1

В сущности, и на следующее утро ассистент Грисбюль так и не узнал ничего. Его, правда, поразил объем работы, проделанной Гролем за ночь: тот говорил о предмете так, словно сам предпринял поездки Метцендорфера и Грисбюля. Но какую, собственно, цель он преследовал, оставалось неясно.

Еще более замкнутый, чем накануне, комиссар счел правильным не делиться с молодым человеком своими выводами и сказал ему это прямо. Грисбюль, объяснил он, уже достаточно посвоевольничал в этом деле, и он, Гроль, не уверен, что тот не выкинет еще какого-нибудь нового коленца. Ассистент промолчал, совесть его, и правда, была нечиста.

— Что ж, поехали! — приказал Гроль и решительно надел свое сомбреро.

Ассистент проворчал что-то насчет «роли шофера», но старик, видимо, не расслышал этого: с того момента, как они сели в расписную машину Грисбюля, комиссар держался неизменно дружелюбно. Грисбюль нарочно опустил боковое стекло. Пусть его обдует ветерок, подумал он. Но Гроль то ли не заметил этого, то ли привык к ветру.

— Автострада, — сказал он, — направление — Байрейт!

За ночь похолодало. Небо закуталось в серую прозрачную ткань и прикрепило ее тусклой пуговкой солнца. В такие дни Грисбюль обычно не испытывал жажды деятельности: он предпочел бы сейчас корпеть над бумагами, пусть даже пропылившимися.

Большие старые глаза Гроля глядели вперед, но видел он, казалось, не дорогу, а что-то другое; помощник косился на него время от времени; Гроль не замечал этого. Он не повернул головы, даже когда они приблизились к ответвлению на Байрейт, он сказал только:

— Дальше прямо, по направлению к Бернеку.

И Грисбюль со злостью нажал на педаль газа. Он не представлял себе, что понадобилось комиссару в доме Маргит Маран; возможно, тот надеялся застать там Брумеруса, но для чего тогда эта езда, ведь номер Брумеруса значился в любой телефонной книжке и достаточно было просто позвонить, чтобы узнать, выехал ли он.

— Дерьмо липучее, — буркнул ассистент, Гроль был глух. Он сверлил языком щеку и, видимо, не находил того, что искал.

Когда они подъехали к бензоколонке перед Бернеком, комиссар вдруг приказал:

— Заправиться!

— К черту! — со злостью ответил Грисбюль. — Бензина у меня хватит! — Уж не собирается ли старик учить его, как ему обращаться с собственной машиной?

— Меня это не интересует, — невозмутимо заявил Гроль. — Заправиться!

Грисбюлю ничего не оставалось, как снизить скорость и свернуть к колонке, что сразу же опять раздосадовало его, потому что перед ним стояло в очереди девять машин и при всем сервисе ждать надо было, он знал, довольно долго. Он сказал это Гролю.

Тот пожал плечами и, поглядев из машины в другую сторону, ответил:

— У нас есть время!

Грисбюль ничего больше не сказал, но подумал «дерьмо липучее» и решил сыграть в обычную игру автомобилистов — проверить, на сколь близкое расстояние можно подъехать к заднему бамперу впереди стоящей машины, не толкнув ее. При этом он проявил смелость и акробатическую ловкость.

Прежде чем лоскутный коврик окончательно прижался к колонке, комиссар вылез и стал, спрятав руки в карманы пальто, возле одетого в синий комбинезон заправщика. Тот был всецело занят обслуживаемыми машинами; заметив теперь пеструю коробочку, он невольно улыбнулся, взглянул на Гроля и сказал:

— Эту я знаю!

Но Гроль не отозвался на его слова, не улыбнулся в ответ и не переменил позы, держа по-прежнему руки в карманах.

Ассистент удивился: обычно у Гроля всегда находились какие-нибудь приветливые слова.

Заправщику это было в общем-то безразлично; он повернул рукоятку, отвинтил, пробку и привычно осторожно пустил бензин.

— Сколько? — спросил он, обращаясь к ветровому стеклу.

Прежде чем Грисбюль успел ответить, Гроль сказал:

— Полный!

Заправщик кивнул и, заглянув в бак, не вынул шланга.

Гроль подошел и — к великому удивлению Грисбюля — несколько раз качнул машину, чтобы из бака вышел оставшийся воздух.

Заправщик понимающе кивнул, ловко поднял наконечник и сказал:

— Доверху!

И опять-таки, к удивлению Грисбюля, заплатил за бензин сам комиссар. Когда тот грузно плюхнулся на сиденье, заправщик, протиравший и без того чистые стекла, наклонился к окошку и почтительно спросил:

— Подкачать?

Снова опередив своего помощника, Гроль ответил:

— Спасибо! У меня все колпачки на месте!

И протянул рабочему, вытаращившему на него глаза, никелевую марку.

Грисбюль отъехал, но, прежде чем он повернул на шоссе, Гроль приказал:

— Стоп! Я здесь выйду!

Помощник повиновался.

Затем, стоя возле странной машины, комиссар отдал распоряжения:

— Вы поедете в Бернек и проедете мимо виллы Марана к даче. Там вы не выйдете, а проедете примерно еще один километр, затем развернетесь и сразу же возвратитесь. Сюда! Я жду вас!

— И нигде не выходить из машины? — еще раз удостоверился Грисбюль.

— Нигде, — сказал Гроль, — но глядеть в оба!

И ассистенту послышалась какая-то насмешка в этом ответе.

 

2

Грисбюль готов был подумать, что Гроль, не сходя с места, сперва глядел ему вслед, а потом ждал его появления — в лихо заломленной шляпе, руки в карманах пальто. Так, во всяком случае, стоял тот, когда ассистент, возвращаясь, увидел его с горы. Издалека открывался вид на сужающуюся ленту шоссе и на игрушечно-маленькую бензоколонку в лесной прогалине. И там, в конце этой прогалины, где она под острым углом втекала в шоссе, стояла фигура, которую и теперь, с расстояния в добрых два километра, нельзя было спутать ни с кем. Порой Гроля заслоняли грузовики и легковые машины. Но тот, несомненно, давно уже увидел расписной драндулет. Грисбюль надеялся, что комиссар даст ему какой-нибудь знак, хотя бы скупо махнет рукой. Не тут-то было.

Приблизившись, он решил было, что комиссар хотел его просто проверить. Он не мог прогнать эту глупую и тягостную мысль, прекрасно понимая нелепость ее: ведь не мог же Гроль провожать его взглядом на протяжении всего пути до дачи и обратно. Да и совесть его была чиста: он нигде не останавливался. И повода к тому не было: вилла Марана казалась погруженной в сон, ворота были плотно закрыты; дачу Брумеруса не удалось, правда, как следует разглядеть из-за веток декоративных кустов и деревьев, но и там у него сразу же создалось впечатление, что ни в дом, ни даже в палисадник никто давно не входил: на всем лежала печать заброшенности.

Он взял правее, чтобы по развязке подъехать к колонке на другой стороне шоссе. Теперь он еще раз увидел комиссара, который по-прежнему пристально смотрел в сторону Бернека, словно ожидая чего-то. Грисбюль удивился еще больше, когда, подъезжая к колонке, увидел, что Гроль, стоявший на опушке, делает ему наконец знак: стоп. Рванув машину на бетонную полосу, Грисбюль резко затормозил. Дверца оказалась точно возле комиссара. Тот сел в машину.

— Заправимся! — приказал он.

От удивления ассистент забыл, что нужно нажать на педаль. Он недоуменно посмотрел на комиссара.

— Зачем? — спросил он. — Столько горючего моя малышка не может сожрать!

— Заправимся, — повторил Гроль, упорно глядя вперед. «Дерьмо липучее», — подумал Грисбюль, пожал плечами и подъехал к колонке, которая была свободна.

Комиссар опять вышел и коротко сказал:

— Полный!

Повторилась та же игра: Гроль снова раскачал машину, несколько раз толкнув кузов.

Когда заправщик наполнил бак и завинтил пробку, Гроль расплатился, видимо довольно щедро: лицо рабочего выразило удивление и Грисбюль услышал, как тот сказал:

— Большое спасибо! И счастливого пути!

И услышал, как комиссар ответил:

— Помните, о чем я вас тогда спросил?

При этом он, как разглядел Грисбюль в искажавшем предметы боковом зеркальце, испытующе прищурился и кивнул на колонку. Ответа Грисбюль не расслышал, но Гроль уже наклонился к окошку и сказал:

— Отъезжайте на стоянку. Я сейчас приду.

Грисбюль отъехал, удобно откинулся на сиденье, включил радио, закурил и стал, скучая, глядеть в зеркальце заднего вида. Заправщика заменил другой рабочий, а сам он беседовал с комиссаром у глухой стены ресторана. Гроль, кажется, задавал вопросы, на которые заправщик после продолжительных пауз задумчиво отвечал. Вдруг тот усиленно закивал головой, оживился, вспомнив, по-видимому, что-то важное. Комиссар, как показалось ассистенту, переспросил, после чего последовали новые подтверждающие жесты заправщика. Теперь Гроль был явно доволен, во всяком случае, он протянул заправщику руку. Рукопожатие, которым они обменялись, показалось Грисбюлю крепким. Заправщик снова принялся за работу, а Гроль, широко шагая, направился к машине.

 

3

Грисбюль ожидал, что теперь наконец-то услышит от комиссара какие-то объяснения. Но тот все молчал и глядел вперед, хотя они уже давно мчались по автостраде. На ассистента эта поездка навевала уныние: пустые поля, бурая, гнилая трава, голые ветки кустов на осеннем ветру, темная хвоя лесов. Небо оделось в бумазею, под которой исчезла пуговка солнца. Ассистент почувствовал облегчение, когда Гроль проворчал:

— Едем к Метцендорферу!

Это было уже кое-что, это не походило на бессмысленную с виду езду туда-сюда и на столь же нелепые остановки у заправочной станции; Грисбюль усмотрел в словах Гроля доказательство того, что комиссар действует последовательно, по какому-то намеченному плану. И значит, поездка в Бернек имела все же какой-то смысл. Но какой — Грисбюль не мог угадать. Что ж, думал он, это он еще успеет услышать. У Метцендорфера Гроль, видимо, положит карты на стол или даст хотя бы возможность заглянуть в них.

— Ей тоже, наверно, скоро конец? — спросил вдруг Гроль.

Сначала Грисбюль его не понял, потом догадался, что комиссар имеет в виду его машину, и ответил со злостью:

— Она лучше, чем иная старая шляпа!

Снова наступило молчание. А потом комиссар опять задал такой же неожиданный вопрос:

— У Метцендорфера тоже ведь есть машина — помните, он обогнал нас на старом «мерседесе»? В ту ночь! А у заправочной станции мы настигли его! — Грисбюль помнил это. — Гм, — продолжал Гроль, — его машина прослужит, пожалуй, дольше, чем старая шляпа?

— Безусловно, — язвительно ответил ассистент.

— Н-да, — сказал Гроль, — а Метцендорфер хотел ведь купить новую машину? Судя по вашим записям, «боргвард изабеллу», насколько я помню?

— Возможно, — сказал Грисбюль.

— Ему следовало бы это сделать, — задумчиво сказал комиссар. — Для адвоката это вопрос престижа. Не правда ли, Грисбюль?

Тот притворился, что не расслышал слов Гроля и всецело занят объездом новой строительной площадки, за которой следовал поворот на Байрейт. До самой конторы адвоката ничего больше не произошло, кроме того, что Гроль сделал отчаянную попытку расправить и удобнее вытянуть ноги. Грисбюля такие попытки пассажиров раздражали донельзя, потому что говорили о непоместительности его лоскутного коврика, а этот факт он упорно оспаривал. Он очень любил свою машину. И потому остановил ее у конторы Метцендорфера молча. Он вышел и прошел на тротуар, где уже стоял Гроль.

— Пошли! — сказал он комиссару.

Тот посмотрел на него и ответил:

— Думаю, что сначала вам придется немного подождать, Грисбюль. Я хотел бы поговорить с Метцендорфером наедине.

Он повернулся и скрылся в подъезде. Ассистент поглядел ему вслед и скорчил гримасу. Скверный выдался день, чертовски скверный день! Он опять сел в машину. Но радио не включил и закуривать не стал.

 

4

Гроль не предупредил о своем приезде по телефону. У него не было времени звонить, и Метцендорфер его не ждал.

Адвокат был недоволен, когда секретарша доложила о прибытии комиссара. Через несколько минут он должен был встретиться с одним клиентом; перед адвокатом лежали бумаги, относящиеся к этому делу, и он собирался просмотреть их еще раз. Он терпеть не мог вести разговор без основательного знания предмета. Метцендорфер опасался, что Гроль задержит его надолго, и поэтому не спешил принять комиссара. Но Метцендорфер сразу же представил себе Марана в камере, сломленного, покорившегося судьбе. Он хотел помочь своему другу, только не знал как. Его поездки оказались напрасными. Если Гроль явился так внезапно, значит, на то были веские причины, и, хотя адвокат не ждал сейчас никакой существенной помощи, он все же не хотел пренебрегать и малейшей возможностью ее получить. Он нахмурился, смахнул со лба редкие рыжие волосы и сказал:

— Просите. А если придет господин Трёстерлинг, пусть немного подождет. Я покончу с этим делом как можно скорее.

Он коротко поздоровался с Гролем и спросил:

— Вы, кажется, в отпуске?..

— Конечно, конечно, — рассеянно отвечал комиссар, — но шляпа... понимаете, я забыл свою шляпу!

Метцендорфер с недоумением посмотрел на него. Потом решил не касаться этого странного довода и сказал:

— У меня мало времени, господин Гроль, каждая минута уже расписана. Вы это понимаете.

Гроль кивнул и повертел сомбреро у себя на коленях. Он внимательно осмотрел засаленные, мятые поля, прежде чем взглянул на адвоката, и спросил:

— Вы собираетесь купить новую машину, господин Метцендорфер, — «боргвард изабеллу», насколько я осведомлен?

— Да, конечно, — наморщив лоб, сказал адвокат, — но, по-моему, сейчас не время и здесь не место...

Гроль чуть приподнял руку, унимая вскипавшую в Метцендорфере злость.

— Минутку терпения! — попросил он. — Мой вопрос не такой праздный, как вам кажется. А правда ли, — продолжал он, — что господин Брумерус любезно предложил вам свое посредничество?

— Да, — сказал адвокат.

— Отлично, — продолжал Гроль, — как же обстоит дело? Вы не отказались от своего намерения?

Метцендорфер помедлил с ответом.

— Я, собственно, передумал, — сказал он. — Серьезных пороков у моего «мерседеса» нет, а небольшие поездки, которые я обычно предпринимаю...

— Ну, — возразил Гроль, — в Бернеке он вас все-таки сильно подвел, не правда ли?

— Верно! — согласился Метцендорфер. — В Бернеке — да. К тому же... Понимаете, когда моя машина стоит рядом с машинами моих клиентов... — Он пожал плечами. — У меня в основном состоятельная клиентура, предприниматели и тому подобное... — Он вздохнул. — Выглядит это не очень хорошо.

Гроль кивнул головой.

— Вот именно, вот именно, — сказал он. — Об этом я как раз и думал.

Метцендорфер откинулся в кресле и насмешливо сказал:

— Вряд ли, однако, вы тоже хотите продать мне «боргвард изабеллу» в порядке, так сказать, свободной конкуренции с господином Брумерусом?

— Упаси боже! — Гроль протестующе поднял руку, но тут же улыбнулся. — Нет, господин Метцендорфер. Но... — он наклонился вперед, — если у вас действительно есть такое намерение, то мне было бы очень желательно, чтобы вы приступили к делу как можно скорее. — Глядя в сторону, он прибавил: — Ведь никто вас не заставляет сразу принять решение. Но посмотреть машину, совершить пробную поездку...

Метцендорфер напряженно думал. Что-то должно было заставить комиссара сделать это неожиданное предложение.

— Прямо сегодня же? — спросил адвокат. — И вы тоже поехали бы со мной?

Гроль улыбнулся.

— Отвечаю на первый вопрос: да, сегодня! Я приехал сюда с Грисбюлем из Бернека, вернее, с автозаправочной станции. Когда я прочел то, что вы рассказали, господин Метцендорфер, у меня возникло одно подозрение. Поездка в Бернек укрепила его. Но этого недостаточно. Я должен удостовериться, и по возможности сегодня же. Грисбюль, не желая того, связал меня определенным сроком, который истекает восемнадцатого или девятнадцатого октября. А сегодня пятнадцатое. — Он потер ладонью лысину. — Мне нужно немедленно кое-что проверить у Брумеруса, но сам я появляться не должен, а он не должен знать, что именно проверяется. — Комиссар улыбнулся еще раз. — Вот ответ на ваш второй вопрос! Грисбюль ждет меня со своей машиной внизу. Мы проводим вас до Мюнхена. — Метцендорфер помедлил. Тогда Гроль сказал: — Ничего не могу обещать, но, может быть, неожиданно удастся оказать помощь Марану. — Адвокат все еще нерешительно смотрел на Гроля. Комиссар прибавил: — Помощь, какой он вообще не может представить себе. Вы, господин Метцендорфер, должны были бы мне, собственно, доверять.

Адвокат сразу вспомнил, как великодушно вел себя Гроль при аресте Марана. Он ответил:

— В принципе я согласен. Только вот один клиент...

— Я могу подождать! — быстро сказал комиссар и поднялся: — Терпению я научился. Еще одна просьба: позвоните, пожалуйста, Брумерусу и скажите ему, что вы приедете. Тогда мы будем точно знать, где и когда застанем его. Но соврите, что вам так или иначе надо съездить в Мюнхен по делу.

Метцендорфер глубоко вздохнул, когда Гроль вышел из кабинета.

 

5

Грисбюль не стал ни о чем спрашивать, когда комиссар вернулся, открыл дверцу и сел рядом с ним. Так они и сидели рядом, и, хотя ассистенту осточертело долгое ожидание, он убрал руки с баранки. Наконец Гроль крякнул и сказал, не глядя на него:

— Мне кажется, Грисбюль, что вы научились обуздывать нетерпение молодости, а это одно из важнейших требований, которым должен отвечать начинающий криминалист.

Поучений ассистент и вообще не любил, а таких и подавно. Поэтому он продолжал молчать, и Гролю пришлось крякнуть еще раз.

— Мы поедем не на вашей машине! — пояснил Гроль.

Грисбюля подмывало ответить «чувствую!», но он сдержался. Ведь он знал, что комиссар будет посвящать его в свои планы только урывками. И в самом деле, тот сказал:

— Мы поедем на «мерседесе» Метцендорфера.

— Значит, моя машина останется здесь? — спросил ассистент.

— Да, конечно, — ответил Гроль.

— Это мне не нравится, — заметил Грисбюль, хотя ему это было совершенно безразлично.

Гроль промолчал. Немного погодя появился адвокат. Беседа с клиентом прошла, видимо, хорошо: Метцендорфер был весел, даже воодушевлен.

— Господа, — обратился он к обоим, — позвольте пригласить вас! — И, повернувшись к Гролю, прибавил: — Все в порядке! Он дома!

В «мерседес» Гроль пожелал сесть сзади, предоставив «сиденье смертника» — так пренебрежительно назвал он место рядом с водителем — своему ассистенту. От внимания Метцендорфера не ускользнуло, как ухмыльнулся комиссар, произнося эти слова.

Вдруг прямо перед ними на шоссе столкнулись машины, раздался ужасный скрежет металла. Ехавший впереди «фольксваген» отчаянно прыгнул с бетонной полосы на обочину, остановился было, а потом медленно съехал в кювет. Чей-то «опель 1200» воткнулся радиатором в задние колеса грузовика. Вот и все, что увидел Метцендорфер. Передний вид закрыл ему грузовик. Но отпрыгнувший «фольксваген» дал ему дистанцию, которой хватило на то, чтобы под визг тормозов остановить «мерседес» в двух-трех сантиметрах от багажника «опеля». Метцендорфер снял руки с руля и глубоко вздохнул, Грисбюль выскочил из машины и побежал к «фольксвагену». Там заело дверцу. Гроль удовлетворенно кивнул, когда увидел, что Грисбюлю удалось открыть ее и вызволить какую-то даму в огненно-красных брюках. Она потеряла левую туфлю и растерянно смотрела то на свою ногу, то на влажную глину поля; Гроль усмехнулся, глядя, как его ассистент взял даму на руки, чтобы посадить ее на откос шоссе.

Когда «мерседес» тронулся, дама помахала рукой, и Грисбюль услышал, как Гроль сказал: «Молодец, молодец!» Ассистента это разозлило, хотя он сам не знал почему. Когда пробка осталась позади, Гроль положил обе руки на спинки передних сидений и, наклонившись вперед, изрек самым доверительным тоном:

— Не находите ли и вы, Грисбюль, что ваша машина немножечко, так сказать, поизносилась?

Ассистент ответил коротко:

— Не нахожу!

— Так-так, — проворчал комиссар, но не спасовал, а продолжал с видом знатока. — С места берет плохо, на перекрестках вы просто пропускаете всех вперед, Грисбюль. — И спросил с подчеркнутой вежливостью: — У вас ведь тоже такое впечатление, если не ошибаюсь?

— Если мой малыш по-настоящему разойдется, — процедил Грисбюль, — он потягается с любой машиной, которая на класс выше его.

— Да, да, — задумчиво сказал Гроль, — пожалуй, вы правы. Если разойдется. Но вот прежде, чем разойдется...

Метцендорфер не вмешивался. Его удивляло, что комиссар нарочно злит своего сотрудника. Адвокат молча улыбался: любого автомобилиста разозлил бы подобный отзыв о его машине.

— Посмотрите на этот «мерседес»! — сказал комиссар Грисбюлю. — Он еще дай бог! Я глазам своим не поверил, взглянув на счетчик: машина отмахала уже семьдесят тысяч, а чешет как новенькая!

Этот жаргон был не к лицу комиссару.

Грисбюль ответил ударом ниже пояса:

— Тормоза отличные, — сказал он.

Метцендорфер почувствовал, как его кольнуло.

— Ну, у вас, надеюсь, тоже, Грисбюль? — успокоил адвоката Гроль.

Несколько минут спустя комиссар, ни к кому не обращаясь, бросил в пространство между сидевшими спереди:

— Если господин Метцендорфер приобретет «боргвард», он, я думаю, продаст свой «мерседес».

Ассистент и адвокат промолчали. Комиссар откашлялся, почесал лысину и обратился к Метцендорферу:

— Сколько, по-вашему, вы могли бы получить за подержанную машину?

— Восемьсот, — ответил адвокат сразу, — больше не выручишь, желающих продать старые машины сколько угодно!

Гроль вдруг оживился. Чуть приподнявшись, он хлопнул Грисбюля по плечу.

— Послушайте, Грисбюль! На вашем месте я бы не раздумывал! Восемьсот — это же пустяк за такую машину.

Ассистент медленно обернулся и, посмотрев Гролю в глаза, сказал:

— К сожалению, у меня нет, если выразиться точно, существенной части этого пустяка! — И так же медленно отвернулся.

Комиссар все-таки очень плохо разбирался в предмете. Ему пришлось подумать, прежде чем он спросил Грисбюля:

— А сколько выручили бы вы за своего малыша?

— Даже этой существенной части не выручил бы, — сказал он, —разве что покрыл бы расходы на покраску.

Гроль умолк. Он глядел в просвет между головами сидевших спереди, видел, как несется навстречу машине бетонная дорога, слышал, как гудит мотор, и о чем-то думал.

Потом он попросил адвоката:

— Дайте, пожалуйста, максимальную скорость!

Метцендорфер не ответил ему, но просьбу выполнил.

С тихой завистью смотрел Грисбюль, как стрелка спидометра подходит к 100, к 110, почти к 120. Метцендорфер улыбнулся и бросил быстрый взгляд на соседа. Ассистент грустно покачал головой. И эта машина обогнала бы его безнадежно. Но денег у него действительно не было!

Лицо Гроля приняло выражение, какое бывает у зрителей автогонок, следящих за ними с жадностью, восторгом и ужасом. Он даже облизывал губы. Но, поймав себя на этом, он сразу откинулся на сиденье, легонько постучал по плечу Метцендорфера и сказал:

— Довольно! Довольно! Большое спасибо! — И, повернувшись к Грисбюлю, спросил: — Ну как?

— Моя тоже сумеет! — ответил тот скупо.

— Несомненно, — проворчал Гроль, — но сумеет ли так, как эта?

— Нет, — с неудовольствием признал ассистент.

— Думаю, —вскользь сказал комиссар, глядя на пустующие поля, уныло плывшие за окном, — что господин Метцендорфер приобретет «боргвард изабеллу» и что я тогда ссужу вас деньгами. Вернете долг по частям, без особой спешки. Согласны?

Грисбюль рывком повернулся и уставился на комиссара.

— Вы это серьезно? — спросил он.

— А разве я когда-нибудь шутил? Вы помните такой случай? — спросил Гроль, глядя в окно.

— Пожалуй, нет, — признал ассистент.

Через некоторое время Метцендорфер сказал:

— Теперь, господин Гроль, вам следовало бы проинформировать меня подробнее. Через четверть часа мы будем в Мюнхене. Я встречусь с Брумерусом...

Гроль давно ждал этого вопроса и ответил на него, не задумываясь:

— Могу только сказать, что у меня есть одно подозрение. Если оно подтвердится, с Марана можно будет снять вину. Об этом-то подтверждении и идет сейчас речь. Я хочу узнать, не был ли Брумерус в день убийства на даче!

— Брумерус? — встрепенулся Грисбюль. — Но ведь его тогдашняя телеграмма...

— Он отправил ее на следующее утро, за это время он вполне мог добраться из Бернека в Штутгарт, — пояснил Гроль чуть ли не с жалостью.

— Но это же чистейший вздор! — вырвалось у Метцендорфера. Он вздрогнул и сказал: — Простите!

Грисбюль задумчиво глядел вперед. Он никак не находил ключа, который открыл бы ему ход мыслей Гроля. Поэтому он коротко сказал:

— Так что мы хотим установить в Мюнхене?

— Ах, установить! — спокойно ответил Гроль. — Это всегда звучит очень высокопарно, Грисбюль. Господин Метцендорфер всего-навсего купит себе «боргвард изабеллу», если она ему понравится и если господин Брумерус поможет ему купить ее со скидкой. А я, — я хотел бы только узнать, когда машина Брумеруса проходила в последний раз техосмотр и сколько километров было в тот раз на счетчике. Технический паспорт, как вы, наверно, знаете, хранится всегда в специальном ящичке справа от щитка приборов. Там вы найдете корешки контрольных талонов. Станция обслуживания проставляет на них километраж пробега и дату.

Ассистент поморщился.

— Да, да, конечно, вы это знаете, — поспешил сказать комиссар. — Не обижайтесь!

— Но как проникнет в машину господин Грисбюль? — с тревогой спросил адвокат.

Гроль пожал плечами.

— Машина, — сказал он с расстановкой, — стоит, вероятно, в высотном гараже. А уж это, наверно, наведет господина Грисбюля на какую-нибудь мысль, ведь фантазии у него достаточно.

Грисбюль досадливо промолчал.

— А если она стоит возле дома, — продолжал комиссар, — моего сотрудника, надо надеяться, тоже осенит какая-нибудь хорошая мысль. В том, что вы, господин Метцендорфер, взяли его с собой, нет ничего особенного. Вы объясните Брумерусу, что не разбираетесь в автомобилях и попросили Грисбюля оказать вам помощь.

Метцендорфер протестующе помотал головой и с упреком сказал:

— Слишком много хлопот ради таких пустяков, господин комиссар! И ничего не выйдет. Двадцатого следователь закончит это дело и назначит слушание его в первой инстанции! Мое ходатайство об освобождении Марана из-под стражи отклонено, и мы теряем здесь время, вместо того чтобы помогать ему!

— Но, господин Метцендорфер, — сказал комиссар чуть упрекающе, — Маран все-таки стрелял! В этом смысле все ясно. Вы же сами считаете, что как защитник Марана ничего не выиграете, если мы выясним, кто был этот второй на даче!

Адвокат вздохнул.

— Верно, — сказал он.

— Вот видите! — примирительно сказал Гроль. — Поэтому мы должны действовать осторожно. Уличить Брумеруса будет все равно нелегко. У него есть алиби, он был в Штутгарте, свидетели имеются!

Ответа не последовало. Тогда он прибавил:

— Я, между прочим, хочу воспользоваться пребыванием в Мюнхене, чтобы купить себе новую шляпу. — Он грустно сказал: — Видит бог, старая могла бы еще послужить! Но боюсь, что она слишком бросается в глаза, я уже три раза отдавал ее в чистку и в растяжку. Четвертого раза она не выдержит. — Он любовно взглянул на сомбреро, болтавшееся рядом с ним на крючке. — Фетр еще довоенный, — сказал он задумчиво.

 

6

Для верности Метцендорфер еще раз позвонил Брумерусу из телефонной будки. Тот был очень любезен и ответил:

— Ну разумеется! Я же обещал вам! Мне было бы удобнее всего сейчас же.

Он подошел к окну, увидел ущелье улицы, поглядел на бесцельное мельтешение людей и машин. Все показалось ему серым в этот осенний день. Подъехал черный «мерседес» Метцендорфера. Открылась дверца. Он увидел, как адвокат выходит из машины: сверху тот казался маленьким, до смешного похожим на куклу. Брумерус улыбнулся. Мимо проехала другая машина. Метцендорфер прижался к своему «мерседесу». Затем он уже знакомым Брумерусу движением смахнул со лба жидкие рыжие волосы и направился к дому.

Брумерус минуту помедлил. Потом решил не принимать адвоката у себя в квартире. Зачем терять время? Совершить покупку машины можно было быстро. Он надел пальто и вышел на лестницу; лифт уже зашумел. Кабинка медленно шла вверх. Он задумчиво следил за движением троса — по привычке. Как в детстве, у него мелькнула глупая мысль: какой ужас, если трос оборвется и человек рухнет в шахту... Лифт остановился. Решетки раздвинулись с тихим шорохом, дверь отворилась.

Метцендорфер явно удивился, что Брумерус ждет его здесь. Но удивился лишь на секунду. Тот приветливо поздоровался с ним: между двумя совещаниями так мало времени... Это адвокат понимал. Он и сам был в таком же положении. Они спустились на лифте в полном согласии. Метцендорфер предложил:

— Если не возражаете, то поедем на вашу станцию обслуживания на моей машине.

Они пересекли улицу, и, лишь сев в «мерседес», Брумерус заметил ассистента.

— Ах, и вы здесь, господин Грисбюль? — удивленно спросил он и прибавил насмешливо: — Вы тоже хотите приобрести «боргвард изабеллу»?

Тот протянул ему руку над спинкой сиденья.

— Господи, — сказал он, — это мелкий-то служащий уголовной полиции! Что вы! Я просто влюбился в старый «мерседес», и господин Метцендорфер любезно взял меня в эту поездку. Я очень доволен, поверьте.

Брумерус беззвучно рассмеялся.

— Я ведь знаю вашу карету, — сказал он, — машиной ее уже нельзя назвать. Разумное решение. — К присутствию Грисбюля он теперь, кажется, потерял интерес. Он повернулся к Метцендорферу: — Поехали! Дорогу я буду показывать!

 

7

Гроль в это время бродил по Штахусу, дрожа от холода. Он смотрел на витрины ненужных ему магазинов. Задержался он только у салона головных уборов, но уголки его рта разочарованно опустились: ну и формы — не шляпы, а шапочки! Он не хотел носить шапочку!

Все-таки он вошел в лавку. Около него сразу же защебетала продавщица. Он увидел пренебрежительный взгляд, которым она скользнула по его сомбреро, и разозлился. Он снял шляпу и демонстративно положил ее на стеклянную доску прилавка. Ничего не скажешь: его шляпа утверждала себя среди всех этих шапочек, ее нельзя было не заметить! Утверждала себя! Вот точное слово! Шляпой надо утверждать себя, подумал Гроль и твердо решил не покупать ничего, что не отвечает этому представлению.

От продавщицы пахло парфюмерной смесью, в которой преобладал аромат ландышей — а на дворе стояла осень. Это мешало комиссару. Мешал ему и ее лиловый свитер: лиловый цвет, заметил он, вызывал у него головную боль.

Но со всем этим он примирился бы, если бы только нашел настоящее самоутверждение.

Продавщица спросила, какой у него размер. Он этого не знал. Пришлось наклонить голову, чтобы она измерила его лысину. Это тоже разозлило его. Затем продавщица принесла кипы шляп, отделенных одна от другой папиросной бумагой. Она сложила их поодаль от засаленного сомбреро, так, словно они могли от него чем-то заразиться.

— Моя шляпа не больна корью! — сказал Гроль.

Продавщица посмотрела на Гроля недоуменно, но, поняв его, звонко рассмеялась, и Гроль решил, что она все еще верит в болезнь его сомбреро. И опять ему пришлось наклонить лысину: нежные ручки напялили на нее одну из шапочек. Взгляд в зеркало его испугал, и он в ужасе помотал головой. Продавщица нашла, что дело тут просто в привычке; впрочем, может быть, он и прав. Шляпа слишком нахлобучена, не лучше ли вот так? Она сдвинула ее на затылок, отошла назад, оценивающе поглядела, одобрительно кивнула головой, подошла снова, надела ее немного набекрень сперва налево, потом направо, потом снова налево.

— Так хорошо! — обрадовалась она и объявила Гролю, которому ее действия, как и шапочка, совсем не понравились: — Большинство людей не фотогеничны. Нужно определить, какая сторона лица лучше. У вас — правая, потому что правый глаз больше. Значит, шляпу надо носить с наклоном влево. — Она сделала шаг назад и оглядела его. — Очень элегантный вид! — заключила она.

Комиссар посмотрел на себя в зеркало. Он не находил, что вид у него очень уж элегантный. Скорее, он смахивал на большую, старую, сморщенную картофелину, пустившую росток: шапочка была зеленая, а сзади торчало перышко.

Он покачал головой. Шапочка сползла на левое ухо. Он быстро снял ее, вернул продавщице и сказал:

— Спасибо, фрейлейн! Останусь лучше при своей старой!

— Как угодно, сударь, очень жаль! — ответила та и понесла свой лиловый бюст навстречу другому покупателю, который как раз вошел в лавку.

Гроль схватил свою шляпу, но не решился надеть ее, пока не покинул заведения, торгующего шапочками. Выйдя, он с удовольствием отогнул вниз поля надо лбом. Нет, думал он, когда утверждаешь себя, ты совсем другой человек.

В этот момент пошел дождь, который уже через несколько секунд шумел вовсю. Над шапочками, двигавшимися навстречу Гролю, испуганно вспархивали зонтики. А комиссар утверждал себя, весело шагая под ливнем, и с полей его шляпы, как с зонтика, стекала вода.

 

8

Боргвардовская станция обслуживания находилась и правда всего в двух кварталах от дома Брумеруса: у Метцендорфера не ушло на дорогу и трех минут. Напротив выставочного павильона имелась стоянка. Там адвокат и поставил свою машину. Они втроем перешли улицу и сперва побродили вдоль огромных витрин. Глядя на блестящую шеренгу автомобилей, бесконечно умножаемых огромными зеркалами, Метцендорфер чувствовал, как растет его желание сделать покупку. Теперь наконец у него разгорелся аппетит и появилось даже нетерпение.

Они вошли в зал. Брумерус подозвал знакомого продавца размашистым жестом. Метцендорфер тем временем еще раз оглядел шеренгу машин, но, как и при осмотре с улицы, привлекла его одна «изабелла» с раздвижной крышей, сиявшая сочно-красной и все-таки совсем не крикливой окраской. Раздвижной крыши ему всегда не хватало в его «мерседесе»: летом в машине часто нечем было дышать. Адвокат подошел к облюбованной «изабелле»; он рассматривал ее, не то испытывая, не то предвкушая какую-то странную радость. Скользнув глазами по радиатору, он вдруг увидел себя в зеркале стоящим перед этой красной машиной и нашел, что выглядит хорошо. Продавец еще почти ничего не сказал, но как раз сейчас он открыл дверцы, показал Метцендорферу сиденья с откидывающимися спинками и приятной кожаной обивкой, хитроумное устройство щитка приборов; он обошел машину, поднял капот, продемонстрировал мотор, сделал несколько движений, чтобы доказать, как удобно и обозримо все расположено, и, когда он предложил Метцендорферу совершить пробную поездку, тому уже не терпелось приступить к ней. Брумерус сел сзади. Продавец занял водительское место. Садясь рядом с ним, Метцендорфер порадовался эластичности подушки и благородно-приглушенному звуку захлопывающейся дверцы. Через голову продавца Грисбюль спросил Брумеруса, где можно узнать технические подробности, и тот, указывая движением головы, ответил:

— В мастерской. Спросите там Ганса, он опекает мою машину!

Ассистент чуть попятился. Он увидел, как машина бесшумно подалась назад, развернулась на девяносто градусов, рванулась к боковым воротам и, немного помедлив там, изящно и быстро влилась в поток машин.

Он торопливо зашагал к мастерской.

Привыкнув к хрипенью и треску своего стареющего мотора, к лязгу, скрежету и грохоту своего черного кузова, Метцендорфер с восторгом слушал тихое, таинственное пение новой машины и наслаждался ее мягким ходом, который при любом ускорении оставался таким же ровным и гладким, бесшумным и мощным, как движение сверкающего поршня в масле цилиндра. Желание обладать этой машиной росло.

Лишь когда они выехали на автостраду и плавно помчались вперед, продавец начал осторожно сообщать некоторые технические данные: делал он это неназойливо, чтобы не портить приподнятого настроения.

Вскоре они свернули на стоянку. Продавец вышел. Метцендорфер сел за руль. Сознавая, как глупо его чувство, он теперь испытывал величайшее желание владеть такой машиной.

 

9

А Грисбюль пошел в ремонтную мастерскую, которая помещалась за выставочным павильоном. В стороне от нее возвышался гараж; сквозь блестящие стекла было видно, как поднимаются и спускаются машины по пандусам. Здесь площадь умели использовать.

Он спросил Ганса. Тот оказался молодым блондином с внимательными глазами. Прежде чем поздороваться с Грисбюлем, он вытер тряпкой выпачканные маслом руки.

Ассистент сослался на Брумеруса. Ганс, видимо, давно его знал. Он сказал с удовольствием:

— Вот человек, который действительно заботится о своей машине. Мы здесь не очень-то жалуем горе-водителей, которые обращаются к нам, только когда что-нибудь сломалось. А господин Брумерус соблюдает все сроки, и это окупается.

Грисбюль кивнул и изложил свою просьбу.

— Это дело вон тех, — ответил Ганс. Он указал головой на машины, стоявшие во дворе мастерской. — Неужели мы еще должны давать объяснения, если продают машины они? У нас и так голова кругом идет.

— Понимаю, — уступил Грисбюль, — но вы ведь знаете, как это бывает: покупателю кое-что объяснят, а случится поломка — они беспомощны.

Ганс насмешливо кивнул головой.

— Они и сами-то горе-водители, — сказал он. — Не могут даже сменить колесо, когда в их машине что-то неладно, они знают, где нас найти.

— А я, — сказал Грисбюль, — дружу с господином Метцендорфером. Мне не хотелось бы, чтобы он влип.

Механик стал нерешительно еще раз вытирать руки тряпкой.

— За простой мы вам заплатим, — доверительно сказал ассистент. — Это для нас окупится.

Грисбюль извлек из кармана заранее приготовленную десятимарковую купюру. Она была сложена в узкую полоску. Он незаметно сунул ее механику в нагрудный карман комбинезона, но так, чтобы она немного вылезала наружу и Ганс мог определить ее достоинство. Тот подтолкнул бумажку большим пальцем, и она исчезла. Ганс вздохнул и сказал:

— Ну что ж.

Он посмотрел по сторонам, ища глазами какую-нибудь машину.

— Может быть, — быстро сказал Грисбюль, — вы воспользуетесь для объяснений машиной господина Брумеруса?

— Пожалуй, это самое лучшее, — согласился Ганс, — а то еще кто-нибудь подойдет к нам.

Он спрятал тряпку в карман брюк и направился к гаражу, широко шагая впереди Грисбюля. Сторож решил, видимо, что дело идет о какой-то починке, и не стал их задерживать.

— Второй этаж, бокс пятьдесят восьмой, — машинально сказал механик.

Он прижимался к стене, взбираясь вверх по бетонной дорожке для пешеходов. Мимо них, урча, поднимались машины. Пахло выхлопными газами. В большие окна Грисбюлю видны были торговый павильон и двор мастерской за ним. Дверь бокса 58 автоматически ушла вверх, включилось освещение.

Они подошли к машине. Механик начал свои объяснения со щитка приборов. Помощник притворился, что внимательно слушает.

Мотор был, видимо, специальностью Ганса. Он с наслаждением дергал какие-то детали, отпускал и подкручивал болты, долго возился со свечами. Грисбюлю, который сам ухаживал за своим малышом, было скучно донельзя. Но он старался прерывать механика глупыми вопросами, побуждавшими того снова и снова демонстрировать свои специальные знания.

— Сидя в такой машине, — сказал наконец Грисбюль, — испытываешь, наверно, приятное чувство.

Он отворил дверцу, сел за руль, поиграл рычажками и кнопками на щитке приборов, помигал фарами, выключил их. Механик глядел на него с улыбкой. На лице Ганса было написано, что он думал. Он явно сам гордился этой машиной, обслуживая ее. Он сказал:

— Об «изабелле» болтают, будто она слишком чувствительна и так далее, но, кто хорошо за ней ухаживает, тому от нее одна радость.

— А господин Брумерус ухаживает за ней хорошо! — заметил Грисбюль и как бы между прочим потянулся к ящичку, чтобы достать оттуда и полистать технический паспорт.

— Еще бы, — сказал Ганс и поглядел на ворота, где въезжали и выезжали машины одна за другой. — Он пригоняет ее сюда в первой половине дня и забирает в шестнадцать часов, когда мы кончаем работу. Это железно. И он не скряга, этот господин Брумерус!

Ганс, видимо, ценил своего клиента.

Но теперь ассистент молчал. Он нашел корешок, остающийся в паспорте после каждого осмотра. Это был контрольный талон. С его помощью владелец машины мог доказать, что она вовремя прошла техосмотр, а это играло важную роль, если возникал вопрос о материальном ущербе. На корешке были точно указаны километраж пробега и дата. Под цифрами стояла печать станции обслуживания и подпись. Запомнив все это, ассистент положил паспорт на место и вылез из машины.

— Пожалуй, все ясно, — сказал он.

— Отлично, — ответил Ганс.

Они вышли из бокса. Свет погас. Дверь закрылась сама.

Теперь они пошли вниз, навстречу машинам, поднимавшимся в свои пристанища.

 

10

Ливень напоминал короткий громкий шлепок. Он прекратился так же внезапно, как хлынул.

Гроль снял с лысины промокшее сомбреро. Держа его за поля левой рукой, он слегка помахивал шляпой, чтобы она поскорее высохла. Комиссар стоял в условленном месте на кромке тротуара. Он скучал, и его грызло сомнение в том, что он поступил правильно, отправив к Брумерусу Метцендорфера и Грисбюля одних.

Густые темно-серые тучи рассеивались. На площадь падали косые лучи бледного солнца. Поблескивали стекла, никель, зеркала. Комиссар все шлепал и шлепал носком ботинка по краю лужи; прошло много времени, прежде чем он оставил это занятие, поймав себя на том, что забавляется дурацкой игрой своего детства.

Вдруг он испуганно попятился. К тротуару притерлась и резко затормозила темно-красная «боргвард изабелла». Останавливаться здесь было запрещено, и комиссар хотел уже сделать выговор по этому поводу, когда распахнулась дверца и Метцендорфер жестом пригласил его сесть в машину. Адвокат был в прекрасном настроении, словно одержал какую-то победу, и, когда они влились в поток машин, сияя, спросил:

— Как вы находите?

— Хороша, очень хороша! — похвалил комиссар, хотя ничего не смыслил в автомобилях: что еще мог он ответить, чтобы не обидеть Метцендорфера?

Он заметил, что адвокат ведет машину почему-то неосторожно. Возникали опасные ситуации. Гроль нахмурил лоб.

— Вы хотите превратить ее в железный лом?

Метцендорфер не понял его. Комиссар неслышно вздохнул. За рулем они как малые дети, подумал он.

— Где Грисбюль? — спросил комиссар.

Адвокат показал головой назад. Прибегнув к помощи правого бокового зеркальца, чтобы выяснить, что имеет в виду Метцендорфер, Гроль увидел Грисбюля за рулем черного «мерседеса». Комиссар не удержался от улыбки, теперь он понял, какая тут идет игра: оба автомобилиста устроили небольшую погоню.

— Уже купили? — спросил он.

— Да, — сказал адвокат, — только еще не заплатил. — Он поднял, отпустив руль, правую руку, и Гроль испуганно посмотрел на него. — Но ведь как инспектор уголовной полиции он человек надежный?

— Как ассистент, — уточнил Гроль.

Но этого адвокат уже не слышал; Гролю было ясно, что Метцендорфер влюблен в свою машину. От него он сегодня никаких осмысленных сведений не получит. А в них он нуждался. Ему важно было знать, как вел себя Брумерус. Он скептически поглядел на адвоката и в конце концов спросил.

— Благородно! — с уважением ответил тот сразу же и, к неудовольствию Гроля, снял теперь с баранки левую руку. — Крайне благородно! При финансовых переговорах он воспользовался своими правами постоянного клиента. Они хотели уступить мне только семь процентов, а благодаря Брумерусу уступили десять!

Гроль поморщился: он не хотел подавать виду, что адвокат кажется ему сейчас дураком. Одуреть от каких-то лакированных железок! Он сделал еще одну попытку:

— Насчет Марана Брумерус ничего не говорил?

— Об этом у нас не было разговора, — ответил адвокат.

У Гроля испортилось настроение. Он проворчал:

— Высадите-ка меня у выезда на Нюрнберг. Грисбюль, надо надеяться, не настолько потерял голову, чтобы не заметить меня.

Весь остаток пути они молчали.

 

11

«Мерседес» и в самом деле показался уже через несколько секунд. Посадив Гроля, Грисбюль быстро набрал скорость. Ему явно доставляли удовольствие крутые повороты. Комиссар отметил это с досадой. Ассистент, кажется, тоже совершенно забыл о цели их поездки, его тоже опьянила машина.

— Я собирался, — сказал Гроль, держась за петлю над своим сиденьем, — представить вас к досрочному повышению. — Он пожалел об этой фразе, она была ошибкой: от приятного удивления Грисбюль с такой силой нажал на тормоз, что комиссару пришлось отвесить два поклона, а тряски он не любил. Он тут же поправился: — Но боюсь, что мне придется отказаться от своей затеи, Грисбюль, — сказал он, — вы же обалдели от этой машины!

Молодой человек проглотил обиду: он знал, что старик прав. Поэтому он ничего не ответил и, молча приняв упрек, начал наконец шевелить мозгами.

Гроль терпеливо ждал, он знал Грисбюля, он был уверен: тот опомнится!

Ассистент глубоко вздохнул, он взглянул на старика и сказал:

— Я записал все данные!

Он вытащил из нагрудного кармана блокнот и передал его Гролю.

— Последняя страница, — сказал он.

Гроль полистал блокнот. Он помассировал свою лысину, читая заметки Грисбюля. Потом закрыл глаза. Он обдумал конструкцию, над которой просидел всю минувшую ночь: вот она, одна из недостававших опор. Комиссар взглянул на ассистента и заметил его неестественный румянец. Он обидел молодого человека сильнее, чем того хотел. Поэтому он сказал:

— Когда я читал рассказ Метцендорфера, меня заинтересовали не его поездки во Франкфурт и в Пассау. Мне бросилось в глаза, что, возвращаясь с адвокатом из Бернека, Брумерус залил в бак восемнадцать литров бензина. После какой-то реплики заправщика Брумерус заявил, что наполнял бак бензином утром того же дня, когда известил телеграммой о своем приезде. Мне это показалось несообразным. У Брумеруса была привычка заливать бак до краев. Но на несколько километров до Бернека и обратно он никак не мог израсходовать восемнадцать литров. — Он усмехнулся. — Брумерус — человек ловкий. Я мог ждать от него любой увертки. Но по собственному его заявлению, он всегда точно соблюдал сроки техосмотра. К тому моменту, когда они остановились у заправочной станции, его машина, по свидетельству Метцендорфера, прошла тринадцать тысяч семнадцать километров. Техосмотр, как подтвердилось сегодня, состоялся в Мюнхене точно в срок, после двенадцати тысяч. Тысяча с лишним километров никак не соответствуют пробегу Мюнхен — Штутгарт — Бернек и обратно, до заправочной станции, зато почти в точности составляют расстояние Мюнхен — Бернек — Штутгарт — Бернек и обратно, до заправочной станции. — Гроль услышал взволнованное дыхание ассистента. Он усмехнулся и спокойно сказал: — Все это говорит за то, что вторым лицом на даче был Брумерус. Но ему ничего не стоит сказать, что заправщик ошибся, что несколько сот километров набежали в разъездах по Мюнхену и по Штутгарту. К тому же у него есть алиби.

— Алиби? — спросил Грисбюль. — Надо проверить, насколько оно твердо.

— Вы это и проверите, — определил Гроль. — Завтра поедете к Брёзельтау в Штутгарт, где Брумерус якобы тогда ночевал.

— Но если Брёзельтау поддержит его, — задумчиво сказал ассистент, — дела наши плохи. А Брёзельтау зависит от Брумеруса.

— На этот случай, —ответил комиссар, — у нас есть на даче наживка, которая его приманит, и приманка эта не только отрезок времени между восемнадцатым и девятнадцатым октября. Эта наживка — календарь, который находится на даче.

Грисбюль вспомнил. Он быстро сказал:

— Но пометки «ММ» нет на листке того дня.

Гроль зажмурил глаза и лишь после долгого молчания медленно сказал:

— Конечно! Брумерус ясно заявил, что делал эти заметки всегда после визитов Маргит Маран. Но наше указание заставит его задуматься, и он уже не будет уверен, что не оставил каких-нибудь других, выдающих его пометок, если вторым лицом на даче был действительно он. Однако, — прибавил он быстро, — ошибаюсь я или нет, покажет лишь будущее.

Лиса — зверь хитрый и смелый, пойдет ли она в ловушку? Комиссар слыхал, что иные лисы отгрызали себе лапу, попавшись в капкан. Они предпочитали ковылять на трех лапах, но не лишаться свободы. Гроль не сомневался, что их лиса принадлежит к этой породе.

Грисбюль молчал. он ехал уже по городу, в гуще машин, улицы были узкие, опасности грозили со всех сторон, его внимание было напряжено.

— Как вы поступите с вашим лоскутным ковриком? — услышал он равнодушный вопрос комиссара.

— Минуту, — сказал ассистент, — я оставлю его в Байрейте. Если кто-нибудь оплатит мне лак...

Он сделал неопределенное движение рукой; старая машина для него больше не существовала, и Гроль представил ее себе ржавеющей на свалке металлолома или, если ее там не примут, на дне какого-нибудь ущелья — с оторванным щитком номерного знака.

Он вздохнул и легонько погладил волнистые поля лежавшего у него на коленях сомбреро. Такова нынешняя молодежь, думал он, у нее нет никакого уважения к старости!

 

12

Шестнадцатого октября ассистент поехал на «мерседесе» из Нюрнберга в Штутгарт. Все оказалось не так, как он представлял себе. Дом на Хюнерштиг, 16, где жил Петер Пауль Брёзельтау, вовсе не походил на обитель поэта в духе картин Шпитцвега, это была одна из вилл, составлявших узкую улицу в лучшем жилом районе Штутгарта, в горной его части, неподалеку от леса.

Петер Пауль Брёзельтау занимал половину первого этажа — очень большое помещение с открытым проходом в меньшую комнату, а также часть коридора с дверями, как решил Грисбюль, в ванную и кухню. В обеих комнатах, которые он увидел, обращали на себя внимание темные, мореные полки, уставленные без разбора огромным множеством книг, а также большое число кушеток, служивших явно ложами и для супругов — Брёзельтау был женат, но детей у него не было, — и для гостей, и для двух такс, Матильды и Мехтильды. У Грисбюля зарябило в глазах и от множества плакатов, приколотых канцелярскими кнопками ко всем открытым плоскостям стен.

И о творческих проблемах Брёзельтау поначалу вовсе не говорил, гораздо больше занимала подвыпившего писателя постоянная вялость его кишечника. Об этом он подробно поведал Грисбюлю. Такое стихийное доверие объяснялось, вероятно, тем, что Грисбюль вывел сочинителя, как тот выразился, из «временного затруднения».

Позвонив у двери, ассистент услыхал лишь невнятные звуки, разобраться в которых не смог. Затем послышались нетвердые шаги и мужской голос, споривший с двумя таксами. Они наперебой высовывали мордочки из щели двери, каковую Брёзельтау наконец отворил. Грисбюлю трудно было вставить слово между вопросами Брёзельтау и его тщетными попытками прищемить дверью собачьи мордочки. В конце концов, выбившись из сил, Брёзельтау впустил ассистента в большую комнату, где тот прежде всего увидел опрокинутое и колченогое кресло; легкий запах спиртного, исходивший от Брёзельтау, прояснил обстановку.

Вдруг Брёзельтау принялся сокрушенно обшаривать свои карманы. Он извинился, что не может предложить даже сигарет. Киоск, правда, открыт, но сейчас он, Брёзельтау, как раз без денег. Глядя при этих словах в упор на Грисбюля, он наконец остановился. Это было удивительно: человек, так сказать, подвижной, Брёзельтау, разговаривая, непрестанно сновал по комнате, хватал с полки книги и ставил их тут же на другое место, сгонял с кресла одну из такс и тут же сажал в него другую, хватал погасшую трубку и уносил ее в соседнюю комнату, чтобы, освободив свой и так-то не умолкавший рот, тут же вернуться и продолжать тараторить.

Ассистент извлек две марки и протянул их Брёзельтау. Небрежно взяв их, тот сразу завел речь о коньяке, которого также не было в доме, и Грисбюль подумал, что зато в желудке его собеседника коньяку предостаточно. Тем не менее ассистент достал бумажник. Брёзельтау мгновенно исчез в передней. Грисбюль облегченно вздохнул, поднялся и с любопытством осмотрел комнаты. На одной из полок он обнаружил детективы, переведенные Брёзельтау.

Позднее, когда Брёзельтау говорил о литературе, Грисбюль так и не уразумел, почему тот переводил: потому ли, что ему нравилось какое-то произведение, или потому, что ему нравился какой-то издатель. Всех издателей Петер Пауль Брёзельтау считал идиотами, и ассистент не мог ему возразить, поскольку ни с одним издателем не был знаком.

Грисбюль устроился на кушетке; он устал, он закрыл глаза, он слышал, как говорит Брёзельтау, но уже не воспринимал смысла его слов. Он только удивлялся, почему Брумерус выбрал себе в друзья такого болтуна. Никакой особой реакции не вызвало и у Брёзельтау это имя, когда он, Грисбюль, тоже якобы друг Брумеруса, попросил у писателя разрешения переночевать у него, поскольку, мол, ни в одной штутгартской гостинице свободных номеров нет. Гроль посоветовал ассистенту не начинать сразу допроса; который озадачил бы Брёзельтау, а сперва завоевать его доверие каким-нибудь бесхитростным способом. Тот без раздумий согласился его приютить, но Грисбюлю показалось, что в доме Брёзельтау случайные постояльцы — дело само собой разумеющееся, привычный для хозяина источник денег на сигареты и коньяк.

Время от времени в смежной меньшей комнате звонил телефон, тогда Брёзельтау, жестикулируя, отправлялся туда, снимал трубку, язвительно отвечал и вступал в долгий разговор, в ходе которого брал аппарат в правую руку и расхаживал с ним по квартире: необычайно длинный шнур позволял писателю пребывать в постоянном движении.

С кем бы Брёзельтау ни говорил, он после нескольких фраз неизменно сбивался на анекдотические подробности последнего штутгартского скандала, а по части скандалов он был знаток!

У ассистента мало-помалу создалось впечатление, что весь город состоит исключительно из гостиничных номеров и спален.

Поэтому Грисбюль обрадовался передышке, когда открылась дверь из передней и появилась фрау Брёзельтау.

Сцена переменилась мгновенно: Брёзельтау опустился на ближайший стул и капризным голосом сообщил, что разносчик денежных переводов все еще не доставил ожидаемого аванса. Мадам Брёзельтау — так величал ее сам писатель — не стала слушать мужа, она схватила бутылку и унесла ее в кухню. Лишь после этого она поздоровалась с Грисбюлем.

Мадам Брёзельтау не питала иллюзий насчет своего будущего. Она ловко разделила гарнир на три части, а не на две и поставила перед Брёзельтау самую меньшую порцию. Повернувшись к Грисбюлю, она заметила, что у них часто бывают гости, поскольку ночлег в частном доме удобнее, чем в гостинице, да и обходится гораздо дешевле. Грисбюль понял намек и сумел уладить эту сторону дела тактично.

Матильда и Мехтильда сидели справа и слева от Петера Пауля Брёзельтау, и, к его чести, он оказывал им больше внимания, чем его супруга. Они благодарили его, поднимая мордочки и тараща глаза. После этой процедуры переводчик удалился в обществе обеих собачек, которые, размахивая ушами, потащили его за собой.

Теперь мадам могла немногословно пожаловаться на трудное положение жены Брёзельтау: он, вероятно, хороший переводчик, но отнюдь не преуспевающий, кроме того, он пьет. Поэтому она очень рада интеллигентным людям, способным оценить ее гостеприимство и такт; Брумерус, в частности, не раз уже направлял к ним постояльцев, и всегда это оказывался человек интересный.

Грисбюлю становилось ясно: в этой богемной обстановке людям типа Брумеруса могло быть порой уютно, они знали, что здесь им не зададут ненужных вопросов об их спутницах, и мирились с переводчиком как со странным аттракционом, тем более что того легко было утихомирить несколькими сигаретами и бутылкой коньяку. Он сказал:

— Да, ваш дом знают. Меня ведь тоже направил к вам Брумерус. К сожалению, у него сейчас неприятности: на его даче произошло убийство!

Грисбюль заметил, что мадам Брёзельтау внимательно посмотрела на него.

— Боже, чего только не бывает на свете! — сказала она.

Он улыбнулся.

— Полиция, — сказал он, — освободит дачу послезавтра. Но убийцу защищает сумасшедший, можно сказать, адвокат. По его мнению, в доме имеется доказательство того, что в момент убийства там находился еще кто-то. Девятнадцатого он хочет еще раз осмотреть здание. Он все время твердит о календаре, на котором будто бы нашел пометку, сделанную Брумерусом в день убийства. Ну, мы-то в это не верим, восемнадцатого мы снимем печать. — Он доверительно усмехнулся. — Вы ведь знаете, что в отношении дам господин Брумерус человек, так сказать, широкий. Он ведь мужчина страстный, не правда ли?

— Боже мой, — ответила она вроде бы равнодушно, — верность придумана не мужчинами.

— Именно, — согласился ассистент. Он сделал вид, что предался своим мыслям, и возмущенно, словно бы думая вслух, сказал: — Пометка в день убийства! Да ведь он же был в этот день у вас, и его алиби не вызывает сомнений! Вздор!

Он покачал головой, не глядя на мадам Брёзельтау. Она, при всей своей разговорчивости, не оказала ни слова. Тема была исчерпана.

В эту ночь Грисбюль спал на редкость хорошо: возможно, что на него благотворно подействовала совершенно непривычная обстановка. Но, засыпая, он все-таки слышал, что мадам Брёзельтау долго говорила по телефону. И ему показалось, что она сильно приглушала голос.

Наутро, когда Грисбюль встал, мадам Брёзельтау успела уже, простучав каблучками, отправиться на службу. Переводчик уныло сидел за пишущей машинкой, обложенный словарями.

— Доброе утро! — приветствовал его Грисбюль, надеясь теперь узнать от художника все, что ему требовалось.

— Доброе утро! — ответил писатель. — «И как только комиссар высунул голову из-за фабричной трубы, раздалось два выстрела». Нет, это глупо: «...высунул голову, раздалось два выстрела!» Вам не приходит в голову ничего лучшего? — спросил он. — «Раздалось два выстрела, грянуло два выстрела»... что еще делают выстрелы?

Только теперь ассистент заметил, что Петер Пауль Брёзельтау корпит над переводом. Он равнодушно сказал:

— Может быть, «хлестнуло два выстрела»?

— Боже мой, — ужаснулся Брёзельтау, — вы никогда не станете переводчиком! — и в отчаянии запустил пальцы в свои редкие волосы.

Грисбюль нашел и съел приготовленный ему завтрак; Брёзельтау уже не обращал внимания на гостя. Ассистент хотел попрощаться. Переводчик взглянул на него с отсутствующим видом и сказал:

— «Хлестнуло» — это из эпохи хлыстов и почтовых карет! А мне нужно найти что-нибудь, относящееся, к эпохе полетов в космос, ведь это проблема и нашей детективной литературы!

— Передать от вас привет господину Брумерусу? — спросил Грисбюль. — Я, наверно, увижу его в ближайшие дни.

— Ах, этого купчишку! — пренебрежительно ответил Брёзельтау. — Моя жена давно с ним знакома. Я его недолюбливаю. Слава богу, я не видел его уже несколько педель. Может быть — «перешли звуковой барьер»? — Он с сомнением взглянул на ассистента.

— Выстрелы, — со знанием дела сказал Грисбюль, — не переходят звукового барьера!

— Жаль! —огорченно заметил Брёзельтау, обращаясь к клавишам своей машинки.

— Всего доброго! — сказал Грисбюль и удалился.

Садясь в «мерседес», он увидел, что таксы с любопытством прильнули мордочками к оконному стеклу. Он весело насвистывал, спускаясь по виражам восемнадцатого маршрута трамвая. Вагоны отчаянно визжали на поворотах. Он подумал, не заехать ли ему в Киллесберг, чтобы посмотреть на розарии из кабинки канатной дороги. Решил, однако, не заезжать туда: ведь все розы уже отцвели.

По голубому небу быстро скользили перья облаков, поднялся резкий ветер. Но Грисбюль насвистывал: старой шляпы поблизости не было.