Сколько раз ни вспоминала бы впоследствии Даниела об этих минутах, у нее всегда появлялся на языке липкий привкус кока-колы или она видела перед собой осколки бокала. Обычно она не пила кока-колу, но Хулио, уходя к телевизору, поставил перед ней бокал. Когда она потихоньку отпивала глоток, льдинки позванивали по стеклу. От телевизора доносились отрывки речи военного министра:

— ...ибо империалисты не могут простить нам, что наша социалистическая революция произошла здесь, под самым их носом... и не наемники, а мужчины и женщины нашей страны защищают ее... В демократическом государстве оружие находится в руках простых людей...

А падре Леон продолжал уговаривать ее, и слышался плеск воды в фонтане, и из-под потолка лилась джазовая музыка янки — все это она хорошо помнит. Она всегда запоминала то, что сопровождало важные в ее жизни события. Позднее ей казалось, что в те минуты произошло все, чего она втайне опасалась и чего с мучительной тревогой ждала. И потребовалось на эти мгновения не больше, чем нужно мужчине, чтобы пройти от бассейна «Сан-Ремо» до северной стены здания, — какие-то полминуты.

Даниела сделала Карлосу знак, пошевелив кончиками пальцев, и вот он направился к ним. Люди приветствовали команданте, он рассеянно кивал в ответ. Обошел вокруг бамбуковых стоек и искусственного озерца с вьющимися растениями посередине, потом показался у винтовой лестницы, которая вела вниз, к киоскам и магазинам. Походка его, выглядит нормально — почему она подумала, что с ним что-то стряслось? Она не находила этому объяснений, пока не заметила: он без пистолета. Карлос никогда с ним не расставался, даже во сне, пистолет всегда был под рукой — привычка с партизанских времен. И вот — оставил в комнате... Но когда команданте подошел, Даниела не собралась с духом напомнить ему об этом.

Она еще в дороге заметила, что с Карлосом неладно. Положение обострялось, и это, очевидно, тревожило Карлоса, в Ма-гансасе она нашла подтверждение своей догадке. Он был подавлен больше других — наверное, остальным меньше известно. Необычным было и то, что они с Хулио и падре прождали его четыре часа. Обычно он сразу отпускал ее к сыночку. Произошло нечто такое, что заняло все мысли Карлоса. Если бы она могла ему помочь!

Ей запомнился мужчина за стойкой администратора — какая у него отталкивающая улыбка! А эти густые седые волосы над длинным морщинистым лицом... Его примерно час как нет на месте. Не ушел ли он вместе с Паломино? Когда команданте поднялся с ним наверх и долго не возвращался, Даниела подумала о Рамоне. («Ты уверена, что он все еще прежний?.. Прошу тебя, Даниела, не спускай с него там глаз».) Она возненавидела Рамона за эти слова, и, когда Карлос обходил вокруг бамбуковых стоек, сердце ее сжалось от сочувствия к команданте. Кто знает, какой груз его давит? Может быть, он узнал, что Рамон в нем усомнился? Какая ужасная обида! Но самая горькая обида не в силах лишить убежденности такого человека, как Карлос, тем более чтобы он стал на сторону врага... Надо попытаться поговорить с ним. Сейчас же!..

Когда Карлос скрылся за лестницей, падре Леон зашептал:

— За содеянное, дочь моя, тебе придется ответить перед высшим судией...

С тех пор как они сидят здесь, падре не перестает уговаривать, просить, настаивать, требовать, чтобы его доставили в испанское посольство. Называл адрес. Ссылался на обещание Паломино — он сам предложил проконсультироваться с консулом. Поскольку команданте нет, пусть Даниела устроит их свидание...

— Свидание? — повторила она в десятый раз. — Вы хотите просить убежища, вместо того чтобы оправдаться перед судом.

Из горла падре вырвались непонятные звуки: он увидел выходившего из-за вазы Карлоса. Морщины на лбу священника углубились — шанс упущен, подумал он, очевидно.

— Господь простит тебя, — прошипел он. — А я помолюсь за некоего Мигеля Пино, которого я встретил в горах с оружием в руках — в тот день, когда меня арестовали.

— Этого не может быть! — Даниела едва узнала собственный голос. Бокал выпал из рук и разбился. Она уставилась на осколки и коричневатую лужицу, расползавшуюся по мраморному столу. Взгляд ее блуждал по вестибюлю. Бамбуковые стойки, фонтан, мерцающая медь — все закачалось. Даниела закрыла глаза. Пружины дивана скрипнули: падре быстро поднялся перед подошедшим Карлосом.

— Команданте, что будет со мной? — услышала она его голос.

Паломино ответил:

— Вам повезло: всех испанских священников мы отправляем обратно к Франко. Хулио доставит вас в форт Кабанья. Ваше судно отходит завтра.

Даниела разбирала каждое произнесенное слово, но разум отказывался воспринимать что-либо из происходящего. Мигель, Мигель, Мигель! В висках невыносимо стучало, она прижала ладони к голове. Мигель, Мигель! Словно сквозь густую пелену тумана до нее донеслись слова падре:

— Благодарю вас, команданте, будьте здоровы!

И два человека, один в военной форме, Хулио, другой в сутане удалились. Она вскочила:

— Карлос... не дай ему уйти!

Ноги едва держали Даниелу, она в отчаянии схватила команданте за руку. Голос Карлоса звучал откуда-то издалека:

— A-а, знаешь, как трудно вывести таких субчиков на чистую воду? А создавать им ореол мучеников пользы нет.

— Нет, ты не знаешь, — простонала она. — Он только что сказал мне... он встречался с моим женихом! Мигель у «червяков» в Сьерре-дель-Мико. Понимаешь, что это значит? Он не просто перебежчик, он контрреволюционер, он враг, Карлос, враг!

Ужасно! Она кричала о своей боли и не испытывала никакого облегчения. Никаких слов не хватало, чтобы выразить разрывавшие ее чувства. А Карлос как будто не осознавал, насколько все ужасно. Его лицо оставалось безучастным, он не проявил ни понимания, ни просто любопытства. Такого с ним никогда не бывало! .

— Ты сейчас ничего изменить не можешь, — деловито сказал он. — Обсудим это завтра. У тебя есть номер в гостинице или поедешь домой? Черт, машину взял Хулио.

— Это теперь безразлично, — ответила она. — Посижу до утра и тут, все равно мне не уснуть... В вестибюле стих наконец шум. Подавив подступившие к горлу рыдания, собрав все силы, она объяснила:

— Я заказала комнаты только для тебя и Хулио. Он живет на двадцатом.

— Ты... заказывала комнаты? — Он как-то странно поглядел на нее. — Ты хочешь сказать, что о моем приезде они ничего не знали?

Даниела бросила взгляд в сторону стойки администратора:

— Тогда там стоял другой... Такой, с седой гривой. Который сел с тобой в лифт! Он не хотел и слышать ни о каких номерах. Но когда я назвала твою фамилию...

Как всегда, когда Карлос стремился докопаться до подспудного смысла сказанного, он надул щеки. Она заметила морщины у висков, темные круги под глазами команданте; это был один из тех редких моментов, когда можно поверить, что ему действительно за сорок.

— Послушай, девочка, Хулио останется ночевать в форте Кабанья, ему номер не нужен... — Наклонив голову и понизив голос, хотя поблизости никого не было, закончил: — Ты ведь знаешь, я люблю спать на верхотуре. Возьми мой ключ, одиннадцать-тринадцать, а я возьму ключ Хулио.

Она кивнула, ей все равно. Карлос достал ключ из кармана. При этом у него на лице появилось такое выражение, как иногда в Эсперансе, когда он давал понять, что он перехитрил врага. Мигель, ах, Мигель... Теперь он тоже враг.

А на экране Рауль Кастро провозглашал:

— Да здравствует рабочий класс! Да здравствуют крестьяне! Слава героям, отдавшим жизнь за родину! Вечная им слава! Да здравствует свободная Куба! Родина или смерть! Мы победим! Компаньерос, споем вместе наш революционный гимн!.. А теперь вернемся в свои батальоны и будем ждать приказа!..