Было без четверти семь, но Олене каким-то образом удавалось выглядеть свежей и отдохнувшей. Ной чувствовал себя не так хорошо. У него покалывало в глазах, всклокоченные волосы торчали в разные стороны. Он набрал полный рот кофе и медленно проглотил. Потом сообщил Олене результат теста. Она приняла эту новость стоически.

– 1620 из 2400. Ничего хорошего.

– Это выше среднего балла. Оценка за математику довольно высокая.

– Честно говоря, Ной, я хочу, чтоб меня считали очень умной. Я хочу учиться в самом лучшем вузе.

– Тогда нам действительно есть над чем поработать. – Он постарался, чтобы его голос звучал совершенно спокойно. Подогревать ее мотивацию проще всего, управляя ее желанием чего-то добиться в будущем.

– Сколько я должна набрать, чтобы попасть в Принстон? Или даже Гарвард?

Ной откусил кусочек тоста и, рассыпая крошки проговорил:

– В эти вузы попасть крайне сложно. Гарвард каждый год отказывает двум сотням учеников, у которых прекрасные оценки.

– Значит, мне понадобится получить больше 1700. Больше 1800 и 1900. Какой в среднем должен быть балл у абитуриента Гарварда?

– Я не знаю, – солгал Ной.

– Тогда скажи, сколько ты получил за СЭТ.

Этот вопрос рано или поздно задавали Ною почти все его ученики. Поначалу он отказывался отвечать, потому что не хотел, чтобы они начали сравнивать себя с ним. Но они воспринимали это либо как знак того, что он им не доверяет, либо решали, что сам он на СЭТе не преуспел. В конце концов он взял себе за правило отвечать быстро и просто. По крайней мере это убедит их в том, что он знает то, чему их учит.

– 1580 по старой системе подсчета. Сейчас это что-то около 2370.

– А! Значит, все-таки не высший балл! – Олена с энтузиазмом стукнула по своей кружке с кофе. – Я получу 2400.

Ной улыбнулся:

– Значит, право на ошибку отменяется, а?

– Ошибку? Отменяется. Довольно слов. Давай уже начинай учить.

Они повторили некоторые основные математические правила. Ной дал ей ряд упражнений с пропусками, чтобы вписать и дополнить, и список из четырехсот слов, которые необходимо было запомнить. Потом попрощался с ней и пошел к своей главной ученице, от которой больше всего зависело его благополучие.

– Всего пять дней! – говорила Таскани. – Пять Аней, и я уеду. Скорей бы уж, здесь стало совсем невыносимо.

Она сложила учебники на антикварный стул и поставила босые ноги на кипу, так что ее худые бедра обрамляли лицо как прутья решетки. Она сдула с ногтей невидимые пылинки.

Ной зевнул. Олена сейчас, должно быть, добралась до середины теста. Он представил, как она, в наушниках, подперев руками голову и массируя виски, пытается вникнуть в тест про образование туманностей.

– Вы ведь говорили, я могу пригласить друзей, так? Потому что Октавия не прочь поехать. Она живет за городом, в городе мы с ней почти не встречались, потому что она из Коннектикута. Я спросила у мамы, и она сказала: «Конечно, бери Октавию!» Агнесс уже купила билеты.

– Агнесс это одобрила? А та девочка может лазать по горам?

– Какая разница.

– Это пеший поход. По горам.

– Вы ведь не спрашивали меня, могу ли я лазать по горам. Не волнуйтесь, она делает пилатес .

***

Завтрак и обед Агнесс принесла, не говоря ни слова, словно угрюмый дворецкий. Хотя она не огрызалась, не повышала голос, Ной почувствовал, что она вот-вот взорвется. Закончив с Таскани, он отправился на ее поиски. Он нашел ее склонившейся над столом доктора Тейер, перед ней высились кипы бумаг, словно баррикада. Она сидела спиной ко входу.

– Здравствуйте, Агнесс, – осторожно позвал Ной, – как вы, подготовились?

– Вы насчет поездки? – проговорила она не поворачиваясь. – Да, я уже сделала необходимые приготовления. – Она помолчала и указала на груду бумаг: – Доктор Тейер желает, чтобы во время путешествия я занималась и этим тоже. Может, вы мне посоветуете, как тут быть? – Она сердито, выжидающе склонила набок голову.

– Я уверен, что доктор Тейер понимает, что вы неделю будете в отъезде и, следовательно, не сможете заниматься бумагами, верно?

Агнесс села вполоборота и устало посмотрела на Ноя:

– Ной. Ради Бога.

– Может быть, вы хотите, чтобы я с ней поговорил?

Повернутая к Ною щека застыла маской гнева.

– Нет. Все, чего я хочу, – это не участвовать в этой проклятущей поездке.

Ной переступил с ноги на ногу.

– Сожалею, что вовлек вас в это.

Агнесс резко повернулась к нему. Бледная, дрожащая, с ярко-красными губами, она напоминала сорванный дикий цветок. Ной застыл, пораженный ее гневом и красотой.

– Я тоже сожалею. Я думала, что это, возможно, будет по крайней мере забавно, но доктор Тейер не желает делать мне никакой скидки, понятия не имею, как мне прожить сегодняшний день без того, чтобы она на меня не наорала. Я не училась в Принстоне, Ной, со мной она так не церемонится – и у меня нет никакого желания провести пять ночей в палатке с… – ее голос упал до шепота, – Таскани и ее распутной подружкой Октавией!

Ной стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, не говоря ни слова. Казалось, Агнесс сейчас вскочит с места и бросится на него.

– Эти ребята и так достаточно трудные, – продолжала она. – Без того, чтобы нам еще валить их друг на друга. Напрасно вы это сделали. Почему вы не могли просто позволить мне делать свою работу, а сами заниматься своей? Я вообще-то и сейчас работаю, так что, может, вы пойдете и поищете себе другого идиота за двести долларов в час? Я получаю двенадцать.

– Однако, – тихо проговорил Ной, – поверьте, я desole.

Он вкладывал в это слово самый общий смысл, но тут же понял, что прозвучало это как сожаление по поводу ее низкого жалованья.

– Вы сожалеете. Ну надо же, как genereux ! Благодарю вас, Ной, ваша жалость мне не нужна.

– Я не хотел вас обидеть. Может быть, это мой французский.

– Ной, у меня mauvaise humeur . Уходите. – И она снова склонилась над своими бумагами. Ной постоял немного, глядя на ее затылок, не зная, что сказать. Волосы у нее подрагивали.

Она отвернулась, но продолжала краешком глаза за ним следить.

– Уходите, Ной. Не сочтите это за грубость, возможно, это мой французский.

На следующий день Агнесс сказалась больной и не пришла. То же было и через день.

– Ангина, – насмешливо доложила Таскани. – Да, – продолжала она, упиваясь намеком на сплетню, появившуюся в ее монашеской жизни. – Может, на это раз она и впрямь забеременела. Что, если она прямо в поездке родит, а? Что тогда будет?

Глаза у нее горели диким огнем. До отлета в Марсель оставалось два дня.

***

– Не понимаю. – Олена держала листок с текстом, испещренным аннотациями трех разных цветов. – Если они спрашивают, какой вариант ответа, говоря их словами, «менее всего подтвержден» авторской аргументацией, какой вариант я должна выбрать: самоочевидный или наименее очевидный?

Такой вопрос можно было ожидать от детей, чьи родители преподавали литературу в Колумбийском университете, – с куда меньшей степенью вероятности от албанских иммигрантов. Ной задумался, как это лучше объяснить. Но его голова была занята мыслями о Таскани и о том, что значило отсутствие Агнесс для их марсельского путешествия. Похоже было, что он обречен во время занятий с Таскани думать об Олене, а во время занятий с Оленой – о Таскани. Если б у него хотя бы было больше времени на адаптацию. А так он сломя голову мчался из Гарлема, чтобы успеть в Верхний Ист-Сайд, и рассудок его просто не успевал переключиться на другого человека.

– Ты сегодня невнимателен, – упрекнула его Олена, легонько постучав по руке.

– Да, извини, – отозвался Ной, наливая себе еще одну чашку кофе. – Дай мне подумать. Так, поглядим. Скажи, о чем этот отрывок?

– Об иерархических различиях между определенными средствами для…

– Перестань выпендриваться. Говорю тебе: задание на понимание текстов не требует блестящей эрудиции. Представь, что ты обычный прилежный читатель без излишних интеллектуальных замашек. Не анализируй, просто выдели суть. В двух словах: о чем этот текст?

– О садовых цветах и их видах.

– Хорошо. Теперь скажи: какой вариант ответа не имеет ничего общего с садовыми цветами, не важно, самоочевидно это или наименее очевидно.

– Ладно, ладно. Хорошо, мистер Умница-американец. Теперь я поняла. Вариант с геологией – мне кажется, это оно и есть.

– Хорошо.

Сегодня Олена выучила весь заданный словарь – от «наркотический» до «разоблачать». Испытывая к СЭТу искреннее отвращение, она тем не менее была заинтригована идеей поединка, словно весь СЭТ был, в сущности, огромным тридцатипятистраничным паззлом.

– Вообще вся текстовая часть отражает своеобразие американцев как нации, – заметила она, – большинство отрывков повествуют либо о коренном индейском населении, либо о гарлемском ренессансе. Попадаются и тексты научного содержания – чаще всего о женском образовании. Еще заметна занятная страсть к мемуарам китайских иммигрантов.

Ной кивнул.

– Похоже, что текстовая часть составлялась ребятами вроде тебя – умными белыми парнями, которых терзает чувство вины. Но математика! Что за тупицы ею занимались! Взять, например, такой вопрос: «Карлос доставляет пиццу. Если за час он доставляет девять пицц, сколько он успевает доставить в течение сорока минут?» Да, Карлос доставляет пиццу, но буквально несколькими строчками ниже Ингрид ездит верхом на уроки тенниса и обратно, и вдруг задумывается о том, какова средняя скорость ее лошади. Так кто все-таки катается на лошади, а кто доставляет пиццу? Я думаю, что это очень по-американски. Все очевидные детали тщательно выверены, все неочевидные убеждают, что в очевидных ничего не понятно.

Ной был целиком с ней согласен. Но было чересчур рано для глубокомысленного комментария. Он уставился на ложбинку меж грудей у Олены, виднеющуюся из старенькой маечки. Потом резко перевел взгляд на чашку с кофе.

– Может быть, я слишком неясно выражаюсь по-английски, – подколола его Олена.

– Нет-нет, ты прекрасно выражаешься. Просто я не выспался.

– СЭТ – дерьмо. Вот и все, что я хочу сказать.

– Ничего не поделаешь, – встрепенулся Ной, – тест очень важен. Если не считать СЭТа, то только обучение в престижной школе дает абитуриенту возможность попасть в хороший колледж. Гарвард не в состоянии оценить паренька из Оклахомы. Школа там настолько отличается от какого-нибудь Эксетера, что они просто не могут проверить, насколько объективны его оценки. СЭТ изменил эту ситуацию. Не будь его, я бы не смог попасть в Принстон.

– Думаю, тебе он нравится потому, что ты в нем преуспел. Набери ты 1620 из 2400, ты бы не был в таком восторге.

«Туше».

– Да, может быть.

– Вряд ли у меня что-то получится.

– Мы можем работать более интенсивно, когда Таскани уедет. Мы справимся.

Из спальни Ноя донесся грохот. В гостиную, шлепая босыми ногами по полу и скребя под трусами, вошел Федерико.

– Что за черт! – сказал он. – Что-то вы, ребята, больно уж рано.

– Это мое будущее, Фед, – яростно выпалила Олена.

Федерико издал насмешливое сюсюканье и, подойдя к Олене, крепко ее обнял.

– Разве не умница девчонка, а, Ной?

– Да, – ответил тот, – твоя сестра большая умница.

– Мальчики, мальчики. – Олена притворилась, что хочет стряхнуть обвившую ее руку Федерико, но тут же сдалась: – Ладно, ладно. Думаю, что вы правы. Я и впрямь чертовски умна, – она ткнула пальцем в бицепс брата, – по крайней мере настолько, что не шляюсь с богатенькими придурками, которые обращаются со мной как с обезьяной из зоопарка.

Федерико сделал каменное лицо, отпустил ее и резко выпрямился.

– Да ладно. Мы с Диланом и с его приятелями прошлой ночью классно провели время. Было здорово. А вы тут можете сидеть и надуваться от ума, пока не лопнете.

– Он играет под дурака, – сказала Олена Ною, – но я нисколько не сомневаюсь, что у него есть не только запах пота под мышками, но и самый настоящий мастер-план.

Ной тоже не сомневался, что у Федерико, как и у самой Олены, есть «мастер-план». Ной заметил, что, войдя в круг приятелей Дилана, Федерико перестал его приглашать провести вместе время. Федерико уже сделал заявку на членство в дилановской шайке, так же как Олена надеялась найти достойное ее общество в каком-нибудь из колледжей Лиги плюща . Федерико с Оленой использовали разные дорожки – один социальную, другая учебную, чтобы приобщиться к одному и тому же классу. Ной не был уверен, кто из детей Геры преуспеет больше.

***

Придя на следующий день к Тейерам, Ной узнал, что Агнесс по-прежнему уклоняется от выполнения своих обязанностей. Захваченная нарастающей интригой, Таскани взбудоражено шептала:

– Что будем делать, а, Ной? Ведь ехать уже завтра! Завтра! А Агнесс в постели валяется, будто помирать собралась. А может, она просто с женихом своим в Хэмптон умотала, вот и все дела. Как думаете, может, так оно и есть? Наверняка она никакая не больная.

Начав проводить все дни дома, Таскани стала покорной и нервной, словно запертая в клетку птица. Она сидела на огромном столе посреди нагромождения своих учебников и оглаживала руками ноги.

– Понятия не имею, – сказал Ной, – не знаю, что происходит.

– Но ведь я поеду, правда? Ничего не отменяется?

– Я надеюсь, что не отменяется. Но мне надо поговорить с твоей мамой. Она дома?

– Она вроде бы к пациентам ушла. Вы бы ей позвонили, – глубокомысленно предложила Таскани.

***

Ной отправил доктору Тейер послание; ответ пришел лишь когда уже начинался вечер. Он шел в спортзал, и в этот момент экранчик засветился Замигал проворно учтивый значок конверта, словно доктор Тейер послала всего-навсего запечатанное письмецо. Идя вверх по Риверсайд, он набрал пароль.

Первое послание оказалось от Тейера – мистера Тейера. Ной даже остановился от неожиданности.

– Добрый день, это Ной? У вас нет сигнала. Тем не менее это Дейл Тейер, мы встречались на прошлой неделе. Послушайте, я хочу с вами кое о чем поговорить, есть деловое предложение. Я только что узнал, какие грабительские проценты дерет ваше агентство, и думаю, я бы мог бы поставить это дело лучше. Хотелось бы обсудить с вами детали. Знаю, что вы завтра летите во Францию, по приезде прошу позвонить.

Мистер Тейер собирается открыть собственное агентство? У Ноя не было времени подумать; пошла вторая запись:

– Ной, здравствуйте, это доктор Тейер. Я получила ваше сообщение касательно Агнесс, и я действительно немало этим озабочена. Я сегодня несколько раз звонила ей, но она не ответила и не перезвонила. Боюсь, поездку придется отложить. У нас нет выбора. Потрудитесь мне перезвонить.

Ной помчался к своему дому, потом бросился обратно. Это нужно было как следует обдумать. Он поклялся, что не сойдет с тренажера, пока что-нибудь не придумает.

***

– Олена, – задыхаясь, выговорил он, едва войдя в квартиру. Пот тек градом и капал с его футболки. – Как у тебя французский?

– Parfait, courant. Et pourquoi?

***

Ной сказал доктору Тейер, что у него есть знакомая из Европы, которая прекрасно говорит по-французски. Доктор Тейер решила, что это знакомая по Принстону, и он не стал ее разубеждать: доктор Тейер так и ухватилась за эту возможность; она так привыкла к мысли, что десять дней Таскани не будет дома и она не будет создавать ей проблем, что вполне охотно согласилась обсудить варианты.

– Но, Ной, – сказала она, – не сомневаюсь, что это очень милая девушка, но я с ней не знакома. И кто поручится, что Таскани действительно будет заниматься французским языком?

– Она очень серьезная девушка, доктор Тейер.

– Не сомневаюсь. Но я хочу, чтобы и вы поехали тоже.

– Я?!

– Именно вы.

«В Европу с Таскани и Оленой ? » – пронеслось у Ноя в голове. Олена будет в восторге от того, что можно поехать за границу и получить за это деньги. С другой стороны, ей будет жаль отложить учебу. А так они могут заниматься всякий раз, как выдастся свободная минутка. С одной стороны, это совершенно не то, чем он должен заниматься, с другой – какие тут могут быть возражения.

– Думаю, я могу как-то пересмотреть свой график. Хорошо. Почему бы и нет?

Внезапно доктор Тейер расхохоталась.

– Что такое? – спросил Ной.

– Забавно, ведь вы же даже не учитель. Вы молодой человек, ненамного старше Таскани. Я даже представить не могу, во что это все выльется. Да тут еще и ее подружка. Таскани – девочка не простая, довольно колоритная.

Ее интонация не понравилась Ною. В конце концов, ведь это она сама попросила его поехать.

– Думаю, мы поладим.

Ной позвонил в «Эр-Франса и попросил заменить имя Агнесс в заказе на свое.

Двумя днями позже вся четверка была в Марселе.

***

Путешествие… что ж, путешествие.

Самолет направлялся в Штаты. Ной прижимался к задремавшей Олене. Они с Оленой сидели на диванчике, Таскани и Октавия хихикали и сибаритствовали в первом классе, и Ной был очень этому рад, рад тому, что бархатная занавеска избавляет его от ответственности за то, чем они сейчас могут заниматься.

Если вспомнить, как нелегко им пришлось в последние несколько дней, то, пожалуй, самым правильным будет предположить, что они просто спят.

Не без основания полагая, что ее роль в поездке весьма неопределенна, Олена возложила на себя обязанность летописца. Она объявила, что будет фотографировать девочек для семейного альбома Тейеров – какового, Ной не сомневался, не существовало в природе.

Ной поцеловал Олену в макушку, достал фотоаппарат и принялся смотреть фотографии на экранчике «цифры».

1. Тасканы и Октавия, взявшись за руки, стоят на тротуаре у дверей зала вылета аэропорта Кеннеди. Водитель такси с головой занят сложным процессом выгрузки багажа Октавии.

Расплывшееся нечто слева – это Ной, открывший дверь черного «мерседеса»-внедорожника и собирающийся забраться внутрь, чтобы поискать в расписании альтернативные рейсы: в аэропорт они прибыли с опозданием в два часа. Произошло это в основном из-за того, что Октавия засиделась у стилиста-парикмахера. Надо признать, прическа ее выглядела великолепно. Они с Таскани походили на спустившихся на тротуар международного аэропорта богинь.

2. Таскани и Октавия стоят у огромного окна в зоне вылета «Эр-Франс». Поза такая же, как и на предыдущей фотографии, – возможно, отрепетированная за день до отъезда. Снимок явно задумывался с тем, чтобы запечатлеть девочек на фоне самолета, но Октавия немного отклонилась в сторону, и неимоверная копна волос загородила обзор.

Октавия Каротенуто, родом из Милана, живет в Гринвиче, штат Коннектикут. Падчерица влиятельного, хоть и бесконечно осмеиваемого итальянского политика. Они с Таскани друг друга дополняют: Таскани – изящная кофейная чашечка, Октавия – круглое блюдце. У нее была плотная комплекция игрока в регби, которая, по мнению Ноя, соответствовала определенному типу лесбиянок, но крепышка Октавия была настолько проникнута чувственной уверенностью в собственной сексуальности, что ее рельефные мускулы и плосковатая грудь казались намеренно созданным образом, последним писком нового сезона.

3. В самолете. Девочки висят на спинках кресел, ухмыляясь во весь рот, и отчаянно топорщат большие пальцы. В соседнем кресле закрывший глаза французский бизнесмен всем своим видом показывает, что ни за что их не откроет.

Фотография, кажется, передает доносящееся из плейеров ритмическое громыхание и взрывы смеха, сопровождающие все новые открытия юных путешественниц. Сидящие поблизости пассажиры заваливаются набок – подальше от девочек. Не забыть при печати обрезать маленькую бутылочку вина на столике у кресла Таскани.

4. Марсельский аэропорт; получение багажа. Октавия лежит на груде своих чемоданов и преспокойно спит, позабыв о приличиях. Ее тело выглядит так, будто упало с потолка. На заднем плане Таскани, по-прежнему в наушниках, сидит выпрямившись, поджав ноги, словно русалка на скале среди водяных брызг. Из-за угла пялятся несколько молодых французов.

Рюкзак Ноя проделал свой путь в Марсель через Милан. До его прибытия остается четыре часа. За кадром: Ной и Олена готовятся к СЭТу, сидя на ковре в вестибюле для вновь прибывших.

5. Прощальный ужин перед началом шестидневного пешего перехода. Ресторан «Ле Руа де Куско» в Марселе: сбоку видна рука Ноя, энергично несущая то рту ложку с тушеным мясом и цветной капустой. Таскани и Октавия мрачно смотрят в тарелки.

Девочки так и не смогли привыкнуть к тому, что во Франции еда похожа на то, чем (или кем) она была до готовки. Свинья так до конца и не становится свининой, корова – говядиной. Из тарелки выглядывают кости и бледные хрящи. Октавия в отчаянии заказала суп из цыпленка. В бульоне и впрямь плавал умерщвленный цыпленок – разделанный и сложенный в тарелку по частям. Несколько позже Октавия согласилась-таки принять пищу из «Макдоналдса» – поп-корн и жареного цыпленка. Таскани, судя по всему, снизошла только до диетической колы. В тот вечер Олена специально ходила к девочкам в номер, чтобы поговорить с ними о еде (в основном, как она едко изложила Ною, о том, что ее следует есть). Ушла она от них рассерженной и обескураженной. С того вечера она стала их называть «Которая-Не-Ест» и «Итальянская Принцесса».

6. Завтрак в гостинице. Эту фотографию сделал Ной. Олена, Которая-Не-Ест и Итальянская Принцесса сидят вокруг стола в красивом, освещенном солнцем зале. Олена улыбается, но улыбка не может скрыть выражение легкого ужаса, не сходившего с ее лица на протяжении всего путешествия.

Ной вдохновляет девочек на то, чтобы они съели все до конца, поскольку это последняя еда, которую им не придется нести самим. Вдохновленная его речью, Таскани взяла круассан, разрезала его, разложила ломтики в форме звезды и потом съела половину.

7. Покупка продовольствия. Ной в супермаркете толкает громадную тележку. Таскани и Октавии нигде не видно.

Они появились, когда он уже подошел к кассе. Наверху обнаружился магазин одежды, по их словам, «дешевка, похуже, чем „Гэп“» .

8. Утро, тропинка, уводящая вверх, холмы в окрестностях Марселя. Таскани держит рюкзак как вечернюю сумочку, усилием воли скрывая ее вес, словно позирует на фотосессии. Рядом под весом собственного рюкзака изнывает потная и красная от натуги Октавия.

9. Проводник Бену поправляет Таскани ремешок. Картинная поза: одна мускулистая рука опирается о большой валун, другая обнимает Таскани за талию. Загорелые пальцы почти отсвечивают розовым. Стоящие поодаль Олена и Октавия внимательно за ними наблюдают.

Таскани и Октавия (как Ной подозревал, и Олена) прониклись к Бену пылкой страстью. Ною приходилось напоминать себе, что, может быть, все дело в том, что тот француз и их проводник. Еще он отец двоих детей. Может, они чувствуют себя защищенными. Какая разница.

10. Бену во главе отряда ведет их к вершине первой на их пути горы. Он – сама целеустремленность, немного похож на собаку породы бордер-колли.

От Олены Ной слышал, что Бену в восторге оттого, что его наняла англоговорящая группа. Хотя он покорил большинство мировых вершин, ему не выпадало случая попрактиковаться в английском с тех пор, как он учился в лицее. Помня об этом, он нашел смешные английские тексты и выучил несколько фраз. К несчастью, со времен лицея Бену позабыл все, что знал по-английски, так что продвинутые слова и выражения были единственными словами, которыми он владел в рамках английского языка. Три или четыре раза в день он их останавливал, начинал: «Было бы лучше, если бы…» – и не знал, как закончить фразу.

11. Время обеда. Которая-Не-Ест и Итальянская Принцесса поснимали шерстяные свитеры и разлеглись на скале в бикини. Далеко внизу синеет Средиземное море. Бену и Ной режут колбасу. Бену выглядит подавленным.

Ной только что сообщил Бену, что смысл поездки в том, чтобы научить девочек говорить по-французски, так что его английский не понадобится.

12. Ной и Бену на гребне холма вглядываются в горизонт.

Хотя со стороны кажется, что они – сама галантность, словно рейнджеры, решающие, по какой тропке лучше отправить женскую часть отряда, Бену и Ной так и не смогли найти общего языка. Бену робел от безукоризненной речи Олены и согласился говорить с девочками только по-французски, однако, не желая мириться с тем, что английский ему впрок не пошел, он решил приберечь свой бессвязный и изощренный монолог для Ноя. Ной, изнывая от жаркого солнца и тяжелого груза, передразнивал Бену, переводя его фразы типа «было бы лучше, если бы не было хуже» на такой же ломаный французский.

13. Лагерь, первая ночевка: Которая-Не-Ест и Итальянская Принцесса сидят на коленях, уставившись на маленький костерок, всем своим видом выражая протест против действий Бену, всьтающего в котелок с йодированной водой полпачки сухого супа.

14. Мастерский снимок ночного неба, сделанный Оленой. Силуэт палатки Ноя и Бену вырезает на звездном занавесе треугольник мрака.

Ной разделил палатку с Бену; днем он то и дело напоминал о своем присутствии и раздражал Ноя, ночью он не давал забыть о своем присутствии и раздражал Ноя несказанно. У него был удивительный, вероятно, годами тренировок отработанный храп. В начале ночи это был быстрый, ритмический посвист, напоминавший дыхательные упражнения дзэнского монаха Лемазе. Затем постепенно Бену вошел в раж, и его кашляющие всхлипы звучали с нарастающей и затем ниспадающей мощью на манер сирены, демонстрирующей пример доплеровского эффекта. Проворочавшись без толку несколько часов, Ной решил попробовать перевести Бену в состояние более легкого сна. Сначала он потряс палатку. Потом самого Бену. Наконец прибегнул к помощи звуков. «Тихо»,-громко шепнул он. Потом заорал: «Тихо!» Под конец его осенило: перевести на французский. «Силянс!» Он постарался прибавить еще и парижский акцент. Бену притих, и Ною в конце концов удалось заснуть.

15-48. Несколько дюжин фотографий колонок – марсельских фьордов в обрамлении буйной зелени.

искрящейся голубой воды, первобытных деревьев, вонзивших корни в песчаные дюны, словно корявые великаны, и т.д. и т.п.

49. Еще один панорамный снимок. На горизонте видны Олена и Бену, они с энтузиазмом взбираются наверх. Октавия отстала на несколько сотен футов. Сильно замешкавшаяся Таскани загородила полфотографии.

Бену посоветовал Ною занять позицию «замыкающего», а поскольку Таскани через каждые несколько шагов останавливалась и жаловалась, «замыкающий» «замыкал» колоссальное пространство. На все жалобы Ной отвечал однообразно: «Нет, мы не можем вернуться… нет, здесь нет другой дороги». Они шли к побережью через горы, огибая глубокие ущелья, наполненные водой из Средиземного моря. К концу дня жалобы Таскани иссякли, видимо, она скрепя сердце пришла к заключению, что из этой чертовой западни можно выбраться, только двигаясь вперед, во что бы то ни стало. Между тем Ной с завистью наблюдал за Оленой и Бену. Он сам хотел идти во главе отряда, чтобы иметь возможность разделить с Оленой впечатление от каждого нового открывающегося перед ними вида. Он мучился ревностью, как если бы ему пришлось держать в кулаке раскаленный камушек, и чувство это было в новинку для парня, который всегда сам бросал своих подружек. Олена была так недосягаема, что он и думать ни о чем другом не мог, как только о том, чтобы убежать вместе с ней в прибрежные горы.

50. Таскани взбирается на скалу. Взбирается на скалу! Ной стоит внизу, всем своим видом выражая готовность в любой момент поймать копну белокурых волос и стройные ножки, в случае если Тасканы упадет.

Поскольку Таскани возвращается целой и невредимой, этот снимок Ной увеличит и подарит доктору Тейер. Таскани взбирается на скалу. Скала покоряется Таскани. И, весьма кстати, Ной тут как тут, чтобы ее подстраховать. Хорошая реклама.

51. Лагерь, ночь. Олена сделала этот снимок, чтобы запечатлеть трогательный момент: Таскани и Октавия едят из пригоршень сухое молоко. Они хихикают и притворяются, что бросают друг в друга порошком. Ной и Бену стоят возле костра, скрестив на груди руки, и напряженно о чем-то дискутируют.

Запасы пищи подошли к концу.

52. Утро. Ной и Олена надевают пустые рюкзаки и прощаются с Таскани, Октавией и Бену. Их бодренькие улыбки – слабое прикрытие подспудного чувства вины и озабоченности. По мнению Ноя, вот такие же лица были у дровосека и его жены, когда они бросили в лесу Ганса и Гретель.

До каланок никак нельзя было добраться на машине, что и впрямь прибавляло им величия, но вместе с тем значило, что пеший путник мог без помех представлять себя единственным человеком во вселенной. Было решено отрядить Ноя и Олену за продовольствием. Или, точнее, найти дорогу и город с магазином. Бену должен был остаться с девочками. Официально это называлось «день на отдых». Ной и Олена оставили их с несколькими горстями сухого молока и половиной литра воды.

53. Лесистая местность, типичный французский пейзаж. Простор, зеленые холмы, никаких признаков цивилизации.

54. То же самое.

55. То же самое.

56. Изумрудно-зеленые холмы Прованса. Невесть откуда взявшаяся крепость. Олена поднимает руку в приветственном жесте.

Крепость оказалась единственной во Франции тюрьмой строгого режима. К стенам, поверх которых была натянута колючая проволока, подходили очень медленно и всячески показывая, что у них нет дурных намерений, – вдруг примут за мародеров или сбежавших заключенных и пристрелят – кто их знает, как у них, в Провансе, принято поступать с беглыми арестантами.

57. Стоя перед входной дверью, Ной чешет в затылке.

Нигде не видно звонка.

58. Несколько часов спустя: Олена, радостно улыбаясь, карабкается на холм. На поясе у нее болтается несколько тяжелых черных пакетов.

К ним в конце концов вышел охранник и никак не мог поверить, что его не разыгрывают, – даже после того, как Олена досконально описала, что с ними произошло: настолько его поразило, что кому-то вздумалось прийти в тюрьму за пропитанием. Он все же провел их в пищеблок, и там они поговорили с поваром. Добрую минуту или две он хохотал над тем, что албанка и американец явились в тюрьму за продуктами, но все же снабдил их водой и порошковым картофельным пюре, которое они и сложили в черные пакеты для мусора.

59. Ной на месте последней стоянки. Висящие на поясе сумки с продовольствием напоминают доспехи. В руке у него клочок бумаги.

На бумаге написано:

Cher Noah et Olena 23 ,

Благодарение Богу как долго вас уйти, экспедиция по каньонинг пересечь нам путь! Узнав наше несчастье, присоединиться к ним (во благо девочек). Ваша дорога вдоль над воды. Было бы лучше, если встретиться в Hotel Alize а Марсель (да?)

Avec salutations, Benooе 24 .

60. Олена сидит возле палатки и смотрит на Средиземное море. Солнце садится. Глядя на горизонт, она ест картофельное пюре. В уголке снимка: рука Ноя на ее руке.

Это был самый непростой момент: Таскани и Октавия, одни и без продовольствия, растворились где-то среди холмов Прованса. Однако Ной доверял Бену, его непомерное чувство долга, прежде раздражавшее Ноя, теперь приносило облегчение. Да к тому же остаться наедине с Оленой! Всю эту неделю совсем рядом с ним, не скованная ни работой, ни семьей, и притом все время в сотне ярдов впереди, – он чуть с ума не сошел. И вот теперь они наконец сидят близко-близко, и он никак не может заставить себя сделать какое-нибудь движение из тех, что он обычно делал, чтобы расшевелить понравившуюся девушку. Соблазнить или обольстить ее было бы косвенным унижением ее достоинства, ухаживание превращалось в сложный поединок, в котором он собирался преуспеть. Он не мог вести себя с ней, как с другими девушками. Она не оставила камня на камне от его обычной самоуверенности, заставила его мучиться страхом, что он неосторожно сделает что-нибудь, что ей не понравится. Он хотел узнать ее всю, до конца, и в ту ночь, в палатке в сотнях футов над пустынным и прекрасным Средиземным морем, он узнал о ней много, узнал, просто говоря с ней. Потом он поцеловал ее и пожелал спокойной ночи. Проснулись они в одном спальном мешке.

61. Марсель, Hotel Mize (вид изнутри). Ной и Олена сидят в противоположных концах темноватого вестибюля и смотрят каждый в свое окно, как два опоздавших пассажира в пустом зале ожидания.

Олена сообщила Ною, что каньонинг подразумевает карабканье на гору и бросание с вершины в реку, проносясь среди скал, ныряя в ревущую стремнину с каменистым дном и причиняя себе различные телесные повреждения всяческими иными способами. Мысль о том, что Таскани могла проделать нечто подобное, наполняла Ноя тревогой и чем-то похожим на удовольствие. Как ни крути, каньонинг – это тебе не ночная тусовка в «Пангее».

62. Hotel Alize (вид снаружи). Ной и Олена выбежали на улицу, чтобы встретить Таскани и Октавию (снимок сделан под невероятным углом). На Таскани и Октавии снаряжение для каньонинга – резиновые костюмы и красные пластмассовые шлемы.

Девочки напоминают манекенов для авто-краш-тестов или участников суперавангардной рок-группы.

Первой подошла Октавия, топая по тротуару, словно разобиженный ребенок; она прошла мимо Ноя и Олены, не говоря ни слова. Следом за ней по замусоренному асфальту бодро шагала Таскани. Она сбросила шлем и заговорила, захлебываясь от восторга: «С ума сойти, вот это было супер, а Ной когда-нибудь пробовал каньонинг? » Она прыгнула с высокой-превысокой скалы, – сначала так страшно трусила, но потом все-таки прыгнула, и все смотрели, а Октавия чуть в обморок не упала. А что, Ной специально придумал, будто у них кончилась еда? Потому что это было супер, и весь поход просто супер, прямо чистый адреналин. «А это вы видели? » Она спустила с плеча гидрокостюм и продемонстрировала жуткий синяк, багровый, с желто-зелеными краями. А сейчас ей надо быстренько это снять, они обещали вернуть костюмы.

63. Снято по настоянию Таскани. Синяк крупным планом. Огромный разноцветный кровоподтек с запекшейся сукровицей, похоже на нарисованную сепией старинную карту, протянувшуюся от мочки уха до ключицы. Перебитые сосуды напоминают озера и реки, желтые, голубые и пурпурные пятна – горные цепи и неизведанные земли. На губах играет гордая улыбка.

Таскани страстно желала запечатлеть себя с этим сувениром, этим доказательством того, что она пережила приключение, соприкоснулась с мощной и незнакомой силой, и эта сила ударила ее и оставила след на ее горле.

Ной же, глядя на этот снимок, думал только о докторе Тейер и альтернативных путях заработка.