Младой пастух скорбит в тоске безгласной. Он устремился, чуждый развлеченьям, к своей пастушке каждым помышленьем, и грудь его больна любовью страстной. Не потому он плачет, что напрасной своей любовью уязвлен глубоко, но оттого страдает он жестоко, что позабыт пастушкою прекрасной. И, позабыт пастушкою прекрасной, он терпит эти тяжкие мученья, чужой земли приемлет поношенья, и грудь его больна любовью страстной. И говорит пастух: «О я, несчастный! Ведь ей теперь любовь моя постыла! Она меня навеки позабыла, и я томлюсь любовью этой страстной!» И вот, истерзан мукой ежечасной, однажды он на дерево поднялся и за руки повешенным остался, и грудь его больна любовью страстной.

Как сладостно мне знать источник, бегущий во тьме этой ночи! Сей вечный источник от взора таится, но знаю я дол, где он тихо струится во тьме этой ночи. В ночи этой темной, что жизнью зовется, блажен тот, кто с верой сей влаги коснется, во тьме этой ночи. Начало берут в нем все сущие реки, его же начала не сыщешь вовеки во тьме этой ночи. Собой красоту затмевая любую, он поит небесную твердь и земную во тьме этой ночи. Текут его воды, исполнясь прохлады, и нет им предела, и нет им преграды во тьме этой ночи. Хрусталь этих вод никогда не затмится, но свет всей земле в них от века родится во тьме этой ночи. Чисты и светлы, орошают те воды и землю, и ад, и небесные своды во тьме этой ночи. Великий поток сей источник рождает, и он, всемогущий, препоны сметает во тьме этой ночи. В нем облик троих, воедино слиянный, и каждый сияет, другим осиянный во тьме этой ночи. Cей вечный источник от взора таится, но в хлеб животворный для нас превратится во тьме этой ночи. Тот хлеб вечносущий питает созданья, их глад утоляя во мраке страданья, во тьме этой ночи. И вечный источник, без коего стражду, сим хлебом живым утолит мою жажду во тьме этой ночи.

В ночи неизреченной, сжигаема любовью и тоскою — о жребий мой блаженный! — я вышла стороною, когда мой дом исполнился покоя. В ночи благословенной я лестницей спешила потайною — о жребий мой блаженный! — плененная тобою, когда мой дом исполнился покоя. Ночною тьмой хранима, таясь, я никого не повстречала, и я была незрима, а путь мне освещала любовь, что в сердце у меня пылала. Любовь сия – светлее, чем солнце в полдень, – путь мне озаряла. Я шла, ведома ею, к тому, кого я знала, в безлюдный край, где встречи ожидала. О ночь, нежней рассвета! О ночь, что провожатой мне служила! О ночь благая эта, что с Милым обручила, Невесту в Жениха преобразила! И в сердце, что незримо лишь для него цветенье сберегало, лежал он недвижимо, и я его ласкала. Нам кедра ветвь прохладу даровала. Там, под зубчатой сенью, его волос касалась я несмело, а ветра дуновенье крылом меня задело и чувствам всем умолкнуть повелело. В тиши, в самозабвенье я над своим Возлюбленным склонилась, и все ушло. Мученье, которым я томилась, средь лилий белоснежных растворилось.

Огонь живой любови, как сладостно ты ранишь меня до глуби сердца сокровенной! Ты не угаснешь боле, сиять ты не устанешь — сожги преграду к встрече вожделенной! О счастие ожога! О раны той отрада! О ласковой руки прикосновенье — ты к вечности дорога, и всех долгов уплата, и смерть, и смерти в жизнь преображенье! О светочи живые! Безмерное сиянье, что чувств глубины темные омыло, до той поры слепые; и радостною данью — своим теплом и светом одарило! Так нежно и смиренно зажегшийся в сознанье, лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь… В душе моей блаженной живет твое дыханье, и ты меня любовью наполняешь!

НЕВЕСТА: – Где скрылся ты, Желанный, куда спешить вослед за исцеленьем? Ты, нанеся мне рану, прочь убежал оленем: ищу, зову – и нет ответа пеням. Вы, пастухи, пасете стада по этим травам – заклинаю: быть может, вы найдете того, кого желаю — скажите, что я стражду, умираю! Пойду любви навстречу долинами речными и холмами — цветов я не замечу, не дрогну пред зверями, не встану пред высокими стен а ми! (ВОПРОШАЕТ ТВОРЕНЬЯ): – О, чащи и дубравы — Возлюбленного руки вас сажали; о луговые травы, цветочные эмали — по вам ли его ноги не ступали? ТВОРЕНЬЯ: – Сиянье расточая, он шел по травам легкою стопою и, взором их лаская, их облекал собою, и оставлял их полными красою. НЕВЕСТА: – Кто исцелит ту рану? Так стань моим, избавь от этой доли! Я вестникам не стану внимать – не шли их боле: поведать то, что жду я, не в их воле. Все странники на свете твою красу стократ мне восхваляют, лишь множат муки эти, и гибнуть оставляют, те, что лепечут что-то, что – не знают. Но где брала ты силы? Ты, жизнь моя, без жизни жить умела! Побеги ты губила, что всходят там, где в тело вонзаются Возлюбленного стрелы! Так исцели же рану, что сам нанес; коль сердце ты похитил, зачем забыл нежданно раз о ренной обитель, зачем не взял добычи похититель? Так угаси же пламя — другие б мою боль не утолили; предстань же пред очами, их ясный свет – не ты ли? Лишь для тебя даны они мне были! Явись, избавь от муки, убей меня своею красотою; не сможет боль разлуки унять ничто иное — лишь облик твой и взор, коль ты со мною! О ты, источник чистый, — когда б явил в мерцающих обманах воды своей сребристой ты взор очей желанных, внутри меня навеки начерт а нных! Их уклони, Любимый, — боюсь взлететь… ЖЕНИХ: – Вернись же, голубица: олень, стрелой язвимый, с холма к тебе стремится, прохладой твоих крыльев насладиться! НЕВЕСТА: – Возлюбленный мой, горы, безлюдный край лесных долин безбрежных, ручьев певучих споры, даль островов нездешних, и ветер, ароматов сладость вешних, и ночь, что, замирая, затихла в ожидании рассвета, и музыка немая, и песнь, пустыней спета, и трапеза влюбляющая эта… Ловите лис, покуда лозу над нами роза оплетает, такая, что – о чудо — бутоны в гроздь свивает, и тишь холмов никто не нарушает! Утихни, ветер снежный, а ветер с юга, помнящий отрады, повей на сад мой нежный — польются ароматы, и Милый пусть пасет меж лилий сада! О нимфы Иудеи, цветов и роз не трогайте до срока! Их аромат лелея, замрите у порога и не тревожьте нашего чертога. Смотри, прижавшись ближе, мой Суженый, на горы с их красою; в безмолвии смотри же, кто дань несет с собою, с нездешних островов спеша тропою! О птиц беспечных стая, львы, серны, быстроногие олени, холмы и гладь речная, ветра, огни, теченья, и страхов полуночных наважденья: я песнею сирены и звуком нежной лиры заклинаю — не троньте наши стены, шум игр своих смиряя, Супруги не будя и не смущая. Любимая вступает в желанный сад, исполненный покоя, где Милый обнимает ее своей рукою, и левая рука – под головою… ЖЕНИХ: – Под яблоневой сенью любовь тебя навек мне обручила, и ныне исцеленье рука моя свершила у древа, где праматерь согрешила. Нас ложе ожидает в пещерах львиных, убрано цветами; их пурпур устилает, а мир его над нами, ста золотыми огражден щитами. По меркнущему следу отыщут девы путь сией тропою, отведав каплю эту небесного настоя, хмельные пряной влагой золотою… НЕВЕСТА: – Он ввел меня в дом пира, где я пила вино, и, выйдя в поле, уж не узнала мира, знакомого дотоле, и прежних стад не стерегла я боле. Науку – слаще нету — там на его груди я изучала, и за науку эту сама я платой стала, и стать его женою обещала. Душа моя все силы отныне на служенье полагала — за стадом не ходила, других забот не знала — одна любовь ее заботой стала. Ни голосом, ни взором уж не достичь влюбленной – что с ней сталось. Вы скажете с укором: пропала, потерялась, в плену и победителю досталась! Цветы и адаманты мы в утренней прохладе собираем, сплетаем их в гирлянды, любовью омываем и волосом моим перевиваем. Тот волосок проворный, который над моею шеей вился, узрел ты – и, покорный, навеки мной пленился, и взор твой, раня, в очи мне вонзился. Глаза твои, взирая, свою красу во мне запечатлели, и, нежность разливая, моим очам велели с восторгом зреть то, что в тебе узрели! Ты презирать не станешь за то, что я черна, – коль я с тобою, лишь на меня ты взглянешь, и стану я иною: твой взор меня наделит красотою. ЖЕНИХ: – Голубка, белокрыла, вернулась с веткой к узникам ковчега, и с нею спутник милый спешит с речного брега — желанный спутник, что белее снега. Одна она парила над кручами; одна гнездо свивала, ее одну звал Милый, что был один сначала, и одиноко страсть его сжигала. НЕВЕСТА: – Возлюбленный, с весельем узрим, на красоту твою взирая, холмы и дол весенний, где бьет вода живая, в лесную чащу глубже зазывая. Поднимемся же в горы и в каменных пещерах потаенных сокроемся от взора отведать в недрах темных нектар гранатов, солнцем напоенных. Там, жизнь моя, ты явишь мне то, чего душа моя искала, и мне навек оставишь все то, о чем узнала в заветный день, когда невестой стала. Вздыхает ветер сонный, и песня Филомелы не смолкает, и этот луг зеленый в ночи благоухает, и твой огонь не больно убивает. Ни облика, ни взора. Аминадава смолкла колесница… В тиши поля и горы, и конных пятерица, узрев родник, спешит к нему спуститься.