Когда человек в белой шляпе вошел в салун, все голоса смолкли, и присутствовавшие как один повернулись к нему. Человек в белой шляпе бросил на стойку деньги, бармен быстро наполнил стакан. Рука бармена, показанная на экране крупным планом, подрагивала. Человек в белой шляпе залпом выпил стакан.
— Кто? — процедил он сквозь зубы. Это прозвучало так, словно спрашивал не он, а кто-то другой. Он повернулся, положил на стойку локти, охватил цепким взглядом сидящих за столиками и произнес еще раз:
— Кто?
Под взглядом его голубых глаз, почти неестественно голубых — хотя остальные цвета на экране были переданы безупречно, — люди в салуне стали чувствовать себя неуверенно. Заикаясь они начали уверять, что все это дело рук Кули: он убил фермера и он же похитил его дочь-блондинку.
Узнав все, человек в белой шляпе покинул салун. Он шел спокойно, но люди за столиками на экране и зрители в зале понимали, что это спокойствие чревато смертью. Он проверил подпруги и галопом ускакал из деревни. Путь его лежал к отвесным скалам. Туда, где приканчивают злодеев. Такой же конец был уготован и Кули. Это знали и зрители, это знал, похоже, и человек в белой шляпе. Он загородил Кули дорогу, дал ему возможность выстрелить первым, а затем бросился за выступ скалы. Кули еще успел извиниться перед пленницей за свое гнусное злодеяние, сославшись при этом на тяжелое детство: мать убили индейцы, отец с горя запил, и потому ему, Кули, все равно где умереть, здесь или в другом месте, — ведь его жизнь не нужна никому. И лишь после этого его настигла пуля человека в белой шляпе. Он поднял в седло красавицу блондинку и поскакал обратно в деревню, где за это время возле салуна уже собралась толпа. Никто не знал, о чем думал человек в белой шляпе. Но когда девушка, спрыгнув с лошади, бросилась в объятия молодого фермера, его взгляд устремился куда-то в даль. Охваченные радостью, люди уже не обращали на него внимания. Он повернул коня и поскакал прочь из деревни.
В зале зажгли свет, зрители стали подниматься со своих мест, а он все еще видел перед собой взгляд человека в белой шляпе, бросившего поводья на шею коня, уносившего его в одиночество. Он не думал о жене, которая шла за ним следом. И лишь в коридоре, когда она сказала, что оставила в зале зонт, вспомнил о ее существовании.
Он подождал, пока опустел зал, и возвратился за зонтом. Она приняла его с улыбкой благодарности. С неподвижным лицом он прошел мимо нее к лестнице, подтянул брюки, вынул из кармана пачку сигарет, встряхнул ее, вытащил губами сигарету, чиркнул зажигалкой и понял, что жена находится где-то сзади, что она смотрит ему в спину. Выйдя на улицу, он остановился. Она догнала его, сказала:
— А дождь кончился, — и взяла его под руку.
Он отстранился. Она съежилась, почувствовав за собой неясную вину. Но, полная решимости спасти остаток вечера и ночь, пошла рядом с ним. Через какое-то время она спросила:
— Тебе понравился фильм?
Он отлично знал, что она не любит такие картины и что ей все равно, понравился ему фильм или нет. Просто ей хотелось с ним говорить. Очень хотелось.
Он выплюнул сигарету, сказал:
— Мы можем еще выпить пива.
— Пиво есть у нас в холодильнике, — сказала она. — Пойдем, дома уютнее.
— Сейчас я не хочу домой, — сказал он.
Она опустила голову и снова молча пошла рядом. Он сказал:
— Краски хорошие. Да и снято неплохо.
— Я тоже подумала об этом, — с готовностью отозвалась она. — Если тебе еще хочется пива, то давай выпьем, но где?
Он почему-то вспомнил свою бухгалтерию. Шорфа, сидящего за конторкой, и маленького Шнеккенбергера, рассказывающего скучные анекдоты. Они оба были старше его. В десятичасовой перерыв он ходил за бутербродами, иногда Шорф просил его купить еще пачку «Кэмела».
Человек в белой шляпе. Человек в белой шляпе.
Она снова взяла его под руку. На этот раз он не противился. Он сказал:
— Это психологический фильм. Большинство этого совсем не поняло.
— Ну конечно же, — ответила она, пытаясь идти с ним в ногу.
— Кули сделался преступником, потому что у него было тяжелое детство.
— Правильно, — сказала она. — Когда он ускакал, я тоже подумала об этом.
— Я сразу чувствую психологический фильм, — сказал он.
— Да, конечно.
Она подвела его к освещенной витрине магазина.
— Иногда люди считают, что если в фильме мало действия, то он скучный. Но ведь здесь все дело во внутреннем воздействии.
— Да, ты прав, — отозвалась она. — Тебе нравится это пальто?
— Какое?
— Коричневое. С меховым воротником. Правда, оно бы мне подошло?
— Не знаю, — сказал он. — Ведь и шериф побоялся сказать. Это так типично.
— Для меня оно, пожалуй, немного темновато.
— Темновато, — повторил он. — Вот здесь мы можем выпить пива.
Они зашли в кафе, он заказал пиво. Она сказала, что не знает, что взять, и улыбнулась официантке. Может, апельсиновый сок.
Он сказал:
— Возьми тоже пива.
И она быстро повторила:
— Да, и мне пива.
Продолжая улыбаться, она через стол протянула ему руки. Несколько секунд он не замечал их, и они лежали на красной скатерти стола. Потом он положил на них свои. Он проделал это серьезно и спокойно. Она спросила:
— А она тебе понравилась?
— Кто?
— Ну та, в фильме.
— А, в фильме, — сказал он, погладил рукой бокал и выпил.
— Она стройнее меня, — сказала она. — Некрасивая, по стройная. Стройнее, чем я.
— А, — сказал он, — ох уж эти актрисы.
— А ведь и во мне тоже пятьдесят шесть кило, — сказала она, сжав его руки. — Пойдем домой?
«Нет, лучше не сегодня», — подумал он и ответил:
— Я хочу еще пива.
Она выпустила его руки. На ее лице он увидел разочарование. Он больше не думал о человеке в белой шляпе и почему-то снова вспомнил Шорфа. Человеку за пятьдесят, и что в таком возрасте ждать от жизни?
— Не буду пить больше, — сказал он, подозвал официантку и расплатился.
На улице она снова взяла его под руку. Он сжал ее руку, она сказала:
— Про пальто это я только так говорила. Оно мне совсем и не нужно. Главное, чтобы человек был счастлив. Правда ведь?
— Конечно правда, — ответил он.
У тротуара он увидел свою машину, стал искать ключи и подумал: «Пятьдесят шесть кило, и как это ей только удается. А ведь она ничего. Вполне ничего». О человеке в белой шляпе он больше не вспоминал.
Перевод М. Сеферьянца