящий бульон из гостеприимства, развлечений и веселья. Сперва никто ничего не говорил в общем-то, но я чувствовал, что десятки глаз уставились на нас, когда мы с Гоби вошли. Я видел выражения лиц и девчонок, и парней: они не верили своим глазам — им было смешно, как детям на новогодней елке, — и, не смущаясь, разглядывали наряд Гоби. Она больше не была невидимкой. Она вышла в полосу света и оказалась в круге, подсвеченным синим прожектором. Мне вспомнился урок истории и рассказ про тех южноамериканских фермеров, которые выставляли на съедение волкам самую слабую и старую корову для того, чтобы защитить остальное стадо.

На сцене выступала какая-то группа, название которой никому ни о чем не говорило, и сейчас она исполняла какую-то из песен «Radiohead». Но звук музыки не перекрывал шепоток у нас за спиной.

— Хочешь пунша? — спросил я.

— Да, пожалуйста.

Я прошел через зал к накрытым столам, которые стояли вдоль противоположной стены. Чоу стоял там со своей девушкой и посмотрел на меня так удивленно, словно совершенно не ожидал увидеть меня здесь. Не обращая на него внимания, я налил поварешкой пунш в два высоких бокала, подошел к Гоби, одиноко стоявшей у края танцпола и окруженной десятиметровой зоной отчуждения, и вручил ей бокал.

— Спасибо, — тихо сказала она.

— На здоровье.

Я залпом выпил пунш, поставил бокал куда-то на стол и осмотрелся, с трудом удерживаясь, чтобы не взъерошить свои волосы. Гоби наблюдала за группой на сцене и покачивалась в такт музыке. Она странным образом не выпадала из обстановки, скорее, даже смотрелась естественно — более естественно, чем в школьных коридорах с ее вечными кипами учебников или в столовке за обедом.

Она допила свой пунш, потом обернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Хочешь, потанцуем?

— Ну, я даже не…

Ее рука нашла мою руку, пальцы скользнули внутрь моей ладони и настойчиво сжали ее.

— Потанцуй со мной, Перри.

Я понятия не имел, как это все будет выглядеть, но ничего страшного не произошло — мы затерялись в бурном море танцующих, не слишком прижимаясь друг к другу, оставляя положенные шесть дюймов свободного пространства между нашими телами. Это был просто танец, танец и ничего больше, медленное кружение. Никакого «глаза в глаза». Накрахмаленная блузка Гоби аж хрустела у меня в руках, словно Гоби была в доспехах, сшитых из бабушкиных портьер, и когда третья песня закончилась, я посмотрел на часы и увидел, что, оказывается, уже перевалило за восемь вечера.

Я собирался было придумать какое-нибудь извинение, как вдруг что-то тяжелое ударило меня по плечу, и я чуть не упал прямо на Гоби. Она на удивление быстро сделала шаг в сторону, и я вдруг оказался распростертым на полу, а надо мной раздались взрывы ехидного смеха.

— Эй, Стормейр, как хорошо, что ты привел уборщицу на выпускной бал, молодчина!

Я обернулся и увидел Дина Видтакера. Он стоял, засунув руки в карманы, и нагло ухмылялся. Весь такой прилизанный, с вьющимися волосами и лицом, созданным для того, чтобы смешить и издеваться — лицом клоуна, Видтакер был одет в смокинг, несомненно, от Армани. Рядом с ним стоял неразлучный Шеп Монро. Я даже не понял, что они делают на этом балу. Видтакер и Монро были из богатых семей, из другого мира. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять: школьный бал для них — лишь повод поиздеваться над другими. Вокруг них буквально витали флюиды, которые способны источать лишь богатые люди, как будто перенесшиеся сюда прямиком из Швейцарии. Они пришли с девчонками, которые даже не учились с нами; это были дочери друзей их родителей, из тех семей, где деньги и власть бесконечно фонтанировали во всех сферах жизни. Оба они смотрели на все с ленцой, будто им было постоянно скучно.

— Идите в задницу, — сказал я, уже понимая, как жалко это звучит.

— Куда?!

Видтакер ухмыльнулся еще шире, продемонстрировав всем идеальные зубы.

— А что это мне туда идти? Или это ты мне угрожаешь?

Не вынимая рук из карманов, он сделал шаг мне навстречу.

— Я вот что тебе скажу, ничтожество, я-то могу и пойти туда, куда ты только что сказал, но с одним условием! Ты подаришь мне видеозапись, где ты и твоя девушка будете кувыркаться сегодня ночью!

Он окинул Гоби маслянистым взглядом.

— Мне интересно, что у нее там, под этой грудой тряпок и волос? Есть там бюст или хоть что-то от телки?

— Хватит, — сказал я и двинулся на него, покачиваясь.

Я ни с кем не дрался с шестого класса, и мой кулак Видтакер, должно быть, заметил, как только я его занес, потому что, когда я опустил руку, он уже прыгнул на меня и ткнул в грудь изо всей силы. В меня словно попал мяч от гольфа. Я повалился в сторону, пересчитывая ребра. Сквозь пелену боли я услышал раскатистый смех Шепа Монро.

— Ты маленькая уродливая сволочь, Стормейр.

Видтакер закрыл мне все лицо ладонью, сжал ее и, изрыгая слюну, прошептал мне в ухо:

— Ты совершил большую ошибку, явившись на мой бал с этим куском евродерьма.

— Не смей называть ее…

Он оттолкнул меня рукой, я стукнулся затылком так, что решил, что теперь приду в себя только в «скорой помощи». Вокруг стали собираться люди, но когда я снова смог открыть глаза, ни Видтакера, ни Монро, ни их девушек уже не было видно.

Я увидел, что Гоби смотрит на меня. Она по-прежнему стояла там, где я видел ее в последний раз. Выражение ее лица было загадочным, как никогда.

— Эй, — сказал я. — Хочешь, уедем отсюда?

Она кивнула.

— Тебе стоит подогнать машину поближе.

Она быстро взглянула в направлении женского туалета.

— Мне нужно поправить макияж.

Я понял, что, возможно, ей нужно просто уединиться ненадолго. Может, она вообще хочет слинять отсюда одна. После того что только что случилось, не мне было винить ее.

Блин, может, мне повезет, и я избавлюсь от нее прямо сейчас?

* * *

Она вышла через десять минут и, ни слова не говоря, села в машину.

— Послушай, — сказал я, когда мы тронулись, — извини за все, что там произошло.

— А тебе надо бы научиться драться.

Я повернулся к ней.

— Что?

— Ты затянул с ударом. Тому парню просто повезло. Ты мог бы сломать ему нос.

— Я не думал, что ты такой эксперт в боевых искусствах, — сказал я. — Может, дашь мне пару уроков?

Гоби пожала плечами.

— Если хочешь.

— Думаю, ты слышала, что он сказал о тебе.

— Ш-ш-ш. — Она сморщила носик. — Мнение такого-то субинлайзиса ничего для меня не значит.

— А что это такое?

— Это то, что вы назвали бы…

Она помедлила, выбирая подходящее слово.

— А что делают собаки?

— Гоняются за котами?

— Нет. — Она помотала головой. — Они лижут свои собственные яйца.

— Так ты назвала его яйцелизом?

— А что, — сказала она, — тебя это шокирует?

— Нет, — ответил я, — просто не думал, что тебе знакомы такие слова.

— Ты что, шутишь? Да я ругаюсь направо и налево, просто на своем языке.

— А, например?

— Ну, его можно было бы еще назвать… гаиддио паутаи, это значит куриные яйца.

— Куриные яйца?

— Хотя на твоем месте, — сказала она, — я бы просто врезала ему по зубам, чтобы он больше не говорил женщинам обидных слов.

— Ты бы так с ним поступила, да?

— Да, для начала.

— Ты полна неожиданностей, знаешь?

— Я же сказала, к концу вечера ты узнаешь обо мне много нового.

— Ну, не знаю, — заметил я. — Я хочу сказать, ты же пробыла здесь девять месяцев, почему ты никогда не вела себя так раньше?

Она ничего не ответила. Тут я взглянул на часы в машине. Была уже почти половина девятого. Я понял, что надо срочно везти ее домой, но с учетом того, что только что произошло на балу, я сомневался, что смогу просто подвезти ее до дома и вытолкать из машины.

— Ты… это… хочешь, еще куда-нибудь сходим?

— А поехали в город.

— Куда?!

Она указала на дорожный знак, на котором было крупно написано: «Нью-Йорк 48 миль».

— Ты хочешь поехать в Нью-Йорк?

— Это же моя последняя неделя в Штатах, Перри. Ты мог бы показать мне город, а?

— Да мы только на прошлой неделе ездили, ты что, забыла?

— А я и не говорю про бродвейское шоу в компании твоих родителей и твоей сестры. Я говорю про Манхэттен, ночью, с тобой. Чуешь разницу?

— Ты серьезно?

— А что, похоже, что я шучу?

Я вроде бы начал кивать. Все это, похоже, мне на руку. Если Гоби действительно хочет поехать посмотреть ночной город, значит, я точно смогу сыграть на концерте в «У Монти», и даже отец не будет возражать.

— О’кей, — сказал я, — в смысле, отлично, если ты действительно этого хочешь.

Мы уже почти подъезжали к дому и пересекали небольшую площадь неподалеку. Я включил поворотник и начал перестраиваться в левый ряд.

— Ну, мне нужно сначала заехать домой и поменять тачку.

— Нет. — Она вцепилась в руль. — Мы поедем на этой машине.

— Постой, что ты делаешь?

— «Ягуар» — хорошая машина, так? И быстрая, так?

— Да, — сказал я, — быстрая, но…

— Вот на ней и поедем.

— Нет.

— Мне казалось, ты сказал, тебе нравится вести ее.

— На выпускной бал — да, но не в Нью-Йорк, не настолько.

Она поцокала языком и уставилась на меня:

— Слиундра.

— Ну, а это что значит?

— Это значит… как бы сказать…

Гоби убрала с коленей сумку и кивнула головой, указывая туда, между ног.

— Пусси.

— Пусси? Ты только что назвала меня «пусси»?

Она кивнула.

— Ладно, Гоби. Давай-ка я тебе кое-что объясню. То, на чем мы едем, это, так сказать, машина стоимостью восемьдесят тысяч долларов. Отец любит ее, как собственное дитя, я не поеду на ней в Манхэттен. Это решено.

— А ты всегда делаешь то, что скажет папочка?

— Когда дело касается этой машины, да.

Она снова улыбнулась мне такой же улыбкой, как тогда, когда мы только что приехали на бал. Но теперь в этой улыбке было больше вызова. Не такая уж она была и игривая.

— Я вижу, как он разговаривает с тобой. Он контролирует всю твою жизнь. — Она изменила голос и теперь пародировала (и очень похоже) моего отца и его поучительный тон. — Перри, ты должен больше заниматься, это неприемлемо. Ты никогда не поступишь в Колумбийский университет с такими оценками. И как ты собираешься добиться успеха в жизни?

Я почувствовал, что закипаю. У меня даже температура, кажется, поднялась. Горели не только щеки, но и губы, и подбородок.

— Это неправда.

— Он говорит тебе, что делать, и ты делаешь это. Ты всю свою жизнь боишься разочаровать его. Так нельзя.

— Послушай, — сказал я. — Извини, но ты не настолько хорошо меня знаешь. Я хочу сказать, ты хоть и пожила с нами в одном доме некоторое время, но ты не знаешь ничего о том, какие мы на самом деле.

— Докажи.

— Что?

— Ты меня слышал. Чего ты так боишься?

— Дело не в этом, я просто не собираюсь ехать на «Ягуаре» в Нью-Йорк. Тебе ясно?

Она вздохнула.

— Твой папа сказал, что ты можешь поехать на этой машине, так?

— Так, но…

— Он не сказал, куда именно ты можешь поехать.

Я посмотрел на связку ключей с брелком в виде цепочки, свисающую с замка зажигания, и вспомнил, как отец передавал мне их в своем офисе. Одна цепочка свисала с ключей, другой цепью отец приковал меня к себе. Я взялся за руль и надавил на педаль газа. Двигатель взревел. Мы развернулись и понеслись вперед.

— Только недолго.

Гоби кивнула так, словно ничего другого и не ожидала. Она полезла в свою огромную сумку и выудила оттуда смартфон «Блекберри». Что-то я не припомню, чтобы раньше она им пользовалась. Ее пальцы быстро запорхали по клавиатуре, набирая что-то, но держала она экран так, что я ничего не мог разглядеть.

— Вот, сюда я хочу пойти.

Я посмотрел.

— Что, в клуб «40/40»?! Ты что, спятила?

— Ты знаешь, где это?

— Ну, естественно, это клуб рэппера Джей Зи, но…

— Отлично, — сказала она и убрала «Блекберри» в свой мешок. — Тогда поехали туда.

— Но почему именно туда?

Она пожала плечами:

— Я читала в журнале про это местечко, хочу посмотреть.

— Сомневаюсь, что нас туда пустят.

— Почему ты все время видишь только темную сторону вещей?

— Я просто знаю, что возможно, а что нет, — ответил я. — Просто я реалист, а в остальном я сам Мистер Солнечный Свет.

Она рассмеялась.

— Что?

— Ты смешной.

— Я рад, что ты так считаешь. К вечеру со мной будет еще веселее.

— Что-то сомневаюсь, — ответила она.

Я переключил передачу и сосредоточился на дороге. Мне нравилось то, что я ослушался: мне нравилось чувствовать себя плохим парнем.

— Итак, клуб «40/40», — сказал я. — Ты прочла о нем в журнале и решила, что хочешь туда пойти, да?

Гоби не ответила. Я повернулся и посмотрел на нее. Она прислонилась лбом к боковому стеклу, и я не мог разглядеть ее лица.

— Гоби?

Нет ответа. Я потянулся к ее плечу и слегка сжал его, потом потряс. Она застонала, потом дернула плечом, затем выпрямилась и, несколько раз моргнув, посмотрела на меня невидящим взглядом. Сознание возвращалось к ней постепенно.

— О, — сказала она.

— Ты в порядке?

Она кивнула.

— У тебя был приступ?

Ответа не последовало.

— Послушай, может, нам лучше вернуться домой?

— Нет. Все уже прошло.

— Ты уверена? Иногда, когда с тобой происходят…

— Я в порядке, Перри.

Она кивнула на ветровое стекло:

— Следи за дорогой.