САМЫЙ ВАЖНЫЙ ВОПРОС ВСЯКОГО МИРОВОЗРЕНИЯ.
Все, с чем мы имеем дело в своей жизни, когда-то возникло. Мы празднуем наши дни рождения. Мой родной город Франкфурт-на-Майне возник во времена древних римлян. Одни задаются вопросом, с каких пор на нашей Земле существует жизнь, когда появился человек. Другим не дает покоя проблема, как долго существуют Земля и Солнце. Словом, все, что мы видим, с чем сталкиваемся, имеет начало и конец.
Мы не только празднуем свой день рождения, но знаем также, что у каждого из нас есть мать и отец, которым мы обязаны этим днем. Город Франкфурт не с неба свалился; римляне и германцы строили здесь дома. Ну а как обстоит дело с нашей Землей? Что, и у нее есть «мать» и «отец»? Как обстоит дело с Солнцем? Кто его создал? Пожалуй, каждого из нас хотя бы однажды занимал этот вопрос.
На этот вопрос религия и определенное направление философии отвечают иначе, чем мы, марксисты.
Здесь нам надо первым делом объяснить одно иностранное слово, с которым, вы, читатель, может быть, уже встречались или наверняка еще встретитесь. Я имею в виду слово «философ» или «философия». Оно пришло из древнегреческого языка. Буквально оно означает «любовь к мудрости» или «любитель мудрости». Возможно, среди вас найдется девушка по имени Софья. «София» — значит «мудрость» или «мудрая». А словечко «филео», которое присутствует во многих иностранных словах, означает «люблю» в смысле сильной заинтересованности чем-то.
Но не является ли каждый из нас, по крайней мере временами, другом мудрости, стремящимся к знанию? Тогда получается, что каждый из нас — философ, даже тот, кто не подозревает об этом.
В известном смысле так оно и есть. Философы — это не только люди, которые ведут замкнутый образ жизни и говорят непонятные речи. Всякий человек, который хочет знать чуточку больше того, что мы усваиваем непроизвольно, кто стремится заглянуть за кулисы мира, кто хочет знать, что скрепляет этот мир изнутри, чем обусловлены постоянное становление и исчезновение, ставит мировоззренческие, философские вопросы. Рано или поздно их ставит каждый из нас.
Кто хоть раз не спрашивал себя: существует ли этот мир вечно, или же он сотворен богом? Способны ли мы действительно познать мир и воздействовать на него? Происходит ли все только по воле случая или же по каким-то законам? Под силу ли нам, людям, изменять условия своей жизни? Кто ставит такие вопросы и определенным образом на них отвечает, тот начинает философствовать.
Что я подразумевал, когда говорил, что философ тот, кто отвечает на такие вопросы известным образом? Чтобы разобраться в этом, рассмотрим сначала такую проблему.
Является ли мир чьим-нибудь творением?
Итак, было сказано, что на вопрос о том, кто создал наш мир, имеется ответ, который дает религия и одно известное направление в философии. Как звучит этот ответ? Примерно так: вначале бог носился над бездной и сотворил из нее небо и землю. У простого народа создавалось впечатление, что бог — это престарелый, необычайно сильный мужчина с окладистой бородой. Образованным же людям последователи упомянутой философии преподносят это положение на другой лад. Им известно, что может возникнуть вопрос: позвольте, а кто, собственно, сотворил самого пожилого мужчину с окладистой бородой, который якобы создал мир? Уж тот-то некто, наверное, был всегда? Короче говоря, для тех, кто мог бы задавать подобные вопросы, названные философы имеют наготове более «тонкий» ответ.
Что же они говорят? Этого бога, эту изначальную основу мира нельзя представлять себе так телесно. Бог есть нечто чисто духовное, некая чисто духовная сила. Она-то и создала мир. И они поясняют: штука со старым мужчиной была придумана тогда, когда люди еще не умели мыслить научно. Тогда они за всем, что происходило, усматривали действие личностей, богов, которых они могли представить себе только как громадных и необыкновенно сильных, как правило, весьма достойных старых людей (по большей части в образе мужчин). А сегодня, утверждает это философское направление, можно отказаться от столь ненаучного очеловечивания природных процессов. Мы, говорят они, исходим не из того, что первооснова мира является чем-то вроде сверхчеловека, а видим в ней некую особенно могучую духовную силу. В религии эта сила называется богом, мы же, философы, предпочитаем другое понятие. Для нас понятие «бог» слишком очеловечено, слишком ненаучно. Мы охотнее употребляем понятие «дух» или, если использовать иностранное слово, понятие «идея».
И далее они говорят: подобно тому как нельзя ни увидеть, ни понюхать, ни попробовать на вкус или на ощупь мысль, точно так же нельзя этого сделать и с чисто духовной силой, из которой происходит мир со всеми его солнцами и землями, со всей его жизнью. Эту духовную силу не следует представлять себе как гигантского человека, вообще как тело. Напротив, она является «идеей».
Здесь опять надо объяснить иностранный термин. Слово «идея» тоже пришло из древнегреческого языка. Там оно обозначает явление, образ, картину. Вы сами видите, что оно служит камнем преткновения для философов, о которых идет речь. Дух невозможно узреть. Но для его обозначения они выбирают слово, которое означает «картина». Доводилось ли вам хоть раз видеть картину, которую невозможно увидеть?
Давайте поставим вопрос: а как, собственно, могла зародиться мысль, что мир создан всемогущим богом или всемогущим духом?
Несколько слов о религии.
Слово «религия» латинского происхождения. Буквальный перевод («religo» — привязываю, связываю) не слишком помогает понять суть явления, о котором мы толкуем. Имеется в виду «связывание», «соединение», вплетение человека в некоторый более великий, более высокий порядок, определенный богами или богом. Возникновение религии обусловлено целым рядом причин. Мы хотим остановиться на важнейших.
В отдаленнейшие времена, когда появились люди, у них не было никакой возможности раздумывать над вопросом, откуда взялся мир. Представим себе первобытных людей. Они были в постоянном страхе и заботах о том, где и как раздобыть что-нибудь поесть и во что «одеться», как уберечься от хищников и от непогоды. С утра до вечера они вели жестокую борьбу за существование. Эпидемии, болезни свирепствовали между ними. Первобытные люди не знали оружия, которое позволяло бы им охотиться за быстроногими животными. В древнейшую эпоху существования человека не был приручен и огонь. Следовательно, времени на мудрствования и размышления о вопросах вроде: «Откуда взялся мир»? — в ту пору у людей не было. Поэтому тогда не существовало ни религии, ни философии или чего-либо им подобного.
Однако со временем благодаря совершенствованию оружия, орудий труда условия жизни людей улучшались. Они могли выгадывать немного времени и больше размышлять о себе самих, об условиях своей жизни. Совершенно естественно они пришли примерно к таким воззрениям.
1. Мы видим сны. В сновидении мы можем встретиться с людьми или животными, которые давно уже умерли. Во сне мне может казаться, что я нахожусь совершенно в другом месте, чем мое тело. Не значит ли это, что в теле человека есть нечто, что может отделиться от него и, к примеру, пережить его смерть? Так возникло представление о том, что в нашем теле присутствует душа, что она остается жить после смерти нашего тела. Предполагалось, что душа является существующей в нас таинственной жизненной силой, то есть во всяком случае представляет собой нашу подлинную сущность. А когда мы умираем, то с последним вздохом она отлетает из нашего тела. И если тело умирает, то душа эта остается жить. Поэтому в сновидениях нам могут являться неумершие души покойных. Наша душа — нечто более важное, чем наше тело.
2. Таким образом возникло представление о бессмертной душе. Напрашивается вопрос: а где обитает душа после смерти нашего тела? Во всяком случае, в каком-то другом мире, чем наш. В ходе человеческой истории произошло нечто чрезвычайно важное (о причинах этого процесса я скажу позже): в обществе образовались вышестоящие и нижестоящие группы людей. Жизнь вышестоящих представлялась не только более благородной, но и более благополучной. Люди все больше связывали этот высший жизненный уклад с духовным началом. Ибо умственная работа легче, чем грубый, мучительный физический труд. Но она, умственная работа, была привилегией господ. Словом, она представлялась более важной, чем физическая. И что же из этого получилось? А то, что местом, где якобы находятся после смерти наши духовные силы, стали считать «небеса», вознесенное над людьми царство духов.
3. Когда мы рубим дерево, оно трещит и стонет. Надо полагать, люди наделяли природу своей собственной способностью ощущать: не ощущает ли дерево боль? Нет ли у него души, как и у нас? Раз духовное сильнее, чем телесное, то не будет ли мстить нам дух срубленного дерева или убитого на охоте зверя? Отсюда недалеко и до обобщения этой мысли: молния, падающий с неба огонь и раскатывающийся вслед за тем грозный голос природы обожествлялись так же, как и другие природные процессы. Люди стали мыслить природу наделенной жизнью, одушевленной. А поскольку душа казалась древним людям более важной, чем тело, то, по их мнению, и в природе все обстояло точно так же. В соответствии с этим взглядом более важно не само дерево, а его дух.
4. К этому добавляется очень важный опыт людей: своим трудом они превращают природные вещи в полезные для себя предметы. Прежде чем приступить к работе, мы сначала обдумываем ее. Мы возводим дом в уме, прежде чем строить его. В этом тоже ищут доказательство того, что духовное имеет преимущество над телесным. А почему так не должно быть в природе? Почему эта таинственная духовная сила, скрывающаяся во всех природных вещах и за ними, не может быть тем, что поистине «обрабатывает» и целесообразно формирует всю природу, подобно нашему духу в процессе труда?
Но что происходит, когда мы формулируем эту мысль? Человек переносит на всю природу свою собственную роль изобретателя, работника, который изменяет природу сообразно своим планам и целям. Так возникает представление о неком действующем за природой (духовном) строителе и творце мира.
5. Однако эта таинственная сила, этот творец природы относится к нам то хорошо, то плохо — в зависимости от обстоятельств, от того, видимо, насколько мы портим ему дело. В точности узнать это нам не дано. Нам остается лишь просить это божественное существо быть милосердным к нам. А как нам его благожелательно настроить? Наверное, так же, как мы располагаем к себе наших соседей, когда навещаем их. Что мы делаем, когда приходим к ним? Мы изъявляем свои мирные намерения. Мы показываем им, что хотим жить в дружбе с ними. Более того, мы приносим им подарки, и, конечно, такие, которым они рады. Лучше всего что-нибудь из съестного, еды ведь всегда в обрез. Почему бы нам не дать чего-нибудь поесть и природным духам? Кусок мяса, например. Принесем им в жертву животное или даже человека, ребенка или пленного!
Все это — иллюстрация к тому, как из жизненных условий первобытных людей, их незнания самих себя и природы возникают религиозные представления.
6. Историческое развитие человека шло вперед. Со временем сложилось такое положение, когда человек стал производить сначала немного, а потом в возрастающей степени больше того, что нужно было непосредственно для поддержания его физического существования.
Это имело огромные последствия для всего дальнейшего развития человечества. Если человек производит больше, чем безусловно нужно для поддержания его собственной жизни, то трудом всех может быть произведен излишек. Что с ним делать? Можно, например, совершить некий отбор. Все вы знаете таких ребят из вашего класса или группы, которые понимают что-ни- будь лучше, чем остальные. Так было и тогда. У одного зорче были глаза, он лучше разгадывал следы. Другой быстрее бегал, третий был сильнее в борьбе и т. д. Отсюда можно было действовать так. Ты, следопыт, освобождаешься от определенных работ, но должен читать следы для всего племени. За твою работу для общины она выделит тебе долю из избытка, чтобы ты мог жить и заниматься своим особым поручением, не тратя время на другие дела.
Так появились особые выделившиеся из общности группы. Они непременно работали на общину, но уже не обязательно в смысле тяжелого физического труда. Были такие, которые наблюдали за небом. Они обязаны были следить за погодой. Разумеется, это было очень важно для племени. Ведь все его планы зависели от того, пойдет дождь или нет. Если погода плохая, то труднее охотиться — сложнее распутывать следы и т. д. Из числа этих созерцателей неба вышли первые священ- нослужители. Этим работникам скорее умственного, чем физического труда обязана своими самыми первыми зачатками современная наука.
7. Однако все это лишь одно из великих последствий того факта, что люди постепенно стали производить своими руками больше, чем нужно было непосредственно для поддержания их существования. Другим, чрезвычайно важным последствием, с которым мы имеем дело вплоть до сегодняшнего дня, было следующее.
Если один человек может производить больше, чем безусловно необходимо ему самому, то может случиться, что другой человек отберет у него этот излишек и станет жить им, то есть за счет труда другого. Это присвоение произведенного излишка, прибавочного продукта рабочего другим человеком, который не трудится сам, а живет таким прибавочным продуктом, марксизм называет эксплуатацией.
Эксплуатация возникла много тысяч лет назад. Из вождей племени, священнослужителей и другой знати образовался класс людей, которые жили за счет прибавочного продукта, созданного прочими членами племени.
Но какое отношение это имеет к религии? Господствующие слои сделали духовный труд своей привилегией. Известную роль при ее обосновании играло и представление, будто духи имеют свое пристанище на небесах, наверху (!). Господа говорили угнетенным, будто мир по необходимости устроен так, что существуют вожди и подчиненные, высшие и низшие, господа и угнетенные. Укреплению их господства служил взгляд, что царь является сыном бога или богини. А значит, посягательство на царя становилось посягательством на бога, навлекавшим страшные кары.
Вот так с вышеназванными условиями соединились мощные общественные стимулы, а в совокупности все это и привело к возникновению религии. Господствующие слои скоро поняли свой интерес и поставили религию на службу ему: им весьма выгодно было проповедовать, что в бедах, лишениях рабов, эксплуатируемых повинен неисповедимый естественный рок, что не стоит противиться ему, а надо покориться своей судьбе и молиться богу.
Разве не выгодно было господам внушать беднякам: этот мир не столь уж важен? Намного важнее, говорили они, другой мир — бестелесный мир душ: «Там вам воздастся за лишения в этом мире. Вы попадете на небо». В Библии нашел выражение и протест угнетенных против угнетателей. Но он зачастую направлен по ложному пути. Скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, говорится в ней, чем богатый попадет на небеса. И бедняки всю жизнь не покладая рук работали с мыслью о том, что им уготована счастливая вечность в небесной стране душ, в то время как богатые будут мучиться в адском огне. Разве это не тонкий трюк?
А теперь подумайте вот о чем. Священнослужители, прорицатели будущего, первые врачи и исцелители, короче говоря, те, кого мы сегодня называем интеллигентами,— на чьей стороне они неизбежно стояли тогда, раз они располагали средствами к жизни, а своими руками не производили их? Интеллигенты поневоле стояли на стороне угнетателей. Ради сохранения отношений, при которых они, как и их могущественные заказчики, пользовались привилегиями, они распространяли соответствующее мировоззрение. И какое же мировоззрение было для них предпочтительнее? Исходя из всего сказанного, ответ может быть только один.
Угнетатели и состоящие у них на службе интеллигенты занимались преимущественно умственной деятельностью. Не следует ли из этого, что они были убеждены, что духовный труд важнее, чем физический? Нельзя сказать, чтобы такая точка зрения была совершенно лишена основания: кто пытается взять дело нахрапом, обычно ничего не добивается. Прежде чем приступить к работе, надо пошевелить мозгами и составить себе какой-то план, какую-то идею.
Впрочем, не следует забывать о том, что разделение труда увеличивает его эффективность. Это относится и к разделению труда на умственный и физический. Оно значительно ускорило общественное развитие. Но вместе с тем утвердилось мнение, что идея важнее, чем грубая работа. А оно создает почву для распространения определенного мировоззрения: человек ведь сам создает свою жизненную среду, значит, думали необразованные люди, точно так же сотворен и мир. Просто мир намного больше, поэтому его творец представлялся в виде особенно громадного и сильного человека. Подобный образ мыслей может быть изложен и в более тонкой форме: раз созданию вещей предшествует духовная работа, раз духовная работа является более высокой формой труда, то и мир, стало быть, создает духовная сила, идея. Вот так совершенно естественно возникает мировоззрение, согласно которому решающее значение имеет духовное, идеальное начало (идеализм). О том, что такое идеалистическая (и материалистическая) философия, будет сказано ниже.
Каков самый важный вопрос всякого мировоззрения?
Но существует еще совершенно другой ответ на вопрос о происхождении нашего мира. Об этом мы и поговорим сейчас еще раз. Мы уже познакомились с термином «философия». Философы — это люди, которые занимаются всем на свете: солнцем, луной и звездами, действительной жизнью и мнимой жизнью после смерти, историей, государством — словом, всем, что существует, а нередко и вещами, которых не существует. От этого у человека, который хочет заняться философией, голова может пойти кругом. Возможно, он скажет в сердцах словами из гётевского «Фауста»: «Час от часу не легче мне, и словно голова в огне». Неужели нет ничего такого, что облегчило бы ориентировку в этом сбивающем с толку многообразии?
Действительно, такой ориентир есть. Вопрос о нем является одной из самых важных философских проблем. Фридрих Энгельс, друг Карла Маркса, вместе с ним создавший учение научного социализма, назвал его основным вопросом философии. Теперь после всего того, что мы обсудили, можно понять этот вопрос. Я изложу его своими словами.
В философии в конечном счете речь всегда идет о том, чтобы ответить на вопрос: в каком отношении находятся друг к другу природа и дух, бытие и сознание? Что из чего развивается? Что первично — природа или дух?
В зависимости от того, какой ответ дается на этот вопрос, философы распадаются на два больших лагеря. В одном лагере утверждают: вначале была природа. В процессе развития природы возникли живые существа. В процессе развития жизни возникли люди. Люди развили свое сознание, свой дух, выработали идеи. Другого рода духовного, идеального вообще не существует. Философское направление, которое говорит, что вначале была природа, или материя (а это лишь иное слово для обозначения того же самого), и что дух, идея происходят из нее, мы называем материализмом. Материя — понятие философское. С его помощью обозначается то, что находится вне нашего сознания и независимо от него — например, природа,— то, что воздействует на наши органы чувств и таким образом вступает в наше сознание.
В другом же лагере группируются философы, которые говорят, что вначале был дух, что дух является творцом мира. Все те, кто считает первоначальным дух, идею, образуют лагерь идеализма.
Все религии принадлежат к лагерю идеалистического мировоззрения. Все они исходят из того, что вначале была духовная сущность, которая сотворила мир из ничего. Различие между религиозной и философской разновидностями идеалистического мировоззрения состоит лишь в том, что там, где религия очеловечивает вещи (бог — гигантский человек), идеалистическая философия употребляет понятия «дух», «идея» и т. п.
Таким образом, материалисты — это люди, полагающие, что природа первична и что дух развился из природы, а именно в форме человеческого сознания. Идеалисты же, напротив, считают, что мир создан духом.
Ничего другого термины «материалист» и «идеалист» в философии не выражают. Но кто-нибудь может сказать: всюду слышишь, что быть идеалистом — значит иметь великие идеалы и выступать за них, что материализм, напротив,— это низменный образ мыслей, в соответствии с которым важно только удовлетворить свою алчность, получить земные наслаждения и т. д.
Присмотритесь, здесь перед вами разительный пример лжи и лицемерия в идейной борьбе классов. Великие философы-материалисты прошлого почти всегда подвергались преследованиям со стороны господствующих классов и их церкви, их сжигали на кострах как еретиков. Или подумаем о коммунистах, приверженцах материалистического учения в нашем столетии. Их преследовали, бросали в концентрационные лагеря, в тюрьмы. Разве не шли на смерть за свои убеждения наши товарищи в Чили или во Вьетнаме? Не показывает ли это, что корыстолюбие чуждо сторонникам материалистического мировоззрения? Для них характерно прежде всего знание, что ответственность за войны, за нищету и нужду в этом мире несут не какие-то темные силы природы, не какая-то роковая судьба, а что дело здесь во вполне «земных» классовых интересах. Из этого знания следует, что надо бороться против могущественного класса эксплуататоров и угнетателей. Но такая борьба неизбежно сопряжена с жертвами и лишениями.
Таким образом, все обстоит как раз наоборот: если бы материалисты были корыстными, им надо было бы держаться сильных мира сего, чтобы иметь от них что-нибудь.
А теперь взгляните, какую позицию занимают в по- литических битвах представители идеалистической философии? На чьей стороне стоят те, кто втолковывает нам, что духовное важнее, чем материальное богатство. Взять, к примеру, церковь. Разве не стоит она на стороне богатых, власть имущих? Где и когда церковь как единая организация участвовала в революции вместе с угнетенными и эксплуатируемыми против богатых и власть имущих?
Ф. Энгельс говорил: благонамеренные буржуа понимают под материализмом обжорство, пьянство, похоть, плотские наслаждения и тщеславие, корыстолюбие, скупость, алчность, погоню за барышом и биржевые плутни, короче — все те грязные пороки, которым они сами предаются. А идеализм они превозносят как веру в добродетель, во всеобщую человеческую любовь и вообще в «лучший мир». Но они лишь кричат о нем перед всеми. На самом же деле они в него не верят. Естественно, существуют и исключения. О них я еще буду говорить.
Весьма вероятно, что тот или иной читатель спросит: а разве представителям идеалистического мировоззрения нечего возразить вам, марксистам, когда вы ставите основной вопрос философии и материалистически на него отвечаете? Конечно, возражения у них есть. Они говорят, например: мы можем признать вместе с вами, материалистами, что вне человеческого духа и независимо от него существует мир. Но мы принимаем, продолжают они, что этот мир возник благодаря творческому акту некоего внечеловеческого духа. Марксистов, по их мнению, надо критиковать за то, что они допускают существование только человеческого духа и не признают существования духа, находящегося вне мира.
Известный католический богослов, член ордена иезуитов Г. Веттер говорит: вполне возможно допустить вместе с вами, марксистами, независимое от нашего сознания бытие внешнего мира. Но при этом нужно придерживаться той точки зрения, что «природу сотворил сверхмировой дух». Марксизм, по его словам, совершает «мошенничество», отождествляя бытие вне человеческого сознания с природой, материей. Если помимо человеческого сознания существует еще сверхчеловеческий, объективный дух, то и мир вне нас не является сугубо материальным. (Важно запомнить, что в философии понятие «объективное» означает то, что существует вне и независимо от нашего сознания.)
Итак, Г. Веттер и ряд других философов являются приверженцами такого варианта идеалистического ми- ровоззрения, который исходит из наличия объективного духа. Если бы этот объективный дух существовал, то веттеровская критика марксизма была бы справедливой. Однако непоколебимый логический принцип гласит: тот, кто оспаривает наличие некоторой вещи, не должен доказывать ее бытие, а вот тот, кто нечто утверждает, должен чем-то это доказать. Все философы-материалисты оспаривают наличие некоего внемирового (объективного) духа. Теологи же утверждают его существование. Следовательно, они и должны доказать, что внемировой дух существует. Ссылка на «предположения», которых можно «придерживаться», не является доказательством. Ведь в соответствии с нашими желаниями или фантазиями мы можем «предположить» все, что угодно, а потом «стоять» на этом. Но от того только, что я «предполагаю» наличие у себя тысячи марок, я их еще не имею в действительности. Все дело в том, можно ли доказать и доказуемо ли вообще существование внечеловеческого (объективного) духа. И здесь сам Г. Веттер вынужден признать, имея в виду представителей естественных наук: «...по решающему вопросу: существует ли вне материи еще и нематериальная действительность,— они вообще не высказываются». Но если естественные науки не подтверждают существования объективного духа, то нет основания вводить его в нашу мировоззренческую дискуссию.
Существует ли внечеловеческий дух?
Г. Веттер говорит и о том, почему невозможно научно доказать существование внечеловеческого сознания. Такое сознание, такой дух должен был бы быть вечной сущностью. Но что значит «вечный»? Любая попытка прояснить этот вопрос должна исходить из весьма «посюсторонних», мирских процессов возникновения и исчезновения отдельных вещей и явлений. Представление о вечности возникает в нашем сознании следующим образом. Мы отправляемся от вещей и явлений нашего мира. Мы наблюдаем их непрерывное становление и исчезновение. Это наблюдение связывается у нас с пониманием, что нечто не может возникнуть из ничего (в соответствии с неопровержимо доказанным законом сохранения, то есть несотворимости и неуничтожимости массы и энергии). Следовательно, мы с полным научным основанием можем утверждать: вечен мир в своем становлении и исчезновении, мир и ничто другое.
Единственный случай, когда мы можем сказать, что нечто является вечным, относится к миру, природе, но никак не к внемировому духу, существование которого невозможно доказать.
Религия оказывается здесь в мучительном положении. Что делать? Богословы заявляют: об этом мире мы кое-что знаем, о боге же — ничего. Но бог должен быть совершенно другим, чем человек. Если человек смертен, то бог не смертен. Я цитирую: «...этот божественный способ бытия мы можем постичь только путем отрицания соответствующего тварного способа бытия». Так написано в «Философском словаре», изданном в католическом издательстве «Гердер».
Г. Веттер, написавший немало книг против марксизма, понимает, что не решает проблемы, когда говорит обо всем том, чем бог не является: он не смертен, не пространственен и т. д. При этом он делает такой трюк — вместо «не» он ставит «сверх». Я цитирую: «Вечность бога» — это сверхвременной способ бытия... вообще не имеющий ничего (!) общего с временной дли- тельностью и последовательностью моментов, с возникновением и исчезновением». Таким образом, и Г. Веттер упирается в... ничто. Он определяет вещь через то, что она не есть. Наука о правильном мышлении, логика, называет это «негативным определением», то есть объяснением через отрицание, и зачисляет его в ряд грубых ошибок мышления.
Допустим, мне надо рассказать человеку, который никогда не видел собаку и ничего не слышал об этом животном, о том, что такое собака. И если я говорю ему: «Собака — это не кошка, не лошадь, не свинья», то я ни в малейшей степени не объясню ему, что же такое собака. Точно так же по сей день богословы говорят лишь о том, чем не являются «способ бытия бога», «вечность». Г. Веттер утверждает даже, что бог — это не только временное, но и пространственное ничто, что он есть «центр, фокус, который хотя... прост и непротяженен, но не представляет собой нечто пустое и бытийно бедное». А вот как нечто, не находящееся ни в пространстве, ни во времени, может все-таки быть в наличии как нечто, не имеющее протяженности, но тем не менее не являюще- еся пустым, причем об этом «нечто» можно сказать лишь то, что оно не есть — уразуметь все это — удел не знания, не логического мышления, не научного доказательства, а чисто религиозной веры. Бытие бога, вообще внемирового духа недоказуемо средствами науки, разума, логики!
Впрочем, уже Поль Гольбах (1723—1789), один из великих мыслителей, просвещавших народ в эпоху подготовки Великой французской революции 1789 года, критиковал богословов за такие ошибки в мышлении. Он писал, что «присоединяемое к природе верховное существо немыслимо и противоречит нашим достовер-нейшим представлениям... Можем ли мы верить в бытие существа, о котором ничего невозможно утверждать и которое представляет собой лишь груду отрицаний всего, что мы знаем?»
Из сказанного научно мыслящий человек может сделать лишь один вывод — что бог, или внемировой дух, представляет собой пространственно-временное ничто. А существование того, чего нет ни в пространстве, ни во времени, доказать действительно нельзя. Г. Веттер полагает еще, что «подобный центр, фокус... нужен». Что ж, это важная вещь: массы людей в ФРГ, например, нуждаются в праве на труд. Но они не имеют его. Потребность в чем-то и действительное наличие нужного — большая разница!
Я уже говорил, что Ф. Энгельс сформулировал основной вопрос философии. При этом он отметил также, что основной вопрос философии имеет еще и вторую сторону, а именно: «...как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности?»
Возможно, не сразу понятно, какова внутренняя взаимосвязь между вопросом о том, что первично — материя или дух, и вопросом о том, может ли наше сознание правильно отражать бытие. Чтобы уяснить эту взаимосвязь, следует вкратце остановиться на двух направлениях в идеализме. Есть субъективный и объективный идеализм. Под субъективным идеализмом подразумевают все те идеалистические школы, которые тем или иным образом возвышают сознание человека до «творца» бытия, существующего вне и независимо от него. Объективный идеализм, напротив, считает творцом мира внемировой дух.
Субъективный идеализм кажется какой-то безумной идеей! Как человек в здравом уме может выдавать реальный мир за свою волю, свои представления, свое мышление? Чтобы понять, как тем не менее может появиться философия, кажущаяся столь странной, мы хотим здесь провести короткую дискуссию между материалистом и субъективным идеалистом.
Материалист. Я вижу дерево. Как можно усомниться в столь очевидной вещи?
Идеалист. Вы заблуждаетесь. В действительности вы имеете дело с некоторым комплексом ощущений цвета, формы и т. д. Вы только утверждаете при этом, что данным ощущениям соответствует некое «дерево».
Материалист. Но откуда же берутся мои ощущения? Ведь у них есть причина. Если бы не было никакого дерева, я не мог бы его воспринимать!
Идеалист. Допустим, что вы имеете ощущения и восприятия и что в их основе лежит какая-то причина. Но как вы намереваетесь проверить, что им соответствует? Ведь проверка все равно сведется к ощущениям. Поэтому невозможно с полной уверенностью сказать, что именно соответствует нашим ощущениям и восприятиям. Это выходит за рамки вашего опыта. Единственное, что я безусловно имею,— это мои представления, ощущения и т. д. Поэтому я с уверенностью могу утверждать лишь следующее: то, что вы считаете миром, есть только представления. Мир — не что иное, как представление.
Материалист. Итак, вы утверждаете, что о самих вещах ничего нельзя узнать, что нам известно лишь кое-что о наших ощущениях. На каком основании вы тогда вообще можете допустить существование чего-то, что находится вне ваших ощущений?
Идеалист. Строго говоря, этого действительно нельзя сделать.
Материалист. Но вы ведь спорите со мною, находящимся вне ваших восприятий. Довольно нелогично, не правда ли?..
Такова в общих чертах наша вымышленная дискуссия. Мы хотели показать, с одной стороны, на каких путях мысли может возникнуть субъективный идеализм. А с другой стороны,— и это для нас теперь важно прежде всего — следовало показать, что он необходимо ограничивает, если не отрицает познаваемость мира вне наших чувственных восприятий.
Итак, мы уяснили для себя взаимосвязь двух сторон основного вопроса философии. Впрочем, самое необходимое для опровержения этой субъективно-идеалистической концепции было сказано Ф. Энгельсом: «Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике... Мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям...»
— Мне теперь ясно, что субъективные идеалисты ограничивают или даже отрицают нашу способность к знанию,— говорит, наверное, скептик.— Но почему тот, кто верит, что и мир, и он сам сотворен богом, тот, кто придерживается объективно-идеалистического вида этого мировоззрения, почему он должен оспаривать познаваемость мира? Разве не может он сказать: бог сотворил нас, мой дух есть «подобие» божественного духа, поэтому не существует непреодолимых трудностей в познании мира.
Я хочу показать, что и различные школы объективного идеализма, и богословы так или иначе устанавливают какие-то запреты для нашего познания.
Для них мир — это продукт некоторого в конечном счете внемирового и изначального духа. Что это означает применительно к нашему познанию мира? Природа, ее законы, пространство, время и движение созданы тогда этим изначальным и внемировым духом. Но я действительно знаю предмет только тогда, когда точно знаю его происхождение. Следовательно, для приверженцев объективного идеализма и религии природа, ее законы, пространство, время и движение на деле могут быть познаны только тогда, когда правильно познан этот внемировой дух, или бог. Условием действительного познания мира, таким образом, является здесь действительное богопознание. Но мы установили, что такое познание бога, даже по признанию таких защитников религии, как Г. Веттер, в принципе невозможно.
Когда объективные идеалисты спорят с нами, они делают вид, будто между нами и ими нет никаких разногласий относительно наличия и познаваемости вещей вне нашего сознания. Но как все это оборачивается, когда надо объяснить, что же есть, собственно, то, из чего происходит мир? Ведь дух, мнимая причина всего, что существует, непознаваем. Ибо как чисто духовное начало может создать природу из ничего или как неподвижный дух может привести эту природу в движение и т. д. и т. п.— на все эти вопросы идеалисты или приверженцы религии не имеют другого ответа, помимо призыва верить в чудеса или в еще более путаные объяснения. Таким образом, и объективный идеализм в конечном счете непригоден для философского обоснования человеческой способности к познанию.
Совершенно иначе понимают рассматриваемый вопрос материалисты. Сознание, утверждают они, является продуктом мозга, естественного органа, сформировавшегося за миллионы лет развития жизни на земле. Содержание сознания, мысли и идеи «есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»
Сознание возникло в результате высшего развития жизни, как фактор дальнейшего ее прогресса. Но таким фактором оно может быть лишь постольку, поскольку действительно обеспечивает живым существам и в конечном итоге человеку такое отражение бытия, которое позволяет ориентироваться в окружающем мире. Способность человека к познанию не представляет для материализма неразрешимой загадки. Природа «посюстороння», а дух — ее продукт, ее свойство. Конечно, это не означает, что материалисты считают человеческое познание простым и ровным процессом без трудностей и подводных камней. История человеческого знания показывает, как мы преодолеваем прежние трудности и подводные камни и как затем возникают новые.
Таким образом, между материалистическим решением вопроса об отношении бытия и сознания и утверждением человеческой способности к познанию существует неразрывная взаимосвязь.
Из данного положения прямо следует, что мы, марксисты, не позволим уверить себя в том, что люди не способны познать мир, а потому и изменить его. Конечно, мы понимаем, что никогда не будем знать всего. Но этим не смутишь наше стремление ко все более глубокому познанию. Данный вывод относится не только к «последним», философским вопросам. Он имеет отношение и к следующим жизненно важным вопросам. Почему в ФРГ так много безработных? Чего стоит общественный строй, неспособный предложить своей молодежи никакого будущего? С чего мы должны начать преодоление этого общественного строя?
Почему вопрос об отношении бытия и сознания является основным вопросом философии?
Идеализм, как и религия, исходит из того, что мир существует не изначально, не сам по себе, не по своим собственным законам, что он, напротив, нуждался и нуждается в духовном первоначале, или боге-творце. Отсюда неизбежно предполагается возможность нарушения природной закономерности. Уже сотворение мира из ничего внемировым духом было бы чудом, нарушающим основополагающие законы природы. Но если уже в «первоистоке» мира заложено чудо, нарушение природной закономерности, то они должны были бы происходить и в самом мире. Есть внутренняя необходимость, в соответствии с которой религиозное мировоззрение требует веры в чудеса: Иисус восстает из мертвых, сам воскрешает усопших, идет по бушующему морю, несколькими хлебами утоляет голод тысяч людей и т. д. Если бы было иначе, если бы бог не мог нарушать законы природы, если бы он был связан ими, то он не был бы всемогущ. Ему не под силу было бы тогда и сотворить мир. Значит, он не был бы богом. Чудо неотъемлемо от религии.
Но разве были бы возможны наука и техника в таком мире, где законы природы снова и снова отменялись бы чем-то загадочным и чудесным? Возьмем такой пример. Мы можем строить дома лишь потому, что Земля притягивает окружающие ее тела. Земное притяжение придает телам вес и ведет к тому, что они при свободном падении стремятся кратчайшим путем достичь земной поверхности. Строители учитывают это обстоятельство, когда при помощи ватерпаса и отвеса выкладывают из камней дома. Но если бы названный закон земного притяжения был чудесным образом нарушен и вследствие этого чуда камни уже не падали бы кратчайшим путем на земную поверхность, а «стремились» бы к ней околь- ным путем, двигались бы в стороны или даже вверх, то никакой строитель не сумел бы построить дом из материала, ведущего себя столь прихотливо. Однако практика миллиарды раз подтверждает закон природы и опровергает веру в чудеса.
Или обратимся к другому примеру. Человек способен летать только потому, что существуют неукоснительные законы природы. Он способен летать только при том условии, если знает соответствующие законы природы и учитывает их в своей деятельности. Не будь так, то любая попытка построить самолет и взлететь на нем была бы в высшей степени рискованным, безумным делом. Но тысячи поколений людей в процессе труда и познания исследовали подобные законы и убеждались в их общезначимости. Человек твердо верит в науку и технику. Ему известно, что при полетах происходят несчастные случаи. Он знает, на сколько тысяч или десятков тысяч полетов приходится один несчастный случай. Частоту таких случаев можно даже точно определить статистически. Но человек изучает и находит причины аварий. Они заключаются в недоброкачественности материалов, в нарушении законов природы по человеческому недомыслию или вследствие недостаточности знаний. Но все же причины аварий обусловлены не нарушением законов природы вследствие чуда, свершившегося по воле бога. Впрочем, уже один из великих просветителей, француз Дени Дидро (1713 — 1784), правильно отмечал, что человеческая жизнь вообще возможна лишь при условии, если в природе все происходит закономерно, и что, следовательно, «чудо» делает эту жизнь невозможной. «Я думаю,— отмечал он в «Письме о слепых в на- зидание зрячим»,— что если бы в природе все совершалось не согласно бесконечно общим законам, что если бы, например, укол от известных твердых тел был болезненным, а укол от других тел сопровождался удовольствием, то мы умерли бы, не собрав и стомиллионной части опыта, необходимого для сохранения нашего тела и для нашего благополучия».
Теперь же вспомним о субъективном идеализме, который отрицает существование или, по крайней мере, познаваемость пространственно-временного мира с его собственными, независимыми от нашего сознания законами бытия и движения. Если бы субъективный идеалист всерьез принимал свою философию, он практически не смог бы жить. Но еда и питье существуют как раз не только в его сознании. И деньги, которые он получает за свои сочинения,— это вещь, которую поистине можно пощупать руками и от которой реально зависит его соб- ственная жизнь. Он притворяется, будто в нем вызывает сомнения наше телесное существование. Он признает лишь свое собственное существование, но вместе с тем спорит с нами о том, какая философия правильная, и невольно признает тем самым, что мы для него все же действительно существуем. Следовательно, речь идет о ложном мировоззрении.
Итак, для идеалистов мир есть только дух или продукт духа. Для субъективного идеалиста вообще не стоит вопрос о познаваемости мира, ибо для него этот внешний мир либо не существует, либо представляет собой некоторое порождение нашего духа. Для объективного идеалиста мир в лучшем случае познаваем в определенных границах, ибо человек не в силах познать внемировой дух, эту «первопричину» вещей и явлений мира. Но если человек не может познать или только в недостаточной мере познает мир, то он не может и вторгаться в этот мир, в его процессы, или же это удается ему с весьма ограниченным успехом. Для идеалиста решающее значение в конечном счете имеет не природный и общественный мир человека, а духовное развитие. Поэтому идеалист придерживается мнения, что направляющие человеческую жизнь законы, нормы межчеловеческих отношений выросли не из действительного, материального бытия, а из духовной сущности.
Если же я тем не менее даю материалистический ответ на основной вопрос философии, то я освобождаюсь от суеверия, от веры в чудо, от таких придатков к миру, как бог, ангелы, черт, домовые и другие химеры разгулявшейся фантазии. Материалист утверждает, что вне его сознания и независимо от него существует мир, природа и общество. Он утвердительно отвечает на вопрос, познаваем ли мир. Опираясь на приобретенные знания, люди способны изменять природу и свою общественную жизнь. Материалист-марксист знает, что нормы человеческой жизни имеют своим источником сознание человека. Но он знает и то, что они обусловлены окружающей нас естественной и — прежде всего — общественной средой.
Идеалистический ответ на основной вопрос философии в конечном счете оспаривает познаваемость мира, в котором мы живем, а в результате он оспаривает и возможность научно обоснованной политики рабочего класса, направленной на свержение капитализма. Противники рабочего движения, как правило, исходят из идеалистического ответа на основной вопрос философии. Они говорят нам: у социализма нет научного обоснования, в лучшем случае, вы можете желать его установления.
Материалистический ответ на основной вопрос философии ориентирует нас на изучение законов развития природы и общества, ибо нам надо знать, какие законы привели к формированию капитализма и какие мы можем использовать для его падения. Таким образом, научный социализм связан с материалистическим решением основного вопроса философии.
Ответ на него затрагивает все наше практическое и духовное поведение, всю нашу деятельность в отношении мира в частностях и в целом, наши жизненные принципы, ожидания и надежды. Вот почему вопрос об отношении природы и духа, материи и сознания является основным вопросом философии.
Каковы общие положения материалистической философии о материальном бытии?
Существует бытие, мир, находящийся вне человеческого сознания и независимый от него. Внечеловеческий, внемировой дух, который якобы мог создать это бытие,— предмет не серьезного научного размышления, а в конечном счете веры и суеверия. Он есть прежде всего человеческий дух, обособившийся от человека, а затем вознесенный на небеса, и ничего более. Существует лишь одно бытие, один мир, к которому принадлежит и человек со своим духом. Нет двух миров: посюстороннего и потустороннего. Так называемый потусторонний мир, как уже было сказано, является лишь миром вознесенного на небеса человеческого духа. Мир — это единое, «посюстороннее» целое.
Бытие, находящееся вне и независимо от нашего сознания, существует само по себе. Общезначимые законы природы говорят нам, что бытие несотворимо и неразрушимо, т. е. что оно не возникло из ничего и не превратится в ничто. Материальное бытие, объективный мир материалистическая философия именует «объективной реальностью», «материей». Она «отображается» в нашем сознании: мы познаем ее. Эта объективная реальность, материя состоит из бесчисленного множества вещей, явлений и отношений между ними. Материя — это не только все вещественное, но также излучения, как, например, свет. Словом, к материи, к объективной реальности относится все, что существует вне и независимо от нашего сознания. Материю нельзя отождествлять с каким-то одним свойством этой объективной реальности. Подобно тому как неверно сказать, что фрукты — это только яблоки, поскольку тогда из понятия «фрукты» выпадают все другие их разновидности, так и о материи нельзя говорить, что материя — это вещественное. Ибо то, что мы называем веществом, составляет лишь часть материи, образованную из атомов и другого «строительного материала» микромира. Однако в природе существует и бытие иного рода, например электромагнитное поле (радиоволны и т. п.), не являющееся таким веществом.
Когда мы обращаемся к бесконечному разнообразию материальных вещей, явлений и отношений, то видим, что все они — от мельчайшей частицы до гигантских солнц и галактик в космосе, от мертвого камня до высокоразвитого живого существа, человека,— имеют свою историю, что они возникают и исчезают. И нет ничего, что не двигалось бы, не изменялось каким-либо образом. В живых существах происходит постоянный обмен веществ. Они ведут себя в соответствии с воздействиями окружающего мира. В нашей солнечной системе мы всюду видим движение: Луна движется вокруг Земли, Земля — вокруг Солнца. Солнце в свою очередь движется в нашей галактике. Атомы, из которых состоят все тела, движутся непрерывно. Не существует материи без движения. Материю нельзя отделить от движения. Но и движение от материи тоже! Если бы не было материи, нечему было бы двигаться. Материя и движение образуют неразрывное единство. Движение, как отмечал Ф. Энгельс, есть способ существования материи.
Однако движущаяся материя не может существовать без протяженности вещей, без пространства, без определенной длительности движения, короче говоря, без пространства и времени. Всякое движение включает изменение местопребывания. Поэтому пространство — одно из основных условий движения материи. Оно является формой существования материи. Далее, движение осуществляется в определенной последовательности его разновидностей, оно связано со временем как еще одним основным условием и формой существования материи. Ни одна вещь не может находиться только в пространстве и вне времени или только во времени и вне пространства. Пространство и время неразрывно связаны с каждой вещью и ее движением. «В мире нет ничего, кроме движущейся материи,— писал В. И. Ленин,— и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени».
Итак, мы коротко воспроизвели общие положения материалистической философии, касающиеся понимания материи. Эти высказывания согласуются с современными данными естественных наук.
Но как мы можем обосновать, что материалистическое мировоззрение или материалистическая философия дает правильный ответ на вопрос о том, создан ли мир богом?
Начнем с того, что нет ученого и нет науки, которые всерьез заявляли бы, что из ничего может возникнуть нечто. Напротив, наука утверждает: из ничего и возникнуть не может ничего. Наука знает, что все в мире имеет начало и конец. Но она всегда с успехом идет дальше, ставя вопрос следующим образом. Итак, этот дом однажды возник. Откуда он взялся? И здесь приходят к таким немудреным вещам, как доски, кирпичи, гвозди, цемент и т. д. Из ничего невозможно построить дом. И так во всех случаях. Все, что существует, не только возникло, но возникло из чего-то другого, что было до него. И все, что существует, погибнет. Но оно не растворяется в ничто, а трансформируется в нечто другое.
Мы выяснили, что из ничего не может ничего получиться, и все, что существует, переходит в нечто другое. Об этом свидетельствует наука, изучающая мир. Мир находится в процессе постоянного становления и исчезновения. Все время возникает новое и отмирает старое. Но то, что становится новым, проистекает не из ничего, а из чего-то другого. Равным образом оно в конце концов не распадается в ничто, а переходит в нечто другое. Так наука показывает, что вечно изменяющийся мир — единственное бытие, о котором мы знаем. Признание этого положения равносильно принятию материализма.
Я здесь недвусмысленно принял сторону материализма. Для моего политического поведения из этого, между прочим, следует, что я сужу о людях и по тому, во что они верят, что думают и говорят, но прежде всего по тому, как они действуют. Это очень важный момент. У меня есть хорошие друзья среди христиан. С точки зрения материалистической философии они имеют ложное сознание. Ну а если они на политической арене вместе со мной выступают за мир, демократию и социализм? Стоит ли мне заявлять им: нет, ваше мировоззрение неправильно? Или мне следует действовать вместе с ними? Я знаю людей, которые не придерживаются религиозных взглядов, но в политике тем не менее они очень реакционны. Так что же, я должен считать, что они ближе ко мне, чем упомянутые выше христиане? Это было бы совершенно неправильно.
Зачем же мы так долго рассуждали об основном вопросе философии, если ответ на него, по-видимому, не влияет на политическую практику, если христиане могут быть прогрессивными людьми, а люди нерелигиозные — враждебными прогрессу?
Надо смотреть глубже. Здесь речь идет об изложении марксистской философии. Марксистский философский материализм предполагает (как это будет показано дальше) партийную позицию по отношению к делу рабочего класса, к социализму. Нельзя быть одновременно марксистом и противником социализма. Когда же человек придерживается идеалистического или религиозного мировоззрения, дело обстоит иначе: марксисты должны, а христиане могут быть социалистами. Христианин способен вопреки своему мировоззрению стать таковым, если он борется за рабочее дело. Но религия не обязывает его к этому. Марксист же — обязательно борец за рабочее дело. Поэтому мы очень хотели бы, чтобы как можно больше наших соратников по рабочему движению были или становились марксистами, ибо это придает их политическим действиям более отчетливый пролетарский характер. Однако ни в одном из принципиальных документов Германской коммунистической партии, организации «Социалистическая немецкая рабочая молодежь», марксистского студенческого союза «Спартак» мы не выдвигаем в качестве предварительного условия для тех, кто идет вместе с нами, чтобы они сначала отвергли религию, вышли из церкви. Конечно, лучше становиться на сторону марксизма в рамках рабочего движения. Однако и здесь не каждый является марксистом в полном смысле этого слова.
Следует обратить внимание на это предостережение, чтобы не оттолкнуть друзей по совместной борьбе против войны, гонки вооружений и реакции, за мир, разоружение, свободу и социализм.
И еще одно. Мы выступаем против злоупотребления религиозными чувствами и убеждениями со стороны сил политической реакции. Например, такими ведущими политиками ХДС/ХСС, как Штраус и Фильбингер. Настоящие христиане, по-видимому, придерживаются мнения, что политическое поведение этих людей имеет так же мало общего с действительным призванием религии, как вор с кассой. Но, будучи марксистами и неизбежно полемизируя с религией, мы стараемся не оскорблять при этом религиозных чувств людей аргументами, не относящимися к делу. Именно потому, что мы убеждены в научной ценности наших взглядов, нам такие аргументы не нужны.
