Иногда Кэтрин казалось, что за минувшие одиннадцать дней она прожила три или четыре года. В другое время ей чудилось, что не прошло и часа, как Роберт Харт появился на крыльце их дома и произнес два слова, кардинально изменившие всю ее жизнь: «Миссис Лайонз?» Кэтрин не могла припомнить, чтобы ощущение времени так подводило ее прежде. Единственным исключением, пожалуй, были первые дни ее знакомства с Джеком Лайонзом: несясь по жизни на крыльях любви, Кэтрин измеряла время не часами, а минутами.

 Сейчас она лежала на кушетке в комнате для гостей. Руки были безвольно вытянуты вдоль тела. Голова покоилась на подушке. Глаза бездумно уставились в окно на плещущееся вдали море. Утром светило солнце, но затем небо стало постепенно заволакивать белыми, как молоко, тучами. Вынув из волос заколку в виде бабочки, Кэтрин швырнула ее на пол, и она, покатившись по лакированным деревянным доскам паркета, ударилась о плинтус и остановилась.

 Сегодня, проснувшись рано утром в доме бабушки Джулии, Кэтрин намеревалась съездить домой и начать генеральную уборку — первый шаг на пути к нормальной жизни. Задумка была неплохой, да только Кэтрин не рассчитала своих сил. В кухне она натолкнулась на кипу газет с фотографиями Джека на первой странице. Одна из газет упала на кафельный пол и теперь стояла торчком, чем-то похожая на крошечную туристическую палатку. На столе лежал бумажный пакет с успевшими окаменеть за время рождественских праздников рогаликами. Радом валялось с полдюжины пустых жестяных банок из-под диетической кока-колы. К счастью, кто-то догадался вынести целлофановый пакет с мусором, избавив дом от запаха гниения и разложения.

 Поднявшись по ступенькам лестницы на второй этаж, Кэтрин первым делом заглянула в кабинет Джека. Ящики стола были выдвинуты, на полу лежали выпавшие листы бумаги. Компьютер исчез. Кэтрин догадалась, что этот погром — следствие посещения ее дома агентами ФБР, которые ухитрились получить ордер на обыск в канун Рождества. Сама она последний раз была здесь за два дня до праздника, когда организовывала поминальную службу по Джеку. Роберт, насколько она знала, поехал на Рождество в Вашингтон.

 Прикрыв дверь кабинета, Кэтрин устало побрела по коридору, зашла в комнату для гостей и улеглась на кушетке.

 Как глупо было возвращаться сюда! Слишком рано! Конечно, нельзя всю жизнь прожить в доме бабушки, но надо было еще немного подождать. Загружать Джулию работой было бы жестоко. В последнее время она сильно сдала. Поминальная служба и бесконечная забота о внучке и правнучке вкупе с обостренным чувством долга едва не загнали пожилую женщину в гроб. К тому же Джулия твердо намеревалась выполнить все срочные заказы, полученные ее антикварным магазинчиком. В глубине души Кэтрин боялась, что бесконечный бег в колесе уложит бабушку в постель, но разубеждать ее не стала. Напротив, они с Мэтти включились в процесс, упаковывая антиквариат в коробки и заворачивая его в оберточную бумагу. Несколько ночей они провели, отмечая галочками адреса клиентов, чьи заказы выполнены. В определенном смысле эта работа была лечением, полезной трудотерапией, избавившей их от бессонницы. Уставая до чертиков, они моментально засыпали, лишь только голова касалась подушки.

 Этим утром Кэтрин принялась убеждать Джулию отдохнуть, поспать подольше, и, к ее величайшему удивлению, ей удалось-таки настоять на своем. Мэтти также не вылезала из кровати, и Кэтрин была уверена, что дочь ее, как обычно, проспит до полудня. Будь ее воля, Мэтти проспала бы несколько месяцев кряду, а затем, излеченная временем, пробудилась, не страдая больше от истерик и черной депрессии. Да и сама Мэтти прекрасно понимала, что сон — лучшее лекарство, и старалась как можно дальше оттянуть миг болезненного пробуждения.

 Кэтрин очень хотелось бы впасть на время в кому, а не дергаться, как угорь на сковородке, от каждого неприятного сюрприза, которые так и сыпались на нее, не мучиться от мыслей о том, что ждет ее семью. Доброта окружающих — Роберта, Джулии, едва знакомых ей людей — помогала на время сгладить самые острые углы, но ведь были еще и толпы назойливых репортеров, фотографов и простых зевак. Воспоминания о прошлом то и дело наваливались на Кэтрин тяжким бременем. Временами она испытывала такое нервное напряжение, что не могла ни спать, ни есть, ни даже дочитать газетную статью до конца. Ей трудно было сосредоточиться. Иногда, беседуя с Джулией или Мэтти, Кэтрин вдруг забывала, о чем говорит, и останавливалась, не закончив предложения. В другой раз она вдруг приходила в себя, стоя с телефонной трубкой в руке, слыша длинные гудки и не понимая, кому и зачем она собиралась звонить. В голове у нее была такая каша, что Кэтрин диву давалась.

 Хуже, однако, были периоды относительного затишья, предшествующие беспричинным вспышкам гнева, направленным не на какого-то конкретного человека, а так, вообще… Иногда Кэтрин охватывал зуд раздражения на мертвого мужа, словно он, живой и здоровый, стоит рядом с ней. Любая мелочь, даже то, что Джек не счел нужным сообщить ей имя их страхового агента, выводило женщину из себя. И не важно, что Кэтрин легко выяснила нужную информацию, сделав один звонок в офис «Вижен». Ярость обожгла ее душу, когда Артур Калер, который много лет был партнером ее мужа по теннису, встретив ее у «Ингер-бретсона», повел себя так, словно имеет дело с душевнобольной или наркоманкой. Даже вид супружеской пары, нежно обнимающейся перед витриной антикварного магазинчика, чуть было не вызвал у Кэтрин истерику.

 Она понимала, что ее поведение иррационально, но ничего не могла с собой поделать. Против нее были средства массовой информации, служащие авиакомпании «Вижен», агентства со сложными аббревиатурами названий и просто излишне социально активные граждане, донимающие Кэтрин звонками по телефону и пристающие с вопросами на улицах. Не менее болезненно было слышать комментарии случайных прохожих по телевизору. Так, например, один мужчина, глядя в камеру, обвинил ее в утаивании информации, которая могла бы пролить свет на причину взрыва авиалайнера.

 Вскоре после беседы со следователем из отдела безопасности Роберт предложил Кэтрин совершить автомобильную прогулку. Даже не спрашивая его, куда они поедут, она последовала за ним.

 Выйдя из дома, они подошли к машине. Роберт галантно открыл перед ней дверцу.

 Только очутившись внутри автомобильного салона, Кэтрин спросила о цели их поездки.

 Мы едем в церковь Святого Иосифа, — ответил Роберт.

 Зачем?

 Мне кажется, вам надо поговорить со священником.

 Оставив позади Эли, они мчались по дороге мимо болот со стоячей солоноватой водой, мимо заброшенных заводов и витрин магазинов, которые не обновлялись с конца шестидесятых годов.

 Роберт затормозил возле дома приходского священника — темного кирпичного здания, нуждающегося в косметическом ремонте. Кэтрин никогда не переступала его порога. В детстве она часто ездила с подружками на службу в церковь Святого Иосифа, ездила на автобусе, ездила почти каждое воскресенье. Сидя в одиночестве на темной церковной скамье со спинкой, Кэтрин зачарованно смотрела на казавшиеся влажными каменные стены, на покрытую замысловатой резьбой исповедальню, где за темно-красными шторами ее подруги беседовали со священником. Кэтрин не была католичкой, поэтому никогда не была внутри исповедальни. Ей нравилось рассматривать красивую резьбу со сценами восшествия Иисуса Христа на Голгофу. Ее подруга Пэтти Реган пыталась однажды объяснить Кэтрин смысл страстей Христовых, но тщетно. Девочку больше интересовали нарядные подсвечники в виде красных стеклянных сфер, в которые после выхода из исповедальни Пэтти вставляла зажженные маленькие свечки.

 Сама Кэтрин была прихожанкой методистской церкви Святого Матфея, расположенной на главной улице Эли. По сравнению с церковью Святого Иосифа здание поражало белизной и стерильностью: крытая коричневой щепой крыша, стены, обшитые деревом желтоватого цвета, белоснежная штукатурка, огромные, почти до потолка, окна, через которые лились потоки яркого солнечного света. Казалось, архитектор, спроектировавший церковь, хотел передать в своем творении свет протестантизма. Джулия возила Кэтрин в воскресную школу до шестого класса, пока библейские истории не перестали развлекать ее. После этого девочка изредка ходила в церковь, главным образом на Рождество и на Пасху. Иногда Кэтрин ощущала слабые угрызения совести из-за того, что не отправила Мэтти в воскресную школу, лишила ее возможности подробнее изучить христианскую доктрину и самой решить, что к чему. Вот ей позволено было самостоятельно разобраться в ценности религии, а Мэтти — нет. Кэтрин догадывалась, что ее дочь едва ли когда-нибудь задумывалась о божественной сущности.

 В первые годы их брака Джек выказывал ярую неприязнь к католицизму вообще и к римско-католической церкви в частности. Он учился в колледже Святого Распятия в Челси, где до сих пор в ходу были телесные наказания. Даже скучная и грязная начальная школа, о которой у Кэтрин не осталось ни одного светлого воспоминания, казалась по сравнению с колледжем Святого Распятия сущим раем. Со временем, однако, Джек перестал произносить антирелигиозные тирады. Возможно, его мнение изменилось, или он просто успокоился.

 Кэтрин и Роберт вышли из машины и постучали в большую деревянную дверь.

 Им отпер высокий мужчина с копной темных жестких волос на голове.

 Случилась трагедия, — не тратя времени на бесполезные объяснения, сказал Роберт.

 Священник кивнул и перевел взгляд с мужчины на женщину.

 Кэтрин Лайонз, — представил вдову Роберт. — Ее муж погиб в авиакатастрофе у берегов Ирландии.

 Женщине показалась, что священник побледнел. Впрочем, это продолжалось не дольше доли секунды. Овладев собой, он протянул гостям руку и сказал:

 Отец Пол Лефевр. Прошу, входите.

 Они последовали за священником в большую комнату со створчатыми окнами, уставленную высокими шкафами с тысячами книг. Отец Пол жестом пригласил гостей сесть у каминной решетки. На вид священнику было чуть меньще пятвдесяти лет. Под черной сутаной угадывались мощные мышцы.

 «Интересно, что делают священники, чтобы поддерживать хорошую физическую форму? — спросила себя озадаченная Кэтрин. — Ходят ли они в спортзал, как обыкновенные люди?»

 Я хочу отдать последние почести моему мужу, — заявила она вслух.

 Отец Пол раскрыл блокнот на коленях и приготовил ручку.

 Кэтрин напрасно искала подходящие слова, желая полнее донести до него свою мысль. Впрочем, это было излишним. Отец Пол одобряюще кивнул, давая тем самым понять, что не видит необходимости в дальнейших объяснениях. Проницательность католического священника поразила Кэтрин. Впоследствии она еще не раз смогла убедиться в том, что отец Пол прекрасно знал человеческую психологию. Казалось, он лучше нее понимает ее мысли и тайные стремления.

 Я не католичка, — объяснила Кэтрин, — но мой муж был католиком. Он родился в набожной семье. Его воспитывали и обучали в католических школах. Мне стыдно в этом сознаться, но в последнее время он не был ревностным прихожанином.

 Возникла пауза, во время которой священник «переваривал» то, что она ему сообщила.

 «Почему я чувствую неловкость за Джека? Почему я должна за него извиняться?» — спрашивала себя Кэтрин.

 А вы сами? Во что вы верите? — поинтересовался отец Пол.

 В детстве я посещала методистскую церковь, но уже давно там не была.

 По воскресеньям они с мужем не ходили в церковь к заутренней службе. Когда Джек был дома, они спали допоздна, нисколько не задумываясь о том, что же им предстоит сегодня сделать. Воскресенье было днем, когда можно было позволить себе поваляться без дела под одеялом, увидеть еще один сон или заняться чем-нибудь более интересным. Приоткрыв глаза, они первым делом тянулись друг к другу и…

 У него были родственники кроме вас? — спросил священник.

 Кэтрин взглянула на Роберта и солгала:

 Нет.

 Ей стало очень стыдно за себя. Лгать католическому священнику, находясь в его доме. До чего она докатилась!

 Расскажите мне о вашем муже, — мягко попросил отец Пол.

 Джек погиб на днях. Его самолет взорвался. Он был пилотом.

 Отец Пол кивнул.

 Я читал о катастрофе в газете.

 Кэтрин лихорадочно соображала, как лучше описать Джека.

 Он был хорошим человеком, — начала она. — Работящим. Любящим. Прекрасно ладил с нашей дочерью.

 Кэтрин плотно сжала губы. Слезы навернулись ей на глаза. Роберт положил свою руку поверх ее дрожащей руки. Священник терпеливо ждал, пока Кэтрин немного успокоится.

 Джек был единственным ребенком в семье, — запинаясь, продолжила она. — Его мать умерла, когда ему было девять лет… Потом умер его отец. Джек вырос в Бостоне, учился в колледже Святого Распятия, воевал во Вьетнаме… Я познакомилась с ним, когда он летал в транспортной авиации. Сейчас он работает на…

 Кэтрин замолчала и тряхнула головой.

 Он любил рыбалку и компьютеры, играл в теннис и проводил много времени с Мэтти, нашей дочерью.

 «Я перечисляю голые факты, — подумала она. — За ними не видно человека, настоящего Джека Лайонза, такого, каким он был».

 Он любил риск, — поддавшись внезапному воодушевлению, сказала Кэтрин.

 Брови священника удивленно поползли вверх.

 Он ненавидел дождь и растительное масло, поэтому свою порцию пиццы промокал бумажной салфеткой. Его любимый кинофильм — «Свидетель». Когда Джек смотрел сентиментальные фильмы, то часто плакал в конце. Он ненавидел дорожные пробки. Джек предпочел бы съехать с автострады и сделать крюк в пятьдесят миль, чем стоять без дела в заторе. Он не умел одеваться. На работе муж носил форму, поэтому не уделял должного внимания своему гардеробу. У него была любимая кожаная куртка. Он был нежным и ласковым…

 Кэтрин замолчала и отвела взгляд.

 Как вы себя чувствуете? — поинтересовался отец Пол.

 Я? — переспросила женщина. — Я чувствую себя ужасно.

 Священник понимающе кивнул.

 «Он похож на врача», — промелькнуло в голове у Кэтрин.

 Что выдумаете о вашем браке? — спросил отец Пол.

 Мне повезло, — бросив взгляд на Роберта, сказала она. — Мы были очень близки. Я не побоюсь сказать, что мы сохранили свежесть чувств дольше, чем другие пары… Ну… я, конечно, не могу ничего знать о других супружеских парах… просто мне так кажется.

 А потом?

 Потом… — повторила за священником Кэтрин. — Потом страсть утихла, но мы продолжали любить друг друга.

 Любить друг друга — это все, что Господь требует от человека.

 Кэтрин нечасто задумывалась над тем, чего Бог хочет от нее.

 Наш брак длился шестнадцать лет.

 Капитан Лайонз уже возвращен на родину? — закидывая ногу на ногу, спросил отец Пол.

 Возвращен? — не поняла вдова.

 Я имею в виду его тело.

 Нет, — быстро ответила Кэтрин. — Тело моего мужа еще не найдено.

 Тогда речь может идти только о поминальной службе.

 Женщина посмотрела на Роберта. В ее взгляде читалась мольба о помощи.

 Да, конечно, — согласилась она.

 В таком случае существует два варианта, — начал священник. — Я могу в ближайшие дни провести поминальную службу по капитану Лайонзу. Желательно сделать это до Рождества. Так будет легче и для вас, и для вашей дочери. Поверьте мне, ждать, пока закончатся праздники, неразумно.

 Слова отца Пола не показались Кэтрин очень уж убедительными.

 Или мы можем подождать, пока не найдут тело вашего мужа.

 Нет, — приняв решение, ответила вдова. — Мы должны как можно скорее воздать Джеку последние почести. Ради моей дочери, ради его памяти… ради меня самой, в конце концов. Журналисты поливают его имя грязью. И по телевидению, и в газетах одно и то же. Они распяли Джека!

 В следующую секунду Кэтрин смущенно замолчала. Использовать слово «распяли» в данном контексте, да еще в присутствии священника было равносильно богохульству. Впрочем, как еще можно назвать то, что журналисты делают с добрым именем ее покойного мужа?

 Они считают, что Джек совершил самоубийство, что он убил сто три человека, — продолжала говорить Кэтрин. — Если я не устрою по нему поминальной службы, если члены его семьи не будут на ней присутствовать, то кто тогда воздаст ему должное?

 Священник внимательно смотрел ей в лицо.

 Пусть будет поминальная служба, — попросила она, замолчала, прочистила горло, а затем добавила: — Сомневаюсь, что тело моего мужа удастся когда-нибудь найти.

 Ночь выдалась бессонной. Джулия и Мэтти давно пошли спать, а Кэтрин все сидела и сидела в знакомой с детства кухне бабушкиного дома и думала о событиях прошедшего дня. Ее мучило чувство вины. «Надо было рассказать отцу Полу о матери Джека», — мысленно повторяла про себя женщина. К тому же Кэтрин раздирали сомнения: «Надо ли уведомлять мать Джека о смерти ее сына или лучше оставить все, как есть?» В глубине души она склонялась к мысли, что сообщить горестную новость ей все же придется, хотя образ прикованной к инвалидному креслу старухи, в чьих чертах присутствует неуловимое сходство с сыном, вызывал в ее душе не самые приятные эмоции. Кэтрин не особенно волновало, что муж скрыл от нее правду. Куда важнее было то, что на свете живет его мать, и Кэтрин не имела ни малейшего понятия, как к этому относиться.

 Повинуясь минутному порыву, она сняла трубку и связалась с информационной службой. Узнав номер дома престарелых, она позвонила туда.

 Форист-Парк, — раздался молодой женский голос.

 Здравствуйте, — преодолевая невольную нервозность, сказала Кэтрин. — Я хотела бы поговорить с Мэтиган Райс.

 Да неужели! — воскликнула женщина.

 В трубке хорошо было слышно, как она чавкает. Не то ест, не то жует жвачку.

 Это третий звонок за сегодня, — добавила жующая женщина. — А до этого миссис Райс не звонили месяцев… шесть… кажется.

 В трубке раздался всасывающий звук. Должно быть, говорившая начала пить что-то через соломинку.

 Как бы то ни было, — продолжила она, — миссис Райс не может подойти к телефону. Она не в состоянии самостоятельно передвигаться даже по своей комнате. К тому же за последнее время ее слух резко ухудшился. Боюсь, она просто не услышит вас по телефону.

 Как ее здоровье? — спросила Кэтрин.

 Все по-старому.

 Немного поколебавшись, Кэтрин сказала:

 Я вот тут пыталась вспомнить, когда миссис Райс поступила в ваш дом престарелых…

 На другом конце провода молодая женщина, сделав паузу, настороженно спросила:

 Вы ее родственница?

 Кэтрин не знала, что ответить. Родственница или нет? По неизвестным ей причинам Джек скрыл от нее правду. Все эти годы Кэтрин и Мэтти считали, что его мать давно покоится в могиле. Ее внезапное воскрешение не особенно обрадовало Кэтрин. Она попросту не знала, что ей делать с Мэтиган Райс. Почему Джек скрыл от нее существование своей матери? Из-за стыда? А может, он когда-то крупно поссорился с ней? Так, что не смог ее простить.

 Нет. Я не родственница, — сказала Кэтрин. — Скоро состоятся похороны ее сына, и я бы хотела уведомить об этом миссис Райс.

 Ее сын умер?

 Да.

 Как его звали?

 Джек. Джек Лайонз.

 О’кей.

 Он погиб в авиакатастрофе.

 Да! Неужто? — изумилась женщина. — А это случайно не самолет авиакомпании «Вижен»?

 Да.

 Боже мой! Какой ужас! Каким чудовищем надо быть, чтобы, убивая себя, лишить жизни стольких ни в чем неповинных людей!

 Кэтрин промолчала.

 Я не знала, что сын миссис Райс был на борту того самолета, — продолжал свой монолог молодой женский голос в телефонной трубке. — Вы хотите, чтобы я сказала ей о смерти сына. Извините, но вы, вероятно, не понимаете, что миссис Райс не вполне адекватна…

 Я хочу, чтобы вы сделали это, — ледяным тоном заявила Кэтрин.

 Ну… Сперва мне нужно поговорить со своим начальством… Спасибо, конечно, что позвонили. Я очень надеюсь, что на том злосчастном рейсе не летели близкие вам люди.

 Вообще-то летели.

 Боже мой! Я вам так сочувствую.

 Мой муж был пилотом разбившегося авиалайнера.

 В последующие дни они часто встречались. Отец Пол дважды ездил поговорить с Кэтрин в доме ее бабушки. Еще во время их первой встречи в доме священника Роберт убедил отца Пола в необходимости соблюдать строгую секретность. Кэтрин ограничивалась осторожными разговорами об оказании последних почестей покойному мужу, а священник шел ей навстречу.

 Если бы не твердость и рассудительность отца Пола, то вся затея с поминальной службой закончилась бы полным фиаско.

 Они выехали на час раньше, чтобы избежать вероятных дорожных пробок. На Мэтти была длинная серая шелковая юбка и свободный черный жакет. На Кэтрин и Джулии — строгие темные костюмы. Они крепко держались за руки, словно делясь друг с другом физическими и душевными силами, помогая справиться со стрессом. Вернее, Джулия держалась за руку Кэтрин, а та — за руку дочери.

 Служба закончилась. Кэтрин поднялась со скамьи и повернулась. Перед ней сидели летчики в темных костюмах. Все они были из разных авиакомпаний. Большинство из них и понятия не имели о Джеке Лайонзе до его гибели. А за ними поднимались со своих мест одноклассники Мэтти. Кэтрин споткнулась, покачнулась, но, поддержанная заботливой рукой дочери, удержалась на ногах. Они поменялись ролями. Теперь Мэтти стала опорой для своей матери. Две женщины и девушка-подросток медленно шли по длинному проходу. Кэтрин казалось, что ему не будет конца. В ее голове, как старая грампластинка, крутилась мысль: «Когда я дойду до двери церкви и сяду в машину, ожидающую меня у крыльца, в нашей с Джеком совместной жизни будет поставлена жирная точка».

 На следующий день в газетах появилась фотография Кэтрин, выходящей из дверей церкви Святого Иосифа. Весь стеллаж с прессой в «Ингербретсоне» был уставлен газетами, с первых страниц которых на Кэтрин взирало ее собственное лицо, искаженное горем до неузнаваемости: глубокие борозды морщин на лбу, впалый рот, печальные глаза… На фотографии она опиралась на руку дочери. Скорбь состарила ее лицо лет на десять. Оно застыло в гримасе боли.

 Впрочем, не эта фотография вызвала у Кэтрин настоящее раздражение. Куда хуже был снимок, который настырный папарацци сделал на берегу моря, когда застукал вдову и Роберта в их убежище из валунов. Снимок запечатлел их оторопелые лица, кажущиеся испуганными и даже виноватыми. Какая чушь! На самом деле Роберт пришел в ярость от беспардонности папарацци и долго гнался за ним по берегу, ругая его на чем свет стоит. Неистовство спутника, перескакивающего с валуна на валун с грацией горного козла, передалось и Кэтрин. Преисполнившись праведного гнева и решимости, она вернулась в дом и сделала заявление, а потом… потом Сомерс посадил ее в лужу, сообщив о том, что мать Джека жива.

 После того дня в «Ингербретсоне» Кэтрин перестала читать газеты и смотреть новости по телевизору. Первоначально планировалось, что Кэтрин и Мэтти лишь переночуют в доме Джулии после поминальной службы, но они задержались на все рождественские праздники. Ни матери, ни дочери не хотелось возвращаться в их полный горьких воспоминаний дом. Только однажды, находясь в доме бабушки, Кэтрин неосторожно переключила телевизор на канал новостей. Еще не успев понять, что к чему, она как завороженная уставилась на компьютерную анимацию, воспроизводящую взрыв рейса № 384. Первый взрыв оторвал кабину экипажа, второй разнес авиалайнер вдребезги. Компьютерная анимация воспроизводила предполагаемые траектории падения в океан различных частей самолета. Согласно комментариям появившегося на экране журналиста, падение не заняло и полутора минут. Кэтрин не могла оторвать глаз от телевизора.

 Погруженная в безрадостные мысли, Кэтрин и не заметила, как небо заволокло густой пеленой облаков, солнце померкло и в комнате стало темно.

 «Надо приниматься за работу», — нехотя отрывая голову от подушки, подумала она.

 Услышав шаги в коридоре, женщина опустила ноги с кушетки и привстала. Первые секунды ей показалось, что это Джулия, передумав, все же решила помочь ей с генеральной уборкой. Но это оказалась не бабушка, а Роберт Харт.

 Остановившись на пороге комнаты, он, не тратя времени на пустые формальности, сказал:

 Я был у вашей бабушки, и она послала меня сюда.

 Его руки, как обычно, были засунуты в карманы спортивной куртки светло-коричневого цвета. В джинсах Роберт выглядел как-то по-другому, чем в брюках, не столь официально. Прежде тщательно уложенные волосы растрепались. У Кэтрин возникло ощущение, что он только что поправлял прическу всей пятерней.

 Я здесь как частное лицо, — сказал Роберт. — У меня появилось несколько свободных дней, вот я и решил проведать вас.

 Женщину несколько удивило то, что она не слышала ни звонка, ни стука в дверь. А может, ее собеседник не стал утруждать себя излишними, по его мнению, формальностями? Вслух она этого не произнесла.

 Я рада вас видеть, — улыбнулась Кэтрин.

 Ей и впрямь стало немного легче на душе. Как будто часть груза спала с ее плеч.

 Как Мэтти? — подойдя к окну и сев на красный лакированный стул, спросил Роберт.

 В уме Кэтрин промелькнула шальная мысль — сфотографировать его на фоне светло-зеленой стены. Красивое, мужественное лицо. Импозантная фигура. Небрежно зачесанные назад волосы пепельного цвета. Роберт сидел, чуть ссутулившись, не вынимая рук из карманов куртки. Чем-то он был похож на героя британских фильмов о Второй мировой войне — на шифровальщика или разведчика.

 Тихий ужас, — ответила она, радуясь, что у нее появился собеседник, которому можно излить накопившееся на душе.

 С бабушкой, которой и так приходилось несладко, Кэтрин старалась не разговаривать на тревожащие ее темы, не делиться страхами относительно душевного состояния Мэтти. Она боялась, что для семидесятивосьмилетней женщины события последних недель могут иметь роковые последствия.

 Такой нервной я ее еще никогда не видела, — откровенно призналась Кэтрин. — Каждую минуту как на иголках. Не может ни на чем сосредоточиться. Пытается смотреть телевизор, но каждый раз это заканчивается плачем. Даже малейшая ассоциация с авиацией напоминает Мэтти о погибшем отце. Вчера она ездила к Тейлор развеяться, а вернулась вся в слезах. Один идиот спросил ее: «Будет ли суд?» У Мэтти случилась истерика. Старшему брату Тейлор пришлось срочно везти ее обратно к Джулии.

 Роберт с интересом разглядывал лицо Кэтрин.

 Я не знаю, что делать, Роберт. Я беспокоюсь за Мэтти, очень сильно беспокоюсь. Ей плохо. Она почти ничего не ест. Временами у нее случаются приступы истерического смеха, а чаще она плачет. Моя дочь ведет себя, прямо скажу, неадекватно. Вчера я сказала ей, что жизнь, несмотря на все, продолжается, поэтому ей следует подчиняться правилам поведения, существующим в обществе. Мэтти пришла в ярость и заявила мне, что для нее больше не существует никаких правил.

 Роберт закинул ногу на ногу.

 Как прошли рождественские праздники? — спросил он.

 Грустно и, я бы сказала, жалко. Тяжелее всего было видеть, как Мэтти старалась показать, что ей весело и она рада празднику. Я понимаю, она делала это ради меня и Джулии, ради памяти Джека, но лучше бы мы вообще ничего не праздновали. Ну а вы? Как вы отпраздновали Рождество?

 Грустно и жалко, — пошутил Роберт.

 Кэтрин улыбнулась.

 Что вы здесь делаете? — осматривая комнату, спросил он.

 Прячусь от работы. Я всегда здесь укрываюсь, когда хочу отдохнуть или прийти в себя. Лучше скажите, что привело вас в наши края.

 У меня сейчас небольшой отпуск… — начал Роберт.

 И?..

 Он вытянул ноги, засунул руки в карманы джинсов и наконец выдавил из себя:

 Накануне катастрофы Джек не ночевал у себя в номере.

 Воздух в комнате показался Кэтрин спертым, даже удушливым.

 И где же он ночевал? — тихо спросила она.

 Способность людей быстро задавать вопросы, ответы на которые они на самом деле не хотят услышать, всегда удивляла ее. Как будто одна часть раздвоенной человеческой души бросает вызов другой.

 Мы не знаем, — ответил Роберт. — Он ведь был единственным американцем в экипаже. Когда самолет приземлился, Мартин и Салливан разъехались по домам. Мы знаем, что Джек ненадолго заходил в свой номер. Он сделал два звонка: один — вам, другой — в ресторан. Он заказал столик на вечер. На допросе горничная заявила, что Джек не ночевал в своем номере в ночь с воскресенья на понедельник. Сотрудники отдела безопасности узнали об этом через пару дней после падения самолета, а сегодня в полдень эту информацию сообщат по телевидению.

 Кэтрин прилегла на кушетку и уставилась в потолок. Звонок Джека не застал ее дома. Муж оставил ей сообщение на автоответчике: «Привет, дорогая! Я добрался. Сейчас я иду в ресторан поужинать. Ты звонила Альфреду? Перезвоню тебе позже».

 Я не хотел, чтобы эта новость застала вас врасплох, — сказал Роберт.

 Мэтти…

 Я сказал Джулии.

 Встав со стула, он подошел к кушетке и сел в ногах у Кэтрин.

 Она обратила внимание, что его рубашка того же цвета, что и куртка, возможно, чуть темнее, хотя и не намного.

 В голове у Кэтрин бушевал чудовищный по силе ураган беспорядочных мыслей. Если Джек не спал в своем номере, то где же он в таком случае был? Она зажмурилась, не желая соглашаться с напрашивающимся выводом. Минуту назад, если бы кто-то спросил у нее, был ли Джек верным мужем, она бы, не колеблясь, ответила: «Да». Супружеская измена казалась чем-то несовместимым с характером Джека Лайонза.

 Все будет хорошо, — попытался успокоить ее Роберт.

 Это не было самоубийством, — упрямо заявила Кэтрин.

 Он наклонился вперед и положил свою руку поверх ее руки. Повинуясь инстинкту, женщина попыталась высвободить руку, но он ее удержал.

 Кэтрин видела, что Роберт ждет очередного вопроса. Она не хотела его задавать, но прекрасно понимала, что глупо прятать голову в песок, как страус. Медленно, но настойчиво высвободив свою руку, Кэтрин приподнялась на локтях.

 На скольких человек Джек зарезервировал столик? — как можно небрежнее спросила она.

 На двоих.

 Кэтрин плотно сжала губы.

 «Это еще ничего не означает, — мысленно успокаивала она себя. — Он мог заказать столик для своего товарища».

 Женщина видела, что глаза Роберта беспокойно бегают, осматривая комнату.

 «А может, с ним ужинала одна из стюардесс?»

 Когда Джек был на работе, как вы связывались друг с другом? Кто кому звонил? — спросил Роберт.

 Он. Так было проще. Мое расписание ведь, в отличие от его, никогда не менялось. Добравшись до своего номера, Джек звонил мне. Если возникала срочная потребность, я оставляла сообщение на его автоответчике, и Джек перезванивал мне. Мы условились об этом давно. Ему нужно было высыпаться, а мой звонок мог разбудить его.

 Кэтрин попыталась вспомнить, чья это была идея. Ее или Джека? Они договорились об этом много лет назад. Когда именно, Кэтрин уже не помнила. У нее никогда не возникало ни малейших сомнений в целесообразности и практичности принятого решения, ни малейших подозрений, что Роберт может злоупотребить ее доверием.

 Жаль, что нельзя допросить членов его экипажа, — сказала Кэтрин.

 «Чужая душа потемки. Откуда мы можем знать, что чувствует и думает другой человек?» Так говорила Мэтти в тот день, когда узнала о предполагаемом самоубийстве отца.

 Женщина встала с кушетки и подошла к окну. Кэтрин была одета в старую хлопчатобумажную трикотажную рубашку и джинсы до колен, которые она не снимала уже много дней. Даже ее носки не отличались чистотой, потому что, одеваясь утром, Кэтрин и помыслить не могла, что ей придется сегодня принимать гостей.

 «Когда приходит горе, то первой его жертвой становится опрятность, — подумала она. — Или, может, чувство собственного достоинства?»

 Я больше не плачу, потому что меня лишили этой возможности, — пожаловалась женщина.

 Кэтрин…

 Это беспрецедентный случай! Такого еще не бывало! Ни одного летчика гражданских авиалиний до сих пор не обвиняли в том, что он совершил самоубийство, умышленно разбив свой самолет.

 Вы ошибаетесь, — замявшись, сказал Роберт. — Такое уже случалось.

 Кэтрин резко повернула к нему голову.

 В августе 1994 года близ Агадира разбился авиалайнер марокканского королевского аэрофлота. Правительство, изучив «черный ящик», обвинило в этом командира экипажа. Намеренно выведя из строя автопилот, летчик направил самолет на столкновение с землей. Машина начала разваливаться еще в воздухе. Погибло сорок четыре человека.

 Боже правый!

 Кэтрин закрыла лицо руками. Она представила себе ужас, охвативший второго пилота, когда он понял, что делает командир экипажа. А что ошутили пассажиры за несколько секунд до гибели?

 Когда опубликуют расшифровку аудиозаписи разговоров экипажа? — поинтересовалась Кэтрин.

 Роберт отрицательно покачал головой.

 Очень сомневаюсь, что отдел безопасности захочет этого. Согласно существующему законодательству, они могут не обнародовать аудиозапись. Это не тот случай, когда в дело вступает закон о свободе информации. Даже если они что-то и обнародуют, то ручаюсь, не обойдется без цензурных купюр, а то, что не вырежут, будет малопонятной галиматьей.

 Значит, я ее так никогда и не услышу?

 Думаю, да… не услышите…

 Кэтрин почувствовала себя несколько задетой.

 Но тогда… как мы узнаем, что же случилось на борту?

 Около тридцати независимых друг от друга агентств из трех стран мира работают сейчас над расследованием причин падения самолета, — авторитетно заявил Роберт. — Поверьте мне, профсоюз меньше всего заинтересован в том, чтобы одного из его членов обвинили в самоубийстве и гибели стольких людей. Почти каждый конгрессмен из Вашингтона выступает за более основательное психологическое тестирование пилотов. Профсоюз — против. Чем скорее уляжется вся эта шумиха, тем лучше.

 Кэтрин помассировала руки, восстанавливая кровообращение.

 И здесь не обошлось без политики! — не скрывая своего недовольства, сказала она.

 Такова жизнь.

 И поэтому ваши боссы послали вас ко мне?

 Роберт молча уселся на кушетку и разгладил ладонями складки на покрывале.

 Нет, меня никто никуда не посылал, — глядя ей прямо в глаза, сказал он.

 Значит, сегодня вы приехали…

 …потому что хотел видеть вас.

 Кэтрин улыбнулась и медленно покачала головой. Она хотела ответить, что очень рада видеть его в своем доме и что без его моральной поддержки ей приходилось довольно трудно, но, заколебавшись, сказала лишь:

 Надеюсь, твоя рубашка не боится пыли.

 Нет. А что?

 Я хочу прибрать в доме. Поможешь?

 Ливень барабанил по толстым стеклам в огромных окнах зрительного зала. Помещение было построено давно, — еще в двадцатые годы прошлого столетия, — и с тех пор ни разу не ремонтировалось. На обшитых панелями стенах красовались имена учеников школы и надписи любовного содержания. Тяжелый малиново-коричневый занавес, который то и дело заедало, спадал живописными складками по обе стороны сцены. Только совсем недавно опекунский совет снизошел до того, что выделил деньги на замену кресел в зрительном зале, наконец-то убедившись, что за долгие десятилетия многие поколения учеников так исписали и изрезали их перочинными ножами, что сиденья эти пришли в полную негодность. Теперь на их место поставили кресла из недавно закрывшегося кинотеатра «Эли-Фолз». Само здание кинотеатра пустили на слом, а на его месте возвели банковский офис.

 Зал медленно заполняли рассаживающиеся по своим местам родители. Оркестр, превозмогая самого себя, играл марш «Блеск и великолепие». Кэтрин дирижировала в оркестровой яме. Двадцать три ученика средней школы города Эли добросовестно старались произвести на зрителей самое выгодное впечатление. Для неискушенного в музыке слушателя они вполне могли сойти за профессионалов, однако Кэтрин прекрасно знала, что кларнетистка Сьюзан Ингалз чудовищно фальшивит, а более нервный, чем всегда, барабанщик Спенсер Клоссон никак не может попасть в такт.

 На любой другой работе то, чем занимается Кэтрин, назвали бы «сверхурочкой», но только не в школе.

 К счастью, сегодня — не церемония вручения аттестатов, а всего лишь присуждение школьных наград за выдающиеся достижения в учебе. Из пяти старшеклассников, игравших в оркестре, двое имели шанс быть отмеченными.

 «Одно из немногих преимуществ маленьких школ — в том, что церемонии там не занимают много времени», — подумала Кэтрин.

 Не выпуская из рук дирижерской палочки, она села на стул возле играющего на тубе Джимми Де Мартино, обдумывая все «за» и «против» того, чтобы отозвать Сьюзан Ингалз за кулисы и помочь ей настроить кларнет.

 Директор произнес традиционную речь, затем выступил его заместитель, делегированный старшими классами выпускник произнес прощальную речь…

 Кэтрин честно пыталась следить за происходящим на сцене, но мысли о ждущих ее дома непроверенных контрольных работах не давали ей сосредоточиться. Последние недели учебного года всегда были для Кэтрин полны треволнений и неоправданной, по ее мнению, сумятицы. Пять дней кряду она репетировала с оркестром и двадцатью восемью учащимися выпускного класса церемониальное прохождение строевым шагом под аккомпанемент «Блеска и великолепия». Пока репетиции выглядели довольно бледно, но по опыту предыдущих выпусков Кэтрин знала, что во время церемонии все будет по-другому. Растроганные выпускницы пустят слезу и…

 Отзвучали речи, и директор начал называть имена призеров. Кэтрин посмотрела на часы. До окончания церемонии осталось не более получаса. Потом ее оркестр заиграет «Добровольца-трубача», а люди будут медленно расходиться по домам. Наконец-то у нее появится время проверить контрольные работы по истории и подсчитать общий балл. Завтра у Мэтти годовая контрольная по математике…

 Когда директор произносил имя очередного победителя, в зале раздавались аплодисменты, изредка приветственный свист. Сидевшие в первом ряду выпускники по одному поднимались на сцену, а затем возвращались в зрительный зал, сжимая в руках скрученные в трубочку и перевязанные ленточками почетные грамоты. Иногда им дарили памятные подарки. Джимми Де Мартино получил награду за достижения в области физики. Пока он ходил за грамотой, Кэтрин держала его тубу у себя на коленях.

 Минуло полчаса. Инстинктивно догадавшись, что церемония завершена, Кэтрин встала со своего места и подошла к дирижерскому пюпитру. Сделав музыкантам знак взять инструменты, женщина поменяла ноты и, скрестив руки на груди, встала, повернувшись спиной к залу.

 Она ошиблась. Директор еще не закончил с награждениями. Погруженная в свои мысли, Кэтрин расслышала лишь обрывки фраз: «за максимально высокий набранный балл» и «среди учеников старших классов». Имя произнесено. Медленно, словно во сне, Мэтти поднимается со своего стула и протягивает матери кларнет. Она одета в белую футболку, слишком короткую, по мнению Кэтрин, черную юбку и простые туфли. Зажав кларнет под мышкой, женщина зааплодировала.

 «Почему Джека нет с нами?» — пронеслось в ее голове.

 Позже, в гримерке, Кэтрин чуть не задушила свою дочь в объятиях.

 Ты молодец! Я так горжусь тобой!

 Мам! — вырываясь из ее объятий и едва переводя дух, промолвила Мэтти. — Можно я позвоню папе и расскажу о награде?

 Джек был сейчас в Лондоне и наверняка давно уже спал, но Кэтрин, посомневавшись с долю секунды, пришла к выводу, что по случаю такого события можно один раз отступить от правил.

 Хорошо, — сказала она. — Звони. В кабинете директора есть телефон.

 Набрав номер своей телефонной карточки, Кэтрин позвонила в Лондон. Безрезультатно. Повесив трубку, она снова позвонила в гостиничный номер, в котором, прилетая в Лондон, останавливался Джек. Тщетно. За окном бушевал ветер, обрушивая потоки дождя на покрытый лужами асфальт. Подумав, что если позвонить в третий раз, то Джек, поняв, что это она, непременно поднимет трубку, Кэтрин попыталась пробиться через гробовое молчание к мужу. Ничего.

 «В Лондоне сейчас полвторого утра. Где он пропадает посреди ночи?» — думала она.

 Давай позвоним из дому, — улыбаясь, сказала Кэтрин дочери.

 Но и дома ее ждало разочарование. Она трижды безрезультатно звонила в Лондон, причем дважды в отсутствие Мэтти. Наконец Кэтрин сдалась и, оставив на автоответчике сообщение, принялась печь шоколадные пирожные с орехами. Ее радость несколько померкла. До крайности взволнованная Мэтти, не способная сосредоточиться на подготовке к завтрашней контрольной работе по математике, сидела в кухне, болтая с Кэтрин, пока та взбивала жидкое коричневатое тесто. Впервые речь зашла о предстоящей учебе в колледже. Кэтрин никогда не строила слишком долгосрочных планов, относящихся к будущему Мэтти, поэтому желание дочери продолжать учиться после окончания школы произвело на мать огромное впечатление.

 Когда Мэтти легла спать, наигранное веселье Кэтрин начало уступать место раздражению. Она засиделась допоздна, подсчитывая годовой балл каждого из своих учеников. Около полуночи она снова позвонила Джеку. По лондонскому времени это равнялось пяти утра. Ничего. Раздражение бурлило в ее сердце, когда женщина вслушивалась в протяжные гудки, раздающиеся в трубке телефона. «В чем дело?» Через час Джек должен будет ехать в аэропорт. Сегодня у него рейс «Хитроу — Амстердам — Найроби». Она начала волноваться за мужа. «А вдруг с ним что-то случилось?» Тревога и раздражение боролись в ее душе до тех пор, пока Кэтрин не заснула, сидя на диване со школьным журналом и калькулятором на коленях.

 Джек позвонил около часа ночи, точнее, без четверти час. Пo лондонскому времени — без пятнадцати минут шесть.

 Его встревоженный голос ворвался в полусонное сознание жены:

 Кэтрин! Что случилось? С тобой все в порядке? А с Мэтти?

 Где ты был? — вскакивая с дивана, хрипло спросила она.

 Здесь. Все это время я был здесь. Я только что прослушал автоответчик. Почему ты мне звонила?

 Ты мне лучше скажи, почему ты не поднимал трубку?

 Я ужасно устал, хотел выспаться, вот и отключил звонок телефона. Мне кажется, что у меня начинается грипп.

 В голосе мужа звучала неприкрытая озабоченность: как-никак, а при его работе часто случаются острые респираторные заболевания.

 Хорошо еще, что это не был срочный звонок, — с нескрываемым раздражением в голосе заявила Кэтрин.

 Извини! Мне очень жаль! Просто я устал и подумал, что надо выспаться. Еще раз извини, Кэтрин! Зачем ты звонила?

 Потом узнаешь. Мэтти сама скажет тебе, когда ты вернешься домой.

 Надеюсь, ничего плохого?

 Нет. Как раз наоборот, — немного успокоившись, произнесла Кэтрин.

 Может, намекнешь?

 Не могу. Я обещала Мэтти.

 Не думаю, что ты станешь будить ее посреди ночи.

 Нет, не стану. Завтра утром у нее итоговая контрольная работа.

 Я позвоню ей из самолета, — пообещал Джек.

 Кэтрин потерла рукой заспанные глаза. На другом конце линии муж молча дышал в трубку. Как бы ей хотелось сейчас увидеть лицо Джека, очутиться в его постели! Она ни разу не бывала в меблированных комнатах для служащих авиакомпании. Джек говорил, что они похожи на многокомнатные гостиничные номера. Всюду царит доходящая до стерильности чистота.

 Итак?.. — прервала тишину женщина.

 Кэтрин! Мне действительно жаль. Я попрошу установить в моем номере систему, которая будет принимать срочные звонки. Я куплю таймер.

 Она зевнула в трубку.

 Джек! Ты меня еще любишь?

 Повисла неловкая пауза.

 Почему ты спрашиваешь об этом?

 Не знаю. Возможно, потому, что ты давно перестал мне об этом говорить.

 Я тебя люблю, — прочистив горло, сказал муж. — Я очень тебя люблю. Ложись лучше спать. Я позвоню тебе в семь.

 Кэтрин ждала, когда Джек повесит трубку, но он так и не сделал этого.

 Кэтрин! — вновь раздался его голос.

 Да?

 Что случилось? Что-то не так?

 Она не знала, что ему ответить. Ее одолевало легкое беспокойство. Кэтрин чувствовала себя уязвимой и одинокой. Возможно, она просто слишком долго не видела Джека. Возможно, это следствие переутомления.

 Я замерзла, — копируя речь дочери, сказала она.

 Замерзла? — переспросил Джек.

 Да.

 Кэтрин представила себе, как ее муж, должно быть, сейчас улыбается ее шутке.

 До скорого, — сказал Джек и повесил трубку.

 До скорого, — повторила за ним жена в безжизненную трубку телефона.

 Они вытирали пыль и пылесосили полы, мыли кафель в ванной комнате и выносили полные мусорные пакеты, заправляли кровати и бросали грязное белье в предназначенные для него корзины. Они переходили из комнаты в комнату и убирали, убирали, убирали… Как любой мужчина, Роберт не особенно хорошо умел застилать постели, но полы в кухне и других комнатах драил с таким остервенением, словно наказывал их за что-то. В спальнях Кэтрин и ее дочери мужчина действовал с завидной невозмутимостью, отправляя в корзину грязное постельное белье и предметы личного туалета. В кабинете Джека он, не выказывая излишнего любопытства, подобрал с пола разбросанные бумаги и, не глядя, засунул их в ящик стола. В комнате Мэтти Кэтрин почувствовала на себе испытывающий взгляд Роберта. Казалось, он боялся, что хрупкое самообладание его спутницы даст трещину, но Кэтрин держалась на удивление стойко. Она даже помогла Роберту вытащить сухую елку из «длинной» комнаты и вынести ее через кухню и прихожую во двор. Сухие колючие иголки усыпали кафель и доски пола.

 Уборку закончили довольно поздно.

 Будет снег, — поливая кухонную раковину из шланга, сказал Роберт.

 И впрямь: легкие молочно-белые облака, парившие в небе с утра, сменились низкими свинцово-серыми тучами.

 Открыв дверцу тумбы под раковиной, Кэтрин спрятала туда пластиковые баночки и бутылочки с «Пайн Сол», «Комет» и другими моющими и чистящими средствами. Ополоснув руки под шлангом, она вытерла их полотенцем.

 Я проголодалась, — произнесла женщина.

 Ее душу наполняло чувство исполненного долга.

 У меня в машине замороженные омары, — сказал Роберт.

 Кэтрин удивленно подняла брови.

 Я купил их в «Ингербретсоне», — пояснил он. — Люблю омаров.

 А я не очень.

 В ящике для столового серебра я видел вилки и щипцы для омаров.

 А ты наблюдательный, — улыбнулась женщина.

 Иногда.

 Однако, пристально глядя в его лицо, Кэтрин не могла отделаться от неприятного чувства, что наблюдательность — преобладающая черта характера Роберта Харта.

 Начался снегопад. Поднявшийся ветер швырял тысячи тысяч маленьких льдинок в оконные стекла дома.

 Пока Роберт готовил в кухне омаров, Кэтрин сервировала стол в «длинной» комнате. Из холодильника она достала две бутылки пива. Открыв одну бутылку, она уже потянулась к другой, когда внезапная мысль сверкнула в ее голове: «Роберт не пьет». Смущенная, Кэтрин попыталась незаметно поставить бутылки обратно в холодильник.

 Не беспокойся, — стоя у газовой плиты, сказал Роберт. — Можешь храбро пить пиво. Я не обижусь. У меня уже давно нет тяги к алкоголю.

 Кэтрин посмотрела на часы. Одиннадцать двадцать.

 Она почувствовала себя затерявшейся в потоке времени. Была пятница, и при обычных обстоятельствах в будний день она должна была находиться в школе, вести пятый урок и ни в коем случае не пить пиво. Конечно, рождественские каникулы внесли свою лепту в сумятицу последних дней, и до второго января Кэтрин могла не показываться на работе, но мысль о предстоящем возвращении к привычной преподавательской рутине пугала ее. Она подумала о своих учениках, об их возможной реакции на передаваемую по телевизору чушь и постаралась отогнать неприятные мысли.

 Без пяти двенадцать Роберт отключил все телефоны.

 Что бы ни случилось, это подождет часок-другой, — сказал он Кэтрин.

 Женщина согласилась.

 В «длинной» комнате она застелила стол скатертью с большими красными цветами. На фоне мрачного неба яркая расцветка скатерти казалась несколько неуместной. Роберт поставил музыку. В. В. King.

 Кэтрин захотелось цветов.

 «Что я праздную? — пытаясь заглушить чувство вины, спрашивала она себя. — Генеральную уборку в доме или то, что я справилась с кризисом последних одиннадцати дней?»

 Кэтрин расставила на столе посуду, миски для панцирей омаров, нарезанный хлеб, топленое сливочное масло и большой рулон бумажных полотенец.

 Из кухни пришел Роберт, сжимая в руках мокрые скользкие тарелки с омарами. На его рубашке виднелись темноватые пятна.

 Я проголодался как волк, — ставя тарелки на стол и садясь напротив Кэтрин, сказал он.

 Женщина склонилась над своей тарелкой и замерла как громом пораженная нахлынувшими на нее воспоминаниями. Картины прошлого были настолько свежи, что ей пришлось зажать рукой рот, из которого рвался на волю крик боли и страдания.

 Что с тобой? — встревоженно спросил Роберт.

 Кэтрин замотала головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Глубоко вдохнув, она медленно выпустила воздух. Ее руки мягко опустились на столешницу, а взгляд перекочевал со злосчастного омара на расстилавшийся за окном пейзаж.

 Ничего страшного. Просто я кое-что вспомнила, — сказала она Роберту.

 Что? — полюбопытствовал он.

 Я и Джек…

 Здесь? — с полуслова понял ее Роберт.

 Кэтрин утвердительно кивнула.

 Ели омаров?

 …Теплый солнечный день клонился к вечеру. Было часов пять после полудня, может быть, чуть меньше. Мэтти отправилась в гости к своей подруге. День выдался теплым и погожим, как и полагается в самом начале лета. Зеленоватый, как морская вода, свет лился пульсирующими волнами из огромных окон «длинной» комнаты. На столе красовалась откупоренная бутылка шампанского. Что они отмечали, Кэтрин не помнила. Кажется, ничего особенного. Им хотелось заняться любовью, но вареные омары выглядели такими аппетитными, что Кэтрин и Джек, не сговариваясь, решили повременить с этим. Ожидание подогревало их обоюдное желание. Кэтрин очень эротично обсасывала лапки своего омара, издавая причмокивающие звуки и призывно облизывая язычком губы. Джек от души веселился, называя ее искусительницей…

 Извини! — сказал Роберт. — Мне следовало быть осмотрительнее. Может, перейдем в кухню?

 Нет, — решительно возразила Кэтрин, останавливая занесенную над ее тарелкой руку. — Ты не мог этого знать. К тому же куда ни глянь в этом доме, повсюду лежат вещи, так или иначе напоминающие мне о Джеке. Прямо не дом, а минное поле. Еще немного, и я соглашусь сделать себе лоботомию.

 Высвободив свою руку, Роберт успокаивающе похлопал Кэтрин по запястью. Делал он это так, как обычно делает мужчина-друг, утешая свою расстроенную подругу. Его прикосновение было теплым, даже горячим по сравнению с леденящим холодом ее руки.

 Ты очень добр ко мне, — сказала Кэтрин.

 Время шло. Который час? Она не знала. Секунды сливались в минуты, а минуты нанизывались одна на другую. Кэтрин прикрыла глаза. Ее разморило после пива. Ей захотелось, чтобы Роберт прикоснулся к ее ладони, сжал ее.

 Пальцы Кэтрин расслабились. Напряжение спало. Ощущения были полны легкого эротизма, но без вульгарности. Ее взгляд затуманился. Рассеянный свет, льющийся из окон, казался серым и безжизненным. В глубине души женщина осознавала, что должна испытывать определенную неловкость из-за двусмысленности своего положения, но неловкости почему-то не было.

 Желая, должно быть, вывести ее из сомнамбулического состояния, Роберт чуть сильнее сжал ее руку.

 Ты похож на священника, — почему-то сказала Кэтрин.

 Роберт засмеялся.

 Нет, совсем не похож.

 Знаешь, я воспринимаю тебя именно как…

 …преподобного отца Роберта, — улыбнувшись, продолжил он за нее.

 «Кого волнует то, что рука постороннего мужчины гладит мою руку? — подумала Кэтрин. — Как сказала Мэтти: “Теперь больше нет никаких правил”. Да и кто видит нас сейчас?»

 За окнами валил густой снег.

 По выражению лица Роберта она поняла, что он сейчас пытается угадать, о чем думает его сотрапезница. Впрочем, и сама Кэтрин не совсем отдавала себе отчет в своих мыслях. В батареях шумел пар, но в «длинной» комнате, как всегда зимой, было прохладно.

 Небо за окнами стало таким пасмурным, что казалось, будто сейчас не день, а поздний вечер, смеркается.

 Роберт оторвал свою руку от ее руки. Кэтрин почувствовала легкую досаду. «Зачем? Мне ведь было так хорошо!»

 Она выпила вторую бутылку пива. Сообща они расправились с омарами и хлебом. Когда доиграл В. В. King, Роберт поднялся из-за стола и поставил компакт-диск с музыкой Брамса.

 У тебя прекрасная фонотека, — вернувшись на свое место, сказал он.

 Ты любишь музыку?

 Да.

 Какую?

 Классическую. Особенно пианино. А чьи это записи? Твои или мужа?

 Кэтрин опустила голову, не совсем понимая суть вопроса.

 Насколько я знаю, страсть к музыке обычно разделяет только один из супругов. Мне еще не доводилось встречать семью, где музыку любили бы и муж, и жена, — пояснил Роберт.

 Кэтрин задумалась.

 Джеку медведь на ухо наступил, — наконец сказала она. — Он, правда, любил рок-н-ролл и кое-что из дисков Мэтти, в основном что-то ритмичное. Ну а ты?

 Я люблю музыку, а вот моя бывшая жена — нет, — усмехнулся Роберт. — Музыкальный центр и большинство компакт-дисков она, правда, оставила себе… А вот один из наших сыновей унаследовал мой музыкальный слух. Он играет на саксофоне в школьном оркестре. Однако другой музыкой не интересуется.

 Мэтти играет на кларнете. Я хотела, чтобы она научилась играть на пианино, но ничего кроме головной боли из этого не вышло.

 Кэтрин вспомнила часы, которые она провела с Мэтти за пианино. Дочь всеми доступными ей средствами саботировала уроки музыки, с преувеличенным нежеланием разминая пальцы перед каждой гаммой и долго-долго почесывая спину. Заставить Мэтти сыграть мелодию детской песенки от начала и до конца было уже значительным достижением, а уж о повторном исполнении нечего было и мечтать. Часто все кончалось тем, что Мэтти заходилась в истерическом плаче, а Кэтрин, едва сдерживая вспышку гнева, выходила из комнаты. Через год тяжелой и безуспешной борьбы мать поняла: либо она перестанет третировать дочь, либо станет для нее врагом.

 Сейчас, конечно, Мэтти жить не может без любимой музыки, как человек без кислорода. Музыка сопровождает ее повсюду — в спальне, в машине, в плеере во время пеших прогулок…

 А ты сам играешь? — спросила Кэтрин.

 Когда-то играл.

 Она добавила еще один штрих к портрету Роберта, который начала рисовать со времени их первой встречи.

 Он обмакнул кусочек омара в растопленное масло и отправил себе в рот.

 Вечером накануне своего отъезда, — сказала Кэтрин, — Джек заходил в комнату Мэтти и сказал ей, что его друг достал для него два билета на игру «Селтикс», которая должна была состояться в следующую пятницу… Хорошие места… Я вот спрашиваю себя: будет ли отец приглашать свою дочь пойти вместе с ним на бейсбол, если в ближайшем будущем он запланировал совершить самоубийство?

 Роберт вытер подбородок салфеткой.

 Покончит ли счеты с жизнью мужчина, прежде чем увидит игру «Селтикс»? — округлив глаза, спросила Кэтрин.

 Нет, — быстро заверил ее Роберт. — Это противоречит человеческой природе. Бессмыслица какая-то!

 Джек попросил меня позвонить Альфреду, — продолжала женщина. — Надо починить душ. Сантехник должен был подъехать в пятницу, когда муж вернется домой. Если Джек намеревался покончить с собой, зачем тогда он просил позвонить сантехнику, почему вел себя как ни в чем не бывало?

 Роберт потянулся за стаканом воды и откинулся на спинку стула.

 Помнишь, — промолвила Кэтрин, — о чем меня спрашивали во время допроса сотрудники отдела безопасности? Их интересовало, были ли у Джека близкие друзья в Англии.

 Да, помню.

 Женщина посмотрела на миску с пустыми панцирями омаров.

 Извини. Я на минутку, — вставая, сказала она.

 Взбираясь по лестнице, Кэтрин пыталась вспомнить, стирала ли она те джинсы. Два дня она проходила в них, а затем бросила в бельевую корзину, не в свою корзину, а в корзину Мэтти. Нет, не стирала. Дочь — у Джулии, поэтому стирать приходилось там, а не здесь.

 Джинсы нашлись в кипе грязного постельного белья и одежды, которую они с Робертом засунули в корзину пару часов назад. Из карманов Кэтрин вытащила мятые бумажки и чеки, несколько отсыревшие от близости с выброшенным в стирку влажным полотенцем.

 Когда Кэтрин вернулась в «длинную» комнату, то застала Роберта сидящим на своем месте и внимательно наблюдающим за снегопадом. Отодвинув свою тарелку, женщина разложила бумаги на столе.

 Взгляни на это, — протягивая Роберту лотерейный билет, сказала она. — Я нашла его в кармане джинсов Джека в день его гибели. Они висели на крючке на двери ванной. Тогда я не придала этому никакого значения: просто засунула билет себе в карман. Посмотри! Видишь надпись? «М в А». А вот цифры. Они тебе что-нибудь говорят?

 Роберт внимательно изучил ряд цифр, и по блеску его глаз Кэтрин поняла: он пришел к тому же выводу, что и она.

 Британский телефонный номер, — констатировал он.

 Лондонский. Вот, смотри, один, восемь, один… Это код центральной телефонной станции Лондона.

 Ты права.

 Думаешь, такой номер существует на самом деле? — спросила Кэтрин.

 Не уверен.

 Давай проверим, — предложила она.

 Женщина протянула руку, и Роберт неохотно вернул ей билет.

 Мне любопытно, — словно оправдываясь, сказала она. — Если это и впрямь телефонный номер, то почему его написали на лотерейном билете? Смотри! Он новый. Джек, должно быть, купил его накануне вылета.

 Кэтрин посмотрела на дату выдачи билета.

 Так и есть! Все верно. Четырнадцатое декабря.

 «Я веду себя очень разумно», — подумала она, подходя к висящему у дивана телефонному аппарату.

 Подняв трубку, женщина набрала номер. Почти тотчас же она услышала далекие гудки. Они почему-то ассоциировались в ее сознании со старомодными парижскими телефонами, которые она видела в кино.

 Алло!

 Кэтрин вздрогнула от неожиданности. Она не знала что ей сказать.

 Алло! — с раздражением произнес женский голос, не молодой, но и не старый.

 Вдова взглянула на Роберта, словно прося у него помощи. В ее голове сам собою родился вопрос: «Вы знаете человека по имени Джек Лайонз?» — но Кэтрин так и не решилась его озвучить, посчитав слишком глупым.

 Должно быть, я не туда попала, — сказала она. — Извините за беспокойство.

 Кто это? — несколько встревоженно спросила незнакомая женщина.

 Кэтрин молчала, не решаясь назвать свое имя.

 В телефонной трубке раздался легкий щелчок, уведомивший Кэтрин, что ее собеседница повесила трубку.

 Руки Кэтрин дрожали. Она повесила трубку на рычаг и села на диван.

 Когда-то, еще учась в школе, она набралась смелости позвонить мальчику, который ей очень нравился, но затем так разволновалась, что не смогла назвать своего имени. Ее тогдашнее состояние во многом напоминало теперешнее.

 Лучше позволить событиям идти своим чередом, — посоветовал ей Роберт. — Не зацикливайся на этом телефонном номере.

 Пытаясь унять дрожь в руках, женщина провела ладонями по обтянутым джинсами бедрам.

 Ты можешь кое-что для меня выяснить? — спросила Кэтрин.

 Могу. А что именно?

 Имена всех, кто летал с мужем. Полный список. За все годы.

 Зачем тебе это? — удивился Роберт.

 Возможно, я узнаю чье-то имя и вспомню что-нибудь любопытное.

 Ну, если хочешь… — растягивая каждое слово, произнес он.

 А я и сама не знаю, чего хочу.

 Пока Роберт закачивал через Интернет список коллег Джека, Кэтрин разложила на столе мятые бумажки и пристально рассмотрела их. Чек из почтового отделения на двадцать два доллара.

 «Возможно, и не за марки», — внимательно разглядывая чек, подумала женщина.

 Разгладив листочек белой линованной бумаги, Кэтрин прочитала переписанное Джеком четверостишие:

 На скалах, обдуваемых холодными ветрами,

 Извечная кровавая вражда

 Кипит в котлах измены, зависти и злобы,

 Как масло, раскаленное в аду.

 «Что значит это четверостишие?»

 Женщина посмотрела на белую пелену за окнами. На лужайке перед домом выросли сугробы, и Кэтрин подумала, что нужно позвонить Джулии и спросить, как чувствует себя Мэтти, проснулась ли она или еще спит.

 Она развернула второй листок линованной бумаги, содержащий памятку Джека.

 «Бергдорф халат Фэд-Экс 20», — прочитала женщина.

 «Странно, — подумала она, — но посылка с халатом Фэд-Экс так и не была доставлена двадцатого декабря».

 В этом Кэтрин была абсолютно уверена.

 Ей не давали покоя строки четверостишия. Они казались полной бессмыслицей, но Кэтрин пришла в голову мысль, что если она сможет отыскать стихотворение или поэму, из которой Джек переписал их, то все прояснится.

 Женщина подошла к высокому стеллажу с книгами, сбитому из неокрашенных деревянных досок и брусков. Муж читал книги по авиации и биографии выдающихся людей. Иногда он почитывал «серьезные» романы. Кэтрин увлекалась книгами, написанными исключительно женщинами. Она предпочитала современных писательниц, хотя отдавала должное творчеству Эдит Вартон и Виллы Катер.

 Старую антологию поэзии она нашла на нижней полке.

 Присев в уголке дивана, женщина положила книгу себе на колени и принялась перелистывать страницы. Поняв бесполезность такого беглого листания, она решила серьезнее подойти к поискам. В начале антологии были помещены стихи, написанные еще в позднем средневековье. Сравнивая язык четверостишия с языком, которым написаны стихи, Кэтрин быстро дошла до середины книги. Только там начиналась поэзия, чья лексика и грамматика соответствовали искомому четверостишию.

 Сверху раздался крик Роберта:

 Согласно метеосводке ожидается шесть-восемь дюймов осадков! Я нашел то, что ты просила! Поднимись ко мне, пожалуйста!

 За окнами, не переставая, падали большие пушистые хлопья снега.

 «По крайней мере, я знаю, где Мэтти, — подумала Кэтрин. — Она в безопасности, и Джулия ни за что не выйдет из дому в такую метель».

 Отложив в сторону антологию, женщина взобралась по лестнице на второй этаж.

 Роберт сидел за столом, держа в руках сияющие чистотой листки бумаги из факса. Кэтрин неприятно было видеть постороннего на стуле покойного мужа.

 Расскажи мне, что было на пленке, — попросила она.

 Вот полный список людей из «Вижен», с которыми Джек летал на протяжении всей службы, — передавая ей факс, сказал Роберт.

 Спасибо.

 Кэтрина взяла протянутые ей листки бумаги, но даже не удосужилась взглянуть на них. Она поняла, что застала Роберта врасплох. Он не был готов к поставленному ею вопросу.

 Пожалуйста, скажи, что ты знаешь.

 Он немного отодвинулся от нее и скрестил на груди руки.

 Я и сам не слышал записи. Никто из моего отдела не слушал ее.

 Ну пожалуйста!

 Хорошо. Но я могу только пересказать то, что услышал от одного моего приятеля. Он тоже работает в профсоюзе.

 Спасибо, — искренне поблагодарила Кэтрин.

 А может, лучше не надо?

 Нет, надо, — сказала она, хотя в глубине души не была в этом уверена.

 Роберт порывисто поднялся со стула и подошел к окну. Стоя к Кэтрин спиной, он заговорил подчеркнуто отрывисто и сухо, явно желая избавить свою речь от даже малейших оттенков эмоциональности.

 Все было в порядке до пятьдесят шестой минуты полета. Джека авария застигла врасплох.

 Застигла врасплох? — переспросила Кэтрин.

 Он покинул кабину через пятьдесят шесть минут и четырнадцать секунд после взлета. Джек не сказал своим коллегам, в чем дело, только проинформировал их, что скоро вернется. Те, кто прослушал запись, считают, что пилот ходил в туалет.

 Роберт отвернулся от окна и посмотрел в сторону Кэтрин.

 Женщина кивнула в ответ.

 Через две минуты старший помощник Роджер Мартин заявил, что его головной телефон не работает. Он попросил бортинженера Трэвора Салливана одолжить ему свой аппарат. Салливан передал Мартину головной телефон со словами: «На, возьми». Подключив его, старший помощник остался доволен. «Отлично, — сказал он Салливану. — Дело не в штепсельной вилке. Мой телефон, наверно, испорчен».

 Значит, у Роджера Мартина сломался головной телефон? — переспросила Кэтрин.

 Да. Мартин вернул бортинженеру телефон. Салливан сказал: «Подожди минутку. У Лайонза должен быть запасной». Затем бортинженер расстегнул ремень безопасности и потянулся к летной сумке Джека. Вы знаете, где лежат сумки?

 Рядом с пилотами.

 Точно. У перегородки рядом с креслом каждого пилота. Насколько можно судить по аудиозаписи, Салливан вытащил из сумки твоего мужа нечто необычное, нечто, что вызвало восклицание: «Что за черт!»

 Необычное?

 Угу, — мотнув головой, произнес Роберт.

 Не головной телефон?

 Нет. Что-то другое. Мы точно не знаем.

 И?..

 Затем Джек вошел в кабину. Салливан обратился к нему: «Лайонз! Что это? Дурацкая шутка?»

 Роберт оперся о подоконник.

 На пленке слышны звуки, которые некоторые эксперты приняли за шум борьбы. Как бы то ни было, стычка была короткой. Затем Салливан крикнул: «Что за черт!»

 И?..

 «Боже мой!»

 Кто крикнул: «Боже мой!»?

 Салливан.

 И?..

 И все.

 Как все? — оторопела женщина.

 На этом запись обрывается.

 Кэтрин подняла глаза к потолку, соображая, что бы это значило.

 В летной сумке моего мужа была бомба, — тихо произнесла она. — Бомба с таймером. Вот почему они думают, что Джек совершил самоубийство.

 Отодинувшись от подоконника, Роберт засунул руки в карманы джинсов.

 Это еще не доказано, — сказал он. — Малейшая неточность в прочтении записи может полностью изменить ее смысл. Даже если эксперты правильно расслышали и интерпретировали все слова и звуки, общий смысл может быть другим. Я тебе об этом уже говорил.

 Ты уверен, что Джек зашел в кабину?

 Да. На пленке слышен шум открывающейся, а потом закрывающейся двери, лязг защелки замка. После этого Салливан обратился непосредственно к вошедшему Джеку.

 Я никак не могу понять, — сказала Кэтрин, — как в летной сумке Джека могло очутиться нечто, чему там не место… что-то опасное…

 Это как раз легко объяснить, — улыбнулся Роберт, переводя взгляд с нее на падающий за окном снег. — Многие пилоты занимаются контрабандой. Причем в большинстве случаев они перевозят вполне безвредные с точки зрения уголовного кодекса вещи.

 Неужели?!

 Да. И не только пилоты международных линий. Многие другие члены экипажа время от времени занимаются контрабандой. Я знаю это по собственному опыту. Обычно они перевозят золотые или серебряные украшения. Иногда драгоценные камни.

 Кэтрин подумала обо всех украшениях, подаренных ей Джеком за годы совместной жизни: тонкий золотой браслет на годовщину их свадьбы, золотая S-образная подвеска на ее день рождения, бриллиантовые сережки на Рождество…

 Сотни раз входя и выходя из аэропорта, летчики заводят дружбу с охранниками и таможенниками. Они болтают, рассказывают друг другу о своих семьях. В среде таможенников считается невежливым досматривать личные вещи летчиков. Когда я летал, то показывал паспорт всего лишь несколько раз, а мою летную сумку вообще ни разу не осматривали.

 Кэтрин покачала головой.

 Я и не знала. Джек никогда мне об этом не говорил.

 Некоторые пилоты предпочитают помалкивать о своих делишках. Получив подарок, жена, я думаю, не будет в восторге, узнав, что ее муж незаконно пронес его, минуя таможню.

 Раньше ты сам занимался контрабандой? — спросила Кэтрин.

 На Рождество? Всегда. Когда члены моего экипажа собирались вместе перед посадкой на самолет, то первый вопрос был: «Что ты пронес для жены?»

 Плечи Кэтрин ссутулились. Она засунула руки в карманы джинсов.

 Почему Джек ничего не сказал? — спросила она Роберта. — Если он не знал, что в его сумке бомба, то должен был удивиться словам Салливана, закричать: «О чем ты говоришь?» А вместо этого он молчал.

 Не обязательно. Не факт.

 Джек солгал мне о своей матери, — сказала Кэтрин.

 Ну и что?

 Он не ночевал в своем номере.

 Это еще ни о чем не говорит.

 Кто-то пронес бомбу на самолет в летной сумке, — сказала женщина.

 Если бомба вообще была, то такой сценарий вполне вероятен.

 Джек должен был знать о бомбе. Ведь это, в конце концов, его летная сумка.

 В этом я не уверен, — покачал головой Роберт.

 Марокканский пилот совершил самоубийство, взорвав свой самолет, — не унималась Кэтрин.

 Там все было по-другому.

 Откуда ты знаешь?

 Не пытайся играть роль адвоката дьявола, — излишне громко заявил Роберт. — Ты ведь в глубине души веришь в невиновность Джека.

 Он зевнул и с разочарованным видом вновь отвернулся к окну.

 Я рассказал все, что знал.

 Список состоял из девяти страниц, распечатанных на факсе. Начинался он с имен членов экипажа разбившегося самолета и заканчивался 1986 годом, когда Джек приступил к работе в «Вижен». Кэтрин бегло просмотрела записи: Кристофер Хейверстро, Пол Кеннеди, Майкл Ди Сантис, Ричард Голдсвейт… Время от времени перед ее мысленным взором всплывало лицо мужчины или женщины, с которыми они с Джеком вместе обедали или которых она встречала на корпоративных вечеринках, но большинство имен были незнакомы ей, особенно тех, кто проживал в Англии. Возможно, впервые в своей жизни Кэтрин с такой отчетливостью осознала, что с общественной точки зрения профессию летчика можно назвать «нелюдимой». Члены экипажа, с которыми летал Джек, могли жить в разных городах, а то и на разных континентах.

 Просматривая данные за 1992 год, женщина остановилась, как громом пораженная. Вот оно! Это имя она искала, даже не вполне отдавая себе отчет в том, что ей, собственно говоря, нужно. Редкое имя, необычное. Мойра Боланд, стюардесса.

 Мойра Боланд, — вслух произнесла Кэтрин.

 «Чье это имя?.. Французское?..»

 Она не была уверена, что правильно произносит его.

 Нагнувшись, женщина открыла большой ящик письменного стола Джека. Конверта с написанными карандашом в уголке именем и цифрами там уже не было, но Кэтрин прекрасно помнила небрежно нацарапанные на рекламном проспекте «Бей бэнка» каракули: «Мойра в 15:30».

 Инстинктивно понимая, что если она сейчас не сделает этого, то погрязнет в нерешительности и самокопании, Кэтрин вытащила из кармана джинсов лотерейный билет и положила его на стол. Подняв телефонную трубку, она набрала написанный на билете номер.

 Голос, раздавшийся в трубке, как две капли воды походил на голос, говоривший с ней в прошлый раз.

 Здравствуйте! Мне нужно поговорить с Мойрой! — делая ударение на последнем слоге, сказала она.

 С кем?

 Кэтрин повторила имя.

 А-а-а!.. Вы имеете в виду с Мойрой! — перенося ударение на первый слог, воскликнула женщина по ту сторону Атлантического океана. — Она здесь не живет.

 Извините, — испытывая громадное облегчение, произнесла Кэтрин.

 Она собиралась уже повесить трубку, когда услышала:

 Мойра жила здесь, но теперь она вернулась к себе. Вы ее подруга?

 Кэтрин не смогла ответить. Она лишь неподвижно сидела на стуле, крепко стиснув телефонную трубку.

 Кто это? — спросила британка.

 Кэтрин открыла рот, но не смогла произнести своего имени. Ее рука судорожно прижала трубку к груди.

 «М в А» было написано на лотерейном билете. «Мойра в 15:30» — на рекламном проспекте. Две записи, сделанные рукой Джека с интервалом в четыре года, и телефонный номер…

 Роберт отобрал телефонную трубку у Кэтрин и положил ее на место.

 Зачем ты звонила этой Мойре? — мягко спросил 0н. — На тебе лица нет.

 Надо было проверить одну догадку.

 «Кто такая Мойра? Что связывало Джека с этой женщиной? Не с ней ли ее муж провел последнюю в его жизни ночь? Был ли у Джека роман на стороне?»

 Вопросы обрушились нескончаемым потоком. Казалось, еще немного, и они погребут ее под своим тяжким бременем. Кэтрин вспомнила все старые, «бородатые» анекдоты о пилоте и стюардессе, которые ей доводилось когда-либо слышать. Она никогда не верила в возможность подобных романов из-за их очевидной нелепости.

 Роберт! Ты можешь узнать, где она живет? — спросила Кэтрин.

 Если ты уверена, что действительно этого хочешь, то узнаю, — уклончиво ответил он.

 Да, хочу. У меня такое чувство, что моя жизнь превратилась в сплошной кошмар.

 А может лучше оставить все, как есть? — произнес Роберт.

 Кэтрин на секунду задумалась, но затем решительно сказала:

 Сделай это для меня! Пожалуйста!

 Мэтти хотела посмотреть новости по телевизору, — сказала Джулия, — но мне удалось ее переубедить. К счастью, на Рождество мне одолжили кассету со «Свидетелем».

 Роберт вышел из комнаты.

 «Пошел мыть посуду», — догадалась Кэтрин.

 Кажется, ей нравится, — продолжала бабушка. — Она хорошо выспалась, спала до двух часов… затем я ее накормила…

 Не разрешай Мэтти смотреть телевизор. Я серьезно. Если понадобится, перережь кабель.

 Крутанувшись на стуле, женщина посмотрела на занесенное снегом окно.

 «Мойра жила здесь».

 Роберт с тобой? — спросила бабушка.

 Да.

 Он заезжал к нам.

 Я знаю.

 Значит, тебе известно о… — осторожно начала Джулия.

 …об отсутствии Джека в номере? Да.

 Закинув ногу за ногу, Кэтрин сомкнула пальцы на колене.

 Две записи, разделенные четырьмя годами. Одинаковые инициалы.

 Волна непроизвольного страха нахлынула на нее. На лбу выступил холодный пот.

 Не теряй веры, — посоветовала внучке Джулия.

 О какой вере ты говоришь? — не без иронии спросила Кэтрин.

 Ты лучше меня знаешь.

 Я стараюсь быть оптимисткой.

 Только что передали уточненный прогноз, — сказала Джулия. — От десяти до двенадцати градусов.

 Тогда я собираюсь и еду, — вытирая лоб рукавом, сказала ее внучка.

 Не глупи. Сейчас лучше не показываться на улице без крайней необходимости. Вы там не голодаете?

 «Бабушка в своем репертуаре», — подумала Кэтрин.

 Я ела. Могу я сейчас поговорить с Мэтти?

 Помолчав, Джулия мягко сказала:

 Мэтти сейчас смотрит «Свидетеля». С ней все в порядке. Если ты поговоришь с ней, девочка опять расстроится. Мэтти необходимо душевное спокойствие. Пусть несколько дней посмотрит фильмы по видео, поест попкорн. Это будет для нее как лекарство. Хорошо, Кэтрин?

 Но я хочу быть с моей дочерью! — запротестовала женщина.

 Кэтрин! Ты была с ней с самого первого дня, все десять дней… И что же? Вы мучите друг друга. Тебе жалко ее, ей — тебя. Вы смотрите друг на друга и мучаетесь от осознания тяжести общей потери. Зачем все это?

 Я ее люблю.

 И я вас люблю… обеих…

 Подойдя к окну, Кэтрин вытерла запотевшее стекло.

 Падал густой снег. Ведущая к дому подъездная дорожка утопала в заносах. На крышах автомобилей налипло никак не меньше восьми дюймов снега.

 Кэтрин зевнула. Джулия как всегда была права: ехать в такую погоду просто глупо.

 Пересиди снегопад в доме, — раздался в трубке голос бабушки.

 Всю вторую половину дня не переставая валил снег. Временами до ушей Кэтрин долетали свист и завывание ветра, которые, впрочем, быстро затихали. Было видно, что метель вскоре выдохнется.

 Пока Роберт звонил по телефону из кабинета Джека, Кэтрин бродила из комнаты в комнату, то сложив руки на груди, то нервно перебирая пальцами. Ее взгляд беспокойно блуждал по стенам. Она то и дело посматривала на запорошенный снегом газон. Кэтрин одолевали тяжелые думы.

 Как-то незаметно для себя она очутилась в ванной комнате и, сняв одежду, открыла горячий кран. Подождав, пока вода нагреется до приятно обжигающего состояния, Кэтрин ступила под душ, нагнула голову и замерла. Ей было очень хорошо. Она стояла под душем, пока бак с подогретой водой не опустел и не полилась холодная вода.

 Закрутив кран, Кэтрин услышала, как кто-то играет внизу на пианино. Это была не аудиозапись, в этом она была уверена.

 Поправив воротник длинного серого халата, Кэтрин посмотрела в зеркало. Оттуда на нее взглянула пожилая женщина с помятым лицом и пустыми глазами.

 Расчесывая на ходу волосы, Кэтрин спустилась по лестнице на первый этаж. В «длинной» комнате Роберт играл на пианино. Музыкальное произведение было ей хорошо знакомо: «Fantaisie Impromptu» Шопена. Великолепное, изумительное творение гениального поляка, исполненное экстравагантной живости и благозвучности.

 Кэтрин прилегла на диван, скромно запахнув полы своего купального халата так, чтобы не видны были ноги. Ее глаза закрылись. В отличие от большинства слышанных ею доселе трактовок «Fantaisie Impromptu», Роберт играл Шопена без тени сентиментальности, сохраняя при этом недосказанность запретных секретов и тревожащих душу воспоминаний. В его игре слышался перезвон бриллиантов, сыплющихся на гладкую поверхность полированного стола.

 Повернутое торцом к окну, пианино стояло в углу комнаты. Роберт играл с закатанными рукавами, что помогало Кэтрин следить за элегантными движениями его рук. Возможно, всему виной холод и снег за окнами, улучшившиє акустику «длинной» комнаты, а может гробовое молчание, царившее в доме, способствовало тому, что игра Роберта показалась Кэтрин такой совершенной. По крайней мере пианино, простоявшее без дела несколько месяцев, издавало прямо-таки чарующие звуки.

 «Так было во времена наших прабабушек, — слушая игру Роберта, думала Кэтрин. — Ни радио, ни телевидения, ни видео. Только белое безмолвие, которое ты сама должна была заполнить собственной игрой. Тогда жилось лучше, безопаснее…»

 Она рада была отвлечься от мыслей о Джеке, об авиакатастрофе и о Мэтти. Муж не умел играть на пианино. За инструмент, ранее принадлежавший бабушке Джулии, садилась только Кэтрин.

 А я и не знала, что ты играешь, — дослушав «Fantaisie Impromptu» до конца, заметила Кэтрин.

 Немножко, — повернув к ней голову, сказал Роберт.

 А ты романтик, — улыбаясь, сказала она. — Неисправимый романтик. Ты играл просто замечательно.

 Спасибо.

 Сыграй еще что-нибудь.

 Впервые с момента их встречи Кэтрин осознала, что Роберт Харт — человек с собственным прошлым, проживший полную событий жизнь, о которой она почти ничего не знала. Он научился играть на пианино и летать на самолете, женился и зачал детей, пристрастился к алкоголю и развелся со своей женой, преодолел пагубную привычку и стал тем, кто он сейчас.

 Роберт снова заиграл.

 Кэтрин сразу же узнала игривый мотив «Тени улыбки». Ее настроение изменилось в мгновение ока.

 Закончив играть, Роберт почесал затылок и посмотрел в окно.

 Снега намело с фут, а может и больше, — сказал он.

 Подъездную дорожку не расчищали, — обеспокоенно нахмурилась Кэтрин. — Который сейчас час?

 Мужчина посмотрел на часы.

 Три… Думаю, мне надо пройтись.

 В такую метель? — удивилась она.

 Я только до ворот и обратно. Мне нужно подышать свежим воздухом.

 Надеюсь, ты не собираешься ехать сегодня в отель? — взволнованно спросила Кэтрин. — В доме полно места. Ты можешь переночевать на кушетке в комнате для гостей. Тебе будет комфортно и… спокойно…

 Спокойно без журналистов, — понимающе улыбнулся Роберт.

 Да.

 Информация, о которой ты просила, на письменном столе Джека.

 Она открыла рот, чтобы поблагодарить, но Роберт отрицательно мотнул головой.

 Полный список, — сказал он. — Мне очень жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах.

 Кэтрин подремала немного на кушетке, а затем, покачиваясь на нетвердых ногах, взобралась к себе в спальню с твердым намерением хорошо выспаться. С собой она захватила антологию английской поэзии.

 Лежа на животе в своей кровати, Кэтрин лениво листала страницы, быстро пробегая глазами строчки, написанные Джерардом Мэнли Хопкинсом, Вордсвортом и Китсом. Где-то на середине книги она случайно наткнулась на слово «измены». В то же мгновение Кэтрин осознала, что нашла стихотворение, из которого Джек выписал четверостишие. Но прежде чем она успела прочитать стихи, ее внимание отвлекла карандашная пометка, написанная на внутреннем поле страницы: «М!»

 «Та же буква “М”, да еще восклицательный знак!»

 Вскочив с кровати, Кэтрин внимательно прочитала стихотворение, озаглавленное «Антрим». Автором был некий Робинсон Джефферс. В стихотворении речь шла о древних битвах, которые бушевали на маленьком клочке земли, о крови, пропитавшей землю Антрима, о вероломстве и патриотизме, о засадах и телах, принесенных в жертву, о том, что прошлое превратилось в прах, а прах жаждет воскрешения.

 «Что бы все это значило?»

 Закрыв книгу, Кэтрин разжала пальцы, и томик стихов, скользнув по наклонной плоскости, упал на пол. Женщина легла на кровать, зарывшись лицом в полушку. Она чувствовала себя уставшей и разбитой, так, словно вернулась домой после долгой поездки.

 Проснувшись, Кэтрин первым делом посмотрела на часы. Полчетвертого утра. Она проспала девять часов.

 «Какой сегодня день? Двадцать восьмое декабря? Двадцать девятое?»

 Встав с кровати, Кэтрин нетвердой походкой вышла в коридор. Дверь комнаты для гостей была притворена. Значит, Роберт, вернувшись с прогулки, лег спать. Ужинал ли он? Смотрел ли телевизор? А может, читал книгу?

 В кухне все было чисто и нетронуто: никто там не готовил. Кэтрин сварила себе чашку кофе.

 Посмотрев в окно над кухонной раковиной, она увидела, что снегопад уже закончился. Подойдя к двери черного хода, женщина распахнула ее и очутилась под обжигающим снежным душем, обрушившимся на нее с карниза. Моргнув, Кэтрин мотнула головой, стряхивая снег с волос. Когда глаза привыкли к темноте, женщина увидела, что мир вокруг застелен толстым белым покрывалом, под которым деревья, кусты и автомобили казались в ночном сумраке небольшими горбиками. С первого взгляда было видно, что природа «переплюнула» предсказанные в метеосводке двенадцать дюймов снега. Закрыв дверь, Кэтрин прислонилась к косяку.

 «М в А».

 «Мойра 15:30».

 «М!»

 Плотнее закутавшись в халат, она быстро поднялась вверх по лестнице в кабинет Джека. Теперь там царили пыль и пустота. На письменном столе лежал листок бумаги, оставленный Робертом Хартом.

 Согласно записи Мойра Боланд уволилась в январе 1993 года, прослужив стюардессой на авиалиниях «Вижен» всего три года. Курс обучения она проходила в Лондоне. Кроме этого в краткой информационной записке значились ее адрес, номер домашнего телефона и дата рождения. Сейчас Мойре Боланд, должно быть, тридцать один год.

 Под телефонным номером рукой Роберта было дописано: «Попробуй дозвониться. Я звонил, но мне сказали, что она там не живет». Ниже значились семь номеров из лондонского телефонного справочника, принадлежащие разным М. Боландам.

 Кэтрин задумалась. Как лучше сформулировать вопрос? Знают ли люди по ту сторону Атлантики, кто такой Джек Лайонз? Не будет ли ее звонок расценен как посягательство на личную жизнь? Как далеко можно заходить в своих расспросах?

 Взгляд женщины скользнул по блестящему металлу и пластику кабинета. Все ее естество восставало против мысли о том, что муж изменял ей.

 «Как он мог?!»

 Подняв телефонную трубку, Кэтрин набрала первый номер. После короткой паузы в трубке раздался сонный мужской голос, несмотря на то что по ее подсчетам в Лондоне сейчас было без двадцати десять утра.

 Кэтрин попросила позвать к телефону Мойру.

 Мужчина зашелся глубоким кашлем старого курильщика.

 Мойру Боланд, — повторила женщина.

 Никакой Мойры Боланд я не знаю, — с уверенностью в голосе заявил британец.

 Извините.

 Кэтрин повесила трубку.

 Вычеркнув первый номер из списка, она набрала второй. На обратном конце провода никто не поднял трубки.

 Третья попытка оказалась более удачной.

 Майкл Боланд у телефона, — по-деловому четко произнес чуть хрипловатый голос.

 Должно быть, мужчина сидел у телефона в ожидании какого-то важного для него звонка.

 Извините. Я ошиблась номером, — поспешила ретироваться Кэтрин.

 Третий номер зачеркнут.

 Позвонив по четвертому номеру из списка, она услышала приятный женский голос:

 Алло!

 Алло! Я ищу Мойру Боланд.

 На другом конце провода воцарилась мертвая тишина. Кэтрин стали слышны слабые отголоски разговора двух людей, также разделенных водами Атлантического океана.

 Алло? — повторила вдова.

 Женщина повесила трубку. Кэтрин взяла карандаш, но, помедлив, не стала зачеркивать четвертый номер.

 Обзвонив все номера из списка, она получила общую картину. Мужчина, не знающий никакой Мойры. «Молчащий» второй телефонный номер. «Бизнесмен» Майкл Боланд. Женщина, повесившая трубку. Еще один номер-молчун. Автоответчик, который с сильнейшим, едва понятным для Кэтрин акцентом попросил от имени Кейт и Мюррея оставить им свой телефонный номер. Девочка-подросток, которая не знала никакой Мойры, но сказала, что ее маму зовут Мэри.

 Подумав, Кэтрин перезвонила по четвертому номеру.

 Алло!

 Это была та же женщина.

 Извините за беспокойство, — быстро, чтобы не дать британке времени повесить трубку, протараторила Кэтрин, — но мне очень нужна Мойра Боланд. Вы не знаете, где она сейчас живет?

 И вновь стало тихо. Слышался лишь приглушенный шум: не то от включенной посудомоечной машины, не то от где-то играющей музыки.

 Мойра здесь не живет, — наконец ответила женщина.

 Кэтрин открыла рот, готовясь задать очередной вопрос, но незнакомка оказалась быстрее.

 В трубке раздались длинные гудки.

 Следующим утром Роберт застал Кэтрин сидящей за столом в «длинной» комнате. Восходящее солнце, отражаясь от заснеженной лужайки, слепило глаза. Роберт прищурился. В ярком утреннем свете Кэтрин отчетливо видела каждую пору, каждую морщинку на его лице.

 Солнце светит, как летом, — отворачиваясь от окон, сказал Роберт.

 Иногда в этой комнате так солнечно, что приходится надевать очки, — сказала Кэтрин. — Джек всегда носил солнцезащитные очки.

 Роберт заправил выбившуюся из джинсов рубашку.

 Как тебе спалось? — спросил он.

 Хорошо. А тебе?

 Отлично.

 Одежда Роберта имела такой помятый вид, что не оставалось сомнений: ночь он провел не раздеваясь.

 «Так устал, что заснул одетым», — подумала Кэтрин.

 Когда его глаза привыкли к яркому свету, он смог внимательно разглядеть ее лицо.

 Что случилось? — обеспокоенно спросил он.

 Кэтрин подалась вперед и заявила:

 Я лечу в Лондон.

 Роберт не колебался ни мгновения:

 Я поеду с тобой.

 Разостланные на лугу скатерти издалека походили на гигантское лоскутное одеяло. Обычный ежегодный школьный пикник, собравший семьи со всей округи. Бумажные тарелки соседствуют с серебряными столовыми приборами. Охлажденный чай со льдом в пластмассовых термосах. Маленькие дети носятся, как угорелые, по траве между разостланными скатертями, иногда забегая на эти импровизированные «столы».

 Кэтрин открыла крышку корзинки для пикников, когда-то принадлежавшую еще бабушке Джулии, и вытащила на свет божий гроздья винограда, чипсы «Терра», лаваш, копченый свиной ошеек, кусок сыра бри, меньший по размеру «треугольничек» чего-то сильно пахнущего…

 «Стилтонский сыр», — понюхав, решила Кэтрин.

 День выдался пасмурным, сырым, но теплым. В удушливом воздухе вилась мошкара.

 Недалеко от нее стоял Джек. Склонив голову набок, он беседовал с двумя мужчинами. Одна его рука была в кармане джинсовых шортов, в другой был пластиковый стаканчик с содовой водой. Муж засмеялся и, подняв голову, встретился с нею взглядом. В ее глазах читался немой вопрос: «Когда же эта скука закончится?»

 Чуть дальше Мэтти «тусовалась» со своими друзьями. Ее руки были скрещены на груди, словно девочка замерзла и пыталась согреться. Но погода была теплой, а странная напряженная поза дочери объяснялась переходным возрастом и недостатком уверенности в себе. На продолговатом лице, губы которого из-за брекетов больше не казались пухленькими, застыло странное выражение.

 Славный получился пикник! — весело сказала Барбара МакЭлрой с соседней скатерти.

 Кэтрин скосила глаза на меню семьи МакЭлрой: картофельный салат, жареная курица, шоколадное печенье и заправленный майонезом салат из капусты, моркови и лука.

 Лучше, чем в прошлом году, — ответила Кэтрин.

 Как думаешь, играть в софтбол сегодня будут?

 Если не будет дождя, то сыграем.

 А Мэтти, я вижу, подросла, — разглядывая чужого ребенка, сказала Барбара.

 Кэтрин кивнула.

 А где Роксана? — спросила она.

 В глубине души она отнюдь не горела желанием встретить здесь эту вульгарную, с продетым в нижнюю губу кольцом пятнадцатилетнюю девчонку, чьи вечные прогулы уже всем надоели. Самой Кэтрин доводилось общаться с нарушительницей порядка только в школьных коридорах, но и этого хватило с лихвой.

 «Нет, — решила женщина, — Роксана и ежегодный школьный пикник — вещи несовместимые».

 Наверняка Барбара МакЭлрой пришла сюда со своим младшим семилетним сыном Биллом. Ее муж Луи был рыбаком и неделями пропадал далеко в океане, ловя треску.

 «Как Джек», — пронеслось в голове у Кэтрин.

 Я вчера видела в витрине магазинчика вашей бабушки красивую старинную подставку для пирогов, — крикнула Джойс Ки, сидевшая на большом покрывале, расстеленном на земле рядом со скатертью Барбары.

 Кэтрин окинула взглядом лежащие перед Джойс холодную вареную лососину, приправленный карри рисовый салат, пироги Марты из «Ингербретсона» и бутылки минеральной воды «Перье». Джойс и ее муж Джеймс были архитекторами. В Портсмуте они открыли собственную фирму «Ки и Ки».

 «Вся общественная история Эли состоит из пикников», — подумала Кэтрин.

 Признаюсь, я как-то не обратила на нее внимания, — охладила она любопытство Джойс.

 Джек будет играть? — спросила Барбара у Кэтрин.

 Ну… Думаю, будет…

 В это время ее муж склонил голову набок, слушая болтовню Артура Калера, владельца городской автозаправки «Мобил» и по совместительству многолетнего партнера Джека по теннису. Последнее время ее мужа беспокоили боли в спине, и Кэтрин небезосновательно считала, что причина кроется в его росте. Каждый раз, разговаривая с людьми, Джеку приходилось немного нагибаться… Сегодня на нем были шорты, белая спортивная рубашка с короткими рукавами и легкие летние туфли.

 «Переоделся из одной униформы в другую», — невольно подумала Кэтрин.

 Джек хлопнул себя по затылку, стряхнул с ладони раздавленное насекомое и заметил, что на него смотрит Кэтрин.

 Я умираю от голода, — присаживаясь возле жены, сказал Джек.

 Мне позвать Мэтти?

 Нет, не надо. Она придет сама, когда захочет.

 Ты будешь играть в софтбол?

 Думаю, да, — наливая себе очередной стаканчик содовой, сказал муж.

 Так у тебя всегда, — дразня его, сказала Кэтрин. — Сперва говоришь, что не хочешь, а затем соглашаешься.

 Неожиданно она почувствовала, как пальцы его руки нежно гладят ее по спине. Прикосновение было очень волнующим. Уже давно Джек не выказывал ей знаков внимания. Кэтрин захотелось положить голову ему на плечо и закрыть глаза.

 Как насчет бутылочки холодного пива? — отстраняясь, спросил он.

 Фи-и-и, дорогой!.. Пиво на школьном пикнике? — удивилась она.

 Это, кажется, не очень беспокоит Калера.

 Кэтрин взглянула на Артура Калера, сжимающего в руке большой красный пластиковый стакан.

 Муж принялся уплетать за обе щеки протянутый ею кусок лаваша с ломтиком копченого свиного ошейка.

 Марта сказала мне, что на следующей неделе он собирается закрыть свою бензозаправку на ремонт, хочет установить новые насосы вместо теперешнего старья, — сообщила Кэтрин Джеку. — Нам придется ездить заправляться в Эли-Фолз.

 Он молча кивнул.

 Но тебя это, конечно же, не касается, — продолжала развивать свою мысль Кэтрин.

 Два раза в год ее муж проходил двухнедельные курсы повышения квалификации. В этот раз ему предстояло отправиться в Лондон.

 Да.

 Знаешь, дорогой, занятия в школе заканчиваются в среду. Я могу собраться и прилететь к тебе в Лондон.

 Мы будем вместе целую неделю. Как тебе моя идея? Класс, правда?

 Джек отвел глаза. Предложение повисло в воздухе, как табачный дым в дождливый день.

 Я оставлю Мэтти у бабушки, — гнула свою линию Кэтрин. — Она будет счастлива избавиться от нас хоть на неделю.

 Не думаю, что это правильно… — медленно поворачивая голову в сторону жены, сказал Джек.

 Я давным-давно не была в Лондоне. Я вообще бывала там только проездом.

 Джек отрицательно покачал головой.

 Ты представления не имеешь, о чем говоришь. Занятия тянутся до позднего вечера, иногда бывают ночные тренировки. После дня, проведенного на тренажере, я буду чувствовать себя как выжатый лимон. Едим мы все вместе, в столовке, с британскими коллегами. Поняла? Ты умрешь со скуки, ожидая, когда я припрусь после тренировок поздно ночью.

 Я и сама способна занять себя, — удивляясь его несговорчивости, проворчала Кэтрин.

 Так в чем же дело? — вызывающе спросил Джек. — Лети в Лондон одна! Я-то тут причем?

 Кэтрин прикусила губу.

 Послушай, — примирительно сказал Джек. — Эти курсы повышения квалификации и так полный отстой, а если я еще буду все время волноваться за тебя, жалеть, что вынужден болтаться в тренажере, а не быть с тобой, то, поверь мне, хуже не придумаешь.

 Кэтрин вглядывалась в красивое лицо мужа.

 Знаешь что, дорогая? — улыбнулся он. — Как ты смотришь на то, чтобы провести несколько дней в Испании? Ты прилетишь в Лондон, когда закончатся курсы… Нет, лучше мы встретимся в Мадриде. Я возьму небольшой отпуск, и мы прекрасно отдохнем.

 На его лице отразилось чувство глубокого облегчения от осознания того, что он смог найти компромисс.

 Мы поедем в Барселону, — предложил он. — Это очень красивый город.

 Ты там бывал?

 Нет… Но мне рассказывали.

 Кэтрин обдумывала все прелести, ожидающие ее в Испании. Предстоящее приключение обещало быть весьма занятным. Однако это не решало главной проблемы. Как ни крути, а Джека она не увидит с полмесяца, а Мэтти — и того больше. Поездить по Испании, конечно, неплохо, но куда больше Кэтрин хотелось полететь с мужем в Лондон.

 Она видела, что Барбара МакЭлрой с интересом прислушивается к их беседе. Кто-кто, а Барбара на собственном опыте знала, что такое долгие отлучки мужа.

 Похоже на второй медовый месяц, — с трудом стараясь казаться довольной, сказала Кэтрин.

 Привет, Лайонз! — послышался сверху зычный голос.

 Кэтрин подняла голову и прищурилась, ослепленная лучами солнца, показавшегося в просвете между тучами. Сонни Филбрик — мужчина с огромным пивным животом, обтянутым футболкой с эмблемой «Пэтриотс», — шутливо пнул Джека ногой в лодыжку.

 Привет, Сонни! — улыбнулся тот в ответ.

 Как поживает авиационный бизнес? — поинтересовался «пивной живот».

 Прекрасно. А как дела в сфере видеопроката?

 Потихоньку-полегоньку. Куда ты теперь навострил свои лыжи?

 Кэтрин отвернулась и принялась распаковывать сыр бри.

 Джек поджал ноги под себя. Она знала, что муж не встанет. Филбрик не входил в число людей, с которыми Джек горел желанием вести долгие беседы.

 В Лондон.

 Лондон?..

 Сонни неопределенно хмыкнул.

 В Лондон, — повторил Джек.

 Кэтрин чувствовала, что ее муж с большим трудом сдерживается. Он-то прекрасно понимал, к чему клонит этот жирный боров. Мужчин с интеллектуальным уровнем Сонни Филбрика всегда интересует только одно.

 На сколько? — глядя Кэтрин прямо в глаза, спросил толстяку Джека.

 На две недели.

 Две недели! — гадливо ухмыляясь, заявил Сонни. — Две недели в обществе стюардесс! Ну, мужик, тебе везет так везет!

 Филбрик игриво подмигнул Кэтрин.

 «В школе он наверняка был задирой и хвастуном», — подумала она.

 Да, везет, Сонни, — с невозмутимым спокойствием сказал Джек. — Я не пропускаю ни одной юбки…

 На лице Филбрика появилось выражение крайней растерянности, сменившееся вдруг глумливым смехом. При звуке оглушительного хохота окружающие, как по команде, повернулись в сторону Сонни.

 Лайонз! Ну, ты и даешь! — выдавил из себя качающийся из стороны в сторону «пивной живот».

 Джек сохранял молчание.

 Хорошо, увидимся на игре, — отступая на шаг, сказал Сонни. — Ты ведь будешь играть?

 Джек кивнул и отвернулся, делая вид, что ищет что-то в корзинке для пикников.

 Кэтрин неприязненно проводила толстяка взглядом.

 Ублюдок, — тихо прошептал ее муж себе под нос.

 У стойки регистрации они стояли обособленно от других пассажиров.

 За огромными стеклами окон был виден козырек, заваленный большими сугробами чистого снега.

 Роберт сложил свое пальто вдвое и повесил его на пластиковую спинку стула. Сверху опустилась мужская спортивная сумка. («Женщина никогда бы так не сделала», — неодобрительно подумала Кэтрин.) Роберт сел на соседнее сиденье и принялся читать «Уолл-стрит джонел». Перекинув через руку сложенное пальто, Кэтрин встала у окна, разглядывая белоснежный лайнер, медленно ползущий по взлетной полосе. На борту самолета алела щегольская эмблема «Вижен». Со своего места Кэтрин видела кабину экипажа. Маленькие фигурки летчиков в белых форменных рубашках с короткими рукавами склонились над приборной доской, проходя положенный по правилам контрольный перечень проверок перед взлетом. Знакома ли она с кем-нибудь из этих летчиков? Присутствовали ли они на поминальной службе?

 Ноги слабо ныли. Хотелось присесть, но Кэтрин отнюдь не улыбалось втискиваться на свободное место между двумя толстяками. К тому же оставалось не более десяти минут до начала посадки. На Кэтрин был черный шерстяной костюм, тот самый, в котором она присутствовала на поминальной службе по Джеку. Она подозревала, что со стороны ее могли принять скорее за деловую женщину или юриста, летящего в Лондон давать письменное показание под присягой, чем за школьную учительницу. Волосы свободно спадали на плечи. В ушах — жемчужные серьги. Вокруг шеи повязан черный синелевый шарфик, рука сжимает кожаные перчатки. Учитывая обстоятельства, Кэтрин выглядела вполне «на уровне», вот только лицо несколько осунулось и казалось лет на пять старше, чем до смерти Джека.

 В то памятное утро, когда Кэтрин сообщила Роберту о своем решении полететь в Лондон, она первым делом поехала к Джулии оповестить родных о намечающейся авантюре. К ее крайней досаде, Мэтти встретила сообщение с удивительным безразличием. Дочь повздыхала, приглушенно проворчала что-то невразумительное, а затем прошептала: «Делай, как хочешь».

 Я уезжаю на два дня, — сказала Кэтрин.

 Хорошо, — промямлила Мэтти. — Я пойду спать, ладно?

 В кухне Джулия попыталась объяснить внучке притворное безразличие Мэтти.

 Ей всего пятнадцать лет, — сказала старушка.

 Джулия провела на ногах несколько часов. Ее одежда состояла из джинсов, эластичного пояса и зеленой хлопчатобумажной рубашки.

 Девочке просто необходимо найти кого-нибудь, чтобы возложить на него вину за случившееся. Понимаю, это звучит бессмысленно, но так оно и есть. Ты, конечно же, этого не помнишь, но после гибели родителей ты некоторое время обвиняла в их смерти меня.

 Не помню, — честно призналась Кэтрин.

 А я помню. Ты никогда не говорила мне этого прямо в глаза, но я-то прекрасно все понимала. К счастью, это скоро прошло. Пройдет и у Мэтти. Сейчас она в глубине души хотела бы обвинить отца в том, что он бросил ее, разрушил привычное течение ее жизни, но в то же время Джек является единственной ее защитой, светлой памятью об утраченном. Поэтому Мэтти переместила свой гнев на тебя, но это, уж поверь мне, ненадолго. Скоро она найдет для него более подходящую цель. Единственное, что по-настоящему важно, — это сделать все возможное, чтобы Мэтти не стала обвинять себя в гибели отца.

 Тогда мне, быть может, лучше остаться.

 Но Джулия настояла, чтобы внучка не меняла своих планов. Впрочем, Кэтрин прекрасно понимала, что бабушка хочет удалить ее из дома. Так будет спокойнее для всех.

 Будучи вдовой пилота, Кэтрин имела право бесплатного перелета первым классом в любую точку мира, куда летали самолеты «Вижен». Единственное условие — наличие свободных мест.

 Жестом она пригласила Роберта сесть у иллюминатора, а сама засунула багаж под переднее сиденье. Воздух внутри самолета показался ей спертым. Явственно пахнуло чем-то ненатуральным. Дверь, ведущая в кабину экипажа, оставалась настежь открытой. Кэтрин всегда удивляла их теснота. Кабины пилотов некоторых самолетов уступали в размерах передним сиденьям автомобилей. Женщина никак не могла понять, как в такой тесноте могли подраться три человека, если даже разместиться там они умудрялись с величайшим трудом.

 Со своего места Кэтрин удалось разглядеть лишь часть кабины и спины трех летчиков в белых форменных рубашках с короткими рукавами. Сидевший в крайнем слева кресле мужчина был неуловимо похож на ее мужа. Кэтрин закрыла глаза, вспоминая ширину его плеч и белизну ладоней. Ей так и не довелось полетать на большом пассажирском самолете, управляемом Джеком.

 Командир экипажа встал со своего кресла и повернулся к пассажирам. Его глаза встретились с глазами Кэтрин. В них читалось сочувствие. Это был сухопарый мужчина около пятидесяти с копной седых волос и светло-карими глазами. Лицо командира выражало сочувствие. Кэтрин была благодарна ему и одарила его легкой улыбкой. Он выразил ей положенные при данных обстоятельствах соболезнования. Она заверила его, что с ней все в порядке. Командир поинтересовался, куда Кэтрин направляется. В Малин-Хед? Она хочет присоединиться к другим родственникам погибших в авиакатастрофе? «Нет», — возможно, слишком поспешно ответила женщина. Командир замялся. Кэтрин представила его Роберту Харту. Мужчины обменялись взглядами так, словно прежде когда-то встречались. Командир извинился и вернулся в кабину. Дверь захлопнулась, щелкнул замок.

 Стюардесса собрала пустые бокалы из-под шампанского. К своему величайшему удивлению Кэтрин вдруг обнаружила, что она, не отдавая себе в этом отчета, опорожнила свой бокал. Во рту стоял кисло-сладковатый привкус. Женщина посмотрела на часы: 20.14. В Лондоне сейчас час четырнадцать ночи.

 Самолет затрясся по взлетной полосе. Пилот — летчик со светло-карими глазами — увеличил обороты мотора, готовясь к взлету. Сердце Кэтрин, казалось, остановилось в груди, затем испуганно заколотилось, готовое разорваться. Взор затуманился, в ушах зашумело. Кэтрин вцепилась мертвой хваткой в подлокотники своего кресла и зажмурилась, закусив нижнюю губу.

 Вдруг пелена спала с ее глаз, и женщина увидела… Обломки перегородки, разнесенной в щепки взорвавшейся в кабине экипажа бомбой… Пристегнутый ремнями безопасности ребенок летит в пустоту на вращающемся юлой кресле… Пожар, начавшийся в багажном отделении, распространяется по всему самолету…

 Авиалайнер несся вперед с чудовищной скоростью. Все быстрее и быстрее. Самолет трясло.

 «А если он не взлетит? Как такая громадина как Т-900 вообще может летать?»

 Женщина закрыла глаза и начала молиться. Единственная молитва, которая приходила ей на ум, была «Отче наш, иже еси на небеси…»

 Никогда прежде она не испытывала страха перед полетами. Даже во время трансатлантических перелетов Джек не проявлял ни малейшего волнения. Частичка его невозмутимости передавалась Кэтрин. Однако эта невозмутимость погибла вместе с мужем, и вдову охватила паника. К своему ужасу и стыду Кэтрин почувствовала, что ее сейчас стошнит.

 Роберт обнял ее за плечи.

 Когда авиалайнер оторвался от взлетной полосы, Роберт Харт подозвал стюардессу и попросил ее принести охлажденную льдом воду, холодные полотенца и бумажный пакет. Кэтрин до конца боролась с подступающей к горлу тошнотой, но, к сожалению, не справилась. Шампанское вырвалась на свободу. Как силен у нее страх перед смертью! Так плохо ей не было даже тогда, когда она узнала о гибели мужа.

 Когда знак «Пристегните ремни» погас, Кэтрин нетвердой походкой направилась в уборную. Стюардесса протянула ей целлофановый пакет с зубной щеткой и пастой, полотенцем, брусочком мыла и расческой. Кэтрин подумала, что такие вот пакетики «скорой помощи» хранятся на случай возникновения «чрезвычайных ситуаций». «Интересно, они предназначены только для пассажиров первого класса или для всех без исключения?»

 В крошечной уборной Кэтрин умыла лицо. Ее блузка и комбинация промокли от пота. Женщина вытерла плечи и шею бумажными полотенцами. Самолет качнуло. Кэтрин ударилась головой о перегородку. Она тщательно почистила зубы, вспоминая, сколько раз прежде жалела людей, испытывающих страх перед полетом.

 Когда Кэтрин вернулась, Роберт поднялся со своего места и подал ей руку.

 Я не знаю, что со мной, — садясь в кресло, сказала она, — испугалась, что самолет не взлетит и мы разобьемся.

 Роберт легонько сжал ее руку.

 Кэтрин откинулась на спинку кресла. Он последовал ее примеру. С неохотой он вытащил из своего портфеля журнал.

 Женщина провела пальцем по обручальному кольцу.

 Через систему внутренней связи командир экипажа звучно сообщил, что полет идет нормально. Но Кэтрин все же не смогла подавить смутную тревогу. Она понимала основы аэродинамики, знала законы физики, позволяющие летать, но в глубине души испытывала неясный страх перед возможной гибелью, перед мыслью, что самолет, несмотря на совершенство современной техники, может упасть, повинуясь закону всемирного тяготения, и разбиться.

 Когда Кэтрин проснулась, сумрак царил как внутри самолета, так и за бортом. На большом экране беззвучно плыли нечеткие фигуры — транслировали какой-то художественный фильм.

 «Мы летим навстречу солнцу. Скоро рассвет, — подумала она. — Когда Джек погиб, его самолет летел навстречу ночи, “убегал” от солнца».

 Через иллюминатор женщина видела облака.

 «Где мы пролетаем? Над Ньюфаундлендом?.. Атлантическим океаном?.. Мысом Малин-Хед?..»

 Затем мысли Кэтрин обратились к смерти мужа. «Когда перестало биться его сердце? Что его убило? Взрыв бомбы или страх от осознания неизбежности смерти? Ужас падения в ночной тьме или страшный удар о поверхность воды?»

 Что чувствует человек, крепко пристегнутый ремнями безопасности к креслу пилота, вырванному чудовищным взрывом из развалившейся кабины экипажа? Если Джек не потерял сознание, то наверняка понимал, летя через ночную тьму, что вот-вот столкнется на чудовищной скорости с водой. Что он кричал перед смертью? Имя жены? Имя ее соперницы? Имя дочери? А может, в последнее мгновение своей жизни он выкрикнул имя своей матери?

 Кэтрин очень надеялась, что ее муж погиб, так и не осознав, что происходит.

 В такси Роберт уселся поудобнее, вытянув ноги в серых брюках. Ярко горели на солнце позолоченные пуговицы форменного кителя, заставившие зазвенеть металлоискатель в аэропорту. На белой рубашке красовался галстук пейсли . В форме он казался куда стройнее, чем в штатском.

 Кэтрин подняла руку, поправляя собранные на затылке волосы. На пассажирском сиденье между ней и Робертом стоял весь их багаж — две небольшие спортивные сумки с самыми необходимыми в дороге вещами. Свою сумку она собирала в спешке, не особенно задумываясь над тем, что ей понадобится в Лондоне. Смена нижнего белья и колгот, запасная блузка — вот и весь ее багаж.

 Въехали в Лондон. Вдоль шоссе потянулись опрятные домики. Вдруг такси резко притормозило и остановилось у обочины.

 Шел дождь. Сквозь полупрозрачную завесу падающих капель Кэтрин взирала на ряд оштукатуренных домов, чьи фасады поражали безукоризненной белизной. Все дома на этой улице были четырехэтажными, а окна имели закругленную вверху форму. Газоны были огорожены изящными коваными решетками. Украшенные колоннами крылечки увешаны сделанными под старину фонарями. Только входные двери выражали индивидуальность своих хозяев, отличаясь цветом, материалом и отделкой. На двери ближайшего к такси дома виднелась медная табличка: «№ 21».

 Кэтрин откинулась на мягкое сиденье такси.

 Пока рано, — сказала она.

 Может, лучше я пойду вместо тебя? — предложил Роберт.

 Обдумывая его предложение, женщина начала медленно расправлять складки на юбке.

 Тихо гудел двигатель. Таксист с флегматичным видом привычно ожидал дальнейших указаний.

 Что ты будешь делать, войдя в эти двери? — спросила она.

 Роберт пожал плечами, давая понять, что еще не думал об этом. А может, он хотел сказать, что сделает то, о чем она его попросит.

 А что будешь делать ты? — поинтересовался он.

 Кэтрин почувствовала легкое головокружение. Последнее время она стала замечать за собой неспособность предугадать, как ее тело отреагирует на то или иное событие во внешнем мире.

 «Не думая о ближайшем будущем, ты остаешься безоружным перед действительностью», — всплыла в голове прочитанная где-то мысль.

 Дорога до гостиницы не заняла много времени. Квартал, в котором она располагалась, как две капли воды был похож на место, откуда они только что приехали. Когда-то тут стояли богатые частные дома, впоследствии перестроенные в отель. Вход был один, а верхние этажи украшала старая белоснежная балюстрада.

 Роберт снял два смежных, но не сообщающихся номера. Он помог Кэтрин донести ее сумку до двери.

 Давай пообедаем в пабе, — посмотрев на наручные часы, предложил он. — В полдень. Годится?

 Да, — согласилась она.

 Ее номер был маленьким, но уютным. Стены были оклеены обоями нейтральных расцветок и освещены медными настенными канделябрами. Из мебели — стол и кровать. Еще в номере был пресс для брюк. В небольшой нише — все необходимое для приготовления чашки кофе или чая.

 Кэтрин приняла душ, расчесала волосы, сменила нижнее белье и блузку. Разглядывая свое отражение в зеркале, она поймала себя на мысли, что пытается скрыть от себя и окружающих охватившее ее волнение. Что-то важное вот-вот должно случиться с ней, и теперь ей понадобится все ее мужество, чтобы не свернуть с избранного пути, чтобы не испугаться и не сбежать перед лицом страшащей неизвестности.

 В пабе царил полумрак. Стоящие вдоль стен столики были отделены друг от друга тонкими деревянными перегородками. На стенах висели гравюры в позолоченных рамах с изображением лошадей. С полдюжины мужчин расположились за барной стойкой, попивая пиво из больших стаканов, да еще несколько человек в деловых костюмах сидели в уединении у стен. Роберта она увидела не сразу: вальяжно развалившись на мягком сиденье обитой дерматином скамьи со спинкой, он всем своим видом излучал удоволетворение. Увидев Кэтрин, он помахал ей рукой.

 Пройдя через зал, она уселась бок о бок с Робертом, положив кошелек на краешек стола. Их ноги коснулись, но Кэтрин не отстранилась, решив, что такое поведение будет расценено как грубость.

 Я имел смелость заказать тебе эль, — сказал Роберт.

 Она посмотрела на высокий стакан с пивом, стоящий перед ней. Себе он заказал минеральной воды.

 Почему ты не пьешь спиртное? — спросила она. — Извини, если вмешиваюсь не в свое дело, но…

 Ничего, — качнув головой, сказал Роберт. — Мои родители были профессорами одного из колледжей в Торонто. Каждый вечер они приглашали к себе в гости студентов… что-то вроде светского салона или клуба… Поднос с разнообразными алкогольными напитками весь вечер находился в центре всеобщего внимания. Лет с пятнадцати я стал участвовать в «заседаниях» клуба. Теперь-то я понимаю, что мои родители невольно способствовали спаиванию не одного десятка юных неокрепших душ.

 Ты канадец?

 Да, был. Я сменил гражданство.

 Кэтрин изучала лицо сидящего возле нее мужчины. Что она знала о нем? Он был добр к ней. Прекрасно справлялся со своими обязанностями. Кэтрин находила его внешность весьма и весьма привлекательной. Интересно, не связано ли то, что он сейчас сопровождает ее, с его непосредственными служебными обязанностями?

 Возможно, мы зря прилетели сюда, — с надеждой в голосе сказала она.

 Так женщина, в груди которой обнаружена вызывающая беспокойство припухлость, надеется, что доктор успокоит ее словами: «Это не злокачественная опухоль».

 Роберт, я должна извиниться перед тобой. Все это ерунда! Ты, должно быть, считаешь меня полной дурой. Извини, что втянула тебя в это.

 Я люблю Лондон, — сказал он. Роберт явно не горел желанием расставаться со своей спутницей и возвращаться в Америку. — Но терпеть не могу ирландскую музыку. Она такая тоскливая!

 Кэтрин улыбнулась.

 Ты уже останавливался в этой гостинице?

 Да… и довольно часто… Мы тесно сотрудничаем с нашими британскими коллегами.

 Женщина взяла меню, лежащее на полированной столешнице, липковатой на ощупь, развернула его и принялась читать.

 У тебя очень красивое лицо, — сказал Роберт.

 Кэтрин покраснела. Уже давно ей не говорили комплиментов. Уже давно она не краснела, смущенная вниманием, которое ей оказал мужчина.

 Я не хочу есть, Роберт, — возвращая меню на прежнее место, произнесла она.

 Знаешь, я должен тебе кое-что сказать…

 Кэтрин предостерегающе подняла руку. Она не хотела сейчас говорить с ним ни о чем важном.

 Извини, — глядя куда-то в сторону, проговорил Роберт. — Я, видно, не вовремя…

 Просто я не хочу портить себе настроение, — тихо произнесла женщина.

 К ее удивлению на его лице проступило разочарование.

 Я сейчас пойду к ней, — твердо сказала Кэтрин.

 Можно я буду тебя сопровождать?

 Нет. Я должна сделать это сама.

 Роберт нагнулся и поцеловал ее в щеку.

 Береги себя.

 Такси остановилось перед уже знакомым Кэтрин, высоким, но узким домом. Она окинула взглядом улицу, остановившись на мгновение на маленькой лампочке, светившей в окне первого этажа. Подгоняемая внезапным порывом, женщина заплатила водителю и, уже захлопывая дверцу и становясь на тротуар, вдруг осознала, что переплатила.

 Дождь лил как из ведра. Зонт не мог защитить Кэтрин, и не успела она дойти до крыльца, как ее колготки промокли, а капли воды побежали по лодыжкам вниз.

 Встав перед внушительной деревянной дверью, Кэтрин подумала: «Зачем я это делаю?» Подняв тяжелый медный дверной молоток, она резко ударила им по металлической пластине.

 Кэтрин услышала за дверью звук торопливых шагов. Закричал ребенок. Дверь внезапно распахнулась, словно человек ждал у порога прихода гостей.

 В дверном проеме появилась высокая худощавая женщина. На вид ей было лет тридцать, возможно, тридцять пять. Ее темные волосы спадали вниз спутанными прядями. На руках у женщины сидел маленький ребенок, столь похожий на Джека, что Кэтрин с трудом подавила рвущийся из груди крик.

 Она ощутила, как предательская дрожь расползается по ее телу. Зонт покосился и едва не выпал из ослабевшей руки.

 Сначала женщина с ребенком удивилась появлению незнакомки на пороге ее дома, но затем тень понимания скользнула по ее лицу.

 Я часто представляла себе нашу первую встречу, — с шокирующей откровенностью сказала она.

 Черты лица женщины навечно врезались в память Кэтрин, как кислота навсегда въедалась в фотопластинку, использовавшуюся в старинных фотоаппаратах: карие глаза и густые темные ресницы; длинные ноги, обтянутые узкими джинсами; стоптанные комнатные тапочки светло-кремового оттенка; розовая рубашка с закатанными рукавами… Тысячи вопросов роились в голове у Кэтрин: «Когда?.. Как долго?.. Как?.. Почему?..»

 Ребенок на руках женщины был голубоглазым мальчиком. Один глаз малыша — чуть светлее другого, впрочем, цветовой контраст был не таким резким, как у Джека.

 В ушах у Кэтрин зашумело. Чувство ирреальности бытия нахлынуло на нее, как девятый вал.

 С большим трудом она подавила в себе желание тут же свалиться в обморок.

 Проходите.

 Сказанное слово прервало долгую паузу, сковавшую обеих женщин. Впрочем, едва ли это было приглашением. Женщина не улыбнулась гостье, не отступила на шаг, давая Кэтрин возможность пройти, она стояла, глядя на незваную гостью бесстрастными и холодными глазами, словно давая понять: «Если уж ты пришла, то другого выбора у меня нет».

 Подчиняясь скорее инстинктивному желанию укрыться от дождя, чем голосу разума, Кэтрин шагнула вперед.

 Хозяйка стояла, держа дверь одной рукой, а ребенка — другой. Дитя, почувствовав что-то неладное, с любопытством уставилось на незнакомку.

 В коридоре играла девочка постарше. При виде Кэтрин она замерла, глядя на вошедшую.

 Кэтрин положила зонтик в углу прихожей на полированный паркет. Несколько секунд обе женщины молча стояли друг перед другом. Кэтрин отметила великолепную стрижку хозяйки дома. У нее самой волосы были неухоженными, и она с сожалением тронула их рукой.

 В помещении было тепло, даже жарко, и очень душно. Кэтрин чувствовала, как пот стекает у нее по спине. Ткань блузки, хоть и была защищена от дождя пиджаком и пальто, казалась влажной.

 Вы ведь Мойра Боланд? — задала Кэтрин риторический вопрос.

 Ребенок на руках черноволосой женщины, несмотря на то что он был мальчиком, а не девочкой, как две капли воды походил на Мэтти в возрасте пяти месяцев. Ну разве что волосы чуть темнее, чем у ее дочери. У Кэтрин возникло странное, неприятное чувство, как будто незнакомка украла ее ребенка.

 «У Джека есть сын».

 Мойра Боланд молча повернулась и пошла в гостиную, и непрошеной гостье не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

 Красивая девочка с большими глазами и губками бантиком собрала в охапку несколько кубиков конструктора, прижала их к груди и, не спуская с Кэтрин глаз, проскользнула вдоль стены к матери и прислонилась к ее ноге. Девчушка была похожа на мать, в то время как мальчик — на Джека.

 Кэтрин вошла в гостиную. Мойра Боланд ждала ее там, повернувшись спиной к камину. Ее лицо оставалось все таким же бесстрастным. Она молчала, не предлагая гостье сесть.

 Стены комнаты были окрашены в светло-желтый цвет. Причудливая лепнина карнизов высокого потолка поражала снежной белизной. Полукруглые окна были завешены длинными гардинами на французских карнизах. Вокруг резного деревянного кофейного столика в стиле сказок тысяча и одной ночи сгрудились низенькие стульчики из кованой стали с непомерно большими белыми подушками на сиденьях. Над камином висело большое зеркало в массивной золоченой оправе. В нем Кэтрин видела и свое отражение, и отражение затылка Мойры. На каминной полке стояли фотография в резной деревянной рамке, розовато-золотистая стеклянная ваза и бронзовая статуэтка. По обеим сторонам эркера громоздились высокие книжные шкафы. На полу был разостлан серо-зеленый ковер. Несмотря на ненастный день и внушительную архитектуру дома, в гостиной было светло и уютно.

 Ноги Кэтрин подкосились, и она неуклюже-плюхнулась на ближайший к ней деревянный стул.

 Она-чувствовала себя старой развалиной, гораздо старше, чем ее соперница, которая на самом деле была ненамного моложе ее. В чем дело? Почему младенец так повлиял на ее душевное состояние? Возможно, всему виной то, что он являлся неоспоримым доказательством недавней близости Мойры и Джека? Или дело в модных джинсах соперницы, которые молодили их обладательницу, в то время как темный костюм Кэтрин делал из нее старуху?

 Правую ногу Кэтрин свело судорогой, как будто она долго лазила по холмам.

 Одетый в полосатую тенниску и темно-синий вельветовый комбинезон, младенец захныкал. Его мать взяла с кофейного столика соску-пустышку, облизала и сунула ее ребенку в рот. Тот замолчал и принялся усиленно сосать.

 Только сейчас Кэтрин заметила, что у соперницы полные и очень чувственные губы.

 Оторвав глаза от Мойры, она посмотрела на фотографию, примостившуюся на краешке каминной полки. От неожиданности Кэтрин чуть не вскочила на ноги. На снимке ее лучезарно улыбающийся муж баюкал на изгибе правой руки новорожденного младенца. Пальцы левой ерошили кудри старшего ребенка — уже знакомой Кэтрин девчушки. На фотографии ее лицо сохраняло то же торжественное выражение, что и сейчас. Фоном служил какой-то пляж.

 Неоспоримое доказательство двойной жизни. Впрочем, Кэтрин и не нуждалась в подобного рода доказательствах.

 У вас на пальце кольцо, — невольно вырвалось у нее.

 Мойра дотронулась большим пальцем правой руки до золотого ободка.

 Вы замужем? — недоуменно спросила Кэтрин.

 Была.

 Кэтрин не поняла. Ее сбило с толку употребление прошедшего времени в данном контексте, но вот луч истины проник в ее разум.

 Мойра пересадила ребенка с одной руки на другую.

 Когда? — лаконично спросила Кэтрин.

 Четыре с половиной года назад.

 Мойра почти не шевелила губами. Ее речь отличалась мелодичностью, свойственной уроженцам Ирландии.

 Мы венчались в католическом храме, — добавила она.

 Эта новость шокировала Кэтрин.

 И вы знали? — спросила она.

 О вас?.. Конечно, знала.

 В словах соперницы звучало удивление. Как будто это в порядке вещей, что Мойра все знала о первой жене Джека, а Кэтрин и не догадывалась о ее существовании.

 Американка отложила в сторону блокнот с адресом Мойры Боланд, который продолжала сжимать все это время в руке. В доме было слишком жарко, и Кэтрян жутко вспотела. Даже по ее затылку катились капли пота. Одним движением она стряхнула с себя пальто.

 Как его зовут? — глядя на ребенка, спросила Кэтрин.

 Ее саму удивила та граничащая с вежливостью сдержанность, с которой она задала этот вопрос.

 Дермот. Я назвала его в честь моего брата.

 Наклонив голову, Мойра поцеловала макушку детской головки.

 Сколько ему?

 Сегодня исполняется пять месяцев.

 Успокоившись, ребенок начал засыпать. Несмотря на все треволнения последних часов, несмотря на неприятные открытия, свалившиеся на ее голову, как снег посреди лета, Кэтрин вдруг почувствовала странный всплеск материнских чувств при виде этого симпатичного малыша, так похожего на пятимесячную Мэтти.

 Она зажмурилась.

 С вами все в порядке? — спросила хозяйка дома.

 Кэтрин открыла глаза и вытерла лоб рукавом пиджака.

 Я все думала, прилетите вы увидеться со мной или нет, — тихо говорила Мойра. — Когда вы мне позвонили, я поняла, что вам все известно. После смерти Джека у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что все выплывет на поверхность.

 Я не знала о ваших детях, — выдавила из себя Кэтрин.

 «Или знала, догадывалась все это время, но не имела храбрости признать страшную правду?» — подумала она.

 Вокруг глаз черноволосой женщины лучились маленькие морщинки. В уголках рта проступали тени будущих глубоких морщин, которые очертят ее лицо через несколько лет.

 Ребенок вдруг проснулся и начал капризно хныкать. Мать попыталась убаюкать плачущее дитя, прижав его к плечу и легонько похлопывая по округлой попе, но тщетно.

 Я уложу его спать и вернусь, — перекрывая детский крик, сказала Мойра.

 Девчушка, не желая оставаться наедине с незнакомым человеком, побежала за мамой.

 Оставшись в одиночестве, Кэтрин попыталась собраться С мыслями.

 «Эта женщина знала, что Джек женат на мне гражданским браком, и при этом обвенчалась с ним в церкви».

 Она приподнялась, но нахлынувшая внезапно слабость заставила ее вновь опуститься на стул. Колени дрожали. Желая унять предательскую дрожь, Кэтрин скрестила ноги. Не помогло. Медленно поворачивая головой на словно онемевшей шее, она принялась внимательно осматривать комнату: латунные канделябры с электрическими лампочками вместо свеч на стенах, стопка иллюстрированных журналов на кофейном столике, картина маслом, изображающая улицу в рабочем квартале девятнадцатого века…

 Кэтрин удивляло собственное спокойствие. Вместо ярости и неистового гнева — подчеркнутая любезность. Единственное разумное объяснение заключалось в том, что шок был настолько сильным, что она временно утратила способность испытывать сильные эмоции. Такое бывает, когда человек получает глубокую колотую рану: первые секунды он даже не чувствует боли.

 Мойра морально подготовилась к их встрече, а вот Кэтрин оказалась совсем неподготовленной.

 У одной из стен стоял шкаф, в котором, по предположению гостьи, находились телевизор и аудиосистема. Ей почему-то вспомнился сериал «Розовая пантера». Джек брал видеокассеты напрокат, а затем просматривал и пересматривал их вместе с Мэтти. Они смеялись до слез и часто использовали в разговоре запомнившиеся им шутки.

 Раздался звук приближающихся шагов. Кэтрин повернула голову. На пороге появилась Мойра. Не говоря ни слова, она пересекла комнату и уселась на один из стульев с белыми подушечками на сиденьях. Открыв крышку стоявшей на столике деревянной шкатулки, женщина извлекла оттуда сигарету, прикурила от лежавшей рядом зажигалки и затянулась.

 «Джек всегда возмущался, когда в его присутствии курили», — подумала Кэтрин.

 Вы хотите знать, как и почему я связала свою жизнь с Джеком? — спросила Мойра.

 От природы ирландка была худощавой, но недавняя беременность существенно округлила ее формы, даже появился небольшой животик, не портящий, впрочем, ее красоты.

 Кэтрин вспомнилась одна фотография, которую Джек сделал втайне от нее. Она тогда мирно посапывала, лежа на животе, на незастеленной кровати, одетая в один лишь стеганый купальный халат. Джек укачивал пятимесячную Мэтти, а когда ребенок заснул, положил ее матери на спину. Умиленный их видом, счастливый муж и отец взял фотоаппарат и запечатлел их.

 Мойра подложила подушечку себе под бок и закинула ногу на ногу. По приблизительной оценке Кэтрин ее рост составлял футов шесть. Почти такая же высокая, как ее муж. Кэтрин постаралась представить себе соперницу без одежды. Мойра и Джек извиваются на простынях, занимаясь любовью. Образ обжег ее сознание каленым железом. Черт! Кэтрин качнула головой, отгоняя неуспевшую сформироваться в ее мозгу картинку.

 Да, — сказала она.

 Затянувшись, Мойра подалась вперед и стряхнула пепел с кончика сигареты.

 Мы летали на одном рейсе. Лет пять с половиной назад. Я была стюардессой в авиакомпании «Вижен».

 Я это уже знаю.

 Мы полюбили друг друга, — без обиняков призналась женщина. — Не хочу вдаваться в подробности, скажу лишь, что мы потеряли голову. Наш роман длился около месяца…

 Мойра запнулась, возможно, из деликатности, а может, подбирая подходящие слова.

 Джек разрывался между долгом и желанием, — наконец выдавила из себя она. — Он говорил мне, что никогда не оставит Мэтти, никогда не сделает ей больно.

 Кэтрин не понравилось, что Мойра произнесла имя ее дочери слишком уж небрежно, так словно она лично ее знала. Невидимое, но тем не менее ощутимое напряжение возникло в комнате. Воздух мгновенно наэлектризовался.

 «Джек не хотел расставаться с дочерью, но ничего не имел против супружеской измены», — подумала Кэтрин.

 Когда начались ваши отношения? — деликатно подбирая слова, спросила она.

 В июне 1991 года.

 Возглас удивления невольно слетел с губ Кэтрин.

 Что она сама делала летом 1991 года? Женщина попыталась вспомнить, но не смогла.

 Цвет лица Мойры удивлял нежной бледностью, не болезненной, скорее наоборот, свидетельствующей о хорошем здоровье. Обладательница такого лица нечасто выходит на улицу, хотя почти наверняка бегает по утрам.

 Так значит вы с самого начала знали, что Джек женат?

 Голос изменил Кэтрин, стал неуверенным и каким-то заторможенным, словно у человека, находящегося под воздействием сильного снотворного.

 Да. У нас с Джеком не было секретов друг от друга.

 Еще один нож вонзился в кровоточащее сердце Кэтрин.

 На этот раз Мойра явно намеревалась причинить своей сопернице душевную боль, и ей это удалось.

 Дождь барабанил по оконному стеклу. Сгустившиеся на небе тучи создавали иллюзию предзакатного сумрака. Откуда-то сверху пронзительно закричал по телевизору мультипликационный персонаж. Кэтрин было жарко. Сбросив с плеч пиджак, она обнаружила, что ее блузка выбилась из-под пояса юбки. Нервно заправляя край одежды обратно, американка вся сжалась под испытующим взглядом соперницы, которая, судя по всему, знала о Джеке куда больше, чем сама Кэтрин.

 Встав со стула, американка подошла к камину, моля про себя Бога о том, чтобы дрожащие ноги не выдали ее. Взяв с каминной полки фотографию в резной деревянной рамке, Кэтрин еще раз взглянула на нее. На Джеке была не знакомая Кэтрин черная спортивная рубашка с короткими рукавами. Крошечный младенец спал на его руке. У старшей девочки — волосы и брови отца, а вот глаза достались ей от матери.

 Как ее зовут? — спросила Кэтрин.

 Дирдри.

 Пальцы Джека приглаживают непослушные кудри дочери. «Был ли он таким же хорошим отцом для нее, как и для Мэтти?»

 Кэтрин часто заморгала. Боль была почти невыносимой. Каково же будет Мэтти, когда она узнает о существовании единокровной сестры? Девочка на фотографии была красивой, очень красивой: темные глаза, длинные ресницы, алые губы, — настоящая Белоснежка.

 Как вы могли?! — крик боли вырвался из груди обманутой женщины.

 Относился ли он только к Мойре, или Кэтрин пыталась докричаться до мертвого мужа?

 Она резко повернулась. Мокрые от пота пальцы разжались, и фотография в рамке, выскользнув из ее рук, разбилась об угол стола. Кэтрин вздрогнула от шума бьющегося стекла. Она не хотела разбивать фотографию. Это случилось помимо ее воли. Мойра тоже вздрогнула, однако осталась сидеть на месте и даже не поинтересовалась степенью причиненного ущерба.

 Я любила его, а он — меня, — спокойно произнесла она.

 «Как будто этого достаточно, чтобы оправдать такое вероломство!»

 Мойра продолжала преспокойно курить. Ее спокойствие граничило с холодной надменностью. Трудно было представить эту женщину в форме стюардессы с маленькими крылышками на лацканах кителя, приветливо улыбающейся поднимающимся по трапу на борт самолета пассажирам.

 Существует много такого, о чем я не могу вам рассказать, — добавила ирландка.

 «Сука!» — выругалась про себя Кэтрин.

 Пузырек гнева всплыл на поверхность ее души и лопнул. Женщина попыталась взять себя в руки.

 «О чем эта сука не может мне рассказать?!»

 Опершись руками о каминную полку, Кэтрин прижалась лбом к холодному мрамору. Она глубоко дышала, стараясь успокоить разыгравшиеся нервы. В ушах шумело.

 Немного придя в себя, Кэтрин вернулась к своему стулу и уселась на самом его краешке, словно была готова в любую минуту сорваться с места и уйти.

 Я довольствовалась тем, что имела, — сказала Мойра Боланд. — Однажды я пыталась расстаться с Джеком, но у меня ничего не получилось. Я не смогла.

 Сложив руки на коленях, Кэтрин обдумывала слова соперницы. Ее готовность признать свою моральную слабость произвела на американку странное впечатление. Еще раз окинув Мойру взглядом, она пришла к выводу, что та, безусловно, красива: сладострастная томность, сопутствующая материнству, высокий рост, угловатые плечи, длинные руки…

 Как вы встречались все эти годы? — спросила Кэтрин.

 Мойра Боланд пристально посмотрела на гостью.

 Это было непросто. Нам редко удавалось подолгу побыть наедине друг с другом. Мы использовали малейший шанс. Я заезжала за ним в условленное место и привозила сюда. А еще… — Ирландка запнулась, но затем продолжила: — Джек время от времени подшабашивал…

 Мойра говорила на сленге пилотов и их жен.

 Я не понимаю, — сказала Кэтрин, хотя на самом деле отлично поняла собеседницу.

 Иногда ему удавалось все устроить так, чтобы больше времени проводить в Лондоне. Конечно, Джек очень рисковал. Его легко могли вывести на чистую воду.

 Кэтрин помнила времена, когда ее муж месяцами работал по графику: пять рабочих дней и два выходных; только одну ночь он спал дома.

 Джек не всегда летал на маршруте Бостон — Лондон, — продолжала Мойра. — Да вы ведь знаете об этом? Иногда его ставили на маршрут Амстердам — Найроби. Я снимала на это время квартиру в Амстердаме…

 А кто платил за все это? — обводя глазами комнату, спросила Кэтрин, неприятно задетая тем, что ее муж обворовывал семью, обворовывал Мэтти…

 Дом мой, — сказала Мойра, — тетино наследство. Я давно уже собираюсь продать его и перебраться в пригород, но такая перспектива, признаюсь, не очень меня радует.

 Сама Кэтрин жила даже не в пригороде, а за чертой города.

 Он давал вам деньги? — настаивала она.

 Мойра отвернулась, словно стыдилась того, что Джек забирал деньги у одной семьи, чтобы дать их другой.

 Иногда, — наконец призналась она. — У меня есть и свои деньги.

 Как должна быть сильна любовь, питаемая постоянной разлукой? Насколько тайная любовь сильнее явной?

 Кэтрин прижала ладонь ко рту.

 Любила ли она сама Джека или воспринимала его как нечто должное? Не говорил ли ее муж Мойре Боланд, что Кэтрин больше его не любит? А что она чувствует сейчас? Любовь к его памяти или?..

 Кэтрин тяжело вздохнула и выпрямилась.

 Откуда вы родом? — справившись с очередным всплеском эмоций, спросила она.

 Из Антрима.

 «На скалах, обдуваемых холодными ветрами, извечная кровавая вражда кипит в котлах измены, зависти и злобы, как масло, раскаленное в аду», — вспомнила американка.

 Но вы ведь познакомились здесь… в Лондоне?

 Мы познакомились в воздухе.

 Кэтрин потупилась, уставившись на прихотливый узор, вытканный на ковре.

 Где вы остановились? — поинтересовалась у нее Мойра.

 От неожиданности Кэтрин заморгала глазами и удивленно взглянула на собеседницу. Она не помнила названия своего отеля.

 Мойра потянулась за очередной сигаретой.

 «Кенсингтон Эксетер», — наконец вспомнила американка.

 Если вам от этого станет легче, — сказала Мойра, — то я уверена, что у Джека больше никого не было.

 Эти слова не произвели на Кэтрин должного впечатления. На душе было так же мерзко, как и раньше.

 Откуда вы знаете? — спросила она.

 Мойра промолчала.

 За окнами начало смеркаться. Ирландка зажгла настольную лампу и погладила рукой затылок.

 Как вы нашли нас? — спросила она у Кэтрин.

 «Нас», отметила про себя американка.

 Она не захотела отвечать на вопрос, который показался ей унизительным.

 Что случилось с самолетом Джека? — вместо этого спросила Кэтрин.

 Мойра покачала головой. Ее шелковистые волосы заметались из стороны в сторону.

 Я не знаю, — не очень убедительно заявила она.

 Лицо ирландки побледнело.

 Предположение, что он мог покончить жизнь самоубийством, просто отвратительно. Джек никогда бы не сделал этого.

 Ее голос дрогнул. Она обхватила голову руками и наклонилась вперед, опершись локтями о колени. Клубы табачного дыма поползли по ее волосам.

 Кэтрин была поражена всплеском эмоций собеседницы, ее убежденностью в невиновности Джека, столь же твердой, как и у самой Кэтрин. Впервые с момента их встречи Мойра проявила хоть какие-то эмоции.

 Завидую вам, — приподняв голову и глядя Кэтрин в глаза, сказала Мойра, — вы организовали для Джека поминальную службу со священником. Все как полагается. Жаль, что я не смогла присутствовать на ней.

 «Боже правый!» — мысленно простонала ее собеседница.

 Я узнала об этом из газет, — сообщила американке Мойра. — Там, кстати, писали, что ФБР расследует взрыв самолета.

 Да.

 Агенты бюро уже побеседовали с вами?

 Нет. А с вами?

 Мойра отрицательно покачала головой.

 Джек никогда бы не покончил жизнь самоубийством, — еще раз заверила она свою собеседницу.

 Кэтрин не нуждалась в том, чтобы ее убеждали. В конце концов, она была первой, а значит, главной женой. Впрочем, последнее не являлось чем-то бесспорным. Кто с точки зрения мужчины более дорог ему: женщина, которую он оберегает от правды о своей измене, или женщина, которой он поверяет все свои секреты?

 Когда вы в последний раз видели Джека живым? — спросила Кэтрин.

 Утром того дня, около четырех часов… Потом он поехал на работу. Я проснулась…

 Мойра замолчала.

 Вечером накануне вы ходили в ресторан? — почему-то спросила американка.

 Да, — ответила Мойра.

 Кэтрин видела, что она несколько озадачена ее осведомленностью.

 Как ни странно, за годы регулярных отлучек Джека она никогда всерьез не задумывалась о том, что он может ей изменять. Если любящая женщина верит любимому человеку, то эта вера не может не быть абсолютной.

 Вы прилетели в Лондон только затем, чтобы встретиться со мной? — спросила Мойра, стряхивая пепел, прилипший к ее нижней губе.

 Казалось, хладнокровие вернулось к ней.

 А разве этого недостаточно? — ответила вопросом на вопрос Кэтрин.

 Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.

 Вы полетите на Малин-Хед? — спросила она.

 Нет. А вы?

 Я не могу.

 Кэтрин чувствовала, что ирландка чего-то недоговаривает.

 В чем дело? — спросила она.

 Мойра почесала лоб.

 Ни в чем, — слегка качнув головой, сказала она. — У нас был роман. Я забеременела, и мне пришлось уйти из авиации. Джек хотел жениться на мне. Для него это было очень важно, куда важнее, чем для меня. Он хотел обвенчаться по католическому обряду.

 Джек никогда не ходил в церковь, — удивилась Кэтрин.

 Он был ревностным католиком, — внимательно глядя на американку, сказала Мойра.

 Значит, с вами он вел себя иначе, чем со мной, — недоверчиво произнесла Кэтрин.

 Одно дело — обвенчаться в церкви с любовницей, потому что она этого хочет, а совсем другое — самому быть ревностным прихожанином.

 Кэтрин сцепила пальцы рук в замок, стараясь унять предательскую дрожь.

 Джек посещал мессу при малейшей возможности, — сказала Мойра.

 В Эли он никогда не ходил в церковь. Как может один человек вести две такие разные жизни? А разные ли? Неприятная мысль промелькнула в голове у Кэтрин. Всегда ли Джек вел себя по-разному здесь и у себя дома в Америке? Каким он был любовником, оставаясь один на один с Мойрой Боланд? Кэтрин подозревала, что если бы у нее хватило духу завести с ирландкой разговор на эту тему, то они вскоре обнаружили бы в поведении Джека много схожего. А может, их мужчина предпочитал разыгрывать перед каждой из них отдельный спектакль? Для каждой он сочинял свою роль, ни в чем не похожую на роль, предназначенную для ее соперницы.

 Кэтрин разомкнула пальцы рук и прижала ладони к бедрам. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Мойры. Возможно, ее собеседница сейчас думала о том же.

 Мне нужно в ванную, — вставая со стула, сказала Кэтрин.

 Мойра также поднялась на ноги.

 Пройдите наверх. Ванная — там.

 Хозяйка проводила гостью из гостиной в прихожую и, стоя у подножия лестницы, показала рукой наверх. Она осталась стоять на дороге у Кэтрин, и та вынуждена была боком проскользнуть мимо соперницы. Их тела чуть было не соприкоснулись. Будучи ниже ростом, американка почувствовала себя как-то неуверенно, даже немножко унизительно.

 Ванная комната была небольшой и вызвала у Кэтрин слабый приступ клаустрофобии. Ее сердце забилось сильнее. Она посмотрела на свое отражение в зеркале: щеки были покрыты пятнами лихорадочного румянца. Она вытянула шпильки из волос и тряхнула головой. Рыжие волны заструились вниз. Женщина присела на крышку унитаза. Голова кружилась. Цветастый орнамент запрыгал перед глазами.

 Четыре с половиной года. Джек и Мойра Боланд уже четыре с половиной года как муж и жена. Была ли свадьба? Кто присутствовал на бракосочетании? Знал ли кто-нибудь из гостей правду о семейном положении Джека? Что чувствовал ее муж, произнося слова верности Мойре перед алтарем?

 Кэтрин затрясла головой. Перед ее мысленным взором рождались мучительные для нее образы: одетый в костюм Джек преклоняет колени перед священником; открыв дверь автомобиля, он помогает беременной Мойре залезть вовнутрь; маленькая девочка с темными курчавыми волосами на коленях у Джека…

 Где-то зазвонил телефон.

 «Как Джеку удалось так ловко обмануть меня?» — думала Кэтрин.

 Ложь… Предательство… Хроническое недосыпание…

 Однажды он сказал, что едет на работу, а спустя несколько часов стоял перед алтарем в церкви, держа за руку Мойру Боланд. Что делали его жена и дочь, когда их муж и отец венчался со своей любовницей? Как ему хватило бесстыдства, вернувшись после этого домой, вести себя так, словно ничего не случилось? Занимался ли он любовью с Кэтрин на следующий день после «первой брачной ночи» с Мойрой?

 Нервная дрожь сотрясала тело женщины.

 Вопросы, подобно теннисным мячикам, прыгали по ванной комнате от стены к стене, наполняя уши противным свистом. Спазм боли резанул ее по животу. Кэтрин вспомнила о частых курсах повышения квалификации, которые проходили в Лондоне два раза в голу. Каждый из них длился не менее двух недель.

 «Если ты доверяешь человеку, то никогда не заподозришь его в чем-то».

 Внезапно Кэтрин вскочила на ноги. Ее глаза суетливо забегали по белоснежной крошечной комнатке. Женщина плеснула водой на лицо и вытерла его вышитым узорами полотенцем.

 Выйдя из ванной, она остановилась. Снизу доносился приглушенный голос Мойры Боланд. Она разговаривала с кем-то по телефону. Судя по тембру голоса ирландка говорила не по-английски, а на каком-то другом, не знакомом Кэтрин языке.

 Дверь ближайшей к ней комнаты была открыта. Американка увидела через дверной проем большую двуспальную кровать. Если бы не смерть Джека, его жена ни за что не нарушила бы правил приличия, но события последних недель уничтожили любые правила. В конце концов, Мойра Боланд знала о ней все, так что с ее стороны будет вполне естественно самой разузнать кое-что о хозяйке этого дома. Кэтрин дорого бы заплатила за то, чтобы выяснить, насколько откровенен был Джек с ее соперницей, что из их интимной жизни он выболтал Мойре.

 Она подумала обо всех усилиях, которые потратила на то, чтобы оправдать поведение Джека в своих глазах, чтобы сделать его жизнь как можно более комфортной и приятной. Она придумала целую теорию о постепенном угасании сексуальной жизни супругов. Лишь однажды Кэтрин выказала свое недовольство, откровенно обвинив Джека в пренебрежении ее чувствами, но муж сумел выкрутиться, заставил ее поверить, что все в порядке. Несмотря на чудовищное безразличие Джека, Кэтрин считала его поведение вполне оправданным, а их брак — удачным. Теперь-то она понимала, что вела себя как полная дура, но время безвозвратно упущено. Нет смысла плакать над пролитым молоком.

 Это была спальня хозяйки — длинная и узкая, удивительно неопрятная, особенно если учесть, какой идеальный порядок царил в комнатах первого этажа. На полу была разбросана грязная одежда и стопки журналов. На комоде стояли пустые чайные чашки, пластиковый стаканчик с остатками йогурта и наполненное смятыми окурками блюдце. На заляпанной лаком и ацетоном столешнице туалетного столика стояли пузырьки и баночки с косметикой. Одна половина двуспальной кровати оставалась незастланной: дорогие льняные простыни с вышитыми по краям узорами, кружевное женское белье, раскиданное на одеяле… Другая половина была аккуратно застелена покрывалом. На ночном столике стояли галогенная лампа и электронный будильник, воспроизводящий «белый шум», и лежала книга о вьетнамской войне. Какие книги читал здесь Джек? Те же, что и дома, или другие? Какую одежду носил? Каким он был здесь, в этом доме, в этой стране? Другим или таким же, как в Америке?

 Подойдя к заправленной стороне кровати, Кэтрин откинула покрывало и одеяла, наклонилась и прижалась лицом к простыне, глубоко втянув в себя воздух. Нет, Джеком здесь не пахло.

 Кэтрин подошла к кровати с другой стороны. На ночном столике Мойры стояли лампа и позолоченные настольные часы. Осознавая, что ее поведение похоже на заурядный обыск, женщина выдвинула верхний ящичек стола: клочки бумаги, квитанции, чеки, губная помада, баночка ночного крема, монетки, ручки, пульт дистанционного управления, бархатный мешочек с чем-то большим и тяжелым на вид. Развязав тесемки, Кэтрин извлекла из мешочка вибратор. Пальцы рук разжались, и вибратор с грохотом упал обратно в выдвижной ящик стола. Ей следовало раньше догадаться, что это.

 Опустившись на колени, Кэтрин погрузилась лицом в скомканные простыни. Руки крепко обхватили голову. Надо успокоиться, однако назойливые мысли не так-то просто изгнать из сознания. Она потерлась лицом о мягкую материю. Туда-сюда… туда-сюда… Подняв голову, Кэтрин увидела, что на простыне остался черный след от туши для ресниц.

 Поднявшись с колен, женщина подошла к платяному шкафу с зеркальными дверцами. Одежда в нем принадлежала явно не Джеку, а ирландке: шуба, длинные черные штаны, шерстяные юбки, хлопковые и льняные блузки и кофточки. Кэтрин нащупала что-то шелковистое. Блузка? Раздвинув в стороны плечики, она увидела, что это не шелковая блузка, а длинный, до лодыжек, халат с украшенным кисточками поясом-кушаком. Цвет материи можно было определить как темно-сапфировый. Уняв дрожь, Кэтрин подняла ворот халата и взглянула на пришитый там ярлычок: «Бергдорф Гудман».

 «Что и требовалось доказать!»

 Из спальни вела еще одна дверь.

 Ванная комната…

 Кэтрин внимательно осмотрелась. На крючке возле эмалированной ванны висел мужской малиново-коричневый фланелевый халат. Дома Джек никогда не ходил в халате. В подвешенной к стене аптечке женщина обнаружила бритву, расческу и бутылочку незнакомого английского одеколона.

 Тщательно осмотрев расческу, Кэтрин заметила короткие черные волосы, запутавшиеся в ее зубьях.

 «Довольно! Насмотрелась досыта!»

 Ей ужасно захотелось выбраться из этого дома. Закрыв дверь, ведущую из коридора в спальню, Кэтрин замедлила шаг. Внизу Мойра Боланд продолжала болтать по телефону. Голос звучал гораздо громче, чем прежде. Должно быть, ссорилась с кем-то.

 Кэтрин подошла к открытой двери в детскую. На кровати на животе лежала Дирдри, уставившись завороженным взглядом в телевизор. Ее подбородок покоился на сложенных вместе руках. На лице — предельно серьезное выражение. Девчушка была одета в голубую футболку с длинными рукавами, носки того же цвета и комбинезон. Дирдри так увлеклась телевизором, что не сразу заметила появление на пороге ее комнаты незнакомой тети.

 Здравствуй, — сказала Кэтрин.

 Девочка посмотрела в ее сторону, затем медленно повернулась на кровати, не спуская с нее взгляда.

 Что ты смотришь? — попыталась завести беседу женщина.

 «Опасного мышонка».

 Я видела этот сериал. Его показывали в Америке. Моя дочь, когда была маленькой, любила серию «Беглецы». Сейчас ей уже пятнадцать лет. Она почти такая же высокая, как я.

 Как ее зовут? — приподнявшись, с интересом спросила девочка.

 Мэтти.

 Дирдри задумалась.

 Кэтрин шагнула вперед и осмотрелась: плюшевый мишка фирмы «Паддингтон», очень похожий на того, что некогда был у Мэтти; фотография Джека в белой футболке и бейсбольной кепке; детский рисунок взрослого мужчины и маленькой чернокудрой девочки; маленький белый столик, исписанный «волшебным маркером»; вырезанная из какого-то журнала фотография голубого неба…

 «Что девочка знает о судьбе своего отца? Известно ли ей вообще, что ее папа погиб в авиакатастрофе?»

 У вас смешное произношение, — сказала Дирдри.

 Разве?

 У девочки был британский акцент — ничего ирландского или американского.

 Вы говорите, как мой папа, — сказала она.

 Кэтрин медленно кивнула.

 Вы хотите посмотреть на мою куклу Молли? — спросила девочка.

 Да, — прочищая горло, ответила женщина, — с удовольствием.

 Идите за мной, — делая пригласительный жест рукой, сказала Дирдри.

 Вскочив с кровати, она прошла в угол комнаты, где стояли кукольный платяной шкаф и сундучок из популярной серии «Американская девочка».

 Мой папа подарил мне ее на Рождество, — протягивая куклу Кэтрин, произнесла Дирдри.

 Мне нравятся ее очки.

 Вы хотите увидеть ее школьный ранец?

 Конечно.

 Хорошо. Садитесь на кровать. Я вам все покажу.

 Дирдри вытащила из шкафчика и сундучка крошечные платьица, игрушечную парту, кожаный ранец с миниатюрными книжечками, карандашик с тонюсеньким грифелем и пенни «голова индейца».

 Это папа подарил тебе все эти игрушки на Рождество?

 Девчушка поджала губки и задумалась.

 Не все, — наконец сказала она. — Санта Клаус подарил мне… это… и вот это…

 Мне нравятся волосы Молли. У моей дочери была когда-то похожая кукла, но Мэтти обрезала ей волосы. К сожалению, игрушечные волосы не отрастают. Потом моя дочь очень сожалела о своем поступке.

 Перед внутренним взором Кэтрин возник калейдоскоп ярких картинок-воспоминаний…

 Шестилетняя Мэтти съезжает на дребезжащем трехколесном велосипеде с холма, а ее испуганные родители беспомощно провожают ее глазами. Тогда все обошлось и гордая дочь, слезая с велосипеда, крикнула взволнованным родителям: «Я справилась с управлением!»

 Мэтти, нацепившая себе на лицо красный клоунский нос и игрушечные очки, засыпает, свернувшись калачиком, на диване…

 День благодарения. Четырехлетняя дочь прибегает к Джеку и возбужденно кричит: «Мама приготовила рахат-лукум!»

 Куда теперь девать эти воспоминания?

 «Я похожа на женщину, которая после развода смотрит на свое свадебное платье, — думала Кэтрин. — Стоит ли хранить его после того, как любовь умерла?»

 Я не буду стричь ей волосы, — пообещала Дирдри.

 Молодец! А папа был у вас на Рождество? Иногда папы должны работать на праздники.

 Да, он отмечал Рождество с нами, — заверила Кэтрин девочка. — Я подарила ему закладку. Я сама ее сделала, наклеила туда фото — я вместе с папой. Закладка мне так понравилась, что папа вернул ее мне. Показать вам?

 Да. Покажи.

 Дирдри заглянула под кровать, ища свое «сокровище».

 Вот. Нашла.

 Засунутая в большую, богато иллюстрированную книгу закладка представляла собой полоску разноцветной бумаги, на которую была наклеена маленькая фотография. Женщина наклонила голову, вглядываясь в мельчайшие детали снимка.

 На ступенях раздался скрип шагов.

 На чердаке ее дома в Фортуна-Рокс хранилась коробка с платьями для кукол серии «Американская девочка». Полубезумная мысль промелькнула в голове у Кэтрин: подарить Дирдри эти платьица для ее Молли.

 В проеме двери появилась Мойра. Ее руки были скрещены на груди.

 У тебя очень красивая кукла, — вставая с кровати, сказала Кэтрин.

 Вам надо идти? — спросила девочка.

 Да, к сожалению, надо…

 Мойра посторонилась, пропуская американку. Кэтрин быстро сбежала по лестнице, хозяйка дома следовала за ней по пятам. Кэтрин потянулась к висящему на спинке стула пиджаку.

 Дирдри сказала, что Джек отмечал Рождество с вами, — продевая руки в рукава пиджака, произнесла американка.

 Мы праздновали раньше… заблаговременно…

 Кэтрин по собственному опыту знала, что такое праздновать Рождество заблаговременно.

 Подойдя к книжному шкафу, она с интересом пробежала глазами по корешкам книг: «Замалчивание» Брайана Мура, «Кэл» Бернарда МакЛаверти, «Сердце повстанца» Кэвина Тулиса, «Лютый голод» Сесил Вудхем-Смит… Следующее название было на не знакомом ей языке. Кэтрин взяла книгу с полки и спросила у ирландки:

 Она на гаэльском?

 Да.

 Где вы учились?

 В Квинсе. Это колледж в Белфасте.

 Да?! И вы стали…

 Стюардессой, — усмехнулась Мойра. — В Ирландии самая квалифицированная в Европе рабочая сила.

 А ваша дочь знает, что случилось с Джеком? — спросила американка, поставив книгу на место и берясь за пальто.

 Да, — стоя в дверном проеме, сказала ирландка, — но я не уверена, что Дирдри отдает себе отчет в происшедшем. Ее отец очень редко бывал дома. Мне кажется, она воспринимает его смерть как еще одну долгую отлучку.

 «Ее отец», — отметила про себя Кэтрин.

 А Дирдри знает о своей бабушке, матери Джека? — холодно спросила она. — О Мэтиган?

 Да. Конечно.

 Кэтрин молчала, чувствуя неловкость за свой вопрос, а еще больше от полученного на него ответа.

 Но у его матери, как вы знаете, болезнь Альцгеймера, — сказала Мойра. — Она даже не понимает, кто такая Дирдри.

 Я знаю о болезни, — соврала Кэтрин.

 «Если бы Джек не погиб, — думала она, — где бы он сейчас находился? Наверно, сидел бы в гостиной этого дома. Узнала бы я когда-нибудь правду о двоеженстве Джека, о его второй семье? Какдолго все это могло оставаться в тайне?»

 Женщины стояли друг напротив друга. Взгляд Кэтрин перебежал с паркетного пола на стены и пол прихожей, а затем остановился на Мойре. Она хотела запомнить интерьер дома, запомнить все, что видела сегодня. Кэтрин была уверена, что никогда больше не переступит порог этого дома. Ее мысли блуждали. Она думала то о невозможности понять другого человека, то о хрупкости отношений между людьми, то о недолговечности любви и призрачности семейного счастья.

 Я хочу… — несмело начала Мойра.

 Кэтрин терпеливо ждала.

 Ирландка молитвенно сложила ладони вместе.

 Мне жаль…

 Глубоко вздохнув, она разомкнула ладони и засунула руки в карманы джинсов.

 Мне жаль, что я причинила вам боль.

 Кэтрин молчала. Слова в данной ситуации казались ей лишними.

 Синий шелковый халат в вашем стенном шкафу. Откуда он у вас? — обуреваемая любопытством, спросила американка.

 Лицо Мойры оставалось бесстрастным, но Кэтрин услышала легкий вздох, сорвавшийся с ее губ.

 Его доставили уже после смерти Джека. Это его рождественский подарок мне.

 Я так и думала, — берясь за ручку входной двери, произнесла Кэтрин.

 Вам лучше уехать домой, — сказала Мойра.

 Дверная ручка показалась американке спасательным кругом.

 В мгновение ока она выскочила из дома прямо под моросящий дождик.

 Мне было тяжелее, чем вам, — раздался за ее спиной печальный голос Мойры.

 Кэтрин обернулась.

 Я знала о вас, а вы и понятия не имели о моем существовании.

 Возможно, она плакала. Впоследствии, вспоминая события этого безумного дня, Кэтрин не могла точно сказать, плакала ли она на самом деле или это были капли дождя. Она забыла свой зонтик в доме Мойры. Вновь припустивший дождь намочил ее волосы, они слиплись и теперь свисали с головы безобразными сосульками. Капли дождя стекали по ее шее, спине и груди. Блузка промокла. Находясь в состоянии стресса, Кэтрин не удосужилась даже поднять воротник и поплотнее закутаться в шарф.

 Прохожие под зонтиками с удивлением пялились на растрепанную, куда-то спешащую женщину. Кэтрин тяжело дышала. Ее рот был полуоткрыт.

 Она шла вперед без определенной дели. В голове бушевал ураган противоречивых мыслей, скорее не мыслей, а неких мысленных образов. Кэтрин помнила название отеля, в котором они остановились с Робертом, но ей не хотелось возвращаться туда сейчас, не хотелось сидеть в одиночестве в своем номере.

 Если бы рядом оказался кинотеатр, Кэтрин, не задумываясь, укрылась бы под его крышей от дождя.

 Сойдя с тротуара, женщина по привычке посмотрела налево. Справа завизжали шины автомобиля. Кэтрин замерла на месте, ожидая, когда водитель такси высунет голову из окна и обрушит на нее потоки брани, но мужчина терпеливо дождался, пока она перейдет на противоположную сторону улицы.

 Кэтрин осознавала, что не вполне здорова. Она боялась, что может в таком состоянии случайно провалиться в открытый рабочими люк канализации или, оступившись, упасть на проезжую часть под колеса двухэтажного красного автобуса.

 Спасаясь от все усиливающегося дождя, женщина нырнула в телефонную будку. Там было тепло и сухо. Кэтрин расслабилась. Сняв пальто, она вытерла лицо сухой подкладкой. Неприятные ассоциации мигом напомнили ей о событиях прошедшего дня. Затылок сверлила тупая боль. Женщина безрезультатно искала завалявшееся в карманах болеутоляющее.

 Подошел мужчина. Подождав немного снаружи, он нетерпеливо забарабанил в стеклянную дверь будки, требуя освободить общественный телефон.

 Вновь напялив на себя пальто, Кэтрин вышла наружу. Дождю, казалось, не будет конца. Мимо проносились автомобили, поливая тротуары летящими из-под колес брызгами… Мимо спешили люди, низко склонив головы, защищая глаза от дующего им в лицо ветра… Казалось, этот поток бесконечен. Без шляпки и зонта было неудобно. Падающие на лицо капли мешали Кэтрин.

 «Надо найти универмаг и купить зонт… а может, даже дождевик», — подумала она.

 На углу светилась полураскрытая дверь. У входа в паб стояли двое мужчин, одетые в добротные плащи. Их руки сжимали большие черные зонты и коричневые кожаные дипломаты. Мужчины разразились безудержным смехом и один за другим исчезли в чреве паба. За матовыми стеклами двери горел призывный свет, звучали непринужденные голоса… Только сейчас Кэтрин поняла, что уже стемнело. Дело близилось к ночи.

 «Здесь будет безопаснее», — открывая дверь паба, подумала она.

 Внутри на нее пахнуло мокрой шерстью, однако ей было все равно. Куда важнее показалось ощущение тепла, обдавціего женщину мощной волной. Кэтрин увидела, как какой-то мужчина, смеясь, протирает запотевшие стекла своих очков. Бармен за стойкой протянул ей полотенце не первой свежести — влажное, нежесткое, пахнущее мужским кремом после бритья. Не обращая внимания на любопытные взгляды сидевших за стойкой мужчин, Кэтрин вытерла волосы. Вид стоявших на стойке кружек с элем напомнил ей о жажде, которая давно уже мучила ее. Мужчины нехотя подвинулись, освободив один из высоких металлических стульев.

 На другой стороне стойки, оживленно болтая, сидели две женщины в почти одинаковых костюмах светло-синего цвета. Каждый посетитель паба отрывался по полной программе. Чем-то это все напоминало вечеринку, только на вечеринке гости обычно не ведут себя столь раскованно.

 Возвращая полотенце бармену, Кэтрин молча указала пальцем на краник. Полившийся из него эль имел бронзовый оттенок.

 В полутьме паба светились огоньки тлеющих сигарет, отражаясь от полированной поверхности стойки. Вверху клубился сизоватый табачный дым.

 Охваченная жаждой, Кэтрин залпом выпила эль, словно это была обыкновенная вода. Приятный жар разлился по всему телу. В туфлях чавкала дождевая вода, и женщина сбросила их прямо на пол. Взглянув вниз, Кэтрин увидела, что промокшая ткань блузки стала полупрозрачной. Залившись румянцем, женщина запахнула пальто на груди.

 Повернувшись к ней, бармен вопросительно поднял брови. Кэтрин утвердительно кивнула в ответ. Бармен протянул ей еще один наполненный стакан. Живительное тепло достигло кончиков ее пальцев на руках и ногах.

 Вокруг нее велись деловые разговоры, мужчины флиртовали с женщинами.

 Головная боль усилилась. В висках застучало. Кэтрин попросила у бармена таблетку аспирина. Усатый мужчина справа бросил на нее оценивающий взгляд. Запивая таблетку пивом, Кэтрин обратила внимание на рекламу «Гиннесса», висящую над барной стойкой. Джек любил эту марку пива и иногда привозил из рейсов пару бутылочек настоящего ирландского «Гиннесса». Воспоминание о покойном муже больно резануло Кэтрин. Она опустила глаза и уставилась на залитую пивом барную стойку. От дерева резко пахло солодом.

 Ей захотелось в туалет, но она осталась сидеть на месте, опасаясь, что кто-то в ее отсутствие может занять ее стул. Кэтрин подняла вверх руку, но бармен проигнорировал ее призывный жест. Зато его заметили женщины, сидящие у противоположного конца барной стойки, и о чем-то зашушукались, глядя на Кэтрин. Сочтя дальнейшее игнорирование вызывающим, бармен холодно предложил ей третий стакан. Только сейчас Кэтрин поняла, что, должно быть, нарушила какой-то неписаный закон пабного этикета.

 Отрицательно покачав головой, она встала. Мокрая шерсть пальто отлипла от винилового сиденья стула. Стараясь сохранять равновесие, Кэтрин начала пробираться через толпу пьющих и разговаривающих людей, собравшихся в пабе после окончания рабочего дня. Она вступила во что-то липкое и только тогда осознала, что забыла надеть туфли. Возвращаться назад не хотелось, и она продолжила свой путь.

 Женский туалет… Какое облегчение!..

 Много хлопот принесли Кэтрин липнущие к телу мокрые колготки. В тесной кабинке бороться с ними было крайне неудобно, поэтому у нее возникло сильное искушение вообще избавиться от этой части своего туалета. К счастью, она вовремя подумала, что за окном сейчас не лето и подхватить простуду проще простого.

 К горлу подступила тошнота, но женщина справилась со спазмами и вышла из кабинки.

 Вымыв руки над грязной раковиной, Кэтрин посмотрела на свое отражение в зеркале. Женщина из зазеркалья мало чем была похожа на Кэтрин Лайонз. Мокрые волосы, казавшиеся темнее, чем обычно, прилипли к ее голове. Под глазами чернели потеки туши, делая ее похожей на героиню старого черно-белого фильма ужасов. Покрасневшие глаза сверкали на горячечно-розовом лице, что резко контрастировало с бледными, без единой кровинки, губами.

 Вытерев руки полотенцем, Кэтрин вышла из туалета. Проходя мимо висящего на стене телефона, она резко остановилась. Желание позвонить дочери было просто непреодолимым.

 Плакат с инструкцией был прикреплен рядом с аппаратом. Не особенно вчитываясь, Кэтрин попыталась набрать нужный ей номер. Неудачно… После нескольких безрезультатных попыток она остановила пожилого мужчину в мягкой лайковой куртке, который направлялся в туалет, и попросила его помочь ей. Человек набрал продиктованный ею номер, а затем передал ей трубку. При этом его глаза, как магнитом, притягивало к полупрозрачной блузке. Повернувшись, мужчина исчез за дверью туалета, и только тогда Кэтрин вспомнила, что забыла его поблагодарить.

 Ждать пришлось довольно долго. Где-то сильно хлопнула, закрываясь, дверь… раздался звон бьющегося стекла… пронзительно засмеялась женщина… Кэтрин ждала. Ей просто необходимо было сейчас услышать голос Мэтти. Она ждала…

 Алло!

 Голос дочери звучал так, словно она только что пробежала полмили или, по крайней мере, с полчаса тренировалась.

 Мэтти! Слава Богу! Ты дома! — выкрикнула в телефонную трубку Кэтрин.

 У нее отлегло от сердца.

 Мама! Что такое? У тебя все хорошо?

 Кэтрин глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Она не хотела огорчать родную дочь.

 Как у тебя дела? — уже более спокойным голосом спросила она.

 Ну-у-у… У меня все тип-топ.

 В голосе Мэтти слышалась настороженность.

 Кэтрин попыталась говорить как можно более непринужденно:

 Я в Лондоне. Город — просто загляденье.

 В трубке слышалась громкая музыка.

 «Один из дочкиных компакт-дисков, — подумала Кэтрин. — “Саблайм”. Да, это “Саблайм”».

 Можешь сделать музыку потише? Я не слышу тебя, — попросила она.

 В пабе было шумно. Кэтрин зажала пальцем свободное от телефонной трубки ухо.

 Мэтти пошла выключать проигрыватель, а ее мать уставилась на посетителей, толпящихся за стойкой бара. Рядом с ней сидели мужчина и женщина, зажав в руках высокие пивные стаканы, и что-то кричали друг другу, каждый раз наклоняясь к уху своего собеседника.

 Ну?.. — вернувшись, спросила дочь.

 Я ходила по городу и попала под дождь. Вот теперь сижу в пабе. Жду, пока дождь прекратится.

 Ты поехала в Лондон с мужчиной? — бесстрастным голосом поинтересовалась дочь.

 Нет… То есть да… с Робертом.

 Мам, это…

 Не сейчас, — оборвала ее на полуслове Кэтрин.

 Мам! У тебя все нормально?

 Да. Чем ты сейчас занимаешься?

 Ничем… так просто… бездельничаю… — не очень уверенно ответила дочь.

 Когда ты подняла трубку, я слышала, что ты тяжело дышишь.

 Разве? — запнувшись, сказала Мэтти. — Мама! Я сейчас занята. Давай поговорим после.

 Джулия с тобой? — спросила мать.

 Нет. Она поехала за покупками.

 Почему ты не можешь со мной сейчас говорить?

 В трубке откуда-то издалека прозвучал приглушенный, явно мужской голос.

 Мэтти?

 Нечленораздельный шепот дочери. Хихиканье. Еще одна нечленораздельная фраза, произнесенная глубоким мужским голосом.

 Мэтти? В чем дело? Кто с тобой?

 Молчание.

 Мэтти? Кто с тобой? Я слышу его голос.

 Ну-у-у… Это Томми.

 Томми Арснот?

 Да.

 Мэтти…

 Мы с Джейсоном поссорились…

 Сидящего рядом с Кэтрин мужчину толкнули, и он пролил пиво ей на рукав. Виновато улыбаясь, мужчина попытался загладить свою вину, вытирая пролитую жидкость грязной ладонью.

 Когда вы поссорились? — отстраняясь от неуклюжего выпивохи, спросила Кэтрин.

 Вчера вечером. Который сейчас час?

 Посмотрев на свои наручные часы, которые она так и не удосужилась выставить по лондонскому времени, Кэтрин сказала:

 Без четверти шесть.

 Шесть часов, — повторила за ней Мэтти.

 Почему ты рассталась с Джейсоном? — не желая менять тему разговора, спросила мать.

 У нас мало общего…

 Ну знаешь, Мэтти!.. — с трудом держа себя в руках, воскликнула Кэтрин.

 Все путем, мама! Так будет лучше.

 И чем же вы с Томми занимались, когда я тебе позвонила?

 Ничем. Болтали… Расслаблялись… Мам, давай поговорим после. Я спешу.

 Кэтрин с трудом удалось подавить вспышку раздражения.

 Что ты будешь сегодня делать?

 Я не знаю, мам. Погода сегодня ясная, солнечная, но слякотно… С тобой точно все тип-топ? — сделав паузу, спросила Мэтти.

 Кэтрин уже хотела ответить «нет», но вовремя остановилась. Шантажировать дочь таким образом бессмысленно и болезненно для обеих.

 Да. Все просто отлично.

 Мне надо идти, мам.

 Я буду дома завтра вечером.

 Отлично. Пока.

 Я люблю тебя, — не желая вешать трубку, сказала Кэтрин.

 И я тебя люблю, — выпалила Мэтти.

 В трубке щелкнуло.

 Женщина устало прижалась лбом к холодной стене. Молодой мужчина в полосатом костюме, который до этого терпеливо ждал своей очереди, взял трубку из рук Кэтрин.

 Отыскав свои туфли у барной стойки, женщина обулась и вышла на улицу под дождь.

 Зонт она купила в газетном ларьке. Платя двойную цену, Кэтрин подумала, что производство зонтов в Англии, должно быть, очень выгодный бизнес. Ей было жалко себя. Ко всем своим бедам она, безусловно, подхватит чудовищную простуду. Бабушка Джулия всегда свято верила, что, плача в общественном месте, человек подвергается серьезной опасности заболеть, раздражая тем самым слизистую оболочку глаз и оставляя организм незащищенным перед вредоносными микробами. Как ей не хватало сейчас Джулии! Как бы ей хотелось незамедлительно очутиться в ее уютном домике на холме, выпить чашечку чая, поговорить с бабушкой!..

 Под защитой зонтика Кэтрин почувствовала себя увереннее. Глядя себе под ноги, она наклонила его перед собой, заслоняя лицо от глаз прохожих.

 «В Эли сейчас тепло и солнечно, а Лондон поливает как из ведра», — подумала она.

 Парк. Кэтрин остановилась в нерешительности, не зная, будет ли благоразумно с ее стороны гулять по нему ночью. Но на аллеях ярко светили фонари, и женщина храбро зашагала вперед. На островках света под фонарями темнели окрашенные в черный цвет скамейки. Дождь стих и теперь едва моросил.

 Почувствовав страшную усталость в ногах, Кэтрин уселась на скамейку возле круглой клумбы, усаженной розами. Сейчас из земли торчали одни лишь обрезанные, покрытые длинными шипами стебли.

 «Джек предал не только меня, — думала Кэтрин. — Он предал также и нашу Мэтти… и Джулию… Он разорвал священный семейный круг».

 Дождь окончательно стих, и женщина, закрыв зонтик, положила его рядом с собой на скамью.

 Бросив взгляд вниз, Кэтрин увидела, что уголок ее черного синелевого шарфика начал распускаться. Взявшись двумя пальцами за петельку, женщина легонько потянула за нее.

 «Ничего страшного, — подумала она, — дома я смогу зашить его. Нужна только черная синелевая нитка».

 Кэтрин дернула сильнее. В ее руке осталось несколько оторванных нитей. Странное удовольствие наполнило ее сердце. Вновь схватившись за край шарфа, она, преодолевая слабое сопротивление материи, начала его распускать. Ряд за рядом… ряд за рядом… Когда-то Джек подарил ей этот шарф на день рождения, а теперь она медленно рвала его… Нитки мягко опускались ей на колени, щекотали лодыжки. Кэтрин «трудилась» до тех пор, пока от шарфика почти ничего не осталось. Последний небольшой лоскут нераспущенной ткани она бросила на мокрую траву рядом с собой. Пальцы замерзли, и Кэтрин засунула руки в карманы пальто.

 «Теперь надо собраться с мыслями. Припомнить все события сегодняшнего дня».

 Проходящий по аллее парка пожилой мужчина в рыжевато-коричневом дождевике остановился возле скамейки, на которой она сидела. Возможно, его обеспокоило эмоциональное состояние женщины, понуро сидящей поздним вечером на мокрой скамейке с остатками распущенного шарфика на коленях. А может, он подумал о чем-то своем. Но прежде чем старик успел заговорить с Кэтрин, она опередила его:

 Добрый вечер!

 Найдя конец длинной нитки, она принялась проворно скручивать ее в клубок. Деланная улыбка скользнула по ее лицу.

 Ужасная погода, — сказал старик.

 Да, — согласилась Кэтрин.

 Мужчина смутился и, повернувшись, пошел своей дорогой.

 Кэтрин забросила остатки шарфа подальше под скамью.

 «Я не знала о том, что моя дочь уже не девственница. Я не имела ни малейшего представления о романе Джека».

 Вновь полил дождь. Со стороны улицы деревья парка озарялись светом уличных фонарей. Слышался нестройный хор автомобильных гудков.

 Мужчина и женщина, держась за руки, перебегали через дорогу. Оба были одеты в длинные дождевики. Молодая женщина пошатывалась на высоких каблуках. Ежась под холодным дождем, люди зябко втягивали шею в плечи. Удерживая полы дождевика одной рукой, мужчина обнял свою спутницу за плечи, увлекая за собой.

 Кэтрин подумала, что еще совсем недавно ее Джек и Мойра перебегали вот так же через дорогу, спеша в ресторан, паб, театр… или в постель.

 Брак Мойры Боланд имел вес. Двое маленьких детей против одной Мэтти.

 В холле гостиницы царили тишина и полумрак. Единственным человеком, которого встретила Кэтрин, был сидящий при свете ночника за конторкой портье. Молодой человек молча кивнул ей. Кэтрин обрадовалась, что помнит, в каком номере остановилась. Беседа с портье не входила в ее планы.

 Стесняясь своей мокрой и казавшейся непомерно тяжелой одежды, женщина быстро преодолела расстояние, отделявшее ее от лифта.

 Когда Кэтрин достигла своего номера и уже намеревалась вставить ключ в замок, Роберт Харт, как призрак, возник из-за двери соседнего номера.

 Боже правый! — воскликнул он. — Я с ума сходил от беспокойства! Куда ты пропала?

 В ярком свете ламп было видно, что его лоб изборожден глубокими морщинами, а галстук висит на шее измятой тряпкой.

 Моргнув от неожиданности, Кэтрин убрала рукой волосы, спадавшие ей на лицо.

 Ты знаешь, который час? — спросил Роберт.

 В его голосе звучали неподдельная обеспокоенность и отеческая забота. Казалось, он разговаривает не с взрослой женщиной, а с заблудившимся ребенком.

 Кэтрин понятия не имела, который сейчас час.

 Час ночи, вернее, уже утра, — сообщил ей Роберт.

 Вытащив ключ из замка, женщина подошла к нему. Через распахнутую настежь дверь его номера она увидела, что стоящий на подносе в изножье кровати ужин остался нетронутым. В воздухе витал табачный дым.

 Входи, — пригласил Роберт. — Ты выглядишь ужасно.

 Переступив порог номера, Кэтрин сбросила с плеч пальто.

 Где ты так перепачкалась? — спросил он.

 Она сняла туфли. Они покоробились и утратили первоначальный цвет.

 Роберт придвинул ей стул.

 Садись.

 Кэтрин повиновалась. Он сел напротив нее на кровать. Их колени соприкоснулись: влажные колготки Кэтрин и серые шерстяные брюки Роберта. На нем была свежая белая рубашка. Кэтрин подумала, что сейчас он выглядит гораздо старше, чем несколько часов назад, когда они вместе обедали. Уставшее, изможденное лицо. Глубокие морщины вокруг глаз. Должно быть, и она выглядела не лучшим образом.

 Роберт зажал ее ладони в своих. Маленькие ручки Кэтрин просто утонули в его ручищах.

 Расскажи мне, что случилось, — попросил он.

 Я ходила… просто ходила… Не помню где… Я пошла в какой-то паб и немножко выпила… Потом я отправилась в розарий и распутывала клубок…

 Распутывала клубок, — озадаченно повторил за ней Роберт.

 Распутывала клубок моей жизни, — объяснила Кэтрин.

 Неужели все так плохо?

 Да, хуже не бывает.

 Я подождал тридцать пять минут, а потом поехал по адресу, где живет Мойра Боланд. Когда я добрался, тебя там, должно быть, уже не было. Я проторчал на улице полтора часа, пока не увидел, как не знакомая мне женщина выходит из дверей дома. С ней было двое детей…

 Кэтрин задержала взгляд на стоящей на подносе тарелке с нетронутым сандвичем из мяса индейки.

 Я хочу есть, — сказала она.

 Роберт передал ей тарелку. Кэтрин поставила ее себе на колени и постаралась унять предательскую дрожь.

 Поешь, а затем прими горячую ванну, — посоветовал Роберт. — Хочешь, я закажу тебе чего-нибудь горячительного?

 Нет. Спасибо. Я уже и так наклюкалась. Знаешь, ты разговариваешь со мной, словно я твоя дочь.

 Боже упаси, Кэтрин!

 Мясо в сандвиче было таким жестким и безвкусным, что женщине показалось, будто она жует кусок скользкого винила. Кэтрин положила недоеденный бутерброд на тарелку.

 Я уже собирался звонить в полицию, — сказал Роберт. — Набрал номер, но там было занято. Ты появилась как раз вовремя.

 Дети, которых ты видел сегодня, от Джека. Это дети Джека, — собравшись с духом, заявила Кэтрин.

 Роберт сохранял невозмутимое спокойствие.

 Ты об этом знал? — спросила она.

 Нет, не совсем. Я попросту догадался. Та женщина, что выходила из дома, и была Мойра Боланд? Я прав?.. Его любовница?..

 Жена, — выдавила из себя Кэтрин. — Они обвенчались в церкви.

 Роберт откинулся назад. На его лице отразилось крайнее изумление.

 В католическом соборе… — добавила она.

 Когда они обвенчались?

 Четыре с половиной года назад.

 На кровати лежала расстегнутая спортивная сумка, из которой торчала скомканная мужская рубашка, на полу были разбросаны страницы вчерашней газеты, а на столе красовалась полупустая бутылка минеральной воды.

 Роберт внимательно вглядывался в лицо Кэтрин. Так, должно быть, врач всматривается в лицо своей пациентки, стараясь разглядеть в ее чертах внешние проявления недуга.

 Худшее уже позади, — заверила его Кэтрин. — Я справлюсь.

 Твоя одежда в ужасном состоянии.

 Ничего. Высохнет.

 Роберт прикоснулся к ее коленям.

 Мне жаль, что все так случилось, Кэтрин.

 Я хочу вернуться домой.

 Хорошо. Утром я поменяю билеты.

 Мне не следовало прилетать сюда, — возвращая Роберту тарелку, сказала она.

 Нет, следовало.

 Ты меня отговаривал.

 Роберт отвел глаза.

 Я хочу есть, но этот сандвич такая гадость, — жалобно произнесла Кэтрин.

 Я закажу тебе фрукты и сыр. Хочешь супа?

 Да. Спасибо.

 Женщина встала со стула, но пошатнулась, почувствовав легкое головокружение. Роберт поддержал ее. Кэтрин зарылась лицом в белое сукно его рубашки.

 Все эти годы! — простонала она. — Наш брак был сплошным обманом.

 Успокойся, — поглаживая ее по голове, прошептал он.

 У него сын…. И дочь.

 Роберт обнял Кэтрин, стараясь утешить ее.

 Все это время… четыре с половиной года… я занималась любовью с человеком, который изменял мне… С двоеженцем. Я помню все, что мы делали… Как он мог?

 Все в порядке.

 Ничего не в порядке. Я посылала ему любовные SMS-ки и дарила открытки, а он…

 Роберт погладил ее по спине.

 Хорошо, что я наконец-то узнала правду.

 Возможно, ты и права, — согласился он.

 Жить во лжи нельзя.

 Роберт икнул. Отстранившись, Кэтрин взглянула ему в лицо. Роберт выглядел крайне уставшим. Он потер рукой покрасневшие глаза.

 Я сейчас приму ванну, — сказала она. — Извини, что заставила тебя волноваться. Я обязана была позвонить.

 Роберт махнул рукой, давая понять, что извинения излишни.

 Главное, что с тобой ничего не случилось, — превозмогая напряжение, сказал он. — Ты еле стоишь на ногах.

 Я приму ванну здесь. Не хочу оставаться одна в своем номере. Купание меня освежит. Вот увидишь!

 Лицо Роберта выражало недоверие.

 Пустив горячую воду, женщина вылила бутылочку геля в ванну. Вздыбилась густая белая пена. Кэтрин разделась, с изумлением разглядывая свою испачканную одежду. Даже рубец на подоле ее юбки распоролся в нескольких местах. Кэтрин стояла обнаженная посреди ванной комнаты.

 Босые ступни ее ног оставляли грязные отпечатки на белом кафеле.

 На стеклянной полочке лежала стопка полотенец и стояла миленькая корзинка с туалетными принадлежностями.

 Кэтрин сунула ногу в горячую воду и вздрогнула, затем ступила в ванную и медленно погрузилась в воду. Слишком уставшая, чтобы тянуться за шампунем, она вымыла волосы и лицо пеной. Взяв полотенце, женщина свернула его и подмостила себе под голову.

 Лежа в ванной, Кэтрин безучастно взирала на форменный китель с позолоченными пуговицами, висевший на привинченном к двери крючке для одежды…

 Раздался приглушенный стук в дверь номера. Скрипнула, открываясь, дверь. Роберт что-то сказал. Ему ответили. Дверь захлопнулась.

 «Обслуживание номеров», — поняла Кэтрин.

 Она пожалела, что не догадалась заказать себе чашку чая.

 Маленькое окошко вверху оставалось чуть приоткрытым, так что слышен был далекий уличный шум проезжающих мимо гостиницы автомобилей. Несмотря на поздний час, движение было довольно-таки оживленным.

 Кэтрин впала в полудрему. Ее глаза закрылись. Страшная усталость охватила все ее тело. Было лень шевельнуть рукой или ногой, а мысль, что рано или поздно придется вылезать из ванны, казалась ей просто глупой. Очистить свой разум от всего постороннего. Горячая вода, мыло и больше ничего.

 Когда дверь открылась, Кэтрин осталась лежать в воде без движения. Она не сделала ни малейшей попытки прикрыться, хотя большая часть пены уже растаяла и ее грудь виднелась в полупрозрачной воде. Колени вздымались над поверхностью подобно островам вулканического происхождения. Пальцы ног касались цепочки, прикрепленной к пробке.

 Роберт поставил чашку чая и стакан бренди на край ванны. Выпрямившись, он оперся о раковину и засунул руки в карманы брюк. Его глаза невольно уставились на тело Кэтрин.

 На твоем месте я бы добавил бренди в чай, — сказал Роберт.

 Кэтрин приподнялась и села в ванне. Ее грудь вынырнула из воды.

 Я, пожалуй, пойду, — произнес он.

 Не уходи.

 Висевшее над раковиной зеркало запотело. У приоткрытого окна, где холодный воздух сталкивался с горячим, клубилось небольшое облако пара. Кэтрин взяла чашку покрытыми пеной пальцами, налила бренди в чай, размешала его ложечкой и сделала большой глоток. Жар разлился по ее телу.

 «Хорошая вещь бренди», — подумала она.

 Роберт зевнул, вынул руку из кармана и вытер большим пальцем капельки воды, осевшие на краешке раковины.

 Мне нужен халат, — заявила Кэтрин.

 В конце концов она рассказала ему все.

 Лежа в темноте на кровати, Кэтрин подробнейшим образом пересказала содержание разговора, состоявшегося между ней и Мойрой Боланд. Роберт внимательно слушал, изредка вставляя «дежурные» реплики. Лишь пару раз он задал Кэтрин уточняющие вопросы.

 На ней был только фирменный купальный халат с логотипом гостиницы. Роберт оставался полностью одетым. Когда стало прохладно, он укрыл себя и Кэтрин одеялом.

 Женщина положила голову ему на плечо. Пальцы его рук нежно гладили ее кожу. Жар его тела согревал Кэтрин.

 Она вслушивалась в учащенное дыхание засыпающего Роберта. У нее появилось смутное желание сказать что-нибудь еще, попытаться выразить словами чувства, которые она начинала испытывать к этому человеку, но ее сморил сон…

 Утро следующего дня застало Кэтрин сидящей в купальном халате в постели чужого номера. Найдя в корзинке с туалетными принадлежностями набор для шитья, она принялась подшивать подол своей юбки.

 Пока женщина еще спала, Роберт ухитрился на скорую руку принять душ и переодеться. Затем он позвонил в кассу аэропорта и поменял билеты на другой рейс, а сейчас с головой ушел в чистку ее туфель.

 Через завешенное гардиной окно в комнату лились потоки яркого солнечного света.

 Больше ничего поделать нельзя, — сказал Роберт, скептически разглядывая женские туфли, которые утратили свой первоначальный цвет и покоробились от воды.

 И так сойдет. Мне бы только до дома добраться…

 Давай спустимся в ресторан и позавтракаем, — предложил он.

 Хорошо, — согласилась Кэтрин.

 Не спеши. До отлета у нас еще много времени.

 Она шила медленно и терпеливо, как в детстве ее учила бабушка.

 «Надеюсь, выдержит», — глядя на тоненькие ровные стежки, подумала Кэтрин.

 Она чувствовала, что Роберт не сводит с нее глаз. Что-то неуловимое изменилось в его поведении за прошедшую ночь. Излишний интерес к ее персоне не особенно радовал Кэтрин.

 У тебя почти довольный вид, — тихо произнесла она, глядя на него.

 Безумие вчерашнего дня заволокло пеленой. Душевная боль затихла, улеглась, скрылась, притаилась, забившись в темный уголок ее подсознания. Теперь она вечно будет скрываться во тьме, поджидая удобного момента, чтобы наброситься на Кэтрин. Сейчас женщине казалось, что худшее уже позади, что она получила свою порцию горя и отчаяния, но рассудок подсказывал, что будущее таит в себе новые опасности и тревоги. Стоит только представить себе, что в следующий раз в падающем самолете может очутиться ее Мэтти, и от вновь обретенного душевного спокойствия не останется и следа.

 Кэтрин отложила в сторону свое шитье и засмотрелась на ловко орудующего щеткой Роберта. В эту минуту он так напоминал ей покойного мужа!

 Поднявшись со стула, женщина подошла к нему и чмокнула в губы. Тень удивления скользнула по лицу Роберта. Он тупо уставился на недочищенную женскую туфлю.

 Спасибо, что поехал со мной в Лондон, — сказала Кэтрин. — Я и представить себе не могу, как бы я справилась без тебя вчера.

 Он хотел что-то сказать, но Кэтрин опередила его:

 Пойдем вниз. Я умираю от голода.

 Располагавшийся на нижнем этаже гостиницы ресторан производил вполне благоприятное впечатление: светло-голубые, приятные для глаза обои, обшитые деревянными панелями на два ярда вверх стены, свисающая с потолка огромная хрустальная люстра, красный восточный ковер, расстеленный на полу… Метрдотель проводил их к пустому столику, стоявшему в задрапированной тяжелыми гардинами нише полукруглого эркера. Роберт усадил Кэтрин лицом к окну. Официант застелил столик накрахмаленной, девственно чистой скатертью и разложил на ней столовое серебро и фарфор. Кэтрин расстелила салфетку у себя на коленях и принялась ждать. Она праздно рассматривала развешанные по стенам гравюры и эстампы каких-то архитектурных памятников.

 Большинство сидящих вокруг людей были бизнесменами. Кэтрин взглянула в окно: яркий солнечный свет заливал умытую вчерашним дождем улицу.

 Ресторан чем-то напоминал великосветские гостиные из старых британских фильмов. Возможно, когда-то эта комната на самом деле была гостиной какого-то зажиточного семейства. В отличие от своих американских коллег владельцы этой гостиницы не позаботились о том, чтобы придать ей с помощью идеальной стерильности безликий вид, создать иллюзию того, что в этом доме никто никогда прежде не жил.

 В камине весело пылал огонь. Кэтрин и Роберт заказали яичницу с вареными сосисками и гренки. Кофе подали обжигающе горячим, и Кэтрин пришлось долго дуть на него.

 Оторвав глаза от дымящихся сосисок, она увидела женщину, в нерешительности застывшую на пороге. Рука Кэтрин дрогнула, и кофе пролился на белоснежную скатерть. Роберт сдернул с себя льняную салфетку и промокнул расползающееся по столу пятно. Кэтрин схватила его за руку. Он повернул голову, чтобы увидеть, что привлекло ее внимание.

 Заметив Кэтрин и ее спутника, женщина стремительно зашагала к их столику. Поверх свитера и короткой шерстяной юбки на ней болталось расстегнутое длинное пальто. Волосы вошедшей были собраны сзади в конский хвост. На лице застыло выражение растерянности и страха.

 Недоумевающий Роберт поднялся навстречу незваной гостье.

 Извините, вчера я была слишком резка с вами, — глядя американке прямо в глаза, сказала женщина.

 Роберт Харт, — представила своего спутника Кэтрин.

 Мужчина протянул руку для рукопожатия.

 Мойра Боланд, — тихо произнесла вошедшая, хотя Роберт и так с первого взгляда понял, кто перед ним.

 Мне надо поговорить с вами, — недоверчиво косясь на него, сказала Мойра.

 Все в порядке. Он мой друг, — развеяла ее опасения Кэтрин.

 Роберт указал женщине на свободный стул.

 Вчера я была не в духе, — торопливо, так, словно ее ждали где-то безотлагательные дела, затараторила Мойра.

 Теперь, когда она сидела гораздо ближе к Кэтрин, чем вчера, американка отчетливо разглядела, что зрачки ее глаз неестественно увеличены, как у Дирдри.

 После смерти Джека я злюсь на весь мир… Если уж начистоту, то я сердита на вас уже много лет. Вы почти полностью отнимали его у меня.

 Кэтрин была возмущена до глубины души. О чем она сейчас болтает? Не собирается ли ирландка простить свою соперницу? Прямо здесь, за этим столом? Снизойти до милости и простить?

 Это не было самоубийством, — выпалила Мойра.

 Во рту у Кэтрин пересохло.

 Хотите чашечку кофе? — все еще соблюдая светские формальности, предложил Роберт.

 Ирландка отрицательно покачала головой.

 Я должна спешить, — заявила она. — Я ушла из дому. Вы меня больше никогда не увидите.

 На лице женщины застыло жалкое выражение, не имеющее, впрочем, никакого отношения к раскаянию о содеянном или к горю, вызванному потерей близкого человека.

 «Это страх. Она чего-то боится», — догадалась Кэтрин.

 У меня есть брат Дермот, — продолжила Мойра. — Когда-то у меня было три брата, но одного застрелили боевики на глазах у его жены и детей. Они вломились в дом, когда семья обедала, и убили его. Второй погиб во время взрыва бомбы.

 Кэтрин попыталась понять, к чему клонит Мойра. Ей показалось, что она понимает. Откровения ирландки шокировали ее.

 Я была курьером, когда работала на «Вижен». С самого начала моя работа стюардессой была всего лишь прикрытием. Вот почему я выбрала международный маршрут Бостон — Хитроу. В мою задачу входила перевозка денег из США в Лондон. Затем я передавала их человеку, который доставлял «посылку» в Белфаст.

 Время остановилось. Все вокруг — официанты, сидящие за столиками посетители, машины и прохожие на улице — казалось Кэтрин чем-то нереальным, находящимся по ту сторону бытия. Единственным, что не утратило смысла и своей материальности, были Мойра Боланд и Роберт Харт, сидящие за покрытым белой льняной скатертью столом.

 Официант подошел к их столику, вытер пролитый кофе и заменил испорченную салфетку. Он спросил у Мойры, не хочет ли она заказать себе завтрак. Женщина отрицательно покачала головой.

 Они молчали, пока официант не отошел от столика.

 В каждом аэропорту меня ждал курьер. Я оставляла свою сумку в комнате отдыха для персонала и уходила. Через несколько минут я забирала ее. Все шло своим чередом, пока я не встретила Джека и не забеременела.

 Черноволосая женщина взяла стакан Роберта и отхлебнула из него глоток воды.

 Кэтрин чувствовала, как у нее холодеют пальцы ног.

 Когда я уволилась из авиакомпании, — продолжала свою исповедь Мойра, — Дермот пришел ко мне домой и попросил Джека продолжить мое дело. Брат взывал к римско-католической вере и ирландским корням Джека.

 Женщина замолчала и нервно потерла лоб.

 Мой брат — прирожденный оратор, он может быть очень убедительным. Вначале Джек немного обиделся на меня за недостаток доверия к нему, но я объяснила, что не хотела вмешивать его в такое рискованное дело. Он согласился на предложение Дермота. Вначале это была жажда приключений, не больше, затем Джек постепенно стал чувствовать себя частью чего-то значительного, проникся идеями нашей борьбы. К концу он стал почти что таким же приверженцем дела, как и мой брат.

 Фанатиком, — произнес Роберт.

 Кэтрин зажмурилась и тряхнула головой.

 Я не хочу причинять вам боль, — сказала Мойра американке. — Просто пытаюсь объяснить, что к чему.

 Кэтрин открыла глаза.

 Не уверена, что вам удастся обидеть меня сильнее, чем вы уже сделали, — сказала она.

 В отличие от прошлого раза женщина, сидевшая перед ней, имела немного неряшливый вид. Кэтрин показалось, что прошлую ночь ирландка спала одетой.

 Подошел официант с кофейником, но Роберт жестом руки прогнал его.

 Я знала, что Джек многим рисковал, но он был не из тех, кто боится поставить все на карту. За это я его и полюбила.

 Слова Мойры задели Кэтрин за живое. С необычайной ясностью она поняла, что стало краеугольным камнем всех ее бед: «Джек полюбил тебя только потому, что ты привнесла в его жизнь риск и чувство опасности».

 В деле были замешаны и другие: служащие Хитроу и Логана, люди из Белфаста.

 Взяв вилку, Мойра нервно забарабанила ею по столу.

 Поздно вечером накануне отлета Джеку позвонила какая-то женщина и поручила забрать «посылку» в Хитроу и доставить ее в Бостон. Такое уже случалось пару раз, поэтому он не удивился. С самого начала меня не оставляли тревожные предчувствия. Вывезти из Хитроу контрабанду всегда было сложнее, чем ввезти. Безопасность у нас в Великобритании лучше, чем в Логане, поэтому я считала это задание неоправданным риском.

 Оставив в покое вилку, Мойра взглянула на часы и заторопилась:

 Когда я узнала об авиакатастрофе, то пришла в ярость. Я попыталась связаться с братом, но тщетно. Как они посмели сделать такое с Джеком?! И главное зачем? Они что, окончательно свихнулись? С политической точки зрения взрывать американский самолет полное безумие. Если об этом узнают, то все ополчатся против виновников теракта…

 Мойра зевнула.

 В этом-то и заключалась вся подлость задуманного…

 Не закончив фразу, она замолчала.

 Значит, вы думаете, что бомбу подложили не ваши друзья из ИРА, а их враги, — наконец сообразил Роберт.

 Конечно, — кивнула Мойра.

 Кто-то хочет дискредитировать ИРА, — задумчиво произнес Роберт.

 Вот именно! Когда я не смогла связаться с братом, то подумала, что его убили.

 «Где сейчас прячутся ее дети?» — промелькнуло в голове у Кэтрин.

 К счастью, Дермот позвонил мне вчера вечером. Он жив, но находится в бегах, прячется на конспиративной квартире. Он много не говорил, боялся, что мой телефон прослушивают…

 Ирландка сделала неопределенный жест руками.

 Кэтрин едва осознавала, что вокруг них едят и пьют люди, не имеющие ни малейшего понятия о конспиративных квартирах и прослушке.

 Джек не знал, что у него в сумке, — тихо сказал Роберт, обращаясь скорее к себе, чем к окружающим.

 Мойра кивнула.

 Он никогда не перевозил взрывчатые вещества. Это было против его правил.

 Кэтрин представила себе драку в кабине самолета.

 Вот почему Джек ничего не сказал, когда бортинженер полез в его сумку, — сказал Роберт. — Он и сам был в шоке.

 «Джека предали, как он в свою очередь предавал других», — подумала Кэтрин.

 Все разваливается просто на глазах, — поднимаясь со своего места, сказала Мойра. — Уезжайте домой, и поскорее.

 Опершись рукой о стол, ирландка наклонилась к Кэтрин. В нос американке ударил запах несвежего белья и затхлого дыхания.

 Я пришла сюда, потому что у наших детей общий отец. Не сделайте вашу дочь круглой сиротой.

 «Да, она права, — подумала Кэтрин. — У нас много общего, куда больше, чем мне хотелось бы. Наши дочери — единокровные сестры. Джек навеки соединил наши судьбы».

 Мойра выпрямилась, собираясь уходить. Кэтрин поняла, что видит ее, возможно, в последний раз.

 Расскажите мне о матери Джека, — поспешно попросила она.

 Он вам что, не рассказывал? — удивилась Мойра.

 Кэтрин отрицательно покачала головой.

 Я думала, вы знаете, — задумчиво произнесла ирландка. — Вчера, когда вы…

 Мойра замолчала, но затем все же сказала:

 Его мать сбежала из дому с любовником, когда Джеку было девять лет.

 А он утверждал, что она умерла, — сказала Кэтрин.

 Джек стыдился этого эпизода своей биографии, однако мать он, как ни странно, ни в чем не винил. Во всем, по его мнению, был виноват его отец, его жестокость и склонность к насилию. Только незадолго до смерти Джек признался мне, что у него есть мать.

 Кэтрин была слишком потрясена, чтобы говорить.

 Я должна идти, — решительно заявила Мойра. — Сидя рядом со мной за одним столом, вы многим рискуете.

 «За что Джек ее полюбил? — спрашивала себя Кэтрин. — Возможно, за характерный акцент, напомнивший ему о матери? Или я просто пытаюсь найти рациональное объяснение тому, что в принципе не поддается объяснению?»

 Роберт переводил взгляд с Мойры на Кэтрин и обратно. На его лице застыло странное выражение, словно в душе у него шла сейчас ожесточенная борьба.

 Что с тобой? — спросила Кэтрин.

 Роберт открыл рот, но так ничего и не сказал. Взяв со стола нож, он нервно застучал его колодкой по дереву.

 Что с тобой? — повторила свой вопрос женщина.

 Всего наилучшего! Извините, что все так получилось! — попрощалась Мойра с Кэтрин.

 Американка чувствовала, что ее бьет мелкий озноб. Сколько времени прошло с тех пор, как Мойра Боланд переступила порог ресторана? Три минуты? Четыре?

 Роберт посмотрел на Кэтрин и отложил нож в сторону.

 Подождите, — скорее приказал, чем попросил он Мойру.

 Женщина замерла на месте и медленно повернулась. Ее голова была склонена набок. В глазах читался вызов.

 Назовите имена других пилотов, замешанных в контрабанде, — сказал Роберт.

 В горле Кэтрин пересохло. Нервная дрожь усилилась. Она не сводила глаз с Роберта.

 Ты ведь обо всем знал? — хриплым голосом прошептала она.

 Он потупился. Кэтрин заметила, что он покраснел.

 Ты ведь знал об этом с самого начала? — не унималась женщина. — Ты пришел в мой дом, чтобы выведать больше? Скажешь, я не права?

 Мы знали только о том, что существует цепочка контрабандистов, — отозвался Роберт. — Мы подозревали Джека, но не были полностью уверены.

 Ты понимал, к чему может привести мое любопытство, и не предупредил меня.

 Он посмотрел на Кэтрин. В его взгляде читались любовь, чувство долга и горе от осознания того, что он потерял ее навсегда.

 Кэтрин встала из-за стола. Ее салфетка упала на пол. Резкость ее движений привлекла внимание окружающих.

 Я тебе доверяла, а ты!..

 Выйдя из дверей отеля, Кэтрин села в пустое такси. Пальто и весь ее багаж остались в номере, но ей было все равно.

 «Поменяю билет в аэропорту», — решила женщина.

 Во время поездки она пристально глядела на сложенные на коленях дрожащие мелкой дрожью руки, крепко сжатые в кулаки, отчего побелели суставы пальцев. Она ничего не слышала и не видела вокруг себя. Ярость и гнев бушевали в ее сердце. Кровь стучала в висках африканскими барабанами. Еще никогда Кэтрин не испытывала такой обжигающей душу ненависти. Единственным ее желанием было поскорее вернуться домой.

 Войдя во вращающуюся дверь, Кэтрин очутилась в многонациональной толчее Хитроу, где люди несутся, как сумасшедшие, навстречу друг другу без какой-либо видимой цели. Найдя кассу «Бритиш аэрвейз», женщина встала в очередь.

 Она твердо решила купить билет на другой рейс, во сколько бы ей это ни обошлось. С «Вижен» связываться она больше не станет. Ни при каких обстоятельствах.

 Стоя в очереди, Кэтрин ощущала иррациональное чувство загнанности и беззащитности. Быть может, Роберт догадался о ее намерениях и сейчас едет в Хитроу. Лучше всего купить билет и дождаться посадки в дамской комнате.

 Очередь двигалась медленно. Ее гнев поменял «точку приложения», и теперь Кэтрин с неприязнью наблюдала за медлительностью кассирш.

 Мысль отправиться в Малин-Хед тем же маршрутом, каким летел Джек, пришла ей в голову неожиданно. Женщина внезапно загорелась этой идеей. С каждой минутой необъяснимое желание полететь в Ирландию становилось все сильнее. Ее рука невольно прижалась к бешено стучащему в груди сердцу.

 Когда подошла очередь Кэтрин, она положила свой билет на стойку перед кассиршей.

 Какой ближайший рейс на Малин-Хед? — спросила американка.

 Руки Кэтрин были заняты грязным бельем: влажными полотенцами, мятыми простынями и дурно пахнущими носками, которые то и дело норовили выпасть из общего вороха на пол. Нагнувшись, женщина подобрала тряпку для мытья посуды, неизвестно каким чудом оказавшуюся на втором этаже. В который раз она пожалела, что не взяла с собой наверх корзины для белья. Это значительно упростило бы ее работу. Покрепче обхватив ворох грязного белья, Кэтрин направилась к лестнице. Проходя мимо спальни, она замедлила шаг.

 Склонившись над дорожным чемоданчиком, Джек укладывал туда свои вещи. Его руки двигались быстро, проворно выполняя ставшую привычной работу. Внимание Кэтрин привлекла голубая рубашка в желтую полоску, которую она никогда раньше не видела у мужа. Должно быть, он купил ее в свободной зоне аэропорта.

 Женщина приветливо улыбнулась. Джек выпрямился и опустил крышку чемоданчика. Та захлопнулась.

 Тебе помочь? — предложил муж.

 Кэтрин не ответила, погруженная в созерцание игры солнечного света на старом паркетном полу. Там, где полуденный свет попадал на полированную поверхность, образовывались яркие сверкающие пятна с оранжевым оттенком.

 Когда ты уезжаешь? — наконец спросила она.

 Минут через десять.

 А когда вернешься?

 Во вторник. Около полудня… Я вот подумал: может, нам стоит позвонить Альфреду Захайену? Пусть он приедет и посмотрит. По-моему, кран сейчас течет еще сильнее, чем на прошлой неделе.

 Волосы мужа не успели высохнуть после душа. Кэтрин с удовольствием отметила, что за последнее время Джек похудел. От наметившегося было небольшого животика не осталось и следа. Открыв стенной шкаф, муж снял с вешалки форменный китель и быстро накинул его на себя. Как всегда, Кэтрин была очарована аурой солидности и авторитета, которую придавала Джеку форма.

 Я буду скучать без тебя, — повинуясь душевному порыву, сказала женщина.

 Развернувшись, Джек вступил в круг солнечного света. Жена заметила темные круги вокруг его глаз.

 Что с тобой? — обеспокоенно спросила она.

 О чем ты?

 Ты выглядишь встревоженным.

 Ерунда. Просто у меня болит голова, — качая ею и потирая руками глаза, сказал Джек.

 Его лицо разгладилось.

 Может, примешь адвил? — предложила Кэтрин.

 Нет. Спасибо.

 Застегнув на змейку чемодан, Джек взялся за ручки, но замер. Казалось, он только что собирался сказать жене что-то важное, но затем передумал.

 Не отвози вещи в химчистку, — приподнимая чемодан с кровати, сказал он.

 Подойдя к Кэтрин, Джек задержал на ней свой взгляд чуть дольше, чем обычно делал, уходя на работу. Затем он наклонился, прижавшись своим кителем к вороху грязного белья в руках жены, и поцеловал ее в губы.

 Я сам займусь этим, когда вернусь во вторник.

 Полет прошел гладко…

 Взять напрокат машину оказалось делом несложным. Подгоняемая бушующим в ее душе нетерпением, Кэтрин тотчас же решила отправиться в путь.

 Только проехав по Антрим-роуд не одну милю, женщина осознала всю глубину черного юмора, заключавшегося в ее теперешнем положении…

 Аэропорт находился к западу от Белфаста, поэтому Кэтрин не имела сомнительного удовольствия лицезреть руины взорванных боевиками домов и испещренные пулевыми отверстиями фасады зданий, о которых она читала в газетах. Вдоль дороги тянулись вполне идиллические сельские пейзажи, и эта пастораль никак не вязалась с кровавым вооруженным противостоянием, унесшим так много жизней. Простенькие беленькие коттеджи, окруженные проволочной изгородью пастбища, линии телеграфных столбов, изредка встречающиеся тарелки спутникового телевидения… К удивлению Кэтрин, вздымающиеся вдалеке холмы меняли свой цвет в зависимости от освещения, пробивающегося через плывущие по небу облака. Земля, по которой она ехала, была древней, многое повидала на своем веку. По этим холмам прошлись ноги бесчисленных поколений. То тут, то там на вершинах ближайших к дороге холмов глаз Кэтрин различал отары белоснежных овец, насчитывающие не одну сотню голов. Склоны местами были распаханы, а вокруг полей зеленели живые изгороди.

 Чего Кэтрин никак не могла понять, так это причин, побудивших ее мужа вмешаться в старую вражду, вот уже столько лет раздирающую Северную Ирландию. Самонадеянность и любовь к Мойре побудили Джека стать участником этого кровавого конфликта. Теперь же, после его смерти, часть вины за поступки мужа и отца лежала, в определенном смысле, на членах его семьи.

 О религиозно-политическом противостоянии в Северной Ирландии Кэтрин знала немного. Порою скудные новости о новом всплеске насилия проникали на заголовки американских газет или в сводки ведущих информационных каналов. Кэтрин слышала о волне насилия на религиозной почве, потрясшей Белфаст в начале семидесятых годов прошлого столетия, о голодовках в знак протеста, о прекращении огня в 1994 году и нарушении временного перемирия. Единственное, о чем Кэтрин не имела ни малейшего понятия, так это о причинах, приведших к вялотекущей гражданской войне. Людей похищали. Начиненные взрывчаткой машины взлетали в воздух. Вооруженные боевики в масках вламывались в дома ни в чем не повинных людей другой веры или национальности. Что двигало поступками террористов? Что это за патриотизм, выродившийся в неприкрытый разбой? Иногда Кэтрин ловила себя на мысли, что боевики обеих враждующих сторон в чем-то похожи на религиозных фанатиков средневековья. Временами ей начинало казаться, что жестокость и глупость британских военнослужащих не имеют оправдания и способны вызвать в ответ только ожесточенное сопротивление.

 Кэтрин не особенно волновали причины, породившие конфликт. Куда важнее было понять, почему Джек ввязался в этот кошмар. Был ли покойный муж искренним приверженцем идей, за которые сражается ИРА, или он всего лишь позволил убедить себя в том, что их дело правое, а борьба справедливая? Может, это давало ему цель в жизни, делало ее менее тривиальной, менее серой? Безумная влюбленность, романтический идеализм, членство в подпольной организации, борющейся за «правое» дело, религиозность — все это, по мнению Кэтрин, составляющие другой, не известной ей жизни, которую вел Джек Лайонз. Любовь к Мойре Боланд неизбежно должна была привести его в ряды сторонников ИРА. Трудно представить себе, чтобы влюбленный мужчина смог противиться влиянию идей, за которые борется его любимая. Кэтрин уже не удивляло то, что Джек обвенчался с Мойрой в церкви. Куда непонятнее было, почему он не развелся с ней, с Кэтрин?

 Ответ напрашивался сам собой: он любил Мэтти.

 Были ли Джек и Мойра мужем и женой с юридической точки зрения? Является ли церковное венчание достаточным аргументом для того, чтобы объявить брак законным? Кэтрин не знала всех тонкостей британского законодательства, не знала, как ее муж провернул эту аферу, не знала и никогда не узнает…

 При выезде из Лондондерри она показала свой паспорт на контрольно-пропускном пункте и въехала на территорию графства Донегол Ирландской республики.

 Повернув на северо-запад, Кэтрин повела машину через местность, с каждой милей становившуюся все более безлюдной. Сельские домики попадались на пути все реже, а количество отар овец явно превышало число живущих здесь людей. В воздухе висел стойкий запах торфа.

 Согласно дорожным указателям впереди лежала деревня Малин-Хед, которая по-ирландски называлась Кионн Мхаланна. С каждой следующей милей пейзаж за окнами автомобиля становился все более диким и суровым. Появились холмы с крутыми склонами, высокие песчаные дюны, поросшие вереском, и гигантские валуны. Шоссе сузилось, превратившись в одностороннюю автомобильную дорогу. Кэтрин не сбавляла скорости, и на крутом повороте автомобиль занесло. Женщина успела вовремя затормозить, и машина не полетела в кювет.

 Была ли связь с Мойрой Боланд каким-то образом навеяна желанием вернуть мать, которая когда-то бросила маленького мальчика и ушла из дому? Безусловно. Мойра напоминала Джеку его мать. Даже сама ирландка в разговоре с Кэтрин дала понять, что отдает себе в этом отчет. Однако дальнейшие предположения о природе отношений Джека к двум его семьям, о мотивации его поступков тонули в непроглядном тумане. Кто может понять побуждения, заставившие мужчину поступить так, а не иначе? Никто. Кэтрин была уверена, что окажись ее муж сейчас жив-здоров, даже тогда она не смогла бы добиться от него вразумительных объяснений и оправданий его предательства. Ей оставалось лишь строить шаткие предположения и верить в то, что казалось в большей мере похожим на правду.

 В голове Кэтрин роились назойливые мысли. Пройдет немало месяцев, если не лет, прежде чем они перестанут донимать ее и жалить ее сердце, как рой кровожадных москитов… Мысль о том, что Джек утаивал деньги от нее и Мэтти, чтобы иметь возможность вести жизнь двоеженца, заставляла кровь шуметь в висках… Кэтрин вспомнился тот ужасный скандал, после которого пострадал монитор компьютера. Все эти годы она винила в случившемся только себя. Лишь сейчас женщина поняла двуличность, если не сказать подлость, своего мужа: регулярно изменяя жене, он имел наглость убедить Кэтрин, что это она вела себя неадекватно. Чем, интересно, Джек занимался за компьютером, когда она вошла в его кабинет? Переписывался со своей любовницей? Почему он так взвился и спросил, не хочет ли она развестись с ним? Может, Джек и сам подумывал о разводе?..

 Ей не давало покоя четверостишие, выписанное мужем из «Антрима». Потерял ли Джек бдительность и позволил своим отношениям с Мойрой Боланд проникнуть в его брак с Кэтрин? Или соперница уже давно незримо присутствовала в ее жизни? Сколько книг Кэтрин прочитала под влиянием мужа, не ведая, что их ему посоветовала его ирландская любовница? А сколько фильмов посмотрела? Этого она никогда уже не узнает.

 Свернув с шоссе, женщина направила свой автомобиль к северо-западной оконечности Ирландии. Кее удивлению, дорога стала еще уже — не шире, чем подъездная дорожка, ведущая к ее дому в далекой Америке. Внимательно следя за мелькающим за окном пейзажем, Кэтрин размышляла, почему ей никогда не приходило в голову, что у Джека есть любовница. Как может женщина долгие годы жить с мужчиной и так ничегошеньки и не заметить? Как говорится, простота — хуже воровства. Ответ напрашивался сам собой: умный и хитрый муж, изменяющий своей жене, сумеет все устроить так, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения. Кэтрин ни разу не учуяла запаха чужих духов, никогда не обнаруживала следов чужой помады на его рубашке. Даже угасанию сексуального интереса Джека к ней Кэтрин нашла вполне естественное объяснение.

 Опустив боковое стекло, женщина вдохнула полной грудью свежий воздух, пропахший морской солью и ароматами растений. Пейзаж за окнами автомобиля удивлял Кэтрин сочностью зелени. Такого буйства красок она не видела даже в Лондоне. Скалистый берег на фоне океана показался ей до боли похожим на родное новоанглийское побережье. Впервые за последнее время на душе стало легче, дышалось легко и свободно.

 Впереди показалась деревня.

 Въехав на главную улицу, Кэтрин сбавила скорость. Вот она! Эту картинку она уже видела по телевизору, вот только старый рыбак не маячил на этот раз перед входом в гостиницу.

 Женщина остановила машину на центральной деревенской площади, застроенной магазинами и богатыми домами. Вот здесь, должно быть, стоял оператор, а вот там — темноволосая репортерша под зонтиком брала интервью у рыбака. На белом, опрятного вида здании висела вывеска «Отель Малин».

 «Надо снять номер на ночь, — решила Кэтрин. — Перед обратным полетом в Лондон необходимо передохнуть, да и подкрепиться не мешало бы».

 Ее глазам понадобилось не меньше минуты, чтобы привыкнуть к царящей внутри полутьме. Единственным источником света, несколько рассеивающим мрачную угрюмость помещения, были тлеющие в камине угли. Напротив высилась темная громадина старой барной стойки красного дерева, окруженная высокими металлическими стульями с мягкими виниловыми сиденьями цвета беж. Окна были зашторены ярко-красными портьерами. Вдоль стен тянулись ряды низеньких столиков и мягких скамеек со спинками. Посетителей было немного — не более дюжины человек. Они пили пиво, играли в карты или читали газеты.

 Сев за барную стойку, Кэтрин заказала себе чашку чая. Почти тотчас же женщина с копной светлых волос подошла и уселась рядом с ней. Американка отвернулась и сделала вид, что рассматривает висевшие над кассовым аппаратом плакаты. Слишком поздно она поняла, что в баре полным-полно репортеров.

 Лицо женщины отражалось в большом зеркале, перед которым стояли ряды полных бутылок. Безупречный макияж, в котором безошибочно угадывалось влияние американской школы визажа.

 Их глаза встретились.

 Можно я куплю вам что-нибудь выпить? — тихо предложила Кэтрин незнакомка.

 Вдова сразу же поняла, что блондинка узнала ее, а теперь шепчет, боясь, чтобы и другие журналисты не догадались, что Кэтрин Лайонз в деревне.

 Нет. Спасибо.

 Репортерша представилась и назвала телеканал, на который работает.

 Телевизионщики и журналисты сидат здесь, в баре, — объясняла блондинка. — Родственники — в комнате для отдыха. Изредка к нам заходит чей-то отец или муж-вдовец пропустить стаканчик-другой. Сейчас мы уже не берем у них интервью. Всем надоело все до чертиков… и нам, и им… Извините, если мои слова показались вам жестокими.

 Думаю, даже крушение самолета может стать со временем утомительной рутиной, — сказала Кэтрин.

 Бармен поставил перед ней чашечку чая, а журналистка заказала полпинты смитвикского пива.

 Я узнала вас по фотографиям, — сказала она. — Разрешите выразить вам свои соболезнования.

 Спасибо.

 Большинство крупнейших телевизионных сетей и агентств новостей держат здесь своего человека. Мы тут застряли, пока власти не свернут спасательные работы.

 Кэтрин подождала, пока чай настоится, добавила в чашку побольше сахара и стала помешивать его ложечкой, чтобы напиток поскорее остыл.

 Вы не обидитесь, если я задам вам один вопрос: зачем вы сюда приехали? — спросила блондинка.

 Кэтрин сделала небольшой глоток.

 Не обижусь. Вот только я и сама не знаю зачем, — призналась она.

 У нее возникло сильнейшее искушение рассказать светловолосой журналистке о Мойре Боланд, о контрабанде и о бомбе, обо всем, что она узнала сегодня утром от любовницы Джека. Гнев все еще бушемл в ее сердце. Кэтрин не сомневалась, что ее собеседница будет на седьмом небе от счастья. Ее рассказ станет настоящей сенсацией, куда большей, чем утечка информации о содержании аудиозаписи переговоров экипажа разбмышегося самолета. После обнародования рассказа Кэтрин соответствующие органы вплотную займутся Мойрой. Ее, безусловно, арестуют и посадят в тюрьму. Однако Кэтрин вовремя вспомнила о маленьком мальчике, похожем на ее Мэтти в пятимесячном возрасте, и о Дирдри с любимой куклой по имени Молли, и слова застряли у нее в горле.

 Мой муж не кончал жизнь самоубийством, — наконец вымолвила она. — Больше я вам ничего сказать не могу.

 Мысли Кэтрин вновь вернулись к болезненной для нее теме вероломства Роберта. Профсоюз с самого начала подозревал Джека и послал своего человека следить за ней. Роберт использовал ее, подло и цинично, ждал, пока она не выдаст своей осведомленности о контрабанде неосторожным словом. В его задачу входило выведать у нее имена соучастников ее мужа.

 Поскорее бы добраться до места!

 Отодвинув в сторону недопитую чашку чая, Кэтрин встала из-за барной стойки.

 Подождите! — забеспокоилась журналистка. — Давайте поговорим.

 Нет, — твердо заявила вдова.

 Вы ведь направляетесь в Малин-Хед?

 Кэтрин промолчала.

 Блондинка вынула визитную карточку из своего портмоне и, перевернув ее, написала что-то на чистой обратной стороне.

 Когда доберетесь до пирса, спросите Дэнни Мура, — протягивая визитку Кэтрин, сказала журналистка. — Он отвезет вас к месту падения самолета. Я даю вам номер моего мобильника. Если передумаете, звоните в любое время. Я остановилась здесь. Если захотите, я куплю вам обед.

 Кэтрин взяла карточку и бросила на нее беглый взгляд.

 Искренне надеюсь, что вам недолго осталось ждать конца спасательных работ в этом захолустье, — вместо благодарности сказала она.

 Выходя из отеля, Кэтрин не смогла противостоять искушению и заглянула в комнату для отдыха. В кресле сидела женщина. У нее на коленях лежала сложенная газета. Невидящие глаза тупо уставились куда-то в пустоту. У камина стоял мужчина. Его руки были глубоко засунуты в карманы брюк. Взгляд был таким же пустым, как и у женщины.

 Сев в машину, Кэтрин еще раз взглянула на визитную карточку.

 У нее в голове выкристаллизовался план. Она не может защитить себя от действий, которые Роберт Харт предпринял или собирается предпринять против нее, но она хозяйка своей жизни и больше не позволит никому манипулировать собой. Как ни странно, но сейчас Кэтрин чувствовала себя куда увереннее, чем прежде.

 Если она скажет репортерше, что знает о причинах взрыва самолета, то двоеженство Джека перестанет быть секретом, а следовательно, Мэтти узнает все из телевизионных новостей. От такого морального потрясения ей никогда не оправиться. В этом Кэтрин была полностью уверена, поэтому разорвала визитную карточку на множество крошечных клочков.

 Судя по дорожному указателю, до Малин-Хед было рукой подать. Автомобиль проехал мимо полуразрушенных коттеджей, чьи полусгнившие соломенные крыши давно уже провалились. Несмотря на холодное время года, земля у подножия ближайшего к дороге утеса все еще зеленела густой травой. Между вкопанными жердями была протянута веревка, а на ней сушилось белье.

 «Хорошая погода», — подумала Кэтрин.

 Завернув за следующий поворот, женщина притормозила. Внизу раскинулись холодные воды Северной Атлантики. На горизонте маячил темно-серый силуэт судна. Над ним завис вертолет. Вокруг сновали ярко окрашенные рыбацкие лодки.

 «Спасательное судно», — поняла Кэтрин.

 Наконец-то она добралась до места падения самолета.

 Выйдя из машины, Кэтрин подошла к самому краю обрыва. Еще шаг, и она полетит в пропасть. Внизу простиралась почти вертикальная стена, состоящая из каменных глыб и глинистого сланца. С высоты трех сотен футов океан казался гладким, как зеркальная поверхность, только у самого берега волны разбивались о камни, образуя маленькие фонтанчики белесой пены. Узкая полоска песчаного пляжа. Красная рыбачья моторка, подплывающая к берегу.

 Кэтрин еще никогда не доводилось видеть более дикого, опасного и труднодоступного места.

 «Должно быть, в этих водах утонуло много людей», — пронеслось в ее голове.

 Она следила за рыбачьим судном, пока оно не скрылось за выдающимся далеко в море мысом Малин-Хед.

 Вновь сев за руль арендованного автомобиля, Кэтрин поехала по узкой дорожке, извивающейся вдоль берега. Она повернула голову чуть в сторону, чтобы не терять из виду красную рыбачью моторку. Дорога вывела к небольшой рукотворной бухточке, отгороженной от моря длинным бетонным пирсом.

 Остановив машину, Кэтрин заглушила мотор.

 Пришвартованные к пирсу рыбачьи лодки радовали глаз варварской яркостью своей окраски. Сочные оранжевый, голубой, зеленый и желтый цвета их бортов ассоциировались в восприятии Кэтрин скорее с солнечной Португалией, чем с туманной и холодной Ирландией. Красная лодка, подойдя к причалу, обогнула его и, войдя в гавань, благополучно пришвартовалась.

 Выйдя из машины, Кэтрин направилась к пирсу. Вход на причал охраняли мужчины в форме. Чуть дальше стояла группка людей в гражданской одежде. Кэтрин видела, как хозяин красной лодки выгрузил на бетон причала серебристый кусок металла размером с обыкновенный стул. Гражданские, как по команде, окружили обломок погибшего самолета плотным кольцом. Один из них сделал призывный знак водителю стоящего в начале пирса грузовика. Вскочив в кабину машины, шофер подогнал ее поближе. Общими усилиями металлический обломок погрузили в кузов грузовика.

 У входа на причал Кэтрин остановил охранник.

 Дальше проход воспрещен, мисс.

 Американка не узнала форму на мужчине. Однако кем бы он ни был — полицейским или солдатом, — у него был автомат.

 Я родственница погибшего, — уставившись на дуло оружия, сказала женщина.

 Сочувствую вашему горю, мэм. Для родственников у нас проводятся коллективные поездки на катере. Вы можете записаться на очередной рейс в отеле.

 «Словно круиз или экскурсия на место миграции китов», — борясь с возмущением, подумала Кэтрин.

 Мне нужно переговорить с Дэнни Муром, — попросила она.

 Ну… хорошо. Вот он… на голубом катере, — показал охранник.

 Кэтрин промямлила слова благодарности и быстро проскользнула мимо мужчины.

 Избегая смотреть в глаза людям в гражданской одежде, которые могли узнать ее, Кэтрин быстро преодолела расстояние, отделявшее ее от голубого катера. Было видно, что хозяин судна вот-вот отчалит.

 Подождите! — закричала она.

 Рыбак обернулся на крик. Он был молод. В левом ухе — золотая серьга. Темные волосы коротко острижены. Некогда светло-желтый свитер посерел от многолетнего воздействия соленой океанской воды.

 Это вы Дэнни Мур? — спросила Кэтрин.

 Мужчина кивнул.

 Отвезите меня на место падения самолета. Пожалуйста!

 Было видно, что он подумывает, как отделаться от женщины, не задев при этом ее чувств.

 Я вдова пилота, — быстро добавила Кэтрин. — Мне просто необходимо видеть это место. У меня нет времени ждать.

 Рыбак помог ей взобраться на борт и усадил на стоящий в рулевой рубке табурет.

 Кэтрин заметила, что один из гражданских отделился от своих товарищей и заспешил к лодке. Однако он не успел. Отвязав швартовый канат, Дэнни Мур нырнул в рулевую рубку и завел двигатель.

 Он что-то сказал Кэтрин, но из-за чудовищного шума мотора и свиста ветра за иллюминаторами она ничего не расслышала.

 Женщина огляделась. Все в рулевой рубке было вымыто и выскоблено. Нигде не было видно ни рыбьей чешуи, ни сетей, ни какой-либо другой рыбачьей снасти. Зачем ловить рыбу, если можно возить на место трагедии родственников погибших или просто любопытных? На этом, должно быть, можно неплохо заработать.

 Я заплачу вам, — пообещала Кэтрин.

 Не надо, — смутился рыбак. — Я не беру денег с пострадавших.

 Как только катер завернул за пирс, ветер стал крепчать.

 Женщина встретилась глазами с Дэнни Муром. Мужчина слегка улыбнулся.

 Вы родом из этих мест? — спросила Кэтрин.

 Да.

 Затем рыбак снова произнес незнакомое слово, возможно, название родного городка.

 Вы давно возите людей на место падения самолета? — перекрикивая рокот мотора, спросила женщина.

 С первого дня, — отводя взгляд от вопрошающих глаз американки, сказал молодой человек. — Вначале было трудно… эмоционально тяжело… Сейчас легче.

 Женщина не хотела думать о хаосе, который царил здесь сразу же после гибели людей.

 Хорошая лодка, — желая изменить тему разговора, сказала Кэтрин.

 Отличная!

 Речь Дэнни Мура во многом походила на речь Мойры Боланд. От этого американке стало не по себе.

 Она ваша?

 Нет. Катер принадлежит моему брату. Мы вместе ходим на нем в море.

 Что вы ловите?

 Двигатель судна издавал монотонный неприятный звук.

 Крабов и омаров, — ответил рыбак.

 Встав с табурета, Кэтрин повернула голову по направлению к носу судна. Навалившись всем весом своего тела на штурвал, рыбак изменил курс катера на несколько румбов. Женщина покачнулась, с трудом удерживая равновесие на высоких каблуках.

 Вы ловите крабов даже в такую промозглую погоду? — плотнее закутываясь в куртку, спросила она.

 Да, в любую погоду.

 Каждый день?

 Нет. Мы выходим в море в воскресенье вечером, а возвращаемся в пятницу.

 Трудная жизнь…

 Мужчина пожал плечами.

 Сейчас еще ничего, — сказал он. — Большую часть времени на Малин-Хед стоит туман.

 Чем ближе они подходили к спасательному судну, тем отчетливее становились видны отдельные детали. Вокруг места спасательных работ сновали ярко окрашенные рыбачьи лодки, казавшиеся кощунственно неуместными при столь трагических обстоятельствах. На палубе главного судна стояли водолазы в полной экипировке. В небе кружил вертолет.

 «Обломки самолета должно было разбросать на большое расстояние», — подумала Кэтрин.

 Вдалеке, за спиной Дэнни Мура, высился почти отвесный берег, ощетинившись острыми, как зубы акулы, скалами. Даже в солнечную погоду он производил гнетущее впечатление, что же говорить о серых, туманных днях! Сплошная готика и никакого просвета. Побережье у Фортуна-Рокс отличалось большей гостеприимностью. Впрочем, и там стояли на берегу жадные до сенсаций репортеры, смотрящие на своих коллег через Атлантический океан.

 Этот радиомаячок установлен на месте, где водолазы нашли кабину самолета, — сказал рыбак, указывая рукой на качающийся на волнах буй.

 Да?! — вздрогнув, воскликнула Кэтрин.

 Выйдя из рулевой рубки, она перегнулась через поручни левого борта, вглядываясь в казавшуюся спокойной, но в то же самое время постоянно колышущуюся поверхность океана.

 «Человек меняется каждый день, — думала женщина. — Сегодня он один, а завтра другой».

 Над темными водами океана кружились чайки. Кэтрин прогнала из головы страшную догадку, объясняющую, что привело сюда птиц.

 «Что реально, а что всего лишь иллюзия?» — думала она, безрезультатно обшаривая глазами колышущуюся вокруг стихию.

 Кто настоящая вдова — она или Мойра Боланд? Джек и Мойра были обвенчаны в церкви. Ее соперница знала правду о матери Джека, о его трудном детстве. Она знала о существовании Кэтрин, в то время как Кэтрин пребывала в неведении.

 Была ли Кэтрин его настоящей женой, той, которую он защищал от горькой правды, ту, которую он не покинул даже после того, как влюбился в другую женщину?

 Чем больше она узнавала о погибшем муже, тем чаще задумывалась о том, кем Джек был на самом деле, тем более и более основательно переосмысливала свою жизнь.

 Каждый новый факт, проливающий свет на тайную жизнь Джека Лайонза, медленно, но неуклонно менял ее отношение к прошлому и настоящему. Так фольклорный рассказ, переходя из уст в уста, постепенно переделывается, переосмысливается, и, если изменений становится слишком уж много, на свет появляется совсем другой рассказ, мало чем напоминающий первоисточник…

 Дэнни включил мотор, и лодка вздрогнула, покачнулась. Кэтрин схватилась руками за поручни.

 «На самом деле Джек не был моим мужем», — подумала она.

 Женщина перевела взгляд наверх, на кружившийся в небе вертолет.

 Однажды Кэтрин видела, как над водами залива Фортуна-Рокс низко летел большой самолет. День выдался солнечным, но утренний туман все еще клубился над водой. Толстая, отливающая серебром сигара казалась женщине ужасно громоздкой и неуклюжей. Как может такая громадина подниматься в воздух, не рискуя упасть от малейшего порыва ветра?

 «Джек должен был знать, что погибнет, — думала вдова. — В последние несколько секунд перед взрывом он все понял. Перед смертью он выкрикнул имя Мэтти».

 Кэтрин ничуть не сомневалась, что все так и было.

 Сколько времени она провела, стоя у борта катера и вглядываясь в сокрытые мраком океанские глубины, женщина не знала. Время потеряло для нее всякое значение. Судно все кружило и кружило по замкнутому кругу…

 Скоро она полетит обратно домой и первым делом поедет к Джулии. Она увидится с дочерью и скажет ей: «Поехали домой». Теперь ее жизнь будет всецело посвящена Мэтти. Иного ей не дано.

 Сняв обручальное кольцо, Кэтрин бросила его в воду.

 Она понимала, что водолазы никогда не смогут найти останки ее мужа. После такого взрыва ничего не осталось.

 С вами все в порядке? — высовываясь из рулевой рубки, встревоженно спросил рыбак.

 Одной рукой он все еще держался за штурвал. Лоб пересекали глубокие морщины.

 Кэтрин улыбнулась и кивнула ему.

 Разлюбив, она избавилась от страшного бремени.

 Джек надел обручальное кольцо ей на палец. Его рука на мгновение застыла, а затем опустилась. Успокоение и тихая радость заполнили сердце девушки. Торжественные слова гражданской церемонии опьяняли ее. Кэтрин скосила глаза на пальцы любимого, покоящиеся на сверкающем серебряном подносе для обручальных колец.

 Купленный накануне бракосочетания костюм смотрелся на Джеке как-то странно. С одной стороны, он подчеркивал его природную мужественность, с другой, девушка так привыкла видеть Джека одетым в летную форму, что смена одежды создавала иллюзию, будто перед ней незнакомец. На Кэтрин было вискозное платье в цветочек, пошитое так, чтобы скрыть небольшой животик невесты: доходящая до колен юбка, короткие рукава, небольшие подплечники… Платье до сих пор пахло складом. На голове — шляпка персикового цвета, подобранная под цвет платья. На тулье шляпки — серовато-синий шелковый цветок, прекрасно сочетающийся с рисунком на ткани платья.

 Из коридора доносилась приглушенная человеческая речь. Это следующая на очереди пара выражала свое нетерпение. Кэтрин подняла голову и поцеловала Джека. Поцелуй вышел слишком официальным.

 Я всегда буду любить тебя, — сказал муж.

 Дом располагался высоко в горах.

 Температура снижалась с каждой проеханной милей. Кэтрин пришлось накинуть себе на плечи поверх желто-оранжевого платья кожаную куртку мужа. Свадебная улыбка не сходила с ее губ, словно навечно запечатленная на ее лице фотоаппаратом. Машину тряхнуло, и голова новобрачной качнулась из стороны в сторону. Мысли Кэтрин были заняты предстоящей «первой брачной ночью». Впрочем, она сомневалась, что такое определение приемлемо в их ситуации: как-никак, а они уже довольно давно живут вместе. Что она почувствует? То же, что и всегда, или «первая брачная ночь» привнесет в ее ощущения какую-то новизну?

 Сухой западный ветер трепал ее волосы. Ощущение было не из приятных. Кэтрин так привыкла к влажному морскому воздуху Эли, что, оказавшись в непривычном для себя климате, чувствовала, как ее кожа высыхает и стягивается.

 Все выше и выше…

 Стемнело. Лунный свет посеребрил покрытые невысокой растительностью скалы. Темные тени поползли от небольших валунов.

 Вдали замерцал огонек…

 В камине пылал огонь. В ванной комнате они обнаружили металлический душ и умывальник с розовой керамической раковиной. Джек казался несколько разочарованным спартанской обстановкой жилища. Похоже, он ожидал чего-то большего.

 Мне здесь нравится, — заверила его Кэтрин.

 Она села на кровать. Под тяжестью ее тела пружины скрипнули и прогнулись. Глаза девушки удивленно расширились.

 Джек рассмеялся.

 Милая хижина! — сказал он.

 Они раздевались при свете горящего камина. Ослабив узел галстука, Джек одним движением стянул его с себя. Пуговицы рубашки расстегнуты. Звякнула пряжка пояса. Брюки упали на доски пола.

 «Если бы мужчины только знали, как они выглядят в носках, то тотчас же выкинули бы это убожество», — подумала новобрачная.

 Дрожа от холода, они нырнули в кровать и крепко прижались друг к другу. Джек укрыл их горой тяжелых ватных одеял — единственной роскошью, доступной им в этой дыре.

 Кровать скрипела при малейшем движении. Они лежали, сжимая друг друга в объятиях. Их движения были медленными и размеренными. Казалось, что они исполняют какой-то древний ритуал, старинный танец любви.

 Я вас люблю… вас двоих… — простонал Джек.