До сих пор я пытался дать вам представление о том, как функционирует контроль и что вы можете сделать, чтобы не позволить людям контролировать вас. Возможно, вам будет трудно принять идею о том, что лучше не отвечать на игры власти еще более масштабными играми власти. Мы настолько погрязли в удовольствиях, доставляемых контролем, что нам трудно отказаться от радостей запугивания или задабривания тех, кто с очевидностью незаконно и со злым умыслом пытается помыкать нами. Эта книга, вероятно, имела бы большой успех, если бы носила название: «Как помешать людям помыкать вами и заставить их пожалеть о том, что они пытались это сделать», но моя цель состоит не в этом.

Предположим, однако, что вы с достоинством предпочли занять оборонительную, а не репрессивную позицию. Тем не менее вам все равно может быть трудно осознать, насколько благоразумны и практичны поиски взаимовыгодного решения ваших разногласий с упрямым любителем игр власти.

В каком-то смысле я предлагаю вам расцеловаться со своим врагом и обратить его в друга, вместо того чтобы убить его. Более того, я собираюсь заявить, что теперь, после того как мы узнали, как помешать другим контролировать нас, мы можем и должны полностью отказаться от попыток контролировать других людей.

Предполагая, что вы согласны с большей частью того, что я говорил до сих пор, я готов проявить еще большую настойчивость и постараться убедить вас сделать важный шаг — поверить в необходимость отказа от контроля и освобождения пространства для обратной стороны власти. Именно отказ от контроля и заполнение образовавшегося в результате вакуума власти является темой данной главы.

На это вы можете возразить, что, прося людей отказаться от контроля, я предлагаю покончить с многовековой традицией — с системой, управляющей «цивилизованным» миром — и променять ее на некие туманные идеи, звучащие весьма неубедительно. Ведь речь идет ни больше, ни меньше, как о мятеже против послушания, иерархии, уважения к власти, против сложившейся системы взаимоотношений лидера и последователей, против всего, что мы почитаем.

Я отвечу вам, что вы правы: я прошу вас о многом, но и немало обещаю взамен. Я обещаю вам форму власти, которую, как и обратную сторону луны, большинство из нас не могут увидеть, а могут лишь представить. Я обещаю вам, что вы изведаете те ощущения, которые становятся доступны человеку, который обладает властью, благодаря тому, что он живет в гармонии с собой и с другими, а также со всем, что его окружает. Я обещаю вам душевный покой и удовлетворение, которые приходят со знанием, что вы делаете все для того, чтобы быть добрым и справедливым человеком. И в то же время я обещаю вам, что ваша власть в этом мире в целом возрастет.

Контроль, захватывающий власть над нашей жизнью, затрагивает многие аспекты нашего поведения. То, как мы используем свое тело; то, как мы разговариваем; то, как мы занимаемся любовью; то, как мы обращаемся с людьми, обладающими меньшей или большей властью, чем мы сами; то, как мы относимся к женщинам или мужчинам, к детям или к старикам, к цветным, если мы белые, к бедным, если мы обеспечены, к гомосексуалистам, если мы гетеросексуальны; и то, как мы относимся к одиноким людям, если сами удачно вступаем в брак, — на всем этом отражается та позиция, которую мы занимаем по отношению к власти, и все это нуждается в тщательном анализе и, возможно, в переменах.

 

Эксперимент по обращению власти

Первый раз, когда я осознал, до какой степени неуловимым и вездесущим является контроль, имел место в 1969 году, когда Хоги Вайкофф, желая преподнести мне практический урок по данной теме, предложила пойти с ней на свидание и поменяться тендерными ролями. Она хотела, чтобы я понял, каково чувствовать себя объектом тонких и не очень тонких форм контролирующего поведения, которыми обмениваются между собой мужчина и женщина. В течение всего вечера она должна была играть роль «мужчины», а я — роль «женщины». Этот опыт показался мне сначала забавным, затем тревожным и в конце концов привел меня в полное замешательство.

Мы договорились, что она заедет за мной на машине. Пока я ждал ее, я смотрел на это свидание как на игру, преувеличенно демонстрируя свое неравнодушие к тому, во что я одет и как выгляжу. Я пристально всматривался в зеркало, выискивая малейшие изъяны, и беспокоился о том, останется ли она довольна моей внешностью.

Она должна была заехать за мной в 6:00. В 6:05 она позвонила: «Извини, но меня задержал важный телефонный разговор. Я уже выезжаю».

Это означало, что Хоги опоздает примерно на 15 минут. В 6:15 я услышал звук ее машины, заезжающей в переулок, и сигнал гудка. Я был уже готов, и поскольку мы опаздывали, я подумал, что, наверное, мне лучше встретить ее на улице. Однако несколько раздраженный ее самонадеянностью, я решил остаться, где стоял. Через минуту Хоги взбежала по ступенькам, перемахивая через одну, и громко постучала в дверь. Я подождал, прежде чем подходить к двери, открыл ее; и вот она стояла передо мной, полная энергии, как ни в чем не бывало.

— Привет, милый. Ну, как делишки? — лучезарно улыбнулась она.

Я, счастливый видеть ее, улыбнулся в ответ и произнес:

— Прекрасно. Хочешь зайти?

— Нет, поехали.

Я снова зашел в дом, чтобы взять свое пальто, и, когда мы бросились вниз по лестнице, она спросила:

— Ну, куда ты хочешь сегодня поехать?

Прежде чем я успел ответить, она продолжила:

— Знаешь что, у меня есть отличная мысль. Поехали в «Джованни».

Я не был уверен, что именно сегодня расположен к итальянской кухне, но эта идея действительно показалась мне неплохой, и поскольку у меня не было своих предложений, я с радостью согласился. Хоги проводила меня на место пассажира, открыла дверь и помогла мне забраться внутрь. Затем она величественной поступью обошла машину спереди, продемонстрировав себя во всей красе и одарив меня улыбкой. Затем она открыла дверцу водителя, забралась внутрь и, прежде чем включить двигатель, наклонилась ко мне, положила одну руку мне на бедро, другой обняла меня за шею, притянула меня к себе и крепко поцеловала в губы.

Пока мы ехали, я впервые за все время нашего знакомства заметил, что она хорошо водит, уверенно обгоняя машины и аккуратно вписываясь в повороты. Мне доставляла некоторый дискомфорт скорость, с которой мы ехали, и я иногда надавливал ногой в пол машины. Во время езды она вела оживленную беседу, иногда отводя взгляд от дороги, чтобы бросить его на меня. Мы были влюблены друг в друга, и нам было хорошо вместе. Легкое чувство неловкости от пребывания на месте пассажира (когда мы куда-то выбираемся, как правило веду я) казалось совершенно пустяковым ощущением в сравнении с тем возбуждением и восторгом, которые я испытывал, находясь рядом с ней.

Пока мы шли к ресторану, она взяла меня под руку выше локтя и очень ненавязчиво стала направлять меня по тротуару. Это была очень оживленная улица, и она избегала столкновений с другими пешеходами, легонько подталкивая меня то вправо, то влево и сжимая мою руку, чтобы указать мне, в каком направлении она хочет двигаться. Я уступал ее желаниям. Она открыла входную дверь и, когда мы входили в ресторан, прошла вперед меня и подала знак метрдотелю:

— Столик на двоих, пожалуйста, у задней стены. Мы предпочли бы кабинку. Спасибо.

Мы оба обратили внимание на озадаченный взгляд метрдотеля, и эта ситуация нас позабавила. Она определенно выглядела довольной своим положением, и мне тоже не изменяло чувство юмора.

Ожидая, пока нам выберут столик, мы заказали коктейли, и, когда метрдотель подошел к нам, он попытался проигнорировать Хоги и обратился ко мне: «Ваш столик готов, сэр». Но тут Хоги встала между нами и начала двигаться первой. Немного встревоженный, метрдотель провел нас к столику. Я сел первым, и, когда она пододвинула мне стул, я поблагодарил ее.

Предполагалось, что наше обращение ролей на этом закончено. Глядя на меню, я подумал про себя: «Я могу заказать все что захочу…» Но затем я решил, что не стоит жадничать, и остановился на блюдах за умеренную цену. Когда она увидела, что я выбрал, она произнесла следующее:

— Послушай, ведь ты же не хочешь это есть, — промурлыкала она, гладя мое бедро под столом. — Я рекомендую тебе попробовать телятину пармиджана. Ее здесь отменно готовят.

Я почувствовал себя несколько смущенным. Во-первых, судя по всему, этот спектакль доставлял Хоги необычайное удовольствие, тогда как я испытывал легкую неловкость. Я не мог сказать, из-за чего именно мне становится не по себе, но что-то во всей этой ситуации было не так. Происходящее уже приобретало масштабы некого задания, а не просто игры, и начинало казаться не столь приятным.

я ничего не сказал, и оставшаяся часть ужина прошла без происшествий: мы оба хорошо провели время. После десерта и кофе Хоги попросила счет, демонстративно заплатила, оставила чаевые и вышла из ресторана. Я держался на шаг позади нее и чувствовал себя сконфуженным. Покинув ресторан, мы направились вдоль по улице.

— Давай поглазеем на витрины. Тут поблизости много хороших магазинов.

Я согласился.

Мы переходили от одной витрины к другой, и Хоги всякий раз останавливалась, когда хотела что-нибудь разглядеть. Она то двигалась вперед, то останавливалась, затем опять двигалась вперед и снова останавливалась, а я брел за ней. В какой-то момент мне самому захотелось задержаться у витрины, но после того, как она подала мне знак, что хочет идти вперед, который я проигнорировал, она буквально силой потащила меня за собой. Я сопротивлялся и пятился назад. Она посмотрела на меня с некоторым удивлением, отпустила мою руку и перешла к следующей витрине.

Смущенный, я несколько секунд стоял неподвижно, а затем догнал ее. Напряжение между нами явно возрастало. Мы дошли до угла. Когда я уже собрался переходить дорогу, она остановилась у газетного киоска и стала разглядывать заголовки. Я уже шагнул одной ногой с тротуара, но вдруг понял, что она не собирается идти за мной. Вместо этого, просмотрев газету, она решила перейти другую улицу и ясно указывала своей позой на то, куда она хочет идти. Я вернулся на тротуар и присоединился к ней.

В этот момент я уже был сильно раздражен. Я подумал, не выказать ли мне свое раздражение, но понял, что жаловаться, по сути, не на что. Мне нужно было просто сказать: «Я хочу перейти улицу в том направлении, а не в этом. Давай пойдем туда». Когда я произнес эту фразу, она ответила:

— Ну хорошо, а какая, собственно, разница?

— Никакой, просто я хочу пойти туда.

— Ладно, нет проблем.

И с этого момента я возглавил шествие к машине.

Сев в машину, мы погрузились в неловкое молчание. Я чувствовал себя виноватым за свое раздражение и за то, что устроил сцену по такому пустяковому поводу Она была молчаливой и отстраненной. Через некоторое время она завела разговор на новую тему. Лед растаял, и мы начали оживленно беседовать. Ведя машину, она касалась меня правой рукой, гладила мои волосы, потягивала мои усы, ласкала мое бедро, с очевидностью испытывая нежность и сексуальное желание. Меня все еще беспокоила моя тревога и раздражение, и я не отвечал ей особой взаимностью. Тем не менее я был признателен ей за ее нежность и внимание.

— К тебе или ко мне? — спросила она.

— Поехали ко мне, — ответил я.

— Хорошо, но я тут подумала… У меня есть отличная новая запись; я хочу, чтобы ты ее послушал. Давай поедем ко мне. Что скажешь?

Я согласился.

Полагаю, вы уже получили представление о том, как подействовала на меня эта смена ролей. Меня не только напугало осознание того, сколь разнообразными способами моя мужская роль заполняла собой мое пространство и сужала выбор возможных действий, но и поразила смешанность тех чувств, которые я испытал.

К тому времени, как мы добрались до дома Хоги, я уже определенно находился в плохом настроении. Она продолжала нашу игру, нисколько не смущаясь. Она стала сексуально агрессивной, а я испытывал все большее смущение. Короче говоря, впервые за все время отношений с ней я испытал отсутствие сексуального интереса, и когда я попытался проигнорировать его, то, к своему изумлению и унижению, не смог вызвать у себя необходимой эрекции.

Надеюсь, что этот развернутый пример достигнет определенных целей. Для людей, привыкших находиться в пассивной позиции (что часто случается с женщинами), этот пример может объяснить некоторые из тех чувств, которые они испытывают, находясь рядом с человеком, демонстрирующим активный и контролирующий язык тела. Он может объяснить то досадное и смущающее раздражение, которое растет по мере продолжения едва заметных, почти ничего не значащих игр власти. Каждая мелкая уступка кажется не стоящей того, чтобы обращать на нее внимание, но по мере их накопления вы начинаете чувствовать раздражение, фрустрацию, разочарование и упадок сил без всяких видимых причин.

Для тех, кто привык контролировать, этот пример может дать некоторое представление о том, как ваше поведение сказывается на окружающих. Вероятно, вы просто не осознаете до конца, какие чувства испытывают те, кто находится рядом с вами, пока не окажетесь в их шкуре и пока кто-то не начнет регулярно контролировать вас аналогичным образом. Благодаря преднамеренной смене ролей в ходе подобного эксперимента вы можете очень хорошо представить, хотя бы отчасти, каково оказаться в компании человека, каждый жест которого служит воплощением контроля по отношению к вам.

В приведенном примере контролирующее поведение Хоги преимущественно выражалось посредством языка тела. Когда мы поменялись ролями, ее физическое поведение по сравнению с обычным изменилось. Она начала наклоняться ко мне, нависать надо мной, трогать меня обнимать, толкать и заполнять собой мое пространство таким образом, с которым я, повзрослев, никогда не сталкивался. Поскольку ее вторжение в мое пространство одновременно было и дружелюбным — то есть преимущественно заботливым и нежным, — оно вызывало у меня замешательство. Мне доводилось сталкиваться с таким напором (правда, лишенным всякой заботы) со стороны доминирующих и агрессивных мужчин, которые, хотя и не дотрагивались до меня, вторгались в мое пространство при помощи своего голоса, жестов и активного поведения. В подобных случаях я чувствовал исключительно негодование и неприятие. Но опека Хоги, казалось бы, носила любовный характер. Так почему же это вызывало у меня такое беспокойство?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны научиться осознавать и отличать различные формы поведения.

Контроль является одной из форм поведения. Любовь — другой. Я хотел, чтобы Хоги меня любила, но не хотел, чтобы она меня контролировала. Ее действия сочетали в себе оба типа транзакций, а потому и моя реакция была смешанной. Несомненно, порой мы испытываем некоторое удовольствие от того, что нами руководят. Когда ситуацией управляет кто-то другой, мы можем забыть о собственной ответственности. Считается, что женщины наслаждаются контролем со стороны сильных мужчин, которые, в свою очередь, полагают, что, если они таким образом «порадуют» женщин, те будут вести себя соответственно. Но даже если женщина поначалу и реагирует позитивно на контроль со стороны мужчины, вероятно, наступит момент, когда она пресытится образом жизни «Моя Тарзан, твоя Джейн». Это может занять годы, но в конце концов все же произойдет. Люди не любят, когда их подолгу контролируют, даже если поначалу им это нравится.

 

Контроль личного пространства

Следует помнить, что пределы нашего тела не ограничиваются поверхностью кожи. Кожа является внешней границей тела лишь с точки зрения того, что видно человеческому глазу. Фактически же наше тело простирается за пределы кожи по крайней мере на пару десятков сантиметров, а некоторые люди скажут, что и значительно дальше. Для иллюстрации этого факта позвольте мне напомнить хорошо известный опыт с двумя магнитами, гвоздем и металлическим напильником. Положите один магнит на стол. При взгляде невооруженным глазом магнит — это только темный металлический брусок, который вы видите. Давайте назовем то, что вы видите, видимым телом магнита. Однако магнит имеет и невидимое (но вполне реальное) магнитное поле. Это магнитное поле можно сделать видимым, взяв магнитную стружку (полученную путем трения напильником о гвоздь). Положите на магнит лист бумаги и рассыпьте по нему опилки. Вы увидите, что они располагаются согласно определенному паттерну. Теперь, после того как эта демонстрация помогла сделать магнитное поле видимым, уберите лист бумаги и снова посмотрите на магнит. Помимо металлического бруска, который вы видите, существует вполне реальное, хотя и невидимое, окружающее его силовое поле. Вы вполне можете визуализировать это поле и «видеть» его каждый раз, когда посмотрите на магнит в будущем. Таким образом, вы будете видеть магнитное тело магнита. Видимое тело относится к одному виду энергии — световым волнам. Магнитное тело относится к другому уровню — электромагнитным волнам. Оба вида энергии реальны, и оба влияют на то, что происходит с магнитом.

Держите один магнит между большим и указательным пальцем одной руки, а второй — между большим и указательным пальцем другой руки. Теперь визуализируйте поля двух магнитов, постепенно приближая их друг к другу. Если вы обратите внимание на силы, воздействующие на ваши пальцы, вы почувствуете, как два магнита взаимодействуют между собой. По мере их приближения друг к другу вы можете почувствовать точку в которой возникает сила, притягивающая их друг к другу или отталкивающая их друг от друга, в зависимости от того, как вы их держите.

Я использую этот пример для иллюстрации того, что совершенно аналогичным образом происходит и между людьми. У каждого индивида есть энергетическое поле — окружающее его видимое тело и продолжающееся за его пределы во всех направлениях. Когда к вам приближается другой человек, его энергия наталкивается на вашу. Если вы настроитесь на этот уровень энергии, вы можете фактически ощутить ее. На дистанции в 60 сантиметров вы можете начать ясно чувствовать его присутствие. На дистанции в 90 сантиметров ощущение будет довольно слабым. На расстоянии тридцати сантиметров это присутствие будет ощущаться безошибочно. И по мере того как человек приближается к вам, ваши ощущения могут стать чрезвычайно интенсивными — в особенности если этот человек вас очень сильно притягивает или отталкивает.

В сфере интимных отношений мы проводим значительное количество времени, находясь в пространстве друг друга в пределах девяноста сантиметров. То, каким образом мы используем нашу энергию, находясь в этом пространстве, представляет собой важнейший аспект нашей повседневной жизни.

Вам когда-нибудь доводилось испытывать ощущение, что некто разговаривает с вами, стоя слишком близко от вас? Такое иногда случается с представителями других культур, чьи традиционные представления о личном пространстве отличаются от наших. Однако некоторые люди просто привыкают жить в физической тесноте. Если такое общение доставляет вам дискомфорт, такой человек, вероятно, вторгается в ваше личное пространство.

Случалось ли вам выезжать на природу и, ища уединения, находить укромный уголок, достаточно удаленный от стоянок других отдыхающих? И если вдруг появлялся кто-то еще и располагался между вами и другими отдыхающими, ощущали ли вы его приход как нежелательное вторжение? Вот еще один пример того, как мы огораживаем определенное пространство за пределами нашего тела, которое мы хотели бы сохранить за собой и уберечь от посягательств.

Эти тонкие ощущения, касающиеся личного пространства и его границ, связаны с аурой энергии, которую мы несем с собой. Язык тела является средством общения людей друг с другом, преодолевающим это невидимое, но вполне реальное энергетическое поле, окружающее каждого из нас. Большинство из нас при общении с другими людьми хотят сохранять определенную дистанцию. Если кто-то привлекает нас, мы «открываем» свое личное пространство и включаем в него этого человека. Если кто-то, кого мы не готовы принять в свое пространство, вторгается в него или начинает его теснить, мы испытываем чувство крайнего дискомфорта и даже бываем оскорблены.

С другим примером проблем, связанных с личным пространством, нередко сталкиваются интимные партнеры. Два человека, независимо от степени своей совместимости, могут иметь и зачастую имеют в своем личном пространстве различный радиус комфортной зоны. Как правило, один человек стремится быть ближе к партнеру, чем хотел бы другой. В таких случаях все те связанные с контролем разногласия, о которых мы уже говорили, могут начать проявлять себя. Если партнер, стремящийся к большей близости, оказывается доминирующим, то уступающий ему партнер будет вынужден согласиться на более глубокое вторжение в его пространство, чем ему бы хотелось. Он может почувствовать себя подавленным, начать сопротивляться и прибегать к играм власти в борьбе за пространство или даже дать другому прямой отпор.

И напротив, если доминирующий партнер хочет больше пространства, подчиняющийся партнер будет чувствовать себя лишенным его близости и испытывать жажду близости, и опять-таки прибегнет к играм власти, а если ему все равно не удастся получить желаемое, такое положение дел может привести его к депрессии.

К сожалению, в гетеросексуальных нарах доминирующей стороной чаще всего является мужчина, а подавление или депрессию испытывает женщина (разумеется существуют и исключения, для которых верно обратное). Если вы — мужчина, который пытается научиться отказываться от контроля, проявляемого по отношению к женщинам, или взрослый, пытающийся обращаться с детьми как с равными, то рассмотрение этой темы может помочь вам понять, каким образом язык вашего тела становится проявлением вашего материального, хотя и невидимого, энергетического поля, и как это энергетическое поле может мешать другим людям. Если вы относитесь к контролирующему типу людей, вам нужно принять на себя ответственность за всю вашу физическую энергию, распространяющуюся на расстояние нескольких десятков сантиметров за пределы вашего тела, и осознать то влияние, которое она оказывает на окружающих. При этом вы можете обнаружить, что фактически вели себя как слон в посудной лавке, расталкивая других людей, вторгаясь в их пространство, сбивая предметы, и что вы, двигаясь по жизни, оставляете за собой беспорядки и конфликты, но совершенно не осознаете этого. Эта тема подробно описана в книге Нэнси Хенли «Телесная политика» (Nancy Henley, Body Politics).

Если же вы уступчивый человек, вам необходимо осознать, что на ваше пространство покушаются и что с этим нужно что-то делать. Разумеется, это легче сказать, чем сделать. Если вы действительно уступчивы, никакие меры, кроме обретения уверенности в себе, не решат вашей проблемы. В конечном итоге два человека, оказавшиеся в этой ситуации, должны совместными усилиями исследовать свои требования к личному пространству друг друга и договориться о приемлемой дистанции, которая в равной степени будет удовлетворять обоих.

Есть и другие моменты, которые необходимо осознавать: если вы крупный человек, одно ваше физическое присутствие может быть пугающим для других. Вы должны тщательно оценить, насколько вы можете приближаться к людям, как быстро вы можете двигаться и каким должно быть ваше физическое поведение для того, чтобы не быть навязчивым. Если вы человек средних размеров, но наделены мощной энергетикой и быстро двигаетесь, вы сталкиваетесь с аналогичной проблемой, связанной не столько с размерами вашего энергетического поля и занимаемым им пространством, сколько с его интенсивностью. Голос также представляет собой значимый аспект вашей физической энергетической ауры и проецируется вне вас. Обладаете ли вы громким и сильным голосом? Быстро ли вы говорите? Если так, вы должны осознавать, какое воздействие ваш голос оказывает на людей, в каких ситуациях вы можете использовать свои голосовые ресурсы полностью, а когда должны его приглушать. Мужчины нередко вызывают своим голосом испуг у детей и женщин.

Если вам нравится касаться других, вы должны быть особенно осторожны, и прежде всего с несовершеннолетними, поскольку прикосновение, бесспорно, является вторжением в пространство другого. Большинству людей нравится, когда их трогают, но как именно, как часто и где — это важные вопросы, которые вы должны задать себе, чтобы не быть навязчивым. Если вас интересуют дальнейшие подробности, вы можете проанализировать то, какую одежду вы носите и как воздействует на других ее цвет. Интенсивные цвета, такие как белый, желтый и красный, воздействуют на людей иначе, чем синий, зеленый или коричневый.

Люди, привыкшие к тому, что их контролируют, могут использовать эту информацию как совет относительно того, как они могут добиться определенной власти посредством прикосновений, голоса, одежды и телодвижений, чтобы расширить сферу своего влияния на окружающий мир и обеспечить себе справедливую долю личного пространства.

 

Разговорные формы поведения

Еще одним способом, посредством которого люди контролируют других, является разговорное поведение. Предположительно, фактической целью любого разговора является обмен точками зрения. Мы можем расходиться во взглядах друг с другом, вырабатывать соглашения или соглашаться между собой. Однако разговорное общение зачастую преследует совершенно иные цели, и фактически представляет собой попытку контролировать других людей с помощью слов.

В таких случаях, если у меня есть точка зрения и я вижу, что она расходится с вашей, я буду делать все возможное, чтобы изменить вашу точку зрения на мою, и вы, предположительно, будете делать то же самое, так что наша беседа превратится из обмена идеями в поле боя за контроль над мыслями оппонента. К сожалению, разговорное общение между людьми часто представляет собой борьбу за контроль, а не взаимовыгодный обмен идеями.

Перебивание собеседника — одна из основных форм игр власти в процессе разговора. Мы перебиваем другого, когда: а) думаем, будто знаем, что собирается сказать другой человек, б) нам не нравится то, что говорит другой, или в) мы не можем дождаться момента, когда сможем выразить собственную мысль. Людям, склонным перебивать других, нередко кажется, что тем самым они ускоряют и упрощают общение. С другой стороны, люди, привыкшие к тому, что их перебивают, испытывают по этому поводу совершенно иные чувства. Приведу яркий пример, сообщенный одним из моих друзей и касающийся эффектов перебивания: «Иногда, когда меня перебивают посредине предложения, я чувствую себя птицей, подстреленной во время полета. Я буквально ощущаю, будто я ударяюсь о землю с глухим стуком, головой вниз, и вижу искры, летящие из моих глаз. Я испытываю смешанное чувство ярости и безнадежности. Мне хочется заплакать или схватить моего собеседника за шею и душить его, пока он не затихнет. Мне хочется все бросить и уйти. Но мне приходится сдерживать свои слезы. Я чувствую, как энергия покидает меня. Восстановить ход мыслей и вернуться к тому, что я пытался сказать, кажется мне совершенно безнадежной задачей. К этому моменту я, как правило, забываю, о чем говорил, и, кроме того, мне становится уже все равно».

Противоположностью перебивания является, разумеется, слушание. Слушание — тонкое и непростое искусство. Подлинное слушание предполагает попытку понять не только смысл произносимых слов, но и то, как собеседник переживает ситуацию. Не обязательно соглашаться с этим, но важно полностью осознавать, как другой человек воспринимает то, о чем он говорит. В этом случае вы можете отреагировать так, что ваша реакция не будет являться попыткой контроля, а будет лишь дополнять разговор вашей точкой зрения.

Женщины очень часто воспринимают происходящее иначе, чем мужчины. Аналогичные различия имеют место между взрослыми и детьми, между белыми и чернокожими, богатыми и бедными, и это обусловлено крайне различными способами мировосприятия различными группами людей. Нередко переживания женщин (а также взрослых, детей, белых, цветных, молодых или пожилых людей) игнорируются, поскольку воспринимаются как неполноценные, односторонние, эмоциональные, не относящиеся к делу и/или непочтительные. Иногда их взгляды считаются «очаровательными», восхитительными или детскими. Взгляды, не укладывающиеся в русло общепринятых представлений, редко рассматриваются как обоснованные и заслуживающие внимания и принятия «здравомыслящими» людьми.

Когда один из участников беседы выражает несогласие, первым вашим предположением должно быть то, что нечто из сказанного вами осталось непонятым. К примеру, мистер и миссис Смит обсуждают лучшее место проведения их долгожданного отпуска. Миссис Смит хочет поехать в горы. Мистер Смит не расслышал, как миссис Смит говорила о том, почему поездка в горы это более здоровый, дешевый и интересный вид отдыха. Он не удосужился остановиться и попытаться понять, почему она так считает. Он просто не соглашается с ней и пытается навязать ей свои взгляды. Он хочет поехать на побережье.

Он должен был бы начать с предположения о том, что взгляды жены имеют свои достоинства и заслуживают серьезного отношения. Если ничего из того, что говорит женщина (если вы мужчина), или ребенок (если вы взрослый), или цветной (если вы белый), не имеет никакой ценности в ваших глазах, вы можете сделать для себя вывод, что навязываете им свою точку зрения, считая само собой разумеющимся (основываясь на чисто сексистских, расистских, или дискриминирующих людей по возрасту взглядах), что вы правы, а она нет.

Другой способ доминировать над другими в разговоре — чрезмерно соглашаться с ними. В этом случае слушатель утвердительно кивает головой и издает различные звуки, выражающие согласие, что, по сути, означает следующее: «То, что вы говорите, абсолютно верно — более того, это совершенно очевидно — мне это всегда было известно, а потому можете не продолжать. А теперь вот что я об этом думаю».

Одной из сфер, в которой мне представилась возможность отказаться от контроля, было разговорное поведение. Мне неоднократно доводилось оказываться в центре внимания во время разговора, когда все остальные смотрят на меня, и мои слова их явно интересуют. В такие минуты я полагал, что другие восхищаются мной. Иначе к чему такое сосредоточенное внимание? Лично я ощущал дискомфорт от такого одностороннего общения, но в то же время был польщен. В любом случае я чувствовал, что не могу прекратить говорить, даже если хочу. Каждый раз, когда я пытался замолчать, кто-то задавал мне вопрос или не соглашался со мной, и я снова пускался в дискуссию.

Однажды я поймал себя на том, что молча слушаю своего коллегу, который перехватил инициативу в разговоре. Леон выглядел напыщенным, самодовольным и, честно говоря, противным. Чем больше мы говорили, тем более неловко и раздраженно я себя чувствовал. Я слушал его, зачарованный, молчаливый и недовольный. Внезапно я осознал, что эта ситуация мне очень знакома, только на месте Леона должен быть я. Он наслаждался своим контролирующим положением, но при этом ему позволяла занять это положение и наша пассивность.

Я осознал, что, если я откажусь от контролирующего поведения, я, вероятно, открою для себя возможности, позволяющие мне демонстрировать иные формы власти. Поскольку я отказался от контроля в разговорах, я сумел испытать целый спектр новых возможностей. Я получил возможность слушать, проявлять эмпатию, обучаться неконтролирующей коммуникации, время от времени делать хорошо взвешенные комментарии и способствовать превращению скучных односторонних монологов в более интересные беседы, в которых участвуют все, а не отдельные люди, обладающие развитыми вербальными навыками.

 

Отказ от контроля над детьми

Область, в которой отказ от контроля представляется особенно радикальным и рискованным, но в то же время и наиболее желательным шагом, является общение с детьми. Мои дети выросли в квазикоммунальной среде (добровольно сформированном сообществе). Поскольку одно из правил нашего сообщества состояло в том, что игры власти между взрослыми не допускаются, дети также были по большей части свободны от манипулирования, заставляющего их делать то, чего они в противном случае не стали бы делать. Мы не предпринимали никаких попыток заставить их есть, спать или ходить в туалет по расписанию. Хотя каждый из нас хорошо осознавал, как проявляются игры власти, и используются ли они по отношению к детям, по этому поводу существовали самые различные мнения. Теоретически командование ребенком, физическое отстранение его от себя, шлепки, телесные или любые другие наказания являются формами игр власти. Так, Брюс Кэрролл, один из жителей нашего ранчо, который успешно воспитывал нескольких детей, пока они не достигли зрелости, придерживался наиболее радикальной точки зрения на игры власти с детьми: он считал, что при общении с ними эти игры абсолютно недопустимы.

Дети будут делать то, что им и положено делать, если только обеспечить им свободу выбора и условия, в которых этот выбор может быть сделан без стресса или давления. Игры власти не требуются, чтобы помочь детям или вынудить их делать то, что лучше всего для них: как правило, в определенный момент времени дети сами начинают делать это по собственной воле.

Возьмем, к примеру, восьмилетнюю Марию, которая хочет допоздна не ложиться спать в будние дни, чтобы смотреть телевизор. Родители знают, что ребенку нужно около десяти часов сна, чтобы он мог адекватно функционировать, и большинство родителей склонно устанавливать время отхода ко сну и настаивать на его соблюдении. Предположим теперь, что Мария, которой нужно вставать в 7 утра, хочет ложиться позже 9 часов вечера. Какие альтернативы существуют для ее родителей? Должны ли они приучить дочь ложиться в 9 вечера, настаивая на этом требовании и используя такие игры власти, как командование, крики, выключение телевизора, шлепки, а при необходимости, возможно, и насильственное раздевание ребенка и укладывание в постель? В этом случае родители действуют наперекор собственной вере в человеческую природу. Если мы предположим, что Мария — разумное человеческое существо, способное принимать обоснованные решения по тем вопросам, которые касаются ее самой, я бы предпочел, чтобы она проявляла эту свою способность, и доверял бы ее выбору. Что касается меня, я считаю, что Мария имеет право не ложиться спать до тех пор, до каких она хочет, спать столько, сколько ей остается спать до утра, и мучаться от недосыпания весь следующий день, если она так решила.

Вы можете спросить: «А что, если она проспит, опоздает на автобус и ее придется специально везти в школу или даже оставить дома на следующий день?» Эгоизм Марии, проявленный предыдущим вечером, может создать большие неудобства для ее родителей на следующее утро.

Справедливое замечание. Допустим, что Мария поздно легла спать и проспала. И теперь она снова хочет поздно лечь спать. Ее родители обращают на это внимание и просят ее лечь в постель.

— Мария, я хочу, чтобы ты легла спать. Уже больше девяти вечера.

— Но я хочу досмотреть эту передачу, а она заканчивается в одиннадцать.

— Я не думаю, что это хорошая идея, Мария, потому что в прошлый раз, когда ты поздно легла, ты проспала, и мне пришлось везти тебя в школу.

— На этот раз я не просплю. Я поставлю будильник.

В этом случае мать может либо прибегнуть к играм власти с Марией и заставить ее лечь в постель, либо договориться с ней на разумной основе, и они совместно выработают условия соглашения.

— Хорошо, Мария, хотя мне все равно это не нравится. Мне кажется, что тебе трудно будет встать. Делай то, что считаешь нужным. Однако я не собираюсь поднимать тебя завтра с постели и отвозить в школу. Если ты проспишь, я хочу, чтобы ты согласилась лечь завтра в 8:30 вечера. А если ты опоздаешь в школу и на следующий день, я буду очень недовольна. Идет?

— Ладно, мам. Ты поможешь мне собраться, если я буду очень сонной?

— Ладно. Смотри свою передачу. Я люблю тебя!

Скорее всего, Мария встанет и пойдет в школу вовремя. Если этого не произойдет, на следующий вечер она, вероятно, неохотно согласится лечь вовремя, чтобы не рисковать и хорошенько выспаться. Так поступает большинство взрослых. Так почему же не оказать Марии доверие и не дать ей шанс научиться вести себя так, как научились мы? Я заметил, что основным результатом такого разрешения становится то, что дети обучаются тому же, чему научились мы сами, только почти в два раза быстрее. Я потратил двадцать пять лет на то, чтобы выработать привычку быть опрятным и хорошо учиться, которую мои дети усвоили уже к двенадцати годам, и тридцать лет на то, чтобы развить социальные навыки, которыми они обладали уже в восемнадцать. Теперь, когда моим детям уже за двадцать и за тридцать, я убежден, что был прав, исповедуя такой подход. Они, безусловно, выросли ответственными гражданами.

Этот пример показывает, как мы можем позволить Марии выбирать то, что она хочет, и испытать на собственном опыте последствия своего выбора, в то же время не позволяя ей нарушать благополучия других. Когда Марии будет предоставлена такая свобода в самых различных ситуациях, начиная с того момента, как только она научится делать выбор, она вырастет, привыкнув принимать решения, основанные на собственных суждениях. Эти суждения в конце концов распространятся на сферу ее ответственности по отношению к другим и их чувства. Дети, послушно исполняющие приказы, привыкают делать все так, как им говорят, не понимая, почему это нужно делать. При этом от детей, воспитанных под таким контролем, каким-то непостижимым образом ожидают, что, повзрослев, они вдруг начнут принимать решения и делать выбор самостоятельно. Но факт состоит в том, что характер воспитания большинства детей не дает им возможности выбирать, не дает им возможности испытать на собственном опыте последствия своего выбора и не дает им возможности принимать кооперативные решения, учитывающие потребности и чувства других людей.

Давайте теперь предположим, что Мария допоздна не ложится спать по той причине, что на самом деле она не хочет идти в школу и что она лучше будет смотреть телевизор, чем готовиться пойти в школу завтра утром. Она даже может втайне надеяться, что, если лечь попозже, она проспит и ей не придется идти в школу. Что делать в этом случае родителям, поскольку Мария уже не только будет рада тому, что опоздала на автобус, но, возможно, и не захочет, чтобы ее отвезли в школу? Это уже более сложная ситуация. Что делать родителям с тем фактом, что некоторые дети не хотят ходить в школу и готовы сделать все, чтобы избежать этого? Позвольте мне задать встречный вопрос. Что интересует вас больше: свобода или посещаемость уроков? Вы хотите вырастить детей, делающих то, чего они не хотят делать, и то, что, вероятно, не принесет им никакой пользы? Если ребенку не нравится школа, возможно, что школа это неподходящее место для ребенка. Вера в своих детей заставляет нас предполагать, что они будут заинтересованы в учебе, только если учеба действительно интересна, и что они захотят ходить в школу, если школа им подходит. Очевидно, что, если в школе процветают дурные правы, строгость, соперничество, социальные и расовые конфликты, авторитарность, игры власти и запреты на спонтанность, осознание и близость, дети будут держаться подальше от такого места. Но закон гласит, что дети обязаны ходить в школу. Так что же делать родителям?

Очевидно, что количество проблем в этом случае значительно возрастает. Родителям, которые хотят вырастить детей независимыми и обладающими властью, по-видимому, придется сделать нечто значительно большее, чем избегать игр власти в домашней обстановке. Заставить ребенка ходить в плохую школу отнюдь не значит способствовать развитию самостоятельности, независимо от того, насколько кооперативной является ситуация в доме. В результате родители могут столкнуться с выбором: не отправлять детей в школу (т.е. найти для них лучшую школу, платить за которую они, возможно, не в состоянии, или вовсе не водить их в школу и обучать их дома) либо предъявить требования к школе, объединиться и стать социальными активистами, предпринимающими ради своих детей усилия к тому, чтобы их школа стала лучше и дети захотели в нее ходить.

Если родителям приходится выбиваться из сил, чтобы обеспечить детям приемлемые условия, если семьи представляют собой изолированные, соперничающие группы, каждая из которых заботится лишь о собственных интересах и ведет отчаянную борьбу за то, чтобы обеспечить себе питание и сон и дожить до завтрашнего дня, — все это означает, что у людей мало возможностей создать условия для сотрудничества. Если добавить к этому проблему с наркотиками, которые могут дезорганизовать и привнести хаос даже в достаточно стабильную ситуацию, мы окажемся в ситуации, требующей особых мер. Эта книга не претендует на то, что может предложить решения для таких особых случаев.

А теперь давайте представим себе достаточно спокойную домашнюю обстановку. Родителям не приходится вкалывать за гроши. Плата за обучение в школе вполне приемлемая. Семье хватает пространства, пищи и свободного времени, так что имеется возможность создать условия для сотрудничества и воспитать в детях самостоятельность. В такой ситуации родители могут сотрудничать с детьми, и дети могут вырасти относительно свободными от игр власти.

Как правило, дети уступают желаниям своих родителей. Они делают это из желания помочь своим родителям, потому что любят их, а не из желания избежать наказания или получить вознаграждение. Однако они не всегда поступают так, как хотят их родители, и временами предпочитают делать (или, наоборот, не делать) что-то в соответствии с собственными желаниями. Однако родители принимают этот факт и воспринимают его как разумную плату за надежду на то, что их дети вырастут самостоятельными и самодостаточными, а не пассивными, зависимыми и безвластными.

По крайней мере совершенно очевидно одно. В такой обстановке дети определенно не будут делать того, что воспринимают как болезненное, отвратительное или бессмысленное. Живя в такой обстановке сотрудничества, дети откажутся ходить в плохую школу, откажутся следовать правилам, ущемляющим их свободу, потребуют, чтобы их выслушали, когда им есть что сказать, будут просить то, что они хотят получить, в 100% случаев, и при этом требовать того, чтобы их желания рассматривались на равных основаниях с желаниями взрослых, живущих с ними под одной крышей. Хотя, возможно, создать такую ситуацию и непросто, родители таких детей имеют целый ряд преимуществ. Во-первых, они будут делить кров с людьми, полноценно участвующими в семейной жизни. В результате дети будут прилагать все свои усилия и способности, пытаясь реализовать свое природное стремление к сотрудничеству. Когда же они вырастут, они станут истинно самодостаточными и самостоятельными людьми, которые, скорее всего, смогут эффективно постоять за себя и не потерпят несправедливости, притеснения, лжи и эксплуатации. Наконец, родители, избравшие такой метод воспитания, будут знать, что их дети — творцы своей собственной судьбы, и будут следовать своей природной склонности к сотрудничеству при условии, что им обеспечены свобода выбора и наличие средств, позволяющих осуществить разумный выбор.

Воспитание детей в таком духе — задача, которая не может быть решена изолированно. Если все вопросы в сообществе решаются на основе соперничества и игр власти, для отдельной семьи, принадлежащей этому сообществу, очень трудно функционировать, руководствуясь совершенно иными принципами. Поэтому важно, чтобы люди активно объединялись между собой и учили друг друга принципам сотрудничества, посещали группы встреч и добивались изменений к лучшему, организовывали альтернативные школы для своих детей, если это необходимо, и поддерживали друг друга в своей борьбе за жизнь, свободную от контроля.

Мысли, которыми я делюсь с вами, родились из моего личного опыта по воспитанию троих детей: Мими, Эрика и Денали, которым сейчас соответственно тридцать девять, тридцать шесть и двадцать два года. В течение многих лет я следовал описанным выше принципам с огромным успехом, что может засвидетельствовать всякий, кто знает моих детей. Естественно, теоретическая позиция, согласно которой игры власти никогда не должны использоваться с детьми, имеет свои исключения. Если, к примеру, младенец кусает сосок матери, у нее практически не остается другого выбора, как с помощью игр власти добиться от ребенка другой реакции, если только она не хочет отказаться от кормления вовсе. Одна из разумных реакций состоит в том, чтобы громко вскрикивать — это напугает ребенка, и он отучится кусаться. Вскрикивание представляет собой игру власти, но это также и проявление чувств, которые испытывает мать. Если вскрикивание преследует цель отучить ребенка кусать сосок, то это игра власти, но такая, против которой нам трудно что-либо возразить.

Дети часто оказываются в опасных ситуациях, будь то горячая плита, электрическая розетка или бойкие улицы, где торгуют наркотиками. В мире ребенка встречаются явления, которых ему необходимо избегать — без всяких оговорок и условий. И в таких случаях, так же как и в случае с младенцем, пугать ребенка, когда ситуация может стать опасной, может быть наилучшим выходом. Это также игра власти; данный факт лишь доказывает, что у любого правила есть исключения. Однако когда дело касается чисто бытовых вопросов — например, где и когда ребенку спать, где и когда ему есть, а когда ребенок подрастет, то где и сколько времени он может гулять и с кем (когда дело не касается крайних ситуаций) ему общаться, игр власти лучше избегать и вместо этого откровенно высказывать собственные мнения, желания и чувства.

На воспитание ребенка без использования игр власти уходит больше времени, но я считаю, что в конечном итоге дети, чье воспитание свободно от игр власти, требуют меньше усилий, меньше опеки, раньше перестают зависеть от родителей, становятся самодостаточными, любящими, внимательными и заботливыми, вкладывая свою энергию в благополучие семьи. Хотя с любой ситуацией можно справиться быстрее, прибегнув к играм власти, я верю, что мы дорого заплатим за каждый случай, когда нарушали права ребенка и контролировали его. Для родителя нет большей награды, чем любовь собственных детей, и нет более верного способа гарантировать, что дети будут нас любить, чем обеспечить им свободу выбора, помогая им мудрыми советами, поддержкой и искренним выражением наших желаний и чувств.