На следующее утро Ной проснулся рано и, щурясь от света, прямо в трусах прибрел в гостиную. Олена встала уже давно: она сидела за столом умытая, аккуратно одетая. Под столом валялись крошки хлеба, со всех маркеров были сняты колпачки. Она подняла от тетрадей свежее лицо.

– Вот это да, – сказал он.

Олена засмеялась:

– Заспанный, в широких трусах. Вот мужская привлекательность по-американски.

Ной машинально кивнул и пошел в душ. Олена раздвинула занавески и без стеснения уставилась на него.

– Я залезла в Интернет, – сказала она, – и нашла, что в июне тоже есть СЭТ. Как думаешь, могу я сдавать тест в июне?

Ной только что намылил лицо и, прежде чем ответить, подождал, пока смоется пена.

– Думаю, в июне у тебя будут куда более серьезные шансы, чем в мае.

– Хоть ты и привлекательный, но не слишком хороший вдохновитель.

Ной хихикнул:

– Зато я честный.

– Я буду готова к июню. Запомни это.

– Слушаюсь, мой капитан. Может, дашь мне полотенце?

Она протянула ему полотенце. Принимая его, он коснулся ее руки своей, мокрой.

Если б сейчас не было всего лишь семь утра, он бы попытался затащить ее в ванну. Он вытерся, обернул полотенце вокруг талии и прижал к себе Олену. Она весело засмеялась, ощутив его влажную кожу.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

Мгновение они смотрели друг на друга, и тут зазвонил его телефон. Прошлой ночью Олена играла с ним и шутя поставила его на максимальную громкость в случае звонков доктора Тейер. От одного этого звука сердце Ноя сжалось.

– Что за хрень? – послышалось из спальни ворчание Федерико. – Выключи эту хреновину.

Федерико заявился домой поздно, и голос у него был недовольный. Ной схватил мобильник и выключил звук. На экранчике значилось: «Тейер, домашний». На линолеум капала вода, в окно лился солнечный свет. Секунду Ной колебался, отвечать или нет. Но доктор Тейер теперь была его единственным работодателем: ему придется ответить. Он открыл телефон.

– Алло? – сказал Ной.

– Р-р-р! – зарычал Федерико, заглушив ответ доктора Тейер. Ной закрыл дверь ванной.

– …едете?

– Э… нет, а что, должен?

Олена положила голову ему на грудь. Он чувствовал ее дыхание. Он случайно задел ее длинную шею и забыл убрать руку.

– Я думала, что сказала вам. Я просто уверена, что сказала. Мне необходимо уйти в половине восьмого, а в восемь принесут медикаменты. Я хочу, чтобы вы их взяли, а потом вы должны будете вовремя разбудить Таскани, чтобы она успела приготовиться к занятию.

– Вы ничего не говорили.

– А кто, вы полагаете, должен взять медикаменты? Дилан? Говорила я или нет, вы нужны мне. Возьмите такси. Я надеюсь, вы хотя бы уже вышли из душа?

– Да, – сказал Ной, отчего-то гордясь этой маленькой победой.

Доктор Тейер повесила трубку.

Значит, вот какова была жизнь Агнесс. Неудивительно, что она сбежала. Ной присел на край ванны и сидел, пока полотенце не промокло насквозь. Олена села рядом с ним, взяла его руку в свои и вздохнула.

– Что она хотела?

Ной чувствовал себя ужасно. Он был нужен Олене, она специально встала пораньше, чтобы заниматься с ним, а вместо этого ему придется сломя голову нестись на Парк-авеню и ждать какие-то там медикаменты.

– Она хочет, чтоб я немедленно приехал, – сказал он.

– А, – сказала Олена. Она попыталась скрыть свое раздражение, но ее тонкие темные брови нахмурились. – На целый день?

– Думаю, да.

– И это теперь всегда так будет?

– Не знаю. Прости, пожалуйста.

Олена встала и открыла дверь ванной.

– Не извиняйся, это же твоя работа, ты не можешь не поехать. Я знаю, что не могу тебе заплатить.

– Перестань, деньги тут ни при чем, ты же знаешь. Я был бы счастлив остаться здесь, с тобой.

– Тогда я сегодня сделаю еще один тест. Какой мне взять?

– Возьми С ЭТ-2001.

Олена кивнула и села перед разложенными на столе тетрадями и брошюрами. Когда Ной уходил, она не посмотрела в его сторону.

Под роскошным бархатным навесом у подъезда дома на Парк-авеню Ной чуть не столкнулся с доктором Тейер. Впервые он видел ее на улице, в солнечном свете, и это поразило его. Она выглядела моложе и казалась почти красавицей.

– Здравствуйте, доктор Тейер, – сказал Ной.

Консьержи посмотрели на них. Она ответила еле заметным формальным кивком и скользнула в дожидавшееся ее такси.

Ной прошел в квартиру Тейеров. Дверь, как обычно, была не заперта. Ранним утром воздух в квартире казался безжизненным, стоялым и темным. Какое-то время Ной походил по вестибюлю, разглядывая стоящие вдоль стены статуэтки. Ему было дико находиться в этой квартире одному – все равно что рассматривать внутреннее устройство закрытой музыкальной шкатулки. Из спален Дилана и Таскани не доносилось ни звука; они, должно быть, спали. Дилан, наверное, вернулся домой тогда же, когда и Федерико, – всего несколько часов назад.

Ной присел на твердую, обитую кожей скамеечку у двери, вынул тетради и позвонил Олене. Он успел разъяснить ей две задачи, прежде чем раздался звонок домофона и голос одного из консьержей сказал: «Посылка для доктора».

Ной закрыл телефон, принял медикаменты и отнес черную, на молнии сумку в кухню. Там, поддавшись любопытству, он открыл ее и заглянул внутрь. Десятки флаконов – санакс, кодеин, валиум, ритолин, – каждый в индивидуальной полиэтиленовой упаковке. Ной закрыл сумку и поставил ее в холодильник между упаковкой импортной моцареллы и пакетом апельсинового сока.

Он закрыл огромный холодильник, послышался чмокающий звук, словно захлопнулась дверца роскошного внедорожника. Он вернулся в вестибюль и еще раз позвонил Олене. Они снова попытались включиться в работу, но им обоим мешало, что Ной не может видеть, в каких местах Олена допустила ошибки. В конце концов Олена сама раздраженно попросила его оборвать звонок. Ной остался один на один с безукоризненно роскошным убранством апартаментов Тейеров. Он провел рукой по стальной поверхности кухонных шкафов, прошелся по холлу и потрогал статуи. Он рассматривал корешки книг, выстроившихся на единственной книжной полке: дорогие издания в безупречных кожаных переплетах расставлены в безупречном хронологическом порядке. Жить здесь – все равно что существовать внутри безукоризненной и лишенной всякого намека на индивидуальность журнальной картинки. Как, подумалось ему, обставил бы он эту квартиру, если бы деньги Тейеров были его?

Он раздумывал о том, чтобы позвонить матери и брату, но понял, что это плохая идея – они наверняка почувствуют молчаливое великолепие, которое его окружает, и это лишь усугубит нереальность происходящего.

Таскани может спать еще час. Ной прошелся мимо кабинетов доктора Тейер и мистера Тейера. Бумаги были убраны, письменные столы вынесены. На их месте расположились полированные березовые, по форме напоминающие яхты; они были покрыты кружевными скатертями и уставлены фужерами для шампанского. Напротив каждого места лежали ножи и вилки, массивными ручками напоминающие мечи. Лепнина на потолке была заново покрыта морилкой и лаком, стены были цвета персика. В целом обстановка казалась вычурной и странной, словно на Парк-авеню перенесли вывернутый наизнанку провансальский замок.

Ной дошел до столовой. Из-под двери торчал полиэтилен, приклеенный к полу упаковочной лентой. Когда Ной ступил в столовую, полиэтилен пошел морщинами. Портреты были убраны, стены выкрашены темной охрой. От окна протянулась нарисованная линия горизонта: голубой, подсвеченный солнечным желтым. У мистера Тейера, по всей видимости, была тематическая вечеринка: что-то вроде «Яхты на Ривьере».

На покрытии снова появились морщинки. Ной повернулся и увидел двоих латинос в малярских робах, с виноватым видом стоявших у входа. Малярские фуражки они держали у пояса, словно пришли отдать последнюю дань памяти покойного.

– Мистер Тейер ? – спросил один из них. – Здравствуйте, мистер Тейер.

Второй отчаянно закивал.

Первым побуждением Ноя было сказать: «Я не мистер Тейер», – но он понимал, что кто он все-таки такой, объяснить будет нелегко. К тому же он был вовсе не прочь на мгновение представить себя Тейером. Он пригладил волосы.

– Все в порядке. Я просто смотрю. Все великолепно.

С лиц маляров не сходил ужас.

– Я сейчас уйду, – прибавил Ной. Он прошел по расходящемуся морщинами полиэтилену и вышел из столовой.

Некоторое время он молча ждал в вестибюле. Ему разонравилось ходить по квартире: не хотелось, чтобы те двое рабочих видели, как в нем борются презрение и восторг. Но находиться здесь одному, без хозяев, было невыносимо страшно, он ощущал, что есть в этом нечто запретное и порочное, словно его заперли на ночь в музее, позволив ходить туда, куда в дневное время вход воспрещен. Он должен был с кем-то поделиться этим чувством – хотя бы для того, чтобы нарушить ложную торжественность этой квартиры. Может быть, Таскани уже встала. Ной поднялся по лестнице. Из-за дверей спален не доносилось ни звука, но под дверью Таскани лежал листок тонкой бумаги. Ной наклонился, чтобы прочесть:

Ной, спасибо, что приняли посылку (это, разумеется, означает, что вы пришли вовремя). Т. нужно будет покормить. Прошу, проследите за этим. Сегодня Вы должны остаться у нас на ночь. Я не могу заниматься детьми. Кроме того, я надеюсь, что Вы будете здесь завтра вечером и позаботитесь о Д. и Т. вовремя банкета. Можете привести любого, кому будет интересно пообщаться с нашими гостями (и наоборот, конечно!). Не забудьте разбудить Д., чтобы он не опоздал в школу.

Доктор Тейер (Сюзан).

Ной поднял записку, небрежно сложил и сунул в карман брюк. Заспанная и растрепанная Таскани вышла из ванной и увидела Ноя перед дверью своей спальни.

– Эй, – медленно проговорила она, – что это выделаете?

– Только что получил записку от твоей мамы.

– Она иногда ужасная стерва, верно? – сказала Таскани. Она прошмыгнула мимо Ноя и спустилась по лестнице.

Ной хотел сделать ей замечание, но не стал. В конце концов, то, что она сказала, было чистой правдой.

– Эй, – сказала вернувшаяся Таскани, – там, в столовой, какие-то парни.

– Да, они приводят дом в порядок к банкету твоего отца.

– Здорово, – Таскани зашла в спальню, – ну, заходите же.

Ной вошел. Она сидела на неубранной постели, на ней была поношенная маечка и пижамные штаны. Она откинулась на подушки и раскинула руки.

– Знаете, – проговорила она, закрывая глаза, – Агнесс всегда заставляла меня первым делом убрать постель, – она хихикнула, – компаньонка из вас ни к черту.

– Тогда тебе лучше сначала убрать постель.

– Нет уж, спасибо. – Она потянулась и, открыв глаза, посмотрела на Ноя. Одна бретель маечки упала, она выдохнула в обнаженное плечико и глянула ему прямо в глаза. Она флиртовала с ним, соблазняла его; он чувствовал, как у него участился пульс. – Ну, чем сегодня займемся? – спросила она.

– Сегодня ты напишешь проверочную работу по химии, – наугад сказал Ной.

Она надула губы:

– Я думала, вы говорили, что я не буду писать проверочные.

Ной скрестил на груди руки и повернулся к двери:

– Что ж, сегодня ты ее напишешь. Давай одевайся и пошли вниз. Я буду в кухне.

Таскани села на кровати:

– Какого черта?

– Я не шучу. Я буду ждать.

Он вышел из комнаты и, закрыв дверь, на мгновение прислонился к ней затылком, чувствуя, как пульсирует кровь в кончиках пальцев. Из-за двери послышалось шуршание простыней: она застилала кровать. Он спустился в кухню.

Через пятнадцать минут появилась Таскани, в мешковатой рубашке, молчаливая и смущенная. Ной велел ей сделать тест из учебника. В конце занятия они проверили наброски к ее следующему сочинению. В обед Таскани объявила, что хочет томаты с моцареллой. Ной достал моцареллу из холодильника, и Таскани язвительно засмеялась:

– Вы что, поставили туда транквилизаторы?

– Да. Они должны храниться в холодильнике.

– В мамином холодильнике. Он наверху, в ее спальне. Там есть шифр. 54-16.

Ной поднял брови. «Откуда ты знаешь шифр? » – хотелось ему сказать. Но заводить разговор на эту тему было ни к чему, да и прошли те времена, когда его могли шокировать порядки в доме Тейеров.

– Отнесу после еды. А сейчас помоги-ка мне, порежь томат.

Просьба явно застала Таскани врасплох, но, помедлив, она кивнула. Она положила томат на стол, Достав большой разделочный нож, неуверенно занесла над красным плодом, словно намеревалась его гильотинировать.

Ной отобрал у нее большой нож и дал маленький. Он показал ей, как нарезать помидор. Таскани так понравилось это новое развлечение, что она весь обед оживленно болтала. Потом она ушла: на очереди был урок верховой езды.

Занятие с Диланом проходило не так приятно, хотя бы потому, что Дилан и не думал показываться. Все послеобеденное время Ной просидел у него в комнате. Несколько раз он звонил ему на мобильник. Ответа не было. С час он посмотрел телевизор, потом позвонил доктору Тейер. У нее, вероятно, был сеанс: Ной попал на автоответчик. Ну что же, что он мог, то сделал. Целый час он праздно смотрел «Шоу Опры», заработав на этом 225 долларов, а когда пошла реклама, позвонил Олене. Ее настроение нельзя было назвать жизнерадостным.

– Что, Ной?

Ной убрал звук у телевизора.

– Ух ты, что не так?

– Ты не должен звонить мне на несколько минут, когда тебе нечего делать.

– У меня сейчас полно времени. Дилан не показывается. Я всего лишь хотел тебе помочь.

– По телефону это не получается, – она помолчала, – я опять набрала 1780.

– Ох, мне очень жаль! Как думаешь, в чем проблема?

– Я не смогу ничего сообразить, пока ты мне не покажешь.

– Послушай, у меня плохие новости. Мне придется остаться здесь на ночь.

– Ох!

– Все хорошо?

– Да, конечно. – По ее тону, Ной понял, что все совсем наоборот.

– Здесь завтра будет банкет. Хочешь приехать? Перед началом мы сможем немного поработать.

– Банкет на Парк-авеню? Звучит ужасно. Нет уж, спасибо. Мне надо работать.

– Я был бы очень рад, если бы ты приехала. Я так хочу тебя увидеть.

– Я подумаю.

Она отключила телефон.

***

Ной провел в комнате Дилана, ничего не делая, три часа. Можно сказать, он сам стал Диланом: валялся на кровати, чесался, смотрел телевизор и слонялся в Интернете. Три часа одиночества среди роскоши были одновременно приятными и мертвящими, отупляющими. Сначала он думал об Олене, но потом уже ни о чем не думал. Движения становились все более вялыми, комната словно наполнилась неизвестным плотным газом. Когда дверь наконец открылась, Ной еле сумел повернуть голову, чтобы посмотреть на вошедшего.

– Какого хрена? – широко ухмыляясь, спросил Дилан.

– Привет, – сказал Ной. Он посмотрел в телевизор, потом снова на Дилана. – Мы ведь должны были сегодня заниматься. Осталась всего неделя.

– Да-а? – Дилан бросил на пол рюкзак. – Подвинься.

Ной подвинулся. Дилан сел рядом с ним и прибавил громкость. Несколько секунд он смотрел на экран, потом сказал:

– Не думай, что я вообще собираюсь это делать. Это все так, в порядке бреда, чтобы мамаша не возникала.

– Всего 1580, Дилан. Если ты постараешься, у тебя получится.

– Ни хрена подобного. Я облажаюсь. Ты и сам знаешь.

– Нет, не знаю. Хватит уже себе напридумывать. Дилан тупо посмотрел на Ноя, потом снова уставился в телевизор.

– Ладно, чего там. Что на ужин-то?

– Не знаю. Придумаем что-нибудь. Дилан засмеялся.

– Я закажу пиццу.

***

Перед тем как уйти, Фуэн отвела Ноя в его комнату. Комната была маленькая, со вкусом обставленная и безупречно чистая, в ней витали запахи душистого мыла и кислородной косметики. Отутюженные хрустящие простыни пахли лавандой и заплесневелыми цветочными лепестками. Он немного почитал, потом выключил лампу. С Парк-авеню лился бледный чистый свет, серебривший углы полированной мебели. Ной не знал, сколько пролежал, думая о деньгах, своей работе, мистере Тейере, докторе Тейер, Таскани, Дилане, Олене. Спал он чутко, но когда проснулся, в окно уже било яркое солнце. Он сел на постели, среди жестких надушенных простыней, не в силах сообразить, где находится. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он в квартире Тейеров, а не в гостинице.

***

Таскани ушла на занятие по верховой езде задолго до того, как должен был вернуться из школы Дилан, и это дало ему возможность сгонять домой, переодеться и вернуться на Парк-авеню. Он надеялся застать Олену, но ее не было дома.

Ной вбежал в спальню и распахнул дверцу платяного шкафа. Он наденет брюки в полоску, свою репетиторскую чуть ли не униформу, и… розовая оксфордская рубашка тускло светилась в углу гардероба. Единственная его чистая рубашка. Он схватил толстую ткань.

Ной уже был на пороге, когда его заметила Гера.

– Ной! – вскричала она. – Ты не можешь явить в высшее общество вот так. – Она подошла к нему и потянула за рубашку.

Ной снял рубашку и стоял по пояс голый у стола, пока Гера ее гладила.

– Ну вот, – сказала она, – так-то лучше.

Ной натянул горячую рубашку и выскочил за дверь. Он надеялся, что галстук ему не понадобится.

***

Чтобы добраться до Тейеров, Ной взял такси и у самого здания попал в мини-пробку: у подъезда выстроились целых три грузовика с провизией. Ему пришлось выйти на Семидесятой улице и пройти пешком. Конечно, было бы куда приятнее подкатить прямо к дому на Парк-авеню, поставить ноги на сверкающий чистотой тротуар и под роскошным балдахином вразвалочку пойти к парадной двери. Получалось, что он с таким же успехом мог приехать и на метро, и сейчас шел как бы на работу. Если бы не розовая рубашка, его вполне можно было бы принять за еще одного идущего к ученику репетитора.

На докторе Тейер было вечернее платье. Она была сильно накрашена, тяжелое бархатное платье висело на ее узких плечах, как на вешалке. Бледная, с растрепавшимися волосами, она походила на дорогую сувенирную куклу.

– Ной! – воскликнула она. – Я так рада, что вы пришли.

Она жестом пригласила его войти и обвела холл рукой, словно Ной никогда не был здесь прежде. В соседней комнате слышались приглушенные голоса гостей. Спектакль, что разыграла доктор Тейер, возможно, предназначался для них: он не просто репетитор – он еще и друг.

– Все выглядит очень мило, – сказал Ной, потому что именно этого ждала от него доктор Тейер. Все выглядело совершенно так же, как и всегда.

– Благодарю вас! – весело засмеялась доктор Тейер. – Я бы взяла у вас пальто, но на вас нет пальто!

Ной вместе с ней посмеялся над непредсказуемостью мира. Он протянул ей завернутую в бумагу бутылку вина. Стоило оно всего восемь долларов, но этикетка, как ему казалось, производила впечатление дорогого. Нахмурившись и изобразив, что не одобряет его поступок, доктор Тейер приняла приношение и, забыв о том, что ей как хозяйке положено провести его к гостям, пошла в кухню.

На пороге столовой-яхты Ной остановился. Звучал регтайм. Несколько мужчин и женщин в деловых костюмах, собравшись вокруг рояля, обсуждали, что послужило причиной их столь раннего прихода. «Серьезно? – услышал Ной голос одной из женщин. – Я пришла потому, что Лондонская фондовая биржа уже закрылась!» Все с готовностью захохотали. Не зная, стоит ли ему к ним присоединиться, Ной постоял на пороге, зашел, потом вышел, словно прыгающий на поверхности воды поплавок. Он ничего не знал о Лондонской фондовой бирже. Он даже не знал, что там такая есть. Может быть, нужно помочь Таскани. Он направился к лестнице.

Откуда-то возникла доктор Тейер и схватила его за руку:

– Вы ведь еще не уходите? Они не слишком вас утомили? Недостаточно интеллигентны для вас? А ведь кто-то из них наверняка тоже учился в Принстоне, знаете…

– Нет, я просто подумал… я хотел проверить…

– Перестаньте беспокоиться о Таскани! Люди могут превратно это истолковать. Не сомневаюсь, моим гостям будет очень интересно пообщаться с вами. Я так рада, что вы пришли! Я хочу, чтобы они с вами познакомились. Пойдемте, я вас представлю.

Доктор Тейер потащила Ноя к комнате-яхте. Он попытался придумать, что ему сказать бизнесменам.

– Ной! – послышалось сверху. Ной с благодарностью обернулся.

Она стояла на балконе в позе сказочной принцессы, что собирается выйти к гостям и только и ждет, чтобы они отметили ее красоту. На ней было красное шелковое платье, спереди по лифу крест-накрест шла темно-красная лента и бантом завязывалась на пояснице. Волосы у нее были скромно собраны в хвост. Она уже не походила на девчонку-старлетку, но скорее на молодую прекрасную женщину. Она радостно захлопала в ладоши и снова превратилась в подростка.

– Ной! В моей рубашке!

Ной взглянул вниз, на рубашку.

– Да.

Доктор Тейер обвила рукой согнутый локоть Ноя. Рука была невероятно гибкая и сильная, как виноградная лоза.

– Это я купила рубашку, – сказала она и тут же засмеялась, чтобы смягчить категоричность своих слов.

Рука держала локоть, словно захлопнувшийся капкан. Доктор Тейер цеплялась за него, буквально повисла на нем, словно утопающая.

– Да, мама, – сказала, спускаясь по лестнице, Таскани. – Это ты ее купила. О Боже!

Доктор Тейер прошептала Ною в самое ухо:

– Мне нужно будет с вами поговорить, позже, когда ее не будет. Найдите меня.

– Что ты ему сказ-зала? – резко произнесла, почти крикнула Таскани.

– Тебя это никак не касается, – ответила ей мать.

Таскани задержалась на лестнице, посмотрела на мать, явно сделала над собой усилие, чтобы взять себя в руки, и, вновь обретя спокойствие и уравновешенность, преодолела последние несколько ступенек. Подойдя к Ною, она взяла его за другую руку.

– Вы так здорово выглядите, – сказала она. – Правда, мама?

– Да, – угрюмо подтвердила та, – он выглядит очень респектабельно.

Ной начинал нервничать. Они разговаривали не как мать и дочь, а как соперницы. И он почувствовал, что, несмотря на все номинальные попытки доктора Тейер утвердить свой родительский авторитет, они всегда были соперницами. Доктор Тейер не случайно так беспокоилась о Дилане и почти не замечала Таскани: Дилан, похоже, мог преуспеть в тех областях, которые не имели к доктору Тейер никакого отношения. Но Таскани… там, где появлялась она – красивая, юная, одухотворенная, – все взгляды обращались к ней и доктор Тейер обречена была поблекнуть. Ей было невыносимо увидеть дочь на балконе такой цветущей и безмятежной, в то время как она сама чувствовала себя измученной и больной. Она видела в Таскани одушевленность, которую утратила, жизненную силу, которую мечтала вернуть, призрак себя самой.

– Кто пришел? – спросила Таскани, поворачиваясь к гостиной. Это движение заставило всю троицу развернуться, и доктор Тейер оказалась прижата к перилам лестницы. Она отпустила локоть Ноя.

– Оставляю вас вдвоем, – проговорила она.

– А папа когда придет? – спросила Таскани, надув жевательную резинку и лопнув пузырь.

– Кто знает, кто знает. – Доктор Тейер неуверенно побрела прочь.

– Ух ты, – сказала Таскани, – вот накачалась. И что она, интересно, приняла?

– Хочешь поесть? – весело сказал Ной. – Я, по-моему, видел в кухне подносы.

Таскани прижала руку к своему плоскому животу:

– Куда мне, я уже так наелась. Но я могу пойти с вами.

Таскани постояла на кухне, пока Ной съел несколько бриошей. В конце концов ее увел в столовую какой-то словоохотливый дядюшка, и Ной остался наедине с закусками. Спустя непродолжительное время в кухне появилась доктор Тейер. Она открыла дверцу холодильника и только потом увидела Ноя.

– Ной! – громко произнесла она, – Что это вы тут снова делаете?

У Ноя рот был забит оливковой пастой, он пожал плечами и махнул рукой в направлении столовой, словно это все объясняло.

– Рада, что поймала вас, – сказала доктор Тейер. Она подошла поближе, и Ной ощутил, как от нее пахнет вермутом. – Дилан плохо выполнил проверочную работу. Мы очень за него волнуемся. Вы уверены, что не хотите попробовать себя в настоящем деле?

– Если, – начал Ной, – вы снова клоните к тому, чтобы я сдал СЭТ за Дилана, то я не хочу «пробовать себя в настоящем деле».

– Попытка не пытка! – засмеялась доктор Тейер. Она захлопнула холодильник, прислонилась к нему спиной, скрестила на груди руки и испытующе воззрилась на Ноя. На лице ее застыла ледяная улыбка. – Как насчет вина? Хотите, я попрошу официанта принести вам вина? Есть белое, розовое, красное…

– Белое, будьте любезны.

Доктор Тейер щелкнула пальцами. Улыбка превратилась в гримасу, словно она только что велела кого-то обезглавить. Она вышла из кухни.

Ной слизнул с пальца оливковую пасту и уставился в окно. Доктор Тейер не возвращалась. Вино так и не принесли.

Он высмотрел Таскани во главе стола из мореной древесины; она разговаривала с мужчинами в деловых костюмах, восхищенно толпящимися вокруг нее. Поймав взгляд Ноя, она помахала ему рукой. Люди в деловых костюмах повернули головы и почтительно закивали. Он поддернул полы рубашки и нырнул в толпу гостей.

Он узнал имена всех мужчин в деловых костюмах и тут же их позабыл. Имена такого сорта то и дело появлялись в газетах или в субтитрах телеканала Си-СПЭН ; Ной всегда пропускал их мимо ушей. Соломон X, Лидден III, Пауэлл X, Питер X Стоктон и полдюжины Эндрю. Спустя несколько минут беседы с каждым из них разговор загадочным образом соскакивал на альма-матер. При слове «Принстон» собеседник неизменно кивали проникался к говорящему теплым чувством; иными путями такого взаимопонимания можно было бы достигнуть как минимум после трех месяцев знакомства. Уже через двадцать минут Ной почувствовал, что у него появилось множество новых друзей.

Разговор зашел о политике: каждый терпеливо дожидался своей очереди, чтобы поимпровизировать на заданную тему, и делал восхищенное лицо, слушая монолог соседа. В таком легком разговоре поиски истины, глубинной сущности всегда считаются дурным тоном. Шутки там произносятся с непроницаемыми лицами, и каждый философ умеет быть клоуном. У каждого было много что сказать, внести свою лепту в разговор, – у каждого, кроме Таскани: она взяла на себя роль рецептора, воспринимающего чужую, склонную прощать свои грешки мудрость. Она смеялась, ловила восхищенные взгляды и уходила от ответа, когда просили высказать ее мнение. Ной хотел, чтобы она раскрылась, перестала зацикливаться на том, как она выглядит, но он не знал, как этого добиться. Может статься, семена уже посеяны и через несколько лет у нее будет достаточно уверенности в себе, чтобы отстаивать себя, а не свою внешность. Но это время еще не пришло.

Народ прибывал. Принесли съестное, и Ной был очень рад, что внимание гостей то и дело отвлекали вино и закуски. Приехала Октавия; Таскани завизжала и рванула к двери, чтобы ее поприветствовать.

На Октавии было коротенькое платьице; она сразила гостей ярко накрашенными, сложенными в эротический бантик губками.

Они с Таскани рука об руку набросились на двух не ожидавших нападения тридцатилетних холостяков, хихикая и толкая смутившихся мужчин. Доктора Тейер нигде не было видно.

Потом Ной все-таки ее увидел. Она, пошатываясь, стояла на балконе, возле двери в свою спальню. Она шумно вздыхала. Ной подумал, что она плачет, но в глазах ее читались оживление и веселость. Он понял, что она приняла какое-то сильнодействующее средство. Она обвела глазами комнату, сделала еще несколько глубоких вздохов, спустилась по лестнице и исчезла в толпе гостей.

Дверь отворилась, и пружинистой легкой походкой в комнату вошел мистер Тейер. Те из гостей, кто это заметил, встретили его приветственными возгласами. Он сразу же врезался в толпу и принялся лавировать между гостями. Ной стоял на другом конце вестибюля, полускрытый статуей гейши; он взял еще один бокал вина у проходившего мимо официанта. И тут он увидел, кто вошел в дверь вслед за мистером Тейером. Олена. Чтобы лучше ее видеть, он вышел из-за бронзовой статуи.

Волосы у нее были заплетены в аккуратную французскую косу. Голубовато-серого цвета платье простыми линиями спадало с узких плеч. Среди буйства золота и дорогих ароматов она выглядела простой и милой. Она вежливо стояла у входа, держа в руках бутылку вина, и всматривалась в толпу, ища взглядом хозяйку. Ной двинулся к ней, но толпа не пускала его. Сохраняя ту же милую, осторожную улыбку Олена медленно пошла в кухню. На горлышке бутылки пылал ярко-оранжевый ценник гарлемского супермаркета.

Оживившиеся, полупьяные гости, казалось, прилагали все усилия, чтобы помешать Ною добраться до кухни. Пожилая дама с торчащими ключицами оперлась на стол и загородила проход. Стоило Ною найти друзей, как пухленький человечек в жокейской куртке принялся энергично жестикулировать, блокировав и этот путь. Его хохочущая аудитория создала еще один барьер. К тому времени как Ной добрался до кухни, Олена уже исчезла. Ной взял себе еще один бокал вина и прихватил начиненное крабовым мясом сухое печенье.

Наконец он нашел Олену. Она была занята разговором с привлекательным мужчиной в льняной сорочке. Волосы на его темени вздымались внушительной темной волной, а на висках отливали серебром. Он о чем-то спросил Олену, она застенчиво что-то ответила. Каков бы ни был ответ, мужчина явно был очарован.

Ноя захлестнула горячая ревность. У собеседника Олены был такой представительный и аристократический вид, словно он только что сошел с рекламного плаката авто «астон-мартин». Ной склонен был думать, что такие типы ничем, кроме себя, не интересуются. Но этот буквально забросал Олену вопросами. И ведь наверняка ему и сказать-то нечего, но Олена, похоже, была от него в восторге – заканчивала за него фразы, а один раз даже приподняла бокал, словно желая выпить за высказанную им мысль.

Внезапно до Ноя дошло, что, стоя на пороге кухни, много толку не добьешься. Он хотел быть активным участником, а не сторонним наблюдателем. Таскани и Октавия стояли неподалеку, болтали с двумя молодыми людьми. К ним и направился Ной. Таскани встретила его радостными воплями, Октавия же притворилась, что вовсе его не знает, стояла, скрестив на груди руки. Ной немного постоял возле них, краем уха слушая – но не слыша – их разговор и неотступно думая об Олене. Он посмотрел туда, где она стояла. Ее уже не было, не было и того мужчины.

Ной отвернулся, стараясь скрыть панику и убедить самого себя, что его поведение неразумно. Ну где она все-таки? Тут он почувствовал, как его тронули за плечо. Он повернулся: Олена.

– Ты пришла, – сказал он.

– Ну конечно, я пришла. Подумала: вот удивлю тебя. Вот это квартира! – Она покачала головой.

– А я даже начал думать, что ты не подойдешь, не поздороваешься. – Голос его звучал одновременно жалобно и язвительно. И что это с ним такое?

– Видел, с кем я разговаривала? Тот мужчина в умопомрачительной сорочке с кружевами?

– Видел, – мрачно подтвердил Ной.

– Он очень занятный…

– Я заметил.

– Прекрати, Ной. Не глупи. Он учитель танцев. Он руководит юношеским отделением Гарлемского театра танца! Я ему рассказала все про то, чем ты занимаешься. Ты знаешь, что по программе «Шанс для каждого» ассигнования в школах для детей с задержкой развития – несколько тысяч долларов на каждого ребенка. Я рассказала ему, как ты здорово знаешь СЭТ, и он очень заинтересовался. Он отошел выпить вина, но скоро вернется. Он знает кое-кого, кто… стоп, сменили тему, быстро.

Импозантный мужчина подошел к ним и широко улыбнулся Ною:

– Значит, вы и есть тот самый блестящий репетитор.

– Не знаю, что нарассказывала вам Олена, – засмеялся Ной.

– Она очень высокого мнения о вас. Расскажите, чем вы занимаетесь.

В его голосе слышалась жесткость, отработанная выдержка. Он больше не выглядел снобом: Ной вполне мог представить, как он приходит на занятия в танцкласс в футболке и купленных на распродаже брюках. Он чувствовал, что дорогая рубашка для него, как и для Ноя, всего лишь маскировка. И Ной принялся рассказывать о том, чем он занимается.

Его собеседника все это живо интересовало. Большинство его ребят в конце концов оказывались в консерватории, но те, кто туда не попадет, должны были поступать на хореографические отделения крупнейших университетов, а поскольку они не получили нормального школьного образования, успешно сдать СЭТ им бывало нелегко. Если он сумеет выбить из федеральных властей финансирование, согласится ли Ной вести частные занятия?

Олена радостно слушала их беседу, но внезапно сжала руку Ноя. Следуя за ее взглядом, он повернулся: приехал Дилан, и вместе с ним Федерико. Рядом с ним Дилан казался юным попсовым кумиром, которому расчищает дорогу верный телохранитель. Парочка поднялась по лестнице и скрылась из глаз. Извинившись, Олена пошла за ними.

Ной попытался вновь сосредоточиться на том, чтобы уследить за быстрой мыслью своего собеседника. Новые федеральные программы позволяли оплачивать репетиторов для детей из бедных семейств, либо они могли обратиться в некоммерческие организации вроде «Подготовка абитуриентов». Он искал для своих ребят учителей-репетиторов, но не подумал о том, что хорошо бы найти репетитора, сведущего в подготовке к СЭТу. Не согласится ли Ной позвонить ему, чтобы продолжить этот разговор? Ной попросил визитку. Мужчина пожал Ною руку и исчез в толпе.

Ной посмотрел на карточку – плод его сотрудничества с Тейерами. Бурые чернила на темной бумаге, выпитое вино мешает как следует разобрать цифры. Но это было что-то, начало чего-то. Он представил, каково это – любить свою работу, получать за нее деньги и быть довольным тем, что ее делаешь. Это казалось блаженством, почти синекурой. Он захотел поделиться радостью с Оленой, отблагодарить ее. Но ее нигде не было видно.

Попивая вино, Ной разглядывал гостей. Они были уже повсюду, собирались в группки по углам, толпились в дверных проемах. Несмотря на все богатство Тейеров, это был Манхэттен, и вечера с большим количеством приглашенных неизменно заканчивались кучкованием и теснотой. Гости либо застывали как статуи, будто им было так приказано, либо передвигались окольными путями со строго заданной целью, словно шахматные фигуры.

Дилан и Федерико были наверху. Олена наверняка с ними. Надо было пойти поздороваться.

Проход через кабинет доктора Тейер был блокирован темным кольцом правоверных евреек в элегантных платьях. Ной решил пройти через кухню. Войдя туда, он увидел на другом конце человека, встречи с которым больше всего хотел избежать. Мистер Тейер корчился, пытаясь открыть зажатую между колен бутылку шампанского. Похоже, отвалилась самая важная проволочка, и теперь ему приходилось прилагать недюжинные усилия, чтобы извлечь пробку. Шелковые брюки дрожали от напряжения. Горлышко бутылки смотрело прямо на Ноя. Он отпрянул в сторону и ударился об открытую дверцу буфета. Она с треском захлопнулась. Мистер Тейер испуганно вскинул глаза, словно бутылка была проституткой, делающей ему минет. Он увидел Ноя, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. Никого, кроме них, на кухне не было, поле битвы принадлежало сейчас только им двоим. Сердце Ноя заколотилось быстрее.

– Принес один друг, – неуверенно проговорил мистер Тейер, поднимая злополучную бутылку.

Оба они были людьми искушенными в красноречии, и одному из них предстояло как-то начать разговор. Но вместо этого между ними повисло тягостное молчание. В глазах мистера Тейера не было и намека на извинение, и все же Ной невольно ему посочувствовал: он явно не знал, что сказать, и чувствовал себя в высшей степени неуютно; Ной не хотел бы сейчас оказаться на месте мистера Тейера. Ему вдруг захотелось извиниться и уйти. Но он знал, как бы яростно сражалась за него Олена, будь она сейчас рядом с ним, и как он сам будет потом злиться на себя, если упустит возможность сразиться с мистером Тейером.

Мистер Тейер поставил бутылку на стол и смял в пальцах фольгу. Похоже, он решил, что бутылка – более миролюбивый собеседник.

– Как же мне тебя открыть…

Первым побуждением Ноя было предложить свою помощь. Вместо этого он облокотился на стол.

– Похоже, у вас какие-то проблемы.

– Да-да-да, – зачастил мистер Тейер и, видимо, почувствовав, что его собственная поза и преувеличенная озабоченность бутылкой свидетельствуют о слабости, выпрямился и поставил бутылку на стол. – Я рад за вас, Ной.

– Правда?

– Конечно. – Он помолчал и испытующе заглянул Ною в глаза: – Ведь Минди вам позвонила?

– Это ваша помощница? Нет.

– Ох, – проговорил мистер Тейер, – а должна была позвонить.

Ной выпрямился в полный рост и вдруг увидел, что он немного выше, чем мистер Тейер.

– Что же вы поручили ей мне передать?

– О! Я действительно хотел, чтобы она с вами связалась. Вы бы сейчас уже были в курсе. Я в данный момент наблюдаю за рынком и не уверен, чего можно ожидать. И даже если все сложится удачно, не думаю, что мне следует сейчас предпринимать какие-то конкретные шаги. Впрочем, когда я на это решусь, я буду иметь вас в виду, у меня есть ваш номер.

– Как насчет материалов моего агентства? Вы нашли их полезными?

– Я не уверен, что понимаю, к чему вы клоните.

– Все, к чему я клоню, – это что вы меня одурачили. Вы использовали меня, чтобы добыть конфиденциальную информацию, а потом просто меня кинули!

– В бизнесе, Ной, все немного сложнее.

– Чушь собачья.

В глазах мистера Тейера вспыхнул огонек.

– Чушь собачья? Я не хотел вам говорить, Ной, но поскольку вы так стремитесь быть честным, я все-таки это скажу. Ваши конфиденциальные материалы – дерьмо. Ваш «учебный процесс» – дерьмо. Ваши учебники – пустышки. Все, чем вы занимаетесь, – это вдалбливаете в головы одиннадцатиклассникам задачки за седьмой класс. Я хотел найти магическую формулу, неожиданное и гениальное решение, которое помогло бы раскусить этот орешек. Но вам платят только за то, что вы дружили с моими детьми и показывали им листочки из словаря. Это порочная индустрия, создающая видимость необходимости там, где ее нет. Ода, конечно, это бизнес, хорошее вложение денег. Но мне не нужна ваша помощь в организации процесса обучения, потому что там нет никакого обучения. Я могу без чьей-либо помощи набрать группу вундеркиндов, псевдознатоков человеческих душ. Если люди готовы платить за привилегию пригласить юнца из престижного колледжа в свой дом, чтобы только было о чем болтать на вечеринке, я готов это уважать. Я только не вижу, чем бы вы могли мне помочь в организации этого предприятия.

Несмотря ни на что, честность мистера Тейера поразила Ноя. Его слова были безжалостными, но искренними. Он явно был очень умен и самонадеян и не отказывал себе в удовольствии высказаться, если тема была ему интересна. Он не просил о сочувствии.

– То, чем я занимаюсь… – начал Ной; голос его дрогнул, и пришлось заговорить снова. Пробка выскочила. Победоносно улыбаясь, мистер Тейер принялся наполнять фужеры. – То, чем я занимаюсь, – это и есть обучение, мистер Тейер. Мне не было бы нужды заниматься этим, если бы существовали какие-то магические формулы и тайные стратегии. Моя задача состоит не в том, чтобы научить, как обвести комиссию вокруг пальца и как максимально быстро попасть в колледж. Я беру вашего ребенка, который учится в одной из лучших школ в стране, имеет все, что только можно пожелать, и при этом не прочел ни единой книги и моментально забыл алгебру. Я тот, кто восполняет эти пробелы. Я показываю им, как правильно складывать дроби и извлекать корень из уравнения. Все, о чем я хочу спросить вас, сэр, – это почему дети гениальных родителей, дети, обучающиеся в лучших школах, во время тестирования вдруг выдают средненькие результаты. Средненькие. Или, если взять Дилана, – даже ниже среднего. Вы никогда не задумывались почему? Это просто. Когда он был маленьким, ему не читали книжек, никогда не поощряли, когда он брался разрешить какую-либо трудность, ему никогда не приходилось самому о себе позаботиться. Как же это талантливые, успешные родители воспитывают детей со средненькими способностями? Они думают только о себе, о своих собственных целях, не замечая того, что было бы лучше для их ребенка, они растят детей с той единственной мыслью, что в конечном итоге в мире останется хоть один человек, которому в обязанность будет вменено ими восхищаться.

Мистер Тейер наполнил фужеры.

– Вот, принес кто-то в подарок шампанское, – весело проговорил он, – думаю, правильным будет сразу же его и подать. – Он взял с подноса один фужер и поставил его на стол. – Может, и вы не откажетесь.

«Ну-ну, – словно говорил он, – не принимайте так близко к сердцу».

Затем он поднял поднос, кивнул Ною и вышел из комнаты.

Ной остался стоять, сжимая в руке бокал шампанского. Его вручили ему как утешительный приз за то, что так беззастенчиво использовали. Он сжимал бокал в руке, думая, что будет, если стекло лопнет и осколки врежутся ему в ладонь. Ему было жаль, что мистер Тейер уже ушел. Он хотел рассказать ему о Кэмерон, Сономе, всех тех учениках, которые сознавали свои преимущества, умели извлекать из них пользу и прилагали усилия, чтобы с честью выдержать грядущее испытание. А вместо этого он говорил о таких, как Дилан, «золотых детках». «Другие родители справились, – хотелось ему сказать, – отчего же вы совсем забросили своего сына? »

Ему нужна была Олена, ее рассудительность, ее доброта. Ему хотелось, чтобы она объяснила ему этот причудливый мир, символом которого был бокал шампанского, что насмешливо сунули ему в руки. Он решительно поставил бокал на стол и устремился в вестибюль. Уголком глаза он заметил, как мистер Тейер что-то ожесточенно втолковывает доктору Тейер. Она скрестила на груди худые руки. Он понял, что у него осталось не так много времени до того, как его попросят уйти.

Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице и постучал в дверь Дилана.

– Проваливайте, – раздался голос Дилана. Ной услышал, как засмеялся Федерико. Он открыл дверь.

Дилан стоял на коленях возле стола, рядом на полу валялся костыль, с толстых губ в подставленное жестяное ведро для мусора капала слюна. Федерико сидел на кровати и листал «Максим».

– Что за черт? – спросил Ной. – Что тут такое творится?

Ной заметил, как на лицо Федерико набежала тень, словно его разозлила щепетильность Ноя, но он тут же заставил себя изобразить дружелюбие.

– Эй, Ной, да не волнуйся ты, старик. У меня все под контролем.

– Что под контролем?

Дилан поднял голову. Глаза у него были налиты кровью; Ной едва мог их разглядеть за спутанной массой влажных волос.

– Я в порядке, – прохрипел он.

Ной встал на колени рядом с Диланом, придержал его голову, пощупал лоб. Кожа у Дилана была гладкая, он не вспотел; Ной не знал, был ли это добрый знак.

– Что ты ему дал? – спросил Ной.

Федерико передернул плечами:

– Пустяки, браток. Санакс, что же еще. Он, наверное, перед этим ширнулся или нанюхался. С ним уже такое бывало, он тогда быстро оклемался, а, Дилан?

Дилан утвердительно застонал. Дверь отворилась. Вошла Олена, она несла стакан воды и мокрое полотенце.

– Ной! – сказала она. – Видал, что мой идиот братец сделал с Диланом?

– Я ничего не делал. Он все сам, – огрызнулся Федерико.

Олена передала стакан Ною. Он поднес его к губам Дилана. Дилан коснулся губами края стакана. Губы у него были бледные и шлепали по стакану, словно копошащиеся личинки.

– Ему плохо, – сказал Ной.

Дилану удалось сделать глоток. Ной придержал его, и Олена прижала ему ко лбу полотенце.

– Ты красивый мальчик, – сказала она с бесконечной добротой в голосе. Он улыбнулся и коротко хохотнул. – Думаю, с ним все будет хорошо, – сказала Олена.

Ной повернулся к Федерико:

– Тебе лучше уйти, приятель. Ты уже посадил семнадцатилетнего подростка по уши в самое дерьмо. Значит, ты такой храбрый, что не побоялся прийти в его дом на вечеринку? Оставь его, пусть живет как может, ладно?

Федерико отложил журнал и заговорил тоном оскорбленного мафиозо:

– Что, кто-то вроде бы велит мне выметаться? Послушай-ка, не тебе мне указывать, понял?

Олена что-то резко сказала ему по-албански. Федерико встал и вышел из комнаты. Ной слышал, как скрипнула дверь, но захлопнуться ей не дали. Ной повернулся. В дверном проеме стояла доктор Тейер. Она увидела стоящего на коленях Дилана, Олену с полотенцем и Ноя со стаканом воды в одной руке и бокалом шампанского в другой.

– Что с Диланом? Что вы с ним сделали? – тихо спросила она.

– Он что-то принял, – ответил Ной, – думаю, с ним все будет хорошо.

– Какого черта? – захрипел Дилан. – Что эта здесь делает? Проваливай! О Господи!

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – В спокойном голосе доктора Тейер послышалась дрожь. Она прикрыла за собой дверь.

– Да!

– Перестань, – сказал Ной, – дай ей тебе помочь.

Дилан сбросил со лба полотенце, попытался сесть, но не смог. Олена отступила в угол.

– Какого черта! Мне не нужно, чтоб она мне помогала. Брось, парень.

– Значит, на этот раз ты и в самом деле нашел себе неприятности? – с внезапной желчью сказала доктор Тейер: она, по всей видимости, испугалась.

– Пусть она уйдет! – закричал Дилан. – Ну пожалуйста. Я просто хочу спать.

– Оставим его одного, – сказала доктор Тейер, – я буду за ним присматривать.

Она открыла дверь. Ною и Олене ничего не оставалось, как только выйти. Дверь закрылась. Все трое стояли в коридоре. Ной думал, что доктор Тейер рассержена или озабочена и хочет потихоньку переговорить с ними о Дилане, но она вела себя так, как подобало любезной хозяйке.

– Вы, должно быть, Олена, – сказала она, – я узнала вас по фотографиям.

– Приятно познакомиться, – пробормотала Олена.

– Спасибо, что пришли, – сказала доктор Тейер, – какое милое платье.

– Благодарю.

Доктор Тейер уставилась на ее ноги. Прочитав во взгляде доктора Тейер то, что та не особенно старалась скрыть, – что она здесь лишняя, – Олена объявила, что ей нужно в ванную. Доктор Тейер и Ной остались в коридоре одни.

Она приставила к груди Ноя палец. Она улыбалась, но костлявый палец был словно кинжал, Ною и впрямь стало больно, он невольно отшатнулся.

– Вы, – сказала она, – поставили мой пакет с медикаментами в кухонный холодильник.

– Что?

– В конце концов он, конечно, оказался у меня в спальне, но оттуда пропала вся партия санакса, – она недобро засмеялась, – а что бывает, когда санакс мешают с алкоголем, я знаю. Господи! – Она будто рассказывала забавный анекдот. – Что же будет с Диланом? Что вы собираетесь делать? Это может быть что-то более серьезное, чем алкоголь, я не знаю…

Доктор Тейер посмотрела Ною в глаза. Взгляд ее завораживал, в нем явились остатки былой силы, это был взгляд опытной и когда-то успешной обольстительницы. Взгляд ее покорял, но лишь потому, что в нем читалось былое величие, то загадочное и наводящее ужас, что таится в руинах древнего замка.

– Мой муж, – проговорила она, – очень недоволен, что я вас пригласила.

Она вложила в эти слова столько бескомпромиссной страсти, словно они с Ноем были любовниками на пике обреченной и порочной страсти.

– Правду сказать, – нерешительно начал Ной, – я зол на вашего мужа.

– Я предупреждала вас, чтобы вы подумали дважды, прежде чем с ним связываться. Он не знает жалости. Все наши друзья ощутили это на себе. Сильные остались, слабые ушли. Но я рада, что я вас пригласила, – быстро добавила она. – Ему нужно было, чтобы ему открыли глаза на то, что он сделал. И похоже, вы преподали ему урок. Думаю, вы смогли до него достучаться. Похоже, он задумался. – Доктор Тейер легонько похлопала себя по лбу.

Ной кивнул и уставился на крашеные золотистые волосы доктора Тейер, под которыми проглядывали стальные корни.

– Он очень недоволен, – повторила доктор Тейер в каком-то странном экстазе. Похоже, что она не может припомнить ничего более приятного.

Ной снова кивнул. Его явно подталкивали к тому, чтобы он совершил какое-нибудь недостойное действие – сексуального характера или, может быть, словесное оскорбление, и сейчас, когда мозг у него был затуманен вином, он не мог придумать, как бы ему из этого выпутаться.

– И знаете, Ной, – выдохнула доктор Тейер, – он имеет полное право быть недовольным.

– Не думаю.

– Я видела, как ушел этот ваш рослый приятель – ваш сосед, Фед, кажется. Если мне не изменяет память, это он только что был с моим наглотавшимся санакса сыночком. Я не думаю, что репетитор моего сына должен был знакомить его с подобным человеком, а вы?

– Я их не знакомил, по крайней мере не имел такого намерения, а причина того, что они…

– Дайте мне досказать. Мы платим вам, Ной, платим немало, а вы так и не справились с вашей задачей, не так ли? Все, что Таскани может продемонстрировать за весенний семестр, – это большой пожелтевший синяк, который и не думает пропадать. Вам удалось сделать так, что от нее ушла компаньонка, и вы не составили ей достойную замену. А что же Дилан! Он ни на дюйм не продвинулся в своих успехах в письменной части, и непохоже, чтобы и другие задания давались ему проще. Так за что же вы все-таки получили эти сорок тысяч долларов? О да, конечно, вы были хорошим другом нашим детям, мы оба не знаем, как вас за это благодарить.

Она была одновременно такой слабой и такой жестокой – Ной подумал о том, что бы он почувствовал, если бы ударил ее или придушил.

– Однако, Ной, – она потерла себе грудную клетку, – мы заплатили вам деньги и мы желаем иметь результат.

– Я знаю, к чему вы клоните. Забудьте об этом.

– Мы можем выдвинуть против вас весьма серьезные обвинения. Первое: вы приучили моего сына к… недостойной жизни. Второе: вы пытались заключить с моим мужем незаконное соглашение. Третье: вы должны были получать деньги за Дилана и Таскани через агентство, а сами получали оплату в частном порядке. Не думаю, что вашему агентству это понравится. И ведь они даже не знают о Монро Эйхлер, не так ли? И были так огорчены вашим провалом с ребятами из Филдстона.

Значит, она, чтобы только заставить Ноя принять ее предложение, звонила родителям его учеников из Филдстона. Его разобрал страх. Слишком во многом он мог ее обвинить; он выпалил:

– Это вы предложили оплачивать занятия в частном порядке. Я даже не…

– Это не я вот-вот потеряю работу. И какое вашему агентству до меня дело?

– Это вы им сказали – вы меня предали. А что я приучил Дилана к «недостойному образу жизни» – это чушь собачья! Он уже сколько лет таскает у вас из холодильника наркотики! Вы разрушили его амбиции, что ему еще оставалось делать! Вы незаконно нанимали репетиторов, обманывали, ловчили – Да что скажут ваши знакомые, если об этом узнают? А что будет с вашей репутацией, вашей психиатрией? Вы куда более уязвимы, чем сами думаете!

Доктор Тейер побледнела, потом вспыхнула. Ею овладели восторг и ужас одновременно: ее обычно мертвенное лицо оживилось, засияло. Она взглянула вниз, на ничего не подозревавших гостей, схватила Ноя за локоть и потащила его к своей спальне. Ничего не понимая, он позволил ввести себя в эту святая святых и только тут отпрянул и встал на пороге, скрестив на груди руки. Доктор Тейер потянулась, чтобы закрыть дверь, но сдалась, когда он не двинулся с места. Их разделяло всего несколько дюймов, они ощущали дыхание друг друга.

– Вы же знаете, что я бы ни за что не разрешила своим детям брать мои медикаменты. С какой стати? – быстро прошептала она в расстегнутый ворот Ноевой рубашки.

Ной замялся. Причина была очевидной, но и слишком сложной для того, чтобы он, в своем возбуждении, сумел ее сформулировать.

– Вы и сами ему их прописывали. Давали риталин – вчетверо больше обычной дозы и каждую ночь лошадиную дозу юнисома, чтобы он смог заснуть. Ему и воровать не надо было, чтобы забалдеть.

– И вы еще смеете обвинять меня – ив чем? Мой сын не умеет концентрироваться, так я ему помогала. Он не способен засыпать самостоятельно – я помогаю ему засыпать. Я не понимаю, какие у вас могут быть претензии.

– Забудьте, – сказал Ной, – это не мое дело.

Доктор Тейер схватила его за запястье. Пальцы были холодные, словно щипцы.

– Хотела бы я знать, что у вас на уме. Я все время чувствовала идущее от вас пренебрежение, с самого момента, как вы у нас появились. Казалось, вы своим глазам не верите. Скажите мне. Что же вы видите? Что бы вы сделали по-другому?

Слова и эмоции переполняли Ноя, раздражение и гнев душили его. Но он так долго подавлял свои чувства, так привык мириться со всем, чтобы только не потерять работу, что сейчас он просто не мог высказать ей все в лицо. Наконец он выдавил из себя:

– Вы… его погубили.

– Я его погубила!? И как же это я его погубила? – Возбуждение ее нарастало. Она еще более энергично потерла ладонью ребра.

– У него не осталось никаких желаний. Он так привык, что ему помогают репетиторы, транквилизаторы, что разучился делать что-либо самостоятельно. Вы не позволяли ему пробовать свои силы, учиться на своих ошибках. Ведь люди только тогда и бывают счастливы, когда им удается чего-то достигнуть, разве не так? А ему не к чему стремиться. Вы предупреждали все его желания, и сейчас он ни на что не способен, ведь его репетиторы любую работу сделают лучше его. А это тупик. Он ничего не способен сделать самостоятельно. – «Он, – подумал Ной, – никчемный и гадкий принц».

– Так что же мне делать? Как положить этому конец?

– Нет, – сказал Ной, – слишком поздно. Доктор Тейер все еще держала его за руку, и теперь ее рука медленно поползла от запястья к плечу.

– Зачем же вы тогда мне все это говорите? Просто от досады?

Ной почувствовал, что у него нет сил ей сопротивляться. Хотелось оттолкнугь ее, повалить на кровать.

– Я и сам не знаю, – ответил он. Он и сам не знал. И потом, что в этом такого уж плохого ? У этого семейства достаточно денег, чтобы обеспечить Дилана помощниками на всю жизнь. Он может хоть всю жизнь оставаться ребенком. Его всегда будут окружать более способные, чем он, люди, – он будет королем, а они – его министрами.

– Я так и думаю, что у вас всегда это было на уме, – проговорила доктор Тейер, – работали, зная, что ситуация безнадежна, получали за это деньги, успокаивали меня, говорили, что все хорошо, – все для того, чтобы выкачать из нас побольше денег. Вы использовали нас ради собственной выгоды, Ной. И теперь, когда уже нечего больше взять, вы раскрыли свою истинную гадкую сущность. – Она отступила на шаг и, широко раскрыв глаза, уставилась на Ноя, ожидая увидеть, какой эффект произвели ее слова. Она хотела увидеть хоть что-нибудь – гнев или страсть, – ей, в ее омертвелом состоянии, было бы приятно любое проявление чувств. Ной мог дать ей с размаху пощечину, и она, улыбаясь, подняла бы окровавленное лицо.

– Вы платили мне за работу, – сказал Ной, – и я сделал все, что было в моих силах. Ни один хозяин не станет винить за это своего работника.

Ну так закончите работу, – выдохнула доктор Тейер. – Ведь вам же платили за то, чтобы мой сын стал успешнее заниматься. Он не стал успешнее заниматься, а значит, вы не выполнили свое обязательство. Но вы еще можете это сделать. Вы один можете помочь этому мальчику попасть в колледж. Как вы можете так запросто от этого отказываться? Вы получите деньги, Дилан получит образование, уедет из этого ада, как вы, вероятно, это себе представляете. И все, что от вас требуется, это сделать то, что вы уже делали прежде. Какая разница: помочь ученику выполнить тест за неделю до экзамена или во время самого экзамена?

– Это дело совести… – начал Ной.

– Вот именно, – нервно засмеялась доктор Тейер, – вы живете в Америке, Ной. Деньги – это единственное, чем измеряется совесть.

Для затуманенного алкоголем рассудка в словах доктора Тейер было определенное очарование: разве многим отличается идея сдать тест за Дилана от всего того, что он уже для него сделал? Так или иначе, он уже три года занимается тем, что помогает привилегированному сословию застолбить себе места в элитных колледжах, пусть и не прибегая к открытому мошенничеству, но с тем же эффектом. Это из-за Ноя Гарвард и Йель по-прежнему собирают под своей крышей сынков толстосумов, подобные же династические клубы существуют и в Кембридже, и в Нью-Хейвене, и в Бостоне, и в Нью-Йорке. И это из-за Ноя десятки таких, как он, абитуриентов не поступят в этом году в Принстон.

Доктор Тейер шагнула внутрь спальни и поманила за собой Ноя. Он не двинулся с места. Она наклонилась к своему ночному столику и, схватив с него банковский чек, протянула его Ною.

– Что это? – спросил Ной.

Она стояла посреди комнаты, еле удерживая чек кончиками пальцев. Ной протянул руку, взял чек и, едва глянув, прижал к своей рубашке. Его кредитные карточки были просрочены. Ему не на что было даже купить еду.

– Вы шутите, – сказал он.

– Восемьдесят тысяч, – сказала доктор Тейер. Ной протянул ей чек:

– Возьмите, возьмите обратно, а то я его порву.

Доктор Тейер пожала плечами, улыбнулась, ее рука поглаживала затянутое в шелк бедро.

– Ну так порвите.

Ной сжал плотную бумагу, потом снова развернул чек и пригляделся к нему. Он был голубоватый, на нем стоял номер: 19563 – и название компании мистера Тейера. Можно считать, что мистер Тейер все-таки заплатил ему за консультацию. Он сможет купить маме настоящий дом или внести первый взнос за квартиру на Юнион-сквер. Или – при этой мысли он слегка погладил чек большим пальцем – он может расплатиться с долгами, а остаток потратить на обучение. Или учить ребят из Театра танца и купить себе яхту. И, в самом крайнем случае, он может обзавестись сбережениями. Никто из его семьи никогда не имел сбережений.

– Вы призадумались, – сказала доктор Тейер. Голос ее прозвучал совсем рядом. Он поднял глаза: она стояла прямо перед ним. От нее пахло, как от всей квартиры, – лавандой и старой тканью.

– Призадумаешься тут, – чуть не плача проговорил Ной, – это больше, чем получает моя семья за три года.

– Ваша матушка будет счастлива, – выдохнула доктор Тейер. – Этой девушке, Олене, эти деньги тоже могут принести пользу… – Она не договорила. Внезапно она схватила Ноя за ворот – он чуть не содрогнулся от отвращения, – верхняя пуговица отскочила, и она положила голову на его оголившуюся грудь. Он с ужасом смотрел на ее голову: кожа была местами серая, местами проступал полученный в Хэмптоне загар. – Возьмите его, Ной, – шептала она, – я хочу, чтобы вы его взяли, я не хочу его назад.

Она повисла на его плечах; не вполне соображая от выпитого вина, что происходит, он не протестовал. Она тянула его вниз. Они были уже возле кровати; почти теряя равновесие, Ной отрешенно уставился в пол, на роскошный темный ковер. Доктор Тейер повисла у него на шее, глаза у нее были как два черных колодца. Он посмотрел на ее пальцы, выбор был небольшой: сбросить ее на пол либо рухнуть вместе с ней и на нее. Губы ее раздвинулись, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла глаза и словно бы не могла их открыть. Она висела у него на шее, а он почти не ощущал ее веса, словно держал уснувшего ребенка. Она была почти что в обмороке, и Ной, шатаясь, подошел к кровати, попытался разжать ее пальцы, но ему это никак не удавалось. От отчаяния он впился в них ногтями, но они казались такими же невосприимчивыми к боли, как цепи. С губ доктора Тейер сорвался блаженный стон – любое прикосновение Ноя, пусть даже продиктованное отчаянной попыткой от нее освободиться, приводило ее в восторг.

– Какого черта? – Ему показалось, что это сказала маленькая девочка, но голос перешел в крик, и Ной узнал, кому он принадлежит, – Таскани. Он услышал шуршание ткани и ощутил толчки в позвоночник: это Таскани колотила свою мать по пальцам. Она вскрикивала, словно птичка, бьющаяся о прутья клетки. Потом пальцы разжались, и доктор Тейер осталась навзничь лежать на кровати. Ее бездонные глаза уставились на дочь. В полумраке Ной видел, как они то исчезают, то появляются – в такт миганию. Рядом стояла Таскани, волосы у нее были растрепаны.

– Какого черта, мама? – всхлипнула она. – Ну какого черта? Оставь ты его в покое.

– Это ты оставь нас в покое, – ответила доктор Тейер. – Тебе здесь не место. – Но слова ее звучали тускло и бессильно. Она свернулась калачиком, словно младенец в утробе матери.

– Ты свихнутая стерва! Ну почему ты такая? Ведь он же мой репетитор.

Таскани тряслась от ярости. Она снова едва не зарыдала.

Гнев дочери парализовал доктора Тейер.

– Прошу прощения, – сонно проговорила она, – я хочу спать, вот и все.

– Ты свихнутая стерва, – уже более спокойно повторила Таскани. В голосе ее появились новые, взрослые нотки, в нем слышалась глухая враждебность. – Ты думаешь только о себе.

Ной не хотел слушать, как Таскани его защищает, равно как не хотел смотреть, как корчится и стонет доктор Тейер. Вся эта ситуация была до крайности дикой и нелепой; он был на грани нервного срыва, голова кружилась. Кое-как поднявшись на ноги, он посмотрел в коридор.

– Где Олена? – спросил он Таскани. Она посмотрела на него затуманенными глазами, взглянула на дверь Дилана и пожала плечами.

Ной рывком открыл дверь спальни. Дилан лежал на полу, лицо у него было пепельно-серое, Олена держала на коленях его голову. Она тревожно глянула на Ноя.

– Ему плохо, – сказала она.

Ной опустился на колени. Дилан дышал, но едва заметно. Глаза у него были закрыты, с губ текла слюна. По штанине побежала струйка мочи.

– Его надо в больницу! – закричал Ной.

Он ожидал, что Федерико будет протестовать, но когда поднял глаза, увидел только Олену. Она сурово кивнула.

– Где Федерико? – спросил Ной.

– Испарился, – вздохнула Олена. Она подвинула колени, чтобы приподнять Дилана, и он, почувствовав это, поднял голову.

– Что? – сонно спросил он. В уголке его губ пузырилась слюна.

– Куда мы его отвезем? – спросила Олена.

– В Леннокс-Хилл. Это в паре кварталов отсюда.

Дилан приподнялся и тут же опять повалился на пол.

– Пойдем, приятель, – уговаривал Ной, поднимая его за плечи, – давай, пошли со мной.

Олена с Ноем вывели Дилана из спальни на балкон.

– А что его родители? – проворчала Олена, с трудом удерживая тяжелую руку.

– Его мать в отключке, – сказал Ной. – А отец… Даже не знаю, попробуем его найти.

Они потащили Дилана к выходу. Ной оглядел комнату – мистера Тейера нигде не было видно, но тут из спальни доктора Тейер вышла Таскани.

– Везете его в больницу? – встревоженно закричала она. – Я тоже поеду.

– Найди своего отца, – отозвался Ной.

– Зачем? Вы лучше его позаботитесь о Дилане.

– Сейчас же найди его, – строго сказал Ной.

Таскани исчезла. Ной с Оленой молча стояли возле двери, придерживая почти потерявшего сознание Дилана. В комнате было столько народу, что на них никто не обращал внимания.

И тут из-за угла показался мистер Тейер со стаканом в руке. Рукава рубашки у него были закатаны, на лице сияла широкая улыбка, но в глазах таилась холодная ярость.

– Что вы сделали с моим сыном? – Пальцы, сжимавшие стакан, побелели.

– Ваш сын накачался транквилизаторами вашей жены, – ответил Ной.

Мистер Тейер взглянул в побелевшее лицо Дилана, потом перевел взгляд на Ноя и Олену.

– Вы его куда-то хотите везти?

– Вам надо сейчас же отвезти его в больницу, – сказал Ной, чувствуя промокшую штанину Дилана.

– Мне надо? – засмеялся мистер Тейер.

Ной наклонился вперед и высвободил руки. Мокрый от мочи, Дилан повалился на руки своего отца. Мистер Тейер держал сына одной рукой так же равнодушно, как клюшку для гольфа. В другой у него по-прежнему был стакан.

Ной открыл рот и тут же закрыл. Он был не в силах выразить переполнявший его гнев и в то же самое время не сомневался, что мистер Тейер доставит Дилана в больницу. Олена взяла Ноя за руку.

– Спокойной ночи, мистер Тейер, – сказала она.

Олена открыла входную дверь и повела Ноя из квартиры. Он в последний раз обвел блуждающим взглядом апартаменты и поймал взгляд стоявшей на балконе Таскани. Она кивнула: она позаботится о том, чтобы Дилана отвезли в больницу.

Ной и Олена прошли несколько кварталов по залитой лунным светом Парк-авеню, прежде чем взяли такси. Ной сидел откинувшись на спинку сиденья, гладил Оленины волосы и смотрел в окно. В кармане рубашки лежал жесткий прямоугольник – чек. Уголки его царапали грудь. Этот кусочек картона был теперь единственным его оружием против них. В своей ненависти он хотел, чтобы они заплатили за все – за равнодушие к собственным детям, за свое богатство, за то, что они считали себя выше его. Он депонировал чек в ближайшем банкомате, прежде чем вернуться домой. После он решит, как поступить с этими деньгами.