Сапоги Мигеля по щиколотку погружались в пыль и камни осыпи. Камни были горячими, они дребезжали и скатывались вниз. Позади него кто-то постанывал. На запах людей слетались москиты. Груз невыносимо давил на плечи. Мигель закашлялся, поднял голову. Дорога тянулась в гору сквозь низкорослый кустарник, который стегал по ногам, рвал ткань брюк, не давая никакой тени. Лес начинался лишь у самой вершины, а здесь солнце жгло немилосердно. Перед его глазами раскачивалось на носилках, закрепленных на бамбуковых стволах, тело Мак-Леша. Впереди их нес на себе Серхио Фигерас. При подъеме в гору заднему приходилось тяжелее. Сначала Мигелю было жаль янки, он чувствовал себя виноватым перед ним. Но теперь, четверть часа спустя, груз носилок измучил Мигеля, он уже начал проклинать его. Наверное, Серхио решил наказать его за слова «тогда я пойду своим путем» и долго еще не сменит. Ну зачем только он сказал это, лучше бы прикусил язык! Просто он не владел собой... «Он хочет дезертировать!» — сказал Родригес. Злобные слова, они оба их не забудут...

Мигель не отводит глаз от блестящих камней, по которым ступает. Ему чудится, что человек, безжизненно лежащий на носилках, вот-вот поднимется, живой и невредимый, несмотря на рану в легком, и вскинет руки вверх, как чемпион по боксу. Сойдет с носилок, протянет бутылку:

— Попробуй-ка, от него на груди вырастают волосы... Вы проклинали меня за муштру, но теперь вы самые крепкие ребята во всем лагере. Выше голову, старые солдаты не умирают!

Таким был еще вчера в лагере Сан-Амбросио Тим Мак-Леш, лучший тренер групп.

А решилась судьба Мигеля незадолго до того. Капитан появился в радиобараке в свежевыглаженной форме и зеленом берете. Остановился рядом с ним:

— Ты с этим ящиком разобрался?

— С инфраизлучателем? И вы еще спрашиваете меня, сэр? Да я собственными руками их собирал!

— И мог бы решиться поработать с ними всерьез?

Мигель насторожился, сердце вдруг застучало чаще:

— Что, начинается?..

— Небольшая группа прорыва. Лучшие парни из лагеря.

— И меня... не возьмут?!

Непроницаемый взгляд. Потом, словно размышляя вслух, Мак-Леш произносит:

— Знаешь, есть люди, которые почесали в затылке, услышав твою фамилию.

Мигель вскочил с места.

— Как так? — спросил он, забыв о чинопочитании. — Почему, сэр?

Он вспоминает о детекторах лжи и других обидных психо-тестах, с помощью которых янки рассчитывали выявить предателей, шпионов и дезертиров, — все эти испытания он выдержал.

— Почему вдруг без меня?

Ответ прозвучал спокойно, но его словно холодной водой окатили.

— У тебя есть там девушка, Мигель. И даже с ребенком. Офицер безопасности в курсе. Ты тут ни при чем: об этом ты узнал из последнего письма, так ведь? Из тещиного письма, хм... Ну и можешь себе представить, шеф против свадебных путешествий за наш счет.

Мигель понял, что, просмотрев его письма, они не доверяют ему и никогда не пошлют на Кубу, если он сейчас же не рассеет их подозрений.

— Да кто говорит о свадьбе? — кричит он, распаляясь. — Она тогда не полетела со мной, и я махнул на нее рукой...

— А вдруг ты передумаешь, когда окажешься там?

— Ну и что? — спрашивает Мигель и бросает отвертку на стол. Он так размахался, что чуть не заехал капитану по челюсти. Сидящие рядом смотрят на него с беспокойством. — Мне - что, спрашивать у вашего шефа разрешения?.. Какое ему дело, с кем я свяжусь, когда мы добьемся своего?

— Тут ты попал в точку, — Мак-Леш не теряет спокойствия. — Вы, братцы-кубинцы, страсть какие нетерпеливые! Делай что хочешь — после победы. Но представь себе, что дождаться этого дня ты не в силах, а она тем временем стала красной, что тогда?

— Что тогда? — Мигель недобро смеется. — Вот вы о чем... Ну, тогда я тоже стану красным, капитан. Только чтобы она меня к себе пустила.

Мак-Леш кивнул — такой тон ему по душе. Скривив улыбку, посмотрел на него, как будто знал еще что-то важное. У них на каждого заведено дело; разве узнаешь, что в нем? А может, это просто трюк: капитан часто делал вид, будто досконально знает их подноготную. В конце концов он ткнул Мигеля кулаком в бок:

— Ладно, рискнем. Пошли, познакомлю тебя с остальными.

Так оно началось вчера в лагере Сан-Амбросио. Мак-Леш представил его остальным, из них ему понравился один Серхио Фигерас. Но командир много старше Мигеля и никаких попыток к сближению не предпринимает. Остальные трусы, он сразу это почувствовал. Мигель видит их, терзаемых сомнениями, перед бараком: Умберто Родригеса, заносчивого латифундиста, обдувающего себя вентилятором; тупого Рико с сапожной щеткой — настоящая рабская душонка; Пити Равело с его гитарой. Он слышит язвительные выкрики Пити, дурашливую ругань Фульхенсио. Вспоминает, как они отказывались, искали лазейку... Серхио уговаривал их, как слабоумных. Потом неудача с высадкой, ночной марш, крестьянское подворье... Да, а разве он не загадал насчет первой встречи на Кубе: если удастся — им повезет и в остальном, а нет — так все пойдет прахом? Но ведь вроде удалось: крестьянин согласился им помочь. А перестрелка — что ж, случайности не исключены. Их выдали мальчишки... Слова крестьянина по-прежнему звучат в ушах: «Здесь все за Кастро!» Да, врагов у них много, а сколько — никто не знает.

Кустарник стал повыше; покачивались от прикосновений людей ветки, усыпанные похожими на кинжальчики плодами терновника, ярко-красные и желтовато-серые цветки танцевали перед глазами. Наконец лес, тень. Фигерас опустил носилки на землю.

— Дальше, дальше, здесь задерживаться нельзя! — послышался раздраженный голос Родригеса.

Фигерас сбросил заплечный мешок.

— Всего две минуты, Умберто. Надо подождать Рико.

Достав из мешка два автоматических «гаранта», один дал Родригесу, другой — Мигелю. При виде армейского карабина Мигелю вспомнилась американская инструкция: «Разборка: разбирать категорически запрещается. Сборка: происходит в порядке, обратном разборке». Как часто смеялись они над такими инструкциями, но теперь не до смеха. Это не новая модель М-3, а карабин времен второй мировой, такие теперь продают торговцы оружием. Янки постарались оснастить их таким оружием, чтобы самим остаться в тени. Исключение — инфраизлучатель.

— Какой риск!.. — выругался Родригес. — Чертов священник!

— Тогда, в Сьерре-Маэстре, некоторые священники помогали нам прятать раненых.

— Прекрати, пожалуйста, насчет «тогда»...

Они недобро взглянули друг на друга. Мигель сообразил, что причина в нем и в этом, в пленном, которому он сейчас связывал руки, не сняв со спины груза. Его звали Ласаро, так написано в документах. Ничего себе святой — стоило ли ему, Мигелю, возрождать этого мулата к жизни? Глядя на Ласаро, лежащего перед ним в пропотевшей насквозь голубой рубашке, он вдруг пожалел о своем поступке. Почему вместо того, чтобы отвернуться, он стал играть роль спасителя? Чего он добился? Что рассорил своих людей и что на него пала тень, тяжелейшее подозрение?

— Сегодня, видишь ли, все выглядит иначе, — услышал он голос Родригеса. — Нынче вся чернь против нас. И уверяю тебя, Серхио, тут ничего не поможет — только сила, военная сила! Только так мы покончим с этим наваждением. А главный удар должны нанести янки, без них нам не обойтись, они поймут это, вот увидишь. — Он ударил кулаком по раскрытой ладони. — И до того времени мы обязаны дожить! Или желаешь, чтобы тебя сожрали раньше?

— Умберто, — тихо ответил Фигерас, положив ему руку на плечо. — Если мы не справимся сами, Куба никогда не будет свободной. Свободной от чужих указок и господства клики, заботящейся об интересах чуждой нам державы, — все равно, по какую сторону океана та находится!

Мигель огляделся. Пити Равело пополз вниз по склону на наблюдательный пост, на маленькой лесной полянке он остался с Ласаро и бедолагой Мак-Лешем. Когда они тронулись в путь, Мак-Леш подумал, наверное, что от него избавятся: просто оставят лежать под деревом с пистолетом в руках. Он вполне мог себе это представить, законы у «зеленых беретов» жестокие. Капитан со стоном приподнялся и прошептал Мигелю:

— Вы не имеете права... в такой ситуации... Послушай, мой мальчик, не допусти этого! Беги в деревню, приведи священника, его зовут Леон... Помоги мне, я тебе тоже помогу, у меня есть новость для тебя, важная новость...

Подошел Серхио и послал в деревню Рико...

Тогда не было времени расспросить капитана о «важной новости». Зато сейчас... Он сел поближе к Мак-Лешу, протянул ему фляжку с водой в надежде, что тот заговорит. .

— Ну же, выкладывайте, — попросил он. — Вы мне обещали, сэр.

Большой кадык Мак-Леша при каждом глотке резко ходил туда-сюда. Наблюдая, как он пьет, Мигель как бы услышал его зычный голос на учебном плацу в лагере:

— Тут вы, ребятки, обретете форму, чтобы драться с красными. Что может слабая ладонь против кулака коммуниста? Сожмите зубы — нам придется поработать над вашими телами. Каждый набухший бицепс — это мускул на руке демократии, ясно? Станете мужчинами, увидите, как эти кремлевские прихвостни попрячутся от вас в свои норы.

И вот капитана задело первым, еще вопрос, поднимется ли он. А кто на очереди? Мак-Леш дышал часто, руки сильно дрожали, но он настоял на том, что сам будет держать фляжку. Остатки воды вылил себе на лицо.

— О’кэй, — пробормотал он, — Лучше, чтобы ты знал.— он говорил с трудом, перешел на английский, и Мигель не все слова разобрал:

— Твоя девушка... в штабе Эсперансы...

Что вы сказали?

— Это... может вам... пригодиться...

Где-то хрустнула ветка. Мигель схватился за карабин, прислушался к звукам, доносившимся из леса. Ничего... Даниела? Она подала заявление в милицию еще до того, как они расстались. Так оно и шло к разрыву: Даниела начала посещать учительские курсы в Варадеро. С курсами он как-то смирился, но потом она объявила, что большинство учителей отправятся в сельскую местность, а лучшие — в отсталые районы. За восемьдесят песо в месяц — намного меньше, чем Даниела зарабатывала в банке! Она собралась даже учительствовать в горах, куда не ходят автобусы, так что нельзя встречаться и в воскресные дни. О нем она совсем забыла, ею владело фанатическое желание помогать другим; а ведь он мог зарабатывать большие деньги только в Гаване, и то до тех пор, пока фирма янки оставалась на Кубе, пока не зашла речь о национализации. Одной-единственной речи Кастро хватило, чтобы Даниела, как самаритянка, отправилась в горы — учить крестьянских детей... А разве мать не упоминала в письме, что вскоре после рождения их сыночка Даниела поторопилась вернуться в Обезьяньи горы?

Нет, он ни на секунду не усомнился в словах Мак-Леша. Янки перепроверяют все, их секретная служба самая хитроумная в мире, у них достаточно доверенных лиц, посылающих отсюда донесения. Сам Мак-Леш тоже дважды побывал в прошлом году на Кубе под видом туриста. Мигелю вспомнилось, что он знал по имени священника из такого захолустья, как Росалес... Снова треснула ветка, звуки доносились со склона. Отходя в укрытие, Мигель заметил, что Ласаро пытается зубами перегрызть веревку, связывавшую руки, и хотел уже было дать ему пинка, но тут Ласаро опустил руки. Одновременно раздался короткий свист Рико — условный сигнал.

...Священник оказался высоким и сухощавым, в черной сутане, с широкой лентой через плечо и обычной шляпе священн-служителя. Каким бы странным ни выглядело его появление в таком окружении, как он ни запыхался, от него исходило внутреннее спокойствие; он, очевидно, знал, что нужно делать.

— Где раненый? — спросил он, повернувшись к Фигерасу и Родригесу. Мигель заметил, что оба спрятали оружие, и поспешил прикрыть свой карабин.

— Несчастный случай, святой отец, — объяснял Родригес. — Спасибо, что пришли.

На вид священнику, лицо которого пересекали две глубокие морщины, лет сорок. Взгляд, брошенный им на Родригеса, дал понять: ни в каких объяснениях он не нуждается. Приблизился к Мак-Лешу, который при виде священника лихорадочно заговорил :

— Падре Леон? Вы должны помочь мне. Укройте меня, пока я поднимусь на ноги.

Леон встал на колени, не жалея сутаны.

— Ты тяжело ранен, сын мой, — проговорил он звучным голосом. — Правда, я не думаю, что ты умрешь. И все-таки лучше будет, если ты ко всему приготовишься. — Звук его голоса нес в себе столько утешения, столько естественного участия...

Расстегнув пуговицы на груди, он достал серебряный крест, и Мигель понял, что священник призывает Мак-Леша исповедаться. Вообще Мигель не ставил священнослужителей ни во что, но сам факт прихода этого падре означал многое. Пусть они гонимы, но они не парии и достойны духовного напутствия — это тоже придавало мужества.

Мак-Леш воспринял происходящее иначе.

— Не болтайте чепухи, — выдавил он из себя. — Спрячьте меня в деревне! Здесь должно кое-что произойти... — Он протянул падре конверт размером в почтовую марку и прошептал: — Я предупреждал... я предупреждал их насчет деревни... насчет идиотских попыток установить контакты... Они все делают не так...

Священник приложил пальцы к губам и спрятал конверт, ничего не ответив. Никакого удивления он не выказал; заметив, что Мигель наблюдает за ним, дружелюбно обратился к нему:

— Видишь, как опасно приносить с собой что-то с той стороны...

Мигеля подмывало спросить, что в конверте, но задать вопрос не решился.

— Святой отец, — сказал Фигерас, — мы должны где-то оставить его.

— В Росалесе для него места нет, — ответил Леон по недолгому размышлению. — Суета нашего времени коснулась и этой маленькой деревни. — Сделав паузу, он посмотрел в сторону невидимых вершин гор. — Но в сьерре есть укромное место, и люди рассказывают, что там нашли себе убежище вера и свобода.

Там, наверху, кто-то есть? — спросил Родригес.

Священник кивнул, утирая платком лоб; конечно, ему неловко давать подобного рода советы, ведь он пришел помочь умирающему. Но все же он понял, чего именно от него хотят.

— А как найти туда дорогу? — настаивал Родригес.

Священник, Родригес и Фигерас отошли в сторону. Мигель видел, как Леон жестом указывал путь. Нет сомнений, падре готов помочь им, чем сумеет, но не подвергая себя опасности,

— Мне кажется, он за нас! — сказал Мигель Рико.

Рико наклонился над Мак-Лешем, поправляя повязку на ране. Его большие коричневые руки беспомощно скользили по телу капитана, он не знал, с чего начать. Потом Рико озабоченно проговорил:

— Тише, он кончается.