Зеленоватый отсвет на поверхности. Вода густая и как будто застывшая. Над головой желтые облака впитывают жару. Сидни пережидает несколько волн, выбирая самую высокую. Но что-то случилось с ее координацией. Ей не удается почувствовать ритм накатывающихся волн.

Сегодня и завтра в дом начнут прибывать гости. Об угощении позаботится Хэрриет, девушка из поселка, которая «занимается подобными вещами». Хотя не может быть, чтобы в поселке и в домах вдоль пляжа было достаточное для такого бизнеса количество свадеб. Должно быть, Хэрриет также готовит для коктейль-вечеринок, тех самых, на которых супруги иногда не разговаривают друг с другом.

Погода в выходные будет неустойчивой. Это слово летает по дому, как волан для бадминтона. Оно доносится до Сидни со второго этажа, из кухни. Это самый точный прогноз, на который кто-либо отваживается.

Если погода останется просто неустойчивой, свадьба состоится на веранде. Если дела пойдут хуже, церемония пройдет в гостиной, из которой на время вынесут мебель. Приглашенных не много. Только семья и близкие друзья. Эта фраза вызывает у Сидни неприятные ассоциации с похоронами.

Родители Сидни приедут порознь. Венчание будет проводить священник из Нидхэма, который охотно согласился переночевать в лучшей комнате для гостей наверху. Подруги Сидни Эмили и Бекки приезжают завтра. Джефф будет представлен компанией побольше: Айверсом и Сахиром, а также Питером и Фрэнком. Явный избыток шаферов.

По подсчетам Сидни, сегодня за обедом будет одиннадцать человек. Формально это будет репетиция, хотя она займет не более десяти минут. Родители Сидни вопреки традиции свадьбу не оплачивают. Кроме того, у них могли возникнуть разногласия относительно места проведения обряда. Вместо них и свадьбу, и репетицию оплачивают мистер и миссис Эдвардс. На матери жениха также лежат все организационные вопросы. Ряд дельных замечаний и длинный список кандидатур, жаждущих предложить свои услуги, убедили всех, что она может позаботиться о мельчайших деталях предстоящего торжества.

Хотя родители Джеффа настояли на том, чтобы теперь Сидни обращалась к ним как к Марку и Анне, для нее они все равно остаются мистером и миссис Эдвардс.

— Пожалуйста, никаких ермолок или чего-нибудь в этом духе, — сразу же заявила Джеффу миссис Эдвардс, решительно устраняя с дороги еврейский вопрос. — Это неприемлемо.

— Не будь смешной, — ответил Джефф.

Вдалеке Сидни замечает необычайно высокую волну. Она знает, что надо бы отступить, позволить ей ударить себя под коленки и резко швырнуть на песок. Или она могла бы рискнуть нырнуть под волну, чтобы уклониться от несущей силы ее гребня. Сидни смотрит направо и налево. Кроме нее, в воде, которая сегодня кажется грязной, больше никого нет.

Волна приближается. Сидни слышит ее гневный рокот. Она поворачивается к океану спиной и выжидает. Самое сложное, как всегда, это поймать гребень.

Отчаянное безрассудство, быть может, даже ответная злость заставляют ее поднять руки и сложить ладони. Прибой так силен, что трудно удержаться на ногах. Перед ней как на ладони пляж, дом, волнорез, но она ничего этого не видит. Ее глаза как будто тоже обратились в слух.

Она не имеет права на колебания. Ее координация должна быть идеальной.

Волна уже рядом, Сидни выпрыгивает вверх. Слишком поздно она понимает, что не рассчитала. Волна бьет ее в спину и швыряет лицом на песок. Сидни пытается встать и не может, у нее нет опоры.

В легких почти не осталось воздуха, и Сидни отдается на волю волн. Безразличная стихия роняет ее боком на пляж, отступая, катит за собой. Сидни ее забава, ее игрушка.

Сидни измучена, ей не удается убежать от следующей волны, и она опять оказывается в воде. Она вонзает пальцы в песок, хватает ртом воздух и опять получает удар сзади.

Сидни позволяет четвертой волне толкать ее вперед, протаскивая животом по песку. Она выползает на песок; теперь она вне досягаемости океана. Вытерев с лица разъедающую глаза соленую воду, она видит перед собой знакомого мужчину с полотенцем.

Джефф заворачивает ее в розовое, как жевательная резинка, полотенце, ласково покачивает из стороны в сторону, прижавшись подбородком к ее шее.

— Ты богиня, — говорит он.

— У меня сегодня ничего не получается, сбит таймер.

— Это нервы, — успокаивает он.

— Ты так думаешь?

Он просовывает руку под резинку ее плавок. Старого купальника уже нет. Джефф настоял на его замене.

* * *

Исчезновение дочери привело мистера Эдвардса в отчаяние. Он развесил самодельные плакаты у пруда с омарами и у магазина. Уже через час позвонила молодая женщина с канадско-французским акцентом.

— Я видела девушку на плакате, — сказала она. — Она была на вечеринке с Элен.

У мистера Эдвардса перехватило дыхание.

— С какой Элен? — выдавил он.

— Она приезжает кататься на волнах. Кажется, она живет в Монреале.

Мистер Эдвардс устраивает сидячую забастовку в полицейском участке Портсмута. Он пытается убедить власти в необходимости применить незаурядные технологические возможности для расследования дела о похищении (невзирая на записку) его дочери. Элен Лапьер действительно пересекла границу в указанную ночь. Пограничник запомнил ее ослепительную улыбку, а также фразу о том, что она провела отпуск, катаясь на волнах в Нью-Хэмпшире. Ее нашли и допросили. Необходимость в проведении расследования отпала, поскольку представители канадской полиции, без предупреждения явившиеся в квартиру Элен, обнаружили там живую и невредимую Джули Эдвардс. Она сосредоточенно рисовала груши и явно была удивлена подобным ажиотажем. С готовностью заявив: «Я позвоню», — она тут же направилась к телефону.

Слезы отца оказались заразительными, и уже через несколько минут Джули рыдала.

— Я хочу поговорить с Сидни, — срывающимся голосом сказала она.

Сидни взяла трубку.

— Они хотят приехать, но я думаю, приехать должна ты, — сообщила ей Джули. — Я хочу, чтобы ты посмотрела на квартиру Элен. И познакомилась с Элен.

«В этом вся Джули, — подумала Сидни. — У нее и приоритеты не такие, как у всех».

Состоялось короткое семейное совещание, на котором было принято решение.

— Сидни и Джефф поедут в Монреаль, — сказал мистер Эдвардс. — Джули лучше всего отреагирует на появление Сидни, но я не хочу, чтобы она ехала одна.

Бена на совещании не было — он уехал в Бостон через несколько часов после ссоры с братом.

Сидни понимала, какими соображениями руководствуется мистер Эдвардс. Если бы в Монреаль поехал только он или Джефф, независимость Джули, не говоря уже о физической безопасности Элен, оказалась бы под угрозой.

Джефф и Сидни отправились на машине в Уайт Ривер Джанкшн в Вермонте, с противоположной стороны границы с Нью-Хэмпширом. Там они взяли билеты на поезд до Монреаля. Обстоятельства путешествия — чувство выполняемой миссии, ритмичное постукивание колес, быстро убегающие вдаль огни — создавали странное и чудовищно неуместное ощущение медового месяца.

Не способствовала выравниванию ситуации и их физическая близость. Сидни была совершенно не в состоянии переносить отсутствие Джеффа даже в течение ничтожно коротких промежутков времени. Например, пока он стоял в очереди за ленчем в вагоне-ресторане. Ей казалось, что в ту ночь на пляже она вошла в какое-то измененное состояние, в котором простые факты и ясная голова уже не играют никакой роли.

Джефф, похоже, испытывал такую же потребность. Они сидели бедро к бедру, тесно прижавшись друг к другу. Джефф постоянно к ней прикасался, дремал на ее плече, проводил пальцами по спине и по шее под волосами. От этого удивительно интимного касания Сидни впадала в почти гипнотический транс.

— У тебя необыкновенно вкусная кожа, — шептал ей на ухо Джефф, от чего у нее по спине пробегали мурашки.

Они оба пытались набросать словесный портрет Элен, укравшей у них Джули. Ни один из них не попал в точку. Сидни слишком бегло видела оригинал, и поэтому воображение рисовало ей атлетически сложенную женщину с гладкими черными волосами. Джефф представлял себе мечту всех мужчин — лесбиянку с ярко накрашенными губами и белокурыми локонами. Он продолжал настаивать на этом образе, даже когда Сидни выложила ему скудные улики, говорящие об обратном.

Джефф оставался в отеле, пока Сидни на такси ездила по названному Джули адресу. Квартира Элен Лапье находилась на пятом этаже дома без лифта в старой части города. Элен, встретившая Сидни у двери, не была ни крашеной, ни темноволосой. Перед Сидни предстала довольно миниатюрная женщина со светло-каштановыми волосами и ярко выраженными европейскими чертами лица (водолазный костюм удлинял тело, вода делала волосы темнее). Джули соскочила со своего табурета в углу и неистово сжала Сидни в объятиях. Сидни подумала, что это неистовство, скорее всего, говорит о радости обретенной свободы.

Элен, уважая чувства гостьи, не дотрагивалась до Джули во время визита. Никаких ласк, никаких демонстративных жестов собственника. Однако она позволяла Джули, которую переполняли чувства, время от времени себя обнять, пока она подавала чай, приготовленный в по-спартански обставленной кухне. В этом же стиле была выдержана вся ее небольшая квартирка, вплоть до ванной комнаты, хорошо экипированной пушистыми полотенцами, умывальником на мраморном пьедестале, дозатором из резного стекла, полным на удивление эффективного крема для рук.

* * *

Самым удивительным в этой довольно скромной квартире были огромные окна, выходящие на улицу. Они располагались над темной деревянной обшивкой стен, и в каждом было по шестнадцать витражных стекол. Иногда, при определенном освещении (Сидни впоследствии часто навещала Элен и Джули), казалось, что они перенеслись в Голландию семнадцатого века и что, повернув голову, Сидни может увидеть Джули с ее лицом фламандской красавицы в слоистом одеянии и с пяльцами в руках.

— Прости, Сидни. Мне так жаль. Я должна была тебе сказать. Я просто думала… — искренне каялась Джули, заикаясь и путаясь в извинениях.

— Ничего, — ответила Сидни. — Я понимаю. Честное слово. Просто то, как ты это сделала, очень напугало твоих родителей. Всех нас.

— Но вы бы меня не отпустили! — Джули умело оборонялась.

Сидни вызвала из отеля Джеффа. Когда он появился в квартире Элен, у Сидни промелькнула мысль, что она находится на свидании вчетвером.

Сидни держалась с Элен холодно, но вежливо, стремясь избежать неоправданного обострения отношений. Джефф, однако, был резок. Он потребовал, чтобы Элен объяснила ему, каким образом она убедила Джули оставить семью и сбежать из дому. Только в ходе длительных переговоров за чаем с великолепной выпечкой на фоне французского акцента Элен и вермеровских окон, придающих ситуации иностранное звучание, Джефф позволил убедить себя, что на самом деле именно Джули умоляла Элен взять ее в Монреаль.

С этими новостями он позвонил домой. Хотя трудно было ожидать, что мистера Эдвардса подобная сводка обрадует (в конце концов, он очень скучал по своей красавице-дочери и без нее ему было одиноко, не говоря уже о том, что Джули бросила школу), стороны пришли к компромиссу.

На следующие выходные Джули вместе с Элен, Джеффом и Сидни должна была вернуться в дом на пляже. Цель поездки — установление цивилизованных отношений.

Джули выслали по почте паспорт, чтобы она могла законным образом пересечь границу. (Сидни узнала, что без паспорта можно въехать в Канаду, но нельзя вернуться в Штаты.) Джефф и Сидни провели эту неделю (неделю отпуска Джеффа) не в доме на пляже, где все находились в подвешенном состоянии и царил хаос, а в Монреале, в маленьком гостиничном номере с двумя невообразимо узкими железными кроватями.

Вернувшись в отель после первого визита к Джули, Сидни заметила, что у Джеффа дрожат руки.

— Ты думаешь, они уже стали любовниками? — спросил он, входя в лифт отеля, построенного в начале двадцатого века.

— Думаю, да, — нервно ответила Сидни. При каждой остановке лифт слегка оседал, а Сидни не любила лифты — они напоминали ей о том, что шкивы могут выйти из строя, а тросы оборваться.

— Просто я… Это кажется так…

— Я понимаю, — ответила она.

Джефф прислонился к обитому кожей подлокотнику на стене маленькой кабины. Он выглядел измученным.

— Как ты думаешь, она счастлива? — спросил он.

— Очень.

— Ей всего восемнадцать.

— И я рада за нее, — добавила Сидни.

— Ты не думаешь, что Элен ее просто использует?

— Использует для чего?

— Для секса. Как человека, которого она может контролировать.

Сидни задумалась.

— И то, и другое может быть правдой. Секс очевиден. Джули красива. И доверчива. Но я не уверена, что контролировать Джули так легко, как это может показаться. Мне это не удалось. Я проводила с ней дни напролет и не знала, что она встречается с Элен.

— Мне следует волноваться? — спросил Джефф.

— Нам следует волноваться, но не чрезмерно, — ответила Сидни, включая и себя. — А также присматривать за ними. Мне удалось добиться от Элен обещания сообщить нам, если они соберутся в путешествие. Я не хочу, чтобы твоему отцу пришлось еще раз пройти через все это.

— А ты когда-либо… — начал Джефф, по всей видимости, обдумывая, как бы ему сформулировать деликатный вопрос, — ты не замечала ничего такого, что позволило бы предположить, что Джули лесбиянка?

— Для меня это явилось такой же неожиданностью, как и для тебя.

— Я только хотел спросить, она когда-нибудь…

— …заигрывала со мной? Нет.

Лифт дернулся и остановился.

— Как ты думаешь, сколько Элен лет? — спросил Джефф.

— Ей двадцать пять. Я спросила.

Двери раздвинулись, и Сидни шагнула в темноту коридора старого отеля. Джефф провел ее через лабиринт оклеенных обоями коридоров в их комнату. Он отпер дверь и отошел в сторону, пропуская Сидни вперед. Горничная уже задернула шторы.

— Ты голодна? — спросил Джефф. — Хочешь есть? Мне следовало спросить тебя раньше.

— Я просто хочу прилечь, — ответила Сидни. Она сбросила босоножки и с облегчением легла на узкую постель. Джефф тоже снял туфли.

Сидни наблюдала за тем, как Джефф расстегивает три верхние пуговицы рубашки. Этот жест доставил ей удовольствие. На мгновение Джефф замер, погрузившись в свои мысли. Она знала, что он все еще беспокоится о Джули, прокручивает в голове различные сценарии, пробует испытанные варианты, строит гипотезы, сопоставляет данные. Когда он, наконец, обернулся к Сидни, она уже освободила для него место рядом с собой. Меньше фута в ширину.

Он рассмеялся.

Джефф принялся разглядывать ее, задержавшись взглядом на обнаженных ногах. Его лицо начало меняться и терять свое сосредоточенное выражение, из подбородка ушло напряжение. Возможно, слова им уже не понадобятся.

Он опустился на коврик, поцеловал ее колени и начал медленно поднимать ее юбку.

Сида на биде в ванной комнате, Сидни, как ни старалась, не могла припомнить сексуальных особенностей своих прежних любовников и мужей. Она помнила их нежность, но не позы или отдельные события. Она полагала, это чисто женская черта. Сидни не сомневалась, что если бы она попросила Джеффа, он смог бы припомнить в подробностях десятки интимных встреч.

Когда она вернулась в номер, Джефф был уже одет.

— Давай куда-нибудь сходим, — предложил он. — Я умираю от голода.

Пройдя по боковым улочкам, они вышли к симпатичному бистро. Сидни взглянула на часы. Было почти десять часов, а люди (даже семьи с детьми) только садились ужинать.

Сидни заказала moules frites. Когда официант принес ее заказ, она ела, не произнося ни слова, в течение добрых десяти минут. Когда она, наконец, подняла голову от тарелки, ее первыми словами были:

— Мне кажется, я никогда ничего вкуснее не пробовала.

Несколько минут спустя Сидни уже изучала лицо Джеффа, опершись локтями на стол.

— Ты похож на отца, — сообщила она.

— В самом деле? — поинтересовался Джефф, делая глоток красного вина.

— Твои глаза. Фигура.

Джефф медленно кивнул, обдумывая ее слова.

— Мне кажется, ты похож на него не только внешне. Ты порядочный.

Джефф потянулся за картофелем. На его лице было написано удивление.

— Ты так думаешь? — спросил он.

— Твоя мать борется за положение в обществе, — пояснила Сидни. — А отец его занимает, не прилагая никаких усилий.

Джефф достал из кармана пачку «Голуаз» и на глазах у изумленной Сидни закурил.

— Я не знала, что ты куришь, — сказала она.

— Я купил их в отеле, пока тебя не было. Мне это показалось правильным. Когда ты в Риме… Сидни огляделась. Несомненно, в этом маленьком ресторанчике он был не единственным, кто курил.

— Ты против? — спросил Джефф.

— Нет, если только это не войдет в привычку, — ответила она.

Джефф затянулся. Сидни эта затяжка показалась слишком длинной для человека, который курит лишь изредка.

— Я не помню, чтобы кому-нибудь удавалось так лаконично сформулировать суть нашей семьи, — произнес он.

— Извини, — смутилась Сидни, — мне не следовало…

— Ты имеешь право на собственное мнение.

— Я не хотела…

— Как бы то ни было, — перебил ее Джефф, — ты не суешь нос в чужие дела, ты просто наблюдаешь. Если послушать отца и Джули, ты практически член семьи.

— Я думаю, у твоей матери на этот счет иное мнение, — улыбнулась Сидни.

Виктория, из чьей постели Джефф так недавно выбрался, привидением в желтом сарафане вторглась в мысли Сидни.

— Ты вспоминаешь Викторию? — поинтересовалась она. — Не жалеешь о своем решении?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — вопросом на вопрос ответил Джефф, поднося к губам чашку эспрессо.

Сидни молча на него смотрела.

— Я все понял, когда ты вышла из океана, — напомнил он.

Похоже, призрак Виктории преследовал только Сидни.

Все последующие дни они ужинали с Элен и Джули, всецело поглощенными сексуальным раем собственного производства. Сидни имела отдаленное представление о том, что может происходить в постели в квартире со старинными голландскими окнами, но не углублялась в подробности. Хотя Джули уже не была ребенком и имела полное право на сексуальную самореализацию (Сидни никогда не видела, чтобы она так светилась изнутри), недельного срока и нескольких неоспоримых фактов могло оказаться недостаточно, чтобы Джефф и Сидни смирились с новой жизнью Джули.

А неоспоримые факты всплывали на поверхность. После того как Джули, ведомая за руку Сидни, отважно вошла в воду и воскликнула: «ВСЕ В ПОРЯДКЕ!» (именно повтор этого возгласа в письме подстегнул память Сидни), она опять вернулась на пляж. Там она сидела, обхватив руками колени и наблюдая за катающейся на волнах Элен. Джули, как обычно, затруднялась что-либо объяснить и смогла только сказать: «Это было так красиво», что в равной степени могло относиться к Элен, ее водолазному костюму или процессу катания на волнах.

Когда Элен выбралась на берег, между ними завязалась беседа. Обсуждалась вечеринка.

— Где? — спрашивает Джефф, вновь вскипая при воспоминании о своих бесплодных поисках.

— В доме на пляже, где собираются все серферы.

То, что Джули напилась, было просто несчастным случаем. Элен выудила из Джули ее адрес (что было явным успехом по сравнению с количеством информации, которую удалось получить Сидни) и отвезла девушку домой. Она довела ее до двери, положившись на то, что тело Джули сделает остальное.

На этом все могло закончиться, если бы Джули не стала разыскивать Элен, каждый день приходя на пляж. (Когда она это делала? — хотелось спросить Сидни. — Неужели Джули каждый день выходила из дому сразу после нее?) Оставалось неясным, возникла их сексуальная связь в ту первую пьяную ночь или развилась со временем. Но ни Джеффу, ни Сидни спрашивать об этом не хотелось.

Когда отпуск Элен закончился и она собралась возвращаться в Монреаль, Джули стала умолять взять ее с собой. Элен поначалу колебалась, но, в конце концов, сказала «да». (По мнению Сидни, сказала с радостью.)

Элен не подозревала, что в свой чемодан Джули уложила холсты и краски, пока запах скипидара и олифы не проник из багажника старенького «пежо» на переднее сиденье. К этому времени они уже были в Берлингтоне, и им совершенно не хотелось поворачивать обратно.

Счастье Джули было осязаемым и затмевало эмоции окружающих. Хотя Сидни и не сомневалась, что Элен искренне привязана к Джули, радость канадки по сравнению с радостью Джули казалась сдержанной.

Счастье Джеффа и Сидни также померкло в присутствии Джули, что немало озаботило Сидни, как если бы они с Джеффом были несостоятельны по части восторгов.

Впрочем, наедине с Джеффом ее жизнь опять обретала полноту. Еда, вино и постоянное чувство усталости, проистекающее из частого и спонтанного секса, наполняли все ее существо радостью и покоем. Эта неделя показалась ей счастливым переходным периодом, подразумевающим надежду на будущее и теплые воспоминания о прошлом. Возможно, были и легкие намеки на несовместимость. Сидни отмечала, но никак не комментировала стремление Джеффа к длительным прогулкам в одиночестве, пока она читала в номере, а также отсутствие внимания, когда его мысли блуждали неизвестно где. Сидни также не указывала ему на не ускользнувшие от ее внимания легкие изменения в его личности. Город пробудил в нем нечто вроде страсти к бродяжничеству, неумеренную любовь ко всему европейскому, особенно в том, что касалось сигарет и вина. Ей эти мелочи казались незначительными и не заслуживающими упоминания.

Через неделю все четверо на поезде пересекли канадскую границу, а потом на машине доехали от Уайт Ривер Джанкшн до дома на пляже. Статус Сидни мгновенно вырос. Эдвардсы уже никогда не смогут относиться к ней как к наемной рабочей силе. Это обстоятельство заставило ее снова и снова спрашивать себя: возможно ли, чтобы сложные алгоритмы, включающие радость, разочарование, сексуальное напряжение и еле скрываемый антисемитизм, могли быть решены в рамках одной семьи?

Встреча с Эдвардсами произвела на Сидни впечатление случайной. Благодаря тому, что все внимание было приковано к безумно влюбленной Джули и миниатюрной канадке, Джефф и Сидни избежали досмотра. Более того, они выступали в качестве дипломатов, сидя между Эдвардсами с одной стороны и их дочерью и ее любовницей — с другой. Иногда Сидни исполняла роль переводчика.

— Полагаю, Джули хочет сказать, что она достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения, — поясняла она.

На следующий день Джули и Элен отправились обратно на север, сопровождаемые заверениями мистера Эдвардса о том, что он и его жена обязательно приедут в гости («всегда хотел еще раз побывать в Монреале»), в то время как Сидни и Джефф направились на юг, в Кембридж. Этому прощанию сопутствовало уникальное событие. Миссис Эдвардс, хотя и воздержалась от объятий, все же поблагодарила Сидни за то, что она вернула им дочь. Ни слова о многочасовых занятиях с Джули или о том, что Сидни обнаружила ее талант. Впрочем, Сидни была почти уверена, что этот талант все равно рано или поздно пробился бы наружу. Груши в Монреале были исключительно хороши.

Квартира Джеффа производила впечатление жилища холостяка, который хорошо зарабатывает, но предпочитает тратить деньги на все, что угодно, кроме декора. Она была недавно отремонтирована, и из ее окон в промежутке между двумя зданиями напротив открывался вид на Чарльз, узкую полоску сверкающей воды. Кожаный диван и две симпатичные лампы были, по-видимому, приобретены в порыве что-то сделать из большой гостиной с полукруглым окном с видом на реку. Но эти вялые потуги растворились либо в работе, либо в безразличии. Журнальный столик вообще относился к другой эпохе, да к тому же был весь изрезан (списано из Нидхэма?). Остальные комнаты оставляли впечатление заброшенности в типично мужском стиле.

Было совершенно ясно, что Виктория не жила в квартире Джеффа. Хотя Сидни и обнаружила в шкафу в прихожей пару ботинок из кожи аллигатора, размер семь с половиной, а также свернутые и засунутые в угол пустого ящика (видимо, «ящика Вики») стильные джинсы. В момент слабости Сидни их примерила. Они хорошо сидели на бедрах, но собирались складками на щиколотках. Сидни опять свернула их и засунула в ящик.

Когда Сидни проводила ночь у Джеффа, она сознательно избегала шкафов, используя в качестве ящика свой чемодан.

Хотя квартира Джеффа и отличалась смешением стилей и элементов, она была просторной. По сравнению с ней квартирка Сидни была крошечной и душной. Впервые за много месяцев войдя туда, она сразу поняла, почему предложение провести лето на пляже показалось ей заманчивым. Мебель была хороша (они с Дэниелом кое-что покупали вместе), но сама квартира оставляла впечатление помещения, в котором никто никогда не жил. Когда Сидни снимала ее, она не собиралась делать это жилье своим домом. Ей просто нужна была крыша над головой.

Осенью Сидни приняли на весенний семестр последнего курса Бостонского университета. Она приступила к занятиям в январе по программе, подобной той, по которой она занималась в Брандайзе, хотя ей зачли лишь некоторые предметы. Ее исследовательская работа вообще никого не заинтересовала. Сидни часто пересекала Чарльз, иногда приезжая раньше Джеффа, который помимо научной работы еще и преподавал. По вечерам они пили вино (по мнению Сидни, много вина; это ее настораживало) и ели приготовленный Сидни ужин. Либо встречались с кем-либо из друзей Джеффа в ресторане неподалеку. Айверс, ведущий спортивной колонки в «Бостон глоб», был осведомлен о процессах, происходящих внутри «Бостон Ред Сокс», лучше, чем кто-либо из знакомых Сидни. Фрэнк, который прежде работал с Джеффом в МТИ, теперь был безработным и пытался стать писателем. Сахир, работающий в банке в центре города, когда-то был соседом Джеффа по комнате в общежитии. Иногда ему звонили из разных экзотических мест. Он говорил на урду, снова и снова произнося единственное слово, из-за чего казалось, что он чихает («ачча!»). Сухощавый мусульманин, он походил на пакистанца, которым, собственно, и являлся. После одиннадцатого сентября его дважды задерживала бостонская полиция, а один раз Сахира даже выгнали из бара. Он относился к притеснениям спокойно, как будто считал своим долгом нести эту ношу. И еще был Питер, который мог слово в слово воспроизвести диалог из «Офисного пространства». Вечера с Питером, который работал на ускорителе частиц в МТИ, были интересными и веселыми. Никто из друзей Джеффа не был женат. И никого, похоже, особо не смутило исчезновение Виктории и появление Сидни.

Раз в месяц Сидни с Джеффом летали в Монреаль в гости к Джули, которая, похоже, блаженствовала. В конце весны она выставила одну картину на ярмарке ремесел. Было совершенно ясно, что у Джули незаурядный талант и что она далеко пойдет. Сидни была уверена, что картину тут же купят. Она ошиблась; картину не купили, и Джули подарила ее Сидни. Пять груш лежали в голубой дельфийской вазе, а за ними на столе виднелся нарезанный ломтиками лимон. Сок лимона выглядел так натурально, что его хотелось слизнуть.

Бен навестил Джули дважды, о чем она радостно сообщила Джеффу. Возможно, она не подозревала о разрыве между братьями, хотя могла бы задуматься над тем, почему Бен не приехал на обед в День благодарения, немало огорчив родителей. Сидни тоже была встревожена. Она перестала без конца прокручивать в голове воображаемый диалог с Беном и надеяться на примирение братьев. Сидни полагала, что, быть может, он пришел бы, если бы не ее присутствие. Но Джефф, который замолкал каждый раз, когда упоминалось имя Бена, был уверен, что дело не в Сидни. Негодование Бена вызвал он.

На Рождество Бен отправился в круиз.

Сидни не удавалось добиться от Джеффа признания, насколько тяжело он переживает эту ссору, насколько силен его ответный гнев. Но когда они заходили в какой-нибудь из бостонских ресторанов, на его лице всякий раз появлялось настороженное выражение и он быстро окидывал взглядом толпу, ожидая увидеть брата. Ни разу за год, прошедший со времени их знакомства, Сидни и Джефф не побывали на бостонской набережной, в Норт-Энде или в финансовом районе, где они могли бы столкнуться с Беном.

* * *

Во время своего первого визита в Нидхэм Сидни была очарована видом семейного гнезда и некоторых работ мистера Эдвардса. Ему, похоже, был приятен интерес Сидни. Уже давно никто не задавал ему вопросов о висящих на стенах рисунках в рамочках, большая часть которых скромно скрывалась в его кабинете.

Родовое поместье представляло собой расположенный на холме оштукатуренный дом в колониальном стиле, вместилище множества комнат. Как и большинство домов на улице, он был слишком велик для окружающего его дворика. Здание было возведено в тридцатые годы и отличалось множеством очаровательных деталей. Здесь были кладовая для продуктов со стеклянными шкафчиками на обеих стенах, закругленные арки при входе в каждую гостиную, старомодные ниши с диванчиками, на которых можно было уютно устроиться с книгой, две просторные веранды, одна застекленная, другая обшитая противомоскитными экранами. К обеду накрывали отполированный до блеска стол в стиле Хэпплуайт, реликвию, унаследованную Анной Эдвардс от своей семьи. Эта же семья, заключила Сидни, стала источником их материального достатка. Все обеды были продуманы до мелочей. Еду миссис Эдвардс готовила сама. Иногда Сидни жалела, что у Эдвардсов нет кухарки. К тому времени как еда оказывалась на столе, миссис Эдвардс находилась в таком напряжении, что не склонна была ни с кем общаться.

Честно говоря, она все чаще выглядела какой-то растрепанной, как будто ее швыряли из стороны в сторону резкие перемены в жизни ее семьи.

Джули всегда приезжала с Элен, а Джефф с Сидни, и все прилагали, по мнению Сидни, несколько чрезмерные усилия, чтобы вечер прошел успешно. Иногда, подняв глаза, она замечала, что миссис Эдвардс внимательно ее изучает, как будто выискивая в ней предательские еврейские черты. Так человек, вытирающий пыль, высматривает пропущенные участки.

Миссис Эдвардс никогда не произносила фамилию Сидни, представляя ее, когда этой процедуры не удавалось избежать, просто как «подругу Джеффа Сидни».

Однажды, вскоре после того как Сидни переехала в квартиру Джеффа в Кембридже, он, стоя на стуле, менял лампочку. Он был в «боксерах» и футболке, и Сидни, вспомнив первую морскую прогулку с Джеффом и Беном, импульсивно поцеловала его бедро. Джефф посмотрел на нее сверху вниз.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

— Что?

— Я хочу жениться на тебе. Ты согласна?

От неожиданности Сидни попятилась и села на кухонный табурет.

— Я уже была замужем. Дважды, — ответила она.

— Я знаю.

— Ты никогда особенно не расспрашивал меня о моих мужьях.

— Я не хотел их представить, — пояснил он. — Кроме того, я не могу тягаться с авиагонщиком.

— Конечно, можешь.

— Он все еще летает?

— Нет. Он попал в аварию и сломал ногу.

— Откуда ты знаешь?

— Подруга рассказала.

— А… — На мгновение Джефф замолчал. — А чем он занимается теперь?

— Преподает.

— Вот видишь.

Этой ночью, лежа в постели и прислушиваясь к дыханию Джеффа, Сидни дрожала, совсем как в тот день, когда он провел пальцем по ее бедру. Этот жест, как и его предложение, показался ей импульсивным, сделанным под влиянием момента. Быть может, таким образом, Джефф предъявлял на нее права? И все же она не сомневалась в его чувствах. Разве он не повторяет беспрестанно, как сильно любит ее? Разве не заявляет без всяких колебаний, что уверен в своем отношении к ней со дня их первой встречи? Сидни уже была влюблена и, хотя считала сравнение несправедливым и сомнительным занятием (как можно точно вспомнить чувство влюбленности?), была убеждена в том, что ее чувство к Джеффу такое же прочное, как и то, которое она испытывала к Эндрю или Дэниелу.

В таком случае, быть может, ее беспокоит сам факт замужества? Она уже дважды строила планы, приглашала гостей, участвовала в церемонии и следующей за ней вечеринке. Результатом этого явились брачные узы с плохим концом. Должно быть, она страдает чем-то вроде посттравматического свадебного синдрома, как будто ее опрыскали каким-то ядохимикатом или она

выполняла боевое задание, в результате которого погибли люди. Быть может, ей поможет психотерапия?

Сидни перекатилась на другой бок и разбудила Джеффа поцелуем в плечо. Он полуобернулся к ней, пытаясь проснуться.

— Да, — сказала Сидни.

Джефф посмотрел на нее одним глазом.

— Я тебя о чем-то спросил?

— Да, я выйду за тебя замуж.

На его лице была написана растерянность.

— Ты мне это уже сказала.

— Да, сказала.

Он кивнул, а затем покачал головой.

— Я должна была сказать это еще раз, — пояснила она.

На следующей неделе Сидни и Джефф отправились в Нидхэм, чтобы сообщить обо всем Эдвардсам.

— Это будет весело, — сказал, следя за дорогой, Джефф.

— Твоя мать будет в восторге. — Глядя в зеркало заднего вида, Сидни убедилась, что ее помада в порядке. — Ты мог бы сообщить им по телефону.

— Это было бы трусостью, — пояснил Джефф и повернул на ведущую к дому крутую подъездную дорожку.

— По крайней мере, отец будет рад, — напомнила ему Сидни, натягивая перчатки.

Хотя Рождество уже давно миновало, на входной двери красовался венок. Джефф поставил машину на ручной тормоз.

— Думаю, он рассматривает нас как свою последнюю надежду.

Последовали приветствия, теплые со стороны мистера Эдвардса, отчужденные со стороны миссис Эдвардс, как будто они оба уже знали, что собираются сообщить им Джефф и Сидни. Джефф и Сидни впервые приехали в Нидхэм по собственной инициативе, хотя всегда охотно откликались на приглашения. В этот раз, однако, Джефф сам позвонил родителям и сообщил о желании приехать.

Гости избавились от своих пальто, причем миссис Эдвардс не обратила никакого внимания на то, что пальто Сидни соскользнуло с вешалки. Сидни не удивилась, когда миссис Эдвардс просто закрыла дверцу гардероба.

Все четверо молча прошли под аркой в одну из двух гостиных, битком набитую массивными обтянутыми английским ситцем диванами, креслами и оттоманками. На кремовых, искусственно состаренных столиках расположились предметы античного искусства, все белые. Каменные птицы. Филигранный канделябр. Стопка книг. «Интересно, их кто-нибудь когда-нибудь читал?» — подумалось Сидни.

Их не угостили чаем, выпить также ничего не предложили. Джефф и Сидни сели рядом на один из диванов. Сидни сидела, плотно сжав колени, держа руки, тоже сжатые, на коленях. Гостья, которая впервые видит родителей Джеффа и хочет произвести хорошее впечатление. Приняв эту позу, она уже не могла ее изменить, не привлекая к себе внимания.

Джефф сидел, упершись локтями в бедра и сцепив пальцы.

— Мы с Сидни решили пожениться, — сразу сообщил он, чтобы поскорее с этим покончить.

Мистер Эдвардс поднялся. Сидни снова заметила скованность его движений. Он направился к Джеффу, который тоже встал.

— Поздравляю, — сияя, произнес мистер Эдвардс. Джефф внезапно растрогался и обнял отца, как это принято у мужчин, с крепкими похлопываниями по спине.

Миссис Эдвардс скрестила руки на животе, защищаясь от нового удара судьбы.

Мистер Эдвардс наклонился к Сидни, которая встала и охотно позволила себя поцеловать. Он взял ее руку и сжал в своей.

— Моя дорогая… — начал он, но не смог продолжить.

Сидни порывисто его обняла, через его плечо вдруг заметив, какой маленькой выглядит миссис Эдвардс в огромном кресле. Когда мистер Эдвардс выпустил Сидни, ей пришлось вытерпеть на себе остановившийся взгляд хозяйки дома. Сидни представила, как мать Джеффа подсчитывает процент еврейской крови у внуков.

— Мы так рады, — сказала миссис Эдвардс.

Она так и осталась сидеть.

Сидни чокнулась бокалом шампанского с мистером Эдвардсом, который еще раз поцеловал ее в щеку. В течение нескольких часов она наслаждалась его счастьем и счастьем Джеффа от счастья отца. Но она также отметила во всем происходящем и оттенок фальши, как будто они все, даже Джефф, все время прислушивались к какой-то низкой вибрирующей ноте, похожей на звук камертона и грозящей в любую секунду перерасти в скрежетание.

За обедом была назначена дата. В качестве места избрали летний дом. Джули, которой позвонили в Монреаль, проворковала в телефон: «У меня никогда не было сестры!» Она также с тоской в голосе упомянула о двойной свадьбе. Сидни умолчала об этой идее, хотя позже со стороны увидела, как Джули предложила то же самое своей матери. Миссис Эдвардс заметно содрогнулась и сказала: «Не болтай глупостей!» В ее голосе звучала категоричность.

«У бедной женщины есть все основания выглядеть растрепанной, — подумала Сидни. — Один ребенок женится на еврейке. Второй оказался лесбиянкой. Третий, вне всякого сомнения гетеросексуал, на неопределенное время отстранился от семьи».

И во всем этом она винит Сидни.

Менее удручающими оказались поездки вначале в Западный Массачусетс, с целью представить Джеффа матери Сидни, а затем в Трою, чтобы сообщить радостную новость ее отцу. Оба родителя уже дважды слышали подобное сообщение от своей дочери, что умерило их праздничное настроение. Но хотя их собственные взгляды на брак были далеко не оптимистичными, они оба хотели видеть свою дочь счастливой после той травмы, которую нанесла ей смерть Дэниела.

Упоминание о МТИ произвело на мать Сидни впечатление.

— Вы, должно быть, очень умный, — сказала она Джеффу. — Он выглядит умным, как ты думаешь? — обратилась она к дочери.

— Очень, — согласилась Сидни, улыбаясь Джеффу.

Мужчина, ради которого мать Сидни оставила ее отца, давно исчез (торговый агент, переведенный в Миннеаполис), но материальное состояние ее матери значительно улучшилось в результате неожиданно полученного после смерти ее собственной матери наследства. Мать Сидни теперь работала неполный день помощником администратора в приемном отделении местного колледжа.

— Я их сразу вижу, — со знанием дела заключила она.

Отец Сидни в Нью-Йорке приготовил им на обед спагетти. Его, казалось, ничто не может удивить.

— Моя дочь никогда не унывает, — сообщил он Джеффу после обеда.

Поскольку было уже поздно, Сидни с Джеффом решили переночевать в ее старой комнате под крышей. Фиолетовые занавески и пластиковая тумбочка по-прежнему были на месте. Это могло бы разбить сердце Сидни, если бы она не была так счастлива. Они с Джеффом целомудренно улеглись на узкой кровати.

— Я в восторге от твоего отца, — прошептал Джефф на ухо Сидни. Их головы покоились на одной-единственной подушке, что не предвещало крепкого сна.

— С отцами нам повезло.

— Твоя мать тоже ничего, — возразил он.

— Не уверена, что смогла простить ее за то, что она меня увезла.

Джефф поцеловал Сидни в ухо. Его тело за ее спиной было длинным и прохладным. В другой постели и при других обстоятельствах она бы уже почувствовала, как он твердеет и все плотнее прижимается к ней. Но этой ночью он был мягким, как маленький мальчик.

Вскоре после того как Джефф и Сидни донесли свою новость до родителей, они сидели в кафе неподалеку от МТИ, поджидая Айверса. Еда была индийской и дешевой, а очередь за обедами на вынос длинной. Пластиковые столы и высокие стулья более походили на подставки для груд пальто, шарфов и рюкзаков. Сидни сидела возле стеклянного окна, освещенного снаружи неоновыми огнями. Изнутри стекло запотело, и с его поверхности поднимались струйки желтоватого тумана.

— Нам придется сказать Бену, — произнесла Сидни.

В ожидании заказа Джефф сидел боком к столу, ритмично постукивая по нему тупым концом ножа. Он был одет в темно-синий свитер поверх мятой белой рубашки. Джефф немного отпустил волосы, и сзади, над воротником, они вились. Сидни это очень нравилось. В настоящий момент ей больше всего хотелось прикоснуться к волосам у него на затылке.

Она скрестила под столом ноги. На ней были джинсы и черный свитер, своего рода февральская униформа. Она распустила наэлектризованные от холода волосы, ранее стянутые в хвост. От неожиданно окружившего их тепла у нее потекло из носа. На улице было не выше двадцати градусов.

— Я уверен, что папа ему уже сказал, — ответил Джефф.

— В таком случае нам следует его пригласить, — предложила Сидни, доставая из рюкзака салфетку.

— Нам следует? — насмешливо переспросил Джефф. — Нам следует?

Сидни высморкалась и сидела молча. Она ненавидела эту манеру Джеффа повторять ее слова, когда они ссорились.

— Он все равно не придет, — уже мягче добавил Джефф,

— Для тебя действительно так важно, кто все это начал? — спросила она.

Он поставил локти на стол.

— Насколько я помню, ты тоже там была.

— Бен был пьян.

— Он сказал то, что хотел сказать.

— Я не согласна.

— Он позвонил? — спросил Джефф. — Он позвонил и извинился, когда меня не было дома?

Джефф откинулся на спинку стула, чтобы официант мог поставить перед ним тарелку с цыпленком tikka. Перед Сидни появилась тарелка с жареной цветной капустой. Через ее голову Джефф заметил входящего в кафе Айверса.

— Айверс пришел, — объявил Джефф.

— Поговорим об этом дома? — предложила Сидни.

— Поговорим? — переспросил Джефф.

В следующую среду на работе у Джеффа было собрание, которое должно было закончиться поздно вечером. Сидни поймала такси и отправилась в финансовый район. Она стояла под снегопадом у здания на Стэйт-стрит, ожидая появления Бена. Когда Бен вышел на улицу, она подошла к нему.

Он застыл и не мигая уставился на нее, как будто не был уверен, что узнал ее. Его губы были плотно сжаты.

— Сидни, — наконец сказал он.

— Привет, Бен.

— Это не совпадение.

— Нет.

— Это засада.

— Вроде того.

Бен медленно кивнул. Он поднял воротник темно-синего пальто, чтобы защитить шею от снега.

— Ну, пошли, — сказал он.

Они шли молча, сражаясь с ветром и снегом. Под ногами хлюпало. Когда они прошли квартал, Бен остановился и толкнул дверь бара. Он придержал ее, пропуская Сидни вперед.

Комната была уже наполовину заполнена мужчинами в костюмах и свисающих с шеи вязаных шарфах. Мужчины пили, как будто стремясь поскорее опьянеть. Метель породила в них чувство вседозволенности.

Бена и Сидни провели по мокрому полу к маленькому столику. Бен, освободившись от пальто, заказал замысловатый мартини. Сидни попросила принести стакан воды, внезапно ощутив невыносимую жажду.

— Ты не пьешь. Хочешь сохранить голову на плечах. Значит, ты пришла мне что-то сообщить, — высказал предположение Бен.

Несмотря на первоначальное изумление, он выглядел на удивление хорошо. Его лицо и руки загорели.

— Кое-что у тебя спросить, — уточнила Сидни.

Бен расслабил узел галстука. Он рассматривал ее так, как будто прикидывал продажную стоимость новой квартиры в хорошем Районе. Этот осмотр так смутил Сидни, что она уже пожалела, что не заказала чего-нибудь выпить. Она попыталась устроить встречный осмотр, но не смогла выдержать его взгляд.

Хотя Бен явно был в хорошей форме, его глаза постарели. В них появилась какая-то жесткость, которой там не было летом.

— Я чувствую себя виноватой, — начала Сидни.

— Прекрати.

Она обескуражено примолкла.

— Что бы ни случилось, это не может служить достаточной причиной, чтобы порывать с братом, — все же сказала она.

— Не желая никого обидеть, — ответил Бен, наблюдая за тем, как официантка ставит перед ним мартини, а перед Сидни стакан с водой, — должен заметить, что ты не имеешь ни малейшего представления о том, что происходит между братьями.

Ей нечего было ему возразить.

— Вы женитесь, — после паузы произнес Бен. — Поздравляю. Он поднял стакан в насмешливом тосте. Сидни к нему не присоединилась.

— Я слышал, что ты уже переехала к Джеффу, — добавил Бен.

— Я хочу, чтобы ты пришел на свадьбу, — воспользовалась предоставленной возможностью Сидни.

— Так вот почему ты здесь.

Сидни молчала. Она действительно пришла именно за этим?

— А Джефф? — спросил Бен.

— Что Джефф?

— Чего хочет Джефф?

Сидни сделала глоток воды.

— Я не могу говорить за Джеффа.

— Я так и думал. — Бен поднес к губам бокал с зеленым мартини. — В таком случае вам придется объединить свои судьбы без меня.

— В чем дело? — Сидни наклонилась вперед и уперлась ладонями в стол. — Я этого не понимаю ни с какой точки зрения, ни с твоей, ни с Джеффа. Вы что, не любите своего отца? Или не понимаете, как ему больно?

— Я люблю отца, — ответил Бен, глядя в сторону.

— Тогда почему бы просто не забыть обо всем?

Бен молчал.

— Я не могу, — наконец, произнес он.

— Почему?

— Не хочу.

Бен отстранился, откинувшись на спинку стула. Они сидели не шевелясь, окруженные праздничным шумом. Сидни думала о том, что совершила ошибку, придя сюда. Джефф будет в ярости, если узнает. Но она ему не скажет. Это было ее миссией, и ему незачем знать, что она ее провалила.

— Мы едем в Африку, — объявила она.

— В самом деле?

— Джефф будет продолжать там исследовательскую работу.

— Куда именно?

— В Найроби. Я там никогда не была.

— Даже со своим авиатором? — Бен улыбнулся над краем бокала.

Он сделал бармену знак рукой, показывая, что хочет заказать еще один напиток. Сидни легко было представить, что Бен здесь завсегдатай, что он, наверное, заходит сюда каждый вечер после работы, чтобы выпить пару зеленых мартини. Возможно, второй бокал он пьет в компании женщины, привлекшей его внимание. На мгновение Сидни задумалась над его сексуальной жизнью. Ее удивило то, как мало она знает о Бене.

— Пожалуй, я не против того, чтобы ты стала моей невесткой, — опять заговорил он.

Сидни обмотала вокруг шеи шарф и встала. Бен быстро наклонился вперед и схватил ее за руку.

— Он никогда не будет любить тебя так сильно, как любишь его ты, — заявил он.

Сидни вырвала руку, отшатнувшись от этого проклятия. Она вспомнила вечер, когда они втроем отправились кататься на волнах, и то скользящее прикосновение.

* * *

— Твоя мама приехала, — говорит Джефф, раскладывая полотенце на песке, в ответ на просьбу Сидни немного посидеть на пляже перед тем, как заходить в дом. — Моя мать уже взяла ее в оборот и поручила заполнять посадочные карточки.

— У нее действительно очень красивый почерк. А папа уже приехал?

— Не думаю. Но я уже некоторое время тут прогуливаюсь.

— И все обдумываешь? — Она легонько толкает его локтем в бок.

— Я выгуливал Тулла, — отвечает Джефф, хотя на самом деле это вообще не ответ. Он ковыряет палочкой песок, совсем как маленький мальчик. — Айверс мне этого никогда не простит, — произносит он. — Он пропускает две игры «Янки» — сегодня и завтра.

— А у вас даже нет телевизора.

— Он сойдет с ума.

— Мы его напоим, — предлагает Сидни.

— Хорошая идея, — соглашается Джефф, поднимая голову. Его взгляд задерживается на ней на секунду дольше, чем необходимо.

— Джефф?

— А Сахир, — продолжает Джефф, отворачиваясь, — Сахир ненавидит пляжи. — Он посмеивается и качает головой.

— В чем дело? — спрашивает Сидни.

— Ты о чем?

— Ты о чем-то думаешь.

— Завтра я стану мужем.

Сидни откидывается на локти. Откуда-то из дома до нее доносится звонкий женский смех.

Примечательно то, что на свадьбе не будет ни подружки невесты, ни шафера, хотя сияющая Джули их с успехом заменит. Джули теперь надевает водолазный костюм. Сидни была ошеломлена, когда впервые ее в нем увидела. Сидни, которая однажды за ужином приняла просто восторг за восторг художника.

— Я думал, что после обеда мы придем сюда и разведем костер, — произносит Джефф. — Напьемся. Нет, мы, конечно, не будем пить много. Мы похороним туфли Сахира.

Даже без солнца вода неприятно отсвечивает, и Сидни щурится.

— Год назад я себе этого и представить не могла, — говорит она. — Я занималась с Джули математикой и английским. И даже еще не познакомилась ни с тобой, ни с Беном.

Иногда это имя выскакивает у нее, когда она меньше всего этого хочет. Она не собиралась сегодня упоминать Бена.

Джефф, как всегда, молчит, услышав имя брата. Они о нем больше не будут говорить.

— Дрянная погода, — говорит Сидни.

— Она еще может улучшиться.

— Джефф, что случилось? Ты выглядишь… я не знаю.

Он поворачивается и целует ее обнаженное плечо. Проводит пальцами по внутренней поверхности бедра.

— Я буду счастлив, когда мы окажемся, наконец, в самолете.

Джефф предложил провести медовый месяц в Восточной Африке, но Сидни указала ему, что Африка будет напоминать о работе. Он будет постоянно брать интервью, сам того не замечая. Нет, они отправятся в Париж. Она ни разу там не была, Даже с Эндрю. Джефф сможет сколько душе угодно брать у нее интервью в маленьком отеле в Марэ, на котором она остановила свой выбор.

— Я люблю тебя, — с каким-то напором говорит Джефф, часто произносит эти слова, когда для нее, когда для себя, как признание поразительного факта или призыв к оружию. По его интонации Сидни слышит, что сегодня это скорее призыв к оружию.

Она скользит кончиками пальцев по золотистым волосам, покрывающим его голень, как бы беседуя с его пальцами на своем бедре. В течение последнего года она с изумлением обнаружила, как прочно образы могут врезаться в память. Они становятся своего рода талисманами, к которым возвращаешься снова и снова, несмотря на создание новых образов. Для нее такими талисманами стали загорелые ноги, вылинявшие плавки, его глаза.

Джефф подстригся к свадьбе. Сидни предпочла бы, чтобы он этого не делал. Но он ее не спрашивал.

— В котором часу мы должны быть завтра в аэропорту?

— В восемь, — говорит Сидни. — Это десятичасовый рейс.

За тот год, что они провели вместе, у них установилось разделение обязанностей. Сидни занимается поездками.

— Значит, во сколько мы должны отсюда выехать? В шесть тридцать?

Они покинут гостей в начале вечеринки.

— Стремительное бегство, — комментирует она.

— Скорее бы, — откликается он.

— Сидни! — восклицает мать, распахивая объятия перед все еще насквозь мокрой дочерью.

— Сидни на мгновение замедляет шаг. Она не привыкла к бурным приветствиям. Либо мать хочет позлить бывшего мужа, который тоже, должно быть, приехал рано, либо пытается втереться в доверие к Анне Эдвардс. Сидни позволяет себя обнять, прижимаясь к белому брючному костюму и стильному шарфу. Это одеяние предназначено для репетиции, но не для предстоящих трех часов ожидания. Сидни обращает внимание на модную сумочку. Шелковые сумочки с женщинами в фиолетовых кабриолетах, являющимися воплощением свободы, остались в далеком прошлом. Прическа матери расползается от сырости, и когда Сидни ее обнимает, брючный костюм ей тоже кажется влажным. Влажным от пота вдоль всей спины. Мать держит ее обеими руками, отстранив от себя.

— Подумать только, — говорит она.

«Подумать только что? — думает Сидни. — Что ее дочь опять выходит замуж? Что она не умрет бездетной? Что она, по мнению матери, выходит замуж за человека, стоящего выше ее на социальной лестнице? Быть может, дом на пляже импонирует матери больше, чем дом Фелдманов в Ньютоне?»

— Когда ты приехала? — спрашивает Сидни, отстраняясь.

— С полчаса назад. Анна попросила меня приехать пораньше. Я хотела помочь, — говорит она, беспомощно озираясь вокруг.

— Ты хорошо выглядишь, — говорит Сидни.

— Ну, я подумала, что на репетицию можно надеть что-нибудь белое. Ты ведь сегодня будешь не в белом?

— И завтра тоже.

— Ну, значит, все в порядке, — говорит мать, приглаживая лацканы пиджака. — Хотя я не предполагала, что будет так жарко.

— К вечеру станет прохладнее, — успокаивает ее Сидни. — Обедать будем на веранде.

— Правда? — удивленно спрашивает мать. — А я слышала, что погода будет неустойчивой.

Через плечо матери Сидни видит своего отца. Он будет ночевать не в доме, а в маленькой гостинице, расположенной немного поодаль. Он сидит с мистером Эдвардсом за кухонным столом (тем самым кухонным столом, который Джефф использовал в качестве оружия против Бена; Сидни иногда Цепляется свитером за трещину в бортике). Перед каждым чашка кофе.

Ее отец уже много лет не был в хорошей парикмахерской. Разнокалиберные седые пучки торчат во все стороны вокруг напоминающей тонзуру (или все ту же контрабандно провезенную ермолку) лысины. Он одет в старый костюм из сирсакера, когда-то белый, но с годами приобретший желтоватый оттенок. Кажется, отец вот-вот извлечет из кармана серебряный портсигар, подарок жены в день свадьбы, и закурит «Мальборо» без фильтра, вызвав истерику у миссис Эдвардс, которая тут же примчится из гостиной.

Сидни на мгновение останавливается в коридоре. Она не будет прерывать разговор, во всяком случае, пока не оденется. Но что-то в непринужденных позах обоих мужчин, похоже, обсуждающих нечто очень важное и согласно кивающих головами, наполняет Сидни неожиданным ощущением, что ей очень повезло.

Сидни на время свадьбы предоставлена ее старая комната, и это ее радует. На второй кровати покоится черный чемодан, который она возьмет с собой в Европу. Она всегда гордилась своим умением путешествовать налегке. Кроме того, в ее планы входит умеренный шопинг. В конце концов, они с Джеффом едут в Париж. На двери гардероба висит ее свадебное платье, открытое, оранжево-розового цвета. Элен, продемонстрировавшая незаурядный талант по части парикмахерского искусства, пообещала уложить волосы Сидни в свободный узел — прическа, которую она когда-то сделала Джули и которая вызвала восхищение Сидни.

Джефф будет одеваться в «спальне мальчиков», в которой кроме него ночуют Сахир и Айверс. (Питеру и Фрэнку отвели одну из многочисленных комнат для гостей.) Сидни рисует себе картину того, как трое взрослых мужчин спят под зелеными клетчатыми одеялами в кроватях, на спинках которых висят детские бейсболки. Год назад к ним присоединился бы Бен на принесенной туда по этому поводу раскладушке.

Бен, о котором не принято говорить. Его отсутствие ощущается более остро, чем чье-либо присутствие.

Легкий стук в дверь заставляет Сидни туже затянуть пояс махрового халата.

— Войдите, — говорит она.

В комнату просовывается голова Джули. В руках у девушки какой-то пакет.

— Как дела? — спрашивает Сидни.

— Хорошо, — отвечает Джули.

Сидни любуется тем, как тонкий красный шарф узлом завязан у Джули на затылке. С мочек ушей свисают серебряные цепочки с большими утыканными заклепками шариками на концах. Это все дело рук Элен. Однажды Сидни, восхищенная видом прибывшей на очередное семейное собрание Джули, призналась Элен, что очень хотела бы научиться так стильно одеваться. Элен тут же отреагировала: сняла с шеи Сидни и сунула ей в карман серебряную цепочку, затем расстегнула две верхние пуговицы пиджака и закатала рукава. Изучив результат в зеркале прихожей, Сидни осталась довольна подобной редакцией своего внешнего вида. Серебряные булавки в ушах и три дюйма обнаженной кожи в области декольте выглядели куда элегантнее, чем комплект из двух украшений.

— Я принесла тебе подарок, — говорит Джули, протягивая Сидни небольшую коробочку. Она искусно упакована: бант из тюлевой ленты болотного цвета преднамеренно завязан несимметрично, свисающие концы разной длины.

— Побудь со мной, — говорит Сидни, приглашая девушку присесть на кровать. Она медлит открывать коробку. — Это заставит меня расплакаться? — спрашивает она.

Джули пожимает плечами и улыбается.

Под слоем упаковочной бумаги Сидни обнаруживает голубой носовой платок, сшитый из лоскутов разной ткани. Сидни удается опознать квадратик рубашечной ткани, еще один из бледно-голубого шелка, третий, похоже, от мужского галстука. Прикасаясь к четвертому, она начинает смеяться.

— Это то, что я думаю? — спрашивает она, щупая лоскут, явно вырезанный из старых вылинявших плавок Джеффа.

Джули кивает.

— Я их украла. Он их долго искал.

— Я знаю. — Сидни разглаживает платок на колене поверх полы халата. Он сшит из девяти квадратов, три на три. Сторона каждого квадрата приблизительно два дюйма. — Ты сама это сделала? — восхищенно произносит она.

— Сама, — признается Джули. — Вот это голубое кружево вырезано из пояса свадебного платья твоей бабушки. Рубашечная ткань — из рубашки моего папы. Галстук принадлежал твоему папе.

— Они все об этом знали?

— Все что-нибудь дали. — Джули замолкает. — Или почти все. Вот это, — она показывает на бледно-голубой шелк, — от меня, из майки, которую я носила прошлым летом. Этот кусочек фланели был частью старой ночной рубашки твоей мамы.

Сидни подносит платок к лицу и вдыхает запах фланелевого лоскутка, представляя, что переносится в один из вечеров, когда она лежала, положив голову на колени матери, которая читала ей вслух. Хотя, честно говоря, возможно, такой сценарий она только что придумала.

— А этот подарила твоя подруга Эмили…

— Я помню эту блузку, — говорит Сидни.

— Этот кусочек от моей бабушки, с которой ты не была знакома, но я знаю, она хотела бы, чтобы он у тебя был. Я вырезала его из бельгийской скатерти, которой она всегда накрывала стол, когда мы обедали у нее по воскресеньям.

— Мать твоей матери?

— Моего отца.

— А это, — говорит Джули, показывая на девятый и последний квадратик, — из детского одеяльца, в которое твоя мама тебя заворачивала, когда ты родилась.

Сидни щупает лоскут вафельной ткани. Все квадратики разных оттенков синего цвета (василькового, лилового, индиго), все аккуратно сшиты вместе и обметаны по краям сиреневой кромкой, совсем как стеганое одеяльце.

— Джули, я тебе так благодарна! — говорит Сидни, обнимая девушку. — Это всегда будет моим талисманом. — Вдруг оказывается, что она не может продолжать. — Я не знала, что ты умеешь шить, — наконец произносит Сидни и достает салфетку, чтобы высморкаться.

Джули опять пожимает плечами, как будто шить может научиться любой.

— А откуда взялась эта идея?

— Ниоткуда. — Джули, как всегда, не в силах объяснить источник своего вдохновения.

Сидни еще раз рассматривает квадратики. Она обращает внимание, что среди них нет ничего от миссис Эдвардс и Бена.

Джули прислоняется к спинке кровати и разглядывает комнату.

— Это твое платье?

— Да, на завтра.

— Красивое.

— Спасибо.

— Этот цвет идет к твоей коже. Ты его поэтому и выбрала?

— Мне просто понравился цвет.

— Жаль, что мы с Элен не можем пожениться, — с тоской произносит Джули, подтягивая к подбородку колени.

Сидни удивленно оборачивается к ней.

— Ты еще слишком молода.

— Я не знаю, возможно ли это в Канаде, — размышляет Джули.

Джули девятнадцать. В этом возрасте можно выходить замуж в любой стране. Но Джули не это имеет в виду.

— Ты обсуждала это с Элен? — спрашивает Сидни.

— Мы могли бы устроить праздник, — жизнерадостно заявляет Джули, — и пригласить наших друзей.

Сидни трогает платок.

— Ты бы пришла? — спрашивает Джули.

— Конечно, пришла бы. — Сидни поворачивается к девушке. — Джули, у тебя впереди еще очень много времени.

— Я почти все время счастлива. — Джули эксперт по части защиты. — Мне только немного грустно из-за Бена.

Сидни кивает.

— Я пыталась его пригласить.

— Правда? И что он сказал?

— Почти ничего. Думаю, приглашение должно было поступить от Джеффа.

— Я ничего не понимаю, — говорит Джули.

— Я тоже.

— Но ты там была. Папа говорит, они подрались.

— Ну, не совсем. Но вообще-то это было похоже на драку.

— Когда они были маленькими, они постоянно дрались. Папа мне рассказывал.

По подсчетам Сидни, когда Джули родилась, братьям было семнадцать и тринадцать лет соответственно.

— А потом Бен поступил в колледж и уехал, и это все прекратилось. Но папа считает, что на самом деле они так и не выяснили отношений до конца.

Сидни думает о том, как мистер Эдвардс пытается объяснить Джули отсутствие Бена на семейных торжествах. Из-за этого разрыв братьев, наверное, угнетает его еще больше.

— Что ты сегодня наденешь? — спрашивает Джули.

— Голубой сарафан. И кофточку, если на веранде будет холодно. А ты?

— Платье, которое выбрала Элен. Черное. Черное можно?

— Конечно.

— Только оно… я не знаю. У него очень низкий вырез на спине.

Сидни поправляет волосы на лбу Джули.

— Это самый лучший подарок из всех, которые мне когда-нибудь дарили, — говорит она.

Сидни принимает душ в ванной комнате, которой кроме нее пользуется священник. Девушка пытается не намочить еще больше забрызганный водой номер «Хеммингз мотор ньюс» на полу. На крючке висит потрепанный несессер, о содержимом которого Сидни старается не думать. Невольно она замечает маленький стеклянный флакон со средством для удаления мозолей.

Вернувшись к себе, Сидни проводит некоторое время в попытках уложить на лбу прядь, к которой она собирается прикрепить заколку из оникса и горного хрусталя, специально приобретенную для сегодняшнего мероприятия. Она стремится воспроизвести стиль сороковых годов, который будет хорошо сочетаться со старомодным сарафаном, купленным в магазине поношенных вещей в Кембридже. Но после нескольких неудачных попыток Сидни сдается и просто стягивает волосы в хвост, который затем завязывает в узел.

Пытаясь угадать, что одобрила бы Элен, Сидни примеряет несколько пар сережек, остановившись наконец на маленьких гвоздиках с хрустальными головками — еще одной находке из того же магазина. Она разглядывает себя в маленьком зеркале на дверце гардероба. Ее лицо за последние дни посвежело благодаря тому, что она изредка бывала на солнце, но волосы, все еще влажные, выглядят слишком сурово. Сидни распускает их и больше к ним не прикасается. Хрусталь в ушах смотрится просто великолепно.

На талии и бедрах сарафан сидит хорошо. Ниже Сидни просто не видно по причине малых размеров зеркала, поэтому о том, как выглядит подол, ей приходится догадываться.

В течение года она прошла путь от человека, которого могли и не представить гостям, до объекта всеобщего внимания. Она чувствует, что в таком взлете изначально заложена некая нестабильность. Гувернантка, которую подняли до статуса жены. Подозрительное повышение.

Сидни вдруг осознает, что она не видела и не слышала, чтобы Джефф вернулся с пляжа. Она подходит к окну и сразу находит его глазами. Он сидит в байдарке и наблюдает за мальчишками, которые катаются на досках в небольшой лагуне, образованной отливом. Джефф выглядит так, как будто ему не терпится к ним присоединиться.

Сидни аккуратно складывает свой новый платок и кладет его в карман синего сарафана. Она покажет его Джеффу и матери, но не миссис Эдвардс, у которой, возможно, ничего не просили. Или просили, а она ничего не дала. Если не принимать во внимание тревогу относительно родителей и возможных трагических последствий, если эти двое по недосмотру хоть ненадолго останутся вместе, а также стремление сохранить хрупкое перемирие, достигнутое с миссис Эдвардс, не говоря уже о попытках не обращать внимания на громыхающе-очевидное отсутствие Бена, вечер обещает быть интересным.

Когда Сидни выходит в коридор, из душа доносится мужской голос. Несомненно, это распевает увлекающийся автомобилями священник. Внизу кто-то оживленно беседует. Незнакомый ей женский голос. Возможно, организатора обеда. Тут Сидни слышит, как миссис Эдвардс издает отчетливый возглас удивления и радости. Впрочем, в последнее время этот звук стал такой редкостью, что Сидни вовсе не уверена, что не ошиблась. Если Джефф все еще на пляже, она выйдет и попросит его поторопиться. Скоро приедет Айверс. Вне всякого сомнения, он будет капризен и зол из-за пропущенных матчей с участием «Янки». Сидни начинает спускаться по лестнице.

Она видит его в зеркале, круглом зеркале в золотой оправе, стоящем на телефонном столике. Он в белой рубашке; он приехал сразу после работы. Через плечо у него сумка-чехол для костюма, а в руке небольшая спортивная сумка.

Сидни останавливается на лестнице. Он замечает ее в зеркале, но в его лице ничего не меняется. Теперь Сидни понимает радостное восклицание Анны Эдвардс. Сейчас удивленные возгласы издадут и другие.

Сидни пытается улыбнуться, но напряженное выражение его лица как будто запрещает ей это. Она делает еще один шаг вниз, и он идет ей навстречу. Он кажется осунувшимся и бледным, кожа на месте выбритой щетины отливает синевой. Когда она последний раз видела его в баре, он выглядел намного крепче. Сейчас он, похоже, уже не владеет ситуацией.

— Неужели ты поверила, что я пропущу твою свадьбу? — спрашивает он, когда она оказывается на нижней ступеньке.

Ее свадьбу. Не Джеффа.

— Я рада, что ты здесь, — говорит она.

— Ни за что на свете не упустил бы этот шанс.

Он поднимается по лестнице, слегка коснувшись сумкой ее бедра. Сидни прислушивается к удаляющимся шагам у нее за спиной. Засовывает руку в карман платья и прикасается к синему лоскутному платку.

* * *

Марк Эдвардс благородно настоял на том, чтобы обеспечить свадьбу розами. За неделю до торжества он официально пригласил Сидни на экскурсию по саду, чтобы она могла выбрать сорта роз для своего букета. Букет будет простым, пояснил мистер Эдвардс. Он умеет выращивать цветы, но никогда не делал из них композиций. Сидни заверила его, что простой букет ее вполне устроит. Вместе они остановили свой выбор на розах нескольких цветов, от слоновой кости до красно-оранжевых. Все они должны сочетаться с платьем Сидни. Мистер Эдвардс обернет их, чтобы она не поранила пальцы. Она не будет туго стягивать букет, чтобы было похоже, будто кто-то только что положил цветы ей на руку.

Вполне предсказуемо она застает мистера Эдвардса на коленях. Сидни обращает внимание на то, что он работает в наколенниках, в которых в прошлом году не было необходимости. У него на голове козырек от солнца, а в руках садовые ножницы, которыми он обрезает лишние побеги. Сейчас начало июня, пик сезона для роз в Нью-Хэмпшире. То, что ему удается выращивать так много различных сортов близко к океану, просто невероятно. Разбирающиеся в садоводстве люди часто останавливаются, чтобы взглянуть на цветы. Нередко можно увидеть незнакомую машину, припаркованную возле дома, и каких-то людей, с разрешения мистера Эдвардса блуждающих по розарию.

Некоторое время Сидни стоит у входа в сад. Он разбит в форме выгнутого четырехугольника. Ухоженные розы сидят в закругленных холмиках земли и равноудалены друг от друга. Сидни знает, что ветер с океана несет в себе постоянную угрозу для цветов. Часто, выглядывая утром из кухонного окна, она видит, что за ночь облетело так много лепестков, что кажется, будто розарий не убрали после вечеринки, во время которой в воздух запускали слишком много конфетти.

Тут мистер Эдвардс замечает Сидни, и на его лице появляется довольное выражение.

— Не вставайте, — просит она, но уже слишком поздно. Сидни с некоторой озабоченностью наблюдает, как он поднимается.

— Я весь в грязи, — говорит он, подходя к ней. Он снимает перчатки и, наклонившись, целует ее в щеку. — Как чувствует себя невеста накануне свадьбы?

— Очень хорошо. Я только что видела Бена.

— Не правда ли, замечательно? Я поговорил с ним, когда он подъехал. Он пошел наверх принять душ. Вот это сюрприз! Анна в восторге. Он тебе что-нибудь сказал? Как, по-твоему, он выглядит?

— Он почти ничего не сказал, — отвечает Сидни. — Выглядел немного… я не знаю… быть может, уставшим.

— Мне тоже так показалось. Слишком много работает.

— Э-э?.. — Мистер Эдвардс с силой хлопает садовыми перчатками. — А Джефф уже?..

Сидни качает головой.

— Не думаю.

— Это пойдет на пользу им обоим, — решительно говорит мистер Эдвардс. — Примирение. Не разговаривать друг с другом — это всегда очень скверно. Всегда. Близкие люди не общаются годами. Обычно причина кроется в деньгах. Я не уверен, в чем причина здесь. Но они все равно любят друг друга, как ты думаешь? Быть может, тебе известно больше, чем мне.

Сидни качает головой.

— Не знаю, — говорит она.

Мистер Эдвардс широким жестом обводит сад.

— Я выбрал все твои цветы. Но срежу их, конечно, только утром.

— Надо провести церемонию здесь. Среди этой неописуемой красоты.

— Не вздумай когда-нибудь выходить замуж в розарии. Поднимется ветер, и ты будешь праздновать среди голых торчащих палок.

— Я пришла, чтобы поблагодарить вас.

— Я получил возможность похвастаться, — улыбается мистер Эдвардс. — Разве ты не знала, что все садоводы в душе хвастуны?

Сидни улыбается.

— Я рад, что вы женитесь здесь, — говорит он, на этот раз указывая на дом. — У этого здания такая богатая история. Присядешь на минутку?

Сидни ясно, что мистеру Эдвардсу необходимо присесть.

— Охотно, — говорит она.

Небольшой метелкой он старательно обметает каменную скамью.

— Тебя интересует история? — спрашивает мистер Эдвардс, отряхивая комочки грязи с брюк.

— Отчасти, — кивает Сидни.

— У этого дома удивительная история. Я побывал в библиотеке, местном историческом обществе и все такое. Это стало моим хобби. Конечно, у любого старого дома непременно есть своя история, но у этого она богаче, чем у других. Здесь жило множество семей, шесть, семь, восемь… Ты знала, что изначально он был построен как женский монастырь?

Сидни удивлена. Она скашивает глаза в сторону старого дома. Ее внимание привлекают окна спален. Монашеские кельи?

— Какой-то франко-канадский орден из Квебека. Двадцать сестер. Созерцательный орден.

— Здесь для этого идеальное место.

— Тут разразился скандал вокруг священника и молоденькой послушницы. — Мистер Эдвардс замолкает и качает головой. — Иногда мне кажется, что, кроме дат, в мире ничего не меняется.

Сидни чувствует, как сырой и прохладный ветер овевает ее обнаженные руки. Листья на розовых кустах, темные и глянцевые, как будто вибрируют в струящемся воздухе.

— После скандала, а мы можем только догадываться о том, что явилось его причиной, — продолжает мистер Эдвардс, — дом был продан издателю литературного журнала в Бостоне. О нем я знаю мало. Известно только то, что его дочь основала здесь приют для незамужних матерей, что, судя по всему, вызвало еще один скандал. Не могу себе представить, чтобы незамужние матери могли кого-нибудь побеспокоить, но жители деревни попытались их выселить. Считалось, что их присутствие подрывает нравственность местных молодых женщин.

Сидни опять поднимает глаза и смотрит на окна спален на втором этаже. Сначала монахини, потом незамужние матери. Дети, наверное, много детей, родившихся в этих комнатах.

— А что делали с младенцами? — спрашивает она.

— Не знаю. Полагаю, их отдавали на усыновление. Подобие трудно себе вообразить, не так ли? Забрать у женщины ее ребенка! И все же, возможно, в те дни это было предпочтительнее, чем быть выброшенной на улицу.

Сидни кивает.

— Местные жители, наверное, преуспели в изгнании незамужних матерей, потому что в 1929 году в документах упоминается заброшенный дом, проданный некоему Бичеру, который, как мне кажется, занимался печатанием марксистской литературы, посвященной образованию профсоюзов. Она предназначалась для рабочих на текстильных фабриках в Эли Фолз. У меня есть экземпляр листовки, которую они выпускали. Я нашел ее в магазине редких книг. Довольно интересное чтиво. Фанатичное и остроумное одновременно. Необычная комбинация. Похоже на гибрид «Дэйли уоркер» и «Нью-Йоркер». — Мистер Эдвардс кладет перчатки, которые он до сих пор держал в руках, на скамью. — И опять-таки, как мне кажется, именно здесь произошло нападение ку-клукс-клана на группу марксистов и один из ее членов был убит.

— Убийство? Здесь?

— Ты не знала, что ку-клукс-клан проник так далеко на север, не так ли? Вскоре после этого Бичер бежал. Дом был заложен (это, должно быть, произошло в 1930 году) и куплен женщиной, которая впоследствии стала драматургом. Она жила в Нью-Йорке, а здесь проводила лето. Тебе о чем-нибудь говорит имя Вивиан Бертон?

Сидни качает головой. Мистер Эдвардс наклоняется вперед и обрывает со стебля отцветший цветок.

— По ее пьесам ставили спектакли на Бродвее. Она владела домом до самой смерти в 1939 году. Затем он перешел к семье по фамилии Ричмонд. Похоже, дом порождал не только скандалы, но и таланты, потому что этот самый Ричмонд по имени Альберт писал картины в технике тромплей. Он был именно живописцем, а не декоратором.

— Обман зрения, — говорит Сидни, которая теперь значительно лучше разбирается в натюрмортах, чем год назад.

— Вот именно. Он создавал совершенно немодные, но очень хорошие картины в стиле Харнетта и Пето. Одно из его полотен висит в художественном музее в Бостоне. Я уже давно собираюсь пойти взглянуть, но все времени не хватает.

— Давайте как-нибудь сходим вместе, — предлагает Сидни. — А потом пообедаем.

— Прекрасная идея, — с энтузиазмом соглашается мистер Эдвардс.

Следует пауза, во время которой каждый из них думает о будущем. О будущем, в котором их ожидают совместные обеды, прогулки и продолжительные беседы.

— Так вот, — этот художник, Ричмонд, — продолжает мистер Эдвардс. — Он проводил на Вторую мировую войну троих сыновей. Он был слишком стар, чтобы воевать, но у него были сыновья. Возможно, одна дочь. Столько приходится слышать о материнском горе, но мало кто думает об отцах.

Сидни молчит. Она пытается представить себе отца, который отвозит на вокзал сначала одного сына, потом другого, затем еще одного, провожая их в Европу или на Тихий океан и не зная, вернутся они или нет.

— Сыновья вернулись? — спрашивает Сидни.

— Не знаю, — говорит мистер Эдвардс. — Дом не перешел ни к одному из них, но это вовсе не означает, что они погибли. Это было бы ужасно — потерять троих сыновей, как ты думаешь?

— Страшно себе представить.

— После этого дом приобрели некие Симмонсы. Они пользовались им исключительно как летней резиденцией. Вынужден отметить, что они его очень запустили. Затем в восьмидесятые годы его купил пилот авиалиний «Вижен». Ты слышала о той катастрофе?

— Да.

— И я, то есть мы с Анной, приобрели этот дом у вдовы. Я не люблю наживаться на чужом несчастье, но его все равно кто-нибудь купил бы. Я утешаю себя мыслью, что мы о нем заботимся как можем.

— Дом изумителен, — говорит Сидни. — Он мне всегда нравился. Не уверена, что теперь смогу воспринимать его, как прежде.

— Теперь ты станешь частью истории этого дома. — Мистер Эдвардс, похоже, произносит это с чувством изрядного удовлетворения.

— Но и вы тоже, — указывает на очевидное Сидни.

— Сидни, ты счастлива? — неожиданно спрашивает он.

Сидни изумлена.

— Да, — отвечает она, прижав руку к груди. — Я надеялась, это заметно.

— Я очень рад. Я боялся, что ситуация с Беном и Джеффом омрачит твое счастье. И иногда задавал себе вопрос, не побоишься ли ты еще раз выйти замуж. Надеюсь, я тебя не обидел.

— Нет, — успокаивает она его. — Это точно. Я не боюсь. Может, я должна бояться, но не боюсь.

— Мой сын — хороший человек, — заявляет мистер Эдвардс, что в данных обстоятельствах выглядит несколько странно.

— Я знаю, — отвечает Сидни, тронутая подобным отцовским одобрением.

Дрожь глянцевых листьев на кустах тем временем превратилась в трепетание. Небо, совсем недавно серое и угрюмое, выгляди драматично: оно одновременно угрожает и дарит надежду. На западе стоят темные тучи, на востоке виднеется голубизна в разрывах облаков.

Сидни переводит взгляд на дом. Монахини и священник. Незамужние матери. Марксисты и жертва убийства. Драматург и художник. Возможно, он обедал в одиночестве, каждый вечер изучал карту, втыкал флажки туда, куда, по его мнению, отправили его сыновей. А затем вдова пилота, пытающаяся совладать с натиском прессы. Сидни помнит лица пилотов на телеэкране. Они казались такими заурядными.

Она скользит взглядом по крыше дома и, наконец, останавливает свое внимание на веранде. Интересно, были ли в этом доме другие свадьбы? Должно быть, были, решает Сидни. Множество свадеб, рождений, смертей. Ей хочется надеяться, что в этом доме было больше радости, чем горя.

— Их всех привлекала сюда красота, — говорит мистер Эдвардс.

* * *

Сидни осматривает дом, восхищаясь его маскарадным костюмом. Джули и Элен украшают лестницу лентами и белыми бантами. Вазы с белыми розами красуются на обеденном столе в гостиной, а также на журнальном столике. В кухне суета. Миссис Эдвардс оживленно руководит процессом. Сидни подходит к одному из вытянувшихся от пола до потолка окон и смотрит на пляж. Джеффа нигде не видно. Может быть, он сейчас наверху, в «спальне мальчиков», переодевается к обеду? Сидни надеется, что они с Беном уже встретились и поговорили. Джефф несмотря ни на что будет тронут тем, что его брат все же приехал. Бен капитулировал. Любой мужчина оценил бы подобный жест.

Сидни оглядывается в поисках Айверса. Отец, наверное, отправился на прогулку. Мать прилегла отдохнуть в своей комнате. С определенной периодичностью веранда вспыхивает в лучах солнца, а затем опять погружается в полумрак.

Джефф который перенес все свои вещи в комнату Сидни, сидит на свободной кровати рядом с ее чемоданом. Груды одежды возвышаются на стуле и на полу. Джефф все еще в плавках футболке. Он, похоже, не замечает своих облепленных песком ног.

— Ты могла бы меня предупредить, — говорит он.

Сидни нечего на это ответить. Она закрывает дверь. Да, она могла предупредить своего жениха, что его блудный брат находится в доме. Вместо этого она укрылась в саду с мистером Эдвардсом.

— Это твоих рук дело, верно? Он это практически сказал.

От внимания Сидни не ускользает, что Джефф не произносит имени брата.

— Я думала, ты обрадуешься, — отвечает она.

Джефф поднимает брови.

— Вы поговорили? — спрашивает Сидни.

— Конечно же, мы поговорили.

Она не спрашивает, что они сказали друг другу. Она не уверена, что хочет это знать.

— Отсутствие Бена омрачило бы нашу радость, — приводит Сидни доводы в свою защиту. — Мы бы этого никогда не забыли. И это уже никогда нельзя было бы исправить.

— Ты должна была сперва спросить у меня.

Она прислоняется к шкафу.

— Джефф, — говорит Сидни.

— Что? — едва покосившись на нее, спрашивает он.

— Я думаю, ты ведешь себя неблагоразумно.

«Более того, — добавляет она про себя, — для описания этой ситуации больше подходит слово “капризно”».

— У нас с Беном есть разногласия, — говорит Джефф. — Вряд ли это можно исправить. Мне жаль, что тебе это неприятно. Мне самому это неприятно, но я ничего не могу поделать. И поверь, он приехал сюда не из любви ко мне.

— А почему же? — спрашивает Сидни.

Джефф молчит. Он либо не хочет, либо не может ей ответить.

— Джефф, послушай.

— Что?

— Я хочу рассказать тебе историю, которую мой дедушка рассказывал мне о себе и о своем брате, — говорит Сидни. — Однажды, когда они были еще мальчишками, его брат вошел в его комнату и уничтожил дюжину моделей самолетов, которые он так кропотливо собирал из бальзы. Я не знаю, почему его брат это сделал. Они подрались. И не разговаривали шесть лет.

Джефф сидит на кровати, скрестив на груди руки. Сидни чувствует, что он ее почти не слушает.

— Затем началась Вторая мировая война, — продолжает Сидни. — И брата моего дедушки отправили в Европу в составе воздушного корпуса. Родители проводили его на станцию, но мой дедушка отказался пойти с ними.

Сидни не знает, что заставило ее вспомнить историю, о которой она не думала уже много лет. То, что мистер Эдвардс упомянул о Второй мировой? Художник, ожидавший возвращения сыновей?

— В последнюю минуту мой дедушка представил себе, что может никогда уже не увидеть своего брата, что тот может погибнуть в Европе. Он бежал всю дорогу до вокзала и прибежал в тот момент, когда поезд уже трогался. Он пожал брату руку и попрощался с ним.

Джефф поднимает голову.

— И брат погиб?

— Нет, все обошлось.

— Так что ты хочешь этим сказать?

— Мне кажется, Бен прибежал на вокзал, — говорит Сидни.

Айверс, как всегда, с пулеметной скоростью обрушивает на них шквал бейсбольной информации.

— Это происходит каждый год четвертого июля. Можно предположить, что «Сокс» уступит, но Джексон сейчас играет так, что возможен любой исход. Поставьте на «Сокс». Сидни, я тебе уже говорил, что убью вас за то, что вы женитесь именно завтра?

— Мы поставим на веранде телевизор, — говорит Сидни.

— Правда? — в его голосе слышится надежда.

— Айверс, нет, — улыбаясь, отвечает Сидни.

Сидящий напротив Сидни Сахир увлечен дискуссией с мистером Эдвардсом. Тема — однополые браки, которые Сахир, похоже, всецело поддерживает. Анна Эдвардс нервно поглядывает в сторону Джули. С помощью сложной серии сигналов глазами и руками, которые заставляют заподозрить у нее нервный тик, она пытается приказать мужу закрыть эту тему. Но он либо не замечает конвульсий жены, либо забыл о половой ориентации дочери. Мнение Джули по этому вопросу никого не интересует.

Джефф, выполняя обязанности хозяина, увлеченно обсуждает с матерью Сидни, как лучше всего добираться на машине из Западного Массачусетса в Портсмут. Сидни знает истинную причину живого интереса Джеффа к этой теме. Это делается для того, чтобы, когда Бен наконец спустится к обеду, Джефф мог сделать вид, что не заметил его.

Застеленный белой льняной скатертью и уставленный розами стол просто очарователен. Наряды гостей несколько дороже, чем обычно. Белые рубашки, закатанные рукава, никаких галстуков. Сидни видит на ногах Джеффа шлепанцы. Это может быть связано с тем, что он оставил свои новые туфли в «спальне мальчиков». Он теперь ни за что не войдет в эту комнату.

Туфли Сахира не заметить невозможно: темные, до блеска начищенные башмаки на толстой подошве. Они напоминают Сидни о мужчинах пятидесятых годов, когда дорогие туфли считались признаком благородного происхождения.

Бен, шаркая, спускается вниз по лестнице. Он выглядит так, как будто только что прибыл с важной деловой встречи и всего на несколько минут опаздывает на менее важное мероприятие. Он принял душ, переоделся и, спускаясь по лестнице в столовую, закатывает рукава. Он пропустил репетицию, странную безжизненную пьесу, в которой главные действующие лица обращались к белому дивану с заученными короткими фразами. Постановке не хватало хореографии, освещения, драматичности. Джефф вообще казался деревянным, как будто происходящее было вовсе не его идеей. Сидни это раздражало, но она не подала виду и при поддержке Айверса попыталась компенсировать недостающие эмоции нервным смехом. Она не смогла бы объяснить, что именно их так насмешило. Анна Эдвардс, сидя на диване напротив, поминутно вздыхала, как будто досадуя на шалости детей.

Зрение Сидни раздваивается. Одна камера наведена на Бена, вторая на Джеффа, все еще поглощенного разговором с ее матерью, все еще усиленно игнорирующего присутствие вновь прибывшего. Джули, одетая в элегантное черное платье с глубоким вырезом на спине, вскакивает и обнимает Бена. Мистер Эдвардс представляет его священнику и родителям Сидни, которые улыбаются и кивают своенравному брату в знак приветствия. Анна Эдвардс отчаянно машет Бену, чтобы он садился рядом с ней. Человеку несведущему могло бы показаться, что жених здесь Бен, а вовсе не Джефф.

Джефф больше не может делать вид, что очень занят. Он оборачивается и мутным остановившимся взглядом смотрит на Сидни.

Обед подает женщина в черных брюках и белой блузе. На столе в крепких глиняных горшках появляется рагу из омаров. Вряд ли горшки прибыли с Эмпории. Аромат роз на столе смешивается с влажным морским воздухом, порождая дурманящий эфир, как будто специально закачанный в столовую.

Сидни остро ощущает присутствие Бена по одну сторону от нее, а Джеффа по другую. Она едва дышит, чтобы ее тело случайно не вышло за отведенные ему узкие рамки. Она не решается коснуться Джеффа, хотя подобный жест был бы вполне естественным и даже желательным. Теперь он кажется ей неуместным, поскольку может напомнить Бену о причине сегодняшнего собрания, что, в свою очередь, может напомнить ему о разрыве с братом, о долгих месяцах уязвленных чувств.

О том, чтобы коснуться Бена, не может быть и речи.

Иногда Сидни кажется, что она перестает ориентироваться в происходящем, что она уже не так наблюдательна и сообразительна, как прежде, что в течение последнего года незаметно для себя она все чаще заменяла интеллект эмоциями. В моменты просветления она спрашивает себя, не ошиблась ли.

Мистер Эдвардс поднимается и предлагает тост.

— Сегодня, — начинает он, — мы добавляем новую главу к истории этого замечательного дома. Это радостная глава, потому что она вводит в нашу семью очаровательную и всеми нами любимую Сидни Скляр. Нашему сыну очень повезло. В идише есть слово, в дословном переводе означающее «обречены быть вместе». Надеюсь, я произнесу его правильно. Beshert. — Мистер Эдвардс поднимает бокал. — Beshert, — повторяет он.

Гости поднимают бокалы и повторяют это слово. Миссис Эдуарде выглядит печальной. До Сидни, наверное, ни один еврей никогда не входил в совладение домом, пусть даже такое косвенное и незначительное. Сидни мучает еще один вопрос: действительно ли они с Джеффом обречены быть вместе? Что или кто их на это обрек? Замысловатое стечение обстоятельств, поместившее Джеффа на веранду в тот самый момент, когда Сидни возникла из волн? Кто поверит в подобную невидимую руку? Получается, Дэниел должен был умереть, чтобы исполнилось предназначенное? Какой жестокий, безразличный и капризный бог мог допустить подобное? И с какой целью?

Джефф не поднимается, чтобы поблагодарить отца. Неловкое молчание затягивается.

Айверс встает и обрушивается на жениха. Он информирует невесту, пока еще не поздно отменить свадьбу, о некоторых малоизвестных фактах из жизни Джеффа Эдвардса. Жених, разоблачает Джеффа Айверс, однажды помочился на статую Джона Гарварда, проиграв в Кембридже захватывающие дух дебаты относительно деятельности НАТО. Когда он был задержан и предстал перед дисциплинарным комитетом своего собственного колледжа (Браун), все члены этой организации встали и встретили его появление аплодисментами. Айверс также желает уведомить Сидни о том, что однажды ее жених впал в состояние благоговейного транса, граничащего с духовным просветлением. Это произошло во время просмотра телевизионной трансляции соревнований по синхронному плаванию во время последних летних Олимпийких игр. Джефф заявил, что это «поистине тяжелый» вид спорта. И наконец, известно ли Сидни, что ее будущий муж втайне от нее предается азартным играм? Однажды он поставил на то, что «Янки» выиграют в плей-офф у «Сокс» с разницей в четыре забега. Учитывая эти непростительные прискорбные недостатки, Айверс рад и счастлив менее чем через двадцать часов препоручить своего друга заботам Сидни. А если кого-нибудь интересует счет того матча, Бостон выиграл со счетом 3:0.

Речь Айверса встречают аплодисментами, и он садится на место.

На второе подают тайских креветок. Джефф так сосредоточился на еде, что стал похож на ресторанного критика. Сидящий по другую руку от Сидни Бен то и дело тянется к стакану с водой и изучает собравшихся. Это напоминает Сидни день, когда в доме впервые появилась Виктория и Бен взирал на разворачивающуюся перед ним картину с высоты лестничной площадки.

Благодаря состоявшемуся недавно разговору с мистером Эдвардсом Сидни не может не думать обо всех тех людях, которые, возможно, десятки и сотни раз обедали в этой самой комнате. Монахини в темных одеяниях (должно быть, им было очень холодно зимой). Литератор (за его обеденным столом, видимо, собирались высокопоставленные граждане с невообразимо длинными именами — Эдвард Эверетт Хейл и Джон Гринлиф Уиттиер?). Незамужние матери со своими младенцами (или к тому моменту, как матери поднимались с постели, дети уже исчезали?). Марксисты (они тоже устраивали обеды или считали это буржуазным пережитком?). А как насчет драматурга? Или художника с тремя сыновьями на фронте? Сидни видит, как он одиноко сидит за столом, все остальные стулья свободны, а бескрайняя поверхность вишневого или красного дерева устлана картами Рейнской области и Бельгии. И еще была вдова с дочерью. Нет, решает Сидни, вряд ли они ели в столовой. Если они и обедали вместе, то за кухонным столом под доносящиеся с улицы крики журналистов.

* * *

Сидни делает глоток вина. Изучая людей, расположившихся за ореховым столом с неровными краями, она приходит к выводу, что история дома обмельчала, стала менее драматичной и весомой, чем прежде. На фоне авиакатастроф, убийств, незамужних матерей, войн все остальное кажется ничтожным. О времени Сидни не сохранится ни одной заслуживающей внимания истории.

И все же, спрашивает она себя, ставя бокал на стол, быть может, за этим столом и сейчас происходят полные драматизма события, развязка которых пока не известна. Она думает о юной девушке, сбежавшей из дому ради любви. Насколько долговечно ее малоперспективное счастье? О, похоже, застарелой вражде между двумя такими кроткими с виду братьями. Простят ли они друг друга? О хозяйке дома, с трудом скрывающей ревность и презрение к молодой женщине, которая входит в ее семью, и вцепившейся в своего старшего сына, как будто он может исчезнуть в любую секунду. Еще Сидни думает о своих родителях, которые когда-то были семьей и предположительно любили друг друга. Теперь они порознь наблюдают за тем, как дочь, их единственный ребенок, выходит замуж в третий раз.

А как насчет благоговейно замершего над тайской креветкой священнослужителя? Быть может, он скрытый трансвестит? Или же он и в самом деле является тем, кем кажется: умеренно благочестивым человеком, небезразличным к радостям удобной комнаты с видом на море и необычайно изысканной еде?

— Перед тем как спуститься вниз, я послушал прогноз. Завтра ожидается чудесная погода, — говорит Бен. Похоже, он намеренно принимает участие в разговоре. Или хочет показать, что имеет все основания здесь находиться?

Миссис Эдвардс объявляет, что десерт и кофе будут поданы на веранду. Сидни встает и ожидает Джеффа. Он в свою очередь ожидает мать Сидни, которая прилагает титанические усилия, чтобы высвободиться из лап своего кресла. Больные колени, артрит, поясняет она. Она часто жалуется на колени, хотя не похоже, чтобы она собиралась что-либо предпринимать по этому поводу. Подразумевается, что «молодежь», как их шутливо окрестил мистер Эдвардс, побудет некоторое время на веранде со «стариками», прежде чем переодеться и спуститься на пляж, где они разведут костер и где им, предположительно, будет гораздо веселее.

Джефф, извинившись, спешит навстречу только что прибывшим Питеру и Фрэнку. Все это время они простояли в пробках. Совершенно случайно Бен садится на жесткий тиковый стул рядом с Сидни. Не занять пустующий стул означало бы привлечь еще больше внимания к напряженным отношениям с Джеффом, а Бен к этому отнюдь не стремится. Некоторое время Сидни и Бен слушают, как вновь прибывшие добродушно подшучивают над Джеффом. Ей кажется, что это все не имеет никакого значения, что настоящая жизнь проходит где-то в другом месте. Они с Беном одновременно поднимают чашки и делают глоток. Сидни становится неловко от такой синхронности.

Воспользовавшись поднявшимся шумом, Сидни спрашивает у Бена, говорил ли он с Джеффом.

— Мы побеседовали.

— Что ты ему сказал?

— Мы назвали друг друга задницами и обменялись рукопожатием.

— И все?

— И все.

Поднявшись в свою комнату, Сидни снимает голубой сарафан и надевает льняные шорты и белую блузку без рукавов. На плечи она набрасывает темно-синий свитер. С пляжа до нее уже доносится смех. Из окна она видит костер. Вешая платье в одну из ниш, Сидни опять вспоминает о франко-канадских монахинях. Эти ниши предназначались для них? Они неглубокие, потому что у монахинь было очень мало одежды?

Как и было обещано, Джефф, Айверс, Питер и Фрэнк швыряют Сахира на песок и избавляют его от туфель. Он протестует, но воспрепятствовать им не может. Джули готовит и по одному раздает s’mores которые стремительно поглощаются гостями. Не похоже, что они час назад плотно поели. Почти все переоделись в шорты и футболки, в отличие от стариков, голоса которых все еще доносятся с веранды, хотя их число постепенно сокращается, а смех идет на убыль. Сидни ничуть не удивило бы появление на пляже Анны Эдвардс в юбке-брюках и маечке.

Сноп искр взлетает в воздух. Время от времени раздается резкий треск горящих поленьев. Сидни спереди тепло, сзади прохладно. Бену, который оккупировал единственный шезлонг, как всегда, удалось принять удобную позу: он сидит, закинув руки за голову и приподняв колено. Джефф и Сидни расположились на одном из лежащих вокруг костра бревен. Время от времени все новые друзья братьев выныривают из мрака, чтобы посидеть у костра и поздравить счастливую пару. Слух о предстоящей свадьбе быстро разнесся по пляжу. Молодые мужчины и женщины, завсегдатаи летней тусовки, подходят к костру с пивом, держась за руки. Детские воспоминания опять извлекаются из хранилища, перетряхиваются и вызывают новые приступы хохота. Сидни здоровается со всеми этими незнакомцами, но активного участия в разговоре от нее никто не ожидает, поскольку она не была свидетелем восторженно описываемых событий. Вместо этого она жует пастилу и наблюдает за тем, как искры вычерчивают на окружающем их черном пространстве некие ломания, расшифровать которые она не в силах.

* * *

Сидни зарывается ступнями в прохладный песок. Рядом с ней, скрестив ноги, сидят Джули и Элен.

— Я пошел спать, — заявляет Джефф.

— Уже? — удивленно спрашивает Сидни. — Так быстро?

— За костром присмотрит Айверс, — отвечает он.

Когда Сидни встает, Бен отворачивается, как будто что-то в море внезапно безраздельно завладело его вниманием.

— Всем спокойной ночи, — Сидни поднимает вверх руки и машет присутствующим. Неприлично оставаться на пляже, если будущий супруг отправляется спать. — Спасибо, что пришли. Жених нуждается в освежающем отдыхе.

Гости возмущенно гудят, и Сидни им улыбается.

— Не забудь, тебе нельзя спать с Джеффом накануне вашей свадьбы, — предостерегает ее Айверс. — Это к несчастью. Кстати, счет 10:2.

Сидни в знак победы поднимает сжатый кулак. Она наклоняется и целует Джули и Элен.

— Ты приходишь завтра в десять?

— Это не слишком рано? — спрашивает Джули.

— Нет, это идеально, — заверяет ее Сидни.

Покинув веранду, старики разбрелись по постелям. Сидни и Джефф молча проходят по дому и взбираются по лестнице. Оказавшись в спальне, Сидни садится и отряхивает с ног песок.

— Если ты не возражаешь, я буду спать здесь, — говорит Джефф.

— Я так и предполагала, — отвечает Сидни, хотя ей нелегко проигнорировать дурные предчувствия, вызванные репликой Айверса.

— Я не могу, как Бен.

— Что «как Бен»?

— Притворяться.

* * *

В окно Сидни видит взлетевший над костром рой искр, как если бы кто-то поправил полено.

— А как насчет Айверса, и Сахира, и всех остальных? — спрашивает она. — Мы их пригласили. Мне кажется, мы поступаем невежливо.

— Они все понимают.

— Они в курсе насчет тебя и Бена?

— Конечно, в курсе.

— Ты со мной сегодня несколько резок.

— Прости, Сидни. Я, кажется, порчу тебе праздник.

— Немного.

Джефф подходит ко второй кровати и опять садится рядом с ее чемоданом.

— Я его заберу, — говорит Сидни. К ее удивлению, Джефф позволяет ей это сделать.

Джефф как подкошенный, не раздеваясь, падает на кровать.

Сидни стоит возле него. На мгновение ее захлестывает нежность. Она становится на колени и прижимается лбом к его груди. Джефф лениво перебирает ее волосы.

— Прости, — говорит она. — Я его пригласила, но теперь об этом жалею. Тебе это тоже все испортило?

— Ты в этом не виновата, — говорит Джефф.

Из открытого окна до Сидни доносится смех. Разве они с Джеффом не должны быть там, откуда он доносится?

— Ты его действительно так ненавидишь? — спрашивает она.

— Иногда. Вообще-то, скорее всего, это он меня ненавидит.

— Этого не может быть.

Джефф молчит.

— Твой отец рассказывал мне историю дома, — говорит Сидни, положив подбородок на край кровати. — О монахинях, марксистах и незамужних матерях. Я думала о том, что завтра мы с тобой станем частью истории дома.

— Если послушать мою мать, она была практически знакома с монахинями, — говорит Джефф.

Сидни приподнимается и целует его руку.

— Я тебя люблю, — говорит она, сознавая, что произносит эти слова намного реже, чем он. Иногда ей кажется, что это потому, что в них нет необходимости: Джефф слишком хорошо знает о ее чувствах.

— Иди ко мне, — говорит он.

Сидни поднимается еще выше и садится верхом на мужчину, который в настоящий момент является ее любовником. Завтра, после нескольких слов и незначительных жестов, он станет ее мужем.

— Я тоже тебя люблю, — говорит Джефф. Слова кажутся невесомыми, воздушными.

Испытывая судьбу, Сидни расстегивает пуговицы белой блузки без рукавов.

* * *

— Я иду кататься на байдарке, — заявляет утром Джефф. Он натягивает плавки.

Сидни приподнимается на локте. Позанимавшись любовью, они сошлись на том, что им не удастся хорошо отдохнуть на такой узкой кровати, и она вернулась в свою постель.

— В день свадьбы? — спрашивает она.

Джефф отдергивает штору, чтобы взглянуть на погоду. С кровати Сидни погода по-прежнему выглядит «неустойчивой».

— Свадьба только в три часа.

— Да, но… — начинает Сидни. Она садится в постели, простыни едва прикрывают ее грудь. Ей никогда не удавалось выиграть спор, будучи раздетой.

— Мы сюда, скорее всего, не вернемся раньше… я не знаю, конца августа или сентября.

Свадебное путешествие займет три недели. После этого они едут на другую свадьбу, в Северную Каролину, а затем на конференцию в Университете имени Джонса Хопкинса.

Все же Сидни кажется, что есть что-то неправильное в том, что Джефф куда-то отправляется в утро своей свадьбы. Но она не может сказать, что именно, и поэтому молчит.

— Я не могу здесь находиться, — говорит Джефф.

Он отказывается оставаться в доме, где рискует оказаться наедине с Беном.

— С меня хватит, — сердится Сидни. — Вы оба ведете себя как школьники, — добавляет она, хотя на самом деле имеет в виду, что это Джефф ведет себя как школьник. Бен ведет себя вполне дружелюбно.

— Я недолго, — говорит Джефф, наклоняясь и целуя ее. — Я вернусь, заберу свои вещи и оденусь в спальне родителей. Чтобы не надоедать тебе.

— Будь осторожен, — говорит Сидни.

Джефф только пожимает плечами.

— Я тебя люблю, — произносит он, открывая дверь.

Сидни не может не заметить быстрого взгляда, которым он окидывает коридор, прежде чем выйти из комнаты. В обычных обстоятельствах такой взгляд мог бы означать нежелание, чтобы кто-то увидел, как он выходит из комнаты любовницы. Милый, хотя и анахроничный жест. Но Сидни знает его истинную цель: убедиться, что на горизонте нет Бена.

Сидни откидывается на подушку. Ей так хотелось, чтобы, когда она проснется, светило солнце. Хотя, возможно, оно еще вытянет позже, как раз вовремя.

— Только на время венчания, — произносит она вслух, торгуясь с кем-то, кто заведует освещением на этом представлении. Сидни встает, надевает халат. Ее мать, быть может, в этот самый момент ищет на кухне столовые приборы. К тому же она не знает, где хранятся хлопья.

* * *

Утро тянется невыносимо долго. Айверс сидит в столовой и слушает по радио спортивные новости. Он прикрутил звук и время от времени жестикулирует или беседует с бестелесными голосами. Сахир читает «Нью-Йорк тайме», «Бостон глоб» и «Барронс», за которыми он ездил в Портсмут. Матери Сидни нечем заняться, поэтому ее приглашают присоединиться к Сидни, Джули и Элен, пока последняя будет заниматься волосами ее дочери.

Сидни наслаждается прикосновениями нежных рук Элен, а разговоры за спиной ее убаюкивают. Когда Элен просит ее повернуться, Сидни быстро окидывает взглядом панораму, открывающуюся из окна, ища на фоне безбрежного океана неоново-оранжевый жилет на неоново-желтой байдарке, яркое пятно на фоне бесцветного дня. Но Джефф еще не вернулся. Сидни говорит себе, что еще слишком рано. У него есть несколько часов свободы, если это действительно то, что ему нужно, последний глоток свободы. Эта мысль удручает Сидни, потому что она предпочитает рассматривать брак как освобождение, паспорт на въезд в страну, в которой она когда-то побывала и в которую жаждет вернуться.

— Ну и я его спрашиваю, ты разве не получил мой e-mail? Разве ты его не прочитал?

Эмили, подруга Сидни, только что прибыла и присоединилась к собранию в комнатушке Сидни.

— И ты представляешь, он мне отвечает: «Я не считаю электронную почту эффективным способом корреспонденции». Я спрашиваю: «Не считаешь?» И он говорит: «Не считаю». А я говорю: «В таком случае, как ты смотришь на это? Пошел вон. Это тебе подходит?» Ты бы видела физиономию этого напыщенного придурка!

Женщины, жалующиеся подругам на мужчин. Часть жалоб — это крик души, но таковых мало. Некоторые истории подвергают редактированию еще до своего появления на свет. Джули и Элен, разумеется, не могут жаловаться на мужчин, а Сидни не настроена жаловаться на мужчину, за которого вот-вот выйдет замуж. Поэтому только Эмили и мать невесты обмениваются историями, которые в другой обстановке могли бы вогнать Сидни в краску.

— Ух ты, — говорит Сидни, увидев свое отражение в зеркале, к которому ее повернула Элен. Ее волосы, как и обещано, уложены в прическу. Узел завязан так искусно, что, похоже, он вот-вот развяжется. Чтобы добиться такого эффекта, Элен не поскупилась ни на лак, ни на шпильки.

— Надень вот это, — говорит она.

Сидни открывает коробочку и видит жемчужные серьги.

— Это мне?

— Это свадебный подарок.

— Но я полагала, что прическа — это и есть свадебный подарок, — говорит Сидни, касаясь жемчужин в форме слез.

Элен целует ее в щеку.

— Надень их, — повторяет она.

Наверное, Элен знала, как будет смотреться жемчуг в сочетании с этой прической. Прическа выгодно подчеркнула овал лица Сидни и ее шею, а жемчужные серьги мерцают в мочках ушей. Другие украшения ей не понадобятся.

— Спасибо. — Сидни встает и обнимает Элен.

— Я тебе завидую, — отвечает та.

Платье, которое Сидни наденет в самую последнюю минуту, до сих пор висит на дверце гардероба. Босоножки и шаль лежат на стуле. Все ушли заниматься собой. Из ванных комнат до Сидни доносится плеск воды. Она рисует в своем воображении запотевшие зеркала, висящие на крючках платья, косметику. Разложенную на краю раковины.

Внизу мужчины шагами меряют гостиную. Они держатся непринужденно, хотя до Сидни несколько раз доносится один и тот же вопрос. Эти повторы — единственный признак их беспокойства. Сидни еще раз смотрит на часы на столике. Панораму за окном не оживляет неоново-желтая байдарка. «Еще немного, думает Сидни, — и вопросы начнут становиться все настойчивей, а в голосах мужчин зазвучит тревога, к которой будут примешиваться и гневные ноты».

Когда шум воды в ванных стихает, голоса внизу звучат громче. Не настолько громко, чтобы потревожить невесту, которая, по мнению мужчин, должна пребывать в счастливом неведении, но достаточно, чтобы собрать мужской совет. «Надо отправить кого-то на поиски», — говорит мистер Эдвардс.

— О Боже, — шепчет в своей комнате Сидни.

Мистер Эдвардс обращается к гостям. Сидни, по-прежнему в халате, слушает, стоя в дверях своей комнаты. Она положила лоскутный платок Джули в лифчик. Пусть на церемонии он будет с ней.

— Я уверен, что с ним все в порядке, — говорит мистер Эдвардс. — Может быть, у него возникли проблемы и он не может вернуться? Джефф наверняка не взял с собой сотовый, потому что байдарка может перевернуться. Мне кажется, он отправился на острова. Это его обычный пункт назначения. Что на него нашло, да еще именно сегодня? Бен, возьми с собой Айверса и Питера и отправляйтесь на «Китобое» осматривать острова. Все трое.

Затем он обращается к Сахиру, Фрэнку и отцу Сидни:

— Поехали со мной в поселок. Быть может, нам придется разделиться. Я не уверен, как нам следует поступить. Боже мой, что этот мальчишка себе думает?

«Джеффа понизили», — отмечает про себя Сидни.

Мужчины в смокингах с белыми бутоньерками в петлицах выходят на улицу. Сидни сконфужена всей этой суетой. По меньшей мере, вся деревня будет теперь знать о том, что жених был на столько беспечен, что в день своей свадьбы отправился кататься на байдарке. О стае мужчин в смокингах, совершивших облет города в поисках неуправляемого жениха. Хотя смущение не идет ни в какое сравнение со страхом. Ее воображение рисует жуткие картины. Снова и снова. Ее воображение не поддается цензуре.

Испытывая почти непреодолимое желание прилечь, Сидни так и делает, подперев голову подушками, чтобы не разрушить произведение Элен. «Все будет хорошо, — говорит она себе. — Джефф просто забыл о времени. Или прав мистер Эдвардс — Джеффу пришлось причалить к берегу и теперь он отчаянно ищет способ попасть домой. Сейчас все вернутся и Джефф, отшучиваясь и шагая через две ступеньки, взбежит наверх в поисках своего смокинга и туфель. Он пошлет ей воздушный поцелуй и пообещает все объяснить после венчания».

Время от времени Сидни слышит звонок в дверь. Это начали прибывать гости. Джули и Элен их развлекают, скрывая факт исчезновения жениха. Со временем, однако, они непременно заподозрят, что здесь что-то не так. Сидни прикусывает нижнюю губу.

Сидни чувствует себя узницей в собственной комнате. Она надевает платье и туфли, чтобы ожидать на лестнице. Она не станет спускаться к гостям.

— Вот ты где, — говорит Эмили, взбегая по лестнице и обнимая невесту.

— Это какой-то бред, — говорит Сидни.

— Все будет хорошо.

На Эмили гладкое прямое платье из темно-серого шелка. Очки обрамляют и увеличивают ее темные глаза.

— Через несколько минут мы все будем смеяться над этим сукиным сыном и над тем, как он потерялся.

— Ты так думаешь? — спрашивает Сидни.

— Я уверена.

Сидни немного кружится голова, она кладет руку на перила.

— У тебя шикарное платье, — говорит она подруге.

— Я как раз хотела сказать тебе то же самое.

— Все собрались?

— Бекки застряла в пробке, но теперь она уже здесь. Все едят и пьют, и честно говоря, им наплевать, когда состоится венчание. Ты же знаешь, что венчание — это просто повод для грандиозной вечеринки.

Сидни молчит.

— Но когда Джефф войдет вон в ту дверь, — невозмутимо продолжает Эмили, — я сверну ему его чертову шею.

Сидни отступает в свою комнату и садится на кровать. Она мысленно прокручивает историю своих замужеств. Дважды выходила замуж: один раз развелась, второй — овдовела. Она рассчитывала сегодня вписать в эту историю новую строку, но кто знает, что эта строка будет гласить?

* * *

Сидни слышит, как хлопают дверцы автомобиля, снизу доносятся громкие голоса. Какая-то энергия как будто заползает по лестнице и просачивается в ее комнату. Сидни бежит к перилам и видит, как открывается входная дверь. С застывшим лицом входит мистер Эдвардс.

— Джефф вернулся? — задыхаясь, окликает его Сидни.

Но мистер Эдвардс как будто не слышит ее.

Сразу вслед за ним входят Сахир и Айверс.

— С Джеффом ничего не случилось? — спрашивает сверху Сидни.

Айверс поднимает голову, он неестественно бледен.

— Мы его нашли, — отвечает он. Айверс останавливается и оборачивается к двери.

В прихожую входит Джефф — взрыв ослепительного цвета, оранжевый жилет расстегнут и свисает с плеча. На Джеффе нет обуви. Его тело и волосы все еще мокрые, плавки прилипли к телу. Ступни почти синие.

Сидни смеется и плачет одновременно.

— Слава Богу! — кричит она. — Слава Богу, что с тобой ничего не случилось. — Она держится за перила, от облегчения ее ноги подкашиваются.

— Я в порядке, — тихо говорит Джефф.

Но это не голос человека, который раскаивается, внезапно понимает Сидни. Это голос человека, который уже отстранился, который уже не с тобой.

От этого голоса у нее по спине пробегает озноб. Она не понимает.

Она видит окаменевшее лицо его отца, мокрые брюки брата.

— Сволочь, — говорит Бен.

Из гостиной начинают появляться гости.

Похоже, что они одеты в костюмы для разных спектаклей. Джефф в мокрых плавках, спасательный жилет у его ног на полу спальни. Сидни, только что закрывшая за ними дверь, в шелковом платье и жемчужных серьгах.

— Где ты был? — спрашивает она, прижав руку к груди.

— На острове.

— Ты так далеко заплыл? Кто тебя нашел?

— Сидни, я не могу. Прости.

— Что?

Джефф молчит.

Сидни в растерянности трясет головой.

— Ты меня больше не любишь?

— Я тебя люблю, — отвечает он.

Она разводит руками.

— Ты не хочешь на мне жениться?

— Не хочу.

И Сидни сразу же понимает, что все кончено.

Снизу слышны удивленные возгласы, входная дверь открывали и закрывается. Выглядывает солнце, поражая ненужной жестокостью.

— Ты думала, я счастлив? — спрашивает Джефф.

— Я думала, ты… — Сидни подыскивает слово, — чем-то озабочен.

— Так и было. Так и есть.

Сидни не может пошевелиться.

— Я вернусь в квартиру, — говорит Джефф. — Заберу свои вещи. Было бы лучше, если бы ты переночевала здесь. Завтра днем меня там уже не будет.

То, что он уже может думать о квартире и вещах, шокирует Сидни. Но с другой стороны, Джефф всегда и во всем ее опережал.

Он отходит к окну, прижимает ладони к стеклу. Сидни смотрит на его длинную спину, загорелые ноги. Он плачет?

— Ты бы поступил так с Викторией? — спрашивает она.

Ей приходится долго ждать ответа.

— Нет, — наконец говорит Джефф.

В груди Сидни что-то обрывается.

— Почему же?

— Это было бы гораздо серьезнее.

Сидни поражена тем, что Джефф даже не пытается смягчить удар.

Он кладет руки на бедра.

— Наверное, можно сказать, что я сделал это из-за Бена.

Сидни опять не понимает.

— Из-за Бена? — переспрашивает она. — Назло Бену?

У нее кружится голова. Она не ела с самого утра. Вдруг она думает о еде, которую теперь придется выбросить. И все эти прекрасные цветы… Мистер Эдвардс. Джули, которая, наверное, все еще надеется и ждет появления жениха и невесты. Пусть слегка взъерошенных, быть может, даже подравшихся, но, тем не менее, готовых к церемонии венчания в лучах вечер него солнца.

— Я не могу жениться на тебе, — говорит Джефф. — Ты же понимаешь, что это было бы нечестно?

Сидни трясет головой.

— Он хотел тебя, — просто объясняет Джефф.

Сидни отворачивается, как будто пытаясь стряхнуть с себя неправильно понятую фразу.

— Я догадался об этом в первый день, когда мы приехали, а ты каталась на волнах, — говорит Джефф. — Он не мог оторвать от тебя глаз. А потом, после прогулки на яхте, Бен сказал, что ты не похожа на других женщин, что ты умная и простая. Мне сразу стало ясно, что он тобой заинтересовался.

— Но у тебя была Виктория.

— Да.

Сидни озирается в поисках чего-нибудь обыденного и нормального. На столике стоит лак для волос. Рядом белая коробочка из-под сережек. С тумбочки на пол упала книга. Когда это случилось?

— Это все… — Джефф жестом обводит дверь, окно. — Это вовсе не продумано так хладнокровно, как может показаться. Иногда, только оглядываясь назад, понимаешь, что ты натворил.

Сидни вытаскивает из волос шпильку и кладет ее на колено. Джефф глубоко вдыхает, прежде чем сделать последнее признание.

— Виктория когда-то была девушкой Бена.

Сидни молчит.

— Мне трудно представить, что он не сказал тебе об этом.

— Он мне не сказал.

— Что ж, 1:0 в его пользу.

— Это игра? — спрашивает Сидни.

Кровь отливает от головы Сидни, от ее лица, плеч и собирается где-то в груди. Ее руки дрожат, то ли от потрясения, то ли от гнева. Всего, что она себе представляла — жизнь с Джеффом, их семью, детей, которых она однажды привезла бы в гости дедушке, — никогда не будет. Она это все просто выдумала.

Джефф подходит к ней, как будто собираясь обнять. Сидни отстраняется от него, отказывая себе в его сочувствии, теперь уже мошенническом и вероломном. Она уже видит себя гуляющей в одиночестве по улицам города, присаживающейся на скамейки или опирающейся на перила и хранящей в груди невыразимый ужас. Она думает обо всем, что необходимо будет сделать, чтобы демонтировать целую жизнь.

— Сидни… — говорит он.

— Уходи, — говорит она.

За спиной она слышит звук затворяющейся двери.

* * *

Сидни запирает дверь и ложится на кровать. Она ждет. Иногда она слышит громкие голоса, какая-то женщина плачет. Время от времени кто-то стучит в дверь и зовет ее, но Сидни не откликается. Она ждет час, два часа. Она ждет так долго, что, наверное, все уже уехали домой. Гости точно должны были разойтись. Она надеется, что Айверс, Сахир и другие отправились в Бостон. Она молится, чтобы у ее родителей хватило такта вернуться домой. Через минуту она возьмет сумочку, спустится по лестнице и выйдет из дома. Она поедет в Портсмут, а там сядет на автобус. Куда ехать, Сидни еще не решила.

Она пересматривает историю своих замужеств. Трижды выходила замуж. Один раз развелась. Один раз овдовела. Один раз брошена у алтаря.

Когда Сидни кажется, что наконец-то все стихло, она открывает дверь. На лестнице прислушивается. Тихо. Спускаясь по лестнице со своим черным чемоданом, она пытается уловить признаки жизни в соседних комнатах. Быть может, они все знают, что она здесь, и позволяют ей уехать. На вешалке у входной двери висит ее плащ. Дождя нет, но Сидни все равно снимает его с крючка. Она надевает его поверх своего оранжево-розового платья.

— Сидни, — из двери, ведущей на кухню, окликает ее мистер Эдвардс. Он все еще одет в темный костюм, но уже без галстука. Он его снял, а может, сорвал в гневе. — Я даже не знаю…

Сидни жестом просит его не продолжать.

— Я вызову тебе такси, — говорит он. — У тебя есть деньги? Ты можешь жить здесь, сколько пожелаешь. Мне стыдно за сына.

Мистер Эдвардс делает шаг в прихожую.

— Я хочу от него отречься… Джули безутешна.

Сидни идет к двери.

— Я купил этот дом ради семьи, ради идеи семьи, — говорит мистер Эдвардс. — Я представлял себе, что тут будет собираться наша семья. Я надеялся, что дом будет привлекать мальчиков и Джули, и они станут приезжать к нам чаще. Кто может устоять перед побережьем? А потом появятся внуки, и им здесь будет очень хорошо. — Его губы дрожат. — Пляж. Вода…

Мистер Эдвардс качает головой. Его лицо сморщивается. Он достает из кармана белый платок.

Сидни кладет руку на рукав его пиджака.

— Ты дашь нам о себе знать?.. — спрашивает он, поднося платок к лицу.

— Я его любила, — говорит Сидни.

Мистер Эдвардс кивает.

— Я дам о себе знать.

Поезд, везущий Сидни в город, проносит ее мимо заброшенных фабрик, крытых черепицей домов, магазина с названием «Автосервис Тома». Она представляет, как ее внутренности распадаются на атомы, превращаясь в хаос, оставляя внутри пустоту.

Предполагается, что поездка займет час. Или два часа. У Сидни пропало чувство времени.

К ней подходит молодой человек в белой рубашке. Он хочет к ней обратиться?

— Простите, — говорит он. — Я тут сидел.

Сидни поднимает голову и замечает небольшую спортивную сумку на багажной полке у нее над головой. У молодого человека изо рта пахнет беконом. Не доверяя своим ногам, Сидни просто подвигается к окну.

Несколько смутившись, молодой человек садится рядом с ней.

— Куда вы едете? — спрашивает он.

Сидни открывает рот.

— Бостон? — подсказывает он.

Она кивает.

— За покупками? — продолжает молодой человек. — В театр?

Сидни и в лучшие времена сочла бы его навязчивым. Сейчс его вопросы — это пытка.

— В город. — Это все, что ей удается выдавить из себя. Но это слово звучит как «оазис».

Поезд пролетает мимо домов, ферм и стогов сена. Сидни пытается убедить себя, что она в Англии. Быть может, теперь вся жизнь превратится в сплошные попытки убедить себя в том, что она не там, где находится на самом деле, а где-то в другом месте.

Когда поезд прибывает в Бостон, Сидни по указателям разыскивает станцию метро. Ей нужно на Парк-стрит. Она обнаруживает, что эскалатор, ведущий к выходу на улицу, не работает. Ей приходится тащить свой черный чемодан по ступенькам. Когда Сидни добирается наверх, ручка уже сломана.

Сидни выходит из метро на Парк-стрит и идет в направлении Дома штата, влекомая его сверкающим золотым куполом. Она считает, что если дойдет до вершины холма, с ней произойдет что-то хорошее.

На вершине она садится на каменную ступеньку. Ей следовало еще на вокзале взять такси и попросить совета у таксиста. Сидни смотрит вниз. Привратник помогает какому-то мужчине разгрузить машину. Сидни встает и направляется к нему. Когда она подходит, то обнаруживает вход в отель. Он так неочевиден, что на двери даже нет названия, а только римские цифры. Сквозь вращающуюся дверь Сидни врывается в фойе.

Возможно, это клуб. Обшитые деревянными панелями стены и мраморный пол создают впечатление мужского присутствия. На стене сияют золотые часы в форме солнца, по бокам черные с серой отделкой стулья. За обрамленным в дерево стеклянным экраном прячется консьерж. Небольшие металлические столы подобно скульптурам расставлены по комнате. Все, чего хочет Сидни, это присесть, что она и делает. Ничто в этом фойе не вызывает у нее каких-либо ассоциаций, и это ценно само по себе.

Позади Сидни мраморная лестница с золотыми перилами. Интересно, куда она ведет? Сидни бросает взгляд на часы. Они показывают шесть двадцать. Они с Джеффом, пожалуй, сейчас должны были бы ехать в аэропорт.

— Что вам угодно? — спрашивает молодой человек за стойкой. Он одет в черную униформу и кажется иностранцем. Восточная Европа? Румыния?

Сидни с усилием встает, как будто она на несколько десятилетий старше, чем на самом деле. Она тащит за собой чемодан с поломанной ручкой. Впервые с того момента, как она покинула дом Эдвардсов, Сидни осознает, что под плащом на ней по-прежнему оранжево-розовое свадебное платье.

— Вы у нас уже когда-нибудь останавливались? — спрашивает молодой человек.

Сидни качает головой.

Он вводит в компьютер какую-то информацию, хотя Сидни ничего ему не сказала. Интересно, что он там написал. Женщина в беде? Потертый чемодан со сломанной ручкой? У нас не останавливалась?

— Один взрослый человек? — спрашивает он.

Вопрос кажется ей лишним.

— Да, — отвечает она.

Он пододвигает к ней листок бумаги. Комната стоит дороже, чем Сидни ожидала, но о том, чтобы уйти отсюда, не может быть и речи.

— Комната девятьсот шесть свободна, — говорит молодой человек и доверительно добавляет: — Она довольно неплохая.

У лифта стеклянная дверь. Пока он везет Сидни с этажа на этаж, у нее начинает кружиться голова. На каждом этаже она видит столик, а на столике вазу с яблоками, что позволяет предположить, что все этажи одинаковы. Но это не так. По мере подъема Сидни пытается уловить разницу. К восьмому этажу у нее есть ответ: на каждом этаже висят разные картины и это оригиналы.

Ключ золотистый и замысловатый. Ей стоит значительных усилий вставить его в замок. А что, если это отель, в котором влиятельные мужчины устраивают свои тайные свидания? Она представляет себе элегантно одетых женщин с алыми губами и в туфлях в тон помаде.

Сидни следовало знать, что ее ожидает, еще в фойе. Стены выкрашены в насыщенный кофейный цвет. На них водружены черно-белые фотографии фантастически уродливых фигур. Ей досталась угловая комната с шестью большими окнами. За окнами множество далеко выступающих завитков, как если бы Сидни разместили на верхнем этаже богато украшенного собора. Ей это напоминает Италию или Прагу, хотя есть что-то в высшей степени американское, пожалуй, даже федералистское, в основательном, мужском интерьере комнаты. Вдоль одной из стен кровать с темным пологом.

Сидни бродит по комнате, дотрагиваясь до мебели. В деревянном ящике лежат канцелярские принадлежности. Из ниши она выдвигает телевизор на кронштейне. Когда она его включает, раздавшиеся слова кажутся ей резкими и показными. Они звучат фальшиво.

Сидни звонит клерку в фойе.

— Никаких газет, — предупреждает она.

У нее есть камин, диван, кушетка цвета бронзы. Еще есть стул, черный с серым, такой же, как в фойе. Двери снабжены большими железными ручками. Сидни садится на кушетку и смотрит в пространство перед собой. Слишком многое ей предстоит переосмыслить.

В номере лежит меню. Сидни заказывает тарелку сыра. После яблока на завтрак она еще ничего не ела: не хотела, чтобы живот торчал под шелковым платьем. Как такое могло прийти в голову?

Сидни переодевается в гостиничный махровый халат, уронив платье на пол в ванной комнате. Сняв лифчик, Сидни обнаруживает в нем голубой платок. Впервые с того момента, как Джефф в плавках и спасательном жилете вошел в дом, она начинает плакать.

«Джули так старалась, — думает она, ощупывая квадратики. — Она вложила в это столько любви».

Сидни оставляет платье на полу. Пусть его заберет горничная. Возможно, она сама отдаст его горничной.

Сидни наполняет ванну водой и забирается в нее. Она обнаруживает, что, если не шевелиться, вода становится совершенно ровной и гладкой. Это умиротворяет.

Здесь нет волн, и никто на них не катается.

Поздно вечером, приняв ванну и съев сыр, Сидни звонит матери.

— Я тут, — говорит она.

— Где? — спрашивает мать с явным облегчением в голосе.

Сидни называет отель.

— Он очень шикарный, — добавляет она.

— Если он дорогой, пусть это тебя не волнует, — успокаивает мать. Нетипичная реакция. — Что случилось?

— Не знаю, — говорит Сидни. Сейчас она просто не в состоянии объяснять матери действия Джеффа.

— Я просто в шоке, — говорит мать. — Он всегда казался таким приятным молодым человеком. Я никогда бы не подумала, что он на такое способен.

— Я тоже, — отвечает Сидни.

— Что ты теперь будешь делать?

— Не знаю.

— Ты будешь ходить пешком, — предлагает мать.

Сидни кивает. Она думает о том, что это, быть может, самый ценный совет из всех, которые ей когда-либо давала мать.

— Можно ходить по магазинам. — Та тут же все портит.

— И что я буду покупать? — спрашивает Сидни.

Сидни кладет трубку. Разговор отнял у нее все силы. Она ненавидит телефон.

Она садится на кровать и ложится на спину, оставив ноги на полу. Некоторое время она смотрит на полог над кроватью и думает о том, чем в эту самую минуту может заниматься Джефф. Он все еще в доме на берегу? Или вернулся в свою квартиру в Кембридже? Или полетел в Париж? Может быть, он позвонил Виктории?

Сидни сбрасывает роскошный халат и заползает под шелковые черно-серые простыни. Натягивает на голову одеяло.

Звонит телефон, Сидни не хочет отвечать на звонок. В последнюю минуту она отбрасывает одеяло и снимает трубку.

— Мне так жаль, что это с тобой случилось, — говорит ее отец.

Сидни вспоминает еврейское слово. Beshert.

— Но ты же знаешь, что я всегда говорю, — продолжает отец.

— Что я никогда не унываю? — высказывает предположение Сидни.

* * *

В течение нескольких дней Сидни то уходит из отеля, то опять в него возвращается. Привратник кивает ей. Клерки за стойкой говорят «доброе утро» или «добрый вечер», но и только. Сидни это полностью устраивает.

Она не заботится о том, чтобы заряжать свой мобильный телефон.

Сидни подсчитывает, сколько денег осталось у нее на счету. На спускается на лифте вниз и договаривается о скидке с приятным молодым менеджером по имени Рик. Вместе они приходят к выводу, что она сможет находиться в отеле двадцать два дня. Это на один день дольше, чем несостоявшийся медовый месяц. Сидни решает, что будет рассматривать время, проведенное в Бостоне, как своего рода антимедовый месяц.

Сидни обнаруживает, что, если она ведет себя осторожно и не слишком часто выходит из своей комнаты, ей удается избежать ненужных воспоминаний о Джеффе или о его родителях. Хотя, если честно, они всегда с ней.

Это чувство похоже на то, которое она испытывала, когда умер Дэниел. Но тогда она не стремилась забыть Дэниела.

На другой стороне улицы жилой дом. Часами Сидни сидит на обитом шелком стуле и смотрит в окно. По движениям в окнах напротив она пытается представить себе живущих там людей. Это требует изрядной доли воображения, поскольку ей почти не за что зацепиться. Сидни приходится придумывать истории из жизни, чтобы как-то занять себя.

Иногда, сидя в столовой отеля или гуляя по улицам Бикон Хилл, Сидни пытается представить себе версию своей жизни, в которой она знает, что ожидает ее в будущем. Если бы, когда ей было восемнадцать лет и она только что окончила школу, ей сказали, что у нее будет муж, потом еще один, а третий оставит ее у алтаря, и все это к неполным тридцати годам… она протянула бы назад руку, чтобы нащупать стул и присесть? Или она была бы взволнована? Встревожена? Ей стало бы грустно? Захотела бы узнать почему?

Однажды, когда Сидни сидит в комнате, приходит горничная, чтобы убрать в номере. Она указывает на выключатель на стене, который Сидни заметила, но проигнорировала, поскольку не знала, для чего он.

— Это если вам необходимо уединение, — объясняет горничная. — Если его включить, за дверью загорится красная лампочка. Тогда вас никто не побеспокоит.

Сидни в изумлении качает головой.

Ей хотелось бы знать, понимает ли Джефф, что он с ней сделал. Возможно, понимает, потому что не звонит ей и не предпринимает дальнейших попыток объясниться. Когда Сидни думает о Джеффе, которого она толком и не знала, о мужчине, мысли которого часто блуждали неизвестно где, его предательство уже не кажется ей чем-то необъяснимым. Кто знает, что было у него на уме каждый раз, когда он смотрел вдаль? И все же, когда она вспоминает Джеффа, вкручивающего лампочку, Джеффа, сделавшего ей предложение, его поступок представляется ей чем-то немыслимым. А когда Сидни удается собраться с силами и представить себе человека, с которым она занималась любовью, его действия становятся и вовсе нелогичными.

Иногда, просыпаясь, Сидни вспоминает, как Джефф стоял в ее спальне в день свадьбы и объяснял, почему он не может на ней жениться и что это все была какая-то замысловатая игра. Она помнит свой шок. Это почти не отличалось от известия о том, что Дэниел умер на полу одной из лучших клиник мира. Сообщение Джеффа ошеломило Сидни, она не могла его осознать. Ее мозг просто отказывался воспринимать факты. И все же она знает, что со временем — разве не так было после смерти Дэниела? — вокруг нее образуется необходимая защита, и она сможет смириться. Так омар наращивает новый панцирь: вначале он мягкий и хрупкий, но затем становится таким твердым, что его удается разломать только специальными щипцами.

Сидни с нетерпением ждет, когда образуется панцирь.

Однажды утром, выходя из отеля, Сидни видит пожилую пару.

Старики сидят на полосатом диване в фойе, держась за руки. Они похожи друг на друга. Сидни думает о том, что люди, долго прожившие вместе, становятся похожи. Были ли похожи они с Джеффом? Стали бы они похожи со временем? Быть может, мужчина и женщина на диване только что заново дали друг другу клятву верности?

Сидни осознает, что есть вещи важнее любви и ее утраты. Инвалидность ребенка. Атмосфера террора. Террористы-самоубийцы. Бродя по улицам города, она не устает себе об этом напоминать.

Сидни пытается читать, вначале журналы, а потом книгу. Ни то, ни другое ей не удается. Она терпеть не может телевизор, поэтому она ходит. Она почти ничего с собой не взяла, поэтому покупает удобную одежду. Через неделю Сидни покупает свое любимое масло для ванн и думает, что это маленькая победа.

Сидни считает дни. Сначала их двадцать два. Потом пятнадцать. Потом десять. Когда остается девять дней, Сидни выходит из отеля в своих удобных туфлях, чтобы пройти милю к кафе, где она завтракает. Если она когда-нибудь будет жить на Бикон Хилл, она будет знать все самые лучшие кафе и ресторанчики.

Клерк за стойкой говорит «доброе утро». Привратник кивает и улыбается. Сидни проходит между двумя припаркованными машинами, чтобы перейти улицу. У подножия холма какая-то суета (дорожное происшествие?), которая привлекает внимание Сидни. Она ступает на проезжую часть и слышит скрежет тормозов за секунду до удара.

Вначале она не чувствует ничего, кроме удивления. Но потом ее настигает боль. Сидни падает на дорогу.

Над ней столпились привратник, таксист и мужчина, похожий на европейца. Сидни пытается сесть. Боль в кисти — это серьезно, она также отмечает легкий сдвиг в сознании, как будто она только что проснулась.

Европеец — Сидни обращает внимание на его безупречный темный костюм и белоснежные манжеты — поддерживает ее голову. В другой руке у него мобильный телефон. Запыхавшийся полицейский тоже склоняется над Сидни. Какое-то мгновение она не видит ничего, кроме лиц.

— Это всего лишь рука, — говорит Сидни.

— Вы вышли из-за машины, — объясняет европеец. Кажется, у него британский акцент. — Я наблюдал за вами, ожидая, пока мне подадут машину. Такси не успело затормозить.

— Мне следовало быть внимательнее, — говорит Сидни.

— Да, да, — твердит таксист.

Она сообщает свое имя и название отеля вместо адреса.

Когда носилки с Сидни поднимают в карету «скорой помощи», она замечает перед отелем такси. Оно остановилось под странным углом посреди улицы, а за ним, сколько видит глаз, выстроилась вереница машин.

Рик, менеджер, сопровождает Сидни в больницу. Он привык все организовывать и сейчас добивается того, чтобы ее немедленно посмотрел врач. На снимке виден перелом. Пока врач вправляет кость, Рик держит Сидни за другую руку.

Когда этим же вечером Сидни, уже в гипсе, возвращается в отель, все сотрудники выходят из боковой двери, чтобы поприветствовать ее. Ей не позволяют одной войти в лифт. Консьерж и привратник сопровождают Сидни в номер. Она надеется, что не оставила на спинке стула лифчик.

В номере цветы. Она сразу узнает букет от сотрудников отеля. Он кремового цвета. Они ни за что не нарушили бы цветовую гамму.

Во второй вазе, поменьше, букетик розового львиного зева. Возле него стоит карточка с подписью: «Мистер Кавалли».

«Итальянец», — думает Сидни.

Возле кушетки уставленный холодными закусками стол. Хороший сыр, хлеб, виноград, клубника, оливки, орехи. Сидни обращает внимание на то, что все это можно легко есть одной рукой.

Имеется еще кое-что заслуживающее внимания. Что-то весьма странное и замечательное. Впервые со времени несостоявшейся свадьбы ей не хочется спать.

За четыре дня до отъезда Сидни получает написанную от руки записку. Ее приносит прямо в номер привратник по имени Дональд. Мистер Кавалли пьет кофе в ресторане отеля и спрашивает, не хочет ли Сидни к нему присоединиться. Он надеется, что ее кисть болит уже меньше.

Сидни разглядывает себя в зеркале. Она одета кое-как, но, наверное, это даже к лучшему. Иначе могло бы показаться, что он ей небезразличен. Из-за сломанной кисти ее волосы долгое время были предоставлены сами себе, что никогда не приносило позитивных результатов. Сидни вздыхает. Не то чтобы она что-то имела именно против мистера Кавалли или боялась, что он станет ее преследовать. Просто за прошедшие восемнадцать дней все ее разговоры состояли максимум из нескольких фраз.

Мистер Кавалли встает, как только она входит в ресторан. В отличие от людей, которые обычно окружают ее в университете или на отдыхе, он одет в очень дорогой костюм. Его рубашка такая белая и хрустящая, что Сидни кажется, будто он купил ее сегодня утром.

— Я так рад, — начинает он на отличном, хотя и несколько официальном английском, выученном явно не в Штатах, а скорее всего в Лондоне. Его акцент представляет собой сочетание итальянского и британского. Мистер Кавалли довольно высок. Сидни не могла заметить этого во время аварии. Эта разница в росте на мгновение лишает ее присутствия духа, но тут он жестом приглашает ее присесть.

Должно быть, мистер Кавалли уже переговорил с кем-то из официантов, потому что на столе она видит кофейник и тарелку с пирожными. Сидни понимает, что мистер Кавалли из тех людей, которые сами строят свое будущее и берут, не дожидаясь, пока им предложат. Она жалеет, что не оделась во что-нибудь менее унылое. Надо было хотя бы расчесаться.

— Чем я могу вам помочь? — спрашивает он, пока официант наливает им кофе. «А если бы я хотела чаю?» — думает Сидни. И тут ей в голову приходит другая мысль. А что, если, ожидая, пока она спустится, он расспросил официантов о том, что Сидни Скляр обычно пьет по утрам?

— Я бы пришел раньше, — продолжает он, — но я полагал, что вам нужен отдых. Рука очень болит?

— Нет, не очень, нет.

— Вот и хорошо.

— Откуда вы? — спрашивает она.

— Я вырос в Лондоне и Неаполе.

За окнами ресторана со стенами, обшитыми темными панелями, вниз по холму струится поток машин. Не более чем в тридцати метрах от их столика такси вошло в контакт с правой кистью Сидни. За барной стойкой официантка белой салфеткой полирует бокалы. Может быть, Сидни слушает своего собеседника, а может, грезит наяву. Как она относится к самоуверенному гостю, который может потребовать, чтобы специально для него открыли ресторан? Или он за это заплатил?

Через час-другой эта комната заполнится деловыми людьми обоих полов, готовыми выложить кругленькую сумму за чилийкого морского окуня или салаты с креветками. Сидни хорошо знает меню, но всегда старается приурочить свое появление в зале либо к началу, либо к концу обеда. Салаты здесь, конечно, исключительные. За последние несколько дней Сидни научилась есть только одной рукой даже достаточно сложные блюда.

— Чем вы занимаетесь? — спрашивает она у итальянца.

— Могу ли я вас кое о чем спросить? — начинает он, не отвечая на ее вопрос. Мистер Кавалли подносит к губам чашку кофе. Ранее Сидни заметила, что он положил в нее очень много сахара. Так много, что, ей кажется, сахар так и остался нерастворенным на дне чашки и теперь лежит там подобно илу. — Вы здесь живете? В этом отеле?

Сидни не хотелось обсуждать свое присутствие в этом неприметном отеле. Она никому не говорила, почему она здесь, хотя, наверное, местные служащие строят разные догадки. Двадцать два дня — это странное число. Слишком долго для турпоездки или командировки. В любом случае, им должно быть предельно ясно, что Сидни Скляр не занимается бизнесом.

— Я должна была выйти замуж, — говорит она, — но мой… — тут она затрудняется в выборе терминологии, которая так много может сообщить о ней, — мой жених передумал в день свадьбы. Я приехала сюда, чтобы провести свой антимедовый месяц.

— Мне очень жаль, — произносит мистер Кавалли. По его глазам она видит, что он говорит искренне. — Этот человек вас не заслуживал, — добавляет он.

— Вы этого не можете знать, — несколько запальчиво возражает Сидни.

«Что именно я защищаю? — спрашивает она себя. Джеффа? Свой выбор?» Она делает глоток кофе.

— Быть может, все наоборот, — добавляет Сидни.

— То, что вы это говорите, доказывает, что это не так. Так что я был прав. Он вас не заслуживал. Он как-то объяснил свое решение?

— Он просто не явился. Его отцу и брату пришлось отправиться на поиски. Я не знаю, на что он рассчитывал, просто исчезнув. В результате его появление было всеми замечено. Хотя стыдно было именно мне.

Мистер Кавалли кивает. Конечно, женщине всегда стыдно, когда ее бросают. Может быть, он думает, что это ее судьба?

— С его стороны это трусость и ничего более, — говорит мистер Кавалли.

— Он сказал, что, делая мне предложение, руководствовался неверными мотивами. Он сделал это, чтобы досадить брату.

— Его брат вас любил?

— Мне кажется, все было гораздо сложнее. Его брат не подавал виду, что любит меня. Честно говоря, как раз наоборот.

— Простите, если вам неприятен этот разговор.

— Я впервые говорю об этом. — Сидни складывает руки на коленях. Она чувствует внутри себя безоговорочную и такую желанную капитуляцию.

— Я не хотел бы ничего у вас выпытывать.

— На самом деле мне от этого легче.

— Я вижу.

— Просто это все было так… так… — она запинается. — Я была частью семьи, а теперь я им чужая. Они много для меня значили, я имею в виду его семью.

— И вам это помогло? — Мистер Кавалли указывает на отель.

— Думаю, да. Конечно, помогло. Не представляю, что бы я делала, если бы не приехала сюда.

Мистер Кавалли откидывается на спинку кожаного диванчика. Одной рукой он продолжает придерживать чашку с кофе. Его жесты не менее элегантны, чем покрой костюма.

Сидни чувствует, что их встреча необычна. Полирующая бокалы девушка наверняка примет их за еще одну влюбленную пару, хотя они не сделали и не сказали ничего, что могло бы на это указать. Все же Сидни не до конца ясна повестка дня, которая, безусловно, имеется. Она могла бы встать и уйти, так никогда и не узнав подтекста, который может заключаться в любопытстве или симпатии.

Но с другой стороны, этот мужчина кажется ей слишком искушенным в житейских делах, чтобы пытаться за ней ухаживать. Он должен знать, что она сейчас неспособна серьезно относиться к любви. С какой стороны ни посмотри, ему это невыгодно. Либо слишком доступна, либо вообще не расположена к романам.

— Я был когда-то влюблен, — произносит мистер Кавалли. Возможно, он тоже хочет поделиться с ней подобным опытом, чтобы выровнять ситуацию. У него изумительные манеры. Предвосхищая вопрос Сидни, он сообщает: — Она была англичанкой. Я познакомился с ней в университете. Ее родители были против.

— Должно быть, она была совсем юной, раз позволяла родителям так на себя влиять, — высказывает предположение Сидни.

— Возможно, в глубине души она меня боялась. Боялась того, что я захочу жить в Неаполе.

— Ее опасения были обоснованы? — спрашивает Сидни.

— Только если бы она этого захотела. Думаю, она так и не поняла, какую власть надо мной имела.

— А она все еще ее имеет? Власть?

— О да, — улыбаясь, отвечает он.

«У него чудесная улыбка», — думает Сидни. У мистера Кавалли большие глаза с тяжелыми веками, высокий лоб. Ему может быть как тридцать, так и сорок пять.

— Что с ней случилось? — спрашивает Сидни.

— Она сделала довольно неплохую карьеру в своем банке.

Сидни отпила кофе.

— Может быть, теперь она стала увереннее в себе и сможет бросить вызов родителям?

— Это было много лет назад, — говорит мистер Кавалли. — С тех пор она успела выйти замуж и развестись.

— Готова побиться об заклад, что ее родители об этом сожалеют, — говорит Сидни.

Мужчина улыбается.

— Сомневаюсь, что они вообще об этом думают. Они не из тех людей, которые оглядываются назад.

Сидни вздыхает.

— Жаль, что я не такая.

— Нет, не жаль, — возражает он. — Никогда не анализировать свои действия, свое прошлое, не думать о том, что могло бы произойти? О богатом гобелене, которым является вся предыдущая жизнь?

— Я рассчитывала на амнезию, — говорит Сидни.

— А сейчас у вас болит рука? — спрашивает он, кончиками пальцев касаясь гипса на ее запястье.

— Почти нет, — заверяет его Сидни. Она не чувствует прикосновения. Если она его не чувствует, значит, его нельзя считать прикосновением в обычном смысле этого слова. — Иногда болит по ночам.

— Когда снимают гипс? — Мистер Кавалли убирает руку.

— Через пять недель.

— Значит, вы будете здесь все это время?

— О нет, — улыбается Сидни. — Через четыре дня у меня заканчиваются деньги.

Она тут же чувствует себя неловко.

— Я не могу остаться, — добавляет она. — У меня много дел. Мне надо съехать с квартиры, в которой мы жили с… с Джеффом. — Она, наконец, решается назвать предателя по имени. — Нужно найти новое жилье.

— В Бостоне?

— Возможно.

К ним подходит официант, чтобы наполнить их чашки горячим кофе. Оба отказываются. Никто из них даже не прикоснулся к пирожным, хотя меренги кажутся Сидни аппетитными.

— Я не очень хорошо его знала, — неожиданно для самой себя вдруг говорит она. — Я имею в виду Джеффа. Я очень много обо всем думала и задним числом понимаю, что многого о нем не знала. Он часто грезил наяву. О чем? Я понятия не имела.

— Вы не спрашивали?

— Я думала, у меня впереди годы, чтобы узнать все о его мысленных странствиях.

— Вам здорово досталось, как эмоционально, так и физически, — говорит мистер Кавалли.

Сидни поворачивает пострадавшую кисть.

— Самое странное, — говорит она, — что я почти благодарна судьбе за этот несчастный случай. Я почувствовала, что он разбудил меня от глубокого сна. Я с облегчением испытала боль, настоящую физическую боль. Не уверена, что понятно выражаюсь.

— Абсолютно понятно. Можно поинтересоваться, чем занимается ваш жених?

— Он профессор в МТИ. — Она на мгновение замолкает.

— Вы ведь не из МТИ?

— Нет-нет, — заверяет он ее. — Я в экспортно-импортном бизнесе.

«Это может означать все, что угодно», — думает Сидни.

— Вы живете здесь? — спрашивает она. — В Бостоне?

— Я путешествую. Между Лондоном и Бостоном.

Ей этот ответ кажется уклончивым. Однако расспрашивать дальше было бы невежливо, да и необходимости такой нет. Род его занятий ее интересует лишь до определенной степени.

— Я знала, что чего-то не хватает, — помолчав, опять произносит Сидни. — На всем этом всегда был легкий налет нереальности.

— Вы говорите о своем женихе?

— Период ухаживания был чересчур стремительным. — Она вспоминает день, когда Джефф пришел на веранду и объявил ей, что ради нее расстался с Викторией. И как она подумала тогда, что он уже ее значительно опередил. — Мы как будто пропустили несколько этапов, которые теперь, оглядываясь назад, представляются необходимыми.

— Каких этапов? — спрашивает мистер Кавалли, наливая себе вторую чашку кофе.

— Взаимного признания того, что мы оба к чему-то приближаемся. Мы стали близки прежде, чем я успела что-либо осознать.

— Это была ваша первая любовь? — спрашивает он.

— Я уже дважды была замужем, — говорит она. Сидни ожидает, что сейчас на его лице промелькнет удивление, но мистер Кавалли владеет собой великолепно. — Один из моих мужей умер, — поясняет она. — С другим я развелась.

— Мне очень жаль, — говорит мистер Кавалли.

Сидни рассказывает ему об Эндрю и о Дэниеле. Она также рассказывает ему о том, как однажды они с матерью оставили отца в Нью-Йорке, а сами перебрались в Западный Массачусетс, и о том, что она так и не смогла до конца простить себя за то, что она это допустила. Она рассказывает ему о мистере и миссис Эдвардс, о Бене и Джули. В свою очередь он рассказывает ей о своей многочисленной родне, о ежегодных визитах в Неаполь. Один раз он касается ее здоровой руки, и Сидни непроизвольно вздрагивает. Она тут же раскаивается, но не знает, как ему об этом сообщить. Если она назовет действие, это поставит их обоих в неловкое положение. Если она тоже коснется его руки, он может ее совершенно неправильно понять. Сидни сидит молча, раздираемая сомнениями.

— У меня встреча, — почти извиняясь, произносит мистер Кавалли. Сидни не видела, чтобы он смотрел на часы. Возможно, он научился делать это незаметно для собеседника — ловкий трюк. — Вас не оскорбит, если я приглашу вас завтра со мной пообедать?

Сидни удивлена этим приглашением, которое, она понимает, отчасти является производной хорошего воспитания.

— В настоящее время я не самый лучший собеседник, — отвечает она.

— Я этого не заметил.

— Спасибо за кофе. Мне было приятно… Ну, больше, чем приятно.

— Мне тоже было очень приятно, — говорит он.

— Вы исполнили роль незнакомца в самолете.

Вернувшись к себе, Сидни садится на кровать и спрашивает себя, сожалеет ли она о том, что приняла приглашение мистера Кавалли. Она вынуждена признаться себе, что находит его привлекательным и не может понять, как мог ей так быстро понравиться другой мужчина, независимо от степени его привлекательности. Тем не менее, при мысли о возможности близких отношений с таким мужчиной все, что она чувствует, это страх, подобный страху одиночества, хотя и не такой сильный.

На следующий день мистер Кавалли встречает ее в фойе. Он заказал столик в итальянском ресторане неподалеку от Тринити-сквер.

Зал ресторана занимает два этажа и украшен пышными стегаными драпировками. Сидни и мистера Кавалли усаживают на удобную банкетку в укромном уголке. Рядом освещенная фреска, на которой изображен кипарис, что, по утверждению мистера Кавалли, напоминает ему об Италии. Меню изобилует блюдами, которые можно заказывать в любом количестве и порядке. По просьбе Сидни мистер Кавалли делает заказ и за нее. На закуску им подают лангустинов, приготовленных целиком. Для мистера Кавалли это еще одно напоминание о детстве.

Сидни смотрит на уже разделанного для нее костлявого омара.

Сидни и мистер Кавалли проводят в ресторане несколько часов. Они пьют «Просекко» и красное вино и обсуждают неудачные романы и семейные драмы. Когда Сидни встает из-за стола, ей кажется, что она пьяна.

На обратном пути в отель ее рука почти не болит. Сидни знает, что через два дня ей придется взять свой чемодан со сломанной ручкой (возможно, завтра она что-нибудь предпримет по этому поводу) и покинуть отель. Она вернется в мир, в котором когда-то жила. Ей придется начинать все сначала: искать квартиру, работу, друзей, быть может, она даже заведет новый роман. Она сомневается, что последнее произойдет в ближайшем будущем. Отель был ее личным перевалочным пунктом, амортизатором, смягчившим переход от той женщиной, которой она была, к той, которой она должна стать. Это стоило ей всех ее сбережений (вплоть до того, что теперь придется занять денег у отца, чтобы внести залог за квартиру), но Сидни не жаль ни единого цента.

Мистер Кавалли паркует машину, немного не доезжая до отеля. Может, он ожидает, что она пригласит его к себе? Но нет, он ни за что не поставил бы ее в такое неловкое положение.

Он наклоняется к Сидни, и она подставляет ему щеку. Мистер Кавалли искусно превращает поцелуй в его европейскую разновидность — легкое касание губами обеих щек.

— Завтра я уезжаю в Лондон, — говорит мистер Кавалли.

— А я уезжаю в свою жизнь, — смеется Сидни.

Он дает ей свою карточку.

— Ты мне позвонишь, чтобы сообщить, как твоя рука? — спрашивает он.

Сидни улыбается и кивает, но уже знает, что не сделает этого. Ей совершенно ясно, что это было интерлюдией, и она уже испытывает легкую грусть.

— Спасибо, — говорит Сидни.

— За что?

— За то, что вы несколько облегчили мне жизнь.

Следует момент, известный им обоим, когда она еще может задержаться и все изменить. Но она выбирается из машины и, не оглядываясь, идет к двери отеля.

Когда Сидни на двадцать второй день покидает отель, все сотрудники выходят в фойе, чтобы попрощаться. Ее маленький, но новехонький чемодан торжественно погружают в такси. Ей не позволяют дать чаевые привратнику. Рик выходит из-за стойки и желает удачи. Сидни кажется, она сейчас расплачется. Из нее вытягивают обещание приехать опять, но она сомневается, что когда-нибудь еще сможет позволить себе роскошь заплатить столько денег за одну ночь, не говоря уже о двадцати двух.

Когда такси отъезжает от отеля, Сидни посылает провожающим воздушный поцелуй.

Подъехав к перекрестку, таксист перекидывает руку через спинку переднего сиденья.

— Куда? — спрашивает он.