1

Хотя реакция Себастиана давала Метцендорферу достаточно оснований задуматься, адвокат уснул сразу, как только лег снова. Он не видел, как все ярче светлела серая полоска пыли над занавеской. Напряжение последних суток и безуспешность поисков метнули его в глубокий колодец сна — он выбрался оттуда, когда посреди занавески уже проглядывали два светлых прямоугольника, а карниз окаймляла светящаяся полоса.

Он вскочил и откинул назад волосы. Он вдруг совсем очнулся, побежал босиком к окну, отстранил занавеску и увидел безоблачный, бледно-голубой осенний день.

Одевшись и позавтракав, он попросил телефонную книжку — уже у другого портье, — удостоверился еще раз, сел в машину и помчался к своей цели во весь опор.

Она оказалась неподалеку от Паульскирхе. Обнаружив это, он резко снизил скорость, чем задержал густую цепь следовавших сзади машин, но не обратил даже внимания ни на гудки, ни на вспыхнувшие мигалки — такого зрелища он не ожидал!

Как ни верти, а все, с чем он до сих пор сталкивался в связи с этим делом — от странного и в общем-то безумного покушения Марана до его, Метцендорфера, разговоров с горничной, — имело привкус чего-то частного, иногда неприятный; большая любовь привела к готовности терпеть соперника, которой Метцендорфер, как ни любил он Марана, в общем не понимал, и кончилось все не дуэлью, а убийством —умышленным или неумышленным. Да и тот, кто заменил собой Брумеруса, этот явно по недоразумению убитый Альтбауэр, оказался дельцом, способным при случае на жульничество, а то, может быть, и просто авантюристом.

Метцендорфер поэтому никак не ждал, что Себастиан, которого он потревожил ночью, предстанет перед ним в такой обстановке — в девятиэтажном доме с широкими рядами окон, опоясывающими стеклянными поясами светло-голубое здание. Рядом была стоянка для машин со скромным указателем: «Только для наших компаньонов!» Ни световой рекламы, ни броско стилизованной вывески — о хозяевах этого здания говорила только черная дощечка с простыми белыми буквами АО ГОТИБА, бывш. «Анастазиус Блау», прибитая у самой двери, которая бесшумно отворялась в обе стороны. К этой двери и к этой скромной дощечке с трех сторон поднимались пологие ступени. Шагая по ним, Метцендорфер вдруг почувствовал, какое доверие внушает это упоминание — бывш. «Анастазиус Блау», подчеркивающее солидное прошлое фирмы, и его план показался ему вдвойне авантюрным. Когда он заявил в приемной о своем желании поговорить с господином директором Себастианом, дама, к которой он обратился, ответила: «Вы, конечно, договорились о встрече, господин Метцендорфер?» — как если бы это подразумевалось само собой.

— Будьте добры, назовите секретарю мою фамилию и скажите, что я пришел по поручению господина Альтбауэра. Я подожду.

С этими словами он повернулся, успев, однако, заметить оценивающий взгляд, который задержала на нем дама, прежде чем решилась поднять трубку.

Когда она вскоре сказала ему: «Господин директор Себастиан ждет вас. Пожалуйста, восьмой этаж, комната восемьсот три», он облегченно вздохнул.

Кажется, он все-таки попал куда нужно!

 

2

Войдя в кабинет директора — Себастиан вежливо поднялся из-за письменного стола и ждал посетителя стоя, — адвокат сразу же опять усомнился в том, что напал на нужный адрес.

Да, конечно, шагая мимо длинного ряда дверей — комната 807 была обозначена табличкой «Директор Себастиан», на дверях 806, 805 и 804-й надписей не было, и только на 803-й значилось «Секретариат директора Себастиана, фрейлейн Гютемайер», — он был еще уверен в успехе своей затеи. В том, что кабинет, где восседал Себастиан, имел четыре выхода, он не усмотрел ничего, кроме обычной помпезности таких зданий, — помпезности, на которую уже никто внимания не обращал.

А если директор Себастиан знал убитого, то почему бы ему не быть в курсе его сделок и даже каким-то образом не участвовать в них? Кроме того, он ведь не отказался принять адвоката, несмотря на ночной звонок, происхождение которого теперь сомнений не оставляло.

Дверь бесшумно закрылась за Метцендорфером, и, медленно приближаясь к столу, он внимательно оглядел Себастиана: это был человек низенького роста, лет шестидесяти, полысевший, в очках, удививших адвоката тонкой оправой, за которыми прятались серые, косящие, прямо-таки убегающие глаза.

Но смутили Метцендорфера не они, а убранство этой комнаты. Ни красками, ни меблировкой она совершенно не отвечала тому, что принято называть «деловым стилем», здесь и в помине не было стали, которую обычно видишь в таких административных комплексах. Не было и могучего письменного стола, этого дирижерского пульта экономического заправилы, не говоря уже о множестве телефонов, кнопках звонков, диктофонах и селекторах.

Вся огромная комната была уставлена мебелью в стиле рококо. Письменный стол был изящный, прямо-таки дамский. Лампа на нем имитировала керосиновую. Стены и потолок, даже лепные, были расписаны цветами, сыпавшимися из рогов изобилия, на голубых и сусального золота небесах плясали амурчики. Единственным нарушением стиля были две лианы в манере «модерн», выползавшие на стену откуда-то из-за письменного стола и обвивавшие висевший над ним портрет: написанный маслом, добропорядочно подтемненный, он явно изображал какого-то выдающегося деятеля этой фирмы.

Метцендорфер представился, маленькая, вежливая рука указала ему. на неудобный стульчик, обитый ветхой на вид, вытканной цветами материей, и адвокат вдруг нашел, что внешность Себастиана вполне соответствует этому интерьеру: очки в тонкой оправе, маленькая фигурка, крошечные ручки, даже быстрые серебристые глазки подходили к этому окружению, при виде которого забывалось холодное, внушительное здание, где все деловые операции были, несомненно, автоматизированы.

Лишь усевшись, адвокат услыхал голос Себастиана, обладавший, несмотря на предельную вежливость, какой-то пронзительностью.

— К сожалению, — сказал директор, глядя на свои сложенные ручки, — мне неизвестны ни причина вашего звонка, ни причина вашего визита. Но поскольку вы назвали фамилию убитого, — тут он поднял глаза, и Метцендорфер несколько опешил, потому что не мог разобрать, смотрит ли тот на него или в сторону, — я полагаю, что причины у вас веские. — Он прибавил: — Только поэтому я вас и принял!

Теперь адвокат понял, что тот действительно глядит на него, и притом пристально.

Он не стал вилять. После последних слов Себастиана Метцендорферу было ясно, что это бессмысленно. Если его, пусть даже вежливо, однажды отсюда выпроводят, то больше ему сюда не проникнуть. Он сказал:

— Вы, может быть, облегчили бы мне защиту моего друга, если бы могли сообщить мне что-либо о покойном.

— Боюсь, что не смогу, — сразу ответил Себастиан и снова посмотрел на свои руки. — Я мало что знал о нем. Я случайно познакомился с ним года три назад. Он обратился к нашей фирме с одним предложением, с одним большим проектом, он хотел, чтобы мы в нем участвовали. Я должен был навести справки. В ходе одной информационной беседы выяснилось, однако, что об этом проекте говорить еще рано. Господин Альтбауэр нуждался в поддержке, которой и мы на той стадии не могли ему оказать, помимо того, что мы, наверно, и вообще отказались бы от его сотрудничества. — Казалось, что Себастиан глядит не на адвоката, а на одного из амурчиков.

Метцендорфер подождал. Себастиан озабоченно покачал головой и сказал:

— Кроме того, нас не удовлетворяли его условия. Речь шла об образовании акционерного общества с нашим девятнадцатипроцентным участием. Мы настаиваем в таких случаях на доле в двадцать пять процентов, обеспечивающей нам право вето.

Это было Метцендорферу ясно. В акциях воплощался капитал общества. Владея более чем пятьюдесятью процентами акций, можно было при голосовании провести или провалить любое решение, если у другого акционера не было более двадцати пяти процентов. А с другой стороны, этих двадцати пяти процентов было достаточно, чтобы наложить вето на любое решение.

Но вообще-то Себастиан вел переговоры?

— По поручению, разумеется, — ответил тот любезно и удивленно, — не для себя. — Он чуть помедлил. — Я здесь директор, — прибавил он, — я блюду интересы этой фирмы. Личного честолюбия у меня нет. Кроме того, Альтбауэр показался мне человеком недостаточно серьезным.

Метцендорфер подождал.

Себастиан объяснил:

— Он, правда, получил высшее техническое образование, но и только. Он не был предпринимателем, хотя, — и тут на лице Себастиана показалось подобие улыбки, — предпринимал наверняка многое. Смутно припоминаю, что одно время он владел архитектурной мастерской в Мюнхене, покупал участки, пытался получать подряды на строительство, немножко спекулировал землей — н-да, увы, это и все! — Он умолк.

За спиной Метцендорфера открылась дверь, он услыхал тихий шорох. Себастиан взглянул в сторону двери. Лицо его было серьезно, он покачал головой и сказал, обращаясь не к Метцендорферу:

— Еще три минуты терпения, пожалуйста!

Адвокат понял, что это было сказано секретарше и что этим отмерено, урезано время, которое ему осталось здесь просидеть.

Он заторопился.

— Могу ли я попросить вас, господин директор, рассказать мне хоть что-нибудь о проекте Альтбауэра? — спросил Метцендорфер в высшей степени вежливо.

— Сказать могу только вот что, — ответил Себастиан значительно холоднее, — Альтбауэр познакомился в Саудовской Аравии с одним довольно влиятельным американцем и сумел заинтересовать его неким строительным проектом, реализовать который предполагалось во Франции.

Себастиан уже поднимался, и Метцендорфер быстро спросил:

— А какого рода был этот проект? Можно узнать?

Директор окончательно встал. Ему пришлось взглянуть на Метцендорфера снизу вверх, это его не смутило. Он ответил любезно:

— Я дал вам все сведения о господине Альтбауэре, какими располагал. Я, как и любой гражданин, заинтересован в том, чтобы помочь правосудию в нашем государстве. В конце концов, Альтбауэр убит. Даже если ваш друг стрелял не в него, этот факт при самом доброжелательном отношении к вам и к преступнику сбрасывать со счета нельзя. А с тех пор как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет, и подробностей его проекта я уже не помню. Это, пожалуй, естественно.

Стараясь шагать за Себастианом как можно медленнее, адвокат осмелился спросить еще:

— А в Пассау... Я слышал, что он отсюда... — Себастиан не повернулся; Метцендорферу показалось, что тот ускорил шаг. Адвокат поспешил: — Вы не могли бы сказать мне, к кому... — Он не окончил фразы.

Себастиан сказал у двери, которой вскоре достиг:

— Нет, к сожалению. Я уже сказал, что с тех пор, как меня посетил Альтбауэр, прошло несколько лет. Недавно он пытался пробиться ко мне через другое лицо. — (Об этом Метцендорфер знал больше!) — Я отказал в аудиенции. И мне, стало быть, неизвестно, куда поехал господин Альтбауэр. — Маленькая рука уже легла на дверную ручку и опустила ее, когда Себастиан наконец обернулся и, бросив куда-то, может быть и на Метцендорфера, приветливый взгляд сквозь стекла в тонкой оправе, сказал: — Если память мне не изменяет, то господин Альтбауэр выразил в разговоре по телефону желание продать какие-то снимки, сделанные им в Саудовской Аравии. Но присягнуть в этом я не решился бы. Может быть, это указание поможет вам. Благодарю за визит.

Он отворил дверь, сделал легкий поклон, и Метцендорфер увидел через щель, как вскочила секретарша в соседней комнате.

Адвокат тоже поклонился и ответил:

— Очень признателен вам, господин директор, за уделенное мне время! Всего доброго!

Затем он прошел мимо трех безымянных дверей и мимо той, на которой значились титул «Директор» и фамилия «Себастиан». Покинув странно обставленный кабинет, он вновь окунулся в холодную атмосферу автоматического конвейера, и только теперь, вероятно, благодаря этому контрасту, весь разговор показался ему каким-то сном наяву. У него было такое чувство, будто он шагает по облакам: легко, но, того гляди, оступишься. Выйдя из здания, он остановился, зажмурился. Небо было светлое, хотя и бледное. Оно ослепило его. Он взглянул на стоянку: полно машин, море автомобильных крыш — наши компаньоны! Медленно, задерживаясь на каждой ступеньке, спускался Метцендорфер по лестнице, подходившей к парадному с трех сторон. Он был в растерянности.

Очертания Альтбауэра, наметившиеся в разговоре с комиссаром Гролем довольно ясно, теперь расплылись: человек с образованием, обделывал дела на Востоке, спекулировал земельными участками и на них обанкротился, высмотрел большой объект во Франкфурте и три года его обхаживал, а значит, все это долгое время находил у кого-то денежную поддержку; человек, который считал этот объект достойным того, чтобы в нем участвовала одна из крупнейших строительных фирм Федеративной республики, но не постеснялся подбить разбитную горничную на противозаконный поступок и пробраться в номер собственного посредника, — такой человек не очень-то поддавался однозначным определениям.

Незнакомец, которого воображал себе Метцендорфер, был вор, мелкий жулик, мошенник самого низкого пошиба и вполне мог забраться на дачу Брумеруса.

А Альтбауэр — разве он походил на воришку, который вместе с сообщником или сообщницей врывается в чужой дом, чтобы стянуть, так сказать, белье с веревки? Нет, он не походил на него!

Открывая дверцу машины, Метцендорфер оторопел: его осенила некая мысль. Спустя несколько минут он изучал на почтамте указатель дорог.

 

3

Сухая особа, обслуживавшая адвоката, наблюдала за ним, покуда он просматривал почтовый список газет. Она пыталась извлечь языком хлебную крошку, застрявшую у нее справа между мостом и верхней десной.

Тем не менее Метцендорфер не торопился. Он смахнул со лба рыжую прядь и еще раз просмотрел список, прежде чем достал записную книжку и записал туда заголовок «Баварская стража», ответственный редактор Хебзакер.

Поблагодарив ее и пожелав ей всего доброго, он вернул список сухой особе, которая молча сунула его под стойку, все еще занятая своими зубами.

Когда Метцендорфер проехал мангеймский автомобильный мост через Неккар и повернул на Гейдельберг, он стал взвешивать оставшиеся возможности. Он мог вернуться домой и пренебречь результатами своих поисков, сделать вид, словно он вовсе не ездил во Франкфурт, чтобы найти следы человека по фамилии Альтбауэр. Он мог сложить веером добытые карты и предложить комиссару Гролю сыграть; ему было, правда, ясно, что толку от этого будет немногим больше, чем от возвращения домой: в таком положении Гроль вряд ли позволит ему взять взятку; проигрыша не миновать. Он мог, наконец, — он взглянул на часы на щитке приборов — еще раз рискнуть и поискать новых следов; но дорога туда, где он, может быть, на них нападет, была далека, к тому же он был уверен, что встретит противников, которые не побоятся сыграть и крупно. А он уже устанет и, может быть, даже потеряет там несколько дней, чтобы в конце концов оказаться перед такой же пустотой, как сейчас.

Была ли это пустота? Всего несколько секунд назад он ответил бы: да. Но вдруг он усомнился в этом.

Он видел себя мчащимся по автостраде среди сотен других машин, и даже сейчас, днем, эти предупредительные, эти угрожающие надписи действовали ему на нервы: 100 километров! 100 километров! Мысли его ушли в сторону: зачем вообще выпускать более быстрые машины? Зачем ему покупать новый автомобиль? Его «мерседес» все еще легко брал барьер предельной скорости! Так почему он вообще собирался приобрести «боргвард изабеллу»? Неужели, сидя рядом с Брумерусом, он тоже проникся заботой о престиже?

Ах да, Брумерус! Он мысленно снял перед ним шляпу. Порядочный малый! Несмотря ни на что! История, в которой тот был замешан, оставалась неприятной, и вина его во всех осложнениях сомнению не подлежала. Но, набросившись на комиссара из-за заметки в скандальной газетенке — и по праву, сказал себе адвокат, ведь заметка была противная и причиняла ущерб деловой репутации, — он не стал больше нападать на него. Брумерус не подал жалобу на Гроля, он избавил чиновника от неприятных объяснений с начальством.

Кстати, Брумерусу тоже, наверно, любопытно, что за птица этот непрошеный гость его дачи. Метцендорфер подумал о том, когда ему представится случай проинформировать на этот счет Брумеруса.

Показалась башня Гейдельбергского замка.

Метцендорфер все еще не знал, какое решение он примет сегодня.